| |
Дворкович Анна
Приворожила...
![[]](/img/d/dworkowich_a/09_privorozila/aleksej-1.jpg)
Лунной дорожкой сквозь мою жизнь
Легло первозданное чувство моё
К тебе...
Сквозь годы и тревоги,
Сквозь радость и муки
Память ведёт меня
К тебе...
Раннее утро. День обещает быть жарким. Лучи солнца уже пробиваются сквозь густые кроны деревьев, но сейчас воздух ещё прохладен и свеж после вчерашнего ливня. Жужжат пчелы, порхают мотыльки, радуясь наступлению нового дня. По заброшенной, заросшей травой дороге, не спеша, мерно покачиваясь в седле, едут два всадника. Манера держаться, осанка и одежда одного выдают в нём человека знатного происхождения. Он в белой рубахе из гродетура с отложным воротником и небрежно повязанным у шеи пюсовым платком из фуляра. Панталоны из кашемировой шерсти на талии перевязаны широким поясом и заправлены в изящные сапоги с набором из опойковой кожи. Голова не покрыта, и черные кудри треплет нежный утренний ветерок. Барин молодой - не дашь больше двадцати пяти, только надо лбом - большая седая прядь, да в глазах - печаль, много повидавшего на своём веку, человека. Лицо гладко выбритое, приятное и можно было бы сказать - красивое, если бы не шрам на левой щеке от виска к уголку носа. Чистокровный арабский жеребец чёрной масти без единого пятнышка под ним нетерпеливо перебирает тонкими ногами, готовый по первой команде помчаться вскачь. Позади него на кобыле донской породы золотисто-рыжей масти с большой белой полосой на морде, едет коренастый мужик, лет сорока. Судя по одежде - слуга. Кудлатые волосы прикрывает картуз, поверх синей рубахи из китайки щеголеватая поддёвка без рукавов. На смуглом, загорелом лице пышные усы, а глаза смотрят на молодого человека по-доброму, как, иной раз, отец смотрит на своего, не в меру расшалившегося, но любимого сына.
- Прошка! Чёрт побери! Перестань изводить меня своим нытьем! Я хочу быстрее добраться до имения. И закончим этот пустой разговор!
Голос барина звенит в утренней тишине, наполненного туманом воздуха. Он зол и Прохор это чувствует. Своего денщика, верного помощника и спутника по дорогам не только России, Алексей Петрович называет всегда уважительно: Прохор. И только вот в такие моменты, когда злится или выходит из себя: Прошкой.
Но Прохор и не собирался отступать.
- Так, Алексей Петрович, я ж никак не пойму, ну, что Вы так мчитесь в это свое имение, днём раньше, днём позже, что у Вас там: дети малые, что ль? А тутось баба одинокая, недавно мужа потерявшая, ну, не успевает она все переделать, вон гляньте: и плетень покосился, и крыша прямо над столом течет. Вам же вчерась и капало, прям на головушку. Дык, и дров бы наколоть не мешало. Ну, что Вы, в самом деле, мчитесь-то так. Я б вдовушке помог, доброе дело сделал, и кони б отдохнули, почитай уже второй день без роздыху скачем. И куды-ть мчимся-то? Я ж скоренько управлюсь.
Жеребец фыркает и косит на хозяина зеленым глазом. Алексей треплет его по шее, успокаиваясь.
- Ох, Прохор! Ладно, уговорил, езжай, помогай. Я, может, где речку или озеро поищу, Ворона выкупаю. Приеду к обеду.
Прохор ухмыльнулся, пряча улыбку в усы. Знал он своего барина, добрый он, отзывчивый, да и не злился никогда подолгу, отходчивый...
Алексей и сам не понимал, зачем он так мчится. Почему родное имение для него так важно? Почему его тянет туда, где прошло его беззаботные детство и юность. Где он встретил свою первую любовь и свое первое проклятье... Конечно, он после такой долгой разлуки хотел увидеть родных сердцу людей, матушку, но Прохор прав, несколько часов ничего не решают.
Алексей опустил поводья, позволяя Ворону самому искать дорогу к воде.
***
Он уехал из дома два года назад...
В возрасте восемнадцати лет влюбился Алексей в Марью Ивановну - дочку соседа, помещика Ивана Никифоровича Дорофеева, влюбился страстно и беззаветно.
В восемнадцать лет любовь - это ощущение счастья от одной только мысли, что любимая где-то рядом. Когда хочется петь лишь от её мимолётно брошенного взгляда через плечо, когда сердце переполняют щемящее чувство печали вперемешку с необъяснимой радостью.
Родным Алексея Марья Дорофеева не нравилась. Рано выскочившая замуж за богатого, но дряхлого статского советника, она к двадцати двум годам уже овдовела, приобрела заносчивый нрав и манеры светской львицы. Спасаясь от скандала за связь с одним очень высокопоставленным чиновником, она вынуждена была оставить Петербург и временно переехать в отцовское имение. От скуки молодая вдовушка устраивала в отцовском поместье вечера, наподобие Петербургских. Её скучающее выражение лица, томные вздохи, кокетство и жеманность Алексей принял за ответные чувства и решил к ней посвататься. Его пробовали отговорить, но никакие уговоры не подействовали. И в один из летних, солнечных дней он поехал к Марье Ивановне - объясниться. Вдовушка, узнав причину визита незваного гостя, его даже на порог не пустила. Гордо отставив правую ножку в атласном сапожке, посмеялась ему прямо в лицо: "То же, мне, жених! Найдем и познатнее, да и побогаче".
Ему хотелось забыть ехидную самодовольную ухмылку Марьи Ивановны, её ножку в атласном сапожке. Ему хотелось убежать. Далеко-далеко и никогда больше не встречаться с прелестницей, похитившей его сердце и так безжалостно с ним поступившей. Ему хотелось умереть, но как? Наложить на себя руки - грех. Вызвать кого-нибудь на дуэль? Заманчиво, но - кого? В округе кроме троих друзей-приятелей - бессменных участников совместных игр и проказ, не было достойных противников. Да и кто в трезвом уме согласится драться с Алексеем на дуэли? К восемнадцати годам ему не было равных, ни в фехтовании, ни в стрельбе. С пятидесяти шагов мог попасть в муху с закрытыми глазами. К тому же, прекрасно держался в седле и на полном скаку, одним движением мог разрубить яблоко на две равные половинки и с легкостью поднять, брошенный на землю, картуз. А в их любимой забаве "поймай молодку" он всегда выходил победителем. Стоило только друзьям увидеть девушек, собирающих землянику, или устало бредущих с покоса, как они, не сговариваясь, пускали коней в галоп, и с гиканьем и улюлюканьем кидались их ловить. Пикантности этой ситуации придавало то, что крестьяночки бросались врассыпную, и только "жертве" Алексея никогда не удавалось добежать до спасительного лесочка.
"Умереть достойно, с честью можно только на войне, на поле боя", - решил Алексей и, узнав про вооружённую борьбу греков за независимость от Османской империи, вознамерился ехать на Балканский полуостров.
Возможно, внезапная болезнь Евлампии Михайловны и могла бы его остановить, но к тому времени Алексею раскрыли семейную тайну, что он не родной сын Пётру Петровичу и Евлампии Михайловны, и что его матерью оказалась Лизавета Петровна, которую Алексей всегда считал сестрою. Как оказалось, Пётр Петрович - двоюродный брат матери Лизаветы Петровны, чтобы спасти беременную вне брака племянницу от позора, записал Алексея, как своего сына.
Это известие не остановило, а, наоборот, только подтолкнуло молодого человека к решительным действиям, и он уехал, взяв с собой Прохора - своего верного слугу и учителя.
Как Прохор оказался в имении Ознобишиных, никто уже и не помнил, но именно он научил Алексея всему: править лошадью, драться, стрелять. Необычные для крестьянина манеры и умение владеть шпагой и пистолетами, говорили, что Прохор непростой человек, но он пресекал любые попытки разговорить его на эту тему.
На Балканах Алексей примкнул к войскам Дмитрия Ипсиланти - родного брата князя Александра Ипсиланти - русского генерала, самовольно оставившего службу и поднявшего народ Греции на борьбу против Османского владычества.
Алексей рвался в бой, себя не жалел. Брался за любые опасные поручения. Был отважен и смел до безумия, лез под пули. В одном из сражений получил шрам под левым глазом. Если бы не Прохор, успевший тогда выстрелить в турка, быть бы Алексею без головы. И хотя после этого ранения ему часто снился хорошо заточенный, с каплями крови на лезвии, ятаган, неумолимо приближающийся к виску, это не остановило Алексея, а только придало ему больше храбрости и бесшабашности.
Но любому везению, рано или поздно, приходит конец. Удача - дама капризная. Её не задобришь молитвами, не приманишь богатством. Сегодня она тебе благоволит, а завтра может и отвернуться. Так случилось и с Алексеем.
В сражении под Ламантико он получил очень серьёзное ранение, и если бы не граф Хлебников, случайно оказавшийся на его пути, лежал бы Алексей сейчас в сырой земле. Граф вытащил его с поля боя и переправил в Петербург. Верный Прохор поставил на ноги, ухаживая за ним, как за младенцем.
Вот это последнее ранение, когда он метался неделю в беспамятстве и уже видел старуху с косой, и заставило молодого человека задуматься. Он выжил, вырвался из костлявых рук смерти. Для чего? Значит, не пришло ещё его время умирать. Значит, он для чего-то нужен на этой земле.
***
Ворон остановился около небольшого озера. Алексей тряхнул головой, отгоняя невесёлые мысли, спрыгнул на землю, расседлал нетерпеливо перебирающего тонкими ногами жеребца, снял с него седло, потник, легонько хлопнул по крупу, разрешая идти в воду, и только тогда заметил, что на озере они не одни.
На берегу, около кустов лежал синий сарафан, белая расшитая рубаха и маленькие лапоточки. Оглянувшись, Алексей заметил и хозяйку - девушка пряталась за прибрежной осокой по шейку в воде. Мокрая коса перекинута через плечо.
Алексей обомлел: "Марья... не может быть, - сердце остановилось на мгновение. Пригляделся: - Похожа. Очень похожа. Но нет, не она". Столько лет прошло. Марья Ивановна сейчас должна быть постарше, а эта - девчонка совсем. Алексей выдохнул с придыханием и крикнул:
- Не бойся, красавица, выходи, я отвернусь.
Повернулся спиной, услышал тихий плеск воды, шорох одежды. Через некоторое время обернулся. Девушка стояла одетая в длинную расшитую по подолу и краям рукавов рубаху и выжимала длинные, доходящие до талии, светло каштановые волосы. Тонкая посконная ткань рубашки немного намокла и не могла скрыть затвердевшие от холода соски. Алексей беззастенчиво рассматривал, смущенную таким вниманием, крестьяночку.
"Волосы другого цвета. У Марьи были цвета спелой пшеницы, а у этой - как гречишный мёд. И глаза. Вроде как у Марьи, только взгляд другой, - думал Алексей. - Неужели я так и не забыл Марью. Столько лет прошло... Вдруг, встречу вот также. Что буду делать? Что говорить?"
Он подождал, когда крестьяночка наденет синий сарафан, подпояшется, повяжет голову платочком и только тогда подошел к ней, улыбнулся по-доброму.
- Что ж ты одна?
- Я всегда одна купаюсь. Вода здесь чистая, студёная. Сюда никто не ходит, это же Ведьмино озеро.
- А ты, значит, ведьма, раз здесь купаешься.
Девушка вскрикнула, рот прикрыла ладошкой. В глазах - испуг.
- Что вы, барин...
- Ладно, ладно. Как звать-то тебя? Где живешь?
- Варюшка... дочка Девьяна - кузнеца. Живу тут недалече, за этим лесом, в деревне Демидовка, - девушка поклонилась. - Пора мне, барин. Отец может хватиться. Он у меня строгий, - развернулась и пошла не спеша по тропинке.
Алексей поглядел ей вслед: "Какая пригожая, и не идёт, а будто павой плывет меж высокой травы. Хороша. Ох, и хороша, девка!" Наглядевшись, он достал из походной, притороченной к седлу сумки щетку, скинул с себя одежду и пошел к Ворону. Любил он ухаживать за конем и Ворона доверял только Прохору, да и то не часто.
***
![[]](/img/d/dworkowich_a/09_privorozila/woron.jpg)
Черный, как смоль конь достался в качестве трофея отряду, в котором служил Алексей. Только конь оказался с норовом и сбрасывал каждого, кто на него садился. Ни одному седоку не удавалось удержаться верхом больше пяти минут. "Шайтан, а не конь. Сам дьявол в него вселился", - стали поговаривать в отряде. "Пристрелить его надо от греха", - начал подумывать руководитель отряда - Атанасиос Ригас, когда из разведки вернулся Алексей. "Какой красавец! Откуда он у вас? " - спросил он Атанасиоса. "Забирай, если сможешь его оседлать", - махнул рукой Ригас. Алексей подошел к жеребцу, похлопал его по тонкой шее: "Сбруя у тебя знатная и седло хорошее. Тоскуешь по своему хозяину? Что поделаешь. Война". Конь слушал, фыркал, настороженно кося на человека зеленым глазом. "Мы с тобой подружимся", - Алексей вытащил из кармана кусок, заранее заготовленного, сахара, и подал жеребцу. Отряд с интересом наблюдал за "переговорами". Через час Алексей уже лихо гарцевал верхом на Вороне, на зависть всем. Никому и невдомёк, что причиной норовистого поведения жеребца был огромный шип, впившийся в круп прямо под седлом. Его Алексей обнаружил, решив искупать коня и сменить ему дорогой, расшитый драгоценными каменьями, но жесткий и неудобный потник, на свой - из мягкой, но прочной холстины.
***
Чудесная, солнечная погода располагала к лености, покою и умиротворению. Алексей прилег в тенёчке под раскидистой елью на шелковистую травку и уснул. И снилась ему Варюшка. Как будто они бегут с ней, взявшись за руки, по зеленому цветущему лугу, добегают до речного обрыва, прыгают, и летят, подхваченные ветром, широко расставив руки.
Только ближе к вечеру Алексей вернулся на постоялый двор. Прохор уже плетень поправил, крышу починил и сейчас колол дрова. Раскрасневшаяся вдовушка суетилась рядом. То кваску холодненького подаст, то тряпицу - лоб обтереть.
Алексей ухмыльнулся и вошел в дом. За одним из столов сидел пожилой мужчина и пил горькую. По одежде видать - местный помещик. Алексей пригляделся: неужели Иван Никифорович Дорофеев. Подошел, поздоровался. Сосед поднял на него осоловевшие от долгой пьянки глаза, но узнал сразу.
- А-ааа, Алексей. Надо же когда свидеться привелось. Садись. Выпей со мной за упокой бедной моей дочери, - помещик поднял глиняный кувшин с каким-то пойлом, и плеснул в две из семи, стоявших на столе, кружек, объяснив попутно наличие такого количества посуды: - Я не привык пить один.
- Марья Ивановна умерла? - Алексей сел, придвинул к себе одну из кружек из уважения к соседу. Пить не хотелось.
- Ещё нет. Но дело к этому близится, - Дорофеев выпил, крякнул, занюхал рукавом.
- Где она?
Иван Никифорович рукой махнул на лестницу, ведущую наверх. Алексей встал, намереваясь пойти к Марье, хоть проститься, но был остановлен:
- Не спеши. Выслушай сперва. Дочь моя. Да и не дочь она мне, раз супротив моей отцовской воли пошла. Сбежала с этим негодяем. Благо, что усы отрастил, как у гусара, а на самом деле, - сосед махнул рукой и одним глотком выпил содержимое кружки. - Дрянь человечишко оказался. Мало того, что дочку обесчестил. Хоть и не дочь она мне теперь. Ещё и сбежал. Трус.
Из сбивчивого и путаного рассказа Ивана Никифоровича, постоянно прерываемого для опустошения очередной кружки, Алексей понял, что дочь его сбежала с каким-то столичным повесой, имела ночь любви в одном из придорожных постоялых дворов. Там же их и схватили местные разбойники. Деньги и драгоценности Марьи Ивановны, которые та захватила с собой, повеса давно уже проиграл в карты и ничтоже сумняшеся "продал" разбойникам возлюбленную в обмен на свою свободу. Те знатно покуражились над "героем" и даже посадили на коня, но хохоча и улюлюкая, выстрелили в спину. А девушку пустили по кругу. Неделю с ней забавлялись и бросили измочаленную недалеко отсюда в логу помирать. Хозяйка здешнего постоялого двора наткнулась на неё, пойдя по грибы, и, наломав лапника, волоком дотащила до дома. Очнувшись, Марья потребовала перо и бумагу и написала покаянное письмо отцу. Мол, так и так, прости меня, грешную дочь, а не сможешь простить, так хоть не дай умереть не покаявшись.
- Вот и приехал отец к дочери. Разбойнички наградили её неизлечимой болезнью, и дни её сочтены. Она уже второй день бредит. Никого не узнаёт, - закончил Иван Никифорович свой печальный рассказ. - И не ходи ты к ней. Пусть в твоей памяти останется светлый образ моей доченьки, моей красавицы.
Алексей попытался представить образ Марьи Ивановны, но видел только ножку в атласном сапожке. Вспомнил встречу на Ведьмином озере и перед его мысленным взором возник образ крестьяночки.
Пришли Прохор с вдовушкой. Прохор, с мокрыми волосами во влажной рубахе - видно окатился водой из колодца после трудов, присел за стол. Хозяйка сразу засуетилась. На столе, как по мановению волшебной палочки возникли и гусь жареный, и томленая с маслицем картошечка и соленые грибочки и запотевшая бутыль самогона. Сама же волшебница присела рядышком и, подкладывая Прохору очередной разносол, ворковала нежным голосом:
- А вот попробуйте, Прохор Димьяныч грибочков. Сама собирала на Сизой пустоши. Страху натерпелась. Говорят, там разбойники балуют. Но только там рыжики один к одному. Крепкие, ядрёные.
Прохор млел от такого пристального внимания, но осанку держал и виду не показывал.
- Что надумали, барин, - с солидностью, достойной самого короля, спросил он у Алексея. - Останемся до завтра. Крышу я починил. Осталось сено на сеновал сметать, да клеть поправить.
Алексей посмотрел на Ивана Никифоровича. Тот уснул, уронив голову на руки.
- Делай, что нужно. Останемся тут дня на два.
Услыхав новость, вдовушка потянулась, повела мягким плечиком:
- Вам, барин, я наверху постелила, - и гордо добавила: - Там у меня три комнаты, - затем хозяйка встала и, произнеся томно: - А вам, Прохор Димьяныч, у меня в другом месте заготовлено, - удалилась, покачивая крутыми бёдрами.
С помощью Прохора Алексею удалось дотащить соседа до кровати и, не раздевая, стащив только сапоги, уложить спать.
***
На следующий день разбудил Алексея голосистый петух. Во дворе раздавались бас Прохора и смех вдовушки. "Не наигрались ещё", - подумал Алексей и, высунувшись в окно, гаркнул, прерывая их идиллию:
- Прохор, воды.
Через полчаса мытый, бритый и довольный собой, Алексей спустился вниз, где уже завтракал Иван Никифорович. На вопрос: "Ну, как?" - тот отрицательно покачал головой.
- Иван Никифорович, я одного понять не могу, - спросил Алексей, приступая к трапезе, - Почему вы дочь домой, в имение не увезёте?
- Что ты, что ты, - замахал на него сосед. - Позор-то какой. Я боюсь, что и побег и всё остальное всплывёт, и тогда пиши пропало. Сынок мой к дочке самого генерал-губернатора посватался и тот вроде как не возражает. А если эта история станет известна. Ох! Свадьбе не бывать. И позора не оберёшься... Вот сижу тут, который день, и кумекаю, как быть и что делать? И ничего дельного на ум не идёт. Эх, Марья - Марья, и свою жизнь сгубила и братову.
Алексей ел, слушал вполуха, а сам вспоминал Варюшку: "Надо же, как крестьяночка похожа на Марью Ивановну".
И тут шальная мысль пришла молодому человеку в голову: "Похожа? А ведь и правда - похожа".
- Иван Никифорович! Я знаю, как вам помочь, - и Алексей выложил старику свой нехитрый план.
Выслушав, сосед преобразился.
- Алёшенька! Да за это я тебя. Да я тебе по гроб жизни обязан буду. Да я... Ты точно готов на такие жертвы?
- Не сомневайтесь, - Алексей встал и крикнул в открытую дверь: - Прохор, коня!
***
Уже через час, в объезд мимо болота и Ведьминого озера, Алексей появился в Демидовке. Заглянул на двор кузнеца. Увидел Варюшку. Та, перехватив его взгляд, зарделась и убежала в избу.
- Где я могу вашего барина увидеть.
- Вчерась легавая щенят принесла. Так он на псарне должон быть. Да вон же он, идёт, голуба наша, - кузнец махнул куда-то в сторону.
Алексей повернулся туда, куда указывал кузнец и увидел высокого мужчину, широкими шагами, направлявшегося прямо к ним.
- Не может быть! Силин? Василий, - Алексей спрыгнул с коня и двинулся навстречу, широко раскинув руки.
- Ба, кого я вижу! Алексей! Живой, чертяга! Какими судьбами? - Василий сжал друга в медвежьих объятьях.
- Я в своё имение еду. Вот только Ворон что-то на левую ногу стал припадать. Может, твой кузнец его посмотрит. А ты тут как? Не знал я, что ты помещик.
- А, - отмахнулся тот, - полгода назад в карты выиграл эту деревеньку. Вот приехал посмотреть, что досталось, - Девьян, прими-ка коня. Да сделай всё путём.
- Не сумлевайтесь, барин.
- Ну, рассказывай, чертяга. Домой, значит, едешь. А я вот думал, осесть здесь, жену завести, детишек, но сейчас понял, что не моё это. Не-еее, не моё. Слушай, а давай ко мне. У меня рябиновка есть славная. Скрасишь мне хоть один день. Скучно тут. А за Ворона не беспокойся. Девьян - мужик справный.
- Так ты давно здесь обитаешь?
- С месяц. Здоровье приехал подлечить. Пулю в плечо заработал на дуэли. И от кого? Мальчишка! Сопляк! Но уважаю. За честь сестры вступился, - рассказывал друг пока шли до барского дома. - Вот ты только подумай. На войне пули обходили, а тут, как заговорённая.
***
Наутро Алексей проснулся с дикой головной болью. Помнил, что сначала они играли в карты и пили рябиновку. Василий проиграл всё: и деревеньку, и крестьян. Потом требовал отыграться, но Алексей отказался, тогда Василий разозлился и полез драться, был бит, а очухавшись полез к Алексею целоваться, вспоминая, как тот его спас от разъяренных турок, благодарил и падал в ноги. Потом они пили самогон, а потом Василий потребовал натопить баню. И вот дальнейшее Алексей помнил смутно. Помнил двух дородных девок, которых Василий призвал на помощь. Какую помощь те оказывали, и как он оказался в постели, Алексей уже не помнил.
Ели молча. Друг смотрел на Алексея исподлобья, видно и сам не всё помнил из вчерашнего. Наконец, решился и спросил:
- Я вчера сильно проигрался?
Алексей решил соврать, рассуждая, что если друг забыл, что всё проиграл, так может и не поверить, а если не забыл, то будет только благодарен его вранью.
- Есть малость. Семь душ. Да ты не переживай. Мне девки нужны. Мать писала, что мужиков обженить хочет, да девок приличных нет. Пятерых отдашь, и, считай, карточный долг оплачен.
Василий шумно вздохнул: "Вот, повезло! Видно, Алексей забыл, что я ему вчера деревеньку эту проиграл. А девки. Так хоть пусть всех забирает. Не жалко".
- Ладно, - Алексей хлопнул себя по коленям. - Спасибо, друг за гостеприимство, но мне пора. Вели телегу запрячь, да пойдем, девок по деревне собирать.
Четырех нашли быстро, а вот пятую... Три раза прошли мимо дома кузнеца, а Варюшки не видать. Алексей уже решился идти напролом и поискать её в избе, когда увидел девушку, поднимающуюся в гору - она ходила бельё стирать и шла с реки мокрая и растрёпанная, неся на коромысле две огромных бадьи с бельём.
- Вот и последняя, - произнёс Алексей, преграждая ей путь.
- Вот, чёрт, - выругался Василий. - Я эту красавицу себе на десерт приготовил. Но для друга ничего не жалко. Забирай.
Василий был в благости. Вместо деревушки - пять девок. Копейки. Хороший расклад.
Алексей взял у Варюшки коромысло, поставил бадьи на землю, поднял девушку легко, как пёрышко, и посадил на телегу.
- Трогай, - крикнул вознице, попрощался с довольным хозяином и, не замечая завываний Варюшкиной матери, запрыгнул на коня и поскакал прочь.
За поворотом, у лесочка, он достал из седельной сумки походное одеяло и стал ждать. Вскоре показалась телега. Мокрая, растрепанная и дрожащая девушка напомнила Алексею нахохлившегося воробышка. Он хмыкнул, подъехал к телеге, накинул на девушку одеяло, а потом, легко подхватив её, усадил на коня впереди себя.
Прижал к себе, услышал её неровное дыхание и учащенное биение сердечка.
- Замёрзла, воробышек? Ничего, скоро согреешься, - произнес он, гикнул и пустил Ворона рысью.
Прискакав на постоялый двор, Алексей соскочил с Ворона, подхватил Варюшку на руки, ногой открыл дверь и, увидев соседа, вопросительно посмотрел на него. Тот понял, кивнул и произнёс тихо:
- С час назад.
Алексей, перескакивая через две ступеньки, взбежал на второй этаж, внёс девушку в свою комнату, поставил на пол и приказал:
- Раздевайся, - видя, что та стоит столбом, поторопил: - Ну, давай же, милая, снимай всё, и сарафан, и рубаху.
- Вот и молодец, - произнёс он через некоторое время. - И платочек снимай. Он тебе больше не пригодится.
Посмотрел на ладную фигурку крестьяночки: "Хороша-то как!" - и, подхватив одежду, уже собрался уходить, но вернулся, откинул одеяло:
- Ложись в постель, не стой как изваяние посреди комнаты, - произнёс властно и вышел.
***
Дверь затворилась, два раза провернулся ключ в замке, и Варюшка осталась посреди комнаты одна, обнаженная, перепуганная, дрожащая то ли от холода, то ли от страха.
***
Вчера, увидев чёрные, как омуты глаза барина, она почуяла неладное и сбежала в лес за грибами. Когда вернулась, ничего не произошло. Чёрный конь барина стоял за оградой, перебирая тонкими ногами.
- Красивый какой, - Варюшка протянула коню краюшку хлеба.
- Подковать оставили, что-то прихрамывать начал, - вышел из кузни отец.
"А я, дура, испугалась", - рассмеялась Варюшка про себя и успокоилась.
Вечером забежал соседский пацанёнок и сообщил, что приезжий остался "гостить у нашего барина" и чтобы коня отвели к барскому дому. Наутро Варюшка пошла на мостки постирать. Отец её, по крестьянским меркам, слыл богатым и мог позволить себе смену исподнего белья, а единственную дочку так и вовсе баловал обновками.
Пока плескалась на речке, Варюшка слышала какие-то крики, голоса, женские завывания, но не придала этому значения. Поняла, что происходит что-то неладное, неправильное, когда увидала телегу и сидящих на ней крестьянок с узелками. Но было уже поздно. Черноглазый красавец быстро оказался подле неё, и не успела она глазом моргнуть, как оказалась сидящей на телеге.
- Трогай, - крикнул барин, и телега двинулась с места.
Варюшка долго смотрела на отдаляющегося отца, тихо стоявшего у ворот, безвольно опустившего сильные натруженные руки и на мать, упавшую на колени и тихо поскуливавшую.
***
Что же с ней сейчас будет? Сбежать без одежды никак, да и вернут. Обязательно вернут и накажут. Варюшка вспомнила, как пороли на хозяйском дворе двух провинившихся крестьянок и её всю передернуло. Оставалось только покориться судьбе. Она села на кровать. Мягко. Прилегла, укрылось одеялом, почувствовала тепло и не заметила, как уснула.
***
Тем временем, Алексей с Иваном Никифоровичем переодели почившую Марью Ивановну в одежду крестьяночки. Затем, завернутую в простыни, уложили на телегу и Прохор, получив напутствия от своего хозяина: "Денег не жалей, гроб купи и крест ладный выбери, и чтоб священник отпел как полагается. И свечку за упокой поставь", повёз покойницу в церковь, чтоб отпеть и похоронить на ближайшем сельском кладбище. Возницу из Демидовки, вооружив лопатой, отправили копать могилу.
Четверых крестьянок согнали на задний двор и велели сидеть тихо и не высовываться. Испуганные, они сидели ниже травы, тише воды, только постоянно крестясь, да изредка перешептываясь, жалея Варюшку и радуясь, что их минула такая участь.
К вечеру вернулся Прохор, доложив, что покойницу похоронили достойно, как полагается по христианскому обычаю. Алексей тут же направил денщика к хозяйке постоялого двора узнать, нет ли у той одежды для молодой девушки.
Оказалось - есть: "Лихие люди оставили саквояж с женскими вещами".
"Вот ведь, шельма!" - думал Алексей, затащив с Прохором саквояж к себе в комнату и рассматривая его содержимое.
Варюшка лежала на кровати, натянув одеяло выше носа, и следила за ним испуганными глазами.
- Не бойся, милая, - успокоил её Алексей. - Теперь всё будет хорошо.
Он улыбнулся ей тепло и вышел, не забыв закрыть за собой дверь на ключ и оставив опять одну.
***
Утром Варюшку разбудил денщик, занеся в комнату большой таз и с грохотом поставив его на пол. Девушка приоткрыла один глаз и увидела барина, сидевшего на стуле напротив кровати и нервно постукивающего стеком о свой сапог. Испугавшись, она снова закрыла глаза и лежала, как мышка, боясь дышать. Раза два кто-то приходил, выливал воду в таз. Потом всё стихло. Снова повернулся ключ в замке, и Варюшка открыла глаза, но тут же и закрыла. В комнате находилась женщина.
- Вставай, красавица, раз проснулась - произнесла та, сдергивая одеяло. - Мне велено тебя искупать и одеть, - потом бесцеремонно покрутив девушку и рассмотрев её со всех сторон, восхищенно отметила: - Хороша молодка!
Дальнейшее проходило для Варюшки как во сне. Её вымыли, вытерли льняным полотенцем и стали одевать. Мягкие, теплые руки женщины безжалостно её крутили, поворачивали то туда, то сюда. Некоторые детали одежды Варюшка впервые видела. Когда на неё надели всё, что полагается носить молодой барышне (чулки, подвязки, панталоны, рубашку из нежнейшего материала, жесткий короткий корсет, несколько нижних юбок, платье), волосы уже почти высохли и женщина, заплела их в косу, которую уложила на макушке, прикрепив к ней небольшую шляпку булавками.
Тут дверь распахнулась, и в комнату вошел молодой барин, восхищенно посмотрел на Варюшку:
- Очень хорошо. Фасон, правда, вышел из моды, завышенная талия, объёмные рукава, и длинное слишком, но ничего, - и тут он заметил маленькие ступни, чуть выглядывающие из-под платья. - А обувка! Разве может такая красавица босиком бегать.
- Я сейчас, - засуетилась вдовушка и убежала. Вернулась с туфельками из плиса, богато украшенными жемчугом и золотой нитью, и, смущаясь, объяснила: - Для себя приберегла. Думала, вдруг пригодятся когда-нибудь.
Алексей встал перед Варюшкой на одно колено и надел ей на ноги туфельки, которые оказались немного маловаты и больно жали ноги, но девушка побоялась об этом сказать.
Довольная женщина вышла, за ней ушел и, удовлетворенный результатом, барин, не забыв запереть дверь на ключ. Девушка снова осталась одна. Она не понимала, что вокруг неё происходит, не знала, что с ней будет дальше. Встав со стула, она вскрикнула. Обувь сдавливала ноги, корсет сжимал грудь. Немного постояв, привыкая к необычным ощущениям, девушка подошла к окну и выглянула во двор. На дворе стояла запряженная телега, на которой сидели понурые девушки из Демидовки.
Варюшка тяжело вздохнула и села на краешек стула, боясь помять платье.
***
Не выспавшийся, уставший, но вполне довольный результатом вчерашнего дня Иван Никифорович, искренне поблагодарил Алексея, и с утра ускакал в своё поместье. Удостоверившись, что Варюшке подошла одежда из саквояжа, Алексей хотел уже отправить Прохора с крестьянками в своё имение, когда вернулся из Демидовки возница, отправленный туда за бричкой. Не верхом же Варюшку везти, дорога-то не близкая. Бричку возница доставил, но привез ещё и неприятное известие: Василий застрелился. Как выяснилось много позднее он, в изрядном подпитии, решил почистить пистолет, и случайно выстрелил, размозжив себе пол-лица.
"Вот, чёрт! - выругался про себя Алексей. - А, впрочем, может это и к лучшему. Меньше свидетелей. А деревенька. Так я её у Силина честно выиграл в карты. Бог свидетель. Само провиденье мне помогает", - решил он и подозвал к себе денщика:
- Вот что, Прохор. Не зря, видно, ты здесь остаться хотел. Бери девок, возницу и отправляйся в Демидовку. Девок - по домам, а сам размещайся в господском доме. Будешь за управляющего. И вдовушку свою забери. Негоже ей одной здесь мыкаться. Сюда пришли кого из крестьян попроворнее с женой. Я, как документы на деревушку оформлю, приеду к тебе с ревизией.
Когда злосчастная телега с девушками и возницей исчезла из виду, Алексей запряг недовольного, фыркающего Ворона в бричку, приговаривая:
- Потерпи, родной. Так надо.
Потом попрощался с Прохором и хозяйкой постоялого двора, вывел Варюшку и, усадив её в бричку, уселся сам и, гикнув, понесся прочь от этого места.
По пути они остановились около небольшой церквушки и разбудили местного священника для совершения обряда бракосочетания. Так что в матушкино имение Алексей уже приехал женатым человеком.
***
Дом Ознобишиных примостился на взгорке, откуда было хорошо видно дорогу, поэтому, когда Алексей с женой прибыли в имение их уже встречали. Вся челядь высыпала во двор во главе с его матерью.
Соскочив с брички, молодой человек припал губами к руке Лизаветы Петровны, вглядываясь в родные черты. Губы женщины дрожали, а из-под чепца выглядывала прядь седых волос.
- Я вернулся.
- Алёшенька, - невысокая хрупкая женщина выглядела рядом со своим сыном, как гимназистка. Она уткнулась ему в грудь и заплакала.
- Ну, что ты, что ты, - успокаивал её сын, оглаживая по спине.
Тут на крыльцо вышел довольно крепкий, высокий старик и твёрдым голосом произнёс:
- Что ж это ты, Лизавета, сына на улице держишь?
- Отец! - воскликнул Алексей, подбежал к старику и крепко обнял его. - А матушка?
Пётр Петрович только горестно покачал головой.
- Проходи, сынок в дом. Голодный, небось, с дороги, - Лизавета Петровна, вытерла слёзы и уже вовсю командовала, отправив, кого стол накрывать, кого самовар ставить.
- Подождите. Я ж не один, - Алексей освободился из объятий, подошел к бричке, помог Варюшке спуститься. - Вот. Прошу любить и жаловать: Марья Ивановна Ознобишина - моя жена.
Вокруг зашептались. Лизавета Петровна ахнула, Пётр Петрович спустился с крыльца и встал рядом с ней. Алексей с Варюшкой упали им в ноги:
- Благословите нас.
Пётр Петрович осенил их крестным знамением, Лизавета Петровна подошла и, обняв, поцеловала в макушки. Затем все потянулись в дом. Посидев за столом для приличия некоторое время, Алексей потянул Варюшку наверх, объясняя своё нетерпение тем, что дорога была длинная и Марьюшка притомилась.
***
Оставшись наедине с молодой женой, Алексей взял её за руку и произнёс:
- Вот мы и одни.
Варюшка смутилась и почувствовала, как краснеют щеки.
Алексей чуть приобнял девушку за плечи, припал губами к обнаженному участку плеча, коснулся ключицы, потом шеи, потом перешел к маленькому аккуратному ушку, стал ласкать его, потом дунул в него так, что у Варюшки подогнулись коленки.
Она непроизвольно прижалась к молодому человеку, чтобы не упасть, и еле слышно охнула, а когда Алексей легонько прикусил кончик её ушка - вздрогнула от неожиданности и затрепетала, как осиновый лист на ветру. А жаркие губы Алексея уже касались её губ, сминая их, раскрывая, проникая внутрь влажного рта. Варюшка прерывистого задышала.
Алексей начал медленно раздевать жену, но маленькие пуговицы не слушались, и он дернул, послышался треск раздираемой материи и вскоре платье драной тряпкой упало к ногам девушки. Таким же образом сняв с неё нижние юбки, Алексей остановился - корсет требовал более радикальных мер. Достав из голенища остро заточенный нож, Алексей, под внимательным и испуганным взглядом Варюшки, разрезал одну за другой, ленты корсета и откинул его в сторону.
- Какая у тебя бархатистая кожа... - шепнул он, и повел девушку к кровати, но, увидев её болезненное выражение лица, забеспокоился:
- Что случилось?
- Туфли жмут, мочи нет, - произнесла крестьяночка.
- Говорящая, - Алексей рассмеялся, и тут только Варюшка поняла, что за последние дни, это первые слова, которые она произнесла (даже в церкви "да" за неё произнес молодой барин) и рассмеялась сама.
Усадив девушку на постель, Алексей наклонился, снял с её ног туфельки и стал разминать уставшие ступни.
- Что же ты молчала, глупая? - спросил он и, проникнув под рубашку, медленно стянул с жены тонкие чулки и подвязки.
Варюшка не ответила. Она вся погрузилась в совершенно новые для неё ощущения. Её разум отказывался верить в реальность происходящего, она всё ещё ничего не понимала и ждала, что барин сам ей всё прояснит, а пока просто отдалась во власть его жадных рук и горячих губ.
Алексей снял с девушки рубашку и панталоны, разделся сам, лёг на кровать, подгрёб к себе, так и сидевшую на краю кровати Варюшку, и, наконец, совершил то, что хотел сделать ещё на Ведьмином озере.
Много позднее, глядя на спящую жену, освещённую лунным светом, Алексей думал о превратностях судьбы, вспоминал женщин, которые попадались на его пути. Турчанки, гречанки, француженки, англичанки. Одни отдавались ему в знак благодарности, другие - чтобы получить звонкую монету, были и такие, которых он брал силой. Но только с этой, лежащей сейчас рядом с ним женщиной, он понял, что такое высшее наслаждение.
- Приворожила, ведьма, - прошептал Алексей, довольно потянулся, прижал Варюшку к себе, и, уткнувшись носом в её макушку, уснул.
***
Утром, спустившись вниз, Алексей нашел Лизавету Петровну на террасе, сидящую в кресле с книгой в руках. Сел рядом. Он ещё не привык к мысли, что она - его мать. Хотя, вспоминая сейчас своё детство, он отчетливо осознал, что постоянно, где бы он ни находился, что бы он ни делал, рядом с ним была она - Лиза, да, пожалуй, ещё и Пётр Петрович. Они втроём гуляли, резвились в саду, ездили в гости к соседям. Евлампия Михайловна сидела всегда поодаль с рукоделием или просто дремала в кресле. Её не интересовал маленький мальчик, внезапно появившийся у них в доме. Не интересовал ни он, ни его победы, ни его достижения. Она его не замечала, могла пройти рядом, как мимо пустого места. Сначала Алексей прибегал к ней, чтобы похвастаться новой саблей, или красивым костюмчиком. Она выслушивала без всяких эмоций, кивала, не глядя. Постепенно Алексей привык, и тоже перестал замечать эту неразговорчивую, угрюмую женщину, тенью скользившую по дому.
***
- Натешился, Алёшенька, - прервала раздумья Алексея Лизавета Петровна.
- Да. Я счастлив. Мне хочется жить. Хочется сидеть вот на этом диване и смотреть, как мои дети бегают по зеленому лугу.
- Кто она, Алёшенька? Я вижу, что она очень похожа на Марью Дорофееву, соседку нашу, но та много старше, а эта - юная совсем. И слухи до меня доходили всякие.
Алексей поднялся, прошелся взад - вперед по террасе.
- Пусть это будет нашей тайной. Нашим семейным секретом.
- Что ж, пусть так. Но обещай, что пройдёт время, и ты мне всё расскажешь.
- А ты? Ты мне ничего не хочешь рассказать, матушка? Например, кто такой граф Петр Николаевич Хлебников и почему у него такой интерес объявился к моей скромной персоне.
Лизавета Петровна вздрогнула, опустила глаза.
- Я расскажу, но потом, завтра или... когда скажешь, но не сейчас. Наверное, жена твоя уже проснулась. Сенных девок я с вечера засадила за шитьё, а пока платья не готовы приказала Малашке достать мои старые платья, почистить их и привести в порядок. Пойду, посмотрю, что там можно выбрать для твоей... м-мм, Марьи.
- Хорошо. И прикажи воды принести наверх, да побольше.
***
Алексей, сам того не понимая, разбередил у Лизаветы Петровны старую рану.
Свою любовь Лизавета Ознобишина, в ту пору воздушное, хрупкое создание с голубыми глазами, обрамленными черными, пушистыми ресницами и золотистыми, нежными, словно шелк, волосами, восемнадцати лет отроду встретила на литературном вечере у баронессы Элеоноры Шульц. Баронесса, немолодая образованная женщина, устраивала модные в то время музыкальные и литературные вечера. На одном из таких вечеров Лизу и представили графу Петру Николаевичу Хлебникову.
Вскоре обнаружилось, что граф женат. Узнав об этом, Лиза сбежала. Срочно покинула Москву. Только куда ехать? Родительское имение оказалось в залоге, и выкупить его Лизавете Петровне было не на что. Тогда-то она и вспомнила о двоюродном брате матери, у которого они всей семьёй гостили пять лет назад.
Примечания:
Гродетур (гарнитур) - плотная шелковая ткань;
Пюсовый - темно-коричневый;
Фуляр - легкий шелк, из которого чаще всего изготовлялись головные, шейные и носовые платки;
Кашемир - дорогая мягкая и тонкая шерсть или полушерсть;
Сапоги с набором - щегольские сапоги с мелкими складками на голенищах;
Опойковая кожа - особо тонкая, дорогая кожа для сапог и другой обуви из шкуры теленка, еще не перешедшего на растительный корм.
Китайка - гладкая хлопчатобумажная ткань, обычно синяя;
Картуз - головной убор, появившийся в России в начале XIX века, носили мужчины всех сословий, сначала помещики, потом мещане и крестьяне.
Поддёвка - разновидность кафтана. Иногда шилась без рукавов. Носили поддевку и богатые купцы, и, ради 'опрощения', некоторые дворяне.
Посконина - домотканый холст из конопляного волокна, часто использовалась для крестьянской одежды;
Плис - плотная хлопчатобумажная ткань с ворсом, напоминающая бархат.
Греческая война за независимость - вооружённая борьба греческого народа за независимость от Османской империи, начавшаяся в 1821 году и завершившаяся в 1832 году. Греки были первыми из народов, покорённых Османской империей, кто обрёл независимость.
В новелле описываются события 1828 -1829 годов.
1828 год. На фоне победы союзников (Россия, Франция, Англия) над турецким флотом в Наваринском сражении, действия греческих отрядов продолжали быть неудачными. В Грецию прибыл французский экспедиционный корпус. Многие греческие города были заняты французскими войсками. Египетские войска оставили Грецию. Турция объявила войну России. Началась русско-турецкая война 1828-1829 годов.
В 1829 году прошли прямые всенародные выборы в четвёртое Национальное Собрание греков, которое создало сенат в качестве консультативного органа.
Союзные державы предлагали Турции принять участие в совещаниях и примирении с Грецией, но турки отказались, и в марте 1829 года союзными державами были установлены границы между Грецией и Турцией.
Между тем, в северной и восточной Греции война все ещё продолжалась: Дмитрий Ипсиланти одержал победу над Махмудом-пашой при Ламантико и овладел Солоною, Лепантом и всей Ливадией; генерал Чэрч занял Вонницу, греки обложили Анатолико и Месолунги.
В войне с Россией Турция потерпела поражение.
Январь 2014 Пермь
|
|