- Нам нужен на время мужчина без вредных привычек, в Воронеж.
Кто ищет? Крутая дивчина, которую ты если тронешь
В мученьях погибнешь, рыдая. И-я-а-а! услыхав напоследок.
И мама её молодая - дуэт молодых людоедок.
Накормят помощника дамы и пением отдых украсят.
Творятся вокруг одни драмы - сей отдых небезопасен.
В то лето я, как и всегда по жизни, промышлял случайными подработками. Безделье тяготило меня. Тяготило больше чем отсутствие денег, крыши над головой, одиночество. Целыми днями только тем и занимался, что неприкаянно слонялся по Интернету, который пестрел информацией о появившемся в городе маньяке ворующим людей. Людей этих искали и МЧС, и отряды полиции, и волонтёры разных мастей, но те, как будто, 'в воду канули' - сведений о том, что кого-то нашли, не поступало. Эта информация выглядела как очередная 'утка', выпущенная в свет, дабы хоть чем-то развлечь народ развратившейся в обывательской повседневности. Меня не покидала надежда найти развлечение, соответствующее эрудиции, интересам наработанными годами. И вот однажды на глаза попалось объявление:
" Две женщины, мама и дочка, приглашают мужчину
без вредных привычек, для временного проживания в воронежской области.
Гарантируем общение по интересам, стол, крышу над головой.
В обязанности мужчины входит посильная помощь
по восстановлению дачного участка, дома и
адекватное восприятие совместного пребывания".
Далее следовал адрес, куда надлежит обращаться. Он находился неподалёку от места моего лежбища этой ночью. Приведя себя в порядок, оглядев всего в зеркальной витрине супермаркета, отправился на собеседование. Предложение меня вполне устраивало, если бы не одно "но" - женщины. Этих особей человечества я недолюбливал. Было в них столько коварства, столько внутреннего эгоизма, "второго дна", что они вполне подходили бы на роль Змия-искусителя. А у меня, "за плечами" прожитого, и так было предостаточно всяческих грехов. Я был ими перенасыщен и добавлять новых не хотелось. А тут женщины. И сразу две.
Шоссе Москва-Воронеж было с вполне приличным покрытием. И сутолоки автомашин не ощущалось. Это позволяло держать среднюю скорость хозяйкиного Форд-Транзита около девяноста километров в час. Я рассчитывал, что если не вечером, то в самом начале ночи мы будем на месте.
Однако моим расчётам не суждено было сбыться. Отъехав от Москвы не более чем на три часа, хозяйкина дочь - Наташа, велела остановить наш грузопассажирский микроавтобус в придорожном лесу. Аккуратно преодолев кювет и неширокую полосу отчуждения дороги, я выехал на полянку очень даже симпатичную для отдыха.
Женщины вышли на природу и, как малые дети, начали гоняться друг за другом с визгом, индейскими подвываниями, явно выражая свою удовлетворённость окружающим. На меня они не обращали внимания. Воспользовавшись этим и, закурив сигарету, пристроился прямо на траве, прислонившись спиной к кузову автобуса. Мне тоже было хорошо от окружающего мира - тепло, птички поют, стрекочут кузнечики...
- Всё, доча! Всё! Устала. Хватит беситься. Загоняла, - тяжело дыша, промолвила Алёна Алексеевна, рухнув на траву неподалёку от меня.
Алёна Алексеевна была моей хозяйкой на время. Время это не было определено устной договорённостью о совместном пребывании со мной в качестве "мужчины на час". Я должен быть свободным в выборе средств при исполнении всех её просьб, поручений. Ничему не удивляться и чувствовать себя "как в семье". За исключением одного: - Даже в мыслях не держать помыслов на близость с ней или с дочерью!
Меня это вполне устраивало. Потому, как я уже давно привык "голове своей руками помогать". А интимная близость с женщинами, настолько мне приелась, что потребностей, как и радости от неё, я не испытывал. Меня даже коробило, порой, от запаха женского тела.
- Натка, цветочек мой аленький, не пора бы нам и подкрепиться? - отдышавшись, произнесла хозяйка. Я понял это, как руководство к действию. Затушив чинарик в земле, поднялся, подошёл к Фордешнику, открыл задние двери салона. Там, у перегородки с пассажирским салоном стояла большая коробка, на которой было написано - "Продукты". Подтащив её к себе, поставил на землю.
- Мамулечка, я шашлычков хочу. Ты не будешь возражать?
- Нет, что ты, родная. Шашлычки на природе это очень даже здорово, - ответила хозяйка и, уже обращаясь ко мне, спросила:
- Евгений Николаевич, вы против шашлыков не возражаете?
- Нисколько. Обожаю шашлыки на лоне природы. Но для шашлыков нужны дрова, угли. А топора у нас с собой нет. А из прутьев угли не получатся. Так, что...
Не дав мне договорить, Алёна Алексеевна повернулась всем телом к дочери, и полушутейно скомандовала:
- Доча, марш за дровами.
Натка огляделась по сторонам, и выискала взглядом сухостойную берёзку стоящую невдалеке от полянки. Мягким, по спортивно упругим шагом подошла к ней, остановилась как бы в задумчивости и... Громкое "И-я-а-а!" разнеслось над лесом. Вместе с кличем, берёзка, в мою руку толщиной, рухнула на землю, словно срубленная топором.
Как, каким образом удалось этой девчушке свалить дерево - я так и не понял. Ввидел только, что она подпрыгнула на месте, развела в стороны ноги, будто собиралась приземлиться "на шпагат"... Но девчонка стояла, берёзка лежала, а я сидел и ничего не мог понять.
Вытащив берёзку из зарослей ельника, Наталья подошла к нам. Не обращая внимания на моё изумление, обломала тонкие ветки и, сложив их кучкой, произнесла обычным голосом:
- Надеюсь, разжечь костёр вы сможете?
Чуть замешкавшись, достал из нагрудного кармана зажигалку, запалил ветки. А Натка... Натка, приняв стойку штангиста, расположила у себя на коленях берёзку и, всё также, с утробным "И-я-а-а!" начала "рубить" ребром ладони ствол на ровные полешки.
Я никогда не жаловался на здоровье. Силушкой природа не обделила. Но то, что вытворяла эта соплюха, повергло меня уже не в удивление, а в ужас. - "Не дай Бог встать у неё на пути..."
Уголья, чуть потрескивая, без дымно источали жар, над которым, шипя, подрумянивались шашлыки, нанизанные на металлические шампуры захваченные из дома. Рядом стояли бутылки с этикетками "The Coca-Cola Company". Бутылки были явно из-под этого приторно сладкого напитка, которого я "терпеть ненавидел". Вот и сейчас никак мог взять в толк - как можно запивать жареное мясо лимонадом. Но я молчал. Молчал и не поинтересовался даже - что за мясо жарит Натка. Мясо было бледно-розового цвета, нарезано большими кусками, и волокна у этих кусков были необычно тонкие. Это было явно не баранина, не свинина и, уж конечно, не говядина. Всякой скотины в своей жизни съел не одну тушу. А эти шашлыки... источали такой чарующий аромат, что я постоянно сглатывал слюну от предчувствия скорого наслаждения.
Не дав мясу пропечься, Натка раздала каждому по два шампура. Всё так же без слов, без компанейского "Приятного аппетита", впилась своими крепкими, белыми как жемчуг, зубками в крайний кусок. По-моему она даже не утруждала себя разжёвывать куски. Она кусала и глотала зажмурив глаза от удовольствия. Время от времени прикладывалась к открытой бутылке Coca-Cola. После каждого глотка губы её окрашивались в тёмно-красный цвет, и такая же тёмно-красная дорожка стекала у неё по подбородку. Ната брала бумажную салфетку, элегантно вытирала нежный ротик, а салфетку бросала в костёр. С таким же вожделением поедала шашлыки и Алёна Алексеевна. Правда она не делала это так торопливо, а тщательно разжёвывала каждый кусок. И к Coca-Cola прикладывалась не столь часто.
Наблюдая эту эпическую картину, я не стал оттягивать удовольствие и последовал примеру своих хозяек. К моему удивлению мясо, хоть и не пропечённое, оказалось мягким и приятным на вкус. Правда, совершенно не солёным. А для меня мясо без соли, что жизнь без риска, хоть и говорила моя последняя любовница Раиса Ивановна, что "соль - это белый яд".
Дабы не показывать неудовлетворения от пищи, я вытащил из коробки с продуктами пару помидорин и, густо их посолив, стал догонять женщин. В конце трапезы открыл для всех бутылку BonAqua - Coca-Cola и мы почувствовали себя удивительно счастливыми.
Выкурив послеобеденную сигарету, откинулся навзничь и отдался созерцанию небесной голубизны. Думать ни о чём не хотелось. На душе было хорошо и спокойно. Так хорошо, как будто нашёл среди этих женщин свой дом и уют на всю оставшуюся жизнь.
Как и всякое удовлетворённое существо, до кошек включительно, Натка, утопая в зелени травы и глядя в синь небосвода, замурлыкала:
Какое небо голубое,
Мы не сторонники разбоя:
На дурака не нужен нож,
ему немного подпоешь -
И делай с ним, что хошь!
Лап то бу ди дубудай, лап то бу ди дубудай...
Пока живут на свете дураки,
Мы прославлять судьбу свою должны! -
Пела она, ничуть не стесняясь отсутствием голоса.
Не сговариваясь, порешили остаться на этой чудной полянке до утра.
Тишина, пенье птиц, чарующий аромат леса - всё говорило о том, что жизнь прекрасна, и надо пользоваться каждой такой возможностью, которую она тебе представляет. На ужин, не без помощи Натки, доели шашлыки и стали укладываться спать. Женщины расположились в грузовом салоне Фордешника, закутавшись в спальные мешки. Я же предпочёл остаться на природе, под открытым небом.
Уснул сразу. Тишина леса, чуть нарушаемая проезжавшими по трассе машинами, убаюкала меня, и спал я без сновидений. Только под утро, когда прохлада заставила посильнее укутаться в спальник, сквозь сон, слышал воинствующее: -И-я-а-а! Но, не придав этому значения, и не позволяя себе пробудиться, снова погрузился в такой блаженный сон, который приходит только на природе.
Проснулся, когда солнце освещало своими косыми лучами ельник. Осознав, где нахожусь и своё новое качество в жизни, быстренько поднялся. Попрыгал на месте, согреваясь после утренней прохлады. Скатал спальник и решил сходить "в кустики" по малой нужде. Тщательно смотря себе под ноги, разглядел совершенно непонятный след на траве. Будто что-то проволокли здесь несколько часов назад. Вечером ничего такого не было. Это я точно помню, так как именно в эту сторону я ходил перед сном. След упирался в ровно опиленный пень, начавший уже трухлявить. Опил пня был покрыт бурыми пятнами напоминавшими кровь. Будто кто-то разделывал на нём свежее мясо. Но если это и была кровь, то было совершенно непонятно, откуда она здесь взялась.
Справив нужду, не утруждая себя вопросами, вернулся на полянку и принялся разжигать костерок из оставшихся с вечера дров. Нужно было вскипятить чаю к подъёму моих милых хозяюшек.
Женщины не заставили себя ждать. Двери в Фордешнике отворились, и пред моими глазами предстала Алёна Алексеевна - вся такая свежая, ухоженная, юная лицом и телом. За ней, явно не выспавшись, как будто отработала ночную смену, выползла Наталья. Они, словно поменялись образами, мать и дочь - настолько разительная перемена произошла с ними под утро.
В немногословии попив крепко заваренный напиток, прибрали за собой полянку, расселись в микроавтобусе. Впереди предстояло преодолеть путь до Воронежа и ещё чуть-чуть - в одну из деревень его пригорода.
Ровная, как стрела, дорога стремительно пропадала где-то позади. Там, где остались мрачные болота с гнилостными деревьями, вызывавшими тревожное видение лесных призраков. Впереди нас встречали пейзажи один краше другого. Постепенно леса сменились лесостепью, а ближе к Воронежу деревья и вообще стали попадаться изредка. Степь здесь входила в свои права. И от обзора дивного, от зелени степной, от бескрайней дороги, уходящей в небосвод, душе хотелось радоваться.
Деревня, где моя хозяйка прикупила себе дом с палисадником, была небольшая. Проехав её насквозь, я насчитал два десятка домов. Наш дом был крайним - на отшибе от деревенского массива. Почти у околицы, обозначенной здесь жердевым заборчиком.
Натка, проспавшая всю дорогу, выскочила из салона, подбежала к такой вот жердине и, оставаясь верной себе, с кличем "И-я-а-а!", подкинула её ногой, тут же поймав руками. Встав с ней наперевес, как мужик с оглоблей, улыбкой пригласила нас проехать к дому. Всё! Это был конец нашего путешествия. Мы - дома. Можно было разгружаться и знакомится с хозяйством, которое именно мне предстояло привести до состояния потребного Алёне Алексеевне.
Хозяйство было отменным. Здесь с издавна росли фруктовые деревья - яблони, груши, слива, вишня... Был огород, кусты крыжовника, смородины... Но всё это было настолько не ухоженным, настолько запущенным, что я обрадовался, видя во всём этом плодотворное занятие для себя, как для мужика.
Были здесь и сарай под скотину, и погреб слегка обрушенный. Был и ледник для хранения мяса летом. Но больше всего меня вдохновила изба - настоящая русская, с печкой на все четыре комнаты и кухню.
- Да-а-а, - сказал сам себе. - Здесь я с удовольствием поживу в обществе двух таких прекрасных дам. И докажу им, что не перевелись ещё мужики на Руси. Что они не прогадали, взяв меня к себе на содержание. Здесь есть к чему приложить и руки, и соображалку. Можно считать, что мне опять повезло в жизни.
Если что меня и удивило в увиденном, то это одна странность - сарай, изба, погреб не имели штатных запоров. Оно и понятно - в деревне все и всегда на виду. Здесь воровать, хулиганить на чужом подворье недопустимо. Но почему, ледник у хозяйки на запоре. Вот и петли у люка, и пробой - всё новые, недавно установленные. Правда замок ерундовский - такой и гвоздиком открыть не проблема. Надо будет подсказать хозяйке и замок заменить.
Под вечер, в поздние сумерки, мои женщины пропали куда-то. Я, сперва, и не заметил их отсутствия, увлёкшись рецензированием статьи одного из писателей Петербургского Самиздата. Но чем гуще спускались сумерки за окном, тем тревожней становилось мне за своих девчонок. Достав сигарету, отложив в сторону рукописи, вышел на крыльцо. - 'Боже мой! - до чего же хорошо вокруг... Но где девки мои? К соседям, что ли пошли? А почему меня не позвали?'
Обойдя избу, я вышел на хозяйственный двор и увидел, что деревянный люк в ледник открыт. Из горловины люка, чуть заметной аурой, пробивался свет. Подойдя к леднику, понял, что девчонки там. Вот только что они делают? Уже хотел окликнуть их, как вдруг услышал голос Алёны Алексеевны:
- Быстрее верёвку вяжи. Мне же тяжело держать такого борова. И как только ты справилась с ним? В нём же весу больше центнера.
- Как справилась, как справилась? Просто справилась. И-я-а-а! - и он уже не дышит. Труднее его было к пню перетащить, кровь в бутылки слить, да кости переломать, чтобы он в коробку поместился. А этот, твой работничек, всё ворочался, ворочался во сне. Будто ему муравьи спать не давали. Но ничего - управилась. Нам этого мужика надолго хватит.
- Нет, Ната, не хватит. Ежели на троих, с работничком нашим, то от силы на месяц. А потом, что делать будем? Здесь от трассы далеко. Шофера не останавливаются как вчера у лужайки. Может, из местных кого оприходуем, а?
- Местных, это только в крайнем случае. Они здесь все друг дружку знают. А вот работничек твой нам подойдёт. Его никто не хватится. Он-то - "перекати-поле". Его искать не будут.
- Жалко мне Евгения Николаевича. Он, по всему видать, человек хороший. Да и стар он, чтобы его на мясо пускать.
- Может и старый, но зато упитанный хорошо. С него и мясо впрок пойдёт, и мыла наварить можно. У него только на пузе килограмм пять сала будет. А работничка себе ещё найдёшь. В последний раз, что ли в отпуск собрались?... Ну, всё - завязала верёвку крепко. Никуда не денется наш "шашлык". Давай вылезать скорее, а то замёрзла в этом леднике. Иди вперёд - я посвечу.
Услышав всё это, я ещё не мог понять, о чём и о ком шёл разговор. Третьим, каким-то, чувством осознал, что не надо, чтобы меня видели здесь. Тихой рысью вбежал в избу и сел за стол, как ни в чём не бывало. Через пять-десять минут пришли мои девчонки с раскрасневшимися, как с мороза, лицами. Увидев меня за столом, Алёна Алексеевна вздохнула облегчённо и сказала:
- Давайте пить чай.
Ночью, никому не сказав ни слова, я, неслышно, вышел из избы и отправился в сторону шоссе Москва-Воронеж. Под утро, поймав автостопом фуру, следующую в Петербург, почувствовал себя в безопасности. А ещё через двое суток, подменяясь с водителем за рулём, был уже дома. Дома , в нелюбимой, а потому и заброшенной, отдельной трёхкомнатной квартире.
Отдохнув и от дороги, и от переживаний связанных с ней, под вечер включил компьютер. Первое, что меня приятно удивило, это отсутствие сообщений о пропаже людей. А Самиздат встретил меня как старого друга. Я сразу переключился на конкурсы, потому, что только в них находил удовлетворение. Мне на глаза попался конкурс "Антология Ужасов", который приглашал принять участие. Подумав, вспомнив обо всём, что со мной произошло в эти дни, написал и отправил рассказ в номинацию.
Мне бы очень хотелось, чтобы мои товарищи по СИ и по конкурсу ничего не придумывали, а писали всё из жизни. Ведь жизнь такая замечательная штука.