Аннотация: Прочитал в работах одного учителя, что доброта может поставить на путь истинный любого неуправляемого ученика.
Любимой сестрёнке посвящается
Подрастают наши младшие сестренки,
Незнакомые ребята ходят к ним,
И стоим мы, незаметные, в сторонке,
Чуть ревниво за сестренками следим.
(Вадим Мулерман)
Это случилось в посёлке Возрождение, затерянном в бескрайних степях Саратовской области. В том самом посёлке, куда Егор попал будучи отчисленным из школы города Ленинграда. Отчислили его частично за неуспеваемость, частично за "хулиганку", а, скорее всего, потому, что надоело возиться с неуправляемым школьником.
Было тогда Егору пятнадцать лет.
В один из декабрьских вечеров он, с приятелями, возвращался из сельского клуба, где показывали кино про любовь. Любовь кого, к кому - этого в памяти Егора не сохранилось. Вечер прошёл, ну и ладно.
Проходя мимо барака, в котором проживали братья Таюшевы, друзья услышали залихватские звуки гармошки, под которые горлопанили явно нетрезвые люди.
- У Шурки с Витькой день рождения сегодня. Гуляет народ, - сказал Витька Непочатых как бы между прочим.
- Давай зайдём? - предложил Егор. - Может и нам поднесут. Я бы самогоночки хлебнул.
- А тебя приглашали? - остановившись с удивлением спросил Витька.
Все они были однокласниками. Учились в одной школе, что находилась в пяти километрах в Рабочем посёлке. Считали друг друга друзьями. Если бы не закидоны, которые устраивал время от времени Егор.
- Вы как хотите, а я зайду поздравить близнецов. От выпитого мною стакана не оскудеет их праздничный вечер.
Егор направился к дверям барака. Витька сплюнул в сердцах и скомандывал Борьке с Вовкой : - Пошли по домам!
Утром, если бы не мачеха, Егор точно проспал бы в школу. С трудом поднялся, кое как сполоскнул морду холодной водой, поковырял вилкой в макаронах с мясной подливой и, зевая, проклиная всё и всех, вышел на улицу.
Ни Витьки, ни Борьки с Вовкой на перекрёстке не оказалось.
- Ушли, - понял Егор и нехотя поплёлся в Рабочий посёлок в надежде, что в голове прояснится, и он вновь обретёт радость от жизни.
На первый урок - география, он опаздал.
- Не велика потеря, - подумал Егор, который предмет этот "терпеть ненавидел". - Пойду в лавку. Куплю портвейшку и поправлю здоровье.
Как решил, так и сделал. Чуть было на урок литературы не опаздал и поставил себя этим в затруднительное положение: - Как выпить, чтобы училка не заметила?
Залез под парту, отфуфырил бутылёк и, прямо из горла отхватил треть кисловатого, с горчинкой, портвеша. Он бы и дальше оставался в уютной и спокойной обстановке, но неожиданно для себя услышал: - К доске пойдёт Грошев.
Нехотя вылезая, Егор промолвил недовольно: - А что Грошев? Всегда Грошев. Что я вам дорогу перешёл?
- Не ворчи, а иди и читай "монолог Фамусова". Ты с прошлого занятия остался должником.
Егор, чувствуя, что его начинает покачивать, нетвёрдой походкой вышел к доске. Развернулся, стараясь пошире раставить ноги и, нарочито, стараясь оттянуть время расправы над собой, спросил: - Что читать? Фамусова, что ли?
- Его. Его родимого. И не тяни нам время, - промолвила училка, глядя в окно на заснеженную степь.
- Это запросто, - сказал Егор и, став в театральнуя позу, выствив одну ногу вперёд, и как Пушкин, протянув руку, начал читать:
- Петрушка, вечно ты с обновкой,
С разодранным локтем. Достань-ка календарь;
Читай не так... - это, как его, напрягшись замямлил Егор, вспоминая слово.
А, вспомнил: ... - как пономарь, *
А с чувством, с толком, с расстановкой.
Лидия Григорьевна, учитель литературы с тридцатилетним стажем, почувствовав недоброе, "вернулась" в класс и подошла к Егору принюхиваясь.
- Грошев, так вы пьяны, - промолвила она в испуге вытаращив глаза. - Как? Как вы посмели?.. Кто вам позволил?..
И спрятав лицо в ладонях, вздрагивая плечами в рыданиях, бросилась из класса.
Егор ещё не успел руку опустить выходя из театральной позы, как дверь с грохотом отворилась и в класс вошёл директор Павел Иванович в сопровождении Игорёши - завуча и классного руководителя - учителя труда, или просто - трудовика.
На мгновение остановившись, не вынимая из-за спины рук, директор, играя желваками, произнёс: - Следуй за мной.
И, тут же развернувшись, вышел сквозь строй вовремя расступившихся сопровождающих.
Егор стоял расхристанный и понурый в кабинете директора школы и ни о чём не думал. Ему было глубоко безразлично, что сейчас произойдёт - выгонят, поставят на вид или влепят пару за поведение.
Хотя пара автоматически предписывает исключение.
Директор, которого все ученики с любовью называли Павлуша, сидел за столом набычившись глядя в лист бумаги лежащим перед ним. Рядом, опершись на указку, сидел завуч - Игорёша. Трудовик, словно подчёркивая, что он из другой компании, стоял у дверей опершись на косяк. Был он из деревенских, специального образования не имел и как примазался к школе было непонятно. Вот этим "непонятно" он и вызывал у Егора брезгливость.
Павлуша с Игорёшей вообще были ему безразличны - им нужно своё, а Егору ничего было не нужно. Пустота окутала его всего. Вязкая, тягучая пустота от которой могла его освободить только Иолла Павловна - учитель по истории, которой, не зная почему, Егор доверился с начала учебного года. Не сразу, но доверился - само как-то получилось.
- Ну, что с тобой делать будем, Грошев? - так и не отрывая взгляда от пустого листа, промолвил директор. - Ты понимаешь, что за пьянство во время урока тебя исключать из школы надо? Что делать-то будешь, когда окажешься без друзей, товарищей? Один - без школы?
Егор молчал как партизан на допросе. Молчали и трудовик с Игорёшей.
Не дождавшись ответа Павлуша обратился к завучу:
- Игорь Анатольевич, готовьте приказ об исключении ученика восьмого класса Грошева из наших рядов. Сегодня и зачитаем на школьной линейке во время большой перемены. Пусть катится. Пусть прочуствует, что значит оказаться вне коллектива, вне друзей, товарищей. Мы без него обойдёмся. А вот обойдётся ли он без нас?
- Иди, Грошев. И не вздумай сбежать. Буду расценивать это как трусость с твоей стороны.
- Трусом никогда не был, - буркнул тот и резко повернувшись, хлопнув дверью вышел из кабинета.
Коридор встретил Егора тишиной, которая бывает, если только, на кладбище.
- Теперь целую неделю будет тихо, - подумал Егор. - Томка с Ленкой в школе, родители на работе... Хочешь спи, а хочешь "Айвенго" читай. Ну, чем не жизнь?!
Большая перемена была после третьего урока. Обычно ребятня высыпала на улицу и швырялась друг в дружку снежками. Доставлось и прохожим. Швырялись до тех пор, пока медный колокол в руках сторожа Семёныча не зазывал всех в классы.
Но, странное дело, в этот раз колокол не зазвучал когда урок закончился. Нина Яковлевна, взглянув на часы, произнесла со всей строгостью в голосе: - Выходим по одному и строимся в коридоре на школьную линейку.
Все уже знали зачем и вопросов к учительнице не прозвучало.
- А ты, Грошев, оставайся в классе. Выйдешь когда тебя позовут, - добавила она и ушла притворив за собой дверь.
Егор, не вставая из-за парты, процедил сквозь зубы: - Да пошла ты... И уставился в окно.
Слышно было как по барачному коридору кто-то пробегал и суетное движение в нём тревогой передавалось в сознание оставленного всеми ученика восьмого класса.
Потом кто-то крикнул: - Директор идёт! И перешедший на фальцет голос Игорёши: - Школа, стройся!
Дверь в класс отворилась. Вошёл трудовик и, как надзиратель из зоны, в которой Егор провёл половину лета перед тем как начался учебный год, произнёс: - Следуй за мной!
Егор вышел гордо подняв голову и держа "руки за спину". Сам себе он казался Олегом Кошевым, которого через мгновение сбросят в шахту. На самое дно. Дно жизни, которая Егору не задалась.
Прошагав между двух шеренг комсомольцев, пионеров, октябрят, участвующих в судилище, он подошёл вплотную к Павлуше и смотрел ему в лицо улыбаясь. Тот стоял в конце строя как палач перед казнью. Только в руках у него был не топор, а лист бумаги с приговором об отчислении Егора из школы.
- Школа, сми-и-ирно! - скомандывал директор.
- Стань рядом, - с железом в голосе произнёс палач.
Некоторое шевеление в рядах и... Мёртвая тишина повисла над всей школой. Егор смотрел вдоль шеренг обступивших его с двух сторон и взглядом искал Леночку, самую любимую на свете из всех людей, - сестрёнку, с которой познакомился приехав из Ленинграда в посёлок, где свершается последнее судилище в его жизни. Она ещё не знала, что натворил её брат. В поисках сестрёнки он не слышал, что зачитывал директор. Последние слова, которые долетели до него из далека, были:
- ... отчислить из школы.
А дальше... Дальше истеричный крик наполнивший корридор, заставивший вздрогнуть и учеников, и учителей, которые стояли каждая перед своим классом.
- Не-е-е-ет!! Не-е-ет!..
Из строя четвёртого класса, вырываясь из чьих-то рук, выскочила Ленка и, рыдая во весь ребятёночий голос кинулась к Егору.
Никто не смел её остановить и она, добежав до брата, кинулась ему в ноги, обняла за колени и, рыдая, повторяя одно: - Егорушка... Егорушка...
Егор не выдержал. Поднял сестрёнку на руки и нырнул в ближайшую дверь какого-то класса. Ленка, порываясь что-то сказать, обняла его и рыдала целуя и целуя лицо отвергнутого человека.
В класс вошла Иолла Павловна держа вруках пальто убитых горем детей.
- Идите домой, - сказала она и стала помогать Ленке одеваться.
Дойдя до своего посёлка, свернув на улицу, идущую к дому, Ленка остановилась и, не глядя на брата, сказала: - Не пойду домой. У Щегольковых побуду. А ты иди. Иди и сделай что обещал.
Вернувшись в школу Егор постучался в учительскую, вошёл и, оглядев всех присутствующих, сказал не уступая Павлуше в жёсткости слов и интонаций:
- Простите меня. Ничего подобного больше не повторится.
Повернулся и вышел не закрывая за собой двери.
На следующий день, по накатанной в снежной степи дороге, они шли в школу держась за руки. Ленка щебетала что-то заглядывая в лицо брата и пританцовывала заливаясь смехом.