Грошев-Дворкин Евгений Николаевич : другие произведения.

Это праздник со слезами на глазах...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Обзор работ, размещённых на страницах Конкурса "Соцветие-2020". И не только их, а, в качестве примера, как о войне знаменитости писали.
  
  
  "Это праздник со слезами на глазах..."
  
  Обзор работ, размещённых на страницах Конкурса
  "Соцветие-2020". Великая Победа.
  
   "9 мая 1945 года завершилась Великая Отечественная Война. Закончилась победой советского народа. Поклонимся Великим тем годам", - написано в аннотации к Правилам Конкурса. Пусть будет так.
  Хотя... Тот, кто не поленился ознакомиться с документалистикой знает, что и Верховный Главнокомандующий того времени считал войну эту проигранной для себя.
  Однако не могу не согласиться с правильностью слов: - "Поклонимся Великим тем годам". Года эти действительно относились к величественным. Такого смертоубийства История человечества не знает. Т.ч. не поклоном надо чествовать не вернувшихся с фронтов, а стоя на коленях и низко опустив голову. Впрочем, у каждого из нас своё восприятие того времени.
  
  
  Филиппов А.Н. Федька
  
  - Однако... - сказал сам себе перелистнув последнюю из распечатанных страниц рассказа.
  - Мне так не смочь.
  
  Отвернувшись от письменного стола, отрешённо смотрю в окно на проезжающие автомобили, людей, неспешно идущих по тротуарам, и пробую понять: - Как надо извернуться, чтобы написать так и такое?
  Всегда считал, что описать события в рассказе с достаточной степенью достоверностью, можно только тогда, когда прикасался к этим событиям. А если не прикасался, то всё написанное будет 'от лукавого'. Любой мало-мальски разбирающийся человек поймает тебя на беспардонном сочинительстве. А это удар по авторитету писателя, которого, порой, и так не хватает.
  
  Вернулся к письменному столу и взял в руки только что прочитанный рассказ:
  - Ну, походы в лес, его описание с достаточной достоверностью - это и я могу. Пожил в деревне, так что 'плавали, знаем'.
  - С ботинками, которые малы, пришлось столкнуться в Кронштадте, где на меня шинельку флотскую надели. Два дня помучился, а потом, чувствуя себя 'описавшимся бобиком', к командиру отделения 'с поклоном' пошёл. Поменяли ботинки.
  - Всяческих оскорбительных слов, интонаций на первом году службы наслушался предостаточно. Потому и зарёкся влиться в ряды младших командиров.
  - Лыжные переходы 'с полной выкладкой' на учениях преодолел не один раз. Потом на 'передовую' и окапываться. Тоже знакомо. Описать могу не хуже, чем у автора в рассказе.
  - А вот бой, атаку, взрывы мин, стрельбу пулемётов и смерти товарищей, идущих рядом... - здесь мне слабо. Не проходил такую жизненную школу. Как же автору рассказа такое удалось? Не могу поверить, что хрипел он лёгкими прорываясь через минное поле.
  Может фантазия у него сплошь изуверская, что он свободно описывает развороченные вражеским огнём тела красноармейцев?
  
  Помниться читал у Пикуля роман 'Баязет'. Там, падишах приказал посадить русского солдата на кол. Причём так, чтобы кончик кола вышел у солдата из кончика языка. Как представил себе такое воочию - аж содрогнулся. А потом понял, что это фантазия автора. Но, простите, на такую фантазию способен только человек с не нормальной психикой. А рассказе 'Федька' доподлинно описано сражение при взятии деревни. Написано так, как я это представлял, но никогда не позволял себе описать. Значит я трус? В реальном бою не сдюжу?..
  
  
  Буденкова Т.П. Между жизнью и смертью
  
  О чём рассказ? О городе Красноярске, о людях в нём живущих и проживавших в годы войны.
   В своём повествовании рассказ, как бы, поделён надвое. На жизнь в городе сегодня и ту, которую прожили те, кто ежедневно, ежечасно трудились под лозунгом - 'Всё для фронта, всё для победы!'.
  И претворяли этот лозунг в жизнь совсем юные девчонки и мальчишки. Сколько им тогда было - четырнадцать, пятнадцать? И все трудились на заводах, которых, после эвакуации из-за Урала в городе прибавилось значительно.
  
  Заводов то прибавилось, а людей нет. В большинстве своём они были там, откуда заводы эвакуировали - на линии фронтов от Баренцева и до Чёрного морей. А в Красноярске, небольшЕньком городке, остались те, кто призыву не подлежал. Остались и как-то выживали, несмотря на нечеловеческие условия проживания - в землянках, насыпных бараках, а то и заводских цехах.
  Читаешь и сердце щемит. Невозможно представить себя в той жизни. Невозможно потому, что никто из нас не соприкоснулся с тем временем.
  
  И всё же, почему рассказ называется 'Между жизнью и смертью'? В повествовании упоминается одна смерть - смерть ребёнка, которому не суждено было выжить в тех условиях. В условиях перенапряжения всех человеческих сил.
  Рассказана история кончины Родкина Тихона Васильевича, павшего в боях за Москву и то, как восприняли его кончину дети и жена. Но рассказ никак не назовёшь некрологом. Тогда что послужило причиной его названия?
  Вернёмся к началу рассказа. Всего-то неполная страничка о том, что представляет из себя город сегодня.
  
  'Теперь вместо заводов кирпичные корпуса разукрасили цветастыми растяжками, снесли проходные.'
  
  Да-а-а! Были заводы и жил город. Жили люди в нём. Трудились токари, станочники, технологи, лаборантки.
  Не стало заводов и жизни не стало. Той, полноценной, целеустремлённой...
  Один только из заводов цел остался - военный. Тот, который куёт оружие и в мирное время. Для кого, для чего - непонятно, не известно. Забор вокруг завода и охранные вышки по периметру. А раз так, то оружие на нём изготовляемое, должно кому-то смерть принести.
  И сколько таких заводов по стране нашей? Сколько людей в ней проживает между жизнью и смертью? Пускай жизнью торгашеской, на грани выживания, но жизнью.
  Не нужны людям победы замешанные на крови. Не приносят эти победы радости. Пусть победит любовь всех ко всем - любовь к жизни.
  
  
  
  
  Новиков Е.В. Высота Безымянная
  
  Редко, но попадают в руки произведения, которые хочется перечитать. Иногда сразу - в тот же день. Иногда по прошествии некоторого времени. Появляется желание прикоснуться к страницам текста и, ещё раз вчитываясь в его содержание, окунуться в цепь событий, которые донёс до читателя автор. Окунуться и восхитится способностью человека, который строчка за строчкой, слово за словом, поразил воображение, возникающее в сознании от читаемого.
  Наверное, это и называется таланом. А таланты на дорогах не валяются. В противном случае таких произведений было множество как в жизни, так и на конкурсе 'Соцветие-2020'. Вот только не встречал, пока, такие работы из тех, которые успел прочитать. Хороших много, а вот такого произведения как 'Высота Безымянная' пока не встречал.
  
  Передо мной лежит стопка распечатанных листов этого рассказа. Но, почему-то, не отважиться мне вновь перелистать страницы и вчитаться в содержание. Решимости не хватает окунуться в тот бой, в котором участвовали красноармейцы и командиры первой роты Козалинского со своим взводным и политруком Руденко.
  Это был бой 'не ради славы - ради жизни на земле'. Жизни людей, которым чтобы жить надо было эвакуироваться из осаждённого Ленинграда. Эвакуироваться через не замёрзшую ещё Ладогу. Ладогу, которую потом назовут 'Дорогой жизни'.
  Вот ради этой жизни и произошёл бой за высоту Безымянную с финским подразделением её оседлавшим. Вот этот бой и описан в рассказе. Но как описан! Как описан!!
  Описан так, что перечитать рассказ не хватает решимости. Нет у меня слов, чтобы дать ему оценку. Но представить себя в рядах тех красноармейцев не могу. Могу сказать только, что ни каждый из нас способен на такое - описать бой будто сам в нём участвовал.
  
  Отложив в папку распечатанный рассказ, вздохнув ещё раз, понял почему ветераны тех сражений не рассказывали о стычках с противником. Озарением в этом послужил прочитанный рассказ - кто участвовал в смертоубийственной схватке, тот погиб на бруствере траншеи, спрыгнув в траншею противника с примкнутым штыком трёхлинейки, отстреливаясь остатками боезапаса из ручного пулемёта. Вечная им память!
  
  
  Матейчик Н.В. Блики на воде...
  
  Прочитал с удовольствием. Поразило откровением позиция автора рассказа к современным женщинам, которым за сорок. Правильно сказано героиней фильма: - В сорок лет жизнь только начинается. А значит ещё не поздно поправить то, что не сложилось с первого раза.
  
  Но вернёмся к рассказу.
  Закончив читать, по-хорошему улыбнулся.
  - Ну, девчонки! Ну фантазёрки! Но до чего милые фантазёрки. Ведь знают, что неправы в придирках к мужьям, а не могут чтобы не возмутиться. И пилят, и пилят как будто им это удовольствие доставляет. А на поверку надо-то совсем немного - вселить в себя душу той, которая действительно способна любить.
  Это я из рассказа понял и, как только супруга снизойдёт до меня внимание, дам ей почитать. Хотя... Почти уверен, что читать она не будет. Ведь нам, уже, далеко не по сорок. И если что и встало между нами, так это мои, почти интимные, связи с написательством.
  
  Друзья, будете читать рассказ не придирайтесь к неправдапобности описания событий военного времени. Не женское это дело знать, что снайперы - это не лазутчики и на стороне противника им делать нечего. И что винтовки не швыряют, вернувшись с задания.
  Про любовь между Павлом и Марии говорить не буду. Для любви настоящей преград не существует. Даже на грани жизни и смерти. И, даже, во времени. Это из рассказа видно. Видно, несмотря на то что семьдесят девять лет минуло между той любовью на фронте, и той, которая не заладилась между Александром и Дарьей. Ну, не заладилась и не заладилась. Подумаешь невидаль какая. Таких вреднючих как эта Дарья до чёртиков по свету шастает. Но тут пришла Наталья Васильевна и поставила всё на свои места. И зажили Лёша и Даша счастливо до конца дней своих. Как говориться: - Совет, да любовь нашедшим друг друга.
  
  
  Баранов Н.А. Сережка
  
  Интересный рассказ. Порушивший мои рассуждения о неспособности современного поколения молодёжи к активным действиям в экстремальном периоде жизни.
  
  Много прочитано из истории Отечественной войны. И, ещё не будучи развенчанным в вере тех событий, задавал себе вопрос: - Как могли воевать (не понарошку) девятнадцатилетние, двадцатилетние ребята? Ребята оторванные от институтов, не обученные военному ремеслу настоящим образом, не будучи богатырями с накаченной мускулатурой. А ведь стояли насмерть, обороняя пяди ещё свободной от захватчиков земли. Где они брали решимость в своих действия, что было в их подсознании?
  
  Вглядываясь в молодёжь современную, никак не мог представить её на передовой позиции сражений. За бруствером наспех откопанного окопа. С парой гранат и пятизарядной винтовкой. Когда огненный смерч несётся из стволов танков с крестами, в небе господствует авиация не дающая поднять головы. И следом за этим шеренги в серых шинелях строчащих из автоматов.
  Так почему, спрашивал себя, те ребята могли переломить события, а наши...
  Наши ребята так же на это способны. И доказательством тому служит этот рассказ. Не пройдёт наша пацанва мимо, когда Отчизне грозит опасность. Действительная опасность потерять независимость. И, представляется мне, те, кто 'навострил штыки' (если такие есть) об этом знают.
  Не остановится никто ни пред семейным уютом, учёбой в институте, любовными увлечениями в тот момент, когда станет пере выбором - уйти туда, где его ждут завтрак и лицо симпатичной девчонки, или залечь вторым номером на пулемётной позиции. И осознание пожертвовать собой было и будет в наших ребятах всегда. И в 1942 году и в 2015-м.
  Вот только не стали бы эти жертвы напрасными.
  
  
  Муравская И.Е. Жалость
  
  Ох уж мне эти фентезяки... Даже в 'святыя святых' пробрались со своим фантазёрством. Попа на вас нет. Ну да ладно. Обойдёмся без их помощи. Заведомо известно, что девки, которые девки, писаются когда из-за них ребята морды бьют друг другу. Таких не жалко. Жалко имени, которым их родители нарекли - Виктория. Что в переводе 'Победа' означает.
  
  И что же из фетезяки следует? Что Победа эта в подземелье забралась и затихарилась когда по Земле лихая година свирепствовала. Правда постреляла трошки. А это говорит о том, что и оружие у неё было и гранаты, как заявляет автор, и стрелять метко она могёт. А раз так, то нет у меня к таким девчонкам ни жалости, ни сочувствия. Могла бы возможности свои и способности на деле проявить. Война-то длинной оказалась
  И к ребятам, что из-за девахи морды квасили друг другу аналогичные чувства. Это что же получается - как из-за девки - так в драчку. А когда, без объявления войны, на границу псы фашистские заявились, то армейцы без порток оказались? Так у автора:
  
  'Немцев внизу было очень много... Они ходили свободно, иногда пинали тела убитых
  пограничников, которые, все как один, были в белых окровавленных рубашках... Смеялись,
  а некоторые даже фотографировались, приподнимая окровавленные тела и держа их за
  волосы.'
  
  Надо же такое написать?! Тьфу на такой рассказ. Такой ни жалко не читать. А уж соболезнование оказывать тем более.
  
  Правда, пока я возмущался, то автор ещё один рассказ на конкурсе разместила - 'Торт' именуется. Но если чего и жалко, так это времени на прочтение очередной фетезяки.
  'Не для протокола слова мои тебе, Шарапов, а для души...'
  
  
  Федорец Г.Г. Мосток. Июль сорок первого 
  
  Хороший рассказ. Спокойный, уравновешенный, без надрыва и ужаса трагических дней начала войны. Такой читать, и с удовольствием, будут школьники средних и м.б. старших классов. Те школьники для которых события июля сорок первого года будут ещё дальше, чем от нас. Вот только в конце рассказа я бы сделал сноску с разъяснениями военных терминов - казематы, капониры... Эти слова и сегодня вынуждают некоторых читателей заглядывать в интернет - узнать, что они означают. А по прошествии ещё семидесяти лет...
  Очень хочется, чтобы слова эти навсегда исчезли из нашего словаря. Но чем Чёрт не шутит. Случится, что сбросит кто-то бомбочку атомную и придётся цивилизации по новой возрождаться. (Прости, Господи, за мысли эти грешные.)
  И ещё что, по хорошему удивило - командный состав на кануне войны выбит доблестными сотрудниками НКВД, а капитаны (Кайда напр.) очень даже неплохо оценивают боевую обстановку и принимают единственно правильное решение для встречи и разгрома врага. Вот благодаря таким капитанам, лейтенантам, старшинам, о которых в рассказе написано, Отчизна и выиграла войну.
  
  Если говорить о литературной составляющей рассказа, то хочется пожелать автору тщательнЕй, критичней относиться к своим произведениям. Следить за редактурой, правильней расставлять слова в предложениях, усиливать акцент мысли на тех словах, и находить им нужное место.
  А в общем ощущение от прочитанного очень и очень не плохое.
  
  
  Терехов Б.В. Фолькштурм 
  
  Печальный рассказ. Смерть за несколько дней до капитуляции, даже немцам с оружием, воспринимается прискорбно. Но - 'На войне - как на войне'. Если не ты их, то они тебя. Не случись ребятам из авиаполка разоружить фолькштурмовцев, то пальнули им в спины и были бы, по своему, правы. Их для этого и призвали в ополчение.
  Агитация в Германии была на высоте и те двое, которых расстреляли по приказу майора, шли за Гитлером беспрекословно. Такие были времена.
  И не думаю, что действия майора базировались на мщении за близких погибших в Белоруссии во время оккупации. Это была месть за всех погибших на его глазах. Он, участвующий в схватках с противником и во время победоносной весны, был запрограммирован на уничтожение врага 'до последнего'. Запрограммирован независимо от возраста людей во вражеских шинелях и с оружием в руках.
  
  Но русский солдат отходчив со временем. Потому и появился этот рассказ с некоторой печалью в тексте. А дальше, несмотря на прошедшие после войны годы, Александр Григорьевич пробует найти причину поселившимся в его душе сомнениям правильности действии майора Смолич - начальника штаба авиаполка...
  Не судья я ребятам из военного лихолетья.
  
  
  Оленникова О. Крымчанка 
  
  Слов нет - качественно написан очерк. Очерк, о настоящей некрасовской женщине. Той, которая 'коня на скаку остановит...'. И награды ей выданы. И вечная память о ней сохраниться в годах. И слава её не померкнет.
  
  Прочитал очерк, задумался. И на память приходят слова старшины Васкова из к/ф 'А зори здесь тихие':
  - Война кончится и спросят нас: - Что же вы, мужики, мам наших не уберегли?
  
  Не будем говорить вообще. Вернёмся к сержанту Октябрьской.
  - Кто в танке командир?
  - Тот кто в башне находится и, наблюдая за ходом сражения, определяет где танк должен находиться в тот или иной момент боестолкновения.
  Если это так, а это так, то отвечает башнёр и за целостность танка, и за целостность экипажа.
  Но вообще-то танки в одиночку в боях не участвуют. Идут 'скопом' расчищая путь наступающей пехоте. А из прочитанного этого не видно. Складывается впечатления, что механик-водитель (а как это будет в женском роде?) танком управляет, исходя из своих соображений. Если это было действительно так (что вызывает сомнение), то результат на лицо - ранение механика-водителя и героическая смерть в госпитале.
  
  Ещё что вспомнилось из слов старшины Васкова:
  - А могла бы детишек нарожать и не оборвалась ниточка. А они (диверсанты) по этой ниточке ножом...
  Не женское это дело - воевать, мстить за мужей погибших. Женское дело детишек рожать. Об этом маршал Советского Союза Г.К. Жуков говорил: - Солдат не жалеть. Бабы ещё нарожают и не запретишь им этого удовольствия.
  
  Заканчиваю.
  Сей очерк, в моём понимании, есть ничто иное, как биографическое описание одной из женщин участвующей в боевых сражениях на полях войны.
  А сколько женщин в тылу сражались за Победу в войне? О каждой из них книгу можно написать. Только они, как бы, 'за кадром' остались. А жаль.
  
  
  Славкин Ф. Фрау с автоматом 
  
  Интересно построенный рассказ. Читаешь и, будто, калейдоскоп событий перед тобой проходит. Не сюжетов - нет. А событий происходящих в одном сюжете - начало войны, изуверства вражеских солдат, насильственный вывоз пленных и гражданского населения в Германию и мистическая 'фрау с автоматом' в на территории уже захваченной Брестской крепости.
  И каждый эпизод из калейдоскопа событий по своему трагичен, описан сжато и ёмко. Описан так, на что другому автору потребуется ни одна страница. Впервые встречаю такую манеру написания рассказа.
  А ведь это хорошо! Хорошо для будущего поколения, которое, как наблюдается сегодня со стороны, читать-то не очень любит. А тут взял в руки восемь страниц текста и имеешь представление о том 'как наши деды воевали'. И текст без преукрас, без пафоса, без героической атрибутики. А так, как было и есть в нашем, сегодняшнем, представлении.
  Благодарность автору.
  
  Однако, будь моя воля, то при написании некоторых предложений изменил их написание без изменения смысла в тексте. Ощущение от них такое, что... либо торопился автор куда-то, либо не набрался должного опыта в написательстве.
  
  
  Дубрава Е. Шестой хлеб
  
  Интересный рассказ. Я бы сказал: - Рассказ полный неожиданностей. Читаешь и душа радуется от первой части рассказа. Невольно вспоминается из пятидесятых годов:
  
  Настанет чудный век, Земля преобразится -
  Не будет пап и мам, мы будем так родиться,
  Не будет акушеров, не будет докторов,
  Нажал на кнопку - чик-чирик, и человек готов!
  
  Но автор пошёл дальше. Известна ему проблема с коллапсом вокруг бытового мусора, вот и появилась в стене кнопочка: - Нажал на кнопку - чик-чирик и мусора уж нет.
  
  Чтобы я поправил в первой части рассказа:
  
  - гонял ... остатки мокрого снега.
  Такого быть не могёт. Потому, как мокрый снег обладает высокой адгезией (прилипчивостью) и ветру его от асфальта не оторвать.
  
  - мотнула рыжими локонами...
  Может быть - 'кудряшками'?
  
  - Лепнина ... раньше закрашена была ...
  А если так:
  Лепнина ещё дореволюционная и Петя её от краски расчистил.
  
  - А торты печь пыталась - кошмар!
  Это должно быть отдельным предложением.
  
  * * * * *
  
  Вторая часть рассказа хоть и не большая, но каким жутким контрастом выделяется на фоне первой части. И трудно сказать, что в ней главное - пропитание, которое само по себе чудо, или чудо, которое приносит пропитание в дом детишек.
  Скорее всего это пример того, что в любую годину, в любой обстановке надо верить. В Чёрта лысого, в Домового, в Сталина, но верить надо обязательно. Тогда не так страшно будет существовать и умереть, если вера ни чего хорошего не принесла.
  
  * * * * *
  
  Ну, а последняя часть рассказа самая многообещающая. Самая жизнеутверждающая.
  
  - Солнышко, ты опять в инете сидела? Ты же знаешь, в твоём положении это вредно.
  
  
  Тиничев В.П. Звёнышко
  
  Мне понятна страсть человека к написанию - изложить на чистой странице листа свои мысли, воспоминания, мечты о будущем. Такое часто бывает, когда окружающие считают тебя 'чеканутым' - не от мира сего. Вот и остаётся уединиться и 'разговаривать' предаваясь написательству. Но прежде, чем 'браться за перо', необходимо чётко знать, что и как требует от тебя написательство. Хорошо тому, кто познал эту науку в школе. А если не познал?..
  Если не познал, то надо учиться. И как же здорово, когда находится кто-то, кто готов подсказать как правильно изложить текст того, что претендует на звание произведения.
  
  Рассказ 'Звёнышко' на произведение никак не тянет. Так можно написать по пути на службу, когда едешь в автобусе. Скоренько, скоренько набросал канву текста, а добравшись до письменного стола, плотно закрыв дверь (чтобы не мешали), достать ранее написанное и 'складывать пазлы' до состояния полноценной картины. Такой картины, за которую не стыдно перед читателем.
  
   Раневская сказала как-то: - Сняться в плохом кино, это всё равно, что плюнуть в вечность. Вот так и мы должны относиться к тому, что излагаем на страницах: - Писать так, чтобы потомки наши отнеслись к написанному с уважением. Эти мысли пришли ко мне, когда прочитал не полные три странички распечатанного текста рассказа 'Звёнышко'.
  Ну, а если говорить о сюжете рассказа, то он, действительно, заслуживает внимания.
  
  
  Калугина Л. Тридцать шагов
  
  Сильный рассказ - по-другому не скажешь. Отмечу, что пензенцы умеют писать. Причём писать так, что дух захватывает. В этом убедился, читая работы тамошних ребят. Пензенский край, как мне кажется, мог бы претендовать на центр авторов сегодняшнего времени. Бывал в том краю неоднократно и всегда поражался способностями людей там проживающих. Об этом написал кое-что. И читатели меня поддержали.
  Однако вернёмся к рассказу.
  
  Почему русского человека, где бы он ни был, тянет домой. Тянет домой словно птиц по весне. Ну, если из плена, из заточения - то понятно. А вот если:
  
  '... Они хорошо одеты: костюмы, галстуки, шляпы, пальто и туфли... Чемоданы с
  подарками родным.
  А сердце колотится. Нога ступает на родную землю... Здравствуй, Родина!..'
  
  Что-то есть в России без чего не прожить. И это 'что-то' называется любовью. Именно это чувство подталкивает человека к испытаниям самого себя на пути к ней. Значит любить так, как любит человек из России не может никто. Нигде, ни в одной зарубежной книге не пришлось прочитать такого. Если только в музыке ощутить?
  И очень жаль, жаль до боли в душе, когда, вдруг, встречаешь отчуждение к таким чувствам - недоверие, а порой и презрение.
  На такое, как следует из рассказа, Россия также способна.
  
  
  Шманяк В.А. Вечер в замке Вольцигер
  
  Интересный рассказ. Из тех, которые призывают к жизни. Жизни настоящей, духовной, без злобы в сердце.
  Встречаются два народа, армии которых воевали друг с другом. Воевали, не зная пощады, жалости, снисхождения. И вот, когда на землю врага пришли победители, всё изменилось. Изменилось потому, что армия победителей не воевала с простым народом, даже если среди них встречались потомки рыцарей. Рыцарей, которые приходили на Чудское озеро. Которые, если верить кинорежиссёру Эйзенштейну, сжигали славянских детишек на кострах. Которым, вослед бегущим в панике, звучало набатом: - Кто с мечом к нам придёт...
  
  Теперь бойцы этого народа гостят у фрейлин Герты в замке как давнишние знакомые. Не говорят о войне, а танцуют вальс. И всем становится понятным, что войны между людьми придумывают не народы. Что войны направлены только на смерть. А у смерти не бывает будущего. Будущее бывает только у людей с открытыми сердцами, добрыми душами, гостеприимными во все времена.
  Пусть так будет всегда.
  Пусть навсегда исчезнут войны и те, кто их затевают.
  Пусть все народы земли кружатся в вальсе и улыбаются друг другу.
  Если бы у Победы было такое лицо, как описано в рассказе, то за такую Победу можно выпить с радостным чувством. Однако всё было не так. Даже тогда, когда отгремели последние залпы праздничного салюта. Войны продолжались и продолжаются до сего времени. И не услышишь сегодня звуков вальса вырвавшегося на улицу. Когда говорят пушки, музы молчат. Очень жаль.
  
  
  Зуев-Горьковский А.Л. Последний вечер
  
  Прочитал рассказ и поражён был его неординарностью. Так написать, это надо постараться. Или, в сознании своём, перешагнуть через препоны, которые ставит перед нами мораль.
  Мы часто спрашиваем себя: - Почему ветераны Отечественной никогда не рассказывали о боевых сражениях? И вот, почитав работы, присланные на конкурс, нашёл, как мне кажется, ответ:
  - О таком нельзя рассказать. Нельзя рассказать, даже не вдаваясь в подробности, сколько фашистов ты убил, ходя в атаки.
  Да! Сознанием своим ты понимаешь, что убил фашиста. Но подсознанием понимаешь, что убил человека. И вот представьте себе, что ребятишки хвастаются во дворе:
  - А мой папа убил столько-то человек... А мой дедушка - пулемётчик - убил столько, что не знает сколько. Всех поубивал кого видел.
  И это ребятня слышала из уст воевавшего поколения. И рассказы эти текли за вечерним чаем, в кругу семьи. Каково?!
  
  Лично у меня это в голове не укладывается. Мои родители, придя с работы, никогда не рассказывали о 'производственных буднях'. Нам было о чём поговорить, не вдаваясь в трудности, которые встречались ежедневно. Не скрою, меня часто обуревало желание похвастаться результатами своего труда. Но и это, за семейным обедом, было не интересно. Вскорости я это понял.
  
  И вдруг такое, от чего 'лысина дыбом'. И героями повествования являются пятнадцатилетние пацаны. Пацаны, которые оказались втянутые в события военного времени. Мне по-отечески жаль их. Жаль потому, что юности уготовлена другая жизнь. Жизнь, которой их лишили взрослые, допустив на землю Отечества изуверов, способных сжигать людей живьём. Но никто, слышите - 'Никто!' - не имеет права снизойти до зверств нечеловеческих. Иначе он сам в зверя превратиться и никогда не сможет избавиться от 'шкуры звериной'. От того, скорее всего, преступное смертоубийство вспыхнуло на земле Отечества в послевоенное время, потому, как люди привыкли убивать. А тем ребятишкам, которые сожгли фашиста, будет в конце сороковых по двадцать лет... За Победу, добытую так, как это описано в рассказе я пить отказываюсь. Да и рассказ мне представляется выдумкой. Выдумкой выплёскивающей грязь войны, о которой молчали ветераны.
  
  Невольно вспоминаются слова полковника контрразведки Добровольческой армии времён Гражданской войны:
  - Я сомневаюсь, поручик, что у вас была мать.
  
  
  Гуляев В.Г. В Ленинград
  
  Хороший рассказ. Всего две с половиной странички распечатанного текста, но настолько ёмкого. Такое возможно описать только человеку наблюдательному.
  И за основу рассказа взяты события, происходящие в поезде. Именно в нём происходят краткотечные знакомства между пассажирами. Знакомства на короткое время совместного путешествия - встретились и разошлись каждый на своей остановке состава.
  
  Рассказ позволяет заглянуть в прошлое и увидеть настоящее жизни пассажиров.
  Прошлое, это жизнь двоюродного деда Вовки. Ему восемьдесят три года. Служил верой и правдой во всех войнах ещё при царе. Прошёл гражданскую войну и на стороне 'белых', и на стороне 'красных' - так уж получилось. Познал лихо и второй мировой, хотя планок наградных у него на пиджаке не было. Но странное дело, сохранил как то, до описываемых событий, вокруг себя плеяду родственников. Повезло, наверное.
  Ещё из прошлого - угрюмый военный из соседнего купе. Увидев у него орденские планки на груди, Вовка подсел и закидал того вопросами: где воевал, кем воевал, был ли ранен, куда едет? И вот тут открывается трагедия бывшего фронтовика - не осталось у него после войны никого. И сына...
  
  - 'Был у меня сын, понимаешь, такой же белобрысый и шустрый... как ты... ну на вроде
  тебя, сейчас он был бы уже взрослый, но потерялся в войну, вот я его всё ищу.'
  
  Вот тогда и появилась на купейном столике бутылка 'московской'. Вот тогда соседи по купе и выпили не чокаясь. Вот тогда Вовка обнял военного и прошептал ему в ухо успокаивающее:
  - 'Дядь, вы найдёте его, да! Найдёте!'
  
  А перед сном Вовка осознал: - 'Война - это плохо!' С этой мыслью и уснул. И это было настоящим, что объединяло едущих в поезде людей.
  
  
  Гуляев В.Г. На фронт. Первый бой за Ольховку. Апраксин Бор и Любань
  
  Во времена ещё советские, на празднование Дня Победы, старался побывать в Новгороде и встретиться с дядькой - Евгением Степановичем. Из нашей родни один он остался, кто пережил лихолетье военного времени 1941-45-х годов. Вот с ним мы этот день и отмечали.
  Дорога из Ленинграда пролегала как раз мимо тех населённых пунктов, о которых повествуется в рассказе. То, что через них война прошла, было известно. Но разве мог предположить, что попадётся мне в руки описание тех боёв?
  Когда прочитал о тех боях, то страсть как захотелось проехаться по трассе и ещё раз, уже обогащённый информацией, посмотреть на те места. Однако не получится - и машины нет, и возраст не позволяет. Однако память отчётливо помнит леса вдоль шоссе, поляны, луговины, населённые пункты и ...
  Именно сейчас, воссоединив прочитанное и ранее виденное представляю, как это всё происходило. Пробую себя представить в той обстановке - не получается. Вроде бы и воображением обладаю, а представить себе картины того времени, тех боёв - бомбёжек, обстрелов, морозов и людей, гибнущих на линии огня - не получается. Спасибо Владимиру Григорьевичу за то, что сумел описать всё это. Описать и донести до читателя. А я не единственный из них. Таких только на конкурсе десятки. И каждый, кто прочитает рассказ, оставит в памяти то, что происходило на трассе М-10, что отмечена на Атласе красной линией.
  Спасибо вам, Владимир Григорьевич за информацию, которой вы поделились.
  
  
  Градов И. Крымское солнце
  
  Интересная закономерность - чем старше автор, тем меньше 'ура-патриотизма' в сюжетах. Следом за ним (патриотизмом) идут рассказы о боях-сражениях, у за ними сюжеты рассказывают о том, с чего начиналась война: с уничтоженной артиллерии, с разрозненных отрядов обороняющихся, с нехватки боезапаса, погибших в боях командиров. И это правда!
  В деталях, может быть, не всё так было. Но было. О том сегодня даже история не умалчивает. И тем, кто родился в послевоенные годы стало известно об этом от тех, кто по крупицам доносил эту правду до 'не нюхнувших пороха'.
  
  Вот и этот рассказ очень похож на правду. Потому как о том, что описано в сюжете, стараются не говорить. О том, что 'красная армия всех сильней' в песнях поётся. А о том, как она в Крыму оказалась песен не сложено и прозой не отражено. Вот так, урывками если кто-то напишет. Напишет о том, как землю каменную долбили под палящим солнцем. Долбили чтобы спрятаться и, если получится, дать отпор врагу.
  Но не получилось. И не потому, что оказались 'слабы в коленках', а потому, что есть предел человеческой силе. Когда за спиной ни артиллерии, ни резервов, ни командиров способных повести за собой. А то, что в плен солдатики попадали, так не по своей воле, а в беспамятстве. Обо всём этом в рассказе написано.
  
  
  Дьяков В.Е. Однорукий
  
  Никак не ожидал встретиться с таким сюжетом рассказа на страницах 'Великой Победы'.
  Полагал что всё закончится кровью и пОтом победителей и побеждённых. Грязью и нечистотами, которые несёт война. А тут...
  Истинно сказано в писании: - 'Время разбрасывать камни и время собирать камни'. Но главное во всём этом - вовремя остановиться, опомниться и перейти к мирному существованию.
  Подписана капитуляция. В городах Германии, пока не наступила пора 'Самоуправления', за порядком наблюдают оккупационные войска со своими командирами. Одним из таких является капитан Ерохин.
  Ему самому то двадцать пять отроду, а на нём город, разрушенный войной, обездоленные жители, которых надо накормить, обустроить, помочь избавиться от страха оккупации. А у капитана дома мать-старушка и брат инвалид начала войны. И живут они далеко не обеспеченно. Время то на дворе послевоенное. И как не тяжко капитану находиться от них вдалеке, а надо. Так уж на Руси заведено, что о себе, близких своих в последнюю очередь думать приходится. Это и через семьдесят пять лет наблюдается. А что поделать, если так российский человек устроен - молчать и исполнять интернациональный долг там, где он воевал и воюет. Прощать оккупированным их долги с думой о том, что сами перетопчемся как-нибудь.
  Вот с этими мыслями капитан Ерохин и вступается за однорукого, который стал инвалидом в боях с красной армией.
  Но войны то уже нет...
  
  
  Шуваев М.А. Бомбардировщик
  
  Прочитал и отдохнул душой - никаких тебе переживаний.
  Нет, тревожно, конечно же, было, но щемящей боли в сюжете не просматривалось. И это хорошо.
  Вовремя повстречался рассказ. А то начал испытывать привычность от ранее прочитанного. А когда привыкаешь к ужасу, то воспринимаешь его как бы между прочим.
  А рассказ, только что прочитанный, воспринимается как 'вестерн'.
  Много трудностей пришлось перенести экипажу бомбардировщика, а в гибель их не верилось с первых строк.
  И, потом, встречали ребят на аэродроме спокойно, будто экипаж с работы вернулся и никто в этом не сомневался. Вернулись? - Идите отобедайте. А то устали, наверное.
  И полёт фотографа на У-2 так же воспринимается. С этакой гордостью за лётчиков наших. Это ничего, что корпус самолёта тканью обшит... Это ничего, что вооружения на нём нет... Зато есть пацаны двадцатилетние, которые устроили фашистам 'кузькину мать'. С гранатами, на предельно низкой высоте, расколошматили фашистскую гадину. И поделом - будут знать с кем дело имеют.
  И, в конце рассказа, завершающим аккордом звон стаканов в столовой личного состава аэродрома:
  - 'За бомбардировщиков! За Победу!'
  ;
  Замечательный рассказ!
  
  
  Дубрава Е. Осенний сон
  
  Прочитал рассказ и задумался: - О чём рассказ? Причём здесь 'Осенний сон'?
  Вышел на кухню, вытяжку включил, закурил глядючи в окно: - Эти женщины, чтоб им пусто было, придумают такое... А ты, вот, 'голову ломай'.
  Перебрал в памяти содержание текста и вдруг прозрел: - Айда, Дубрава-искусница! Надо же такое написать! И, ведь, ничего не скажешь - о войне, будь она не ладна. Вот только эпиграфа не хватает. А эпиграфом напрашиваются строки из Оды М.И. Ломоносова:
  
  'Что может собственных Платонов
  И быстрых разумом Невтонов
  Российская земля рождать."
  
  А рассказ о фронтовых буднях передислоцированного к линии фронта звена связисток.
  О старшине немного, о политруке чуть-чуть, о поварихе.
  Подразделение обустраивается, знакомится с местностью, людьми только что освобождённых от оккупации. Но девчонки-связистки и на новом месте остаются верны своим обязанностям - прослушивают эфир и... Слышат перед каждым из налётов вражеской авиации странный сигнал в наушниках. Как будто сигнализирует кто-то о начале авианалёта. Что это? Кто это? Подозрение вкралось в девичье сознание и решили они выяснить откуда исходит сигнал, и кто его передаёт.
  Вот тут-то и выяснилось, что сигнал о приближающейся беде передаёт устройство придуманное и воспроизведено мальчишкой проживающем в разрушенной до основания деревушке:
  - Рама от мотоцикла с колёсами позволяет перемещать устройство в безопасное место. Граммофонная труба служит звукоуловителем. А дальше провода от мотоцикла и то, что осталось на раме от электрооборудования.
  Как только взлетят вражеские самолёты, граммофонная труба звук двигателей услышит.
  Электрооборудование звук этот в электросигнал превратит и, через бибикалку, сигнал подаст.
  А сигнал жители услышат, и кто-куда попрячутся от смертоносных бомб.
  Всё легко и просто. А девчонки то, связистки, услышав сигнал из радиостанции, начали думать, что диверсант где-то прячется. Вот глупенькие.
  
  Хороший рассказ. Жизнеутверждающий. Подаёт надежду, что закончится война и наши 'Платоны и Невтоны' уберегут страну от будущих войн. Если только они состоятся. А состоятся или нет это как советская армия допустит. В сорок первом для них война неожиданностью стала. И это потому, что не было ещё тогда мальчонки светловолосого, которого Мишей зовут.
  
  Ну, а почему рассказ 'Осенний сон' зовётся, так это должно быть ясным всем, кто помнит слова этого вальса:
  
  С берез, неслышен, невесом,
  Слетает желтый лист.
  Старинный вальс 'Осенний сон'
  Играет гармонист.
  Вздыхают, жалуясь, басы,
  И, словно в забытьи,
  Сидят и слушают бойцы -
  Товарищи мои.
  
  Вот и я, словно в забытьи пребывал прочитав этот рассказ.
  
  
  Даниил Александрович Гранин. Мой лейтенант
  
  Видит Бог, видит читатель, что с честью для себя прочёл я работы, выставленные на конкурс. Какие-то работы захватили моё воображение. Какие-то нет. Дальше слово за Оргами.
  Но вот передо мной книга энциклопедиста военного времени. Прочитана она давно, но не могу не вернуться к ней сегодня. Рекомендую всем её почитать. М.б. тогда, некоторые авторы осознают какую ересь они принесли на конкурс. Ну, а я, оставаясь обзорвистом ( слово придуманное мной), начну вновь 'переваривать душой' содержание написанное писателем, которому хочется верить.
  
  Первая бомбёжка
  
  Глава, описывающая страх. Страх человека, который ничего не может сделать, чтобы избавиться от этого чувства. Чувства, всё подавляющего: сознание, волю, веру в жизнь, любовь, которая спасет человечество на грани неминуемой гибели.
  Такое, как мне представляется, свойственно человеку не пожившему. Не познавшему разочарования в жизни подаренному ему родителями. А тот, кто пожил?..
  Пробую представить себя в условиях бомбёжки в открытом поле. И видится, что с первым грохотом авиабомб, самое правильное встать во весь рост и, протянув руки к небу, возопить:
  - Вот он я! Кончай скорей! Не было жизни на гражданке, не было счастья, не было любви желаемой... Так забери меня, чтобы не мучатся душой.
  
  Вспоминаю как в Туве, с Ревой Людой, пошли мы глянуть, что представляют собой ртутные рудники, на которых трудились поселенцы - люди лишённые права жить по месту прописки. Путь пролегал по горной тропе незнамо, когда и кем проложенной. И тут произошёл обвал. Камни сыпались чуть впереди. С уханьем ударялись о тропу и, подпрыгнув, с грохотом скатывались вниз по склону.
  Людмила, в мгновение ока, прижалась к склону, с ужасом подняв глаза вверх. Я видел, что её обуревает страх. Прислушавшись к себе никакого страха, не испытывал. Ощущение тревожной неожиданности - да. Но всё подавляющего страха не было. Если только мысль мелькнула:
  - Наконец-то! Сейчас 'бух' по голове и никаких тебе тревог за будущность не просветную.
  Сделал шаг навстречу Людмиле, прижал её всем телом к гранитному откосу и, кажется, промолвил: - Не бойся. Я с тобой.
  
  Обвал закончился и, чуть переждав, мы отправились в долину, куда и держали путь. Навстречу нам попались трое с ломами - поселенцы, которые направлялись, чтобы расчистить тропу. Людмила шагала позади меня и, что я от неё не ожидал, поздоровалась с мужиками. Мне же, как обвал закончился, она не сказала ни слова. И это правильно. Не в праве ждать мужику похвалы за то, что является обыкновенными мужскими обязанностями. А так хочется. Ведь "Доброе слово и кошке приятно."
  
  
  Летний сад
  
  Первое знакомство с Летним садом у меня произошло на уроке литературы. Мы тогда Пушкина А.С. изучали. Вот, на одном из уроков, я и познакомился со строками:
  
  - '...и в Летний сад гулять водил...'
  
  Потом, пребывая юности зрелой, гулял по его аллеям с первой, в своей жизни, женщиной. Но, прежде чем ей стать таковой в моей жизни, целовались с ней до головокружения на садовых скамейках поздними вечерами. И, конечно же, никак не мог предположить, что в этом саду, за 'римскими задницами' богинь, проводили вечера призванные в 1941-м году выпускники институтов.
  Попробовал вообразить себя среди них и, получилось. Я, в призывном возрасте, также стоял перед столом военкома с просьбой зачислить меня во флот. В нём и только в нём видел я возможность приобрести профессию, которая пригодиться на 'гражданке'. А до этого, без профессии, болтался как 'цветок в проруби', находясь 'на подхвате' у тех, кто заводы строил.
  Надоело. Подумал и пошёл в военкомат.
  
  Правда, войны уже не было. Нет, Россия воевала, но об этом никто не знал. И воевали на тех фронтах люди весьма засекреченные. А в сорок первом, в начале лета ...
  Пришли лейтенантики и 'рядовой не обученный' из ополчения в Летний сад и грезилось им, что как только попадут на фронт, так и побежит фашистская свора за пределы границы нашей Родины. А оказывается, что для них это не было, даже, началом. Так - прелюдия к смертоубийству на долгие годы.
  
  Ну, а что же на гражданке в году 1968-м? Та же борьба за выживание, под гнётом начальства тебя давящего. Правильно Даниил Гранин говорил в одном из своих произведений: - Хочешь возвыситься - унизь рядом стоящего. И так было всегда на Руси: до войны, во время войны, после неё и во времена 'развитого социализма'. И окрас жизни этой носил цвет знамени, который назвали - Знамя Победы. Победы завоёванной теми лейтенантами и присвоенной Маршалами, которых, поимённо, знают все, а о лейтенантах не вспоминают.
  
  
  В то воскресенье
  
  Да, то воскресенье (22 июня 1941-го) изменило в жизни всё, чем жили люди. Изменился сам устрой жизни отодвинув на задний план мечты, планы на будущее. В чувствах появилась тревога за завтрашний день. Но тем, кто был молод, как мне кажется, представлялось что всё это ненадолго: неделя, две... может быть пару месяцев. Поэтому молодые ещё светились радостью жизни, радостью дружбы и любви.
  Говорят, что для любви преград не бывает. Скорее всего это обнадёживающее убеждение. Бывают преграды сильнее обстоятельств, которые врываются в судьбы влюблённых не просясь. Война является одним из таких обстоятельств. И если, вдруг, любовь растворяется в ней, то это ещё не значит, что кто-то оказался неверным. Так жизнь распорядилась. И тот, от кого любовь ушла, должен понять и простить, оказавшись в одиночестве. А ещё лучше пожелать любимому человеку полноценного счастья в той любви, которая ещё не покинула душу возлюбленного человека. Человека, который пожелал, чтобы любовь была рядом.
  Поверьте, я знаю о чём говорю.
  
  
  Безошибочная наша жизнь
  
  Где-то, но не у Гранина, прочитал: - Времена меняются, а люди остаются прежними.
  Так было. Как сейчас - не знаю.
  
  Если говорить про войну 1812-го года, то действительно не найдём мы документалистики о взятии Парижа после разгрома французских войск. М.б. она и есть, но мне не встречалась.
  Закончилась ТА война, армия вернулась на 'зимние квартиры' и Россия зажила обыденной жизнью того времени: гражданские и офицеры при семьях и усадьбах, солдАтушки продолжали дослуживать свои двадцать пять лет. Ни тебе праздника Победы, ни военных парадов со знамёнами победителей. Единожды прошли под арками, сложенными в их честь и никаких салютов вечером. Не собирались командиры воевать с кем-либо ещё.
  
  Другое дело во времена советские. Отечественная война была настолько смертоубийственной, что поднимать армию 'на бой кровавый, святой и правый' без подпитки бравурной идеологией красным командирам было стеснительно. Дали отдохнуть людям от дней войны, притупилась память о погибших и без вести пропавших, и начались воспевать героику прошлых лет. Начались парады военные, салюты, день победы выходным днём сделали, только бы возродить в народе веру, что 'Красная армия всех сильней!' А войны как были, так и продолжались, и продолжаются до сего времени. И ведь находились те, которые записывались добровольцами во Вьетнам, в Афганистан и покорять братскую Украину.
  Что поделать? - Так устроен мужик российский. Слава предков ему покоя не даёт. Тем более что славу эту везде и всюду распевают. А нет, чтобы не с автоматом наперевес, а с кайлом на строительство Байкало-Амурской магистрали?
  
  Со службы на корабле 'в запас' я механиком уволился. И всю службу военную мечтал вернуться на стройку в места необжитые. Чтобы было что вспомнить с возрастом. Знать, что после тебя что-то осталось на земле. Я об этом супруге своей первой ещё до женитьбы говорил. На что услышал тогда: - С тобой хоть на край света.
  А тут и БАМ начался. Собрались, поехали по комсомольской путёвке. Была у меня возможность и секретарём в ячейке комсостава служить, и на руководящих должностях. Но я уже экскаваторным ремеслом овладел. А это значит утром, на мотодрезине, туда, где котлованы надо было копать, да насыпь отсыпать. С женой встречались, когда с вахты возвращался.
  И вот, вернувшись в очередной раз, услышал от жены то, что у Гранина прочитал:
  - "Я тебе скажу, кто мы, если ты забыл, - мы муж и жена!" И предложила она в Ленинград вернуться.
  - Возвращайся, - сказал ей в ответ и утром, на мотодрезине, на вахту уехал.
  Не осуждаю её. Времена, в которых тогда жили, хоть и поменялись, но мы как были 'на острие событий' так другой жизни себе не представляли. Потому, что жизнь нашу считали безошибочной.
  
  
  Ж а р а
  
  Так, коротеньким словом, называется очередная глава из повести Даниила Гранина - 'Мой лейтенант'. Прочитал её и ужаснулся - правда ли всё, что в ней написано. Очень хотелось бы верить, но ...
  
  У Константина Симонова, фронтового журналиста, в романе 'Живые и мёртвые' так же описывается ополчение московского трудового люда:
  - Выходят Малинин и Синцов из райкома партии, а, кто на тротуарах, кто где, собрались, которые будут Москву защищать. Пригляделся к ним: всяк одет по-разному - кто в пальто, кто в телогрейке... У каждого сидор, корзина, или авоська с продуктами, что мужикам-ополченцам дома женщины собрали. Из оружия если только двустволки, да берданки охотничьи. Построил их Малинин, скомандовал - 'На право' - и пошли они фрицам морды бить.
  Дальше, ни в книге, ни в кинофильме, не сказано, не показано - куда отряд ополченцев отправился. Следующий фрагмент повествует о том, что Синцов в полушубке армейском и шапке-ушанке, под прикрытием разрушенной фабричной трубы, ведёт огонь из пулемёта 'Максим' по тем, кто вздумал Москву захватить.
  Всё ясно-понятно.
  
  Не ясно и сегодня - где ополченцев в полушубки переодели, где вооружили и кто ополченцам их участок фронта указал. Как я понимаю, что ополченцы эти, ещё загодя, должны к регулярным войскам красной армии быть приписаны и её командирами руководимы. Иначе ополченцы на стадо баранов стали бы похожи. И двух фашистов с автоматами для них достаточным было.
  
  Тоже наблюдаю в к/ф 'Лужский рубеж' из трилогии 'Блокада'.
   Климент Ефремович, будучи маршалом советской армии, с наганом в руке, поднимает цепь за цепью залегших ополченцев в атаку. И все ополченцы в сапогах, в армейских галифе и гимнастёрках, в пилотках со звёздочками и... вот те раз - вооружены все. Никто с 'голой грудью' на врага не бежит.
  
  Но самый первый раз столкнулся с ополченцами из 1612 года.
  Это те, которых Минин с Пожарским собрали для освобождения Москвы-матушки от захватчиков польских с их лже-Дмитрием и бояр, которые Русь на корню продали.
  Судя по картинам, которые в музеях рассматривал, вооружены ополченцы были кто во что горазд: батаги, дубины, оглобли, вилы, косы, топоры... Но не это удивило меня, русский мужик и с оглоблей взвода ворогов стоит. А удивило то, что Минин с Пожарским сбор пожертвования объявили для ополчения. Целая груда драгоценностей посередь ярмарочной площади в Нижнем Новгороде нарисована на картине.
  И вот тут у меня возник вопрос, ответ на который и до сего времени не нахожу:
  - А для чего нужны были пожертвования?
  - Оружия прикупить? - Так его надо было загодя покупать, а не тогда, когда войско собрано.
  - Обуть, одеть ратников? - Так они на картинах не нагишом стоят.
  - М.б. пособие семьям, кормильцы которых на сечу лютую ушли?.. Не нашёл ответа.
  
  И вот читаю у Даниила Гранина о том, что ополченцы, в ряды которых наш герой попал, идут незнамо куда - командирами у них ротный и пом. нач. штаба батальона. Идут без оружия - даже у ротного пистолета не оказалось. Одеты кто во что горазд: ботинки кирзовые ношенные кем-то, онучи, галифе офицерское ношеное, гимнастёрка да скатка через плечо. Даже фляг армейских им не выдано, а посему пить на переходе было запрещено.
  И вот встречаются ополченцы с разрозненными частями регулярных войск, которые на восток подались, и начался бартер - ты мне три пачки махорки, а я тебе винтовку и патронов к ней с десяток...
  
  Как это понимать, 'туды его в качель'. У меня на это ответа нет. А сомневаться в правдивости автора повести не хочется. Давно я с ним знаком. И книга, что лежит передо мной, отмечена призом 'Победитель национальной литературной премии'.
  
  
  Р а з в е д ч и к
  
  Время действия - июль сорок первого.
  Время действия - где-то под Ленинградом.
  Это что же - за месяц фрицы до пригородов города на Неве дошли?
  А что удивляться, если восьмого сентября Питер в окружение был взят. Вот и обнаглели солдаты Вермахта, совсем стыд потеряли - идти одной колонной окружать батальон ополченцев и не выставить за собой охранения. Этим и воспользовались, войной не обученные ребятишки двадцатилетние. Внесли сумятицу в ряды колонны. Из таких настоящие 'наземные рабочие войны' получались.
  
  А что до командира батальона, то... М.б. правильно сделал командир разведки, что пощадил его. Первый страх - это ещё не трусость. Хочется верить, что поведёт он ещё свой батальон в атаку. Вот только на месте Володи Бескончина я бы поберёгся впереди командира в атаку идти. А ну как пульнёт в спину? Те, кто на командирских должностях пребывали, зачастую мстительными оказывались. Тем более, если им за дело морду набили. Претенденты были. Читал об этом.
  
  Но, что меня вновь удивило - незнание комбатом, кому он фланги прикрывает, а кто ему. Складывается впечатление, что ополченцы, дойдя до передовой, так ни в одно боесоединение не влилось. Странно это.
  
  
  П о д р е з о в
  
  Трудно представить, чтобы военные журналисты, с такой дотошностью, собирали материал о всех погибших на фронтах той войны. В данной главе это мера вынужденная - необходимо представить в газету материал о смерти командира, но, чтобы упаси бог, ни у кого не было сомнений, что смерть эта героическая. И погиб командир отстреливаясь от фашистов находясь среди бегущих в тыл солдат, переданных ему в подчинение.
  
  Получается, что в целом подразделении не нашлось ещё героев кроме командира? Да ещё командира репрессированного в довоенные годы?..
  Здесь журналисту надо так извернуться, чтобы и на себя беду не накликать. Не удивлюсь если в конце очерка о героически погибшем Подрезове было начертано: - Написано на основании материалов, рассказанных очевидцем. Ещё не наступили времена, когда журналисты 'с лейкой и блокнотом, а то и с пулемётом первыми врывались в города'. Это потом, когда красная армия наступала, очерки преподносились так, как будто 'маленький капитан неизвестно какой должности' являлся участником наступательных боёв. А в летом сорок первого фронтовая газета была пропагандистом и агитатором зовущей отступающие войска 'Стоять насмерть!', 'Ни шагу назад!'
  Жаль, что она не была ещё и организатором как об этом учил Ленин.
  
  'Газета - не только коллективный пропагандист
  и коллективный агитатор, но также и
  коллективный организатор'
  
  В. Ленин 'С чего начать?'
  
  
  Смерть интенданта
  
  Остаётся вновь и вновь удивляться бестолковости ополченцев в боевых условиях лета сорок первого. Осуждать людей, которые без призыва собрались отражать наступление врага, нельзя - они ещё вчера были тружениками завода. Обучать их военному искусству 'настоящим образом', как к тому призывал Ленин, было некогда и некому. Вот и гибли ополченцы безмерно. Вот и попадали в ситуации подобной той, что описывается в этой главе.
  
  Но не этой ситуацией она ужасна. Поражает безысходностью отчаяние капитана интендантской службы, которого встретили чудом спасшиеся от стремительного броска мотоциклистов Вермахта, единицы ополченцев в прилужских лесах.
  Отчаяние того капитана достигло состояния, когда впереди невидно было просвета. Всё покрылось мглой событий. Куда идти, что делать - не известно. Не было у красной армии 'заднего хода', а идти вперёд не представлялось возможным - враг давил со всех сторон. И что оставалось делать человеку со шпалой в петлице?.. - если только застрелиться. Вот так вспоминается автору повести август сорок первого года.
  
  Знакомое ощущение, хоть в боевых действиях я не участвовал. Не участвовал ни тогда, ни потом. Но сколько раз посещали меня мысли уйти из жизни этой бренной во времена советские и послеперестроечные. Оглянешься вокруг и жуть берёт: - Это куда же мы катимся с экономикой самой большой, самой богатой страны в мире?..
  Одно успокаивает, что жить осталось недолго - год, два и уйду из жизни без насилия над собой. А что до детей, внуков, то они свой выбор сделали много раньше, чем я ощутил чувство отчаяния. И некому сегодня вытащить меня из болота подавленности от ощущения сегодняшнего бытия.
  Да и не хочу я этого.
  
  
  Молоко на траве
  
  И вновь вспоминаются слова старшины Васкова из к/ф 'А зори здесь тихие':
  - 'Что же вы, мужики, мам наших не уберегли?'
  
  Пробую представить и не могу, что будет с этими женщинами, детьми, стариками через полтора-два месяца. Когда заморозки на землю падут, когда листва с деревьев осыпется, травы пожухнут. Даже, если коровёнок отыщут не будет им спасения. Придётся в деревню возвращаться и как-то там обживаться. А деревня у дороги стоит. И по дороге этой немчура едет и едет... И едет она по дороге Отечества, которое, искоренив веру вот у таких женщин, ждёт, когда его защитят, освободят от насилия.
  А защищать-то некому. Малыми группками отступает полк ополченцев разгромленный 'превосходящими силами противника'. А впереди осаждённый Ленинград с голодной и морозной зимой. Что-то ещё будет?
  И как последнее 'прости', на что ещё способны были отступающие в лужских лесах ополченцы, облегчить, хоть не надолго, участь коровёнок. Коровёнок повстречавшихся недалеко от стойбища, в котором их с пониманием встретили оставшиеся в живых женщины из сожжённой деревни. Деревни, что возвышалась печными трубами у дороги, по которой шла бронетехника солдат Вермахта.
  
  Вспоминается из послевоенной, комсомольской молодости.
  Палатка на берегу Енисея в которой летом не продохнуть, а осенью не согреться.
  Соседи по палатке - летом комары-кровопийцы, а осенью зудящие, ползающие по лицу, мухи.
  Спальный мешок, не подлежащий стирке, и извечная пшённая каша на завтрак.
  Молока не было. И коров не было. Был рюкзак с давно не стиранным сменным бельём, пачки папирос 'Беломор-канал', набор геодезических инструментов и приборов.
  И всё это ради Отечества, которое пообещало всем 'светлое будущее'. Его надо было построить. Вот мы и строили, не считаясь с неустроенным бытом. Оставив своих женщин в неблагоустроенной жизни.
  И как же мне хотелось плюнуть в морду тех, кто от имени Отечества, призвал нас в эту неустроенность. А она ни в какое сравнение не шла с той, что пережили наши женщины во время войны.
  Простите нас, дорогие...
  
  
  К о м б р и г
  
  Не могу в толк взять: - Толи я такой вумный, толи майор, что танковой бригадой командовал - не вполне понимающий.
  - Ну хорошо - собрал ты из окруженцев армию. И что дальше?
  - Вооружить её надо? Причём не только личным оружием, но и танками, самолётами, артиллерией...
  Где возьмёшь? А боезапас? А харчи для тех, кем командовать взялся? А ГСМ для техники?
  Одной злости на фашистов мало. Вешать и виселицы эти до Берлина расставить много ума не потребуется. А вот как фашистов в полон взять, где содержать чтобы перед повешением помучились страхом жутким - вот в чём вопрос.
  Что-то в голове твоей, майор, не всё как надо сгруппировалось.
  - Выходить из окружения надо! Выходить на соединение с кадровыми войсками, если они ещё существуют. А вот если и им 'трындец' пришёл, вот тогда и создавай армию-мстительницу. И озаботься, чтобы у тебя тылы работали, ковали оружие возмездия.
  Вот так надо, товарищ майор. По крайней мере, мне так мыслится.
  
  А что до тех ополченцев, которые не просясь ушли от тебя, дабы увидеть взят Ленинград или нет, то оставь их в покое. Они, прознав, что в блокадном городе творится, будут не менее тебя злые на оккупантов. Дай им бог везенья, чтобы до города этого добраться.
  
  
  Горе побеждённым
  
  Спору нет - хорошо, когда над экстремальной обстановкой находится человек знающий что и как надо делать. Человек, который находит выход и в безвыходных, казалось бы, ситуациях.
  И плохо, когда такого человека не оказывается. Вроде бы он и образован и знания его соответствуют должности, а применить их на деле не всякому дано.
  
  Меня часто удивляло, что встречаются, по жизни, люди, которые командуют армиями, а поставь их командовать взводом и такие 'скисают' с первых минут пребывания на этой должности.
  И наоборот - окажись комвзвода в штабе полка, например, и, не сразу, но через час у него и голос соответствует должности командующего, и приказания он отдаёт единственно правильные. А для этого обстановку на линии фронта знать надо, людей и их возможности. Владеть ситуацией, которая на стыках с полком сложилась и сложится от твоих действий в ближайшее время.
  
  Но вот закончен бой. Вечно он длиться не может. И появляются, незнамо откуда, в штабе полка люди в кителях с немятыми погонами. У них и звёзды на погонах размером крупнее. И каждая звезда на погонных просветах намертво закреплена. И свободным от дел полководческих оказывается командир взвода.
  Откозыряв, лейтенант разворачивается через левое плечо и, сперва строевым шагом, а потом бегом, спешит в свой взвод. Взвод, которым командовал, во время отсутствия командира, старшина...
  И всё возвращается 'на круги своя' - старшина к солдатам, лейтенант во взвод, комроты на роту... И невдомёк генералам, что в армии, им переданной, служит лейтенантом, тот, который может воевать без их участия. Лейтенант из ополчения, который до войны танки конструировал. Те самые танки, которых, в начале войны, так не хватало. А генералы - его рядовым не обученным под артобстел, да на поля минные. Странно всё это.
  
  К чему написал о восприятии от прочитанного? К тому, что:
  
  'Что может собственных Платонов
  И быстрых разумом Невтонов
  Российская земля рождать."
  
  И искать их надо внутри своих, а не привлекать со стороны, как это делалось тогда, в советские времена и сегодня. От взращённых в собственном подразделении командиров, коллектив крепче становится. И мне приятно, что думается мне как и автору повести этой.
  
  
  Осенний парк
  
  Для жителя Ленинграда пригород является заповедником, в который ходят насытиться прекрасной стариной. Для тех, кто проживает в красотах этой старины - Пушкин, Павловск, Гатчина, Петергоф - она привычна и вздохов, ахов не вызывает. К ней привыкают, как привыкают к удачно приобретённому костюму, в котором выходят на улицу и чувствуют себя комфортно. И как же, порой, становится обидно если проезжающая мимо машина окатывает и тебя, и костюм грязной водой из лужи.
  Лейтенант Д. не испытывает к красотам Ленинградских пригородов умопомрачающего ощущения. Он привык к Неве, брега которой оделись в гранит, к мостам, повисшим над её водами, к дворцам и паркам вокруг них. И то, что не сегодня-завтра в Пушкин войдут орды захватчиков, им воспринимается как захват России от границ и до Пушкина - не должно этого быть! Не должно было быть ни с Минском, ни с Оршей, ни с Могилёвом... Не должно!
  Но ведь произошло... И произошло не по его вине. Он всего себя отдавал на благо Отчизны, на сохранность её границ...
  А теперь он выполняет приказы, чтобы задержать на день, два, на большее не хватит сил, орды, сметавшие на своём пути красоты пригородов и городов. И то, что может показаться равнодушием к тому, что так рьяно защищается смотрителем музея, милиционерами на самом деле является необходимостью не распыляться по мелочам. Надо сохранить себя для грядущего боя, выполнить приказ поступившим из дивизии. А потом, собравшись с силами, погнать орды прочь и освободить поруганные красоты пригородов и городов.
  
  
  Н е в е р о я т н о е
  
  С городом 'Пушкин' познакомился, учась в школе. Когда изучали творчество поэта, про которого говорили: - Пушкин, это наше всё! А коль так, то изучать его надо было обязательно.
  Именно на уроке литературы узнал, что учился поэт в 'Царском лицее' где были собраны мальчишки из семей знатных фамилий.Правда потом узнал, что семья Пушкиных к олигархическому сословию не принадлежала и жили они весьма скромно. В общем в истории жизни 'нашего всё' много путаницы. Но он учился в Царском селе, которое впоследствии назвали - город 'Пушкин'.
  
  Сегодня о нём с придыханием не говорят. Один из пригородных городов Ленинграда, которых вокруг не один десяток. И то, что в августе-сентябре сорок первого лейтенант Д. там оказался, никак с фамилией придворного клерка не связано. Если только факт наличия в боевом подразделении звена поэтов о чём-то говорит.
  И то, что поэт Лифшиц случайно встретился с лейтенантом, можно отнести к везению. Неизвестно что получилось из него, не отправь Д. поэтов эвакуировать раненых.
  
  Извилистая дорожка, крытая асфальтом, выводит из Пушкина на Пулковское шоссе. Если глянуть налево, то на взгорке, именуемом 'Пулковские высоты', находится обсерватория. На склонах этой высоты в недалёком прошлом находился опытный сад Института растениеводства. Когда работал в проектном институте нас посылали туда окапывать фруктовые деревья и плодоносящие кусты разной живности.
  А от подножья этой высоты и до площади Героев, переименованной из "Средней рогатки", как натянутая струна пролегло Пулковское шоссе. В недалёком прошлом говорили, что оно проложено по Пулковскому меридиану, от которого отмерялась долгота на земном шаре в СССР. Продолжением Пулковского шоссе являлся проспект имени Сталина (ныне Московский пр.), который тянулся до Сенной площади. Проспект и шоссе и сегодня представляют собой идеально прямую линию, прерванную, единожды, Средней рогаткой. Почему 'средней' - понятно. А почему рогаткой, так это потому, что именно в этом месте Пулковский меридиан пересекался с Московским шоссе - дорогой на Москву. И вот на всём протяжении от обсерватории и до Средней рогатки, от города 'Пушкин' и до Внуковского аэродрома по ширине, шла толпа беженцев, расстреливаемая из пулемётов и пушек самолётов, пикирующих с заоблачных высот. Представил себе эту картину и жутко стало, настолько показалось это невероятным.
  
  
  Под трибунал
  
  В моём представлении трибунал это такая судебная инстанция, которая не щадила никого. Оправдательных приговоров не было.
  В году 1966-м участвовал на заседании трибунала Ленинградского ВО. Суду предстали трое из сослуживцев, к которым был представлен в качестве охранника. Я справа, кто-то слева, впереди и позади по военнослужащему. Все с одного корабля, с автоматами и рожками с двадцати девятью патронами.
  Судили моих товарищей за дедовщину. Но это была не та дедовщина, о которой, ещё недавно, говорили вслух - с издевательством над личностью. Та дедовщина носила традиционный смысл:
  - Вышел впервые в море - пожалуй на ритуал.
  Заголяешь пузо и годок, из самых старших, шлёпает по нему ложкой. Щекотно, но не больно. Обидно? - Да ни сколько. Традиция под дружественные аплодисменты товарищей - теперь ты настоящий матрос.
  Вспомните, как при переходе экватора, устраивается 'праздник Нептуна'. Вот и здесь что-то в этом роде.
  
  Но нашёлся из первогодков, который об этом в письме родителям написал. Те возмутились и 'пошла писать деревня'. Осудили моих товарищей на год службы в дисциплинарном батальоне. Я, когда протокол зачитали, хотел весь 'рожок' из автомата в судей выпустить. Жалко было пацанов - жизнь их казалось искалеченной.
  А того первогодка родители с корабля забрали. Поняли, что не дослужить ему было до дембеля живым и здоровым. Матросня такой подлянки не прощала.
  А, ведь, у нас и замполит был. И никто не обмолвился о том, что он не соответствовал должности.
  
  То, что поведал нам лейтенант Д. очень похоже на правду.
  Подразделение раздроблено. Каждый ведёт бой на своём участке. Грозит окружение и плен. Нет, можно ещё застрелиться, но кому нужен лишний труп на подступах к городу?. Отступали разрозненно - кто как мог и где мог. Попробуй собрать всех воедино. Тех, кто выходил вместе с лейтенантом, командир распустил по домам - отдыхайте братцы. Отдохнёте и в военкомат. А там вам скажут куда и когда явиться.
  И вот лейтенант в райвоенкомате. Я помню то здание с послевоенных времён. Оно находилось на нечётной стороне проспекта недалеко от 'Московских ворот'.
  Лейтенант обязан исполнить долг - сообщить, что фронт, со стороны Пулкова, открыт для фашистов. Но это никому неинтересно. Главное вовремя отзвониться в вышестоящие инстанции. Лейтенанту, как человеку долга, это представилось непониманием всей остроты сложившейся обстановки. Нервы не выдержали, да и контузия сыграло пагубную роль.
  И вот он в трибунале, которому не нужен. Спит прямо в коридоре, на стуле.
  Разбудили. И тут же, в коридоре:
  - Кто такой? - фамилия, имя, отчество.
  - Из боёв?..
  - Из-под Пулково?..
  - Получи предписание и, бегом, в Шушары - где наши ещё не все уничтожены.
  
  И это, на моей памяти, первый приговор трибунала, который был вынесен по существу.
  Обидно, что судьба лейтенанта Д. через трибунал решалась. Веры вернувшемуся с фронта
  живым не было.
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  День 'Икс'
  
  У автора это день 17 сентября 1941-го года. Уже девять дней, если верить историкам, как началась блокада города на Неве. Читая воспоминания очевидца, пробуя 'нарисовать' этот день для себя, невольно приходит сравнение с днями, годами, десятилетиями, которые пришлось пережить самому - как же они похожи. Складывается мнение, что народ российский безалаберный. Что ни время, ни история свершившихся фактов его ничему не научила.
  
  Я помню то время, когда пятнадцатый маршрут трамвая ходил по проспекту Сталина и разворачивался (делал 'кольцо') на площади именуемой 'Средняя рогатка'. За площадью города не было. Был пустырь с небольшим вкраплением беспорядочных островков деревьев вдоль Пулковского шоссе.
  Я помню те дребезжащие вагоны трамваев, в салоне которых сидения для пассажиров располагались вдоль бортов. Именно об этих трамваях пелось в песне:
  
  - Ах, шарабан мой - американка,
  - А я девчонка - я шарлатанка...'
  
  Почему 'шарабан'? - Потому, что трамваи эти напоминали повозки со скамейками без к.л. удобств для проезда.
  Почему 'американка'? - Потому, что эти средства для перевоза людей появились, впервые, в РСФСР из США.
  Не мало пройдёт времени, когда по рельсам города начнут ходить отечественные трамваи. Но несмотря на то, что изготавливались они в Ленинграде, всё равно их будут называть американскими.
  
  Однако я отвлёкся от 17 сентября 1941-го года.
  С первых строк главы 'День 'Икс' натыкаешься на, казалось бы, нелепицу: в сторону фронта проезд на трамвае бесплатный, а в город, который вот-вот перейдёт в режим голодного существования, за денежки. А откуда они у военнослужащего, едущего с фронта?
  
  Почему в военное время он едет с фронта об этом вы предыдущей главе почитайте.
  
  Поначалу сия ситуация кажется абсурдной. Но если вдуматься, то она есть ничто иное как лицо социалистической действительности. И лицо это Россия сохранила до сего времени хотя и пребываем мы, как утверждают властьпридержащие, в рыночной экономике.
  'Лицо' это - разделение людей на сословия: - что дозволено богам - не позволительно быкам. Отсюда льготы одним и 'обязаловка' другим. И принцип этот действителен, даже, в экстремальной обстановке - в обстановке катаклизма войны той или пандемии сегодняшней.
  Вся глава 'День 'Икс' пропитана противоестественностью. Но не верить автору мы не имеем права. Такие люди-человеки не лгут.
  Противоестественностью пышет неосознание людьми обстановки, которая как грозовая туча повисла над городом: враг - вот он, а на улицах, среди людей, никакого волнения, опасения, встревоженности. Так видится из окна трамвая человеку едущему с фронта. Оборонительные сооружения созданы, но военнослужащих нет. А ведь их надо 'обжить', подладить под себя, для каждого солдата индивидуально.
  Почему это не происходит?
  Думаешь и приходишь к выводу, что 'сверху' не поступило указания обороняться. Там ещё думают, что между танками противника и городом стоят отряды доблестной армии. А их нет! Уже нет!
  Есть человек, который в состоянии контузии спешит сообщить об этом, а его отказываются вести на трамвае из-за отсутствия в карманах ополченческой 'формы' денег на проезд.
  
  Эх, Россия - мать родная! Кто, какие недоумки стоят у 'руля' и направляют тебя в пропасть постоянных испытаний? И испытания эти первыми воспринимают те из солдат, который уходят в вечность. Жизнями своими они измотали противника и он, затравленно дыша, не имеет сил войти в город. В город, которому ещё 'не спустили указания' как себя вести жителям в 'Час 'Икс'.
  
  
  Ходы сообщения
  
  Так уж поведено на Руси, что катаклизмы, которые проносятся 'от Москвы до самых до окраин', создаются независимо от нежелания проживающих на этой части суши. И когда они несутся над людьми главное это выжить. Доказательством тому является факт, что испытания приходят и уходят, а мы остаёмся.
  Остались и после войны, начатой правителями планеты Земля. Стараемся выжить и в мирное, казалось бы, время. И главным для выживания являются 'ходы сообщения'.
  Ходы сообщения каждый выбирает для себя сам - в зависимости от катаклизма разразившимся над человеком и его способностью выбираться из создавшихся положений.
  
  Любовь, как чувство, возникающее между двумя, так же является катаклизмом.
  
   - Любовь приходит и уходит,
   - Такое свойство у нее... - поётся в одной из песен.
  И вот когда она 'уходит' наступает катаклизм. Спрятаться от него можно при помощи 'ходов сообщения'. Их множество. Самый простой - загрузить себя работой. Работой, которую не было возможности проделать, когда чувство любви затмевало всё вокруг.
  Чтобы сохранить любовь как много дольше люди регистрируют это чувство в ЗАГСе. ЗАГС - это так же 'ход сообщения', позволяющий выжить в условиях любви. Это как блиндаж в три наката, который позволяет спастись от житейских катаклизмов на некоторое время. Но наступает момент и 'дальнобойный снаряд' разрушает 'три наката'. Любовь разрушена. Выбраться из неё, если хочешь выжить, можно по 'ходам сообщения', как по траншеям, примыкавшим к блиндажу. А выбравшись остаётся задаться направлением, по которому будешь строить новую жизнь.
  
  Хуже всего тому, кто не обучен превратностям жизни ни в мирное время, ни в военное.
  Примером тому являются солдатики из прочитанной главы. Военнослужащие, не обученные артиллерийскому делу 'настоящим образом'.
  В результате контузия, глухота, кровотечение из ушей, не способность выполнять команды офицера, который так же не обучен командовать оборонительным заслоном.
  
  Что ещё удивило в главе, так это чисто наш, чисто русский, гражданский подход к увеличению оборонной мощи переднего края обороны - пойти на Кировский завод и украсть танк. Как говорится: - 'Времена такие были'. Случись подобное в олигархическое время, то воровали бы с передней линии обороны во благо собственной прибыли. А России не привыкать быть обворованной.
  И как-то она выживает?!
  Чудес тут нет. Выживает Россия за счёт обнищания своего народа, для которого "ходов сообщения" в этой жизни не предусмотрено.
  
  
  П е р и п е т и и
  
   Перипетия - внезапная перемена в жизни, неожиданное осложнение, трудно преодолимое обстоятельство.
  Мы привыкли к переменам, осложнениям, обстоятельствам, которые встречаем на жизненном пути. Они являются составляющими повседневности. И, кажется, что жизнь без них была бы скучна. Но это для тех, кто живёт в российском социуме. Поездив по 'дальним странам' увидел, что в Израиле, например, люди прекрасно обходятся без них. Русь-матушка без них никак не может. Если трудностей не наблюдается, то их придумывают и героически преодолевают. На том стояла и стоять будет Великая Русь.
  Вспоминая инженерную деятельность в одном и Департаментов ЛенГорОблИсполкомов, встретился с одной из перипетией:
  
  - Инженер - звучит гордо!
  - Если 'инженер' звучит гордо, то его уничтожают.
  
  Но это в мирное время, а в военное - во времена, когда на Русь вороги навалились?..
  Здесь, уже, уничтожают всех подряд, призывая 'экономить' на командирах, особистах, комиссарах.
  
  Из срочной службы вспоминаю командира корабля - капитан-лейтенанта Васильева.
  С одного захода, войдя в гавань, швартовал корабль кормой к стенке. И что же?
  Прислали на его место капитана третьего ранга Дьякова.
  Возвращаемся с похода, заходим в гавань и 'тыр-пыр, тыр-пыр' - с пятого, а то и с десятого раза корабль разворачивается и, сикось-накось, кормой следует к стенке. Однажды корму помяли так, что пришлось в Кронштадт, на ремонт идти. И ничего! С капитана третьего ранга как 'с гуся вода'.
  
  Про особистов в дивизионе ничего сказать не могу. Бог миловал - не пересекался с ними. Хотя...
  По окончанию электромеханической школы, тех кто 'на отлично' школу закончил, на суда дальнего плавания определили. Всех, кроме меня. У меня папа, видите ли, в органах МВД служил.
  Причём тут это? - до сих пор не понимаю.
  
  А вот с замполитом, капитаном Степаненко, общаться приходилось. Стрёмный был офицер. На флоте матросов называли по имени корабля, которое ему при рождении присвоено было. Если ты на крейсере 'Аврора' служил, то именовались матросики 'авроровцами'. Спасательное судно, на котором я до дембеля прослужил называлось 'СС-53'. Так замполит наш, кроме как 'эсэсовцами' нас не называл. И не видел он в этом никакой перипетии.
  
  Кстати, а вы знаете, чем комиссар от замполита отличается?
  - Комиссар говорил: - Делай как я!
  - Замполит говорит: - Делай как я сказал!
  Слава, Господи - повывели и комиссаров, и замполитов. Так вместо них попов к воинским частям приписали. 'Хрен редьки не слаще.'
  
  Ну а о том какие перипетии на фронтах Отечественной войны наш лейтенант испытал, в книге прописано. Одна только фраза чего стоит:
  - 'Мы можем быстрее победить, если экономить на командирах.'
  
  
  Р а с с т р е л
  
  Высшей мерой наказания является расстрел.
  Ещё расстрел применяется как высшая мера социальной защиты. Так или почти так преподносилось содеянное как оправдание убийства человека - лишение его жизни.
  - Таким не место среди нас! - говорилось в приговоре. А приговор зачитывался на основании Закона, принятого Государством.
  Получается, что Государство имело право казнить и миловать того, кто в условиях 'перипетии' не имел 'хода сообщения'.
  
  Перипетией является война как катаклизм. 'Ходом сообщения' на фронте является единственная возможность человека уберечься от гибели. Но уберечься от гибели совсем не значит уберечься от расстрела. Здесь без тебя будут решать правомочен ли ты был спасти свою жизнь или нет.
  Скорее всего, что 'НЕТ'. А раз так, то пожалуйста после боя на расстрел.
  
  Всё! Круг замкнулся - бой и смерть неразлучны. Остальное - случайность. Остаться в живых это не заслуга, а позорная смерть перед строем по Закону Государства, которое необходимо защитить ценой собственной жизни. Другого на фронте не дано.
  И всякие слова о мужестве, героизме, любви к родине ни что иное, как 'сахарная пудра' осознания сущности пребывания человека на переднем рубеже перед атакой незащищённого тела на 'кинжальный огонь' вражеских пулемётов. Спасения от смерти нет и к этому надо быть готовым если не хочешь пасть смертью позорной от расстрела. Пасть на глазах у товарищей, которым посчастливилось остаться в живых.
  
  Но будут ещё бои. Будут атаки под 'кинжальным огнём' вражеских пулемётов. И будут расстрелы тех, кто захотел выжить в мясорубке войны.
  Как уберечься от расстрела? - Не думать ни о чём и о себе тоже. Быть готовым быть убитым в любой момент. Тогда, может быть, останешься живым и в бою, и после боя от рук расстрельного взвода.
  
  А вот интересно - во вражеской армии за что умирали солдаты?
  За 'Deutschland, Deutschland über alles'?
  И применялись ли в германской армии расстрелы, если кто-то сомневался в том, что 'Германия превыше всего'?
  А м.б. сомневающихся не было?
  Нет ответа...
  
  
  Куда мы уходим
  
  В любое время, в любой обстановке, перипетии - человек не стоит на месте. Находясь в тюрьме, в одиночной камере смертника, он, в мыслях своих, вершит действа, шагает, созерцает окружающее:
  - Штукатурка осыпалась на потолке... - глядя вверх замечает человек. И память возвращает его в дом, котором жил.
  Что ещё перед отсидкой виделся ему давно не побелённый в комнате потолок...
  Что так и не 'дошли руки' смазать чуть скрипучие петли двери в прихожей...
  Что лампочка в коридоре запылилась, а смахнуть с неё пыль было лень...
  Вот так и 'шагает' человек по ранее прожитой жизни.
  
  То же происходит на фронте - на передовой линии обороны, зимней ночью, в тридцатиградусный мороз, на вверенной человеку полосе охранения. Сто шагов в одну сторону, сто шагов в другую, среди обжигающих холодом стен траншеи.
  Куда ни посмотришь - темень.
  С одной стороны, из кромешной черноты слышны голоса вражеских солдат, вторгнувшихся на твою землю. Слышны стук ложек о стенки котелков и явственно ощущаемый запах мясной тушёнки.
  С другой стороны от траншей, в тревожной ночи находится город, который необходимо защитить.
  И не дают покоя фурункулы на шее под самым сгибом воротника шинели. И воротник этот нельзя ни отогнуть, ни поднять чтобы как-то избавиться от боли - комбат увидит и объявит порицание за нарушение воинской формы одежды...
  И постоянное чувство голода, усиливающееся на морозе.
  И уже мечтаешь о трупе лошади, который на кануне всей ротой сварили и, через тошнотные позывы съели 'на зло врагам' ...
  
  Вот так несмотря на то, что ограничен в движении, ты и шагаешь, шагаешь из ситуации в ситуацию и время проходит, приближая тебя к финишной черте.
  А что будет за чертой никому не известно. Может радостный день и письмо от девушки, или встреча с тем, с кем выходил летом из окружения.
  Может небытие вселится в тело вместе с пулей снайпера...
  А может ждёт тебя тёплая землянка и товарищи преподнесут полстакана спирта после проведённой в дозоре ночи.
  Так или иначе, но мы шагаем, шагаем по войне и никому неизвестно 'куда мы уходим' во времени.
  
  А время неумолимо. Семьдесят пятую годовщину отмечает Государство со дня окончания войны. Войны, которую допустили люди управляющие этим Государством. Войны, которая никому была не нужна, если бы не амбиции этих людей.
  И вот сегодня, прошагав по жизни семьдесят четыре года, рискнул остановиться и оглянуться назад - куда мы пришли?
  И вновь передо мной пустота, одиночество, голод, холод, неустроенность среди тех, кто рядом. И постоянно свербящий вопрос, на который не находишь ответа:
  - Зачем нужны жертвы среди человечества и военное лихолетье? Куда мы уходим?
  
  
  П л е н н ы е
  
  Даже тогда, когда пришёл в себя не мог вспомнить как это произошло.
  В последний воскресный день октября месяца, ежегодно, все, кто был причастен к шоферской деятельности, для кого деятельность эта была образом жизни, собирались у станции метро 'Приморская'. На сборы отпускался час. Потом, все кто собрались, шли пешком на автобусную станцию 'проспект КИМа'. По пути покупали водку и, если приходили кондуктора, шампанское для женщин.
  На станции уже знали о предстоящем сабантуе. Буфетчица, вместе с подавальщицей, готовили обильный закусь, намывали посуду, сдвигали столы, расставляли стулья. Мы вваливались в давно знакомую обстановку и отмечали 'День работников автомобильного транспорта'.
  
  Никто никого 'за рукав' не держал. Каждый пил столько, сколько 'требовала душа'. А душа у шофёра пассажирских автобусов необъятная. Тот, кто нелюдим в автобусах за баранкой не сидят. Чтобы возить людей их любить надо.
  
  В тот день, уходил из столовой одним из последних. Живу рядом т.ч. спешить было некуда. Но вот как до дома дошёл, как меня менты не забрали, как в квартиру попал, разделся и костюм на вешалку повесил - не помнил. Об этом мне жена вечером следующего дня рассказала. Я, даже, до койки сам добрался и рухнул, поперёк отключившись от действительности.
  Т.ч. прекрасно понимаю лейтенанта с ефрейтором, которые через минные поля, потеряв ориентацию, попали 'в гости' к нашим ребятам несущим дозорную службу в морозную ночь 1941-го года.
  Что доподлинно не могу себе объяснить, так это отношение красноармейцев к тем, которые в несознанке в плен угодили. С одной стороны, окунувшись в мучения блокады Ленинграда, придушил бы их скрюченными от мороза ладонями. С другой стороны - 'пленных трогать не моги!' И что с ними делать, когда на пленных никто не рассчитывал? - Ни тебе каземата, ни жрачки для них - сами впроголодь воевали. Даже переводчика толкового и того не было. Хорошо из бойцов инженеришка нашёлся, кто в институте немецкий изучал.
  
  Ну обыскали, ну разоружить наконец-то догадались... А дальше что?
  - В штаб их надо. Может у них сведения есть важные для фронта.
  Но их же сопровождать надо... А кому?
  Каждый человек на счету и все усталые до невозможности. Если и способны на что, так это превратиться в слух прижавшись к мёрзлой стенке траншеи. Остаются те, кто с дозора вернулись. Их и отправили - обессиленных, не спавших, не кормленных.
  А до города, до штаба, куда сопроводить пленных надо, путь не близкий, хотя и дошли фрицы до Пушкина. Это, как я сейчас понимаю, километров пятнадцать. Да по пересечённой местности, по снегу не хоженому, когда над тобой снаряды с противной стороны да мины с пронзительным воем летят.
  Как представлю себе такое - жуть берёт.
  
  А город несмотря на то, что линия фронта в зоне досягаемости находится, шебуршиться.
  По проспекту Сталина редкие прохожие ходят и нет им дела до того, что рядом пленные идут, засунув руки в карманы шинелей. Им, горожанам, свои дела делать надо - как-то обеспечивать обороноспособность и дома своего, если он ещё цел оказался, и города. Для того и тащат, из последних сил, женщины станок из какой-то мастерской.
  
  Но вот и штаб. Со своею жизнью, ритмом службы и, кажется, что нет им дела до каких-то пленных, сопровождающих их бойцов, готовых рухнуть от усталости тут же у порога.
  Вот такую картину нарисовал нам автор. И нет сил не поверить в каждую из строчек рассказа. Такого не придумаешь. Но, начиная верить, представив всё это, в сознании не укладывается как такое могло быть. Если только в кошмарном сне привидится.
  А спать нельзя. Надо возвращаться на передний край обороны. Тот край, на котором от тебя мало что зависит. Но если ты, прикрывшись бруствером траншеи, убьёшь хоть одного фрица, то умирая можешь с полным правом прошептать: - Я прожил жизнь не зря.
  
  
  С м е ф у ё ч к и
  
  О том, что на войне всегда есть место шуткам слышал давно. Впервые, наверное, от Александра Трифоновича Твардовского с его произведением 'Василий Тёркин'.
  Услышать подобное у Даниила Гранина не рассчитывал - другого склада этот человек. И вдруг пожалуйста - 'Смефуёчки'. И от куда? - Из-под осаждённого Ленинграда.
  
  Слышал я, что и в те годы в Питере славном симфонии писали, кинотеатры работали, театры представления ставили, а вот шутки из окопов нигде не транслировали.
  Оно и верно. Потому как смефуёчки эти со смыслом были и в немалой степени относились к тем, кто допустил трагедию в России сердешной. Правильно говорил один из комиссаров на лекции с передовой: - Экономней надо было относиться к командирам своим. Не расстреливать их по застенкам. Не 'искать кошку там, где её не было'. А когда у тебя дивизиями взводные командуют, то и воюет дивизия как взвод, не ориентируясь с обстановкой, которая вокруг дивизии складывается.
  А солдатам что? - 'За Родину! За Сталина!' с поллитровкой не пойдёшь. И 'голой грудью' вражеских автоматчиков не остановишь. Остановились лишь тогда, когда поняли, что на генералов рассчитывать не приходится. А как остановились, передохнули чуток, то нашлось место и смефуёчкам направленных, в первую очередь, на жизни солдатские, что по окопам и траншеям разбросаны.
  Солдату терять нечего кроме жизни своей забубённой.
  
  
  Важный совет
  
  Авторитаризм, если коротко, - власть одного.
  Но для того, чтобы властвовать необходимо обладать умом всеобъемлющим. И чтобы подвластные структуры были, мягко говоря, придурковатые. Таких хватает. Их власть держащий бандерлогами именует - никчемушными, неразумными личностями.
  Быть бандерлогом удобно - никакой ответственности за содеянное - что с дурака возьмёшь? Про то у Ярослава Гашека целое пособие написано в книге 'Похождение бравого солдата Швейка'. Но это до тех пор, пока авторитаризм в перипетии не попадает. А как случится что-то, то авторитаризм превращается в могильщика самому себе.
  
  Я никак в толк не мог взять - почему, в начале войны, в армейских соединениях радиосвязи не было? Что трудно было парочку диодов с конденсаторами спаять? Мы, когда в школе учились, рации 'на коленках' делали. И ничего - говорили. Даже Финляндию 'ловили'.
  Связисты на войне присутствовали, но все с катушками, на которые провода намотаны были. Отступил командующий со штабом, опасаясь окружения, и связь с подразделениями оборвалась. Как им воевать? Ведь его - бандерлога - думать самостоятельно не учили. Он приказ получить должен от вышестоящего. А от кого получать приказы если не прибежит связист с проводами и связь не восстановит?
  А провода имеют свойство обрываться. Если обрыв на линии, то связь нарушена. Вот связист и бежит, ползёт, на карачках под огнём противника пробирается и соединяет провода, если в живых остаётся.
  То ли дело рация! Включил, настроился на нужную частоту и разговаривай сколько угодно. Ты обстановку докладываешь, а тебе, умные головы говорят, как поступить необходимо. Опять никакой ответственности за командиром подразделения не числится - 'нам сказали - мы пошли!' Правда, если ситуация совсем 'по швам' разойдётся, то вышестоящий всегда может вместо себя нижестоящего подставить. Метод проверенный.
  
  И всё же с рацией было намного проще. Но не было их у нас в начале войны. Недотумкал авторитарный правитель до её необходимости.
  Без рации была не только пехота, но и танкисты, лётчики... Говорят, что корабли по рациям общались и это, кажется, правда. По морям провода не протянешь - факт.
  Как обходились лётчики без раций мне и сегодня не понятно. Но, в конце концов, они появились. Иначе не появилась бы песня В.С. Высоцкого - 'О лётчике истребителе':
  
  Их восемь - нас двое.
  Расклад перед боем
  Не наш, но мы будем играть!
  Серёжа, держись! Нам не светит с тобою,
  Но козыри надо равнять...
  
  А вот у танкистов раций долго не было. Их, танкистов, поделили по три машины и шли они 'клином'. Впереди командир звена. И, когда танки шли 'на прорыв', звучала одна команда перед тем, как '... нажмут водители стартеры и по лесам, по сопкам, по воде...' - Делай как я!..
  
  И вот, прочитав 'Важный совет', выйдя на кухню покурить, переворошив в мозгах прочитанное - понял наконец-то:
  - Потому раций не было на вооружении красной армии, что боялись в кремле - как бы бандерлоги заграницу слушать не стали. Не получали информацию, которая отражает всю пагубность авторитарного строя.
  А случись, что рации доступны были, то, м.б., и войны не было. Не верю я в кровожадность нашего народа. И в глупость несусветную его не верю. Народу нашему удобней себя придурочным выставлять. Так проще и от Калымы дальше.
  Эх, жизнь наша бекова...
  
  
  На нарах
  
  Ида Самуиловна родилась в 1933-м году.
  Родилась в семье учёного-физика. В большой, многокомнатной квартире на Васильевском острове, в Ленинграде. С началом войны, вместе с институтом именуемым в простонародье 'ВоенМех' была эвакуирована в гор. Тюмень. Там, в Тюмени, скончался её отец и как они с матерью не померли от голода Ида Самуиловна рассказывала нам уже вернувшись в родной город.
  Этот город - Ленинград - встретил беженцев без почестей за заслуги учёного-физика безвременно усопшего в далёком сибирском крае. Дом, где они проживали до войны, был разрушен прямым попаданием бомбы и развалины его уже начали разбирать на кирпичи и мусор, который тут же увозили.
  Жилья Иде Самуиловне и её матери-домохозяйке предоставлено не было. Но рядом, чуть наискосок от развалин отчего дома, находилась чудом сохранившаяся школа, в которой требовалась 'техничка' с предоставлением 'служебной площади'. Вот туда мама Иды Самуиловны и подалась. Вот там, в полуподвальной коммунальной квартире, они вдвоём и проживали вместе с преподавателями оставшимся 'без крыши над головой'.
  Помнится рассказывала Ида Самуиловна, что будучи 'невестой на выданье' знакомилась она с ребятами, гуляла по паркам и скверам любимого города, но никогда не позволяла парням себя провожать до дома. Стеснялась убожества, в котором проживала.
  Со временем, это были уже шестидесятые годы, они с мамой-старушкой получили двухкомнатную квартиру в Московском районе города. Этот район интенсивно застраивался после войны.
  Там она вышла замуж за солиста оперного театра, родила сына и, вроде бы как, стала забывать о прошлой жизни. А со временем, когда СССР замирился с Германией, которая уже объединилась, немцы, во искуплении вины пред еврейской нацией, пригласили желающих поселиться на землях Fatherland,а. Ида Самуиловна и поехала вместе с сыном, который, к тому времени, закончил школу и учился в техникуме.
  
  Встретился я с Идой Самуиловной в восьмидесятых годах. Она, словно чувствуя близкую кончину приехала погостить 'к родным пенатам'. Остановилась в гостинице 'Европейская', в отдельном, двухкомнатном номере.
  - Почему там? - спросил я её при встрече.
  - Привыкла жить, не стесняя себя ничем. В Германии, Женя, все так живут. Нет там квартир, которые и сегодня радуют людей только тем, что квартира отдельная. В ней отдельная квартира у каждого самостоятельного члена семьи...
  
  И всё-таки она согласилась на моё предложение отобедать в моей семье проживающей с 1962-го года в отдельной, трёхкомнатной квартире. Проживало нас тогда на сорока шести кв. метрах четверо - я, жена, дочка и сын. До этого проживали ещё и тесть с тёщей, но к тому времени они переселились на Южное кладбище.
  Сидя за праздничным столом, мы слушали Иду Самуиловну затаив дыхание:
  - Только в Германии поняла я в каком сраче жила в Советском Союзе. Народ в России, строя 'светлое будущее' словно забыл о себе. Он строил и строит города, заводы... Восстанавливает, до сих пор, дворцы, разрушенные во время войны, в которой отвоёвывал свободу, но как жил в рабстве, так и продолжает в нём жить.
  Складывается впечатление, что другой жизни люди себе не представляют - как жили в землянках, спали на нарах, питались чем ни поподя, так и продолжают жить. Стыдно мне за Россию, за людей в ней проживающих, которые и сегодня позволяют себя унижать.
  Поезжайте в Пушкин, Павловск, Ораниенбаум. Посетите дворцы, посмотрите, как жили те, кто относился к себе с почтением. Неужто и вам не хотелось так жить? Ведь это не излишество, а нормальный образ жизни - жить и не быть ни в чём стеснённым. По всей видимости у нашего народа планида такая - никак не избавиться от коммунячего прошлого. А пора!
  Пора становиться цивилизованным народом.
  
  Умерла Ида Самуиловна спустя год после посещения Города-героя. Урна с её прахом и сегодня хранится на 'Русском кладбище'. И что удивительно - хоть и прожила она бОльшую часть своей жизни на Васильевском острове, но умирать на нём не захотела. Не захотела возвращаться 'на нары' советской жизни.
  
  
  С н а й п е р
  
  Давно задумывался над вопросом: - Что движет человеком на войне? На переднем крае, где, хочешь или не хочешь, а надо убивать? Причём убивать осознанно, выбрав цель для убийства.
  Думаешь ли о том, что убил, когда бой закончился? Когда отгремят последние выстрелы, отзвучат истошные крики раненых, наступит тишина и кто-то из товарищей нальёт тебе в котелок постной каши на ужин.
  Потом цигарка перед сном, пропахшая нечистотами, но тёплая землянка и сон. Какой он этот сон? Как засыпается после того, когда руки ещё помнят конвульсии тела, пронзённого штыком твоей винтовки?
  Осознание того, что убил мучает или нет? Давит ли эта мысль на мозг? Позволяет ли проснуться утром без терзания души? Или, умывшись свежевыпавшим снегом, утиревшись подолом гимнастёрки, подпоясав шинель ремнём, берёшь винтовку и идёшь на своё место в траншее чтобы вновь убивать?
  Для того, чтобы ответить на эти вопросы без лукавства надо побывать в той ситуации.
  Отбросить все мысли кроме одной - ты здесь для того, чтобы убивать. Убивать целенаправленно, не случайно. Убивать до тех пор, пока не сгинет в небытии последний из траншеи напротив. Той, в которой находятся убийцы пришедшие за твоей жизнью, за жизнями товарищей, матерей, жён, детей, которых ты взялся защищать.
  Рассуждая так, приходишь к мысли, что война есть ни что иное как смертоубийство.
  Победить в ней может тот, кто пришёл на фронт убивать целенаправленно. Не ради похоти, развлечения, похвальбы, а во имя того, чтобы:
  
  ... враг,
  А не ты на земле лежал,
  Не в твоем дому чтобы стон,
  А в его по мертвым стоял.
  Так хотел он, его вина,-
  Пусть горит его дом, а не твой,
  И пускай не твоя жена,
  А его пусть будет вдовой.
  Пусть исплачется не твоя,
  А его родившая мать,
  Не твоя, а его семья
  Понапрасну пусть будет ждать.
  Так убей же хоть одного!
  Так убей же его скорей!
  Сколько раз увидишь его,
  Столько раз его и убей!
  
  И будет тебе прощение за грехи тобой совершённые во имя жизни.
  Жизни, которая не снизойдёт даже тогда, когда убьют тебя.
  
  
  Попытки размышлять
  
  Размышлять, думать, сопоставлять - этому можно научиться. Можно, если хотеть этого. Не любознательности ради, а познания истины для.
  Но так уж устроен российский социум, что живёт повседневностью - думами о том, что завтрашний день, возможно, будет лучше, чем день прожитый или день вчерашний. А чем лучше?
  Лучше, значит погода будет солнечней, хмари на небе поубавится, в магазине дефицит начнёт исчезать, начальник зарплату прибавит, детишки начнут приносить из школы отличные оценки за свои знания, а женщинам удастся приготовить вкусный ужин. И все эти, и не только, думы настолько перемешаны между собой, что не представляется возможным 'разложить их по полочкам'.
  
  Как, спрашивается, сложить воедино хорошую погоду за окном и увеличение заработанной платы за труд на производстве?.. Дефицит продуктов в магазинах и отличные оценки ребёнка, получаемые им за знание приобретённые в школе?.. Кто властен над этим?.. А может это провидение - то, что отпущено сверху; то, чего человечество заслуживает по жизни?..
  
  Неспособный к размышлениям человек так и думает. Недосуг ему частицу мозга своего направить на размышлизмы, на поиски истины, причины его скорбного существования как следствия чьей-то деятельности. А ведь так оно на самом деле и есть!
  
  Мы всецело доверились кремлёвскому провидению, тем кто вершит наши судьбы. Так нам проще. Так мы привыкли. Привыкли доверяться выбранным нами же вождям. Забыли, что вожди бывают только в стаях, в первобытных племенах. И вождь, познавший власть, направит свои полномочия в первую очередь на то, чтобы отучить подчинённый народ размышлять, искать истину. Не зная истины народ будет возвеличивать вождя всемерно и во времени. Так было, так есть и так будет. Будет и тогда, когда вождизм ввергнет народ на уничтожение. Для этого необходимо создать социум не способный размышлять.
  
  Великая Отечественная война...
  Почему 'великая' - понятно: весь народ, как один, поднялся на борьбу с захватчиками.
  
  Почему 'отечественная' - понятно: весь народ поднялся отстаивать независимость отечества.
  
  А 'отечество' это что?
  Это Родина - земля, на которой народ родился, жил, трудился во имя благосостояния каждого. Родина - это 'от Москвы до самых до окраин'.
  
  А 'окраины' это до куда?
  'От Москвы до Бреста' если верить песне фронтового журналиста.
  
  Тогда получается, что Отечественная война закончилась не в мае 1945-го года, а с освобождением земель Советского Союза - в 1944-м году. А вот когда красная армия перешла границы Отечества, то началась другая война.
  
  Можно назвать её освободительной, если бы кто-то из соседствующих государств обратился к вождю СССР за помощью. Но такого не было. Был 'Тегеран-43' где повстречались трое представителей держав, которые порешили уничтожить фашизм в Европе.
  Двое из этих представителей преследовали цель освободит Европу за счёт жизней солдат красной армии.
  Третий представитель - представитель от Социалистических Республик, преследовал цель дойти 'от Москвы до британских морей' и доказать всем, что 'красная армия всех сильней'.
  
  И вот тут-то и начались 'пляски с приседаниями'.
  Дабы не позволить вождю всех народов сделать Европу социалистической, пришлось открывать 'второй фронт' - якобы союзники помогали советскому союзу в войне против фашизма. И как не спешил вождь СССР 'вперёд - на запад!', а к Берлину подошли вместе.
  
  Так появились две Европы - капиталистическая и социалистическая, провозглашённая в Варшаве социалистическим лагерем. Но к этой истине приходишь путём размышлений, сопоставления фактов, задаваясь вопросом - кому это выгодно?
  
  Вот и начало отечественной войны, первопричину её, можно расшифровать методом размышлений. И получается, что советский союз в немейньшей степени являлся агрессором, чем фашистская Германия.
  
  Ну, а что из себя представляет РФ сегодня, то каждый для себя решит сам.
  Решит и дойдёт до истины методом размышлений.
  
  
  Большие мелочи
  
  Странное выражение.
  Мелочи, из которых и состоит наша жизнь, не могут быть большими или маленькими. То, что мы называем мелочами, является повседневностью. Если повседневность вписывается в рамки существования, то их не замечаешь - они превращаются в мелочи. Это что-то необычайное является событием, а всё остальное - так, мелочи.
  
  Возьмите, например, 'vasser closet', что в свободном переводе означает 'отхожее место'. Это место потому и называется отхожим, что нужду, где проживаешь - принимаешь пищу, спишь или бодрствуешь, занимаешься делами насущными - не справляют. Отошёл в сторонку и облегчился.
  У Варлаама Шаламова, в его записках, говорится о том, что факт наличия нужника (параши) в камере заключённых вызывает у несведущих возмущение. А как воспринимать то, что камера есть, заключённые в ней пребывают, а параши нет? Это как?!
  Даже ведра для испражнений нет! Это как?!
  А очень просто - надо забыть, что заключённые тоже люди, тоже человеки.
  
  Но это заключённые, которые посягнули на Закон социалистического общежития. Общежития, в котором 'vasser closet', предусмотрен нормами морали.
  А как отнестись к нарушению этих норм в среде солдат и командиров подразделений, находившихся на передовой линии обороны? Обороны страны, пославших бойцов отстаивать свою независимость.
  А ведь среди бойцов находились не только мужики, но и женщины, которым необходимы особые условия для того, чтобы не превратиться в 'овощ'.
  
  Да! Велика ты сила терпения народная.
  Велика и мерзость генеральская, которая думать не думает, что солдат тоже человек, и терпению человеческому может прийти конец.
  И генералы начинают возмущаться перебежчиками, которые верят, что фрицы цивилизованная нация, что нужники у них есть в каждой траншее, землянке; что им подвозят дрова, воду, горячую еду; раз в десять (хотя бы) дней им позволительно менять нательное бельё.
  Верят потому, что в траншеях солдат красной армии ничего этого нет.
  
  Так и не могу ответить себе на вопрос: - Как же мы войну выиграли?
  Выиграли несмотря на то, что одна тысяча четыреста восемнадцать дней воевали в говне.
  
  
  Шальная пуля
  
  Шальная пуля потому так называется, что от неё не спрячешься. Не спрячешься где бы не находился. На неё не ответишь нажатием на спусковой крючок. Она пролетает там, где и пролетать не должна.
  Вышел из землянки покурить, или воздухом свежим подышать, а она 'чпок' и нет тебя. Или товарища твоего нет. Или медсестрички - единственной женщины на всё подразделение.
  Обидно! До чего же обидно, когда смерть приходит неизвестно откуда. Приходит туда, где её не ждёшь.
  
  Но это пуля... А снаряд, залетевший в окоп только потому, что где-то там чуть-чуть не докрутили штурвальчик целевика? А мины, которые с визгом проносились над головами солдат, уткнувшихся лицами в сырую землю? Бывают и среди них шальные, если кто-то не доложил в ствол миномёта 'стартовый заряд'.
  Смерть сама по себе штука не из приятных, а расстаться с жизнью от случайной пули обидно во много крат. И винить тут никого не приходится. Случайность.
  Если только войну, будь она проклята.
  
  
  Солдат на КП
  
  Я отношусь к тому поколению ребят, которые и в ХХI веке помнят вернувшихся с фронтов мужчин совсем не старыми. Это были наши соседи по коммунальной квартире, те у кого мы учились мастерству придя на заводы, преподаватели в школах, институте... И родители наши - мамы и папы - были совсем не старыми.
  Мы общались, разговаривали, обменивались мнениями, спорили, смеялись, сопереживали, но никогда я не слышал, чтобы взрослые вспоминали военные годы, фронтовые дороги, которые им пришлось прошагать. Даже подвыпив, будучи во хмелю на семейной вечеринке, они говорили о чём угодно и никогда о войне. Почему так? - было для меня загадкой.
  
  Мы смотрели фильмы о войне - художественные и кинохронику, читали книги - рассказы, повести, мемуары командующих фронтами и даже после этого не могли представить себе один день на войне без прикрас, без навязанного в мозгах героизма наступающих войск красной армии. Если наша армия была героическая, то как оказалось, что фрицы дошли до Ленинграда, Москвы, Сталинграда, Кавказских гор?..
  
  И вот передо мной записки из 1941-42-х годов. Вчитываюсь в них и начинаю понимать, что такое за стаканом водки не расскажешь. И на трезвую голову язык не повернётся поведать о том, как проходил бой целого полка танковой дивизии за взятие переправы. Бой без артиллерийской разведки, без поддержки танков пехотой, с минимумом боекомплекта, отсутствия надлежащей связи между соединениями.
  Горят машины, гибнут люди, а из штаба дивизии приказ, угрозы, ругань - вперёд и только вперёд. А вперёд не получается - не тот рельеф местности, который позволил бы на форсаже танковых двигателей преодолеть расстояние до переправы раньше, чем тебя убьют.
  И не обойти этот рельеф стороной - кругом болото. И танков становится всё меньше и меньше. И командиры, которым приказали добраться до переправы, кто убит, а кто ранен тяжело. И командир полка, сжав в руке пистолет пошёл сам, но... Вот и он лежит истекающий кровь. На нарах, в землянке, отвоёванной ещё утром у врага.
  
  Как об этом расскажешь тем ребятам, которые и сегодня считаю красную армию героической. Не героическая она, а несчастная. Через кровь и смерть солдат своих шла вперёд. И те, ко дошёл до Берлина устали перешагивать через однополчан, которые погибли выполняя невыполнимые приказы.
  Поэтому и не слышали мы из уст фронтовиков "что были схватки боевые". А сегодня и рассказывать некому. Узнаешь о чём, так это если случайно наткнёшься на записки из той жизни.
  
  
  Г о р о д
  
  Несколько строк вместо вступления и вновь недоумение - четвёртый месяц войны, а связь города с передовой линией не налажена. Как же штаб обороны воевать намерен? Будет через посыльных приказы отдавать? Боже, в какой стране мы живём?!
  
  Однако город живёт. Ещё не выживает, а живёт. Старается сохранить витражи магазинов, учреждений, заколачивая окна досками, закладывая стёкла мешками с песком.
  И трамваи ходят переполненные пассажирами. И Невский проспект, словно в мирное время, заполнен пешеходами. Те кто налегке - те жители города. Те кто с поклажей - те беженцы. Беженцы из Пушкина, из Александровки, с окраин Кировского завода... Значит с юго-западной стороны города. Той стороны, которая обороняется ополченцами и остатками непобедимой красной армии. Воевать на чужой территории пока не получается. И 'малой кровью' воевать навыка нет. Вот и бежит народ в город, который уже охвачен кольцом противника.
  
  Проходит ещё месяц. И вновь нарочный спешит с передовой линии обороны в штаб. А где связь?! Где телефоны, рации, зрительная связь?
  На крыше ВВМУ им. Фрунзе находится беседка. Зачем, для чего?
  На крыше Первого флотского экипажа аналогичная беседка. Такая же находится на крыше 'Дома офицеров' в Кронштадте. Проходя воинскую службу в городе-крепости узнал, что беседки эти обеспечивают зрительную связь между двумя городами. В нужный момент в беседке находится сигнальщик и семафорит флажками сообщение. Когда такая связь появилась - не знаю, но получается, что во время войны не было и такой.
  
  Проходит ещё два месяца. Город пронизан морозом за тридцать градусов. Блокада охватила всех, кто ещё надеется выжить. Но для того чтобы выжить нужен хлеб, дрова, спички. Самое элементарное, о чём в мирное время не задумывался никто. А в январе сорок второго от этого зависела жизнь. Чтобы её продлить шли на рынки, стихийные базары и выменивали вещи на продукты. Деньги никому не нужны. На них ничего не купишь. Магазины не работают.
  А по Невскому проспекту на санках, на фанерных листах покойников везут в сторону Алекса́ндро-Не́вской ла́вры
   Ещё через три месяца блокада повернулась к жителям города всей жестокостью. Горы трупов у Волковского кладбища, не работают водопровод и канализация, в руины превращались дома. Как такое пережили те, кто не успел или не сумел эвакуироваться?
  
  Май сорок третьего. На помощь чуть живым людям приходят моряки-балтийцы. Спасают тех, кто подаёт признаки жизни из-под развалин домов. Пожарные смывают кровь с тротуаров. Невский проспект пуст как никогда. Тишина захватил город. Звук метронома из репродукторов говорит о том, что город не сдался и не сдастся никогда. Но голод охватил горожан до такой степени, что началось людоедство. Голод сметает запреты и людям ничего не остаётся, как перешагнуть через человеческую мораль. Думали ли правители страны советов, что война доведёт людей до такого состояния?
  
  Но, несмотря ни на что, надо было ещё и воевать.
  
  
  Редут Мерзона
  
  Если верить википедии, то: - Редут есть оборонительное круговое сооружение. Вал земляной, вдоль вала траншея выкопана. Внутри воинское подразделение находится. Если НАШИ победят, то из подразделения, кому повезло, кто-то в живых останется. Если НЕТ, то все как один 'падут в борьбе роковой'.
  
  Во времена блокады Ленинграда, как мыслится, весь город представлял собой один сплошной редут. Выхода в жизнь у него не было. Был один выход - в смерть. Или, уповая на Всевышнего, как-то выжить за счёт внутренних резервов. А резервы эти внутри тебя - здоровье, отпущенное тебе жизнью. Кончится здоровье, кончишься и ты. Уйдёшь из жизни без сторонней помощи вражеской пули, не будешь разорван снарядом, покалеченный миной.
  Но до этого тела товарищей, павших во время атаки, отдалят от тебя уход в мир иной. Защитят тебя те, с кем ещё утром ты скрябал по днищу солдатского котелка надеясь задавить голод в вечно стонущем желудке плошкой пшённой каши.
  Вместе с голодом приходят болезни - цынга, дистрофия, голодный понос, который в себе не удержать.
  Сюда надо добавить фурункулёз, вшей, нескончаемые морозы, сырость окопов, траншей, землянок.
  Всё это представляло собой редут, вокруг которого расположились враги. Они не атаковали, стараясь ворваться в Ленинград 'на плечах красной армии'. Они выжидали когда в редуте этом издохнет последний боец.
  Как такое можно пережить на протяжении почти девятисот дней блокады - уму не постижимо.
  
  А были ещё 'редуты', которые находились внутри города. Но в них находились солдаты для боя не пригодные - раненые, искалеченные, больные неизлечимыми болезнями. И в телах ихних, в сознании теплилась надежда, что они уже вне войны.
  Как же они ошибались. Спустя семьдесят пять лет со дня подписания капитуляции фашистами, народ российский продолжает выживать словно на войне. И никакие силовые структуры правителей не хотят избавить его от этих ощущений.
  
  
  П р и д у р к и
  
  О том, что в осаждённый город попасть было не просто и в наше неспокойное время воспринимается с пониманием. Засланцев с вражеской стороны, думается, было достаточно. Для фашистов они были разведчиками, для нас - шпионами. А шпиЁнов, как принято во все времена, необходимо уничтожать. У них, в разведывательных организациях, своя война. Война, порой, невидимая, но без потерь не бывает.
  Чтобы свести потери к минимуму существует множество способов. Одним из них является - послать со шпиЁнским заданием человека, на которого никак не подумаешь, что он разведчик. Это могут быть и женщины, и дети, и престарелые люди, и инвалиды. Главное пройти кордоны особистов, внедриться в среду жителей города и... Дальше всё зависит от задания, с которым шпиЁн послан.
  А самое сложное в шпиЁнской деятельности, это пройти кордоны.
  Тут мало улыбаться, выказывая своё миролюбие. Здесь необходимо обладать артистическими способностями, закумуфлироваться под своего - бабку, детку, тётку, пацана.
  Как будто ты муженька своего грязную одежду домой несёшь постирать, отутюжить, заштопать. А потом назад её понесёшь на линию фронта, чтобы муж твой не завшивел на войне.
  Хорошо такому муженьку! А как быть другим бойцам и командирам? Где на всех жён найти, если в траншеях сплошь восемнадцатилетние, да двадцатилетние?
  
  Но этот вопрос к другим придурочным. Тем, кто об этом загодя не подумал, перед тем как бойцов на фронт посылать. А вот про тех, которые посторонних на фронт и с фронта пропускает - разговор особый. Поэтому те, кто за это отвечают, и называются особистами. А если такой особист ничего особого в нарушении военного режима на прифронтовой полосе не наблюдает, то он втройне придурочный - за солёный огурец, шепотку грибов маринованных пропускает всех, кого не поподя.
  Но это до тех пор, пока 'забота ближних' действительно заботой является. А если, за пачку махорки, шпиЁн просочился в боевые порядки бойцов красной армии?
  Тогда это по-другому называется - предательством. И предательство это наблюдается не только в военное время.
  
  Вспомните Беслан, взрывы станций метро, домов...
  Как, ответьте себе на вопрос, исламисты оказались на местах взрывов?
  Кто и почему пропускал автобусы с террористами в РФ? Ведь на трассах российских, куда не поедешь, кругом посты стоят дорожно-патрульной службы. А кому надо, тот сквозь посты проезжает провозя и оружие, и взрывчатку, и наркотики в неограниченном количестве.
  Так кто на постах этих службу правит - придурки, предатели или сволота?
  
  
  К о м б а т ы
  
  Прочитал очередную главу у Даниила Гранина и, с первых строк, был настроен на слова песни времён Афганской войны:
  
  А на войне, как на войне, патроны, водка, махорка в цене.
  А на войне не легкий труд, а сам стреляй, а то убьют.
  
  А на войне, как на войне, подруга вспомни обо мне.
  А на войне неровен час, а может мы, а может нас.
  
  Комбат, батяня, батяня, комбат,
  Ты сердце не прятал за спины ребят.
  Летят самолеты и танки горят...
  
  На войне я не был и не знаю какими комбаты были на фронтах М.б. действительно не прятали 'сердце за спины солдат', а м.б...
  Песня эта появилась во времена, когда советская армия себя дискредитировала, и чтобы как-то поднять рейтинг вооружённых сил, 'паркетные' сочинители её и придумали? Не знаю.
  
  Но вот читаю в сборнике рассказов записки очевидца с передовой линии обороны времён блокады Ленинграда:
  
  - 'Батальон терял людей от мороза, от обстрелов, ... от миномётов, от голода, от цинги, от дистрофии, от дизентерии.'
  
  Читаю и жуть берёт от того, в каких условиях находились наши бойцы на переднем крае.
  Не поверить в это не могу - книга написана одним из уважаемых людей МИРА, а не то, чтобы совейского союза. Наши рецензоры могли бы и приврать, и 'замарать' подобные эпизоды.
  
  И дальше про комбата, который обладал хорошим чутьём. Oн знал, как лучше расположить горстку своих бойцов ночью и днём 'чтобы не подставить людей под артналёт'.
  - Здорово, замечательно, зашибись!!!
  
  - А знал ли он, что за артналётом могла начаться атака на том участке, с которого комбат отвёл своих бойцов? Что тогда?..
  
  Но больше всего поразило, что на комбате, который и день и ночь 'на передке', но 'ни одна пуля, ни один осколок не тронули его ни разу'.
  В ротах осталось по пятнадцать человек, а комбат живее всех живых. И полушубок на нём белый, а не окопной грязью извазюканный. Это как?..
   Но автор рассказов о блокаде, будучи (повторюсь) очевидцем, называет его 'опытным полководцем'. И помогало ему в этом нерушимое спокойствие, похожее на равнодушие. А ещё физиономия, где всегда была готовность к улыбке.'
  На минах, идя в рукопашную, его бойцы гибнут, а у комбата 'физиономия всегда готовая к улыбке'. Это как?..
  
  Нет у меня ответа на вопросы, возникшие после одного, только, абзаца рассказа, прочитанного самым внимательным образом. Скорее всего 'не врубился' в обстановку переднего края того времени. Я человек послевоенного года рождения. Но так хочется правды!
  
  Читаю дальше.
  Жили Литвиновы (фамилия комбата, о котором речь идёт) на Охте. Сам комбат на передовой - на Пушкинском направлении (если верить автору повествования). Рядом Пулковская обсерватория - значит это юго-западное направление. А Охта на севере города. Расстояние от Охты до Пулковской обсерватории порядка двадцати-двадцати пять километров.
  И вот Мария, жена комбата, измученная голодом блокады (как я себе представляю измученных жителей города), пешком (общественный транспорт не ходил), через заслоны особистов, откупаясь огурчиками солёные и грибочками маринованными, регулярно наведывается к мужу на передовую.
  Вы в это верите? Я - нет.
  
  А рассуждения Марии о том, что надо бы показать фашистам деяние рук своих, чтобы увидали и перестали обстреливать мирных граждан города, вообще ни в какие рамки не укладываются. Складывается впечатление, что ни Марии, ни комбату, ни Володе Лавреньтьеву, ни автору повествования никто не разъяснил, на досуге, что фашизм - это национализм. А задачей национализма является уничтожение всех наций в округе. Славян в первую очередь. И пример с взятием древнего города 'Троя' не уместен. В те времена даже зачатков фашизма не было.
  
  Трудно далась мне глава 'Комбаты'. Таким людям как Гранин привык верить безоговорочно. И вдруг такие 'нескладухи' встретил в прочитанном. Ладно, 'будем посмотреть', о чём он дальше напишет в книге с присвоенным титулом 'ПОБЕДИТЕЛЬ национальной литературной премии'.
  
  
  Снаружи и внутри
  
  Не знаю точно, но Ленину приписывают слова:
  - Один дурак может задать такие вопросы, что и десять мудрецов не ответят.
  Дураком себя не числю, но в логике событий немного разбираюсь.
  И вот передо мной глава книги 'Мой лейтенант' под названием 'Снаружи и внутри'.
  Читаю:
  
  - 'Другой мой комбат, Коминаров, был командиром ... нервным и пылким...'
  Так 'нервным' или 'пылким'. Для характеристики человека эти слова весьма значимы.
  Нервный - не способен к осмысленным деяниям.
  Пылкий - способен повести за собой в атаку и труса.
  
  Читаю дальше:
  
  - 'Когда началась весна, надо было убирать трупы с нейтралки...'
  
  А что - их не убирали в минуты затишья, после боя сразу? Тем более, что зимой можно было избежать мин в земле, ориентируясь по следам убиенных солдатиков. Где он пробежал, будучи ещё живым, там мин точно нет. Подполз и тащи героя в родную траншею. Как тащить - это другой вопрос.
  
  - 'Когда немцы стали убирать трупы, велено было стрелять в них...'
  
  Кем велено - непосредственными командирами? Тогда они из когорты придурков - фрицы делают благое дело, а их отстреливают. И доказательством тому, что уборка трупов с 'ничейной' земли является 'благим делом' читаем в тексте автора:
  
  - 'Мы были им благодарны, что они утаскивали эту гниющую массу.'
  
  Читаю дальше и подошёл к описанию дистрофии у человека. Верно описано или нет - не знаю. Не был я в таком состоянии. Но то, что дистрофиков отвозили в госпиталя - логично.
  Вот и наш автор пишет:
  
  - 'Как я попал на койку, не знаю. Я провёл там три дня.'
  
  'ТРИ ДНЯ!' - а потом?
  Что, дистрофия лечится в течении трёх дней?
  Бейте меня, называйте дураком, но не поверю в это.
  Что-то автор не договаривает. И не договаривает во вред ощущениям читателя увидеть в прочитанном правду.
  
  
  Т ы л
  
  Странно, что в главе написано только о директорах заводов.
  Ещё о заоблачных верхах, где вершилась стратегия обеспечения войны оружием.
  Интересно, откуда автор черпал сведения для того, чтобы донести до нас эту информацию?
  
  Не стану высказывать мнения по поводу написанного. Не знакома мне эта сторона военного времени. Та, что знакома взята из книг, кинохроники, художественных фильмов, но никогда из рассказов очевидцев. Т.ч. лучше помолчу.
  
  Единственное, что сохранилось в памяти - воспоминание одного из директоров(?), который присутствовал в кабинете у Сталина, где обсуждался вопрос производства противотанковых ружей.
  Инженера-конструкторы запросили два месяца на то, чтобы такое ружьё появилось. Сталин сказал: - Хорошо. Пусть будет два дня.
  И чтобы вы думали - через сутки с небольшим Верховному доложили, что такое ружьё появилось и прошло испытание. Так на фронтах появилось противотанковое ружьё Дегтярёва - ПТРД-41.
  Сей факт был описан в мемуарах участника тех событий.
  
  
  Вышел мой срок
  
  Читая 'Вышел мой срок' словил себя на мысли, что в войне есть закономерность к продвижению по службе. В мирной жизни такое не наблюдается, будь ты хоть 'семи пядей во лбу'.
  
  На войне как - вот ты рядовой... Убило командира отделения, и ты уже ефрейтор.
  Убило пом.ком.взвода, и ты уже сержант.
  А ежели и командир взвода пал на поле брани, то, независимо от образования, станешь лейтенантом. А сколько офицеров из рядовых дослужились до майоров, и не счесть. Об этом хронология войны говорит. Главное в росте занимаемых должностей, а следовательно, и званий, чтобы у тебя 'башка варила'.
  В мирное время, на гражданке, рост по служебной лестнице невозможен если не случится чрезвычайного. Будешь ходить в рядовых инженерах до тех пор, пока начальник твой не представится. Может случиться так, что ты быстрее представишься, изнывая от нехватки семейного бюджета, чем начальник твой. Потому как, чем выше должность - тем больше служебный оклад. И начальник твой может жрать 'от пуза', а твоя семья не сможет, если не плюнешь на инженерную карьеру и не сменишь род деятельности.
  
  Одно не понятно в биографических записках автора, если говорить об инженерах - в те времена военные мышление с инженерным уклоном только на изобретение печек-буржуек хватало?
  К 1943-му году по земле российской три (финскую не считаем) войны прогрохотало. В первую империалистическую солдатики, так же, как и во вторую, по траншеям и землянкам ховались. Ховались и летом и зимой. Летом, понятно, можно и под шинелкой согреться. А зимой?
  Зимой и в землянке от мороза не спрячешься, если в ней не 'бьётся в тесной печурке огонь'.
  
  Не знаю - были на вооружении армий печурки, но хроника показывает, что в Отечественную, в землянках бочки железные их заменяли. А имея бочку, сделать из неё печурку инженерного ума не надо. Но вот поди ж ты сумел наш очевидец найти и в этом случае применение инженерному мышлению.
  Ладно, пусть это на его совести будет.
  
  Служба ратная, да на передовой, с опасностью для жизни связана. И когда настигнет тебя пуля вражеская никто не скажет. Всему свой срок. Сколько отпущено бойцу, столько и проживёт. Это понятно и обсуждению, на первый взгляд, не подлежит.
  Однако срок этот оттянуть можно. Как? - подать прошение направить тебя на курсы переподготовки.
  Понятно, что рядовых бойцов переподготавливать было нечему - стреляй, когда прикажут. А не прикажут - завернись в шинелку и спи, отдыхай до следующего боестолкновения, до следующего срока быть убитым.
  Другое дело офицера. Им тактику и стратегию познавать надо согласно разнарядке, спущенной сверху.
  А знания эти подтверждаются докУментом из училища, где обучение проходят.
  А проходят они в тылу глубоком. Свои-то командиры, как выяснилось, обучить младший комсостав не способны. Сами бездари, как следует из сборника рассказов 'Мой лейтенант'.
  И вот офицера в тылу. В городе с мирным уклоном. Ни пушки не грохочут, ни вопли раненых не раздаются... Цветочки в скверочках, акации цветут, девчата в летних платьицах разгуливают, парни при галстуках и в костюмах, а не в сапогах керзОвых и робах солдатских... Лепота!
  Вы верите, что в сорок третьем такие города были на Волге?
  Я не верю.
  
  Но вот что хочу сказать по поводу Ленинграда-Петербурга сегодняшнего времени и городов, что на Волге обосновались с незапамятных времён. Ближе всех мне Саратов, где я жил и наезжал туда время от времени во времена былые.
  В Ленинграде-Петербурге люди словно пришибленные ходят. Всегда понурые, всегда в чёрное одетые - словно с поминок идут.
  Веселья, смеха задорного, даже на детских площадках редко услышишь. И народ почему-то строем ходит - эти, в затылок друг другу вверх по Невскому проспекту, а эти, так же в затылок друг другу - вниз по Невскому проспекту.
  Толи дело в Саратове! Смех, разговоры через улицы, веселье толчеи на тротуарах...
  Девчонки в платьицах разноцветных кушачками подпоясанные...
  И лица у людей просветлённые.
  Почему так? Почему в Питере такого не наблюдается и в мирное время? Словно фашистов прогнали, а блокада города как была, так и осталась.
  
  Ну, а про обучения на курсах военных командирах рассказывать не интересно. Проходил и я повышение квалификации в городе-крепости Кронштадте. До сего времени - как вспомню, так вздрогну. Вот где человеческая сущность проявляется среди тех, кого назначают обучать. Вот кто вволюшку поизгаляется над теми, кто из боевых порядков к ним в подчинение попал. Такова армейская сущность во все времена, включая те, когда и я погоны носил.
  Сами-то учителя 'пороха не нюхали', а выставляли себя, словно бандеровцы начала ХХ1 века. Случись сегодня катаклизм какой, ни за что, хоть расстреляйте, воевать в такую армию не пойду.
  
  Зато, после возвращения в свою воинскую часть - твори, выдумывай, пробуй. Нельзя сказать, что братва к тебе уважительней относиться стала, но стала. Не потому, что знания повысил, а потому, что сумел пройти через вертеп - убежище преступников, развратников; притон - пройти и личность свою не потерять.
  
  
  Последний стих
  
  Где-то услышал или прочитал, что война есть продолжение политики насильственным методом.
  А зачем нужно 'продолжение политики'? Кому нужно?
  Мне? - не нужно. И семье моей не нужно.
  М.б. соседу по лестничной площадке?
  Спросил его в открытую. Тот глянул на меня недоуменно и промолвил: - Тебе что, сосед, больше заняться нечем кроме как об этом думать?
  На том и разошлись.
  
  Но мысль о навязывании политики не давала покоя:
  - В чём первопричина вмешательства политики одного государства в политику другого?
  И вот, дочитав последнюю главу второй части сборника рассказов 'Мой лейтенант', прозрел. Первопричина в тщеславии одного государства перед другим.
  - 'Всяко было, пришлось даже командовать полком' - пишет автор. И далее продолжает:
  - 'Это я теперь понимаю, сколько в нём (в лейтенанте) было тщеславия.'
  
  А подтверждением моим умозаключениям является стих Держанина, который автор сборника рассказов о лейтенанте рекомендует поместить над рассадником тщеславия страны, в которой мы все проживаем - над входом в Кремль.
  
  Хватит! Слышите, управители: - Хватит, вмешиваться в политику государств, живущих по своим постулатам. Давайте жить своей жизнью и время рассудит чья политика круче.
  Но разве достучишься до твёрдолобых? Это не в их семьи придут с войны те, кто ни в чём не виновен. Придут со словами:
  
  Здравствуйте, друзья-подруги,
  Здравствуйте, родители.
  Пришли вдвоём на трёх ногах
  Фашистов победители.
  
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  
  Мой школьный друг
  
  О пропавших без вести впервые узнал от Пушкина А.С.
  Из поэмы 'Руслан и Людмила':
  
  Со вздохом витязь вкруг себя
  Взирает грустными очами.
  'О поле, поле, кто тебя
  Усеял мертвыми костями?
  Чей борзый конь тебя топтал
  В последний час кровавой битвы?
  Кто на тебе со славой пал?
  Чьи небо слышало молитвы?
  Зачем же, поле, смолкло ты
  И поросло травой забвенья?..
  Времен от вечной темноты,
  Быть может, нет и мне спасенья!
  Быть может, на холме немом
  Поставят тихий гроб Русланов,
  И струны громкие Баянов
  Не будут говорить о нем!'
  
  О невозвращенцах с Первой мировой войны мне ничего не известно. В литературе оч. мало освещается о боях и героях той войны.
  Про гражданскую войну писалось, но писалось предвзято: белые - враги; красные - герои.
  Про прадеда своего известно от бабушки:
  - Как ушёл он с войском атамана Антонова, так ничего мы о нём и не слышали...
  
  А вот о 'ветеранах' Отечественной войны и читать, и слышать приходилось. Одним из них являлся мой отчим. О его ветеранстве напомнил мне диалог автора с военкомом после войны:
  
  '- Вы воевали? - спросил я.
  Он аж скривился от возмущения:
  - Начинается. У вас только тот, кто воевал - тот человек. Интересно, а откуда вы
  пополнение получали?'
  
  Вот таким 'ветераном' и был мой отчим, готовя в Ташкенте лейтенантов для боёв на фронтах Второй империалистической войны и Отечественной в том числе. Мне об этом стало известно, когда, после кончины отчима, познакомился с его личным делом, любезно предоставленным Председателем комитета ветеранов при одном из районных Исполнительных комитетов нашего города.
  
  
  Восточный район
  
  Удивительно как перекликаются наши, с автором, судьбы. Разница лишь в том, что он прошёл войну, а я мечтал пройти этими тропами.
  Пока учился в школе о войне только читал. И прочитав о героизме наших солдат мечтал быть героем. Жалел, что родился поздно и войны уже не было.
  Не ведомо было никому, что Советский Союз никогда без войны не обходился.
  
  Во времена срочной службы, когда нутром почувствовал в себе военнослужащего, подал заявление в Комитет комсомола с пожеланием участвовать во Вьетнамской войне. Там моё заявление обсудили, похвалили за рвение в расширении Социалистического лагеря и пожелали приступить к повышению образования. Не нужны на фронте неучи, а у меня тогда ещё школа была не закончена.
  Школу, а затем и институт, закончил после демобилизации, в семидесятых годах. Тогда впервые заговорили о развитом социализме. Именно тогда и появилась рифмовка:
  - Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд!
  А быть награждённым очень хотелось. Чем мы хуже ветеранов войны, которые и в будни ходили на службу с орденскими планками на пиджаках.
  
  И вот я инженер-мостостроитель. Почему мостостроитель? Потому, что это город можно строить до бесконечности, до тех пор, пока жив. А мост строится быстро - год, два. Построил и поезжай в другое место, где в мостах необходимость присутствует. Ох и наездился я в молодые годы... Особенно по восточным районам необъятной родины.
  
  Потом с Лилькой познакомился. Появился стимул обзавестись семьёй...
  Потом узнал, что в Ленинграде говорят, что мосты строят не рабочие и прорабы, а начальники, сидящие в кабинетах. Вот и мне захотелось быть таким начальником. Пришлось учиться на финансиста, чтобы таким стать.
  Выучился, стал работать в Дирекции строительства. И вроде бы начал 'набирать обороты', ан не тут-то было. Желающих быть начальниками оказалось больше, чем кабинетов в Дирекции.
  А тут и перестройка подкралась. И во главу угла встал не трудовой порыв, а деньги. И вот тогда вспомнил я, что был первым на корабле мотористом. Вспомнил и пошёл работать в автобусный парк. Пропади оно всё пропадом.
  
  Теперь на пенсии. Читаю Гранина и сравниваю жизнь автора со своей. Выходит и нам, поколению послевоенному, пришлось повоевать за 'место под солнцем'. И в борьбе этой сколько судеб оказалось перемолотых. Некоторые, с которыми когда-то воевал на трудовых фронтах, пропадали без вести.
  
  
  Д о м
  
  Как это не может показаться странным, но с жильём, на протяжении жизни, трудностей у меня не возникало. До службы во флоте - общежитие при строительном тресте. После демобилизации - служебные комнаты в общежитиях барачного типа. Потом женился и, по настоянию тёщи, переехал под крышу жениной семьи. Было тесно, но и домой я возвращался только переночевать.
  Днём на стройке, вечером в институте...
  В воскресенье, если только, заныкаешься в комнатке, где с женой ночи коротали, и повторял пройденный материал, что на лекциях впитывал.
  Летом, раз в три-четыре года, идя навстречу пожеланиям тёщи, делал ремонт в квартире. Здесь навыки в строительном деле помогали очень. Тёща всегда была довольна.
  
  Но прошли годы и остались мы с женулькой в квартире одни. Родители ушли в мир иной, дети разъехались кто-куда хотел. В начале двухтысячных, по настоянию супруги, согласился я исполнить 'лебединую песню' - произвести ремонт квартиры в последний, в своей жизни, раз.
  А надо вам сказать, что жили мы с женой 'в ногу со временем'. У нас электробытовых приборов накопилось жуть сколько. А это всё потребляемая мощность из розеток и выключателей. А дом, он и сегодня, 1962-го года постройки. Сеть рассчитана на десять киловатт. Вот и пришлось мне эти киловатты равномерно между потребителями мощности распределить - кухней, ванной, комнатами, коридором с прихожей. Т.ч. в этом плане я человека, который кабельным хозяйством заведует в городском масштабе, понимаю.
  Но не даёт мне покоя мысль одна, которую боюсь высказать вслух:
  - Вот во времена блокады, когда заводы 'всё для фронта, всё для победы' трудились, откуда в городе электричество брали? Одному Кировскому заводу о-ё-ёй сколько мощности потребно было. А Обуховскому заводу, а Балтийскому-судостроительному?
  Ещё и про Кронштадт не надо забывать - на острове электростанции не было.
  
  Пробовал изучить этот вопрос и у меня получалось, что всех снабжала Тихвинская ГЭС.
  Но когда узнал про её мощность максимальную, то всё равно у меня мощности для осаждённого города не хватало. Не стал 'гнать волну' в этом направлении. Подобных вопросов у меня несколько накопилось, а к кому за ответом обратиться - не знаю.
  Но, почитав 'Мой лейтенант' узнал, что в освобождённом от блокады городе мощности электричества не хватало даже на фабрики пошивочные, не говоря о клубах, кинотеатрах и прочее.
  
  Что до возвращенцев из эвакуации, то об этом теща рассказывала.
  Пять сестёр их было. У троих детишек 'мал-мала меньше'. Дома у всех порушены были, но чудом уцелел дом, в котором тёща до войны проживала.
  Проживала в коммунальной квартире. В комнате четырнадцать квадратных метров. Вот в этой комнате все они и поселились, когда в город вернулись и сошлись единой семьёй. Как долго - не знаю, но проживали.
  И когда тёща получила отдельную, трёх комнатную квартиру в сорок шесть квадратных метров на пятерых - большей радости в жизни она не испытывала.
  Правда, когда и я в этой квартире поселился на правах мужа её дочери, то и в семидесятом году мебели в квартире было минимум. Её просто не куда было ставить. Хорошо, что кровать да диваны были. Ну и стол-книжка раскладной, и стулья.
  Так что блокада города долго в Питере о себе знать давала.
  
  Сегодня с жильём свободно - плати и живи, но строят дома, как и после блокады, приезжие со стороны люди. Гастарбайтеры пришли на смену лимитчикам, которые за прописку на стройках трудились.
  Что ещё до сего времени о блокаде напоминает, так это девчонки, которые в платьицах по улицам ходят. Приглядишься к такой, а у неё ноги рахитичные. Видно, блокада свой генофонд в городе вывела. Рахитичных детей после войны много рождалось и рождается до сего времени.
  Вот такие деля братья-славяне.
  
  Однако, если приглядеться на улицах, то на смену рахитичным последышам в городе всё больше и больше черномазеньких детишек встречается - черноглазых, черноволосых, с чуть кривыми ножками всадника, который недавно с лошади сошёл.
  
  
  П о д п и с к а
  
  История у 'подписки' очень и очень давнишняя. В своих воспоминаниях автор, будучи очевидцем, описывает подписку, причём обязательную (подневольную), послевоенных времён. А берёт она своё начало от купца Кузьмы Минина и воеводы Дмитрия Пожарского. С тех поборов, которые назвали добровольным пожертвованием.
  
  Вторая империалистическая война закончилась повальным разорением государств, территории которых она охватила. Замерла экономика. Она умерла, как умирали те, кто в войне участвовал. Возродиться ей было не из чего. Не было изначального, от чего отталкивается отрасль.
  Например:
  - не было хлеба, чтобы накормит людей;
  - чтобы его вырастить нужны семена, а семян тоже не было;
  - семена можно купить, но не было денег;
  - для того, чтобы деньги появились нужно что-то продать;
  - продавать нечего потому, что экономика разрушена.
  Круг замкнулся.
  
  Понимая всю бедственность положения людей проживающих на разрушенной войной территориях, в США была разработана 'Программа восстановления Европы'. Не безвозмездно - нет. А за долю малую. Сегодня такая 'Программа' называется 'Инвестицией', чего так не хватает РФ и спустя семьдесят пять лет после окончания войны.
  Советский Союз, в послевоенные годы, отказался от помощи империалистов в восстановлении экономики. Он пошёл своим путём - собиранием крох, на которые проживало население. И называлась советская программа поборов - 'Восстановление народного хозяйства'. Вот на это восстановление и подписывался народ россейский из расчёта одной месячной зарплаты в год. А как прожить тот месяц если ты заработанные накануне деньги, все до копеечки, отдал Государству? Вот вопрос, так вопрос. На него ответить было невозможно. Поэтому и заливались люди слезами расставаясь с кровно заработанными рубликами.
  
  Прошли годы. Семьдесят пять лет прошло, как отгремели первые залпы салюта Победы, а РФ и сегодня не может достичь того уровня экономики, который мы наблюдаем в Европе.
  
  
  Другая жизнь
  
  Память о прошлом... Как много её в каждом из нас.
  И как бы хорошо мы не жили, но память эта всегда представляется дороже настоящей жизни. Это понимаешь, когда становишься стариком. Когда с настоящим тебя уже ничего не связывает.
  
  Проживая в глухомани саратовских степей, мечтал вернуться на Невский проспект.
  Пройтись мимо витрин фешенебельных магазинов, мимо 'легушатника' - кафе-мороженого, где впервые попробовал шампанское запивая приторно сладкий пломбир.
  Передо мной сидела первая в моей жизни женщина, которую любил тогда до умопомрачения.
  А за витриной кафешки шли по своим делам люди, которые не знали, как я был счастлив.
  
  На Невском оказался через два года, в конце декабря месяца.
  Снежное месиво на тротуаре, сумрачное небо в вышине, давящие свое серостью дома, спешащие в никуда люди. Зачем, почему я мечтал сюда вернуться?
  
  В посёлке откуда приехал, сейчас искрящийся снег от горизонта до горизонта, утопающие в этом снегу избёнки с дымящимися печными трубами, звонкие голоса соседей и ясное своей голубезной небо.
  
  Эта картина вспоминается и сегодня, когда жить осталось м.б. полгода, может год...
  Какая разница?! Заведомо знаю, что в жизнь прекрасную, в те два года, которые связали меня навечно с саратовскими степями, мне не вернуться.
  
  
  Что говорила мне Римма
  
  Нет, конечно, невозможно ощутить то, что приносит с собой человек вернувшийся с войны. Поэтому невозможно подойти к его восприятию мирной жизни после возвращения. Невозможно потому, что не предоставила нам жизнь испытать этого.
  Ушла из ощущений постоянная тревога за себя и рядом находившихся. Тревога неизвестности завтрашнего дня. Боль потерь дней минувших. Страх перед болью от ранения, морозов зимой и изнывающей жары летом. Когда казалось, что смерть единственное спасение от этих ощущений.
  И вот человек во всей мере ощутил, что всё это кончилось. Как возблагодарить себя за то, что остался жив? Где начало начал новой, мирной жизни? Что будет включать в себя черта, которую надо провести и зажить по-новому?
  На эти вопросы не всегда найдётся ответ даже у тех, кто прошёл через военное лихолетье. Здесь напрашивается один только выход:
  
  - - Зачеркнуть бы всю жизнь да сначала начать,
  - - Полететь к ненаглядной певунье своей...
  
  С Певунью тебя ждёт покой, уют, нежность жизни, счастливые хлопоты - всё, что именуется Любовью. Но любовь, это когда двое смотрят в одну сторону. В сторону обоюдного будущего, которое сделает двух людей счастливыми. Это совсем не то, когда смотрят друг на друга восхищённым взглядом. Потому, что, когда вы смотрите друг на друга, будущего не создать. Будущее - это обоюдный труд во имя обоюдного счастья. Другого не бывает. Другое называется влюблённость, которая проходит, когда двое вдосталь наглядятся друг другу в глаза.
  
  Вот такие мысли посетили меня, когда прочёл откровение автора в этой главе.
  
  
  Д о л ж о к
  
  Странно. Знал, но понаслышке, что 'история повторяется', а вот чтобы так - от отцов к сыновьям - даже и предположить не мог.
  Отцы наши, деды растратили молодые порывы жизни на войне. Те, кому удалось вернуться домой живыми не были счастливы. О счастье, радости возвращения много говорилось и говорится по сей день. Но была эта радость с такой горечью - хоть "волком вой".
  
  Передо мной глава из книги, написанная очевидцем того времени. Вчитываюсь в строчки, в повседневность жизни этого очевидца и тяжесть наваливается на сердце. Таким людям как он не отпущено было возможности для роздыха, для того чтобы расслабиться после дел ратных сопряжённых с нечеловеческим напряжением, утратами, неизвестностью следующего мига, который хотелось прожить.
  И вдруг всего этого нет. Не громыхают пушки, не визжат в небе самолёты, пулемёты не кладут в землю шеренгу за шеренгой солдат, идущих в атаку. Не надо прятаться от танков, от снайперов, от осколков мин, с воем проносящихся над тобой...
  А из раскрытых настежь окон повсеместно разносится:
  
   - Эх, петь будем, да и гулять будем,
   - А смерть придёт - помирать будем...
  
  И продолжается такое и день, и два, и месяц... До сего времени продолжается.
  Повторяется всякий раз, когда встречаются фронтовики, вернувшиеся в родной город, который не сдали на поругание врагу.
  То, что в городе этом проживают близкие люди остаётся на втором плане. То, что они ждали вернувшихся домой фронтовиков через неустроенность, голод, холод, неизвестность - никого не касается. И близким этим остаётся ждать, когда фронтовики отгуляют своё, отпоют, оттанцуют. И вынырнув из похмелья вернутся в дом, где их продолжают ждать. Ждать, когда каждый день дорог для благоустройства мирной жизни.
  А мне и сегодня внушают, что май месяц - это месяц увеселения народа после окончания войны.
  
  Ну хорошо - пусть будут песни, пляски, смех среди тех, кто вернулся с фронтов и тех, кто дождался близких из мест откуда мало кто возвращался. А вот раненые, увечные, лишённые возможности участвовать в плясках - как таким быть? Как быть тем, кто физически не имел возможности участвовать в восстановлении порушенного за годы войны?
  С этими, вскорости, распорядились просто - вывезли на остров Валаам. Создали этакий хоспис для тех, кто омрачал минуты похмелья здоровых.
  Я помню то время, когда тротуары Ленинграда жужжали подшипниками инвалидных тележек безногих. Когда безрукие заходили в столовые и их кормили, с ложечки, официанты. Когда слепые останавливались около расклеенных на заборах газет и прохожие читали им о том, что пропечатано в газете 'Правда'.
  И вдруг, в одночасье, их не стало. Пропали. Куда? Почему?
  Об этом узнали спустя годы. Когда День Победы был официально объявлен всенародным праздником. Праздником без увечных, которые заплатили за этот день здоровьем.
  Вот такие были времена.
  
  Прошло семьдесят пять лет. На улицах города не встретишь, даже, инвалидных авто с ручным управлением. Не встретишь отечественных машин - ни легковых, ни грузовых. Сплошь иномарки за рулём которых сидят вполне презентабельные люди. Люди довольные современной жизнью...
  А во дворах ленинградских домов, с вечера, появляются немытые, нестриженые, в лохмотья одетые люди с полиэтиленовыми пакетами. Они ходят по помойкам, шебуршатся в урнах, чтобы найти себе средства для существования - пивные банки, бутылки, недоеденные пакеты попкорна и чипсов.
  Эти люди называются БОМЖами. У них нет жилья, кровати, одеяла. О них некому заботиться. Они живут сами по-себе. И выходят на 'промысел' по ночам потому, что днём их могут забрать внутренние органы и спровадить в очередной хоспис. Там о них будет заботиться государство. А как оно о нас заботится мы уже знаем. За семьдесят пять лет 'мирной' жизни насмотрелись.
  
  
  Г о д о в щ и н а
  
  Вспоминаю, что с назначением губернатором города Беглова, которого жители Петербурга, как только не обзывают, поступило указание из Кремля отметить семьдесят пятую годовщину снятия блокады парадом войск на Дворцовой площади. Законодательным собранием было выставлено альтернативное предложение - отметить годовщину днём скорби. На что Беглов (еблов) сказал, стукнув ладошкой по трибуне: - Военному параду быть!
  Это не моя фантазия. Я это по 'Радио 'Эхо Москвы' услышал и убедился, что мнение народа для тех, кто поставил себя над народом, ничего не стоит.
  Но верю, что наступит такое время, когда архивы рухнут и, если не мы, то те кто будет после нас, узнают всю правду о войне 1941-45-х годов, о блокаде Ленинграда, о цене которой заплатили россияне за День Победы. А пока нам представляется додумывать о тех событиях своей головой. Так давайте думать!
  
  
  П р и к о с н о в е н и е
  
  Если говорить о Сталине, то в год и день его кончины мне было шесть лет. Родители работали, а меня отводили в детский садик.
  Это было одноэтажное здание барачного типа рядом с парком Победы, что в Московском районе. Гулять, взявшись за руки и идя парами, нас водили в этот парк. И вот, после завтрака, мы шли по одной из аллей парка и воспитательница сказала:
   - Остановитесь, дети.
  Мы остановились ничего не понимая и озирались желая понять причину остановки. И тут воспитательница сказала слова, которые и сегодня, почему-то, запомнились:
  - Дети плачьте - Сталин умер.
  Кто такой Сталин я не знал. Но знал, что проживали мы на проспекте Сталина, в большом пятиэтажном доме, но в маленькой, восемь кв. метров, комнатке коммунальной квартиры.
  И я заплакал. Заплакал от того, что мне жалко стало названия проспекта - как же он будет называться если имя проспекта умерло?
  Больше о Сталине я не вспоминал. И никто вокруг меня не упоминал его имени.
  Изменилась ли жизнь после марта пятьдесят третьего года? - Не знаю. Меня это не касалось долго.
  
  Если говорить о прикосновении любимой женщины, то его запомнил на всю жизнь. Помню и сегодня. Помню и не даёт мне покоя мысль - как же я был неправ.
  Мы тогда с Лилькой только поженились. Я стал жить в доме её родителей. У нас была своя комната в трёхкомнатной, отдельной квартире.
  
  Уходил я на работу рано - часов в пять, если мне память не изменяет. Возвращался усталый до 'не могу' поздно - в начале двенадцатого ночи. Почему так поздно? - В институте тогда учился, на вечернем отделении. Т.ч. Лилька меня не видела целыми днями. Если в воскресенье только. (Суббота тогда была рабочим днём)
  А в воскресенье, перед завтраком, уборка квартиры - паркет в комнатах мастикой натирать была моя обязанность. Потом завтрак и за секретер - листать учебники, конспектировать, писать контрольные и курсовые работы, готовиться к лекциям будущей недели.
  Лилька стояла у меня за спиной и обняв повисала у меня на шее. Это отвлекало. Было неудобно, лишало рабочего настроя. Какое-то время я терпел, стараясь нежно избавиться от её объятий. Потом у меня что-то не получалось с решением задачи по математике, и я не сдержался - сказал ей что-то обидное. Лилька отпрянула от меня, чуть слышно вышла из комнаты и так же не слышно прикрыла за собой дверь.
  
  Спустя годы повстречался с одной женщиной, которой состоял в переписке лет пять. Она приехала в Петербург, и мы встретились в служебном помещении на моей работе. С нами была бутылочка водочки, нарезанный ломтями свиной балык и бутылка Пепси.
  Говорили обо всём стараясь понять, что мы не ошиблись в своём знакомстве. И в самом конце разговора она спросила меня: - Чего бы я хотел от жизни? О чём, неисполненном, жалею?
  Не ожидал такого вопроса. Однако ответ на него у меня был готов задолго до нашей встречи: - Всю жизнь мечтал, чтобы любимая женщина засыпала у меня на плече...
  В том, что этого не происходило виноват был я сам - отторгнув жену во время прикосновений в первые дни совместной жизни.
  
  
  'Ленинградское дело'
  
  Это словосочетание впервые услышал в году 1961-62м. В то время я проживал на необъятных просторах саратовской степи. Родитель мой, 1921-го года рождения, по комсомольскому призыву был направлен на службу в органы и как в семнадцать годков надел НКВДешную шинелку, так и проходил в ней всю жизнь.
  В шестьдесят первом году встретились мы с ним и представилась мне возможность увидать оборотную сторону социалистического общежития - 'смрадных гадов', которых охраняли ВОХРовцы под командованием капитана из братской азиатской республики. А вот над всем тем, что находилось за высоченным забором с колючей проволокой поверху, и был поставлен мой папА. Т.ч., когда услышал словосочетание 'Ленинградское дело', то мне было к кому обратиться за ответом, что это за 'дело' и почему к нему были применены репрессивные меры.
  Не берусь утверждать, что рассказ родителя моего был 'истиной в первой инстанции', но некоторая логика в нём прослеживается.
  
  - Союз Советских Социалистических Республик объединяет пятнадцать дружеских государств, - говорил родитель. - Была ещё и шестнадцатая, но недолго - Карело-Финская ССР со столицей в городе Петрозаводск. А каждая из союзных республик имела и имеет свою столицу: - Украинская ССР - Киев; - Белорусская ССР - Минск; - Молдавская ССР - Кишинёв...
  Ну и так далее.
  
  Самая крупная из союзных республик является и поныне - РСФСР. А вот столицы, как ни странно, эта республика не имеет. Считается, что город Москва её столица. Она же является столицей всего Союза.
  После войны, после блокады, которую чудом горожане перенесли, партийные органы города Ленинград выступили с инициативой наделить город Ленина столицей РСФСР. Не ущемляя при этом приоритета города Москвы - столицы СССР. Вроде бы всё логично, но не предусмотрели управленцы города на Неве, что это предложение влечёт за собой первый шаг к разделению СССР как государства. А власть в государстве должна быть сконцентрирована в одних руках - ЦК КПСС и Правительства СССР.
  Ведь что получается? - если Ленинград назначить столицей РСФСР, то и ЦК партии в Ленинграде должен быть свой; и Правительство при РСФСР должно быть... А что тогда Москве остаётся?
  Оппортунизмом от этого предложения попахивало. А наш вождь всех времён и народов - товарищ Сталин - такого принять ни как не мог. Увидел он в этом предложении предпосылку вражескую, капиталистическую. Америка с Англией после войны перестали быть нам союзниками и всячески хотели расчленить Социалистический лагерь и СССР. А этого допустить никак нельзя было. Не простили бы нам те, кто головы свои сложил на полях сражений за свободу и независимость государства, в котором мы живём сегодня.
  Понял ли ты меня, сын? - спросил в тот вечер меня отец и, видя что я задумался над его словами, добавил: - Вот вступишь в Партию, станешь коммунистом и поймёшь ошибку, которую совершили партийные органы Ленинграда во главе с товарищем Кузнецовым. А за ошибки надо платить и, порой, жизнью своей. Запомни это, сын, и постарайся не совершать ошибок в жизни.
  Всё, дорогой, иди и думай, а мне необходимо дочитать сегодняшнюю газету 'Правда'.
  
  Не буду утверждать, что прожил жизнь 'вооружённый' этой информацией. Много разных причин 'Ленинградского дела' встретились на моём пути. В каждой из них присутствовала своя логика. Но 'логика' ещё не значит 'истина'. А истина сокрыта в казематах партийных архивов. Сокрыта до сих пор. И когда пробую рассуждать - почему? - нахожу для себя один ответ: - Значит и сегодня власти есть, что скрывать от народа. А коль скоро так, то имеем и мы право ответить на недоверие власти, недоверием народным.
  
  Всякий раз, когда перелистываю жизненные страницы, стараясь увидеть в них себя. Вглядываюсь и вижу, что всё в жизни было подвластно жертвенности - желанию отдать себя на благо великого, что провозглашала Партия.
  Изучив в институте предмет 'История КПСС', прочитал то, с чем не мог не согласиться:
  - Коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свой ум и знание всеми
  богатствами выработанными человечеством.
  В 'Истории КПСС' эти слова приписывались Ленину. Но с ним - трудами его, я был знаком шапочно. Не было времени прочитать все пятьдесят один том его трудов. Со временем пожалел об этом. Пожалел о том, что вовремя не вступил в КПСС. Без членской книжки не подняться было по служебным ступеням. А не имея номенклатурной должности, нельзя было мечтать о служебном окладе, достаточным для надлежащего благосостояния семьи. И это при том, что в Дирекции строительства меня чтили как специалиста. При том, что руководящие должности неоднократно приходилось занимать с приставкой ВрИО.
  
  Времена меняются. Вместе с ними меняются и люди.
  Сегодня руководящие должности занимают те, кто за должность эту мог заплатить. А состоит или нет такой человек в партии - никого не касается. Но не завидую я этим людям. На мой взгляд, главное не стать проституткой, которых и в Думах, и в партиях, и во власти предостаточно.
  
  Остаётся восхититься мужеством и решимостью лейтенанта и его супруги, которые не стерпели вранья и запросто расстались с партийными билетами.
  
  Э к с к у р с и я
  
  Не в праве я давать оценку фронтовым записям автора.
  Что мы знаем о войне? - Ничего!
  Всё, что прочитано, всё, что увидино в фильмах художественных и документальных - воспринимается как второй план. Что было наяву никто не расскажет, ни опишет. Непосредственные участники событий - те, которые шли в атаки, врывался во вражеские траншеи - где они сегодня? Как пишет автор: - '... а косточки наших ребят валяются по всем лесам.'
  Единственно на что имею право, это сравнить события дней сегодняшних и тех, о которых поведано в книге. И получается, что жить мы лучше не стали. Так же влачим существование надеясь выжить как и до войны, и во время войны. Ничто от нас не зависит.
  Так же шальной случай (шальная пуля) может оборвать жизнь каждому из нас. А уж если катаклизм какой случится, то тут на власти (командный состав) уповать приходится. До сего времени не властен народ над собой. Потому, как нет народу уважения ни за историю, через которую он прошёл, ни за то как он сегодня выживает.
  
  Последняя глава книги - 'Экскурсия'.
  Можно гулять по площадям Петербурга, набережным Невы и восхищаться величием города.
  Но кончается свободное от обязанностей время и приходится возвращаться домой - в малогабаритную квартирку хрущёвских времён. Дом, где 'квартира вокруг сортира'. И где бы ты не находился, а 'тяжёлый' запах от WC тебя преследует повсеместно. Как в такую квартиру пригласить гостя из цивильной Европы? Гостя, который не обременён готовкой еды, проводя время часами у газовой плиты. Для этого есть ресторан, в котором, ты уверен, тебе не подсунут некачественную пищу, сдобренную пахучим соусом. Гостя, у которого в берлинской квартире запахи готовки еды отсутствуют напрочь. Где за фужерным столиком сидят все - мужчины и женщины не обременённые уборкой со стола посудой.
  Как же так получается, что люди проживающие в стране победившей фашизм, живут примитивней, чем те, в стране которых фашизм зародился?!
  Нет ответа.
   Нет ответа даже для тех, которые живут в городе на Неве. Городе, которым и поныне восхищаются те, которые приезжают из Европы. Европы порабощённой некогда войсками Вермахта. Порабощённой, но воспрянувшей после окончания войны.
  
  А может быть дело в самом городе? В городе, единственном на белом свете, где раз в году не бывает теней ни от кого, и ни от чего.
  Вспоминается повесть Шамиссо, про то, как герой продал свою тень дьяволу и какие беды обрушились на него после этого...
  
  Да! Пожалуй, что так! Во всём виноват дьявол.
  
  
  Июнь.2020.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"