Авт. В. Дуванский
Царевна -лягушка

 
Cкоро ночь, ложись-ка спать,
ждет тебя уже кровать,
а я рядом посижу, 
тебе сказку расскажу.
В этой сказке говорится...
Далеко, за семь морей
жили-были царь с царицей,
трех растили сыновей.
За неделей шли недели, 
быстро годы пролетали, 
оглянуться не успели -
сыновья большими стали.
И созвал однажды царь
сыновей к себе в светлицу
и сказал: "Уже я стар,
вам, сынки, пора жениться.
Скоро лягу я в могилу,
но увидеть был бы рад 
ваших деток, сердцу милых, 
дорогих моих внучат".
Старший сын сказал: "Согласен!"
А потом добавил он:
"Но пока, отец, не ясно, 
где искать нам наших жен".
"Вы должны в открытом поле
по стреле пустить на волю, 
где стрела чья упадет, 
каждый там судьбу найдет".
Братья низко поклонились,
каждый взял стрелу и лук,
и тотчас пойти решились
на большой зеленый луг.
Зазвенела тетива, 
Полетели птицы-стрелы
Высоко, где синева, 
Далеко за сосны-ели.
Сына старшего стрела
на боярский двор упала, 
среднего - на двор купца, 
а у младшего, Ивана, 
долго по небу  гуляла
и куда-то запропала.
Предстоит ему дорога -
есть начало, нет конца.
День-другой Иван в пути,
есть и пить давно охота,
дальше некуда идти -
перед ним лежит болото.
Чуть поближе подошел, 
глядь - торчит стрелы макушка.
Вот она! Нашел! Нашел!
Рядом с ней сидит лягушка.
"Эй, болотная кукушка,
будь добра, стрелу верни!"
И в ответ ему квакушка:
"Вот она, Иван, возьми.
Но услуга за услугу - 
ты возьмешь меня с собой, 
стану я тебе подругой,
верной, любящей женой".
"Как тебя мне в жены взять?
Засмеют ведь, коль узнают!"
А лягушка: "Что ж, видать,
у тебя судьба такая".
Пригорюнился Иван, 
поник буйной головой,
посадил ее в карман
да поворотил домой.
Вскоре царь сыграл три свадьбы,
угощение рекой,
вот и нам там побывать бы, 
да уж больно далеко!
Три дня гости пили-ели,
танцевали, песни пели,
среди всех грустил один
только младший царский сын.
Вот прошло немного дней, 
вновь зовет царь сыновей
и дает такой наказ:
"Скоро будет бал у нас, 
так с царицей мы решили,
срок до завтрашнего дня, 
чтобы ваши жены сшили
по рубашке для меня".
Братья молча поклонились
и, нахмурив лоб заботой, 
по домам заторопились,
чтобы женам дать работу.
Вот пришел Иван домой, 
есть не хочет, спать не может, 
а лягушка: "Бог ты мой,
что тебя, мой муж, тревожит?"
А Иван ей: "Так и так,
сделал я с тобой промашку,
ты должна - не знаю как, 
сшить к утру царю рубашку".
"Ладно, Ваня, не тужи,
за окошком ночь темнеет,
ты пойди-ка полежи -
утро ночи мудренее".
Спит Иван у теплой печки, 
а лягушка скок-поскок, 
добралася до крылечка, 
перепрыгнула порог.
Шкурку сбросила ретиво,
(в сказках часто чудеса),
из лягушки некрасивой
стала девица-краса.
В кружевах белее пены,
в украшеньях драгоценных,
кто увидит, тот не зря
сразу скажет: "Дочь царя".
Вот она, притопнув ножкой,
трижды хлопнула в ладошки, 
да на небо посмотрела
и тихонечко запела:
"Мамки-няньки, собирайтесь,
и  к работе снаряжайтесь
нужно вам рубашку сшить
чтоб мог царь ее носить!"
Тут примчались нить с иголкой 
шить рубашку и как только
солнцем брызнула заря,
был готов заказ царя!
Вот Ивану встать пора, 
скачет по полу лягушка,
все сегодня, как вчера,
только что там, у подушки?
Развернул - глазам не верит -
Ай, жена, ну, молодец!
Взял рубашку, хлопнул дверью
И помчался во дворец.
В этот час от больших братьев
царь подарки принимал,
старшего вернул обратно
и при этом так сказал:
"Правды некуда девать, 
но рубашки в этом роде
лишь на чучел надевать,
что на нашем огороде.
В этой можно только в баню,-
так он среднему сказал, -
а теперь, ану-ка, Ваня,
что с тобой нам Бог послал?"
Развернул - и начал ахать:
"Как же так, не может быть!
Эту царскую рубаху,
только в праздники носить!"
Старший среднего толкает
И на ухо говорит:
"Разве в жизни так бывает,
чтоб могла лягушка шить?
Наши жены зря старались,
а его, видать, хитра,
зря над младшим посмеялись,
что ж, пойдем, домой пора".
Пролетело пару дней,
вновь зовет царь сыновей,
с трона царского встает
и такую речь ведет:
"Вы, сынки, меня простите,
но без вас мне жить невмочь,
как вы спите, что едите,
может, чем смогу помочь?
Кстати , завтра подадут 
мне заморский славный чай,
пусть-ка жены испекут
мне наутро коровай".
С сыновьями царь общался,
узнавал об их заботах, 
потом с каждым попрощался
и уехал на охоту.
Гнет царевича кручина, 
Вновь лягушка: "Бог ты мой,
что случилось? В чем причина?
Сердце мне свое открой!"
"Тебе что, в своем корыте
можешь жизнь свою прожить
иль, когда окно открыто,
мух да бабочек ловить.
Мне ж заботы давят плечи,
впрочем, если расскажу, 
может станет чуть полегче
да пойду-ка полежу.
Царь сказал - а мне так горько - 
хоть ложись и волком вой,  
чтобы я принес на зорьке  
хлеб, испеченный тобой!"
"Ну о чем сейчас гадать, 
испеку уж, как сумею, 
ты устал, ложись-ка спать - 
утро ночи мудренее."
Те невестки, что смеялись 
над лягушкой, что грешно,
к ее дому подобрались 
и давай глядеть в окно.
Но лягушка, ох хитра, 
быстро все сообразила,
взяв муки, воды с ведра, 
тут же тесто замесила
и, добавив все, что надо,
приготовила квашню,
ее ставит с печкой рядом,
ближе к жаркому огню.
Сверху печь разобрала,
раскидав кирпич да глину,
потом тесто собрала,
побросала в середину, 
подмела да пол помыла, 
и, подбросив в печку дров,
тут же рядышком застыла -
спит, наверное, без снов.
Две невестки, две подружки, знают, что теперь им надо, 
если делать как лягушка,
 ждет их царская награда.
Тут же по домам помчались
растопить пожарче печь, 
только ночь у них осталась,
чтобы хлеб царю испечь.
А лягушка поскакала
на крыльцо и тут долой
шкурку сбросила и стала
чудо-девицей красой!
Вновь она, притопнув ножкой,
трижды хлопнула в ладошки, 
да на небо посмотрела
и тихонечко запела:
"Мамки-няньки, собирайтесь
да к работе снаряжайтесь
и чтоб к утру я имела
хлеб такой, как дома ела!"
То-то радость у Ивана, 
когда он, проснувшись рано,
вдруг увидел, вот дела, - 
хлеб лягушка испекла. 
Да какой! В лепных узорах, 
замки, башни, города, 
стража царская в дозорах,
вообщем, хлеб был хоть куда!
Поклонившись низко в ноги, 
он жену благодарит,
хлеб берет и по дороге
к дому царскому бежит. 
У невесток, что глядели,
как лягушка хлеб пекла,
тесто все дотла сгорело,
им досталась лишь зола.
Старший сын достал свой хлеб, 
царь лишь бросил один взгляд
и сказал : " Отправить в хлев, 
может свиньи поедят".
Средний хлеб свой достает,
весь дрожа уже от страха,
царь сказал: "Ну что ж пойдет 
может быть на корм собакам". 
Но, увидев хлеб Ивана,
царь забыл про все слова, 
у него, как от дурмана, 
закружилась голова.
И сказал он: "Ой да ай, 
оказал мне младший честь,
этот царский корова
только в праздники и есть".
Помолчал, затем сурово
посмотрел и так сказал:
"Завтра встретимся мы снова -
жду вас с женами на бал".
Вновь Иван пришел домой, 
буйно голову повесил,
а лягушка: "Бог ты мой, 
отчего ты вновь невесел?
Или батюшка ругал, 
Или боль какая?
Ах, когда б все рассказал -
стало б легче, знаю".
"Эх, лягушка-поскакушка,
Я от горя сам не свой,
царь сказал быть на пирушке
обязательно с тобой.
Ну представь, к нему прибудут
короли, цари да знать,
ты пойми, они ведь люди,
как тебя им показать?"
"Ты, Ванюша, успокойся,
 да на пир один ступай.
За меня не беспокойся,
Веселись и отдыхай.
А когда гром грянет громкий,
успокой гостей тогда,
скажешь: "это в коробчонке 
лягушонка мчит сюда".
Солнца луч в окно пробился, 
встать пора. Иван встает, 
на иконы помолился, 
во дворец к царю идет.
И хотя еще не вечер,
тьма гостей уж тут, как тут,
среди них ему навстречу
братья с женами идут.
Подошли они к Ивану,
все в нарядах дорогих,
лица жен горят в румянах,
аромат духов от них.
"Вань, скажи, а отчего ты
без жены сюда пришел,
и покажешь нам болото,
где красавицу нашел?"
А Иван стоит, не знает,
что сказать на то в ответ,
но тут слуги приглашают
на торжественный обед.
Стол накрыт едой чудесной,
Только  царь для речи встал,
вдруг раздался гром небесный,
аж дворец весь задрожал.
Царь и гости всполошились,
кто без сил упал на пол,
тут кричали, там молились,
кое-кто полез под стол.
Встал Иван и крикнул громко:
"Успокойтесь, господа.
Знайте - это в коробчонке
лягушонка мчит сюда!"
Золоченая карета
о шести конях летит
и от солнечного света 
вся сверкает, аж горит!
У крыльца остановилась,
все умолкли голоса,
и оттуда появилась
чудо-девица краса!
Ее платье в звездах частых,
а в короне месяц ясный,
красоту не описать - 
только в сказке рассказать!
Подошла она к Ивану,
нежно за руку берет:
"Вот и я, мой муж желанный",
и к столу его ведет.
Пир горой! Всего в достатке
ест красавица и пьет,
а от той еды остатки
в рукава себе кладет.
В правый - косточки лебяжьи,
в левый - белого вина,
и невестки точно так же
стали делать как она.
Гости есть и пить устали,
Пошла музыка играть,
все обрадовались, встали
и пустились танцевать.
А красавица-девица
так танцует, так кружится,
что все те, кто были в зале
ее чудом называли.
Левым рукавом взмахнула -
стало озеро и вот
правым только шевельнула -
лебедь белая плывет!
И невестки тут решились
это чудо повторить, 
и чего ж они добились?
Что об этом говорить...
Кто из них - то неизвестно -
костью в глаз царю попал,
царь озлился на невесток,
гнать в три шеи приказал.
А Иван тайком с пирушки
прибежал к себе домой,
шкуру взял жены-лягушки
и в огонь ее долой!
И едва она сгорела,
как девица на порог:
"Что же ты, Иван, наделал,
подождать меня не мог?
Ведь всего три дня осталось,
чтоб навеки быть твоей,
жаль, злодею я досталась,
колдовство его сильней!
Знай, Иван, я Василиса,
дочь заморских королей,
и росла я вольной птицей,
это длилось много дней.
А когда я повзрослела, 
появился злой Кащей,
смерть вокруг себя он сеял,
многих погубил людей.
Увидал меня и что же, 
стать женой его просил,
отказала я и, боже,
как же он мне отомстил!
что ж, прощай, в его я власти,
жизнь в неволюшке пройдет,
буду верить в мое счастье -
кто-нибудь меня спасет!
Быть твоей женой хотела,
да видать не суждено...",
и кукушкой улетела 
в приоткрытое окно.
Зарыдал Иван от горя:
"Ох, несчастье, ох, беда,
улетела за три моря,
как же мне дойти туда?"
Все ж найти ее решился,
помолясь усердно Богу, 
низко дому поклонился
и пустился в путь-дорогу.
Как идти, куда - не знает,
где жену ему найти,
день и ночь Иван шагает,
день и ночь Иван в пути.
Шел он близко ли, далеко,
сапоги, кафтан истер, 
солнце жжет, а дождь жестокий
не дает разжечь костер.
И настал однажды вечер,
отдохнуть прилег. И вот
видит он - ему навстречу
старый-старый дед идет.
Подошел старик поближе
"Эй, сынок, здоровым будь,
ты в дороге дальней, вижу,
и куда ж ты держишь путь?"
Обо всем Иван поведал, 
а старик и говорит:
"Знаю, знаю твои беды, 
вижу, как душа болит.
Зря решил ты, в самом деле, 
шкурку без жены сжигать,
не твоя рука надела,
не твоей руке снимать!
Знай, Иван, твоя жена
всех на свете мудренее,
всякой хитростью она 
лучше самого Кащея.
Он озлился и велел
Быть лягушкою три  года,
ей поможет тот, кто смел,
вижу, ты на это годен.
Вот тебе клубок в дорогу,
куда он - за ним ступай,
что ж, прощай, доверься Богу, 
но и сам не оплошай!"
Попрощались и расстались, 
клубок катится вперед,
и хоть гнет к земле усталость,
но Иван не отстает.
Вдруг увидел он медведя,
зверя хочет он убить,
мяса надо бы отведать,
чтобы голод утолить.
Но медведь Ивану в ноги
поклонился и сказал:
"У меня малыш в берлоге,
я умру -  и он пропал..."
Пожалел Иван медведя,
Снова в путь, жену искать,
что остался без обеда -
так ему не привыкать.
А потом он был не смел
с лисой, селезнем и щукой,
и хотя давно не ел,
на их жизнь не поднял руку.
А клубок  вперед катился
и привел к  лесной опушке,
наконец остановился
он у старенькой избушки.
Дом стоял на курьих ножках,
был без окон, без дверей, 
а под ним сидела кошка - 
умывалась на гостей.
"Ты, избушка, мне отрада,
ведь мечтаю я о сне,
повернись-ка к лесу задом,
стань-ка передом ко мне".
Как просил - так и случилось,
что ж, пора узнать судьбу,
дверь сама собой открылась
и Иван вошел в избу.
Видит на печи старуху,
нос крючком, одна нога,
без зубов, туга на ухо -
баба старая  Яга.
На Ивана поглядела,
говорит: "Чего стоишь,
ты сюда пришел по делу,
иль от дела ты бежишь?"
"Знай же, старая хрычовка,
на Руси обычай есть -
гостю баньку приготовь-ка,
после баньки дай поесть,
а потом уж разговоры
хоть до самого утра,
и давай не будем спорить -
ты для этого стара!"
Баба с печи соскочила,
жарко баньку истопила,
все убрала, стол накрыла
и Ивана накормила.
После сытного обеда
стал Ивана сон морить,
но старухе все поведал,
а она и говорит:
"Тесен мир, как говорится -
мы теперь с тобой родня -
ведь красавица-девица -
то племянница моя.
Спать ступай, касатик милый,
ты в пути ведь много дней,
восстанавливай-ка силы,
утро ночи мудреней".
Ночь старуха ворожила,
пока гость спокойно спит,
потом Ваню разбудила
и ему так говорит:
"Василиса у Кощея,
нелегко его унять,
я гадала  и надеюсь,
сможешь ты ее отнять.
Глубоко она в темнице,
и удачлив будет тот,
кто узнает, что девицу
смерть Кащеева спасет.
Вот тропа, она ведет
через лес, поля и горы
прямо к дубу,  что растет
почти рядом с синим морем.
До небес его макушка
и обхватом в восемь рук,
а в ветвях его верхушки
на цепях висит сундук.
В сундуке хранится заяц,
в зайце утка, в ней яйцо,
погоди минутку, малец,
после сна умой лицо.
В том яйце игла хранится,
коль сломать ее конец -
жизнь Кащея прекратится,
зло исчезнет наконец".
По тропе Иван пошел
близко ль, долго ли далеко,
когда к морю подошел
видит - дуб стоит высокий.
Он разросся вширь, а ввысь
только птице долететь,
вдруг откуда ни возьмись
подошел к нему медведь. Поднатужившись, с корнями
от земли дуб оторвал,
и сундук, гремя цепями,
у Ивана ног упал.
От удара он разбился
и оттуда, как клубок,
заяц серый покатился
и помчался наутек.
Догнала его лиса,
вмиг порвать его сумела,
а из зайца в небеса
утка серая взлетела.
Но догнал ее над морем
и стал селезень клевать,
яйцо выпало, о горе!
Как его теперь достать?
Ну за что такие муки!
И Иван стоит в слезах.
Вдруг он видит- плывет щука
и яйцо в ее зубах.
Тут же он яйцо о камень
начал бить - таки разбил,
гром гремит, бушует пламя,
все же он иглу добыл!
Вот она судьба злодея!
И Иван иглу сломал,
и не стало вмиг Кащея,
злой колдун навек пропал!
Ярче солнце засияло,
звонче птичьи голоса,
и еще прекрасней стали 
и земля и небеса!
Из Кащеевых темниц
на свободу люд выходит,
среди их счастливых лиц
вновь Иван жену находит.
С той поры и много лет
счастье их не покидало...
Спи, малыш, придет рассвет -
новой сказки он начало.