Аннотация: о любви, нежности и техническом прогрессе
В тот вечер Софья Павловна посетила бомонд не одна, а с очень симпатичным мужчиной, примерно одного с ней возраста. До этого, любимица общества отличавшаяся необычной женственностью шокирующей многих и многих мужчин, Софья Павловна появлялась на вечеринках без сопровождающих. Многие из нашего круга пробовали вступить с ней в близкие отношения, но кроме обворожительных улыбок ничто с собой не уносили. Взгляд Софьи Павловны с надменной холодностью отвергал всякого кто помышлял предложить ей дружбу и большее.
В то же время женщина эта отличалась склонностью собирать вокруг себя компании. Рядом с ней всегда собирались люди и во время общения из тесно сплочённо группки, окружавшей сидящую в кресле Софью Павловну, всегда раздавались и смех, и возгласы изумления. Но никто, и я тому свидетель, не видел её идущей по анфиладе залов под руку с кем-то из мужчин. Тем странным показалось большинству из присутствующих увидеть её в сопровождении элегантно прибранного мужчины с манерами аристократа, но на изумление хорошо сложенного.
Под слегка укороченным фраком, несмотря на белую жилетку, просматривались мускулы следящего за собой мужчины. Правильное, без излишеств, идеально выбритое лицо, чуть вьющиеся без вмешательства парикмахера волосы, холёные, но крепкие при рукопожатии, широкие ладони, мускулистые, словно у жеребца, ноги. Довершало портрет незнакомца, выпятившаяся возвышенность внизу живота, что портрет не портило, а, скорее, говорило о величии его мужского достоинства.
И этот мужчина, и Софья Павловна, были обворожительны и настолько дополняли друг друга, словно были созданы быть вместе. Понятно, что после появления его в нашем кругу, никому и в голову не могло прийти соперничать за право обладанием очаровательной женщиной.
- Знакомьтесь, господа, - прозвучал с наставительными интонациями всегда журчащий голос, и яркая улыбка осветила залу, несмотря на обилие канделябров и люстр. - Граф Лев Алексеевич Толстой. Прошу любить и жаловать.
Раздался легкий шелест аплодисментов и представительная часть начавшегося вечера была завершена. Софья Павловна стояла посреди залы напротив мужчины, который поглощал её взглядом и что-то тихо говорил. Что именно было неслышно, но то, что он говорил, было лестно для слуха женщины. Это было видно по её лицу.
Тихо, будто приглашая присутствующих к танцу, зазвучала скрипка, и зал стал наполняться полонезом Огинского. Дамы с кавалерами, а кто и с мужьями, начали покидать укромные места, где предавались светским беседам и выходили ближе к центру, который ещё раньше заняла Софья Павловна со своим партнёром. Пары кружились под чарующие звуки оркестра и каждая из них переживала своё, личное, подвластное мыслям и чувствам только двум. Но то, что чувства объединяло всех присутствующих, подтверждалось синхронностью движений собравшихся. Казалось, что они слились в одном ощущении музыки и воспарили в близости друг к другу. Но, когда мой взгляд коснулся кружившихся Софьи Павловны с графом, я понял, что такой гармонии соединившихся в танце людей не было ни у кого. Словно полёт мотыльков в стране любви и нежности привиделось мне на фоне разноцветных бабочек ведомых этими мотыльками и я почувствовал себя обделённым - ну почему я не граф?
С последними аккордами пары замедлили кружение и остановились там, где их застала тишина оркестра. Дамы, в галантном книксене, поклонились своим избранникам. Мужчины, застыв в грациозной позе вершителей судеб, склонили головы и, взяв их под руку, отправились к местам, которые покинули перед тем как окунуться в мир порхающей нежности. Зал наполнился звуком благодарных аплодисментов со стороны сидящих тут и там пожилых людей предававшихся воспоминаниями своей молодости глядя на закончившееся волшебство.
- Господа, минутку внимания, - раздался голос Софьи Павловны, которая, держа графа за руку так и не покинула центра зала. - Попросим Льва Алексеевича помузицировать. Он превосходно играет на фортепиано. Попросим, господа.
Раздались аплодисменты. Причём было заметно, что дамы из числа сверстниц Софьи Павловны, аплодировали не очень охотно.
Граф, склонив в благодарности голову, нисколько не жеманничая, подошёл к роялю стоящему чуть в стороне от центра залы. Откинув фалды фрака, сел на вращающееся кресло и, словно к женщине прикоснулся к инструменту.
Изящный корпус из красного дерева теплого насыщенного тона, инкрустированный перламутром, тёмное золото педалей. "Знаменитый Стейнбах", роскошный и элегантный. Мне показалось, что граф не проявил никаких усилий, открывая крышку. Она, словно сама обнажила перед ним сияющие белизной с вкраплением чёрного агата клавиши. Мягко, словно на обнажённую грудь дамы, опустились холёные пальцы рук и инструмент наполнил звуком Маленькой ночной серенады Моцарта зал, поглотив внимание присутствующих.
Софья Павловна, не считаясь с глубоким вырезом корсета, склонилась над роялем. Взгляд, который поглощал графа, говорил о необычайном экстазе, который она ощущала в тот миг. И снова внутренне я застонал от невозможности быть похожим на графа хоть отдалённо, который последние аккорды произведения исполнял, глядя на свою женщину взглядом полным любви.
Экипажи, стоящие ровными рядами у дворца княгини Кшесинской, разъезжались, увозя именитых людей по домам. Софья Павловна и граф, задёрнув занавески кареты, проследовали в сторону Невского проспекта. Улицы были пусты и вскоре они подъехали к окрашенному красным особняку расположенному рядом с Аничкиным мостом. Экипаж, шурша резиной колёс, под аккомпанемент цокающих копыт породистых лошадей, растворился в Петербургской ночи. Швейцар с поклоном отворил хозяевам двери и те вошли в ярко освещенное фойе.
Поднимаясь по мраморной лестнице, полуобернувшись к Льву Алексеевичу, Софья Павловна произнесла томным голосом:
- Милый, не закрывайся. Я приведу себя в порядок и приду в гости. Надеюсь, что возражений с твоей стороны не последует.
На лестничной площадке они расстались и пошли каждый в свою спальню.
Под утро, придя в себя от ночных экстазов с любимым человеком, Софья Павловна поднялась, накинула на плечи пеньюар и подошла к манекену, на котором покоился фрак графа. Достав из визитного кармашка карту с программным обеспечением, вложила её в кассету на подзарядку и счастливая как никогда, отправилась к себе.
На пышной, измятой в любовных утехах, постели лежало то, что некогда представляло собой графа Льва Алесеевича Толстого. Теперь он понадобится только под вечер.