|
|
||
САМОУБИЙСТВО: СИЛА ИЛИ СЛАБОСТЬ?
Среди тревожных веяний нынешнего времени особо, на мой взгляд, выделяется одно - увеличение количества самоубийств на "душу населения". Эта невеселая статистика, свойственная, впрочем, всякому "смутному времени", является, на мой взгляд, прочным основанием для всемерного изучения и обсуждения данного феномена, его мотивов и последствий.
О самоубийстве сейчас говорят много и довольно охотно. Вместе с тем, по своим причинам и механизму, оно остается, пожалуй, одной из самых трудных загадок для медицины и психологии.
Начать с того, что с естественнонаучной точки зрения суицид предстает как нечто в высшей степени непонятное и труднообъяснимое, как одна из крайних форм психопатии. Ведь в биологии каждой человеческой особи изначально присущ инстинкт выживания и самосохранения. Сама жизнь здесь суть лишь борьба за выживание - личное и коллективное. Даже простое ослабление инстинкта самосохранения рассматривается естествоиспытателями как отклонение от нормы, как аномалия. И вдруг, непонятно откуда, берется противоположная сила саморазрушения. Более того, эта таинственная и загадочная сила нередко перевешивает порыв к выживанию и самосохранению, почему и происходит самоубийство. Именно невозможность объяснить суицид с чисто биологической точки зрения, побуждает некоторых ученых просто замалчивать, игнорировать это явление и таким образом уходить от ответа.
(Мы все учились в школе с естественнонаучным "уклоном" и потому многие из нас наверняка были бы сконфужены, узнав о том, что их друг или приятель покончил с собой, испытывая при этом то сложное брезгливо-жалостливое чувство, которое обычно проявляется по отношению к инвалидам или психически больным людям).
Но самоубийство есть очевидный факт и игнорировать его нелепо. И если этот факт опровергает какую-то теорию или доктрину, то сама эта доктрина, само это мировоззрение, по-видимому, нуждается в серьезном пересмотре.
Поскольку академическая наука не желает заниматься самоубийствами, то они со страниц научных статей переходят на страницы журналов и экран телевизоров. Феномен здесь признается законным и имеющим место, а авторы статей и телепередач пытаются проанализировать его и определить нормальное отношение к нему общества. Я попытаюсь сформулировать основные мнения на этот счет.
Наиболее распространенной точкой зрения является следующая: самоубийство есть непростительная слабость. Да, жизнь сейчас тяжелая, да, подчас невыносимая, но, несмотря ни на что, надо жить, надо терпеть, надо нести бремя испытаний. Легче всего уйти, убежать из этого мира, испугавшись его проблем и сложностей. Но надо жить до конца, терпеливо перенося их. Если не для себя, то хотя бы для своих родных и близких.
Несомненное преимущество изложенного выше взгляда состоит в том, что он признает самоубийц не сумасшедшими больными, нуждающимися в немедленном психотропном лечении и изоляции, а находящимися в здравом уме, но слабыми людьми, с которыми возможен и нужен конструктивный диалог. Здесь, хотя и частично, признается очень важное право каждого на самоубийство.
Несмотря на несомненные преимущества, воззрение на суицид как на слабость имеет один весьма существенный недостаток. Если спросить его сторонников, смогли бы они, хватило бы у них сил нажать спусковой крючок, выбить ногами стул или шагнуть с окна многоэтажного дома, то многие, если не все, не желающие лукавить ответили бы на этот вопрос отрицательно. Тем самым они показали бы недостаточность своей точки зрения. Действительно, кто из нас, при непредвзятом подходе, решится назвать слабыми людьми Клеопатру, мать Одиссея Антиклею, экипаж крейсера "Варяг"... Или, скажем, Адольф Гитлер (не затрагивая других его качеств), будь он слабым и безвольным, разве смог бы так или иначе подчинить своей воле половину Европы? Очевидно, нет. Значит, чтобы убить себя, нужно в известном смысле быть сильным и решительным, ибо слабый и нерешительный вряд ли решиться на подобный шаг.
Выходит, самоубийство есть и слабость и сила одновременно. Но быть и тем и другим в одном и том же отношении противоречит элементарной логике. Значит - сила и слабость, но в разных отношениях. В каких же именно?
Если внимательно присмотреться к самоубийцам, к их характеру и поведению, то ответ не заставляет себя ждать:
САМОУБИЙСТВО ЯВЛЯЕТ СОБОЙ СИЛУ ВОЛИ ПРИ СЛАБОСТИ УМА.
В самом деле, для того, чтобы нажать на спусковой крючок (в широком смысле этого слова) особого ума не требуется, нужна лишь решительная воля, достаточная для преодоления животного инстинкта индивидуального и родового самосохранения. И, напротив, вне всяких доктрин о "смысле жизни", в самом акте суицида чувствуется нечто глупое, пафосно-нелепое и противное здравому смыслу. Об этом говорит, между прочим, и тот факт, что значительная часть самоубийств совершаются в так называемом состоянии аффекта. Но чем характерно это состояние? Именно без-умием, то есть резким перевесом разрушительной страсти над голосом разума.
Мне могут возразить, впрочем, что среди самоубийц были и будут люди умные, с трезвым рассудком, сознательно и хладнокровно сводящие счеты с жизнью. Да, это так. Но если попытаться вникнуть в коренную причину почти всех самоубийств этого рода, то нетрудно выяснить, что в основе почти всякого подобного акта лежит протест. Возьмем, скажем, столь обычное среди юных и страстных девушек отравление из-за измены или же неразделенной любви. Наряду с несомненным аффектом здесь присутствует затаенное желание своим покушением или смертью "насолить" неверному, заставить его испытать боль и раскаяние. Думаю, вряд ли кто, по зрелом размышлении, найдет этот замысел разумным. Скорее, все это, даже при искреннем сочувствии и понимании со стороны, будет расценено как "ошибка молодости", которая произошла из-за отсутствия рядом более опытного и мудрого человека.
То же самое происходит и тогда, когда протест выражается не по отношению к конкретному лицу, а по отношению к обществу или организации. Случаи самоубийств по политическим мотивам или из-за социальной несправедливости - это тот же аффект, приукрашенный мыслью о "целесообразно-сти" своего поступка, о полезности его для народа и общества.
(Конечно, иногда путем самоубийства, попавшего в фокус средств массовой информации, удается привлечь внимание к известной проблеме и даже решить ее тем или иным способом. Но для других протестующих подобные действия выглядят как запрещенный прием, поскольку они развращают чиновников (которые начинают привыкать ждать самоубийств, чтобы заняться проблемой!). К тому же здесь трудно найти логику: скажем, я стреляюсь или морю себя голодом, потому что не в состоянии прокормить собственную семью. Но разве, если меня не будет - семье станет легче, сытнее? При нынешнем законодательстве и общественной усталости убивать себя во имя социальной справедливости так же неразумно, как стрелять в слона из игрушечного пистолета.)
Теперь, когда мы пришли к осознанию самоубийства как силы воли при слабости ума становится ясными пути борьбы с этим социальным бедствием. Тут, очевидно, есть только два способа: 1) через ослабление воли у лиц, имеющих склонность к суициду и 2) путем развития у них рассудительности и аналитических способностей ума.
Первый из этих способов (наиболее часто встречающийся в истории) предполагает постоянные и длительные упражнения в смирении, послушании и покорности. Послушный мальчик, по-настоящему послушная девочка, покорный исполнитель, вряд ли будут выбрасываться из окна или вскрывать себе вены. Они будут терпеть и бояться нарушить высшую волю, будь то родители или государство. Но простое подавление воли очень часто приводит к безволию и апатии. Вместе с неспособностью к самоубийству вырабатывается неспособность к какому-либо решительному поступку вообще. Вырастает поколение рабов и трусливых исполнителей, которыми легко маневрировать всякого рода диктаторам и демагогам. Поэтому мне лично представляется гораздо более эффективным второй способ противодействия суициду - через повышение умственной силы. Но где же взять эти силы?
Если попытаться дать самую общую классификацию самоубийц, то она, наверное, будет следующей: самоубийцы по порыву и самоубийцы по убеждению. В первом случае, с некоторыми оговорками, суицид можно расценить как несчастный случай, своего рода неосторожное обращение с собственным телом, которого могло бы и не быть при иных обстоятельствах. Когда маленький капризный и избалованный ребенок думает о родителях: вот, если заболею и умру, тогда поплачете обо мне! - надо понимать, что он, будучи даже остаточно злым и своенравным, вряд ли доведет себя до смерти, а если и доведет, то это будет ни что иное, как чистая случайность. Поэтому едва ли кто возьмется принимать такие мысли серьезно.
Совсем другое дело самоубийца по убеждению. Здесь стремление свести счеты с жизнью основаны на твердом убеждении в правильности этого поступка и для того, чтобы предотвратить этот шаг, нужно противопоставить этому убеждению другое, более сильное убеждение в неправильности самоубийства. Конечно, бывали и бывают самоубийцы упрямые, которых, как ни старайся, невозможно переубедить, но из этого вряд ли стоит делать вывод, что "упрямого могила исправит", а скорее нужно посмотреть, насколько тонкими и искусными были предъявленные им контраргументы.
Возьмем, к примеру, следующее убеждение. Я знаю, что рано или поздно умру, хочу я этого или нет. Рано или поздно меня доконают старческие болезни, истощение и проч. Но я не желаю, чтобы меня убивал кто-то или что-то другое, не желаю насилия над собой, не хочу быть изнасилованным и потому предпочитаю умереть от родной собственной руки. Лучше умереть стоя (по собственному желанию), чем жить на коленях (предпринимая отчаянные усилия продлить свое жалкое существование). Можно, конечно, подобные рассуждения назвать "гордыней" или "дремучим эгоизмом", но, несомненно, здесь присутствует зерно здравомыслия и даже некоторая доля величия и благородства. Кому, согласитесь, приятно чувствовать свое единство и родство по конечной участи с "жалким червем", который ничего, кроме питания и размножения, не знает? Другое дело, что большинство, вздохнув тяжело, мирятся с этим, но как же поступить, когда мысли об этом становятся насущными и нестерпимыми? Что могут тогда сделать вялые речи так называемого благоразумия?
Понятно, что самоубийце по убеждению для его "обращения" необходим ясный и четкий ответ на вопрос: почему не стоит кончать с собой? Именно не стоит, потому что все эти "ты должен...", "ты обязан...", "надо..." и т.д. в большинстве случаев не работают, а только подливают масла в огонь роковой убежденности.
Или, с другой стороны, высокообразованный самоубийца может рассуждать так: меня с детства учили, что я живу - но теперь я ясно понимаю, что я не живу, а умираю, что момент моего появления на свет был началом моего умирания, что приблизительно можно даже вычислить количество дней или часов моего медленного умирания. А в чем смысл умирания? Очевидно, ни в чем ином как в смерти. Прелести и иллюзии мира сего мне давно наскучили, во мне больше нет страсти, с долгами я, как мог, расплатился - к чему тянуть? В конце концов, это дело вкуса: завязать ли судьбу бантиком или обрубить топором... Самоубийство относительно редко и потому оригинально, в отличие от пошлой старости большинства... Я до старости (пенсии) не доживу...
Ни для кого не секрет, что у сознательных самоубийц существует своя, так сказать, философия. И эта философия с древних пор получила название пессимизма. Пессимизм (как бытовой, так и теоретический) имеет очень глубокие корни в человеческой натуре и одними заклинаниями его не выведешь. Необходимо противопоставить нечто более существенное. И это существенное есть оптимизм.
(Подобно пессимизму, следует различать оптимизм бытовой и умозрительный. Бытовой оптимизм, не требующий особых умственных усилий, проявляется у многих всякий раз в виде радости и восторженности при благоприятных внешних обстоятельствах, но, к сожалению (а может быть и к счастью), вместе с ними же исчезает. Оптимизм теоретический требует работы ума, но зато он гораздо прочнее и долговременнее бытового. После определенной умственной и нравственной борьбы оптимизм теоретический может перейти в оптимизм абсолютный, которому чужды как наивные восторги так и смертная тоска и который дает прочное основание для настоящей жизнедеятельности.)
В известной мере всякую философскую доктрину можно обозначить по ее нравственной подкладке как оптимистическую или пессимистическую. Конечно, поскольку оптимизм имеет мощного союзника в инстинкте выживания, то он, как правило, является преобладающей или, если угодно, государственной точкой зрения. Пессимизм же находится в "андерграунде" и проявляется в наркомании, алкоголизме и самоубийствах. Бывали, впрочем, эпохи упадка и уныния, когда пессимизм выходил из подполья и становился главенствующим воззрением.
Однако, исследование исторических оптимизма и пессимизма - это дело историков. Нас же сейчас в контексте избранного вопроса больше должны интересовать конкретные меры противодействия суициду.
В этом смысле интересно заметить, что самоубийство не запрещено законом. Оно, в отличие от любого другого человекоубийства, уголовно не наказуемо. Мне могут возразить, что оно не наказуемо лишь потому, что в данном случае наказывать некого. Но в уголовном кодексе, как известно, есть статья, предусматривающая наказание за попытку, покушение на убийство, даже если это убийство по тем или иным причинам не состоялось. В случае же самоубийства попытка его совершения не влечет за собой наказания, а напротив, возбуждает сочувствие. Почему так? Ведь если в статье уголовного кодекса речь идет о всяком покушении на убийство, то либо надо делать оговорку - кроме случаев самоубийства - либо предусмотреть уголовную ответственность за попытку суицида. Отсутствие подобной ответственности представляется тем более странным, что, если я не ошибаюсь есть специальная статья, предусматривающая наказание за умышленное членовредительство (когда кто-нибудь, скажем, повреждает себе указательный палец на правой руке, чтобы уклониться от воинской повинности). Но ведь самоубийство, по-видимому, очень легко может быть истолковано как членовредительство по преимуществу, с целью уклонения от гражданской повинности (служения обществу). Тем не менее, как известно, этот вопрос среди юристов даже не стоит на "повестке дня". Значит, в юридической науке и в уголовном кодексе признается некоторое право каждого на самоубийство. Это молчаливое право, между тем, порождает серьезные противоречия в самом уголовном кодексе. Если у меня есть право на самоубийство, на лишение жизни одного человеческого существа (а именно себя), то почему я не могу лишить жизни другого? Ведь я не изолирован, я - часть общества, и если я распоряжаюсь одной частью, то почему бы не распорядиться другой? Допустим, потому, что это - моя жизнь и я, положим, имею право на употребление и злоупотребление ею (насильственное прекращение). Если бы все человечество состояло из определенного числа изолированных индивидуумов, единиц, внутренне изолированных друг от друга, имеющих лишь внешние, формальные и случайные отношения, то взгляд, что самоубийство есть личное дело каждого из нас, действительно имел бы под собой некоторые основания. В реальности, вряд ли кто возьмется серьезно возражать, что все мы связанны внутренне, психологически и нравственно, что поступок одного из нас так или иначе влияет на поступки других, что социальный организм, как и организм человеческий не есть лишь математическая сумма составляющих, а есть единое целое и т.д. Поэтому между "мной" и "другими" нет абсолютной пропасти как в вопросах повседневной жизни, так и в принципиальном вопросе жизни и смерти. А раз нет, то не могу ли я иногда распоряжаться другими жизнями как имею право распоряжаться своей? Не могу ли я, перед тем как убить себя, казнить всех своих врагов, чтобы они больше не отравляли свет своими гнусностями? Все равно ведь, как говорится, семь бед - один ответ! Что может противопоставить этому нынешняя юридическая наука? А ведь это вопрос отнюдь не праздный, а имеющий большое практическое значение.
Несомненно, что обществу, полагающему себя прогрессивным, в лице своих законодателей, во избежание различных противоречий и двусмысленностей, необходимо четко определиться по отношению к факту самоубийства - является суицид преступлением (наряду со всеми остальными "цидами") или нет? И если нет, то почему?
Я, конечно, понимаю сложность современной ситуации и не строю иллюзий по поводу скорого разрешения этой проблемы на официальном уровне. Но это вовсе не означает, что вопрос нужно отложить в долгий ящик. Слишком дорога цена подобного промедления. Поэтому позволю себе высказать вкратце собственную точку зрения на этот счет.
На мой взгляд, самоубийство есть такое же преступление, как и любое другое убийство. Поэтому оно должно быть наказуемо, как и любое другое убийство. Это можно было бы сделать, поместив в уголовном кодексе дополнительную статью, предусматривающую наказание за попытку, покушение на самоубийство. Наряду с ней можно было бы поместить и статью о соучастии в самоубийстве, предусматривающую уголовную ответственность для лиц, способствовавших совершению новоустановленного преступления. Естественно, эти две статьи будучи введены, окажутся весьма нелегкими для суда и следствия (хотя могут быть относительно легкими для подсудимых), но разве мало статей в уголовном кодексе трудных для принятия решения?
В отличие от законов человеческих, самоубийство, как известно, издревле преследовалось по так называемым "божеским законам". По этим законам суицид был преступлением перед Богом и по отношению к нему применялись определенные санкции (самоубийцы не отпевались, хоронились за оградой кладбища и т.д.). В той или иной степени это удерживало людей набожных (а таких было большинство) от сведения счетов с жизнью. Сейчас и верующих меньше и санкции порой нарушаются. Поэтому гражданская ответственность могла бы оказаться весьма полезной. По крайней мере, для всякого рода "марусь", которые травятся или вешаются по молодости лет... Сейчас как: спасли, откачали, и - домой (в лучшем случае пожурили на прощанье, не делай, мол, так больше). А тут, откачали, предъявили счет (чем больше, тем лучше) и... завели дело по факту покушения. Конечно, подобные меры не остановят серьезных самоубийц, для которых всегда останется свобода действия (или злодействия). Их право на самоубийство, как и всякое иное преступление, таким образом, будет сохранено.
Придание самоубийству статуса уголовного преступления без сомнения уменьшило бы печальную статистику самоубийств. И чисто технически это сделать совсем не сложно. Но одно это не решило бы, очевидно, вопрос в принципе.
И последнее. Сейчас много говорят о проблеме сексуального воспитания молодежи. Это, конечно, серьезная проблема, но разве наша проблема не серьезней? Ведь если расценить наркоманию и алкоголизм как разновидности медленного самоубийства (которыми они по сути и являются), то что может быть важнее? Однако никто, насколько мне известно, не заводил речи о, скажем, антисуициидальной воспитательной программе, о целенаправленной профилактике самоубийств. Конечно, существуют всякого рода добровольческие телефоны доверия, профилактические центры, но разница между ними и развернутой государственной антисуициидальной программой такая же как, к примеру, между настоящей школой и "воскресной". А ведь речь идет о человеческих жизнях... Что же мешает созданию подобной программы?
Отсутствие денег?.. Дело серьезное, но, в конце концов, не во всех же странах они отсутствуют. На мой взгляд, основная причина здесь кроется в общем, кризисе оптимистического мировоззрения, и вытекающем отсюда усилении пессимистического (или равнодушно-эгоистического). Обществу, по большому счету, просто нечего противопоставить суицидальным настроениям своих членов. В основном надежда возлагается на "здравый смысл" и инстинкт самосохранения, чего отнюдь не достаточно для современного искушенного интеллектуала.
Поэтому для полного решения проблемы необходимо нравственное учение, глубоко и доступно обосновывающее самоубийство как преступление для всех намеревающихся совершить его. На этом основании и юридический закон мог бы появиться и заработать в полную силу. При чем не так важно, откуда произойдет это учение: из этики, философии или специальной науки суицидологии, важно чтобы оно работало.
***
Быть или не быть - вот в чем вопрос, встающий перед нами в трудные минуты жизни. Лично про себя я могу сказать, что преодолел тонкое искушение небытия и ответил на самые каверзные вопросы своего внутреннего "пессимиста". Возможно, этот опыт окажется полезным для кого-то еще, возможно для многих... Я готов изложить свои доводы в надлежащей форме и более детально по мере необходимости и наличии заинтересованной аудитории.
Кишинев, 1999 Владимир Дворников
|