Из всех времён года обожаю только лето. Лето представляет нам больше мобильности в жизни. Является этаким накопительным фактором для радостного прожития зимой. Это не значит, что летом мы живём безрадостно. Лето само по себе уже радость.
Да, в классической литературе мы неоднократно встречаем писательское восхищение и осенью, и зимой, и весной. Я приемлю осень и весну только тогда, когда на улице сухо, солнечно, тепло. А вот когда за окном хмарь беспроглядная, когда завывает ветер в форточке, когда, прежде чем выйти на улицу, необходимо укутываться в разные одёжки, шнуровать тяжёлые ботинки, а выйдя из подъезда, прятать лицо в воротник кургузого пальто и скукоживаться от влажного мороза - это не по мне. Всё-таки лето - есть лето и этим всё сказано.
Вспоминаю, что когда Вадику исполнилось уже(!) два годика, нам, через связи с одним работником КВД, удалось устроить его в ясли-сад. Условием для нас, для родителей, было небольшое задание - подготовить помещения учреждения для зимних условий. Чтобы не дуло из окон, не поддувало из-под дверей, чтобы батареи отопления работали на полную мощность своей теплоотдачи. Когда я осмотрел на месте весь объём работ, то понял, что ничего мудрёного в этом нет. Единственно, что мне будет не хватать, так это времени. Но со временем я научился распоряжаться - нужно посвятить его наипервейшей, стоящей перед тобой, задаче. Отпросился на работе, не скрывая того что от меня потребовали, "забил болт" на институт и, с раннего утра и до позднего вечера, занялся внедрением сына в коллектив родителей-пролетариев. Почему "пролетариев"? - потому, что всяким, там, начальникам удавалось внедрять своих детей без напряга. Или они, попросту, не сдавали своих малолеток в общественные заведения. Моя же супруга, видя, что я всё больше и больше обрастаю "хвостами" в институте, решила пойти на службу, где работала до ухода в декретный отпуск - институт "РадиоПриборостроения". Всё-таки у неё за плечами был ЛЭИС им. Бонч-Бруевича (Ленинградский электротехнический институт связи). Она шла студенческими тропами, пока её будущий муж служил на Балтийском флоте. Теперь мне предстояло сравняться с ней в образовании, но получалось это "со скрипом".
Так вот - поясняю тем, кому, еже ли, придётся заниматься всей этой немудрёностью.
1. Для того, чтобы увеличить теплоотдачу отопительной батареи, нужно лишить её
шунтовой перемычки, которая включается в трубопровод перед батареями. Там, как
правило, стоят двух-ходовые краны, но они, в процессе эксплуатации отопительной
системы, забиваются ржавчиной и горячая вода, в большей своей части, идет
мимо батарей.
Пользуясь тем, когда отопительная система не работает (летом и ранней осенью),
вы можете безболезненно раскрутить трубы, выкинуть перемычку и забитые
краны и, после этого, замкнуть трубопровод непосредственно на батарею-отопитель. На
это, если у вас руки растут оттуда, откуда и должны расти, уйдёт около часа времени;
2. Окна, лучше всего, утеплять размягчённым в тёплой воде листовым асбестом. Это
эффективнее, надёжнее и быстрее, нежели конопатить их ватой, а потом обклеивать
бумагой предварительно обмазывая её клейстером. Напомню, что в те времена в России и понятия не имели о существовании "финских" окон.;
3. Оббивать двери дерматином, с подложенной под него ватой, лучше всего на полу,
предварительно сняв ех с петель. Это получается быстрее и качественней , нежели
вы будете производить утепление, когда дверь находится в вертикальном положении.
На всё, про всё у меня ушло три дня. После чего Вадик был принят в дружный коллектив детишек-ребятишек, а я зачислен в Родительский совет, на заседании которого ни разу не присутствовал из-за нехватки времени. Так, что из Совета этого меня попёрли, чему я нисколько не огорчился. Главное, что сын был устроен, супруга вышла на службу, и наше финансовое положение обещало выровняться.
И вот, вспоминаю, пришла зима. Поскольку мой рабочий день начинался в 09.30 ( я же ещё работал в проектном институте), то отводить сына в ясли-сад приходилось мне. Я брал его на руку (в другой руке у меня был портфель с учебниками и конспектами), мы выходили с ним из дома под резкий, пронизывающий Балтийский ветер. Вадик прятал свою мордашку в мохеровый шарф, повязанный на мне, и мы шли наперекор ветру, холоду, судьбе. Шли, надеясь на светлое будущее, которого мы достигнем после окончания мною института.
Но наша героическая борьба с ветром продолжалась не долго. Вскорости у Вадика обнаружили стоматит, и он был отчислен из садика. Супруге пришлось оставить работу, а вот моя борьба за выживаемость семьи осталась при мне. Всё это происходило зимой. И я с горестью думал о том - как жаль, что в Ленинграде не бывает круглогодичного лета. Скольких невзгод на дороге жизни можно было бы избежать.
То, что "лето - это маленькая жизнь" я понимал задолго до того, как впервые услышал песню на слова Олега Митяева. В ту первую для сына зиму, мне рисовались видения, как, летом, мои самые любимые, выедут на дачу моих родителей. Вадик будет кувыркаться на лужайке перед, где одуванчики сменялись ромашками, ромашки - колокольчиками, колокольчики - клевером. Как супруга будет уговаривать его съесть клубничку с грядки, смородинку с кустика, затуманенную малинку... Ведь отчим говорил мне во все времена, что дача - это здоровье мои детей. Говорил всякий раз, когда я, будучи ребёнком, понуро шёл пропалывать грядки этой самой клубники, и кусты, ненавистных мне, смородины, крыжовника, зарослей малины. А сколько воды перетаскал я в детстве поливая огурчики, помидорчики и прочую овощь? Сколько отработал трудодней на строительстве дома с мансардой, кухни, сарая, забора... Теперь всё это вернётся сторицей моему сыну. Ведь он совсем маленький, и не может полоть, поливать, пилить, копать...
Я был абсолютно уверен, что так и будет. Ведь мать и отчим продолжали работать, и дача, практически, пустовала. А супруга моя, хоть и лишена каких-либо навыков огородничества, но, всё-таки, смогла бы следить и за участком, и за домом, и за сыном. Мне были непонятны волнения тёщи и тестя, которые "напрягали" меня съездить к родителям и получить подтверждение о возможности проживания их внука на даче, которую я считал и своей.
Купив бутылку водки, конфет для матери, поехал к родителям. Как же они были рады моему приезду. Как же они соскучились без меня. Особое удовлетворение они высказали по поводу того, что я приехал один, без "семейного хвоста". Маманя, не без нашей помощи, быстренько собрала на стол. И не на кухне, а в комнате. Мы расселись, выпили, закусили и... начались увещевания по поводу того, что я "объевреился", не уважаю своё русское достоинство, память предков... Что позволяю "ездить" на себе и, вообще, превратился в "тряпку". Эти разговоры я слышал неоднократно, но меня они "не колыхали". Разве понять им, некогда работникам ЧК, ОГПУ, МГБ и прочая, и прочая, что между мной и моей семьёй перед Богом, заключён союз на все времена...
- Слушай, отец, а ведь к тебе по делу приехал, - приблизил я разговор к цели моего появления в отчем доме.
Отчим выпрямился, как за столом президиумома, насупил брови, как делал всегда, когда разговор был ему не по душе и, мимолётно бросив взгляд на мать, сказал то, что я и ожидал от него услышать:
- Говори своё дело. Всегда рад помочь тебе. Если только это в моих силах. Сам понимаешь - старый я уже и на многое не способен.
- А многого у вас с матерью и не требуется. Лето не "за горами". Мне сына и жену надобно в пригород вывозить. Вот я и решил вас предупредить, что мы всей семьёй, на даче обоснуемся. Ты ведь сам говорил, что дача эта и для моих детей строиться. Что вы теперь на это скажете?
- Что скажу, спрашиваешь? - отчим упёрся взглядом в белоснежную скатерть и, по старой своей привычке, стал катать по ней хлебный мякиш. - А то и скажу, что я от своих слов не отказываюсь. Но тяжело нам с матерью живётся. Материальной помощи мы от тебя не ждём, а посему решили мы дачу сдать на всё лето. Всё, какой ни какой, приварок к нашей зарплате.
- Так вам что, на двоих двух зарплат не хватает? А как же мы с женой живём втроём на одну?
- Ты в еврейской семье живёшь. А евреи всегда при деньгах. Ни в жизнь не поверю, что родители твоей жены вам не подкидывают.
- Ты это брось! За свою семью Я ответчик. И то, что тёща не работает, а тесть на пенсии - тебе известно. Так что лишних денег у них нет, чтобы нам "подкидывать", как ты говоришь. Так вы отказываете нам в даче? Говори прямо, как на духу.
- Нет, не отказываем. Но согласишься ли ты жить на ней с чужими людьми, которых мы и сами пока не знаем. Вот мать у себя в КВД только на днях объявление повесила. Ждём, кто откликнится.
Мне всегда говорили, что мать, отец - самое свято, что есть у нас всех. Я этой святости никогда не чувствовал. И если заставил себя проводить Её в последний путь, то к отчиму, на проводы, я не поехал. Слишком много подлостей мне пришлось испытать от них в своей жизни.
Домой я вернулся совершенно трезвый, с понурой головой, и тяжёлыми мыслями от неразрешённой проблемы. Что-либо вразумительное объяснить я не мог, но дома меня поняли и без слов. За вечерним чаем тесть несколько успокоил меня принятым, за время моего отсутствия, общим решением:
- Не печалься, Женя. Вот подойдут выходные, поедем мы с тёщей судьбу попытать. Может нам повезёт больше, чем тебе.
Майские праздники мои родственники, жена и сын, встречали в посёлке Рощино, где им был предложен летний домик с верандой и кухней. Правда, меня за праздничным столом не было. Я, в соответствии с разнарядкой, нёс знамя нашей организации на демонстрации солидарности всех ветвей нашего социалистического сообщества. Только до сего времени мне не понятно: - Как получилось, что мне, беспартийному, доверили звание быть знаменосцем?
Пользуясь тем, что в квартире я остался один, навалился на подготовку к весенней сессии. Она начиналась, как всегда, неожиданно. Знаний для сдачи экзаменов у меня, по понятным причинам, не хватало, но я поставил перед собой целью рассчитаться со всеми контрольными работами, которые мы, заочники, писали дома. Сдать все зачёты, которые следовали после положительных оценок за эти работы, и, хотя бы, попытаться сдать то, к чему был готов минимально. Но, как я не "пыжился", а за третий курс у меня не было сдано три экзамена. С тем я и уехал на очередные сельхозработы. В какой-то мере это радовало меня.
Во-первых, наш подшефный совхоз находился всего в двадцати километрах от посёлка Рощино. Это давало возможность наведываться к жене и сыну в нерабочее время. Потом, передо мной открывалась перспектива подготовиться к сдаче осенью экзаменационных "хвостов". Да, и сама смена обстановки обещала некоторое разнообразие в моей жизни.
Пребывание в совхозе заменяло мне отпуск. При сдаче сессий я не брал справок в институте. За сессионный отпуск платили "по среднему", но не свыше ста рублей. Для меня выгоднее было половинить отпуск производственный, и получать за это чуть-чуть, но побольше, чем за тот, который полагался на сдачу экзаменов. В результате, за время обучения в ЛИИЖТе, а это около шести лет, в отпуск я никуда не ездил.
Совхоз меня встретил как долгожданного. Я, так же, как и год назад, был определён на животноводческие фермы. Работа была та же, только в этот раз мне дали помощницу из отдела автоматики и телемеханики - студенточку, только-только закончившую первый курс. Но не мог я заставить её грузить сорока литровые бидоны с молоком, таскать мешки с комбикормом, волохать "кирпичики" сена по двадцать килограмм каждый. Поэтому она ходила за мной хвостиком всё время, пока не кончился её срок пребывания в совхозе. Сам же я упросил начальника отдела командировать меня до сентября, что тот воспринял "на ура". Это потому, что от каждого отдела на сельхоз работах, постоянно должно находиться по одному человеку. Я же снимал хворобу со всех наших сотрудников, и начальника в том числе.
С Лыской мы встретились, как старые знакомые. Она признала меня сразу, как стал приносить ей по утрам остатки хлеба от вчерашнего ужина. Женщины, что работали на ферме и за скотниц, и доярками вспомнили во мне прошлогоднего мальчонку, как они выразились. Но обращались ко мне всегда уважительно - Николаич. Я для них был человеком образованным, не пьющим, не приставучим, а это служило мне авторитетностью.
Познакомился и с заведующей фермами - женщиной лет пятидесяти, всю жизнь прожившей в этом совхозе и, которая, дальше Рощино никуда не ездила. Она всё сокрушалась тем, что вот назначили её "фермершей", а она и грамоте-то не обучена. Работала всегда дояркой и не воровала с фермы, вот начальство её и приметило.
А свел нас с "фермершей" один случай. В тот день одна из "первотёлок" разродиться никак не могла. Вот "фермерша" и позвала меня помочь коровке. Я пошёл за ней следом, плохо представляя, что от меня потребуется. А оказывается, всего-то, потребовалась моя мужская сила.
Корова, которая лежала на боку в своём стойле, была к родам готова, вот только не хватало ей силушки освободиться от плода своего. "Фермерша" взяла толстую верёвку, связала на конце петлю-удавку, встала перед коровой на колени и, по локоть, засунула ей в детородный орган руку. Чуть ли не скрипя зубами от перенапряжения, что-то там сделала и, вскочив на ноги, прокричала мне: - Тяни!
Что есть силы, ухватившись за верёвку, конец которой уходил в корову, я принялся тянуть, упершись сапогом в филейную часть молодой мамаши. "Фермерша", с утробным дыханием, помогала, стоя со мной "плечом к плечу". И вот из коровки появились ножки телёночка. Потом головка, прижатая к этим ножкам. А там и весь телёночек. "Фермерша" пала перед ним на колени, приподняла головёнку новорождённого, открыла ему рот, выгребая из него какую-то слизистую массу, и, энергично, стала дуть ему в ноздри. Через пару минут, телёнок вздохнул глубоко, открыл глазоньки и, боднув, ненароком, свою спасительницу, встал на подламывающиеся ножки.
- Фу, спасли незаконнорожденного, - с улыбкой на изнеможённом лице промолвила "фермерша". - А ведь мог и задохнуться, кабы тебя под рукой не оказалось. Так, что с крестником тебя, Николаич.
Я улыбнулся, ещё не совсем поверив в реальность произошедшего и спросил:
- А почему "незаконнорожденного"?
- Так он же искусственник. Зачат от искусственного осеменения. А от такого издевательства над природой их чуть ли не половина мёртвыми рождаются. Другой раз и мать не удаётся спасти. А ты думаешь, почему у нас коровники полупустые? - Не могут коровки безотцовщину производить. А быков райком велит на мясо сдавать. План по мясу тож выполнять нужно. Иначе спишут совхоз в отстающие и не видать нам денег ни на посевную, ни на топливо к тракторам. Вот такие дела, Николаич.
После этого случая мне не раз приходилось выступать в роли крёстного отца. Вот только не мог я на ощупь связать ножки своим телятам, когда они находились ещё там, в животиках у своих мамаш. Этим делом "фермерша" занималась
В другой раз она позвала меня что-то помочь, каким-то грустным, не свойственным ей, голосом. Я без опаски прошёл с ней в телятник, где находились будущие производители коровьего племени. Посредине телятника, к столбу поддерживающем стропила, скобами был приколочен брус. Под брусом бетонный пол был вымазан чем-то чёрным. Увидав это я не придал значения не касающимся меня, деталям. Мне было интересно за чем меня позвали в этот раз.
Мы подошли к загону, в котором находились с пяток, уже сформировавшихся, бычков.
- Вон того выводи, - указав на одного из них, и протянув мне верёвку, сказала "фермерша".
Я вошёл, накинул на маленькие рожки верёвочную петлю и вывел упирающуюся, животину. Потом, так и не понимая, зачем это нужно, подвёл его к столбу с перекладиной и, следуя указаниям своей наставницы, крепко накрепко привязал голову бычка к бруску. Проверив мною исполненное, "фермерша", жестом, пригласила меня в раздевалку телятниц. У окна, на столе, стояло полбутылки мутного самогона, лежали сало, покромсанное на куски и пара огурцов, эмалированная кружка.
- Пей и закусывай, - не глядя на меня приказала женщина.
В недоумении я подошёл к столу, налил себе половину от того, что было в бутылке и, чтобы не молчать, спросил:
- А за что пить-то будем?
"Фермерша" стояла у дверей подперев плечом косяк, и глянув на меня сказала:
- Пей всё. Я не буду - печень у меня алкоголь не принимает. А ты пей и не "тяни резину". Тебе ещё работа предстоит.
Ничего не понимая, я выдохнул и приложился к кружке. Самогон оказался очень даже неплохой - не вонючий. Захрумкав огурцом, бросив в рот, отрезанный от шмата, кусок сала, спросил:
- А что делать-то надо. Может зря поила. Вдруг не получится у меня.
- Получится. А если что, так я рядом буду - подскажу. Пошли, что ли?
Мы подошли к бычку и эта женщина, которую я привык видеть всегда решительной и устремлённой, со слезами на глазах, достала, откуда-то из-под фартука, здоровенный нож, протянула мне и приказным голосом произнесла: - Режь.
Поняв для чего я тут оказался завертел головой, проблеял: - Я не смогу.
- Режь, тебе говорят, - прикрикнула на меня "фермерша". - Весь совхоз без мяса оставишь. Режь, приказываю, - и заплакала навзрыд, прислонившись к стене телятника.
Это было моё первое смертоубийство в жизни. Первое, но не последнее. В совхозе, каждую пятницу, резали по телёнку для нужд своих работников. Раньше этим делом занимался Кузя. . Но его, за дебоширство по пьяному делу, увезли в район на пятнадцать суток. Поэтому "мясодобытчиком" сделали меня.
Так, изо дня в день, проходили мои трудовые будни в совхозе "Красноозерный". Он действительно стоял на живописном берегу озера. Стоит и поныне. Я же, в то лето, сроднился с жителями этого совхоза. Очень многие здоровались со мной при встрече и я чувствовал, что они видят во мне своего человека.
И каково же было моё удивление, когда в один из дней, под конец моего пребывания в совхозе, "фермерша", глядя внимательно мне в глаза, сообщила ближе к полудню:
- Тебя директор хочет видеть. Желает познакомиться с тобой. Я тебя на своё место ему присоветовала. Парень ты работящий, непьющий, грамушный ко всему. Иди, поговори с начальством. Только сразу квартиру проси. На "потом" не соглашайся. У нас в многоэтажке есть пустующие квартиры, вот и требуй. Зарплата у тебя будет поболе той, что ты в институте своём получаешь. К тому же, прибавь, огород у тебя будет. Так, что раздумывать не стоит. Жена, как я понимаю, тож довольна тобой останется - не последним человеком в посёлке станешь, если воровать не научишься. Иди. Наш директор не всякому такую честь окажет, чтобы к себе в кабинет пригласить.
При встрече я выслушал директора, директор выслушал меня и согласился с тем, что такое дело с "кондачка" не делают. Нодобно мне с женой посоветоваться, и отпустил меня на одни сутки в Рощино.
Тихонечко, чтобы не скрипнула ни одна из ступенек крыльца, я поднялся на веранду. Посередине её стояли две составленные табуретки, на которых в ванночке, лицом ко мне сидел Вадик. Жена, стоя ко мне спиной, мыла нашего сына. Вадик узнал меня, рассмеялся в голос и, подняв сноп брызг, зашлёпал по воде ручками.
- Да, успокойся же ты, бесёнок, - стараясь утихомирить сына, произнесла супруга не подозревая о моём присутствии.
- Папа... Папа...
- Где папа, - не оборачиваясь, произнесла жена. - Папа далеко, но скоро приедет.
Сынишка, не обращая внимания на сказанные ему слова, приподнялся в ванночке и протянул ко мне ручонки. Тут жена догадалась оглянуться и, подхватив сына из воды, кинулась ко мне. Мы опять были вместе. И нам было радостно от нашей встречи.
До полуночи мы просидели с женой на крыльце, уложив сынишку спать. Нам было о чём поговорить. И наиглавнейшим в разговоре было то, как мы буде выживать в предстоящую зиму. Ведь лето, "эта маленькая жизнь", подходило к концу.