Возврата к тухлому прошлому не будет - это было ясно. Весь народ поднялся, отвергая "светлое будущее", которым "кормили" его "коммунячие" клерки. Те, кто сам жил в ожидании "куска с ЦКашного стола", но никак не верой в то о чём они вещали с газет, экранов телевизоров, повсеместных политинформаций.
Это были времена тревоги и ожидания - кого же "выродит" Россия в мученических предродовых схватках? В чреве Родины многомиллионного народа боролись за право появиться на свет два монстра - демократический капитализм с социалистическим лицом и бандитский олигархизм с явными задатками вампира. Кто победит? - было ещё неясно.
Но ничего хорошего от этих рОдов двести с половиной миллионов ртов не ждали. Есть было нечего. И взять еду было негде. Ушли в небытиё карточки-визитки, отпускающие продукты только по постоянной прописке. Ушло в небытиё, естественное когда-то, понятие сходить в магазин за продуктами. Продуктов в магазине не было. Правда, прилавки ломились от осклизлой, засиженной мухами форели, закупленной в Норвегии. Но есть её было уже нельзя. А она лежала и лежала в ожидании, когда её выкинут на помойку, несмотря на доллары, заплаченные за неё вперёд.
Я тогда работал в Дирекции. И, будучи приближённым к Смольному и Мариинскому дворцу, пользовался (а что ещё оставалось делать) столовыми и торговыми точками для "слуг народа". Зарплату я получал, скажем так - достаточную, чтобы содержать семью, личный автомобиль, провести отпуск в круизе Ленинград-Астрахань-Ленинград. И выставить на стол что-то, но не "Рояль", когда в гости приходил шурин.
Ещё, надо сказать, что душой я жил двойной жизнью. Я постоянно чувствовал на себе "гнёт" ответственности за семью, которую создал более двадцати лет назад. И в памяти моей постоянно, каждый день, каждый миг присутствовали воспоминания о посёлке Возрождение, о Саратове, о Волге - где прошли мои юношеские годы.
Меня и тогда, и сегодня душой тянет туда. В ту необъятную ширь, простор, где каждый прожитый день был как жизнь. Жизнь, наполненная и радостью, и огорчениями, и покоем, и тревогой, и любовью, и нежностью.
Там, на Волге, остались мои друзья. Мои открытия новых, неведомых мне ранее, очарований - моя юность. Там лежит мой отец. Ещё живёт и моя мачеха, которая сделала для меня столько добра, сколько не каждая мать сделает для своего сына. Там, на Волге, и сейчас живут мои сёстры, возродившие во мне ещё в те времена нежность и чуткость родства. Душа моя разрывалась между семьёй и Волгой, и всем, что с ней связано. Разрывается и сейчас. А тогда...
Проснувшись воскресным утром, я потихонечку, чтобы никого не разбудить, выбрался на кухню. Набултыхав в чашку с кипятком растворимого кофе с сахаром, закурил. За окном хмурое, затянутое извечными тучами июньское небо, так нелюбимого мною города. На душе опять непрекращающийся стон желания солнца, голубого неба, перистых облаков родной Волги:
'Да, пропади оно всё пропадом вместе с Питером! Ну, почему я должен каждый день выживать "как на фронте"? Почему я должен думать, что сказать, как сказать даже жене, чтобы не обидеть никого, чтобы не "вырыть себе яму" своими словами? Не хочу! Хочу на Волгу! Хочу глотка свежего воздуха её степей. Хочу видеть радостные лица своих сестёр, матери, ребят, с которыми когда-то учился в школе. Хочу деревенской непосредственности. Хочу простоты в общениях без двусмысленности, без тревоги за завтрашний день. Хочу быть своим среди своих'.
Проснулась жена. Зябко кутаясь в халат, вышла на кухню:
- Что случилось? Что опять не так?
- Да, всё нормально, дорогая. Всё ТАК.
- А почему лицо "как перед казнью"? На работе что-то или...
- О Волге, Лиля, вспомнилось чего-то. Видать, тоска по ней навсегда со мной останется.
- Ну, знаешь?! Мне это надоело. Сколько же можно терзать и себя, и меня. Бери отпуск и поезжай. Вернёшься, хоть человеческий образ приобретёшь. А то маешься, как в тюрьме. Езжай! Хватит об этом.
- А как же ты? Мы же с тобой в Молдавию собирались...
От Питера до Саратова полторы тысячи вёрст. Это если по спидометру. Дорога наезженная. Какой город за каким, известно без Атласа. Каждый поворот, каждый спуск-подъём зафиксирован памятью. Главное к Москве подъехать в сумерках. Тогда кольцевая будет посвободней. И проскочить её до поворота на Рязань за час можно будет.
Вот и Торжок проехали. Сколько времени? - Нормально. Движемся "по графику". Теперь Калинин, Клин, Зеленоград и "ваши не пляшут" - Москва рядышком.
Скоро. Совсем скоро кончатся эти леса непролазные, болота придорожные и им на смену придут поля, поля, поля. Без конца и края. И я буду дома. Я буду в Саратове. Нет! Сперва в Хвалынск, в Возрождение. Саратов, сёстры подождут. С ними хоть раз в год, но удаётся по телефону поговорить. А Возрождение - это святое. Туда! Туда в первую очередь. Туда, где я родился вновь. (см.р-з"Отец")
Город Ломов. ЧуднОй городишко. Все города кучно стоят, а этот растянулся на двадцать вёрст вдоль дороги. И не поймёшь - то ли город, то ли деревня такая. А ведь здесь спички делают для всей России-матушки.
Скоро Пенза и поворот направо. Это сколько же я уже за рулём? Ого, вторые сутки пошли. Здоровый я мужик! Главное спать совсем не хочется. Хочется туда, вперёд, в простор степей и трель жаворонков.
Не доезжая Пензы родник должен быть. Не прозевать бы. Воды надо набрать. Да, и морду-лица сполоснуть. Что-то глаза стали "тяжёлыми".
А небо-то, небо-то какое голубое. Да, ребята-акробаты, это вам не Питер с вечными тучами и скулящими дождями в любое время года... Самолёт летит. Наверняка из Саратова. Эх, Саратов, Саратов - "глушь" ты моя ненаглядная.
Ага, мосток. За мостком - ручей вдоль дороги. Километра три отсюда. Там и родник. Точно! Эх, благодать-то какая! Здесь бы избёнку поставить и жить, красотой любуясь. Хотя, если "к носу" прикинуть - разве это жизнь? Существование одно. А мосты строить, а жену "блюсти", сына "в люди" вывести... - кто всё это за меня сделает?... Чёрт-те-что поймёшь в этой жизни. И так хочется, и так надо. А как правильно?
Всё! Ни слова больше! Я в отпуске. Я отдыхаю. Я еду туда, куда душа моя рвётся. И больше ни о чём думать не хочу.
Так, Пензу проехали. Петровск позади остался. Ещё километров сто-сто двадцать осталось. Чёрт, и когда же они дорогу заасфальтируют. Плиты положили, а швы не заделали. Это всю "подвеску" размолотишь. Хотя, "больше газу - меньше ям". На "сотне" не так удары чувствуются.
Вот и зарево огней над Саратовом. Ещё километров двадцать - и можно будет сестрёнок увидеть. А может переночевать у них?... Ага, переночуешь, а утром уехать? Обидятся. Не поймут.
Сейчас если прямо, то как раз на проспект Строителей выйдешь. А если налево, то до Хвалынска триста вёрст и там ещё тридцать до Возрождения. И ночь впереди. И спать уже хочется. А если в машине поспать, да по утрянке рвануть, то в Возрождение только к вечеру приедешь. Дорога здесь вертлявая - как бы в какой овраг "не забуриться". Обидно будет на "финишной прямой".
Всё, спать! Вон, в ту лесопосадку заеду и спать!
Дорога на Хвалынск, на Возрождение вдоль Волги стелется. Городов, деревень вдоль дороги нет. Они ближе к Волге прижались или теряются в глубине степи.
Трасса считается местного значения. Движения как такового нет. Местные только ездят. Ну, ещё автобусы междугородние.
Едется легко, спокойно. С радостью на душе. Полный ассортимент того, зачем из Питера сбежал.
Поворот на Вольск проехали. Хорошо. Значит, километров сто осталось. Скоро поворот на Хвалынск и "здравствуйте, я ваша тётя!" - поворот на Возрождение. А Волга-то, Волга - вот она, рядом. Только с кручи съехать.
К Возрождению асфальт так и не проложили. Но грунтовка без колдобин. Как будто её катком укатали. Метров шестьсот от поворота Второй городок раскинулся. Да-а-а! Не раскинулся, а развалился. Как будто торнадо прошёл. Вот здесь братья Таюшевы жили. А вот здесь мы тогда в 61-м. Даже стены и те обвалились. Лежат кучными рядами глинобитного мусора. Куда же народ подевался?
А вот и Зона, где когда-то отец работал. Но Зоны нет. Есть только невыкорчеванные бетонные столбы ограждения и всё. "Колючку" и ту сняли. Ни бараков, ни забора. Как будто бульдозером сравняли. А может и правду сравняли? "Чтобы не было в России лагерей" - как Высоцкий пел когда-то.
Посёлок ИТР живой кажись. Огороды прополоты. Картошка окучена. Во дворе, где Гордеевы жили, до сих пор георгины растут.
А в этом доме наша семья жила. И сейчас кто-то живёт. В окнах занавески виднеются. Сарай новый построен. Туалет ближе к дому перенесли. Ну и правильно. За этим углом дома снега зимой всегда было мало. Не надо коридоры откапывать, как мы с Ленкой когда-то.
Куда же податься? К Вовке или к Томке? У Вовки семья большая. Сам, жена, да детей двое. Правда, взрослые уже. Томка одна живёт. И дом у неё не меньше. Поеду к Томке. Авось не выгонит.
- Здравствуй, Колыбасова! Можно к тебе?
- Здравствуйте, - промолвила Томка растягивая слово не понимая ещё кто это у калитки стоит.
- Так можно войти? Или как.
- А Вы к кому? Не ошиблись ли часом? - спросила Томка, вытирая руки передником от земли, прилипшей при прополке огорода.
- Ты, старая, сперва в дом впусти. Напои, накорми, баню истопи, а потом расспрашивать будешь.
- Ой! Женька!... Сам мудак старый. У меня аж сердце захолостнуло, как ты меня окликнул. Чего стоишь, мнёшься? А ну, заходь сейчас же. Как ты тут оказался-то.
- Да вот, Тамара, не вынесла душа тоски по краям этим. Так припёрло, что бросил всё и приехал. Думаю хоть глазком взглянуть на всё, что было когда-то.
- Ну ты и дура-а-ак на букву "М". И не лень было за "тридевять земель" в наше захолустье переться? Ну, ладно. Проходь в дом. Чего, чего, а водой тебя напою. С водою проблем не будет... Как же ты изменился. Полысел и седой совсем... А я тебя всё молодым помню... Помню, что сиськи мои тебе покою не давали... Теперь-то угомонился хоть?
- Угомонился, угомонился. Не боись, непорочность твоя при тебе останется.
- Ну, ладно болтать. Кушать будешь?
- Ой, Томк, третьи сутки не жрамши. Всё водичкой пробавлялся. К тебе, родимой, спешил.
- Хоре трепаться. Я тебе уже не та Томка, что ты знал. Не люблю я словоблядства этого. И ещё вот что тебе скажу: хлеб - есть, картоха - есть, лук, маргарин ещё с Советских времён завезённый. Ну и соль тоже. А больше и нет ничего. У нас магазин уже более года не работает. Так, ежели из Хвалынска что привезут. А в нём, в Хвалынске, магазины тоже все пустые. Так что не обессудь. Если с собой что привёз, на то и рассчитывай. А то вот хочешь, картоху сейчас сготовлю. Хочешь жарённую, хочешь варённую... А хочешь, и по-мордовски сварганю. Едал когда? Нет? Вот сейчас и попробуешь.
- Слушай, Томк. Я там с собой продуктов привёз. Колбасы, да консервов разных Их бы прибрать куда. У тебя холодильник работает?
- Эка, хватился. Да, я холодильник, как перестройка началась, отключила. Чего в нём держать? Нечего. Так и стоит как мебель. Я в нём шерстяные вещи, да валенки держу, чтобы моль не поела. А консерву мы твою в погреб спустим. Там хоть не холодно, но прохладно. Тащи, давай...
Солнце уже земли коснулось, когда мы с Томкой, так и не наговорившись, сготовили картошку по-мордовски. Но попорядку:
1. Берёшь прошлогоднюю картошку средней величины. Сколько? Сколько в пузо влезет. И чистишь как для варки.
2. Варишь до сыроварённого состояния.
3. Шинкуешь лук репчатый. Много лука.
5. Сыроварённую картошку сливаешь и пересыпаешь в чугунную утятницу. Пересыпаешь луком. Сверху кладёшь пачку маргарина "Советский". (Маргарин развернуть).
6. Закрываешь утятницу крышкой и ставишь в духовку до полной готовности (минут 20-30). Перемешивая содержимое утятницы 2-3 раза.
Подаётся на стол в закрытом виде к нарезанному ломтями хлебу и водочке, которую надо предварительно остудить под струёй воды из-под крана, пока картошка по-мордовски на стол не подастся.
7. Снимаешь с утятницы крышку. А там... шкварчащая в растопленном маргарине, коричневатая, с утушенным луком, с обалденным запахом и вкусом пИща Мордовских Богов.
Томка сказала, что такое только по праздникам готовится. И то не по всяким. Или если вот только когда я приехал