Дунаева Татьяна Валерьевна : другие произведения.

Звезда Эллиота

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
Пока что в форме задумки, атаковало мой мозг и написалось, кусочек. Подформатированно и дополнено от 28.10.16.
  Глава 1.
  
  
  Страж, поменяв позицию, привычным, слитным и плавным движением вытащил из колчана стрелу и взял лук на изготовку. Еще одно столь же отработанное годами движение, и тетива оттянута до уха, а смертоносное жало стрелы замерло, готовое сорваться и унести с собой чью-то жизнь... Но нарушитель границ, будто почуяв опасность, чуть обернулся, и стражу захотелось взвыть от досады. Или ругнуться, до того, весь сегодняшний день был наперекосяк, начиная с утреннего выговора от начальства - ладно хоть не лично, а по комму, оставив его практически без заряда, добавим к этому удравшего от него степного хищника-подранка, плюсуем сюда же сломанный по рукояти, старый, проверенный в схватках дедов кинжал, а теперь еще и ЭТО! Вслух, конечно же, он этого делать не стал, лишь только, стараясь сильно не шуметь, мягко вернул тетиву и стрелу по местам, с возрастающим раздражением присматриваясь к вторгшемуся в их пределы чужаку. Из кустов на него с удивлением и без малейшего страха таращился детеныш фаом, кошаков в простонародье, возрастом от силы в три-четыре весы. Минутка игры в гляделки, и маленький наглец сердито дернул острым ушком с мягкой золотисто-рыжей кисточкой на кончике, вновь повернулся затылком к опасности и застыл, пялясь куда-то в осторожно раздвинутые колючие ветки, с трудом удерживаемые тонкими, перемазанными синим соком ягод мисски и землей пальчиками.
  - Ты на запретной земле, детеныш фаом! - Строго, но с прорвавшейся в голосе досадой, проговорил страж, выходя из своего убежища.
  Маленький звереныш, оказавшийся совсем уж заморенной и тощей самочкой, дернувшись всем своим поджарым тельцем, прореагировала, с точки зрения воина, весьма странно - на по-прежнему удерживаемый прогал в кустах она кинула испуганный взгляд, а на подошедшего к ней воина племени риут - сердитый. И шикнула на него! Да, прижав удлиненные ушки, состроив испуганную и плаксивую гримаску, но - шикнула, хлестнув себя сердито по бокам пушистым длинным хвостом! Выразительно так и строго.
  Страж деже слегка опешил, пытаясь запоздало осознать - в уме ли этот детеныш, или нет?
  - Да тихо ты, - прошипела она на него, все еще косясь куда-то вглубь кустов, - Ты же их напугаешь! И они улетят совсем!
  Нахмурившись, воин пригнулся и бросил взгляд поверх лохматой головенки фаома, пытаясь разобраться - за чем же таким она так увлеченно наблюдает. А поняв - зачем, он, разозлившись, вновь взялся за лук. Только вот фаомка, как-то не так используя свою природную интуицию, опять обернулась и посмотрела на него в упор, возмущенно запищала, углядев грозное оружие в его руках:
  - Ты что, сдурел?! В них стрелять собрался?! Да я... Я! Я тебя тогда убью, вот! - Девчонка, шипя и плотно прижимая ушки к голове, вскочила с вымаранных ягодой и травой коленок и расставила ручки в сторону, пытаясь защитить свою находку.
  Страж границ, растерявшись от такого напора, хмыкнул, разглядывая воинственную малявку, уделив особое внимание поджатому от страха хвосту, вздыбленной шерстке и дрожащим когтистым пальчикам-веточкам.
  - Хм... Козявка, я вообще-то не в них стрелять собирался, - удивленно проговорил воин, - Мы вообще лесных жителей не трогаем... а уж тем более - скейров.
  - Ага! А оружие тебе тогда - зачем? - Не сдавалась 'козявка', сердито сопя.
  Брови воина поползли вверх, и со смешком, доверительным тоном он проговорил, чуть подавшись вперед:
  - Нарушителей границ убивать.
  Малявка крепко задумалась, но со своего местная отступала. Что-то прикинув в уме, она очень внимательно оглядела риута и кивнула каким-то своим мыслям, сменив позу на более дружелюбную.
  - Нууу... Тогда ладно, - тоном королевы, разрешающей маленькую глупость подданому, пропела мелкая кошавка.
  И фаомка, похоже что напрочь лишенная инстинкта самосохранения и даже тени здравого смысла, а может - просто маленькая еще для этих сложных вещей, спрятала за спину ручки и заговорческим шепотом спросила:
  - Ты тоже на скейров посмотреть пришел, да?
  - Эм... Нет.
  - А хочешь со мной? - Она с такой надеждой обернулась на кусты, закрывающие узкий лаз в расщелину, за которой пряталось Ущелье Радужных Крыльев, что страж, поддавшись искушению, убрал оружие и помог раздвинуть слишком упругие для маленькой фаомки колючие ветки.
  - Это их дом, да? - Восхищенным шепотом спросила она его, доверчиво заглядывая снизу вверх. Ростом девочка была воину где-то до колена, это если считать и ушки, тревожно подрагивающие на её лохматой, кремово-рыжей макушке. Страж невольно улыбнулся, до того этот взгляд был похож на те, коими его награждала риутская малышня, когда он бывал в городе.
  - Да. Они сюда прилетают выводить малышей, а потом, когда малыши окрепнут, они начнут их учить летать, - мечтательность, как не старался страж её скрыть, пробилась в его голосе. Кто из его народа не бегал тайком от родителей сюда, к этим ущельям, в детстве, мечтая подержать в руках этих чудесных и робких созданий?
  - Как тут, наверное, будет красиииво, - с печальным вздохом протянула малявка.
  И было, чемвосхититься: скейры-самцы, трепеща радужными, просвечивающими на солнце крыльями, деловито носились кругами, ловя зазевавшихся насекомых и мошек, сноровисто нося их своим более блеклым самочкам, высиживающим кладку в выдолбленных в мягком известняке крошечных гнездах-пещерках. Еще дней десять, и всё ущелья заполнится молодыми и непоседливыми, размером с детскую ладошку, скейрами, робко пробующими поймать ветер в свои слабые пока еще крылышки. А буквально через месяц они разлетятся по всему Заповедному Лесу, что бы вернуться сюда же вновь, через год... Все это страж неожиданно для себя рассказал маленькой дикарке, с таким восторгом наблюдающей за торопливыми полетами малышей-самцов.
  - Десять дней?.. А вдруг я пропущу, или собьюсь в днях, или ба не пустит... - Пригорюнилась козявка, печально опустив ушки и повесив нос, когда воин, не слушая возражений, аккуратно вернул ветки куста на место и отвел фаомку, готовую, казалось, весь день слушать байки про скейров и наблюдать за их деловитой возней.
  - Хм... Скажи, а тебе бабушка разве не говорила, что в Заповедный Лес ходить нельзя? - С наивой надеждой, на 'а вдруг', спросил страж у рыженькой, как солнышко, но совершенно расстроенной малявки.
  - Говорила, - с охотой переключилась она, - Но я и не ходила в Заповедный Лес!
  Страж, устав смотреть вниз, в область своих коленей, сел прямо на землю перед малявкой. Даже так он все равно был выше этой крохи, но в таком положении хотя бы шея не затекала, да и кошавке так было гораздо удобнее разговаривать.
  - Так, хорошо, а это что? - Он обвел рукой пространство вокруг.
  Малявка, проследив взглядом за рукой стража, плюхнулась на пружинящую подстилку мха рядом с ним, пожала плечиками и неопределенно взмахнула хвостиком, простодушно заявив:
  - Лес. Обычный лес, - добавила она, косясь на риута.
  Страж, с улыбкой кивнув своим мыслям, на всякий случай спросил:
  - Так, хорошо. А Заповедный - знаешь, где начинается?
  - Знаю, - уверенный кивок, - Там, где растут кусты лиловой каппи!
  И так горделиво посмотрела на него, будто бы это она ему объясняла прописные истины, а он никак не мог дойти до них своим скудным умом.
  Весело усмехнувшись, страж указал пальцем на высокий куст, выше него самого, усыпанный мелкими, глянцевыми, темно-лиловыми листиками и изрек, лукаво поблескивая на кошавку изумрудными глазами:
  - Хорошо, а это - что?
  - Дерево какое-то! Сиреневое, - презрительно произнесла девочка, вывернувшись, что бы по-лучше осмотреть рекомое.
  -Сиреневое? - Тупо переспросил страж, подозрительно приглядываясь к кусту каппи.
  - Ну да, - покивав головой, подтвердила девочка.
  Страж, потерев лоб, решил подойти к вопросу с другой стороны:
  - А ты знаешь, что такое - лиловое?
  - Мммм... Что-то, что льет? Только я пока так и не поняла - что оно льет. Или - проливает...
  Впечатав себе в лоб пятерню, страж, коротко сделав пяток вдохов и выдохов, стараясь при этом истерично не заржать в голос, проговорил поучительным тоном:
  - Так, ребекок. Лиловое, это... это цвет такой... Ну вот посмотри на этот куст...
  - Дерево! - Возмутилась девчуха.
  - Куст! - С нажимом парировал страж.
  Девчуха смешно фыркнула и, как маленькому, объяснила назидательным тоном:
  - Кусты - маленькие. И с ягодами. Ну, на край - с колючками. А это - высоченное дерево, и без ягод!
  - Так, дитё, не перебивай, я - старше... - Дитё засопело и набычилось, а страж продолжил экскурс в ботанику: - Кусты не все с ягодами, - скепсис на выразительной мордашке фаомки только подлил масла в огонь и Стриж, как не держался, засмеялся.
  - Вот чего ты фыркаешь-то? Ты мне про лиловый рассказывал! Эй, ты чего? - Допытывалась она до воина, спрятавшего лицо в ладонях и содрогающегося от истеричного смеха, перемежаемого с всхлипываниями.
  Подумав, она сбегала до небольшого родничка, из которого она утром пила и принесла воды в ладошках. Добежав до странного дядьки, что ей помогал раздвигать кусты, что бы она могла посмотреть на маленьких крылатиков, она, запнувшись, упала. Растянулась, пропахав носом борозду в мягком мху, девочка, конечно же, разлила воду, да еще и вся перемазалась. Сев, она прижала оцарапанные ладошки к груди и заревела с досады. Странное поведение этого дядьки её начало пугать: тот, уже перестав смеяться, лег на мох и громко икал, уставившись в небо.
  Страж, прислушавшись к непонятным звукам, удивился и, привстав на локте, посмотрел на перемазанную фаомку, еще и ревущую в три ручья.
  - Ты чего? - Удивился он.
  - А ты - чего? - Сковзь всхлипывания, провыла мелкая.
  - Я смеялся. А ты чего ревешь? Напугалась?
  Девочка насупилась и прошипела:
  - Скажешь тоже! Я ничего не боюсь! - И позорно не то икнула, не то всхлипнула.
  - Оно и видно, что ничего не боишься, - проворчал воин, устраиваясь более культурным образом.
  Девчонка довольно быстро, как это бывает у таких малышей, прекратила реветь, уже с интересом приглядываясь к незнакомцу, отмечая про себя, что он не похож ни на кого-либо, кого она ранее видела. Подумав про себя о странностях этого дядьки, она пожала плечами и принялась смущенно перебирать тоненькими и слабыми коготками шерстку на хвостике. Пряча взгляд от мужчины, кошавка, прижав ушки, пробормотала тихо:
  - Я вообще подумала, что, может, это у тебя болезнь такая, ну знаешь, когда кто-то вдруг падает и начинает колотиться. Я такое видела уже, когда еще мы в деревне жили.
  - А сейчас где живете? - Не без праздного любопытства спросил страж.
  Ответ поразил своей простотой:
  - В лесу.
  С тяжелым вздохом, без надежды на разумный ответ, страж все-таки решил уточнить:
  - В Заповедном?
  - Да что ты пристал! В обычном! - Взорвалась кошавка, зло сверкнув по-детски голубыми глазенками.
  И снова тяжкий вздох вырвался из груди стража, вынужденного пробираться через кошачье упрямство маленькой нарушительницы. Собрав волю и приняв более подобающую взрослому позу, страж границ произнес, пытаясь придать голосу максимум серьезности:
  - Так, мелкая, давай все же вернемся к нашим кустам...
  Девчонка сердито засопела и украткой бросила взгляд на 'сиреневое дерево'. А страж невозмутимо продолжил, лукаво поблескивая на маленькую дикарку зеленью своих больших, вытянутых к вискам глаз:
  - Давай, ты примешь на веру, что вот это, как ты говоришь, дерево - и есть куст каппи. А лиловый - это... ну это еще одно назввание сиреневого, только вот такого вот - светлого и розоватого.
  Фаомка, сердито фыркнув, начала возмущаться:
  - Да ладно тебе заливать-то! Что я, не знаю, что это...
  И тут до нее потихоньку начало доходить... И что у этого дерева-куста не один ствол, а целая куча, и, если не брать в расчет размеры, то оно очень даже похоже на куст... И что, кажется, что-то такое бабушка ей говорила про племя риут, вроде бы о том, что они напрочь лишены волос, кроме как на голове, что у них уши по бокам головы и они выше самого высокого воина фаом почти в половину... И что они - очень опасны... И что радужные ящерки, как они называли крошечных летунов, водятся только в Заповедном Лесу... А так же, что любого нарушителя границ злые риуты нашпиговывают стрелами и скармливают дорбсам - своим огромным ездовым ящерам...
  - Ну что, сообразила, наконец-то?
  Девочка, сжавшись в тугой комочек, вцепилась в предательски дрожащий хвостик и, прижав ушки, жалко пропищала:
  - Ты меня съешь, да?
  Воин, и так для фаомки казавшейся излишне глазастым, казалось, окончательно окосел и потрясенно пробормотал:
  - Э-э-э... Ты это с чего так решила?
  - Ну, - вхлипнув, придушено просипела кошавка, - Или дорбсу скормишь...
  - Тебе твоя мама так сказала?
  - Не, я с бабушкой живу...
  Воин попытался было протянуть девочке открытую ладонь, но она торопливо отползла в сторону, продолжая испуганно следить за каждым его движением. В чем-то он её понимал, ведь, если разобраться, фаомцы, даже взрослые и крупные, вряд ли когда-нибудь вырастали Риуту хотя бы до плеча, да и комплекция самых матерых самцов не шла ни в какое сравнение с их телосложением, а потому для мелкой кошавки он казался великаном. Опасным великаном. Пока он раздумывал, с мягкой улыбкой на губах разглядывая кошавку, девчуха что-то прикидывала в уме, мрачнея.
  - Ну что нос повесила, мелкая? Мы котят не убиваем.
  - Только взрослых, да? - С неожиданной для такой крохи злостью спросила девчуха.
  Улыбка с губ риута слетела, и он, вмиг став серьезным, подтвердил:
  - Да. А знаешь - почему?
  - Нет.
  Кошавка явно не желала разговаривать, но любопытство, кошачье желание узнать все на свете, не давало ей немедленно дать деру с полянки. Риут, странно кривя свои бледно-розовые прямые губы, сам ответил на свой же вопрос:
  - Если вам, фаомцам, дать ходить по нашим лесам, то вы ведь всю дичь перережите. У вас нет чувства меры.
  - А ты откуда знаешь?! Вы же нас сюда не пускаете! - Возмутилась она за все свое племя.
  Криво ухмыльнувшись воспоминаниям, воин процедил сквозь зубы:
  - Ага, сейчас! Пускали уже, лет так с тысячу с хвостиком назад. Едва обратно в степи ваших предков вытурили, а Лес до сих пор в себя прийти не может, не то что бы раны залечить.
  - Ты так говоришь, как будто этот ваш лес - живой! - Быстро нашлась мелочь.
  - А так и есть, кошавка! Живой. И ему плохо, когда ваш народ бездумно его рушит.
  Девочка насупилась, а страж продолжил говорить,сам удивляясь напавшему на наго настроению:
  - Вот смотри, те летуны, которых ты так любишь... Ты в курсе, что твои сородичи их считают деликатесом?
  - Чем-чем? - Не поняла она.
  - Чем-то очень-очень вкусным, - перевел он для малышки, и она, нахмурившись, кивнула, - Раньше их почти на каждом дереве можно было встретить - они ягоды любят, а сейчас - только в этом ущелье и живут. Ваши их ловили, сажали в клетки и продавали, меняя у степняков на железо и крупу, или на ножи и сумки из кожи. Дошло до того, что несколько лет скейры вообще не выводили потомства, так как их караулили. А они, между прочим - разумны. Дорбсы, которых вы так боитесь - тоже имеют хоть и слабый, но разум. Да если разобраться, то и сам Лес - он тоже имеет свои чувства, эмоции, может сообщить свою волю - только нужно уметь слушать!
  Мелкая покрутила головой, присмотрелась к кочке рядом с ними, поросшей упругим мхом и вытаращила глазенки на стража, возмущенно вякнув:
  - А вы что же, вот тут живете - и никого не едите? Тут же еды - во! - Она широко развела ручки, демонстрируя всю степень зажиточности риутов.
  - Зачем? Этот Лес нас хорошо кормит в обмен на защиту. Ты приглядись - здесь съестного столько, что и охотиться не надо.
  - Хм... ну это тебе, а я не могу есть только ягоды и грибы.
  Мелкая насупилась, а в животе её голодно и громко заурчало даже при мысли о грибах.
  Изогнув бровь, страж легко и плавно встал, отряхнул штаны и огляделся по сторонам, что-то выискивая взглядом, тихо проговорив:
  - Это ты ешь только то, что на поверхности видишь. А если знать - что можно есть, тогда все меняется, - с улыбкой поведал ей Риут, которого пробило на откровение, - Хочешь, кое-что интересное покажу?
  Заинтересованная фаомка мелко закивала, бочком-бочком подбираясь обратно к стражу, и тот, махнув ей рукой, замер тщательно принюхиваясь к знакомым с детства запахам Заповедного Леса. Определив направление, он уверенно кивнул и пошел, осторожно раздвигая густой подлесок и придерживая упругие ветви, что бы дать возможность мелкой и слабенькой кошавке пройти следом.
  - Вот, смотри, - он указал на ничем не примечательную кочку, покрытую мхом.
  - Ну, мох...
  - Это - сверху. А под ним - мясной корень.
  Присев на корточки, Риут сноровисто и аккуратно раскрыл мох, помогая себе обломком кинжала и бережно откинул в сторону получившуюся мягкую 'крышку'.
  - Вот, видишь? - Он указал кончиком лезвия на что-то серое, прячущееся в рыхлой земле, - Это называется мясной корень. Если его отрезать вот так, - он показал лезвием, - То уже через неделю тот кусочек, что ты забрал - восстановится, и ты снова можешь сюда вернуться.
  - А если его... ну... полностью забрать?
  - То он, и вот это дерево, погибнут, - он указал на ничем не примечательное деревце с перекрученным темно-серым стволом и темно-зелеными листьями, - А зверюшкам и птицам, которые на нем живут, будет нечего есть. Ну что, попробуешь?
  Кошавка, ничего кроме ягод не евшая с самого прошлого вечера, неуверенно кивнула, а Риут, одобрительно улыбнувшись смелости малышки, аккуратно отделил примерно треть толстого и мясистого корня, присыпав срез землей и вернув на место крышку из мха. Обтерев корень, он счистил с него твердую шкурку и, поделив на две неравные части, большую отдал кошавке, лукаво улыбаясь. Кошавка, как и положенно воспитанному ребенку, за угощение поблагодарила, мурлыкнув и неосознано потеревшись щекой о теплую и жесткую руку взрослого. Осмотрев угощение, она его украдкой обнюхала, чувствуя, как рот наполняется голодной слюной. На большее её воспитания не хватило - уже отвыкшая от дивного запаха мяса, она с урчанием вцепилась в корень, оказавшийся на пробу еще лучше, чем его запах.
  - Ну как? - Спросил страж, когда девчуха расправилась уже не только со своей частью, но и с отданной ей воином порцией, и умильно вылизывала тонким языком сок с короткой гладкой шерстки на запястьях.
  Фаомка оторвалась от своего важного занятия и сыто прижмурила круглые глазенки, пропев:
  - Мммм!.. Вкуснятина! А еще - можно?
  - Не стоит, - со смехом произнес воин, - Лопнешь! Я серьезно - то, что ты съела, это все равно, что целую тушку торгика слопать!
  - Эх... - Грустно вздохнула кошавка и вернулась к вылизыванию.
  - Ты, видно, давно уже мясо вдоволь не ела, да? - Догадался воин, а когда девчуха просто и незатейливо кивнула, предложил ей:
  - Давай я тебя до границы леса провожу, что ли? Небось тебя уже обыскались свои-то?
  - Да не, ба волноваться не будет! Я часто убегаю. А мамка в город подалась, на заработки.
  Для Риута, выросшего в строго иерархичном обществе, под постоянным присмотром и контролем со стороны взрослых и воспитателей, это было дикостью.
  - И что - вот так и бродишь? А ну как на самца нарвалась бы? Или еще на кого?
  - Ну пока же еще не нарвалась? - Легкомысленно отмахнулась кроха.
  - Знаешь, я тебя чуть не подстрелил. Будь ты старше десяти весен, и мне бы пришлось тебя убить, понимаешь? Нельзя бродить, где придется.
  - А почему - так? - Зацепилась она только за то, что ей интересно, пропуская нравоучения мимо ушей.
  Воин развел руками, пояснив:
  - Такой договор, и взрослые фаомцы это знают. До десяти весен Лес вас готов терпеть, а после - нет, он отправляет нас. Ты должна сама знать - почему.
  Малявка, вылизав шерстку по второму разу, задумалась и выдала предположение, не далекое от истины:
  - Ну, после десятой весны мы ищем себе пару, заводим первое потомство... Может - по-этому?
  - Вполне может быть... Ну так что - проводить? А то солнце сядет уже скоро, и тогда тут будет не безопасно.
  - Проводи! - Испугалась девочка, - Кстати, меня Скиоль зовут.
  - А меня - Стриж, - усмехнувшись, ответил воин.
  - А что значет - Стриж? - Опять влезла с вопросом малявка, - Вот мое имя переводится, как 'Золотая Шерстка', а твое?
  Страж границ задумчиво почесал затылок, пытаясь перевести свое прозвище на язык и понятия, доступные фаомцу:
  - Хм... Ну Стриж - это... мдааа.... это, понимаешь, птица такая... - Понимая, что сморозил групость, пробормотал неуверенно воин, - А птица... это... ну как наши летуны, но с перьями, как торгики и тиули, которых вы разводите на мясо, поняла? Только птичка маленькая, черная и быстрая.
  Девочка скептически оглядела внушительную фигуру Стрижа, прикинув про себя, что неводомые ей ящерки-птицы были довольно крупными, раз такого здоровяка таким именем нарекли.
  - Ну хорошо, но ты же не черненький?! - Возмутилась опять Скиоль, - У тебя шерстка, хоть её и безбожно мало, но светлая, как... во! Как выгоревшая травка!
  - Ну... вот так назвали, - рассмеялся Стриж, проведя рукой по волосам, - Может, я когда маленький был, был черненький?
  Девочка, с умным видом кивнув, протянула крошечную ладошку воину, доверяясь ему и невинно предположила, семеня рядом:
  - Может и так, а потом - полинял.
  Стриж даже сбился с шага, представив себе процесс 'линьки', а девчуха, как не бывало, продолжила разглагольствовать:
  - А я, когда совсем мелкая была, была ярко-ярко-рыженькая, как солнышко. А потом уже, к второй весне, я полиняла, и на шерстке светлые полоски появились... Ба говорит, что, когда я выросту, вообще красивая буду, как и мама... И что мне придется крепкую землянку рыть, что бы защититься от самцов в свою десятую весну...
  Стриж, знакомый с бытом фаомцев лишь по книгам и лекциям почти тысячелетней давности, с любопытством слушал эту незатейливую трескотню, забирая по дуге ближе к кромке Заповедного Леса, жизнь и дыхание которого он, как и все те, кого местное население прозвало риут'ами, 'звездными скитальцами', чувствовал на уровне инстинктов.
  Пришельцы в этом странном и неприветливом мире, они приняли навязанные им условия и впитали эту странную, дикую силу природы, столь же далекую от их привычного мировоззрения, как наука далека от сказок. Дети далекой звезды, потерпевшие крушение на этой планете и запертые тут без возможности продолжить свое путешествие, риуты, тем не менее, не отчаялись, а попробовали жить здесь, подстраиваясь к местным реалиям. Ценой своих жизней, выжившие в катастрофе ученые-генетики, участвовавшие в столь трагично оборвавшейся экспедиции, смогли дать своим потомкам шанс на выживание за пределами гибнущего корабля. Шли века, и весь их облик, подверженный мутациям и вынужденным, хоть и тщательно контролируемым изменениям, уже стал столь далеким от облика их предков, что они сами удивлялись, просматривая сохранившиеся чудом старинные архивы пяти тысячелетней давности. Да и что такое для Риута эти тысячелетия? Всего лишь десять поколений, сменивших друг друга? А для кошаков, живущих в самом лучшем случае два-три десятка лет?.. Для кошаков - эта бездна веков вылилась в утверждение, что 'риуты были здесь всегда'. И 'всегда' жили в лесу, не пуская сюда их, кошаков-фаомов. И никто из этих воинственных пушистиков даже не мог предположить, что огромная гора правильной формы в центре леса, в недрах которой расположен город-крепость Риутов, построен на обломках некогда лучшего в галактике научно-исследовательского корабля 'Звезда Эллиота'.
  Не задумывающаяся о подобных вещах Скиоль торопливо перебирала ножками-лапками, с 'коленками назад', легко подстраиваясь под скользящую и размашистую поступь чужака, исподволь разглядывая его, грустно улыбающегося чему-то своему, ей не понятному.
  О великанах риутах, 'звездных скитальцах', Скиоль раньше слышала только из рассказов взрослых, представлявших их грозными и страшными чудищами, убивающих любого, кто пересечет границы их владений. А на деле - вот она, Скиоль, живая и здоровая, а еще и сытая, и длинные тонкие пальцы риута, явно неосознано, поглаживают мягкую шерстку на её запястье, вызывая мурашки и желание замурчать. Да, он - странный, не похожий на неё, страшненький внешне до противного, а еще и, скорее всего, хотя Скиоль не была так уж уверена - но самец. И он не стремиться убить наглую малявку, зашедшую на его территорию, но даже помогает ей добраться до дома. Маленькая Скиоль скосила глаза на руку Стрижа, попутно удивляясь тому, что у него ногти - плоские и розовые, а шерстки нет не только на пальцах и ладонях, но и выше. А еще у него кожа была очень светлого, золотисто-бежевого цвета, как полоски на её голове и спинке. Ей так захотелось отодвинуть жесткий рукав его странной, меняющей цвета одежки, что бы удостовериться, что и там шерстки не будет, что она вся извелась, кидая на задумавшегося Стрижа несчастные взгляды.
  - Что, опять вопросы замучили? - Со смешком отозвался Стриж на её сопение и грустные взгляды.
  - А у тебя правда шерсти нет? - Выпалила она и зажмурилась от своей же смелости.
  - Правда.
  - Совсем-совсем и нигде-нигде?
  - Ну, только на голове есть, - от чего-то смутившись, с запинкой произнес мужчина.
  Сделав вывод, что он отчего-то нагло врет, Скиоль поставила себе зарубку на память - выяснить это, а сейчас её опять заинтересовало другое:
  - А Стриж... А вот ты - мужчина или женщина?
  - Мужчина, - опять усмехнувшись, но не по-злому, ответил тот кошавке, - А ты - девочка, как я понял.
  - Ну да. А где твоя территория?
  Они как раз дошли до опушки, и страж, прислушиваясь к тихим подсказкам Леса, пытался понять - с какой стороны утром вошла маленькая фаомка, потому он, на свою беду, не отшутился или не одернул девчуху, а рассеянно отозвался:
  - То есть?
  - Ну... Я что, на твою территорию зашла? - Продолжила девочка укладывать события в привычные для себя понятия.
  - Ну что-то вроде того... Я охраняю этот участок Леса, - так же рассеянно отозвался Стриж, прислушиваясь к потокам силы, пронизывающей Лес насквозь. Удлиненные и заостренные уши, улавливая шорохи и звуки лесной жизни, подрагивали, а чуткие ноздри трепетали, втягивая запахи, но тут кошавка сбила всю концентрацию, задав провокационный вопрос, выбивший Стрижа из колеи:
  - Ага... А ты - сильный?
  Стриж выглядел обескураженным, но, поскольку для Скиоль это был вопрос явно важный, раз она так серьезно, не моргая, смотрела на него своими голубыми глазенками-бусинами, то воин, осторожно подбирая слова и понятия, вынужден был объяснить:
  - Ну... Я не знаю, если честно. Наверное - да. Во всяком случае из тех, с кем я выходил на спаринг - да.
  - Спаринг - это схватка? - И, дождавшись утвердительного кивка воина, Скиоль, заметно расслабившись, облегченно произнесла: - Это хорошо!
  - Почему? - Искренне удивился Стриж.
  - Странный ты, Стриж-птица! Конечно же, это хорошо!
  - Ты нормально можешь объяснить? - Чуть раздраженно спросил воин, определивший-таки направление, откуда принесло эту мелкую шерстистую приставучку.
  - Да как это - тебе не понятно?! Если ты не самый сильный, то придет другой риут, сильнее тебя, и выгонит тебя с твоей территории, а то и убьет, - с детской непосредственностью и старательно делая умный вид, сердито произнесла Скиоль, - А если тебя тут не будет, то я не смогу больше прийти и поглядеть на летунов... А мне бы очень хотелось увидеть их малышей!
  Вот от такого Стриж совсем в ступор впал, пытаясь вспомнить хоть что-то о фаомцах. Ничего об аборигенах толкового в голову так сразу не приходило, но что-то вертелось о территориальности больших кошек, прайдах и прочей около-научной ерунде. Приняв молчание риута за признак завоеванного внимания, Скиолька, состроив самую милую мордашку - расставив ушки и заглядывая с просительным видом в лицо воину - промурлыкала:
  - Ведь ты же не будешь против, если я завтра, или через день, приду сюда, нет?
  Стирж от такой наглости только бровь изогнул и криво усмехнулся, а малявка продолжила упрашивать:
  - Ну пожаааалуйста! Я никому-никому ни скажу, что сюда бегаю!
  - Так уж и ни кому?
  - Да кому я могу сказать? Бабушка - старая, и почти не выходит из землянки своей, а мамка - неизвестно, вернется ли, а кому еще?
  Стриж, тяжко вздохнув, присел на корточки напротив малявки и спросил, уже заранее зная ответ:
  - А что ж... вы ээээ... одни с бабкой живете?
  - Ну да! Нет, раньше с нами еще мамины сестры жили, но их степняки, когда был последний набег, забрали к себе, и два моих брата, но они прятаться не умели, и их убили. А мы с ба убежали, и по-глубже в лес ушли, там землянку новую вырыли, крепкую... Вот там живем сейчас, - скороговоркой вывалила на передернувшегося от такой вот простоты Стрижа мелкая кошавка, принявшаяся коготком ковырять шов на его плече.
  Стриж молча раздумывал про себя, прикидывая, что руководство ему явно устроит нагоняй, но если только он не сможет вывернуться и оформить это как запланированный контакт с целью получения новой информации о развитии кошаков... Тогда - да, тогда он сможет и тылы прикрыть, и получить высочайшее разрешение. Да и, если честно, как не был велик Лес, Стрижу - потомку военных, боевой модификации риутов, в Заповедном Лесу было тесно, хотелось действий, хотелось если не подвигов, то хоть какого-то разнообразия в своей скучной и предсказуемой жизне. Вот уже сотню лет без малого Стриж, как и еще тысяча его собратьев, на рассвете выходят в Лес, патрулируя его границы две недели, а потом, по возвращению - две недели в Городе, наполненные ожиданием, когда придет его очередь заступить на службу... Можно было бы, конечно, завести серьезные отношения с кем-нибудь, но вот только для этого ему, как устаревшему гибриду, нужно составить заявку, обратиться к яйцеголовым, дабы те подобрали ему максимально подходящую генетически пару, выслушать кучу унизительных рекомендаций... В общем, целая личная трагедия для солдата, относившегося к второму поколению модифицированных, а потому отличавшегося даже от своих более молодых и инфантильных собратьев не только внешне, но и психически. Как лично он считал - в лучшую сторону.
  - Эй, Стиж-птичка, ты что, уснул что ли? - Возмутилась Скиоль, ощутимо царапнув воина по рукаву куртки.
  - Нет, думаю. Вот что, кошавка, давай-ка сделаем так...
  Стриж, порывшись в кармане, нашел и продемонстрировал малявке тонкий свисток, один из тех, которыми риуты когда-то давно дрессировали, вернее, пытались дрессировать, мелких местных ящеров, размером с волка на их родине. Прикидывая в уме понятные кошавкам термины, исключающие понятие времени и попутно указывая, предложил вариант:
  - Видишь вон то дерево, с развилкой у корня? Я положу этот свисток в развилку, а ты, когда придешь утром, подуй в него два раза. Я в это время буду неподалеку и услышу, но только до тех пор, пока солнышко не подымется... ну хотя бы вон до тех веток, поняла?
  Скиолька, прищурив свои яркие кошачьи глаза, понятливо кивнула.
  - По моему времени будет восемь утра, я как раз успею... Но учти, что весь день я с тобой возиться не смогу - у меня еще и служба есть!
  Кошавка опять радостно закивала, прижимая ручки к покрытой шерсткой груди, не сводя восторженного взгляда с зазывно блестевшего на его ладони предмета.
  Предложив попробовать козявке прорепетировать, он никак не ожидал, что она, почти сразу (всего-то со второго раза) разобравшись, с какой стороны подойти, так сильно дунет в свисток, что у Стрижа уши заложило на несколько минут, а лес в округе замолк. Когда же воин смог-таки прийти в себя, то его ждало забавнейшее зрелище - шипящая и подвывающая от страха, обиженная Скиолька сидела на дереве, обняв тонкими ручками ствол.
  - Вот только кошек с дерева мне еще не приходилось снимать! Живыми... - Пробурчал Стриж, прикидывая - сможет ли эта мелочь слезть самостоятельно.
  Подойдя к дереву, он принялся уговаривать одичалую кошавку:
  - Скиоль, ты же смелая девочка! - Шипение сверху, - Неужели ты свистка напугалась? - Шипение с дерева приняло угрожающий тон, и Стриж переменил тактику, проговорив нарочито-небрежным тоном, - Ну ладно, если тебе не хочется завтра посмотреть на летунов, то твой дом в той стороне, - шипение прекратилось и девочка, щуря глаза на закатное солнце, все же поглядела в указанном воином направлении, - А я пошел!
  - Стрииииж, Птииичка... - Проныла девчуха, стоило воину повернуться спиной и сделать несколько шагов, - Помоги мне слееезть...
  - Ты же кошка?! - Возмутился, обернувшись через плечо, воин.
  - Но я не умееею... - Опять заныла та, пытаясь хоть как-то переставить нижние конечности по-удобнее.
  Коротко ругнувшись, мужчина, скинув с себя часть амуниции, обошел дерево и, куда деваться - полез снимать кошавку. Он-то очень хорошо знал, что взрослые фаомцы вообще напрочь были лишены возможности лазать по деревьям - их когти, закостенев с возрастом, не втягивались, задние лапы были слишком длинными, а передние - не достаточно сильными, да и корпус тяжеловат. Чем-то аборигены напоминали больших кошек его далекой родины, про которых он в детстве с восторгом смотрел научные фильмы - у тех тоже по деревьям лазал только молодняк. Рассуждая так, Стриж шустро долез до нужной ветки, а тут его еще одна проблема настигла: перепуганная Скиоль наотрез отказывалась выпускать из когтей такой надежный и спасительный ствол, что бы перебраться на руки стражу. Выдохнув сквозь зубы не совсем приличное слово, Стриж, обхватив ногой грешный ствол и зафиксировавшись по-надежнее, крепко ухватил малявку за загривок и принялся её щекотать, а после - вообще чесать под подбородком, словно обычную домашнюю животинку. Скиолька от такого обращения поплыла, послушно поджав лапки и громко мурлыча от удовольствия, да так и обвисла в руках, что Стрижу только осталось зажать её подмышку и осторожно спуститься вниз, время от времени потряхивая кошавку за крепко стиснутую в руке шкирку. Он как мог долго сдерживал смех, но стоило его ногам коснуться земли, как он, спустив мелкую на землю, заржал, сползая по стволу и обеими руками прижимая теплую и по-прежнему мурлыкающую Скиоль к себе.
  - Ты чего? А! Вспомнила! Смеешься, да? - Улыбаясь, быстро нашлась Скиоль.
  Стриж, вытерев тыльной стороной ладони выступившие слезы, ласково пригладил встрепанную длинную шерстку на кошачьей головенке. Девчуха, муркнув, подставила макушку под незатейливую ласку.
  - Я первый раз кошака... ну, то есть, фаомца, с дерева снимал, представляешь?
  - А я вообще первый раз на дерево залезла! - Призналась сквозь утробное мурлыканье Скиоль, - От страха! Эта твоя штука жуть, как шумит! Никогда таких звуков раньше не слышала... может, не надо в нее дуть?
  - Что ж мне, все утро тут тебя караулить? - Возмутился Риут, - Ты, между прочем, меня тоже оглушила порядком! А вот если ты тихонечко подуешь, тогда другое дело будет. Попробуй сама.
  Поползать по траве пришлось преизрядно - свисток Скиоль с перепугу отшвырнула далеко в кусты, и не будь со Стрижем мелкой и юркой кошавки, способной залезть в любую щель, он бы его и во век не нашел. Кошавка, кидая полные надежды взгляды на воина, поднесла к губам свисток и прижала ушки, готовая к оглушительной трели. Но подула она тихонечко, и звук вышел едва слышимым, так что пришлось еще потренироваться. Спустя какое-то время Стриж, довольный результатом, у разошедшейся кошавки свисток отобрал и спрятал его, как и договорились, в развилке, присыпав прошлогодними листьями.
  
  
  Глава 2.
  
  
  Попрощавшись с малявкой и чуть-чуть проследив за ней, Стриж, нагло игнорировавший почти весь день свои обязанности, вернулся к патрулированию, но день, такой несуразный и странный, уже клонился к закату, не принося новых бед или разочарований - обычный день и обычный вечер, разве что пришлось пугнуть какого-то кошака-самца, увлекшегося охотой и зашедшего слишком глубоко в чащу. Но все то время, пока он привычно обходил свой участок, прислушиваясь к шепоту деревьев и трав, его мысли вертелись вокруг реакции Скиоль на свисток. Ведь, если подобрать тональность и установить излучатели звука, то кошаки не смогут преодолеть границ Леса. А для этого нужно на ком-то опробовать. Но не на Скиольке же пробовать, право слово! Как-то получилось так, что страж, перебивший в своей жизни не одну тысячу кошаков, вдруг выделил эту малявку из общей массы. Может, дело в том, что она пришла в Лес не для того, что бы что-то украсть, или добыть, а, как и их дети, посмотреть на его чудеса? Или это он стареет, становясь сентиментальным? Но это странно, вроде бы их модификация старению не подвержена, да и как-то резко слишком...
  Раздумывая об этом, Стриж, достав полусдохший связной кристалл-комм, задумчиво повертел его в руках, пытаясь сообразить - кому, да и как лучше доложить о событиях: начальству, или знакомому из 'яйцеголовых'? Решив, что начальнику он потом, как и положено, напишет рапорт, Стриж прикрыл глаза и коснулся пальцами прохладной поверхности мутно-белесого камня, концентрируясь на образе своего знакомца. Ответ пришел почти сразу же, и перед мысленным взором встало лицо Лекса, ученого из отдела генетики.
  - А, привет, Стриж! Что стряслось?
  - Что я, просто так не могу с тобой связаться?
  - Ты? Нет. Не можешь, - с ухмылкой ответил ему Лекс, заправляя светлую прядь за ухо - такое же заостренное, как и всех, появившихся на свет начиная со второго поколения, - Если звонишь, то что-то стряслось обязательно.
  - Все-то ты знаешь, Лекс! - Поморщившись, пробурчал Стриж, признавая правоту друга, - Но у тебя такая работа...
  - А то! Ну так? что-то интересное нарыл в Лесу?
  - Нарыл? Ну как сказать...
  И Стриж, экономя ограниченный заряд кристалла, который ему потом еще сутки восстанавливать, вкратце описал события сегодняшнего дня, уделив особенное внимание реакции Скиоль на свисток.
  - Делааа... - Только и протянул задумчиво Лекс, когда Стриж закончил рассказ, - И что ты от меня-то хочешь?
  - Разрешение на исследования, и, пожалуй, с десяток свистков в разных диапазонах.
  - Ну, положим, эти исследования у нас уже были, только наши отцы тогда немного не с той стороны зашли... Сам знаешь, все эти мирные договоры, попытка сотрудничества... Но, увы, не срослось у них с кошаками. Слишком разный менталитет.
  - Знаю, историю учил, - оборвал наклевывающуюся лекцию Стриж, - Так выбьешь разрешение?
  - Выбью, куда от тебя деваться? А где наберешь подопытных? Не на этой же козявке проверять будешь, знаю я тебя, чистоплюй камуфлированный... - Скривился Лекс.
  - Найду - на ком. У нас основные вторженцы - самцы и беременные самки, ищущие себе место для землянки...
  - Для норы, - поправил его педантичный Лекс.
  - Землянки... - Не менее педантично, с нажимом, поправил его приятель.
  Лекс выглядел несколько озадаченным. Почесал бровь. Подумал, скосил глаза куда-то в сторону и протянул задумчиво:
  - Хм... Может ты и прав... Когда я последний раз вживую видел кошака, они норы рыли, в корнях деревьев, но это давно было, мда... Хочешь сказать, что сейчас они именно землянки делают? - Уточнил он, внося себе в комм пометки.
  - Угу. А еще её мамка 'в город подалась', - процитировал Стриж слова малявки.
  Изогнув бровь, Лекс принялся что-то себе черкать еще интенсивнее, миролюбиво предложив приятелю:
  - Хм... Как интересно... Что-то мы их подзакусили, паршивцев... А знаешь, что, Стриж, давай-ка я соберу наших, и там мы все обсудим, подумаем, соберем факты, запустим дроны на исследование...
  Заметив кислое выражение на лице приятеля, Лекс только понимающе ухмыльнулся, протянув насмешливо:
  - А, это ты опять свою идею-фикс лелеешь, да?
  - Ну да, - криво улыбнувшись, согласился Стриж, - Только опять вы ж как сядете заседать, спорить... Год пройдет, а то и все пять.
  Лекс возвел очи к потолку и вздохнул тяжко. Еще и плечами пожал, деланно возмущаясь торопливостью друга:
  - Ну так нас никто не торопит... - С показной ленцой в голосе проговорил ученый, - Но ты был прав, последний раз, когда на нас орал и яйцеголовыми обзывал... Не пройдет у нас финт с группой в степи, только с одиночкой...
  Лекс замолчал и задумчиво пожевал губы, прикидывая что-то в уме. Стриж мог поклясться, что в данный момент его ученый приятель с огромной скоростью обменивается информацией с одним из ИскИнов их лабораторного комплекса, а потому не перебивал, хотя в уголке его комма уже загорелся оранжевый огонек. Прошло не меньше минуты, когда Лекс 'отвис' и, кивая своим мыслям, пробормотал заветное:
  - Ну да ладно, давай так пока - даю разрешение на контакт, на изучение и сбор информации, ну и действуй по усмотрению. Скиоль свою обязательно пометь маячком и занеси в реестр, что бы её никто ненароком из твоих же товарищей не прибил, и можешь отлучаться из Леса, но не дальше, чем во Вторичный контур, понял?
  - Нет, не понял, - жестко ответил Стриж, - Почему нельзя за Вторичный? У меня есть дыхательные фильтры, могу, кстати, немного погулять.
  - Да как бы тебе объяснить... А хотя - выйди, и мне доложишь о результатах, договорились?
  - Договорились, - чуя странное согласился Стриж.
  Лекс пропел 'вот и славненько' и разорвал связь, оставив собеседнику после разговора ощущение недосказанности и не заданных вопросов, вертящихся на самом на кончике языка. Почему нельзя за второй контур, в самый обычный местный лес? Фильтры выдержат какое-то время, разве - нет? Половина стандартного часа у него точно есть... И почему до конца не были проведены исследования по реакциям кошаков на звуки? О чем ему намекал Лекс, когда, кося глазами куда-то вбок, говорил про 'финт с группой'? Что попытка была и провалилась? А почему ему про это не известно? Секретность, что ли?
  Свернувшись калачиком в послушно расступившихся корнях дерева, Стриж вдруг задумался о интересной особенности кошаков - в их присутствии Лес будто бы сердился, почти не отвечая на его Зов. А вот сейчас, стоило только коснуться ладонью дерева и попросить, как дерево послушно дало ему место для ночлега, еще и ветви плотнее сплело над головой - наверняка ночью будет дождь, а Лес об этом знает. Стриж погрузил пальцы по самые ладони в прохладный перегной, осторожно, как паутинок, касаясь сети тонких корешков в земле, слушая и задавая вопросы, вертевшиеся в голове. Лес, замерев на мгновение, начал делиться со своим защитником образами, хлынувшими в его открытое сознание. Если перевести все эти тягуче-медленные мысли Леса, то можно вкратце составить рассказ об истории, разворчавшейся на этом месте четыре с половиной тысячи лет назад. Лес, тогда еще совсем юный и не похожий на нынешний, рос и развивался, распространяясь все дальше и дальше от глубокой зияющей раны в земле - борозды, пропаханной аварийно садящимся космическим кораблем, и сантиметр за сантиметром пожирал степь, повинуясь излучению и воле, идущими от космитечкого скитальца. И хоть энергия, которую использовали они в своей технике, не причиняла вреда живым существам, она изменяла их, подстраивала под себя, наделяя подобием разума.
  Что-то делала сама энергия, что-то, пытаясь спастись, изменяли и создавали их ученые, не способные даже дышать на этой планете за пределами энергетических шитов агогизирующего корабля. Да и сам корабль был живым, разумным, осознающим свое бессилие, и всем своим странным, многосоставным разумом, он стремился выжить...
  - Получается, что наш Лес - это и есть наш корабль, его сознание? - Задал он вопрос, получая в ответ еще несколько сменяющих друг друга образов:
  'Схемы корабля, гаснущие и перестающие отвечать на запросы одна за другой, и попытки ИскИнов хоть как-то продержаться, залатывая дыры, обходясь без привычных материалов. Но вот один из примитивных ящеров, принюхиваясь к обломкам, запнулся и поцарапал бок об острые, торчащие ребра перегородок, и центральный компьютер, просчитав вероятности, отдает команду репликаторам... И вот уже десятки ящеров, щурясь на свет, выходят в оживший и обзаводящийся разумом Корабль-Лес, что бы охранять своих детей, которых он так подвел, не справившись в космосе... Ремонтные боты, обладавшие ранее полу-органическими телами и примитивным разумом, становятся рабочей и тягловой силой, служебные крохи, бактерии, а по факту - крошечные нано-боты, переселяются в почву и стволы деревьев, размножаясь и меняя свой новый 'корабль' под себя, давая своим хозяевам-подопечным призрачный шанс на выживание. Это 'Звезда Элиота', а не ученые, подсказывает компам необходимые изменения в строении и генах для них, будущих риутов. Стриж сидел оглушенный и шокированный свалившейся на него информацией. Почему он не интересовался этим раньше? Почему ему и в голову это не приходило? Ведь информация-то не закрытая. Он с детства твердо знал, что они тут пришельцы, что их корабль разбился... Но все то, что ранее воспринималось как данность, сейчас окрасилось в новые цвета. Он на уровне инстинктов защищал ослабший Лес, охранял его от вторжений извне, не позволял даже собирать аборигенам хворост, так как инстинкты вопили ему 'нельзя', током шибая по нервам, а подсознание, словно робота-охранника, гнало его туда, где случилась беда... Вот сейчас, сидя в коконе из корней, погрузив пальцы в мягкую и податливую землю, Стриж впервые в жизни полноценно разговаривал со своим защитником, ощущая свое место в нем. 'Мы как бактерии в этом лесу... Как белые кровяные тельца, как фаги... Спешим туда, где попала инфекция... Но ведь это мы - инфекция для этого мира.' И Лес, ласково и успокаивающе касаясь сознания риута, как сегодня он сам касался шерстки на голове доверчиво льнущей к нему Скиоль, давал ему все новые и новые ответы на не высказанные даже в форме мыслей вопросы:
   'Да, вы - моя защита, а я - ваше дыхание, ваша пища и ваш кров... Но, я ведь не только тот участок меняю, где я есть. Я дышу, росту, меняю климат этой маленькой планеты, а мои корни, уходя глубоко, проникают в подземные реки этого мира, и я переделываю этот мир для вас. Под вас. Пройдет время, и вы сможете лететь дальше, к звездам. Я сделаю это, я переделаю эту планету, создам вам новый дом и он даст достаточно энергии, что бы вы могли улететь... Я тоже скучаю по своим собратьям, как и вы - по своим. Я - один, хоть мое сознание и раздробленно на миллиарды частей... Я покажу тебе, дитя, то, что давно уже не интересует других твоих собратьев... То, что ты хочешь знать. Ты - такой же, как и я, одиночка...' В мыслях Леса сквозила гордость, торжество и надежда, когда он показывал места, далекие от кромки известного Стрижу Леса. Города кошаков - пока что примитивные, но уже вполне узнаваемые, с кривыми улицами, но застроенными домами с крепкими стенами и черепичными, или соломенными крышами; распаханные поля и пасущиеся стада; лодочки, трусливо жмущиеся к берегам полноводных рек, до которых были недели пути по суше; первые выкованные медные и бронзовые орудия и развивающиеся ремесла и, главное - десятки таких же лесов, как и этот, только меньше и скромнее. Но - по всей планете, везде, где только есть выход подземной воды... И сами кошаки, которые тоже незаметно менялись, становясь все мельче и сообразительнее. Даже были и почти лишенные шерсти, кроме как на голове и на хвосте, ставшем гораздо короче. В грубой и примитивной одежде, но сотканной на станках, сделанных ими же. Ослепший и оглохший Стриж, широко раскрытыми, слезящимися от напряжения глазами уставился в ночь, впитывая в себя образ за образом.
  - Но как же мы вернемся?.. - Забывшись, прошептал он помертвевшими губами.
  'Я построю себе новое тело, я знаю - как... Пройдет еще две-три тысячи лет, и эти существа сами принесут мне все необходимое для постройки его. Я пробужу своих ботов, и они сделают все, что я прикажу. Часть этих мохнатых существ и будет вам новыми ботами, ведь тела старых не проживут так долго, как бы я не старался...'
  - Но мы уже не те, что раньше, ты же сам нас изменил?!
  'И что? Я еще раз сделаю это, - отвечал Лес спокойно и ласково, - Экспедиция должна быть продолжена. Цель превыше всего.'
  Стриж торопливо разорвал контакт, борясь с желанием отряхнуть руки, скидывая с них частички почвы, пронизанной чуждым ему и непонятным сознанием Леса. Чувствуя себя паразитом на теле планеты, он встал, принявшись метаться по полянке. Лес, как мудрый родитель, сотнями глаз наблюдал за метаниями своего любимого чада. Решив что-то для себя, Стриж, чуть резче, чем раньше запустил пальцы в почву, задав еще один, очень важный вопрос:
  - Что такого в этой экспедиции, что она так важна?
  'Выживание вашего вида. Экспансия в другие миры. Новые знания, контакт с другими разумными расами.' - Пришел лаконичный ответ.
  - Разве мы не нашли всего этого здесь, в этом мире? Почему нельзя просто жить?
  'Невозможно. Здесь, помимо кошаков и обладающих зачатками разума прямоходячих ящеров, в пустынях, на юге, есть еще одна раса, и она не даст мне без боя захватить всю планету. Я не могу проникнуть на их территорию. Они сильнее меня и вас. У них - энергия. Она нужна мне.'
  - Покажи, - приказал Стриж, осознав, наконец, что Лес - это тот же компьютер, что и любые другие, имевшиеся у них в наличие.
  И Лес послушно показал Стрижу... его полную копию! Те же подвижные, как у животных, уши, торчащие из густых светлых волос, только волосы разве что длиннее - свои Стриж не так давно обрезал по лопатки, те же острые, слегка выпирающие скулы, такой же высокий и ровный лоб, те же миндалевидные ярко-зеленые глаза почти без белков и с овальными, чуть вытянутыми вертикально зрачками, такой же тонкий нос с подвижными ноздрями и узкие губы жесткого, упрямого рта. Разве что представитель незнакомой расы немного отличался - более худощав, чуть ниже Стрижа ростом, да на пару тонов светлее кожа, отливавшая молочной белизной, в то время, как у Стрижа - темным золотом. Даже прищур был такой же, как и у него. Словно этот незнакомец - его младший брат.
  'Я делаю вас похожими на них. В том числе и генетически совместимыми. Возможно, это сгладит в будущем часть проблем - я не могу просчитать поведение этих существ. И у них есть необходимая мне энергия. У вас её нет.'
  - Что это за энергия? Какой-то накопитель? Энерго-Кристаллы? Источник на их территории?
  'Нет, не то... не то... - Прошелестел Лес, глубоко вздохнув ветром в кронах, - Они сами - источник. Энергия - в них... Достань мне образец, приведи его ко мне, и я смогу... Смогу вернуть вас домой раньше, чем через три-четыре поколения...'
  - Как? Я не смогу дышать за пределами Леса! Середина Второго контура - вот и все, что мне доступно! Я же только вторая модификация... - Сердито воскликнул мужчина, зарываясь пальцами глубже в землю.
  Вместо ответа корни, до того нежно и бережно, как мать долгожданное дитя, державшие его тело, уверенно и быстро захлестнули, не давая возможности дернуться, потащив под землю с такой скоростью и силой, что Стриж успел только вскрикнуть и тут же закрыть рот, что бы в него не набилась земля.
  'Я помогу!' - Пришла мысль от разума Леса, когда сознание бьющегося в путах мужчины уже меркло от недостатка кислорода, а он все упорно, до хруста, сжимал зубы.
  
  
  
  Глава 3.
  
  
  Первые утренние лучи, пробежав по мокрой от ночного дождя листве, задержались на секунду на странном, тугом и пульсирующем свертке из зеленых стеблей лиан, корней и листьев, наполовину погруженном в сырую от влаги землю и взрытый мох. Откуда-то из верхней его части, там, где сквозь зелень проглядывали светлые проблески, раздался полный боли стон, и лианы, шевелясь и втягиваясь, ушли под землю, грубо разрывая нежную, изрядно уже подпорченную подстилку изумрудно-зеленого мха, но и оставляя после себя скорчившееся в позе эмбриона тело крупного мужчины. Одежда на нем во многих местах зияла круглыми дырами, из которых, как живые змеи, выползали тонкие корешки, втягивавшиеся в землю вокруг него. Еще мгновение, и на одежде ночной жертвы Заповедного Леса не осталось и следа - ведь даже его одежда была частью экосистемы Леса. Пошевелившись, мужчина привстал на локтях - руки его не держали и он как-то странно, неуверенно и будто бы впервые в своей жизни, сделал глубокий вздох, тяжело, натужно закашлявшись.
  Мужчина судорожно начал рыться в карманах, скрюченными пальцами пытаясь нащупать какой-то предмет. Наконец, хоть и не с первого раза, ему это удалось сделать. Он дрожащими руками, стараясь сдержать рвущийся натужный кашель, вставил в ноздри какие-то предметы и попытался вздохнуть. Но, увы, новый приступ, еще тяжелее и болезненнее предыдущего, согнул его пополам. Выдрав из носа фильтры, он, цепляясь за гладкий от влаги ствол дерева, попытался встать, но попытка была странной и провальной - так мог бы пытаться встать на не держащие ноги новорожденный младенец. И то лучше бы получилось.
  Что-то заставило его, натужно хрипящего, оглохшего и полу-ослепшего, сначала поползти, а потом, хватаясь за стволы деревьев, корни и пучки травы, на четвереньках двигаться вперед, к маячившему невдалеке, как финишная лента, кусту лиловой каппи. Спотыкаясь, как пьяный, держась за раздираемую болью грудь, мужчина вывалился на поляну, где он еще вчера сидел и болтал с маленькой смешной Скиоль. Дрожащей рукой нашарив в кармане кристалл связи, Стриж сжал его, вызывая Лекса - единственного, кто мог бы дать хоть какие-то объяснения. Лекс долго не отвечал, а мужчина все больше и больше усиливал нажив, со всей дури вливая в вызов свое отчаяние и боль. Наконец среди багровых кругов, вертевшихся перед его мысленным взором, проявилось искаженное страхом и бледное лицо его друга.
  - Стриж?! - Заорал Лекс, - Ты живой?!
  - Что-то вроде того, - прохрипел бывший, как теперь понимал он, страж границы, - Что со мной?
  - Я не знаю... Ты... У тебя ни один имплант не отвечает. Будто у тебя их и нет! Но, бездна, я же сам тебе их ставил!!! Тебя нет на карте, ты пропал... - Лекс, поджав губы, на секунду отвел взгляд, будто бы сверяясь с какими-то данными на мониторе, - У нас вчера такой колоссальный отток энергии произошел, все сбоит, техника вышла из строя. До сих пор в себя прийти не можем! Эй, приятель, с тобой что?! - Заметил, наконец, Лекс странное сотояние друга, - Ты что, там умирать вздумал?!
  - Нет... Я... Я не знаю, что со мной. Я вчера с Лесом говорил, и вот. Дышать тяжело, и тело... каждый мускул, каждая чертова кость ломит!
  - Ааааа... - Хмуро протянул Лекс и опять отвел глаза, - Понятно...
  - Что, черт побери, тебе понятно?! - Взорвался Стриж, - Ну-ка, умник, поделись-ка со мной! Что вы со мной сделали?!
  Лекс, втянув голову в плечи, старательно пытался не встречаться взглядом с разъяренным другом, начав примирительно, но как-то уж слишком ласково и заискивающе успокаивать его:
  - Ты, главное, не волнуйся, Стриж! Это не мы, это, понимаешь... Лес... Ты же теперь знаешь, что это сознание 'Звезды Элиота', да? В общем, я вчера ввел инфу по этой твоей кошавке, ну и запросил кое-что из новых данных, разрешение тебе хотел оформить... И как понеслось! Я сам не до конца понимаю, но, кажется, 'Звезда', в обход нас, дала тебе разрешение покинуть Лес... Что-то вроде того... Так, да?
  Стриж, превозмогая боль в саднящем горле, сглотнул и кивнул, не сводя глаз с виноватого лица друга, а тот, воровато глянув на стража, предположил:
  - Как я понял, Лес, он же разум 'Звезды', переделал тебя так, что бы ты мог находиться за пределами Второго контура... Как - ума не приложу, разум звездолета закрылся и не отвечает на мои вопросы... Только отделывается непонятным 'ждите'. Что он от тебя хочет?
  - Я... - Начал было Стриж, но почувствовал, что ему резко перестало хватать воздуха.
  Пальцы, судорожно сжатые, сами разжались, и комм, соскользнув по ладони, скатился в короткую, но густую травку. Дерн, отрицая саму свою природу, быстро раздвинулся, шевеля белесыми корнями на разломе, наполз на кристалл и, схлопнувшись, пошел рябью, проглотив добычу. Еще и, выстрелив вверх стрелкой бледного ростка, цветочек на этом месте вырос. И все это за какие-то несколько ударов сердца.
  - Ну и подавись, ссссволочь! - Прошипел Стриж, без сил откидывая голову на мягкую лесную подстилку, - Вот не пойду никуда и сдохну. Прямо здесь. Задохнусь, и сдохну! И не пойду никуда! Сам иди, добывай свой источник, что б тебя!..
  После отповеди Лесу дышать стало чуть легче, но лес придумал новый способ выгнать риута 'на задание' - пришли муравьи. Здоровый твари, в фалангу пальца длинной, обычно не трогали стражей. Обычно. Но эти же... Стриж с опаской, одними глазами наблюдал за тварями, кружащими вокруг него, как сам-падальщики вокруг тушки дохлого тиуля...
  - И? Я тебе сказал - посылай другого идиота! Вон, Лекса отправляй -- у него голова больше, а я никуда не пойду без моих имплантов! И без кома - не пойду! И без... - тут рука мужчины дернулась к опустевшей кобуре, и он, истерично подхихикивая, ласково и нежно промурлыкал, обращаясь к 'воришке', - Ах ты сволочь электронная! Где мой станер?!.. Я что, с голым задом на этих твоих попру? Счаааз!
  Пока риут отвлекся на вымещение раздражения на Лес, муравей-альфа, перестав кружить, примерившись, пробно куснул его за тонкую кожу между пальцев, да так, что Стрижа подбросило на пол-метра над землей.
  - Ах ты так?!..
  Зло зарычав, Стриж попытался прицельно пнуть мураша, но замер, услышав нарастающий сердитый гул в кронах. Вот это было уже не хорошо... Это уже не мураши... Живя в Лесу, он хорошо представлял - что его ждет... Мураши - цветочки, по сравнению с прочей гадостью, на которую Лес был горазд...
  - Птичка-Стриж, ты меня уже ждешь?! - Радостно пропищало откуда-то из района шумящей массы деревьев.
  - Угу... Привет, Скиолька! - Мрачно отозвался Стриж, самозабвенно, но безрезультатно пытавясь вытряхнуть из своего рукава мелкую кусучую погань, воспользовавшуюся моментом.
  - Ой, да ты чего это, встал на тропке кусюнов? - Изумилась она.
  Медленно и мрачно он повернулся к девчухе, готовый то ли зарычать, то ли заорать благим матом - мелкая кусучая дрянь, игнорируя попытки риута вытрясти их, добралась до мест куда как более нежных, чем руки, но пока что только шевелясь там и примериваясь - куда бы цапнуть... Скиолька, замерев сусликом - даже ручки к груди прижала похоже и хвостиком ноги обернула - наблюдала во все глаза за нервным подергиванием мужчины.
  - А знаешь, Скиоль, - мрачно, да так, что девчуха ушки прижала, изрек он, - Меня, кажется, Лес выгоняет, представляешь?
  - Представляааю... - Протянула кошавка и приняла очень виноватую позу, - Это из-за того, что ты меня не убил вчера и летунов показал, да?
  Пока Стриж раздумывал над правильным в его положении ответом, один из 'кусюнов', найдя подходящее на его взгляд место, впился в филейку Стрижа, и тот, взрыкнув, рванул в сторону маячившей на горизонте опушки, попутно подхватив под мышку вскрикнувшую от страха Скиоль. Долетев до пресловутого контура, покусываемый за любую задержку и нерасторопность в пути, мужчина, разглядев рядом узкую ручеек-речушку, скинул обалдевшую от такого обращения кошавку, рывками содрал с себя одежду и, ни капли не стесняясь, влетел в воду, с мстительным воем погружаясь по самую макушку.
  Спустя минут десять он, с блаженным видом почесывая припухшие волдыри на месте укусов, решился выползти на берег, где его одежку уже успела и перетряхнуть, и сложить аккуратной кучкой маленькая кошавка. Да еще, без всякого стеснения, но с огромным любопытством разглядывая голого Риута. В кулачке она сжимала пучок каких-то мясистых листьев.
  В ответку на первую реакцию мужчины - прикрыться - Скиоль только насмешливо фыркнула и, помяв в ладошках, протянула мужчине комок из листьев, сочащихся чем-то ядовито-зеленым и вонючим. Пока Стриж, выполняя невербальные инструкции из разряда 'потри укус этим и все пройдет', тихо шипел от жжения в области 'от поясницы и ниже', Скиолька, пофыркивая от восторга, музыкально промурлыкала, прикрыв ладошкой усатую моську:
  - Ага, я нашла, где ты мне соврал! У тебя шерсть не только на голове!
  - Отвянь, малявка... И вообще - отвернись! - Попытался за грубостью спрятать смущения Стриж, пряча самое сокровенное за пучком листьев.
  Тоненько зафыркав от восторга, малявка, склонив голову на бок, спросила:
  - Зачем? Мне интересно!
  - Это не прилично! - Попытался возразить Стриж.
  - Каааак? А ты знаешь, что у тебя коленки не в ту сторону сгибаются? - Добила она его очередным умным вопросом и 'логическим' вывертом.
  - Это у тебя они - не в ту сторону, а у меня - в нужную! - Сердито бросил Стриж, делая попытку натянуть хотя бы брюки.
  - Неа, не пробуй даже! Чесаться будет - жуть как! - Предупредила его малявка.
  Борясь с желанием свернуть слишком умной кошавке головенку, Стриж, тем не менее предупреждению внял, замерев в позе цапли.
  - А ты-то откуда знаешь?
  - А у нас шерстка на том месте, где кусюн тяпнул, вылазиет вся... А если это место чем-нибудь, кроме сока листьев моа замазать, то будет гнойник. Жууууткий! - Довольным голосом пропела кошавка, искрящимися от смеха глазами наблюдая за попытками Риута как-то прикрыться, - А зачем ты напяливаешь это? Холодно?
  Скиоль с интересом присматривалась и принюхивалась к его одежде. Особенно её заинтересовал пояс с широкими кармашками, где помимо поломанного и старого дедовского кинжала в потертых ножнах, висел и штатный десантный нож в современных магнитных тисках, и еще целая куча полезных мелочей, начиная от тонкой, с волос толщиной, сверхпрочной пилы и заканчивая фляжкой с подогревом, упаковкой одноразовых фильтров для воды, дыхательных клапанов, вставляемых в ноздри и позволявших минут десять протянуть за пределами Второго контура Леса. Очень сложных в производстве фильтров. Вот только совершенно бесполезных теперь для него. Все это богатство было распихано по множеству кармашков на поясе и форме, и было, скорее, данью традиции, чем необходимостью. Раньше. Раньше Стриж, не особо задумываясь, поддерживал амуницию в положенном виде, распихивая предписанные мелочи по местам перед заходом на дежурство и меняя в срок... Один раз воспользовался фильтрами, один - обезболивающим и стимулятором, когда сломал руку, неудачно упав. А сейчас? Задумчиво посмотрев на утреннее солнце, Стриж, впервые за свою долгую жизнь принялся со всей возможной тщательностью потрошить свои же карманы, забив на время на нескромный внешний вид. Кучка полезных предметов, увы, росла на много медленнее, чем бесполезных за пределами Леса и Города мелочей, отправлявшихся прямиком в загребущие кошачьи лапки.
  - Мдя... не густо, - желчно изрек Стриж, когда все его сокровища были распиханы по новым местам, где до них не доберется ни влага, ни грязь, - Из полезного - универсальный питательный субстрат, четыре штуки, зажигалка - одна штука, пилка, нож, набор для ремонта импульсного оружия и станеров, которых у меня теперь нет, но пригодится, как сувенир аборигенам, десять шприц-тюбиков антидота, пять - антибиотика... И это не считая двух стимуляторов и двух - обезболивающего... Захочу сдохнуть безболезненно - есть, чем отколоться... Ну и мой лук и двадцатник стрел, две из которых я посеял, пока драпал от кусюнов. Красота!
  - А это - что? - Переложив свои сверкающие сокровища на колени, поинтересовалась кошавка, ткнув пальцем в потертую плоскую коробочку серебристого металла.
  - Это, котя, дорогая и полезная в хозяйстве вещь! - Назидательно изрек бывший страж, - Только в моем случае - бесполезная, и грош ей цена. Это компас называется. Показывает, где север, где - юг. Короче что бы тебе понятнее было - где сядет и где встанет солнышко, даже ночью и в пасмурный день. Вот только настроен он на наш Город... Так что толку с него не много... В общем, считай, что эта вещица из того же мира, где водятся птички-стрижи, поняла?
  - А почему он тут на солнышко не показывает? - Удивилась кошавка, - Сломался?
  Стриж, взяв в руки коробочку компаса, нажал на маленькую кнопочку и открыл герметично запаянный в керамо-стекло примитивный компас. Стрелки, качнувшись, замерли в одном им понятном направлении, едва заметно подрагивая в такт все еще тяжелому дыханию мужчины.
  Скиолька тут же сунула свой любопытный, приплюснутый и розовенький носик-пуговку и сюда. Понаблюдав за стрелками, она удивленно воскликнула:
  - Смотри, Стриж, эта стрелка почти прямо на то место, где встает солнышко указывает!
  - Значит, работает. Надо будет утром проверить, и на закате. И ночью по звездам глянуть. Пригодится.
  Стирж убрал компас в карман, а Скиолька взмявкнула обиженно:
  - А почему ты говорил, что не работает?
  - Раньше не работал... В Лесу.
  Оглянувшись на темную стену деревьев за спиной, Стриж вздрогнул, чувствуя близкое присутствие настороженно наблюдавшего за ними разума Леса.
  - Ой... Стижик, бедненький... А куда же ты теперь? - Спохватилась девчушка, тоже кинув испуганный взгляд за его спину.
  - К себе пустишь пока что? - В душе надеясь на положительный ответ, спросил он с кривой ухмылкой. Хорошо, что кошавка пока не могла читать его мимику, списывая его гримасы то ли на холод, одолевающий лысого друга, то ли на боль от укусов.
  Кися аж подскочила на месте, хвостик распушился, встопорщился золотистой шерсткой, и она в восторге от такой затеи воскликнула:
  - Конечно, пущу! Только... Бабушку надо как-то подзадобрить... - Стушевалась она, виновато прижав ушки, и заискивающе промямлила: - Старенькая она у меня, испугается, кинется на тебя...
  - Надо бы предупредить, а то еще удар старушку хватит... Только вот - как?
  В раздумьях Скиоль смешно корчила мордашку, шевеля короткими тонкими усиками и морща переносицу. Наконец она просияла, воскликнув:
  - Знаю! Ты добычу должен принести! Мясо! Она обрадуется, и не будет тебя бояться!
  - Договорились, - усмехнулся Стриж, прикинув про себя, что впервые он будет охотится не на фаомца, а для фаомца... Вот такой вот каламбурчик.
  А мелкая, переполненная чувством радости, и уже напрочь забывшая и про летунов, на которых она так хотела сегодня опять посмотреть, и про всё на свете, от избытка восторга принялась вытанцовывать по полянке замысловатый танец, завораживающей своей простотой и дикой, первобытной смесью грации и порывистости. Стриж залюбовался ее движениями, понимая, что не смотря на всю его подготовку и собственную гибкость, выносливость и подвижность, превышающие, на деле, в разы возможности фаомов, он не сможет повторить и половины этого танца. Для этого нужно родиться кошкой. И жить среди таких же, как Скиоль.
  Девчуха, продолжая танцевать, поманила Стрижа за собой, решив претворять план действий незамедлительно. И помня предупреждение на счет штанов, закинув оную деталь туалета на плечо и посверкивая покусанной филейкой, контактер от разумной и мудрой расы руитов, пошел в лес добывать дичь для престарелой аборигенки. Да-да, что бы пустила на постой сиротиншку... А кому сейчас легко?
  
  
  
  Глава 4.
  
  Лес вокруг них плавно и незаметно менялся, и Стриж с каждым пройденным шагом терялся и все активнее начинал крутить головой, оглядываясь по сторонам.
  - Скиоль, а что с деревьями?.. Они какие-то странные. И цвет листьев... - В очередной, наверное, сороковой раз, спросил у малявки риут.
  Пренебрежительно фыркнув, кошавка, подражая взрослой манере речи, 'обрадовала' мужчину:
  - Это, что бы ты знал, нормальный цвет листьев! И деревья - нормальные. Наши.
  Не удержавшись, воин подошел к одному из странных, стелющихся по земле кустов, притягивающих взгляд своей дикой несуразностью даже больше остальных. Присев на корточки и сжав в пальцах мясистую и чуть шероховатую, но совершенно не знакомую листву, он понюхал получившуюся кашицу и, вякнув емкое ругательство, резко отшвырнул её от себя.
  - Фууу! Ну и дрянь! Что это? - Скривился воин, остервенело пытаясь оттереть о траву буро-зеленый, липкий и тягучий сок с пальцев.
  Скиолька издала серию чихающих звуков, заменяющих коашакам выражения веселья, держась лапками за животик и тряся головой.
  - Это так и называется - вонь-кустик. Если натереться его листьями, то гнусь кусать не будет, - просвистела она сквозь свой странный чих-смех.
  - Гнусь? - Тупо переспросил мужчина, оглядываясь по сторонам в поисках не замеченных ранее летающих насекомых.
  - Ну да. У тебя что, гнусей не водится? - Утирая мордашку тыльной стороной ладони, спросила она, с сомнением глядя на светлую густую гриву инородца.
  - Не водилось раньше...
  - Да врешь ты! У всех есть! Во! Глянь, - разрешила девушка, подсовывая Стрижу под самый нос свою макушку, - Видишь - черненькое? Это гнуся. Почешешь? -Жалобно и без перехода попросила девочка, демонстрируя свежие расчесы на ухе, - А то мне когтями не удобно!
  Стриж, передернувшись от омерзения, быстренько отодвинулся на всякий случай, выставив вымазанную 'вонючкой' руку щитом. Кто её, 'эту гнусю' знает. Может, она не только кошавками питается, но и риутом, распробовав, полакомится с удовольствием?
  - А вывести что, сложно было? - Брезгливо поморщившись, зло спросил Стриж, опять передернувшись от мысли, что это еще и шевелится, наверное.
  В подтверждение его догадок 'гнуся' так деловито закопошилась в шерстке, что мужчину, даром что бывалый воин, даже замутило слегка и он с трудом подавил растущее желание почухаться заодно с мелкой. Кошавка с шумом поскребла в макушке и пожала плечами, пробормотав неуверенно:
  - Да не, не сложно. Только она опять заводится в шерсти, стоит в степь сходить. Ба вычесывает, выбирает, но она уже видит плохо.
  - Надо с этим что-то делать... Вонь-кустик, говоришь? - Мрачно изрек риут, доставая нож и примериваясь к кусту, - Спрей там какой-нибудь... Или шампунь... 'противогнусевый'... изобрести... что ли...
  Кошавка, сев на землю, с шумом чесалась, сощурив глазенки и сморщив потешную моську, а Стриж, стараясь дышать ртом и не вдыхать глубоко, ловко орудуя ножом, набирал листья, складывая от неимения емкостей окромя карманов, в термос. Подумав, он, пошарив по округе, набрал туда дождевой воды из какой-то ямки-лужи и выставил на 'малый подогрев' и максимальное давление. Фляга тоненько зашипела, засасывая воздух.
  - Нука, кися-кися, иди-ка сюда... - Ласково позвал он минут через пять, стравив воздух и отвинчивая крышку.
  - Ты это мне? - Не поняла малявка, перестав вылавливать 'гнусей' и косясь на чужака.
  Манипуляции с листьями и флягой она благополучно пропустила, увлеченная охотой за расплодившимися паразитами, о которых так не кстати вспомнила.
  - Ну я же - не 'кися'? - Удивился мужчина.
  - Я - не кися! Я - Скиоль! - Возмутилась, фыркнув и вздыбив шерстку, кошавка, - Тебя, наверное, в детстве много по голове старшие палками били, раз вечно зовешь меня странными именами!
  Послушно покивав, Стриж изобразил тупого увальня и позвал кошавку, похлопав по коленке свободной рукой и засюсюкал, подражая голосу знакомой дрессировщицы трапней:
  - Да-да, так и было! Скиоль, девочка, иди сюда - почешу за ушком.
  Подумав для приличия пару секунд, малявка радостно рванула к риуту, подставляя зудящую макушку и зажмуривая в предвкушении глазки. Вот только злой и бессердечный риут не собирался гладить маленькую Скиоль! Примерившись, он схватил её поперек туловища, прижав ей руки к бокам и щедро вылил на нее вонючую до рвотных позывов, липкую и теплую 'противогнусевую' массу, размазывая по шерсти мерзкую на ощупь бурую кашицу, в которую превратились вываренные и раздавленные листья.
  Скиоль орала, плакала, фыркала, брыкала в воздухе задними лапами и щелкала зубами. Но ровно до тех пор, пока не поняла - зуд, ставший от попадания едкого сока нестерпимым, резко начал стихать. А по всей шерсти началось КОПОШЕНИЕ. Заблажив так, что у риута заложило уши, она еще истеричнее задергалась, решив, что от злого колдунского средства чужака у неё пытается удрать её красивая мягкая шерстка.
  - СКИИИИОООЛЬ! - Орал Стриж, держа изо всех сил брыкающуюся котейку, - Да угомонись ты! Что б тебя!.. Ты мне все руки изодрала, паршивка!
  - Ууууааааууууааааавииии! - Несся над лесом вибрирующий вопль прощавшейся с жизнью кошавки-фаомки.
  - Скиолька, дура мелкая! Ща вся гнусь уйдет с шерсти, и чесаться перестанет! - Уговаривал её мужчина, пытаясь достучаться до разума.
  Но кошавка орала до тех пор, пока обессиленно не затихла. Только хвост в порывах бессильной злобы стегал риута по бокам.
  - Ты меня слышишь? - Строго спросил Стриж, прижимая дрожащую от холода и жалости к самой себе кошавку к земле, - Ага, вижу, что слышишь - ушами дергаешь. Я не знал, что ты так напугаешься. Чесное слово - не хотел. За то гнуся твоя - подохла, представляешь? Осталось только шерстку помыть, и станешь ты чистенькой и снова красивой, - сообразив, что говорит с девочкой, хоть и инопланетной, сюсюкал Стриж.
  Навострив ушки и тяжело дыша, Скиоль зло прохрипела:
  - А что её теперь мыть? Она же сбежала!
  - Гнусь? Неа, сдохла! - Похвастался своим изобретением риут.
  - ШЕЕЕРСТЬ! Моя шерсть сбежааала, - заревела Скиолька, утыкаясь мордочкой в чудом уцелевший в битве клочок травы, - Я теперь страаашная! И... и... и лыыыысая, как тыыыы... - Выла кошавка.
  - Ты что, с ума сошла? Ты с чего это взяла? - Опешил риут.
  - Шоооооорстка... она уползааала... я сама чууувствовалааа... Ты плохооой!!! - Самозобвенно выводила кыся, задрав к небу сморщенную от горя мордочку, по которой текли, скатываясь по короткой шерстке, крупные слезинки.
  - Дурочка ты, Скиолька! - В сердцах сплюнул мужчина, продолжая одной рукой держать мелкую, а другой - слегка потрепав мокрую и осклизлую шкурку на загривке, от чего кошавка послушно замерла, - На месте твоя шерстка! И станет теперь, без гнуси, еще лучше! Самой красивой девочкой будешь. Только отмыть тебя надо для начала.
  Кошавка кривилась и шмыгала носом, но до нее, похоже, начало доходить сказанное Стрижем.
  - Не врешь? - Жалко, но с такой надеждой в голосе пропищала она, скосив глаза на воина, что Стрижу огромных усилий стоило сдержаться и не захохотать в голос.
  - Честное-честное! - Усмехаясь уголком рта, торжественно пообещал мужчина.
  - Пустишь? - Робко попросила Скиоль, шевельнувшись.
  - А ты не сбежишь?
  - Если драться больше не будешь - нет, - честно предупредила девчуха.
  Погладив еще и за ушком (хотя было до дрожи противно от осознания, что у него где-то под пальцами дохлые паразиты), Стриж выпустил малявку, присев в стороне на корточки и внимательно глядя на её робкие телодвижения. Малявка, встав на четвереньки придирчиво осмотрела конечности, бока, покрытое короткой беленькой шерсткой пузико и жалко свисающий грязной сосулькой хвост. Подергала шерстку и подозрительно уставилась на сидящего с самым невинным видом подмоченного и не менее грязного риута. Если учесть, что во фляге умещалось два литра жидкости, да помножить её на козявочные габариты кошавки, то в сумме ей хватило по самые усы. И даже Стрижу порцайка досталась, пока он с малявкой боролся. Прижав ушки к голове, Скиолька оскалила мелкие острые зубки и зло зашипела на Стрижа. 'Не делай так больше' - перевел он для себя этот жест и, неожиданно, виновато прижал уши. Аж сам в осадок выпал, неуверенно коснувшись ставшего вдруг таким подвижным своего 'внешнего органа слуха', проверяя - не выросла ли там шерсть. Шерсти не выросло, но кошавку эти 'извинения' вполне удовлетворили, судя по всему. Она успокоилась и принялась за попытки хоть как-то очиститься.
  Понаблюдав за бессмысленными попытками фаомки, и осмотрев свои вымазанные и исцарапанные до локтей руки, Стриж выдвинул решительное требование:
  - Мыться надо. Озеро или речка тут есть? А то с такой вонью мы не только дичь не поймаем, но и твоя 'ба' сбежит, решив, что на нее кусты решили напасть.
  - Мыыыться? - Удивилась кошавка, - Это как?
  - В воду залезаешь и моешься? Или ты воды боишься? - Начал он её подначивать.
  - Ничего я не боюсь! Вода просто... ну... мокрая такая... и холодная... Брррр... - Прижала лапки к груди девчушка, изобразив крупную дрожь.
  - Ну и что? Настоящих воинов это не останавливает! А вдруг я что-то напутал, и шерсть, как от кусюна, вылезать начнет? - Схитрил он, 'озабоченно' хмуря брови.
  Он уже понял, что для выражения мимики ему нужно использовать только то, что есть в наличае и у фаомов - брови, положение головы, уши, оскал или открытие рта до определенной степени... Хотя ему еще учиться и учиться. Пока он изображал мимикой беспокойство, фаомка, как укушенная, подскочила пружинкой, взмявкнув.
  - Побежали скорее! А то и вправду... И буду я... как ты... листиком прикрываться!
  Посмеиваясь про себя, мужчина поднялся и заковылял следом за козявкой. Сидеть на земле его изрядно утомляло, но иначе с кошавкой разговаривать было решительно невозможно. Это фаомцам, с их вывернутыми коленками, удобно: чуть что, плюх на пятую точку, хвост сложили и сидят. Скок! И уже на ногах! А Стриж себя чувствовал несуразной развалиной, поднимаясь с земли под фырканье Скиольки, хотя и считался неплохим воином. Среди риутов.
  
  Мытье превратилось для Стрижа в отдельное испытание и сюрприз. Скиоль храбрилась, старалась не показывать свой страх, но только дело дошло до воды,как кися поджала лапки, задрала несчастную мордочку с встопорщенными усами и прижатыми ушками к небу, и героически молчала. Ну почти, только тоненько подвывала. На одной ноте. Обвив риута всеми пятью конечностями, включая хвостик. Мыл её Стриж, размазав по шерсти глину и тщательно выполаскивая 'гнусей'. На берег он вытащил дрожащий и жалкий комочек, из жалости завернув в свою куртку. Хорошо хоть его одежда не лишилась своих свойств, послушно заращивая мелкие прорехи от когтей кошавки и грея носителя. Высохнув и обогревшись, малявка нагло заявила, что голодная настолько, что вот прямо сейчас умрет, и Стрижу пришлось пойти на промысел. Благо малявка, подгонямая голодом, подсказала - где и что тут можно найти. Принеся, избегав все окрестности, пару внушительных, килограмм на пятнадцать, туш тиулей - тварей, напоминавших странный гибрид толстых птиц с длинношеими ящерами, удачно подстреленных в прибрежных кустах, воин окончательно занял главенствующие позиции в их тандеме, подняв свою ценность и в глазах кошавки, принявшейся к нему ластиться, как и любой молодняк к старшей матери-фаомке, принесшей с охоты еды.
  Жрать сырое оголодавший страж отказался, и мелкой тоже запретил. И пришлось ему, напрягая фантазию и перетряхнув обширные, да все не в тех областях, знания, изобретать на ходу способ добыть огонь. Может, он и справился бы до темноты, но вот только Скиоль активно 'помогала', суя любопытную моську под руки, раздавая советы и пытаясь утянуть и схарчить добычу как есть, 'не портя'. Спустя часов так пять-шесть, когда солнце уже клонилось к закату, ожесточенный и готовый завыть с горя, задрав морду к небу, как и фаомка утром, мужчина смог-таки поесть, вгрызаясь в непривычное на вкус, жесткое и отдающее тиной и дымом костра мясо. Скиоль же блаженствовала, уписывая за обе щеки редкое для нее лакомство - поймать тиуля было сложно, в самодельные силки этот увалень шел, но рвал их, а до такой хорошей вещи, как лук и стрелы, они с бабкой не додумались. На закате Стриж проверил компас и подкорректировал диск с разметкой так, чтобы намагниченные стрелки указывали правильно. Компас был старенький, сувенирный, дареный когда-то другом детства, но неожиданно пригодился, перейдя из разряда сентиментальной безделушки в важный инструмент выживания чуть ли не наравне с ножом. Осталось проверить ночью по звездам, и на рассвете по солнцу, что бы быть уверенным на все сто.
  А до хитро спрятанной землянки они добрались, опираясь на одной только Скиольке понятные приметы и запаховые метки, уже в полной темноте глубоко ночью. Благо Скиолька отлично видела в темноте, да и сам Стриж с радостью понял, что то ли не все импланты сдохли, то ли Лес предусмотрительно 'подсуетился", позаботившись о своем 'разведчике', но он ночью видел ничуть не хуже, чем сама кошавка. Только, в отличие от неё, цвета четко различал, хоть и пришлось напрягаться, переводя странную игру серебристых оттенков и прозрачных теней, расцветивших с наступлением сумерок окружающий мир, на понятные и привычные для него термины и названия.
  Вообще, в дороге оказалось, что фаомка видит мир иначе. У нее отсутствовали целые куски 'радуги', как то: оранжевый, розовый, фиолетовый, и почти не было полу-тонов. С трудом она отличала голубой от синего, а желтый от золотистого. За то там, где для Стрижа был 'серый' или 'бурый', или просто 'зеленый', для Скиоль существовало множество оттенков, названия подавляющего большинства которых он с трудом понимал. Так они и развлекались по пути до домика Скиоль, сравнивая и вкусовые ощущения, и запахи, и цвета вкупе с игрой в 'угадай растение'. Язык фаомцев давно уже, лет так с пару тысяч как, был плавно подменен более обширным и удобным риутским, так что особых проблем с пониманием друг-друга у них не возникало. Вот только в 'кошачьей' среде он развивался и дополнялся не только не хватающими названиями из родного языка, но и такими терминами, как 'кюсюки' (местные муравьи) и 'хваталка цеплючая' (агресивный вьюн, напоминавший змею растительного происхождения, чуть не отожравшая Стрижу ботинок в низинке около реки), 'жлобарь ручейный' (жил в ручье и чуть не оттяпал риуту пальцы при попытки воды набрать) 'грызуль' и прочей флорой-фауной, по одному названию которой сразу можно было понять - чем конкретно эта тварь занимается в своей жизни.
  Скиолька, принюхиваясь и замирая от каждого шороха, хитро посвистела-пошипела, и дверь, напоминавшая скорее поломанное бурей бревно, после небольшой заминки отвалилась в сторону, явив под скудный лунный свет косматую, седую и линялую по глубоким морщинам между ушами, голову 'ба'. Таких старых фаомов он видел только на ранних фотографиях с квадров-разведчиков, когда те еще могли далеко отлетать от Леса и вести съемку.
  Пока он, пытаясь не очень шумно дышать, стоял, обливаясь потом под весом затвердевшей и не очень-то вкусно пахнущей добычи почти в три десятка килограмм весом, Скиолька, юркнув в лаз, о чем-то шепталась со своей сморщенной и линялой бабкой, возмущенно шипя и фыркая. Пару раз он слышал слова 'еда', 'мясо' и 'защита', но не был до конца уверен - если его малявка говорила довольно сносно, хоть и коверкая слова, то старушка тянула гласные, шипела и шамкала так, что смысл сказанного терялся за кучей посторонних звуков. Пока он крутил головой и шевелил ушами, начавшими действовать самостоятельно, стоило ему начать напрягать слух, мелкая высунула маковку из норы и позвала.
  - Стриииж, пошли в дом! Ба разрешила.
  Только вот дойдя до лаза, риуту стало ясно, что эту ночь он точно ночует на улице! И как бы не несколько последующих, пока не разберется с приличествующим разумному существу жильем. Мало того, что запашок из 'домика' тянул такой, что ему, как какому-то фаомцу, захотелось сморщиться и зашипеть, так еще и лаз был настолько узкий, что у него разве голова туда пройдет. А вот плечи - не стоит даже пытаться. Сгрузив мелкой 'мзду для бабки', Стриж, не слушая возражений, выбрал дерево по-крепче и залез на него, уютно умостившись на толстой ветке и привязавшись на всякий случай. Благо ни хищных птиц, ни крупных змей в этом странном мире не было, а раз фаомки тут живут, то место тихое и безопасное. Повозившись, страж закрыл глаза и принялся, как и каждый вечер раньше, в своей старой жизни, слушать лес. Но этот странный, чужой лес молчал, а если и говорил, то на языке, совершенно не понятном для него, риута.
  Повздыхав печально, Скиолька уползла в свою нору спать, получив подзатыльник от бабки и законопатив дверь. Долгий день изменил её жизнь, дав много ценных уроков. Например, Скиоль наконец-то научилась разводить костер. Ну почти. Только вот она все никак не могла придумать, как подкладывать ветки в него так, что бы не опалить шерстку. Размышляя об этом, кошавка незаметно уснула, убаюканная привычными звуками-скрипами родной землянки и знакомым с детства присвистыванием ба во сне.
  
  
  
  Глава 5.
  
  
  Утро встретило риута радушно и ласково, как богатая, но дальняя родня неожиданно нагрянувшего в гости отпрыска - скинув горсть ледяной росы за шиворот и нагло вякнув что-то явно матерное прямо в ухо голосом здоровой, но дурковатой зверюги, решившей возмутиться слишком крупным размером товарки по ветке, нагло рассевшейся на её дневном обиталище. Если бы страж не привязался накануне - точно бы упал... А так - лесок был озарен не только первыми лучами жаркого солнышка и робкими трелями проснувшихся жителей, но и смачной руганью хриплого и злого спросонья риута. Извернувшись, нарушителя своего спокойствия он все-таки изловил, получив еще не одну щедрую порцию бодрящего утреннего душа и несколько чувствительных, до крови, укусов-щипков от соседки... Назовем это птичкой. Размерам она, кстати, была как бы не с половину вчерашних тиулей, так что, возблагодарив столетия тренировок за реакцию и старинное правило 'сначала поймай и придуши, а там - разберешься', Стриж обзавелся еще и завтраком. Если только эта разноцветная мерзость с длинным клювом, оснащенным зубами-пилками, парой когтистых 'хваталок' на обоих парах крыльев и четырьмя бронированными лапами, подошедших, скорее, не птице, а ящерице, можно хотя бы условно считать съедобной.
  В довершение картины маслом - издевательский чих-хохот престарелой кошавки, скорчившейся возле выхода из её зловонной норы. Стриж не знал - чего желал больше: провалиться сквозь землю (но этому мешал ремень, надежно удерживающей его в положении 'вещь-мешок, подвешенный на сук до поры'), или втихую свернуть шею еще и старушке, сказав, что так и было, когда он проснулся...
  - Ишь ты, резвый какой, - прошуршала старуха, утирая узловатой лапой слезы, выступившие на побитой жизнью морде, - Яшика поймал! Добро, будет, из чего похлебку сделать.
  Сбросив добычу на землю и извернувшись змеей, Стриж, молча и недобро косясь на бабку, отвязался и слез со своего неудачного ночного насеста. Старуха не сводила с него своих глаз, один из которых оказался замутненным бельмом катаракты. Разорванное надвое ухо и глубокий, криво сросшийся шрам, пересекавший морду аккурат через невидящий глаз и терявшийся в складках густой, щедро посеребренной годами шерсти на груди, завершали картину 'престарелая бандитка на выслуге', заставляя Стрижа подобраться и внимательно следить за движениями старухи, сгорбившейся и зябко поводящей худыми, мосластыми плечами.
  - Что, не помнишь меня? - Тихо, с какой-то смесью грусти и неожиданной обиды, прошептала бабка, жадно всматриваясь единственным зрячим глазом в стоящий против солнца силуэт.
  - А должен? - Довольно недружелюбно бросил Стриж, подобрав нечаянную добычу и безбоязненно подходя ближе.
  Кем бы не была эта согбенная фаомка раньше - о том остались только воспоминания, да и то только в её голове. Страж видел, с каким трудом старуха сохраняла прямой спину, и как напрягались мышцы натруженных ног, пытаясь удержать свою хозяйку в вальяжной неподвижности, стоившей ей слишком дорого.
  Тишина, нарушаемая только звуками пробуждающегося леса да тяжелым, с присвистом, дыханием старой кошавки, упала на крошечную проплешину между деревьями, недостойную даже звания полянки. Не выдержав первой, старуха, махнув лапой, с кряхтением и шипением поменяла-таки положение, сев по-удобнее, и пробурчав ворчливо:
  - Не должен... А может, не ты это был... Кто ж вас, риутов, поймет-то... все вы на одну морду, гады шелудивые.
  - Ну спасибо, старая! - Деланно возмутился Стриж, не торопясь сокращать разделявшую их дистанцию, ибо брезговал, да и запах, что шел от старой, почти не покидавшей свою нору кошавки, был густой и мощный...
  - А что? Видишь это? - Фаомка провела когтем вдоль шрама, уродовавшую и без того не блиставшую красотой морду, - Это вот такой же, как и ты, оставил, когда я себе и котятам пыталась хоть чуть-чуть дичи наловить, что бы с голоду не подохнуть...
  - Рассказывай давай, ага! Видел я ваших! 'Чуть-чуть, что бы не подохнуть', - передразнил бабку взбеленившийся Стриж, - У вас тут у самих добычи - хоть голыми руками бери! - Он еще и тушкой, по-прежнему в руках зажатой, как доказательством потряс, - Все вы у нас одно ищите - халявы, да по-больше. Украсть рветесь готовое, или что по-ценнее, да на мен с степняками прете! Вот в это - поверю! А так - не надо мне тут врать про голод и неурядицы! В реке - рыба чуть ли не на берег прыгает, тиули - жирнее наших, лесных, вдвое, рикты под деревьями растут - только греби! А вам все мало?
  - Тише ты, тише, - зашипела бабка, кося глазом в сторону выхода из норы, - Что бы ты знал, лесной демон, как нам тут живется?! Думаешь, вот мы все просто так по норам прячемся, как зверье дикое? И не фыркай, мал еще на меня фыркать! - Привычно ругнулась бабка, но осеклась,сообразив - не с котенком разговаривает, - Ты многих-то в жизни наших самцов видел, а?
  - Даже слишком. Наглые они у вас. И безмозглые. Даже более, чем наглые.
  Старая кошавка покачала головой, выставив вперед усы.
  - Вот то-то и оно. Они ж, знаешь что делают? Не знаешь, по глазам вижу... так я тебе секрет-то открою: если семья, которую они нашли - маленькая, то малышню перебьют, все запасы разорят, да уходят, как только жрать нечего становится и когда дичь в округе на два дня пути всю перебьют-перепугают... А мы, фаомки, потом остаемся брюхатые, да с пустыми закромами и той малышней, что спрятать успели в лесу... А как быстро разжиться-то обратно, догадываешься?
  - Понял я, понял... И все равно - неужели нельзя как-то объединится по несколько семей и оборону держать, как мы? - Возмутился Стриж.
  - Как же, договоришься с ними... - Проворчала бабка, сердито прижимая уши к голове и скаля тупые желтые клыки. Все два.
  Зло рыкрув и тряхнув лысеющей головой, бабка презрительно зафыркала. Стрижу эта тема давно уже наскучила - переупрямить кошака было делом бесполезным. Ему осталось только попытаться свернуть разговор на интересующую тему:
  - А ведь некоторые договорились? Города организовали, живут себе. Да и те же степняки...
  - Ты нас с ними не ровняй! - Возмутилась фаомка, - Степняки нам самим по плечо будут, а самцы у них не сильно-то и крупнее нас, лесных самок! Хотя злее, да...
  - Ну а города? - Не сдавался Стриж, как можно равнодушнее расспрашивая первую встретившуюся на её пути взрослую фаомку.
  Что с самцами говорить не о чем - он и из своего опыта знал. Вся хитрость и изворотливость этого племени досталась женским особям. Тогда как напористость и сила - мужским. Бабка, задумчиво пожевав разделенную надвое верхнюю губу, фыркнула и тряхнула головой - что у фаомцев было аналогом риутского пожатия плечами, припечатав сердито:
  - А там вообще все странно и глупо! Городские, поговаривают, еще и тряпки, как вы, на себя напяливают, в мазанках над землей живут и вообще... Живут странно, будто бы под риутов заделались.
  Выдержав приличествующую раздумьям паузу, бывший страж границ, а теперь - непонятное существо без роду и племени, но с ответственным заданием, как бы неуверенно спросил:
  - Хм... Наверное, интересно было бы на них посмотреть... Далеко хоть до них?
  - Да дней десять с лишком будет... До реки, а там еще столько же вдоль нее. Там они где-то это свое непотребство и творят. Город, то есть, - в ответ на непонимающий взгляд риута пояснила старуха, - Ты мне лучше вот что скажи - ты зачем Скиоль мою себе сманил, а?
  - Да вроде бы не сманивал, - попытался отшутиться риут, - Это она меня с леса сманила!
  - Вот не ври мне! Еще не было такого, что бы лесной демон сам из леса вышел! Да еще и один, без толпы и прозрачного льда на морде, - бабка потыкала корявым пальцем себе в нос, - Сколько живу, а о таком первый раз слышу. Что, стряслось что-то у вас там, или так - не в моготу сидеть в лесах стало-таки, а?
  - Да как тебе сказать-то, что бы по-проще... Надоело сидеть в лесу именно мне. Вот и ушел. У вас разве не бывает такого, что бы самец прочь уходил? - Нашелся Стриж.
  - Бывает... А! Поняла! Самку никак найти не мог? Или свои выгнали? Что, слабый, или хворый какой?
  - Хворый! - Стриж быстро выбрал наиболее безопасный вариант, пока старуха еще чего не придумала.
  - Поняааатно... Ну раз все равно помирать, тогда все с тобой ясно... Или не помирать?.. - Встрепенулась старая.
  - Не, не помру. Тебя уж точно переживу, - мрачно отшутился Стриж, уставший уже от этой глупой болтовни больше, чем от суточного марша по лесу, - Но за пределами нашего леса жить могу - это факт.
  - А остальные что - не могут? - Клещем вцепилась в оговорку бабка.
  - Могут. Но не хотят. Дряни тут у вас разной много. Для того и маски на лицах.
  - Теперь это и твоя дрянь, риут. И твоя, и моя. Ну а со Скиль - что? Нравится она тебе?
  - В смысле? - Опешил Стриж, заподозрив самое плохое.
  - В прямом! - Вякнула бабка, подверждая опасения воина.
  От такого риут даже сел, не глядя, куда. Да хоть бы и на 'кусюнов' - все лучше вопросов бабки, сто очков форы дающей риутским допрашивающим хотя бы нелогичностью вопросов и сбивающим с толку резким переходам.
  - Ээээммм... Нууу... Хорошая девочка. Милая... Пушистая... Шерстка - ничего так... Приятной расцветки... - Осторожно подбирая слова, Стриж покосился в сторону отваленного от входа бревна. Обсуждаемая 'хорошая девочка' сверкала на него слегка опалесцирующими в темноте проема глазками, зажимая лапкой рот.
  - Ты мне тут сказки не пой! Какие на нее планы у тебя?! - Возмутилась бабка, не знавшая, что у их разговора есть такий вот слушатель.
  - Знаешь что, бабка! Я тебе не извращенец какой-то! Я твою внучку не убил, хотя должен был? Не убил. Пожалел козявку. До дома довел? Довел! Еды принес - принес! Что тебе еще от меня надо?! - Совсем искренне возмутился риут, сурово сдвинув брови и подавшись вперед.
  Бабка от такого напора немного струхнула, стрельнув глазами на вход. То ли сослепу не заметив малявку, то ли та вовремя притаилась, но допрос она оставить не сообразила, зайдя с другой стороны:
  - Я старая уже, сам видишь, - Скиоль из зева норы скорбно покачала головой, - Не сёдня, так завтра - уйду лесными тропами, - в этом месте мелкая подобралась и кривляться перестала, а старая фаомка продолжила, - И говорят, что в вашем племени, если с родителями детеныша что-то случилось, то вы всем народом их выхаживаете. И отцы и матери других детенышей - все возятся. Врут, небось, но надеется мне не на что уже, сам видишь, риут...
  - Что именно с тобой? Может, я могу помочь? - Предложил Стриж, по-новому оглядывая старушечью фигурку, и отмечая и слишком худые бока и неестественно ввалившуюся грудину.
  - Нет, поздно уже. Отбегала я свое. А Скиоль... У меня ж мамка её самая последняя. Да у той она тоже одна только выжила. Хотя, может, в городе она и кого родила, да только... Давно её уже нет. Да и сама не глупая, понимаю - если у нее там детеныши есть, то она их не бросит, что бы за этой егозой вернуться. Два десятка дня в одну сторону, да столько же, а то и больше - с малявкой-то на закорках - обратно. И тех не бросишь, и эту не забудешь. Вот если бы ты её отвел туда, я бы спокойно ушла... А так... Положи мне на грудину ладонь, не бойся, не укушу...
  Стриж, почти не раздумывая, положил ладонь на указанное бабкой место, чутко прислушиваясь. Слева, за хрупкой перегородкой из тонких ребер, загнанным зверем билось сердце, не способное уже как следует разогнать густую кровь по старому телу. Посчитав пульс, риут покачал головой под прицелом внимательных взглядов бабки и высунувшей встревоженную мордочку Скиольки. Не сказать, что он был большим спецом в физиологии фаомцев, не из 'яйцеголовых' все-таки, но тут надо быть совсем дураком, что бы понять, что сердечко бьется в разы медленнее, чем положено для такого мелкого существа. Да еще и с провалами, перебоями и скачками такими, что, казалось, сошедший с ума орган норовит расплющиться о туго сдавливающие его деформированные ребра. Ощупав впадину на грудине, оставленную в былую молодость чем-то тупым и тяжелым, явно едва не унесшим жизнь этой отчаянно цепляющейся за грань старухи, риут, как не хотелось ему обнадежить замершую в страхе и с надежной глядевшей на него девчуху, покачал головой, предложив:
  - Я могу тебе помочь только тем, что запасов натаскаю - на оставшееся тебе время хватит. Смерть от голода не самая приятная.
  Бабка брезгливо смахнула его ладонь и пригладила щерсть на груди, пару раз передернувшись от омерзения. Да и сам риут ей тем же ответил - демонстративно придирчиво осмотрел руку и о штаны отер.
  - И без тебя знаю, - зло прошипела старуха.
  Старая кошавка пристально поглядела риуту в глаза и напрямую, без уверток, спросила хмурящегося лесного демона:
   - Скиоль отведешь к матери?
  - Отведу. Все равно хотел на город посмотреть. Пристрою в безопасности, - не стал отпираться мужчина.
  - А сам - дальше уйдешь? - Подозрительно резко спросила старая кошавка, щурясь на встающее солнце.
  - Да.
  - Добро. Нечего фаомке с риутом бродить - разные у нас тропы.
  Бабка расслабилась, а вот мелкая взвилась пружинкой, воинственно встопорщив шерсть на загривке и завопив так, что риут вздрогнул:
  - Я со Стрижом хочу путешествовать!
  - Нечего, я сказала! Поклянись, что с матерью останешься! - Прошипела бабка и мало того, что ужи прижала, так еще и оскалила свои редковатые и тупые зубы, не сводя с пришельца злого взгляда.
  - Ну бааааа! - Захныкала козявка, игнорируя все нарастающее глухое клокотание в груди старшей самки.
  - Клянись, я сказала!
  На секунду Стрижу показалось - сейчас сцепятся! Сделав пару шагов назад, он с интересом наблюдал за воспитательным процессом в исполнении фаомок: перемежающиеся рыки, шипение, вздыбленная шерсть и угрожающе выгнутые спины. Опять почему-то вспомнились фильмы про животных из детства. Даже пожалел, что комм так нагло и предательски отобрал Лес, а то можно было бы снять на память происходящее. К счастью, к тому моменту, как Стриж уже замучился делать серьезное лицо, глядя на это противостояние пушистых комков, Скиоль, явно проигрывая опыту и силе, поджала хвост, сгорбилась почти до земли, и опустив уши, промямлила, всхлипнув:
  - Клянусь...
  - А ты? - Потребовала раздухарившаяся и все не отошедшая от стычки бабка обещание и заодно и от риута.
  Стирж, еще утром не собиравшийся не то, что бы с собой в мытарства кошавку брать, но и в город эту занозу тащить, честно положил руку на сердце, пообещав, что приложит все силы, что бы сиё милое чадо осталось под теплым мохнатым бочком родственников. Хотя и пятой точкой чуял, что ничем хорошим эта затея не кончится. Уж больно задумчивые взгляды кидала притихшая мелочь, ковыряя коготком бревно у входа.
  
  
  
  Глава 6.
  
  
  Скиоль замкнулась в себе. Молчала, вела себя послушно, намурлыкивала себе под нос нехитрые песенки... и кротко взирала на риута честными глазами из-под золотистых бровок. И это было не к добру. Особенно тихо себя она начала вести после того, как бабка подробно описала мужчине, как отличить от остальных кошавок её мать, место, где её, скорее всего нужно искать, и кому из дальних родственниц, зубодробительные имена которых Стрижу пришлось выучить, можно будет приткнуть малявку, если мать все же не отыщется. С каждым новым именем предчувствие подставы росло и крепло. Ну ладно, допустим, Яшинка-Рыжий -Хвост - еще достаточно говорящее имя, что бы не промазать. Надо искать пеструю, агрессивную кошавку, обладательницу самого рыжего хвоста. А как определить Сауму-Серую-Тихоню? Если она 'тихоня', то найти её будет сложно... И еще с пяток таких же имен-прозвищ, как и эти. Но Стриж, отмахнувшись от приступа начинающейся паранойи, решил разбираться по ходу действия. В крайнем случае, думалось ему, кису можно будет пристроить за какую-то плату в хороший дом. Все же лучше, чем в этой их норе гнить. Мелкая сообразительная, миловидная. Приткнет куда-нибудь, а там, глядишь, и родня отыщется. Видно было по мелкой, что все эти списки внезапно обретенных родственниц окончательно настроили на мысли, далекие от выполнения клятвы и послушания старшим.
  И все же... Все же она тихой тенью день за днем скользила за Стрижем, выполняя его многочисленные поручения и заглядывая в лицо. Таскала жерди к облюбованной воином заводи на речке, годной для установки изобретенных на скорую руку ловушек для ленивых и разожравшихся рыб, собирала хворост и траву для копчения мяса подстреленных риутом птиц, возилась с ощипыванием и ошкуриванием добычи, не задавала лишних вопросов, собирая в импровизированную корзину соскобленную соль с найденного в лесу здоровенного выхода её на поверхность. И все это - молча и тихо. Но стоило только Стрижу отвернуться, как спину ему буравил внимательный и не по-возрасту серьезный взгляд.
  В конце пятого, наверное, или шестого дня - Стриж сбился за многочисленными хлопотами со счета - шерстявую козявку прорвало. И как время удачно выбрала-то, паршивка - руки, и даже зубы риута были заняты переплетением гибких стеблей, удерживающих потолок в пещерке-землянке, а потому схватить мелкую за шкварник и тряхнуть хорошенько, он не мог, чем она и воспользовалась:
  - Стриииж, а я - хорошая? - Невинным, чуть заискивающим тоном спросила Скиоль, подавая очередную жердь.
  'Начинааается!' - Успел про себя подумать воин, решив все-таки не бросать работу на середине. Только выплюнул горчащую ветку, что зажимал зубами и процедил:
  - Угу. Хорошая. Особенно последнее время, - отозвался он, осторожно вставая на новое для себя поприще воспитателя.
  Радостно дернувшись и выдавая себя вместе с ушастой головой, кошавка, напустив равнодушный вид, принялась расспрашивать, будто бы от нечего делать:
  - А ты далеко идешь? Ну, когда меня проводишь, - торопливо добавила она, отведя глаза и сосредоточенно ковыряя коготком кору на ветке.
  - Очень далеко. Маленьким там делать нечего, - строго отозвался Стриж, глотая рвущееся с языка ругательство - и так малявка начала за ним некоторые особо сочные фразы повторять, когда думала, что её никто не слышит.
  - А тебе туда срочно надо? - Не обращая внимания на неприступный и строгий вид риута, продолжала как бы невзначай мелкая, машинально стряхивая с ушей сыпавшуюся из латаемой дыры землю.
  - Угу...
  То, что риут немногословен, мелкую не останавливало. Она, как ему помнилось, со свойственной всем особям женского пола особенностью, могла спокойно болтать за двоих. Главное, как давно понял уже в юношеском возрасте воин, вовремя хмыкнуть, угукнуть или еще как-то прореагировать. Вот и эта особь, как и положенно, повелась:
  - А ты можешь... ну, скажем, годика три подождать?... Или - четыре?
  - Не-а.
  - А почемууу?
   Вот этот вопрос от терпеть не мог! Особенно заданный таким вот тоном, характерным для всех представительниц прекрасного пола, не зависимо от расовой принадлежности и возраста.
  - Даже ради очень хорошей девочки - не могу, - грубо ответил мужчина, сдувая с лица сор и отчаянно шевеля ушами.
  - Ну почемууу?
  - Потому что! - Резко бросил он, и ругнулся, да так, что даже у Скиольки уши покраснели, поскольку слишком сильно, с расстройства загнанный последний сантиметр жерди обрушил на многострадальную голову риута целый ворох рыхлой земли, непонятной трухи и запорошил глаза. В качестве вишенки на тортике был здоровенный жук, брякнувшийся аккурат на кончик уха и вцепившийся в него мертвой хваткой.
  Опять пришлось идти почти на ощупь и отмываться. За день, проведенный в попытках хоть чуть-чуть подлатать землянку под руководством ехидной до нельзя бабки, он к речке уже тропинку натоптал. Кривую и широкую, ибо к реке шел, как правило, полу-ослепший.
  - Ну Стиииж, ну скажиии, - противно выводя гласные и пропуская мимо ушей ругань, не сдавалась мелкая, сидя на берегу речушки, где Стриж пытался промыть свою шевелюру, которая без моющих средств с расческой потеряла и блеск, и шелковистость, зато приобрела маскирующе-землистый оттенок, но вид крайне жалкий и печальный.
  - Я тебе скажу, и ты отстанешь? - Без особой надежды спросил воин, у которого этот вот вопль 'ну скажииии', повторявшийся два раза в четверть минуты, уже в печенке сидел.
  - Угу! Честно-честно! - Пообещала Скиоль и с надеждой уставилась на воина.
  Помолчав (не по причине вредности, а поскольку с головой погрузился под воду), Стриж, отфыркиваясь и пытаясь отжать ставшие похожими на мокрое лыко волосы, строго, тоном воспитателя, принялся пояснять малявке:
  - Дорога опасная, нудная, а еще и долгая. И тебя могут убить. Как и меня. А иду я к далекому племени риутов, затерянных на другом конце земли, и они мне рады вряд ли будут...
  Свою ошибку он понял, стоило только кинуть взгляд на кошавку - вместо напуганной мелочи он увидал сияющие детским восторгом круглые голубые глазенки и ротик, открытый в изумлении так что все её мелкие детские клычки-зубёнки можно пересчитать.
  - И ты ба обещала, что с матерью останешься. Клялась! - С перепугу это было первым, что пришло ему в голову.
  Шерстявая мелочь только ушами вразнобой посимофорила, и мужчине осталось разве что ругать самого себя за оплошность. Это их, риутский, молодняк, приученный с раннего детства к своей важности для их закрытого общества, ценил свою жизнь и жизнь товарищей превыше приключений. Да и работа генетиков заключалась не только во внешних и физиологических подстройках, но и в коррекции поведения... Как результат селекции и воспитания - любое заявление взрослого 'это опасно', и маленький риут послушно отступится до тех пор, пока наставник не даст разрешение, определив за драгоценного подопечного, что можно, а что - нельзя... А кошаков, привыкших к тому, что 'все вокруг умирают, и я когда-нибудь - тоже, но желательно - не сейчас', смертью было не напугать. Достаточно посмотреть на тот фатализм, что демонстрировала старая фаомка, определившая себе оставшийся срок в пару-тройку лун. А вот приключения, что сулило волшебное словосочетание 'другой край земли', манили и туманили кошачий рассудок похлеще крепкой ягодной браги, рисуя перед сияющим взором козявки картины одна слаще другой.
  Скиоль мечтательно прижмурилась, от чего её мордаха приняла совсем умильное выражение, а тоненькие усы и вибрисы комично вытопорщились. Пока взрослый и серьезный риут, чье общение с детьми до последних событий ограничивалось приветственным кивком и фразой воспитателей 'дети, поздоровайтесь со стражем границ и пожелайте ему удачи', лихорадочно соображал и пытался подобрать слова, мелкая задумчиво и чуть обиженно пробурчала, вытягивая губы трубочкой и отводя взгляд наглых глазок в сторону:
  - Ну да... Клялась... Ну я потому и спрашиваю - не мог бы ты подождать. Я как раз подрасту - и мы с тобой пойдем. Мамка меня точно отпустит.
  - И с чего это такая уверенность? - Съязвил Стриж, так и не найдя в загашниках хоть калю завалявшегося педагогического опыта или таланта, и решивший действовать по обстоятельствам.
  Про себя он уже решил, что мелочь эту однозначно закинет к родственникам, и ночью, огородами и окраинами, будет уходить, посыпая свои следы какой-нибудь ядреной, отбивающей кошакам нюх гадостью и, для пущей верности - солью. Кстати сказать, малявка что ответить не нашла, только тряхнула ушами и, подумав, еще и пожала плечами - не только Стриж перенимал у кошаков повадки, но и они тоже с легкость хватали вполне риутские манеры и жесты.
  Выйдя на берег и натянув на себя одежду, которая, в отличие от владельца, не пачкалась, Стриж уселся напротив мелкой, положив ей ладонь на макушку и слегка почесывая шерстку между ушами. Тщательно подбирая слова, он тихо проговорил:
  - Скиолька, я правда не знаю, что меня ждет в путешествии. И сколько оно продлится. Я могу тебе пообещать, что если выживу, то возвращаясь обратно, найду тебя обязательно, и все-все расскажу. Хорошо?
  Вместо ожидаемого воином радостного и послушного кивка, козявка стряхнула его ладонь и оскалившись, рванула в сторону леса, остервенело и коротко нашипев на воина напоследок, что, кстати, у фаомцев было аналогом довольно-таки грязного ругательства. Догонять её он не стал - без подсказок Леса это было делом гиблым - мелкая и юркая фаомка перемещалась гораздо быстрее по 'пересеченке', чем он.
  
  До самого вечера Стриж не находил себе места, и так, и этак крутя в уме непростую ситуацию. Бабка же была непрошибаемо спокойна - в отличие от риута, это племя к отлучкам детенышей возрастом старше пары лет относилось философски.
  - Да заигралась где-нибудь, - отмахнулась она от робкой попытки указать на отсутствие мелкой, - Проголодается - вернется. Что всполошился?
  - Да тут дело такое... Обиделась она на меня, - нехотя признался воин.
  Оставаясь невозмутимой, как ониксовая статуэтка на каминной полке, бабка величественно махнула когтистой лапой и пробурчала, все еще не понимая - чего этот риут ей не дает последними солнечными лучами насладиться:
  - И что? Она на меня раз по десять на дню обижается. А далеко от землянки все равно не уходит. Походит вокруг маленько, пошипит-похнычет, испугается ночного зверья, а к утру обратно придет, ластиться будет. Это ей полезно, балованная она у меня... Ты так дергаешься, будто у тебя своих детей нет!
  В том, что своих - нет, Стриж в целях сохранения своей психики решил не признаваться. Он, конечно, не фаомец, с их знаменитой и портящей нервы всем стражам границ интуицией, но и его куцых 'чувств близких неприятностей' хватило на осознание, что, скажи он бабке, что 'котят у него нет', то нарвется на лекцию, подобную той, что ему Лекс, биологический отец уже более трех десятков отпрысков, при каждой личной встречи устраивал. Да и, как он знал, общество кошаков измеряет 'ценность самца' не только его физической силой или ловкостью, но и количеством произведенного на свет потомства. А тут у Стрижа в глазах любого аборигена был явный такой, жирный минус. Так что он смолчал. Хотя все возрастающий нервоз и какие-то инстинкты, о существовании которых он доселе не знал, гнали его куда-то в этот дикий и чахлый лесок. Искать заблудившуюся, как ему казалось, кошавку.
  Приструнив инстинкты и привычно устроившись под своим навесом у входа, он не придумал ничего лучше, как попытаться выспаться. Спать в норе он категорически отказывался, а потому к исходу второго дня он изобрел шалаш, упавший на него за ночь дважды. С третьей попытки, на следующий день, ему все же все-таки удалось изобразить нечто жуткое, шатающееся, но не падающее, и довольно-таки неплохо задерживающее дождь.
  Скукожившись на подстилке из веток и подвявшей листвы, Стриж, подчиняясь многолетней привычке, погрузил пальцы в землю, вновь пытаясь поймать хоть какой-то отклик от этого странного леса. И слушал. Но язык, на котором говорило это место, был ему не знаком, хотя и угадывалось что-то смутное - все же рядом с недалекой от сюда рекой, ловя рыбу, он приметил первопроходцев от их Леса - низкий, стелющийся куст вария, покрытый мелкими, еще не зрелыми и не съедобными пока ягодами. Да кое-какая трава во влажной, подтапливаемой низине, ему была знакома и робко отвечала риуту, когда он провел по ней ладонью. Еще не разум, но уже намек на него. А в целом - только неясный шепот, баюкающий тихий шум ночной жизни, нарастающей и смолкающий в такт ночному ветру, прокатывающийся волнами по замершему в ожидании рассвета лесу.
  Уже почти задремав, на хрупкой границе сна и яви, он успел заметить юркую тень, прошмыгнувшую в оставленный приоткрытым в нору-землянку лаз, и окончательно успокоился. Дрема наложилась на умиротворение и облегчение, и ему показалось, что он услышал далекий, едва различимый в общем фоне, голос Леса, шептавшего его имя, звавший его... Куда-то, через бескрайнюю степь, туда, где восходит солнце, где реки впадают в далекий океан, и где все попытки Леса продвинуться дальше разбиваются о преграды невидимой силы и мощи.
  Исполненная видениями и образами дрема плавно перетекла в сон, но и видения риута были наполнены шумом родной чащи, знакомыми с детства лицами, голосами, отзывавшимися тянущей болью в груди, и причудливо перетекали в тревожащие беззащитное сознание образы неведомого и незнакомого. То ли выдуманного, то ли навеянного Лесом... Но под самое утро ему приснился тот его длинноволосый двойник, которого ему показала 'Звезда Элиота'. Будто бы смотрясь в зеркало, Стриж неуверенно коснулся своего лица, чутких острых ушей, и отражение послушно повторило за ним, но вот только на середине движения, криво ухмыльнувшись и явив фаомские клыки, двойник Стрижа рывком приблизился вплотную к воину, заставив отпрянуть. Теперь уже сам воин, потеряв волю, послушной марионеткой повторил за остроухим двойником привычное движение, откидывая светлую прядь со лба. Вволю полюбовавшись на бессильную ярость противника, его оппонент, зло прошипев в лицо 'ты - подделка', откинулся и хрипло захохотал, а в руках этого существа оказался нож его деда - целый и новенький, и, продолжая издевательски скалиться, враг всадил его по самый упор под ребра в обездвиженного риута, проворачивая в ране с садистским удовольствием.
  Вскочив с лежанки со сдавленным стоном, Стриж, пытаясь унять разошедшееся сердце и оборвав зародившийся в горле крик, быстро пришел в себя, приложившись до звездочек перед глазами макушкой о крышу шалаша, который он опять снес. Замерев, мужчина уставился невидящими глазами в сторону розовеющего востока. В ушах сигналом пожарной тревоги звучал хриплый, как у старой кошавки, издевательский хохот. Одной рукой он стискивал рукоять выхваченного штатного ножа, а вот вторая, подозрительно подрагивая и начав неметь, со всей дури зажимала существовавшую только во сне смертельную рану. Стриж остервенело потряс головой, пытаясь прогнать не оставляющие его мерзкие ощущения. Но на ладонь на всякий случай украдкой посмотрел, иррационально готовый увидеть там кровь.
  Не скоро еще он смог, поборов липкую мерзость ощущений, подаренных кошмаром, разобрав к лешему остатки шалаша, устроиться обратно на разоренную постель. Но, по-крайней мере, пережитая встряска хорошо прочистила ему мозги и дала возможность впервые за долгое время подумать. И с каждой минутой мысли воина становились все мрачнее и мрачнее. Мало того, что он, как признался днем Скиоль, точно не знал - куда и сколько ему тащиться - только общее направление, так еще и само задание ему начало казаться все более и более откровенно идиотским.
  Ну, допустим, он - дойдет. Ориентир 'на восток' - это довольно зыбко, и он очень надеялся, что эта роща, которую он будет искать, достаточно большая. Иначе идти на восход солнышка всю жизнь можно. Но вот представим на минуту, что пусть через год, через два, да хоть через двадцать лет, но доползет он до нужного места... Хотя это тоже представлялось ему мало вероятным в свете общей обстановки и отношении аборигенов к риутам. И что?..
  Для начала он для себя решил, что с аборигенами, довольно-таки плотно населяющими этот клочок суши - разбираться можно по мере поступления проблем. Хотя он прекрасно понимал, что даже два-три самца-фаомца на открытой местности, да без поддержки Леса, его разделают под орех банально за счет скорости и 'встроенного' оружия. Весь его боевой опыт - это засады, ловушки и короткие схватки один-на-один. А впереди - степь. Где даже куста приличного нет, под которым можно присесть для отдохновения. И что делать? Прибиться к какому-нибудь каравану? Да его самого прибьют на попытках приблизиться к оному! Или же, потратив некоторое время на то, что бы обрасти связями городе и попробовать? Да он даже не знал - есть ли у фаоцев карты, или ходят ли через степь караваны, или еще что-то подобное! Да он не знал даже - насколько велика эта пресловутая степь! Как вообще можно строить предположения, не зная реалий местной жизни? Опять же придется разбираться, а тут есть хорошая отмазка - мол, выполнил последнюю волю умирающей и помог доставить маленькую кошавку родительнице. А что? Не самое плохое начало. Если с порога камнями не забьют, то на этом можно сыграть, прибившись на время к городским кошакам. Если пустят, а не выгонят сразу же, поблагодарив душевно. И мамаша, которая слиняла при первой же возможности - будет ли рада чадушку, про которое уже и думать забыла? Не пошлет ли куда-подальше?.. Тут ему весьма кстати вспомнились древние сказки родины про детей, которых оставляли в лесу, дабы избавиться от нищеты, и прочая дребедень... А ведь у них как раз сейчас примерно тот же период развития, что и их общество проходило когда-то в седой древности, породивший подобные жутенькие сказочки... Если так - то кому там нужен лишний рот? У него как раз два есть - инопланетянин и кошавка-малявка. Милая пушистая пуся, в лесу выросшая и дикая по самое 'не могу'.
  Да еще и момент с зеркалом, хотя о нем без содрогания не вспоминалось, натолкнул его на простую мысль: вот найдет он этих, с кого их копировали, и - что? Подойдет к их высшему руководству (если у них оно есть) и вежливо попросит выделить ему одну особь для опытов, потому что им 'ну очень для науки надо?' Угу, и через сколько минут он окажется с заточенной дрыной в пузе, лежа в каком-нибудь овражке? Или сам - на столе в прозекторской. И куча студентов с блокнотами вокруг внимают профессору... Брррр... Стриж поежился - до того яркой была представленная картинка. Сам так на заре карьеры стоял и внимал преподу над столом с распяленным трупом кошака.
  Это только первое 'но'. Второе, даже более вероятное - он не сможет перешагнуть границу этой их 'защиты', как и все творения 'Элиота' до него. Тоже вполне может быть. Если корабль не знает - что это за существа, то куда уж ему, скромному стражу границ. Причем, судя по всему, существа эти тут тоже не так давно, иначе уже давно б договорились на высочайшем уровне без его, Стрижа, участия. Либо же они не идут на контакт, игнорируя других пришельцев и варясь, как и сами рауты, в свой котле. Но как-то же Лес смог риутов под них подогнать, с чего-то он копировал геном? Значит, образцы у него были? Не с потолка же он сделал их 'совместимыми' с этими... ушастыми. А раз так, то придется ему партизанить до упора или провала по окраинам, дожидаясь, когда какой-нибудь потерявший осторожность чудак высунет нос во враждебный мир и послушно даст себя заловить. А потом - обратный путь, неизвестной протяженности и сложности, но уже с пленником на закорках, который, кстати, нужен живым. А это значит - кормить, поить и... прочее. Если бы достаточно было образца тканей - тут уж 'Элиот' справился бы и без его, Стрижа, помощи, за столько-то веков. И казалось ему, что вот так просто ему уйти не дадут. По крайней мере, когда у риутов хоть один гулена, жаждущий подвигов, во Втором контуре терялся, весь лес на уши вставал...
  И да, третье: если ему, Стрижу, уже с тысченку лет есть, то тот, с кого его 'лепили', либо тоже не стареет, и он будет крайне удивлен появлению брата-близнеца, либо давно почил, и удивлены будут уже его счастливые потомки, если таковые имеются. Что-то из разряда - 'Здрасте, я ваш далекий родственник из далекого леса!' Риут хмыкнул и уставился в посеревшее небо.
  Но, в любом случае, ему нужна достойная легенда, или хотя бы - железобетонные основания, заставляющие 'не убивать его сразу'. Табличка 'я пришел с миром, братья' отметается сразу. Из прочитанных по диагонали учебников истории родной цивилизации, именно вот такие 'мирные' попытки контактов и привели в свое время население их материнской планеты к гибели. А простая и незавидная участь таких вот мирных контакторов его не прельщала нисколько. Не хотелось ему остаться в памяти поколений строчкой в мемориальной табличке на красивом, за душу берущем своей величественной скорбностью памятнике! Жить хотелось больше, чем славы в веках и месте в истории.
  С легендой-то есть время подумать по пути, набрав по-больше сведений о мире, или извернуться в процессе, а вот с 'основаниями'... Слишком мало данных, слишком мало информации дал ему Лес, выкидывая его за периметр, как хозяйка выбрасывает за окно залетевшего в окно жука... Сравнение его, мягко говоря, не порадовало, вгоняя еще глубже в самокопание и состояние мрачного веселья. Очень уж похоже было. Он был совершенно точно уверен, что, пожелай 'Элиот', и он был бы обеспечен и более развернутой информацией о расположении этого самого вражеского 'леса', и о этих, будь они не ладны, 'источниках', и даже о том, каким образом ему добраться до нужного места, не сдохнув по дороге. То, что ему, как новорожденному слепому кошаку, придется 'тыкаться' во все стороны в поисках тех самых островков Леса, которые ему показывали, было понятным, хотя тоже оптимизма не добавляло. Он что, будет подходить к аборигенам и спрашивать 'а не видал ли ты, мой милый, пушистый друг, рядом таких, как я, или хотя бы странных сиреневых кустов или чащи, куда страшно зайти? Очень мне туда надо...' Нарисовав себе такую вот картинку, Стриж витиевато и смачно выругался сквозь зубы. На месте фаомца, он бы удрал от такого вопрошающего. А потом выследил бы и и добил. На всякий случай. Ибо это существо, раз такие вопросы задает, абсолютно точно скорбно умом, и может быть заразным. Или просто - на всякий случай. А вдруг оно найдет своих и потом их приведет?..
  Предаваясь мрачным раздумьям, Стриж, решив не терять время даром, пошел проверять силки и ловушки для рыб. По его прикидкам, за то время, пока он неосознанно оттягивал момент начала своего дурного путешествия, он для престарелой кошавки уже на пару лет вперед запасов наделал. Сама уже досушит-довялит, не переломится, старая. Решив для себя, что тянуть дальше нечего, с завтрашним рассветом он настроился отправится в путь. При этом мужчина так недобро и мрачно ухмылялся, что выползшая было погреться на солнышко Скиоль испуганно вявкнула и стрекотнула обратно в свою нору, решив, что гнев большого и страшного риута направлен на нее неразумную. Бабка, предупрежденная мелкой, кстати, тоже старалась лишнего не высовываться и на виду не маячить, мудро решив пересидеть грозу. А у риута хотя бы появилось время на сборы и подготовку не только 'зимовья' для припахавшей его аборигенки, но и для себя.
  
  
  
  
  Глава 7.
  
  
  - Нет, это что-то совершенно невозможное! - Устав ругаться, сквозь зубы шипел риут, выдирая из волос очередной комок колючей и цеплючей пакости. Еще и вонючей до икоты. К одежде эта дрянь почти не липла, а вот к волосам.... И к шерсти, мысленно он добавил про себя, скопив глаза на мелкую.
  - Если нас не выгонят из города сразу от ворот, я сильно удивлюсь! - Мрачно добавил он, пытаясь перекричать несмолкаемый поток подвываний и жалостливых причитаний Скиоль, остервенело выгрызавшей из свалявшейся шубки зеленовато-бурые комки.
  Шел их седьмой день путешествия вдоль реки, до которой они добрались легко и без особых происшествий. Ровно шесть дней длилась идиллия - прогулочный шаг, ласковое солнышко, вдоволь еды и свежей воды... И даже запасы не тронуты ни на грамм, до того вокруг было много не пуганной дичи и ягод. Но с самого утра этого дня прекрасная дева Фортуна повернулась к ним своим тылом, отправившись улыбаться кому-то, ранее обделенному её вниманием.
  Вечер был тих и прекрасен, а вот проснуться в холодной луже - и это на приличном таком холмике, было полной неожиданностью. Обрушившиеся с неба ледяные потоки загнали их, искавших укрытия под низко нависшими черными тучами, в жуткие дебри, поросшие колючками и цеплючей травой, легко отрывавшейся от корня, но не от шевелюры или мокрой кожи. Запасы, заботливо подвешенные на ночь на сук по-выше, насквозь промокли к тому моменту, когда они их наконец-то обнаружили, а горькая серая соль рассыпалась, напрочь испортив то, что не смог испоганить дождь и забравшаяся ночью в сумку крылатая и тупомордая мышь-переросток, еще и нагадившая в припасы, да так, что кишки в узел сворачивались, стоило только раскрыть горловину. Ладно еще это была новая, кое-как сшитая из наспех выделанной шкуры сумка, а не его драгоценный вещмешок. Иначе бы Стриж собственноручно этой скотине бессловесной голову открутил. Медленно и с наслаждением! После того, как заставил бы за собой прибрать результат жизнедеятельности. И пусть о ценности каждой жизни рассуждают те моралисты, у кого еда в пищеблок приносится улыбчивой девушкой из службы доставки, а не ими лично поймана, принесена на плечах и сготовлена собственноручно в ущерб здоровому сну!
  Да еще и малявка, будто бы и так ему мало, простыла, звонко чихая над ухом. Почему над ухом? Да потому, что заросли, достававшие риуту до талии, поглотили вопящий от страха и боли комок травы и шерсти с головой! И теперь эта подвывающая маленькая пуся ехала у него на закорках. Вошкаясь, дергаясь и пытаясь сверзиться на каждом повороте.
  Мелочь вообще себя вела последние дня три не самым лучшим образом - просилась на ручки, требовала привалов чуть ли не каждый час, ныла по любому поводу, портя все приятное впечатление от путешествия. Риут поначалу бесился, а потом до него дошло, что чем ближе к цели, тем яростнее Скиолька сопротивляется дороге, видимо, не горя желанием расставаться с ним ради матери, которую она помнит только по рассказам бабки. А потому страж границ почти перестал обращать внимание на нытье девчухи, решив, что еще денька на три-четыре его терпения хватит, а потом с чистой совестью пойдет дальше, сбросив свою ношу на родительницу.
  Путь близился к концу, и Скиолька все рьянее бурчала, ныла, упрямилась все больше и больше, а на шестой день вообще устроила голодовку, отказавшись от ужина - печеных съедобных кореньев, любимых всей малышней обеих рас. Вот тут Стриж взорвался, наорав на мелкую и высказав ей все, что он думает по поводу её поведения, ждущей её лично судьбы, своего места в ней, ну и по поводу фаомцев - в особенности. Скиолька же в ответ только обиженно взмякнула, уйдя спать в сторону от грубого и злого мужчины. Проворочавшись пол-ночи, Стриж плюнул на все и ушел ловить рыбу, благо ночи были довольно светлые, а чувство вины, пополам с клокочущей в душе злостью, поспать бы все равно не дали. Остыв к утру и оценив неожиданно порядочный улов, риут с рассветом вернулся в лагерь, застав там непривычную картину - кися все еще спала. Свернувшись клубочком под своим кустом дрыхла, не реагируя ни на его приближение, ни на запах рыбы. 'Небось всю ночь дулась, а теперь до обеда продрыхнет!' - Зло подумал Стриж, принявшись за готовку завтрака. Но вот и завтрак был готов, и над поляной витали вкусные ароматы, а мелочь так и не проснулась.
  - Вставай, соня! А то сам все съем! - Шутливо позвал он кошавку, пошумев ветками её 'спальни'. Ответом ему был тихий стон и слабое шебуршание. Вот тут от не на шутку испугался! Кинувшись на коленки, он раздвинул ветки, строго выговаривая:
  - Если это шутка, то совсем не смешная! Скиоль! Вылезай давай, кому говорю!
  Но мелочь только глубже заползла, и ему самому пришлось продираться сквозь гибкие ветки, шипя и ругаясь. Когда же он заполз так, что наружу только ботинки торчали, то замер - слишком уж странно выглядела мелкая. Глаза горели лихорадочным огоньком, шерсть вздыблена, а дышала она ртом, да задрав губы так, что обнажились десны. Желтые десны, на сколько он мог судить в скудном свете, пробивавшемся сквозь густую листву. И нос - тоже был того же странного оттенка, а еще - влажным, что для их вида не характерно! Встревожившись не на шутку, он протянул руку, ласково воркуя. И тут же по этой руке и получил. Когтями, что хоть и были детские, а ранили как настоящие.
  Чертыхнувшись в который раз за утро, он извернулся, и поймал девчуху за загривок, резко дергая её на себя. Вылезти оказалось проще, чем залезть, и через пяток минут риут уже осматривал Сколь, находившуюся в странном состоянии - она явно ничего не соображала, норовя свернуться клубком и поджимая колени к животу. Все попытки её распрямить осмотреть живот заканчивались шипением и новыми бороздами на руках. Дозваться тоже не получалось. Он принес-было воды, но кошавка, прижав уши, оскалилась и зашипела, вызвав оторопь.
  - Скиоль, ты чего? Это же я, Стриж! Что с тобой? Больно, плохо? Скажи - где болит? - Изменил тактику воин, пристроившись на корточках напротив мелкой.
  Та только тихо подвывала, сжавшись тугим комком и обхватив бока ручками. Все движения мелкой были судорожные и рваные, пугая привыкшего к плавной грациозности мелкой Стрижа. Да еще и глаза - широко распахнутые, с пожелтевшими белками и затопившими радужку широкими, отливающими фосфором, зрачками.
  Что делать, Стриж не знал. Нет, так-то понимал, что мелкая либо отравилась, либо это какая-то инфекция попала. Но вот что именно делать - без малейшей идеи. Будь он в своем родном Лесу - нашел бы нужных трав, сделал отвар... Или отправил сигнал бедствия, и через двадцать минут на место бы примчалась спас-команда в медиком во главе. Вот те - знают, что и как делается. А тут? Огляделся, остро чувствуя свою беспомощность. Но ответа или инструкции нигде не нашел, опять уставившись на кошавку, сжавшуюся у его ног. Что делать-то? Вызвать рвоту? Допустим, вот та странного вида и расцветки ягода, на сколько он помнил, встречалась и по окраинам их Леса, и, помнится, вызывала необходимую реакцию. Ну у него, так точно - дня два его потом 'чистило' так, что из санитарного блока выйти боялся, польстившись на не знакомую еду.
  Колокольчик тревоги громко звякнул в мозгу, и у него засосало под ложечкой от смутной догадки, перерастающей в уверенность в каждой секундой. Мелкая держится за живот. Кожа желтая. Зрачки расширены. Слюни текут, а из-под куста явственно пахнет экскрементами! Он с размаху и от души впечатал себе по лбу ладонью, сообразив, что вот уже шесть дней, не задумываясь, готовил малявке еду, как привык сам! С солью, натирая душистыми травками и чаще всего - на огне. На ум пришло постоянное ворчание скиолькиной бабки, отбиравшей у мелкой хорошенько прожаренные куски и заставлявшей её есть полу-сырое или, на крайний случай - вяленное! Как выяснилось - не из вредности, а ради её же здоровья. Вспомнил и день, когда она начала особенно часто хныкать и проситься на привалы по три раза на час - в тот день он ликовал, найдя знакомые растения, выглядевшие точь-в-точь, как привычные ему - сладкие корни, прозванные риутами 'батат' за схожесть с овощем их родного мира. Мелкой они понравились, да и Стриж её в еде особо не ограничивал, привыкнув, что малявка всегда ест, будто бы впрок... Он и сам целую гору печеного батата слопал, пока не почувствовал, что еще кусочек, и он шевелиться не сможет. Неужели это оно?
  И Стриж, больше не раздумывая, сорвал пару ягод, прижал мелкую к земле и выдавил липкий яркий сок ей в пасть, отжав предварительно сомкнутые с неожиданной силищей челюсти. Результат не заставил себя долго ждать, только вот поможет ли спустя почти два дня - он не знал. Но и вот так вот смотреть, как малявка мучается, он не собирался. Ее корежило всю, и мужчина, проклиная себя за скудоумие, терпеливо поил девчуху теплой слегка подсоленной водой, обмывал её тушку и засыпал непотребство песком с реки - не хватало еще привлечь падальщиков или еще кого по-хуже. В том, что в этих местах что-то хищное водится, он хоть и сомневался - уж слишком ленивая была дичь, но привычно перестраховывался.
  К вечеру мелкая угомонилась и затихла, а у Стрижа появилось время подумать. Сидя у костра и помешивая палочкой угли, он пересчитывал в уме совершенные ошибки, снова и снова возвращаясь к мысли - почему он, как послушный грузовой ящер, поперся, не спросив толком ни направление, ни расстояние, ни цель? Что, не мог Лес дать ему какую-нибудь карту? Очень смешно! Вот вместо 'кусюнов' и прочей фигни можно было дать чуть-чуть информации. Он же звездолет, у него огромная база данных, а его спутники-боты в незапамятные времена обшарили, облетели и сфотографировали все доступные уголки планеты, куда смогли пролезть! Макет планеты - точно есть, со всеми морями-реками-долами. Но он, конечно же, не удосужился его изучить, как Лекс его не уговаривал. Ни разу за всю жизнь не глянул толком, считая, что ему это не надо, слишком привыкший, что любая нужная информация всегда под рукой. Стоит только дать запрос - и читай, смотри, слушай. На крайний случай - биоимпант в мозгу за тебя все упомнит. Всего-то напряга мысленно сформировать запрос. И вообще, когда ИскИны даже в самых простеньких кухонных агрегатах есть, даже рецепты не надо хозяйкам помнить - выбери блюдо, и оно будет готово за пару-тройку минут! Красота, благодать и цивилизация! Плохо себя чувствуешь - иди к медикам, тебя обследуют и вылечат. День-два и ты в норме. Это развратило настолько, что он даже не знал простейших истин, не запоминая их, как совершенно не нужные, не интересовался историей, внешним миром, не ходил даже ни в один из модных сейчас среди младших модификаций клубов, где они играли в аборигенов или первопроходцев, или просто изучали мир снаружи Города. Разве что, поддавшись веянью моды, он заказал себе лук вместо импульсника или станера, признавая за ним большую экономность и преимущества в весе и боезапасе. И заряжать не нужно, а энергия - как раз слабое место их Леса. Еще и польза обществу.
  Да у того же Лекса, хоть и прикалывал он его за увлечение живописью, на стене висит карта мира, стилизованная под старинную и нарисованная им же от скуки в отпуске. И Лекс, помнится, хвастался как-то ему, что каждый сантиметр карты перерисовал в точности, как на макетах, сделанных лучшими спецами. Он столько раз болтал с ним по видеосвязи, но ни разу не удосужился приглядеться за спину друга, безразличным взглядом скользя по этому огромному полотну. И вот он, как последний кретин, прется, даже не зная - куда! Нет, у него, конечно есть хорошая отговорка - шоковое состояние, давление леса, дышать было трудно, не то, что соображать... Разом лишился имплантов и отупел... Да много еще чего можно придумать себе в оправдание... Но как-то это все не вяжется со здравым смыслом, изменившим ему за компанию с фортуной и мозгами. Ну какой, к чертям, из него 'посланник' или разведчик в тыл врага? Он же солдат, по сути! Да еще и модификация соответствующая. Какое там думать? Все лишнее - долой. Все в рефлексы ушло. Как про них в старой шутке говорится: 'Стой, стрелять буду! - Стою! - Стреляю!' Вот это - про него. Сначала делаем по инструкции, а потом уже думать можно - почему я круглое несу, а квадратное - катаю. Могла же 'Звезда Элиота' послать, к примеру, кого-то более умного? Того же умника-Лекса, или Мариту, из исследователей, помешанную на фаомцах и даже во время свидания трещащей без умолку, с восторгом описывая их примитивные ритуалы и верования. Ну или, на крайний случай, раз уж решил звездолет подставить его, мог хотя бы снабдить знаниями там, силой, еще чем-то полезным? Так нет же! Имплантов - нету, оружия - считай что нету, знаний - ноль, навыков, полезных за периметром Леса - еще меньше!
  Обозвав себя последними словами, мужчина продолжил выискивать свои ошибки, найдя еще одну совершенную глупость - бабка и Скиолька в компаньонках. Один огромный провал. Ну вот что ему стоило отказать этой старой развалине? Достаточно было сказать твердое 'нет' - и все, свободен, парень! Шел бы себе один, а бабка - не развалилась бы по дороге, проводила сама внучку к мамаше непутевой. Явно же какой-то тут подвох был, и даже чуял он что-то эдакое, уж больно она рьяно с него обещание требовала. Ан нет, опять повелся и поплелся послушным грузовым ящером-дорбсом, взвалив на себя ношу не по плечу.
  А ноша, кстати, лежала рядом, укутанная в куртку и придвинутая ближе к костру. Её уже больше не полоскало - нечем было, но, по крайней мере, малышка уже не скукоживалась, а просто дрыхла, подложив ладошку под щеку. Хотя и выглядела она не лучшим образом, но Стриж надеялся, что хоть тут-то он не облажался, и мелочь оклемается. Сидел страж, поглаживал кошавку по пушистой макушке и думал, что дальше делать. Так ни к чему и не смог толковому прийти, разве что дал себе обещание раздобыть карту в ближайшем поселении кошек, да быть осмотрительнее в будущем.
  
  Мелкой, к счастью, после 'чистки' стало чуть по-лучше, но эксперименты с едой он решил прекратить - поймал птицу по-моложе, сцедил свежую и еще горячую кровь и напоил ею вяло сопротивляющуюся козявку. Что еще сделать, он слабо представлял, разве что, еще утром, когда ей опять стало плохо, вколол ей 'четверть' дозы универсального антидота - благо тут его познаний хватило, чтобы сообразить, что то, что помогает от яда и токсинов, может помочь и при пищевом отравлении. Скиольку пронесло повторно, но, по крайней мере, кожа перестала быть желтой, а дыхание выровнялось, хотя и до здорового было далеко.
  Еще почти сутки балансирования на грани, и следующим утром Стриж с облегчением выдохнул, услышав робкое и тихое 'а я есть хочу' от подопечной. Накормив ту крошечными кусочками свежего птичьего мяса и опять напоив кровью, Стриж, сам не заметив, насколько вымотался, наконец-то смог перевести дух и всласть выспаться, сграбастав теплый комочек меха себе под бок и нагло пользуясь затишьем. Он справился, хотя антидот давал на свой страх и риск - мало ли, как он подействовал бы на кошачий организм. Вроде бы на тюбике значилось 'универсальный', но это для риутов разработанно. Но все же помогло, и на том спасибо. Не сказать, что мужчина сильно привязался к мелкой, но все же... все же с ней было как-то веселее, что ли. Да и её болтовня не давала скатиться в бездну отчаянья, а забота о малявке помогала занять руки, загрузив мысли более простыми вещами, чем безответное 'почему', не приводившие его ни к чему хорошему.
  Но в путь он все же не торопился, дождавшись, когда мелкая чуть-чуть окрепнет. Да и осталось того пути-то дня три от силы. Ну может чуть больше. Все же кошавку, как говорится, ветром шатало, и выглядела она не совсем здоровой, как ни старался мужчина её выходить. По пути мелочь ела какие-то ягоды, жевала травинки, и он не мешал ей больше, не отдергивал, стараясь запомнить - что именно она ест. На будущее пригодится. А не пригодится - лишним не будет. И так голова, что дырявая чашка. Приходилось учиться запоминать самому, а не скидывать на имплант, что в его возрасте было тяжко.
  Большей частью Стриж тащил мелкую, отощавшую до состояния скелета, на закорках, соорудив для нее из ремней подобие переноски для раненых. Иногда она принималась, как и раньше, болтать или расспрашивать обо всем на свете, но в основном - дремала, уткнувшись носом ему в ворот. И неожиданно страж понял, что его стало пугать молчание кисявки. Он так привык к щебету под ухом, что тишина казалась ему неестественной, и он принимался сам расспрашивать малявку, лишь бы та не молчала.
  Антидот ей пришлось вкалывать еще дважды, так как отравленный организм сам толком не справлялся, а мелочь слабела день за днем вместо того, что бы выздороветь. И это тоже пугало. Как и то, что спустя вот уже пять дней пути он не замечал никаких следов обещанного старухой Города. Да и вообще за время путешествия их землянка была единством очагом жизни фаомов. Внимательно, до рези в глазах, он всматривался в окружающий их мир, но ни зарубок, ни пней, ни проплешин, откуда брали древесину на постройки, не было. Даже охотничьих заимок или троп - вообще ничего, напоминающего следы деятельности разумных существ. И думать, что они идут не туда, не хотелось. Хотелось вернуться и намять бока бабке, не взирая на почтенный возраст. Если она вообще еще жива.
  - Скиолька, а ты помнишь свою мамку? - Спросил осторожно Стриж вечером пятого дня, напоив её бульоном и накормив тонкими ломтиками сырого мяса какой-то красной рыбы.
  - Нуууу... не очень... Больше из рассказов ба. Я же маленькая была. Ну совсем маленькая, - добавила она под насмешливым взглядом риута, - Деревню помню, и как прятались - тоже помню. А мамку... голос помню, и ушки - они у нее, знаешь, как у меня совсем, только большие. А как она ушла - нет. Ба говорит, что я спала тогда. Не знаю. А что?
  - Да нет, не бери в голову, малышка, - улыбнулся как можно ласковее риут, - Боюсь ее не узнать при встрече. Но раз ты помнишь - то все в порядке. Сколько тебе было, когда вы с ба в лесу спрятались, напомни, а то я что-то забыл.
  - Две весны было! - Заявила она уверенно, почесав когтем нос.
  - Значит, две... - Пробормотал задумчиво Стриж, сверяясь с компасом.
  - А мы ее точно найдем? - Тихо спросила мелкая, вторя мыслям мужчины.
  - А куда мы денемся, малышка? - Попытался отшутиться риут, - Найдется она, никуда не денется. Не бойся.
  - Я к ба хочу... - Пробормотала она, украдкой вытерев набежавшие слезы.
  - Ну, к ба - далеко уже. К мамке ближе будет.
  Он, конечно, мелкую успокаивал, как мог, но у самого дорбсы на душе скреблись. Лишние дня три-четыре вдоль реки уже протопали, да и с основного маршрута они сильно отклонялись, забирая севернее, чем ему надо. А города так и нет. По хорошему, нужно бы мелочь оставить одну, что бы пошарить по окрестностям, хотя он и побаивался - кто знает, что с ней может случиться за время его отлучки. И все же пришлось. Найдя для нее подходящее укрытие в корнях старого дерева и укрепив-замаскировав его дополнительно, натаскал для нее еды на пару дней, наказав сидеть тихо. Мелочь ослабла до того, что не сопротивляясь залезла в нору и согласилась подождать его возращения.
  Без груза Стриж смог быстрым маршем, расширяющимися кругами, за два дня пройти вполне приличное расстояние, найдя-таки несколько троп, ведущих на восток. Одна из них была хорошо натоптана и следы кошачьих когтей на утоптанной до каменного состояния земле и деревьях на подъемах говорили в пользу постоянной дороги. Точнее - ее подобия. Остатки скелетов животных, постоянные, хоть и старые костровища и места привалов, кривая-косая, но вполне себе пристань на реке... Обрадованный, он побежал обратно за мелкой, все ускоряясь и ускоряясь, движимый чувством растущей тревоги.
  
  
  Глава 8.
  
  
  Тропа-дорога завела их в заливные луга, изрезанные множеством быстрых и неглубоких речушек. С каждым пройденным днем становилось все хуже с пропитанием. Мужчине приходилось часто оставлять в схронах мелкую и тратить по пол-дня на охоту и растягивать скудную добычу, отдавая лучшее малявке, а самому перебиваясь, чем останется. Малявка ела дуром, просыпаясь по несколько раз за ночь, а утром опять скулила, с надеждой глядя на риута. Куда это все съеденное кошавкой девается, он не понимал - как была скелетом, так и осталась им же, даже хуже. А осторожная дичь в примитивные силки уже не шла, обходя их издали. Да и измельчало зверье, что тех же тиулей хватало на раз поесть. Может, если бы он тут жил изначально, было бы проще охотиться... А так все свободное время они проводили в поисках добычи, стараясь не отдаляться от тропы. А город все не появлялся. Еще почти неделя - и все впустую. Шутить уже не хотелось, как и загадывать наперед. Скиолька виновато и пришибленно молчала, а Стриж старался скрыть раздражение, молча и остервенело отбиваясь от кусучей летающей дряни, нападавшей на них каждый вечер с заходом солнца.
  Местность шла на понижение, и заливные луга плавно сменялись заболоченными низинами, и острая, режущая кожу трава сменилась какими-то колючками. Такими же дружелюбными и непроходимыми.
  Стриж стоял на холме и со скепсисом рассматривал набивший оскомину однообразный пейзаж. Холмы здесь плавно переходили в низины, и вокруг них, на сколько хватало глаз, под пробиравшим до костей свежим ветерком колыхалось зеленое колючее море, даже не думая заканчиваться. Тропа терялась среди этого буйства зелени, пропадая и появляясь. Получается, что либо он свернул куда-то не туда, либо кошки научились летать.
  Отсюда было хорошо видно, что дорог когда-то была целая сеть, а сейчас осталась только одна, да и ту постепенно доедала жадная растительность. Уже и выбора не осталось - только вперед, через эту долину... А там - будь, что будет.
  
  Колючки, поглотившие солидные участки тропы, спутывали ноги, стоило только резко дернуться, четвертый час выматывая риутра сражением за каждый шаг. И нужно было либо уходить от единственного ориентира, либо, пробив дорогу к речушке, пытаться идти по воде. Мутной и бурной после очередного ночного ливня, стихшего только к утру. Мелочь, завернутая по самые уши в его куртку, чихала, опять подхватив насморк. И опять у нее росла температура. Стриж уже мысленно взвешивал про себя решение вколоть ей антибиотик. Только в эффективности этого действия сомневался. Насколько он знал, фаомцы имели совершенно другую иммунную систему, и что-то даже такое говорили ему на лекциях о бактериях-симбиотах и прочей ерунде, но он же, конечно, не слушал! И не знал теперь - подходят ли для кошек антибиотики, индивидуально рассчитанные на его, Стрижа, организм, или нет. А специальных, кошачьих, ему не полагалось. Вот парализатор или яд мгновенного действия - это запросто. Было дело, брал с собой по молодости. Пока навыков нужных не приобрел. Но лечить кошавок ему как-то еще не доводилось. Только гробить. Сама 'мелочь' на вопрос - как её лечить - ответила всеобъемлющим 'не знаю', и 'ба надо спросить'.
  Почесав исцарапанное запястье и поправив сползающую ношу, риут с сомнением поглядел по сторонам. Как в сказке! Той, где на камне было: налево пойдешь - коня потеряешь. Направо... Что там было на право - он не помнил, но про себя достроил фразу 'ноги сломаешь!' Там как раз извивалась лента очередной мелкой речушки и за ней - каменистый косогор, поросший хищно топорщившимися ветками чего-то буро-красного, неприветливого на вид даже с такого расстояния.
  - Скиолька, что делать будем? - Сделал он попытку переложить ответственность за решение на хрупкие плечи мелкой.
  - Не знааааю, - шмыгнула носом-пуговкой кошавка и провыла, - Я домой хочу... К баааааа....
  - Так, отставить панику! - Рявкнул риут, прочистив безнадежно оглохшее левое ухо, над которым свисала скорбная мордочка Скиоль, - Даю на выбор - идем по реке, или пытаемся подняться выше.
  Скиолька печально обозрела окрестности, поерзала и захныкала еще противнее и громче. Еще и в макушку ему уткнулась, шмыгая носом.
  - Эй! А ну не сметь сморкаться в мою шевелюру! Сейчас пешком пойдешь!
  Но только вот угроза возымела обратный эффект - мелкая разревелась, и Стрижу пришлось, сняв её с шеи, битый час успокаивать измученное жизнью создание. Под конец мелкая, вволю наплакавшись, уснула.
  - Вот те раз.... - Пробормотал страж, удивлено глядя на спящую девчуху, - И вот те два! - Добавил он встревоженно, пощупав излишне горячую кожу в складке под подбородком.
  О болезнях пушистых он знал не просто мало, а просто - ни-че-го. Ноль. Да и о риутских болячках - не многим больше! Его раньше лес лечил! Зарылся на ночь в опавшую листву, а утром - бодрячком. И, если что-то серьезное - медики! Да и было тех болезней - раза три от силы за всю жизнь. Переломы, ушибы, сотрясение мозга... А вот инфекции - это нонсенс. Откуда им взяться в регулируемом климате и при ежедневном контроле?
  - Так, Стриж, без паники, - пробормотал он себе, пытаясь взять себя в руки, - Давай рассуждать логически. Мелочь, наверное, опять голодная. И с температурой. И....- он оборвал себя на полу-слове, поняв, что он ничего умного в голову не приходит. И он, леший забери, даже не медик!!! Начни он её лечить, она вернее загнется, чем без его докторских потуг.
  Но что-то же нужно делать? Ага, искать специалиста по кошкам! Ветеринару позвонить! Стриж ругнулся сквозь зубы, продолжив шипеть себе под нос ругательства. Гениальной идеи они не приносили, но чуть легче становилось. Оставалось только дальше переться в поисках неуловимого города, но вот только он уже погулял, хватит. С больной козявкой на руках бегать кругами? И как развивается у них болезнь? Как протекает? С учетом их метаболизма, должна раза в три-четыре быстрее, чем у риутов. Тогда вообще дело труба. Не донесет, даже если бегом побежит, да еще и не зная дороги.
  Пока он размышлял, мелкая начала метаться у него на руках и постанывать. Плюнув на все, мужчина решил действовать на наитию. Для начала, как мог, вытоптал и вычистил полянку вокруг. Плотнее спеленал горячую малышню курткой, рассуждая, что хуже точно не будет. Куртка, хоть и лишенная половины свойств, хотя бы вытянет из её шерсти влагу и высушит, да согреет. Дальше он принялся рыться в вещах, хотя и так знал их на пересчет. Перебрав все варианты, он задумался. Дать на свой страх и риск антибиотик? А если это, ну, к примеру, все еще последствие отравления? Тогда - антидот? И сколько дать?
  Сомнения отпали к вечеру, когда мелкой стало резко хуже. Решив про себя - была-не-была, мужчина распаковал первый препарат, выставив на минималку. Догадываясь, что его минималка - это раза в два больше, чем нужно для веса кошавки. Подумав, он еще раз антидот универсальный вколол. Насколько он уже понял, большинство токсинов этот коктейль способен вывести из организма кошавки где-то за час-полтора. Самым что ни на есть неприятным образом! Так что в ближайшие пару часов ему будет грязно и противно. Но точно не скучно.
  Водой, предвидя последствия, он решил разжиться заранее и, оставив подозрительно притихшую мелкую, отправился пробивать тропу до воды, дергаясь каждый раз, когда плети подымались выше пояса и царапали голое тело.
  Но и вода, и прочее оказалось бессмысленным. Эффектом применения лекарств было только резкое ухудшение состояния малявки. К закату Стриж вообще не отходил от воды, перетащив туда и свою 'пациентку', которую он периодически в нее макал, пытаясь хоть как-то облегчить состояние малышки. Следущий день ему вообще запомнился каким-то сумбурным кошмаром - он варил в термосе бульон, пытался накормить ослабшую малявку, обтирал и отмывал её - видно, антидот какой-то эффект возымел, хоть и как-то заторможенно. Или просто это было то, чего он так боялся, стараясь не думать, что ему не спасти козявку, как он не бейся. Только к вечеру второго дня наметился хоть какой-то сдвиг - Скиолька, хоть и не на долго, но пришла в себя. Взгляд стал осмысленным, но она молчала, пугая дошедшего до отчаянья мужчину тишиной.
  - Скиолька, ну маленькая, ну попробуй вспомнить - может, ба тебе какую-то травку давала, когда ты болела, а? Давай, родная, помоги мне! - Взмолился он, ласково поглаживая её по осунувшейся мордочке.
  - Синеньке цветочки... с желтой середкой... пахнет... молоком... - Голос девчухи напоминал шуршание сухой травы под ногами, но Стриж расслышал их.
  И впал в недоумение. Молоко? Он знал - что это такое. Теоретически. Даже анимашку-картинку из интерактивной проги, поразившую его в детстве свой яркостью и нереальностью, вспомнил: красивое большое животное, рыжее с белыми пятнами, стоит на зеленой лужайке, тянет короткую и мощную шею и кокетливо машет хвостом с длинной кисточкой. Корова называется. Но ближайшая корова, на сколько он знал, есть в городе. В виде большой объемной голограммы в историческом музее. Нажал на кнопку и любуешься. А голос диктора рассказывает - для чего использовалось это сельскохозяйственное животное в стародавние времена... А молоко у них давно синтезируют. Еще до отлета с материнской планеты научились. А еще, поскольку детям не нравился как раз его родной запах, то пахло 'молоко' тем, что дитя выберет. Нужно только на картинку на выдаче нажать. Ему нравился запах, который назывался странным словом 'дыня'. Это ягода. Или фрукт... Но выглядела она красиво - большая, желтая... Как солнышко... И за этим словом - тоже только картинка из учебного пособия и запах. Никаких ассоциаций. Молоко и желтая картинка... В любом случае это явно не то, о чем говорит мелкая.
  - Скиолька, а чем еще эта травка пахнет? Ну, милая, соберись, пожалуйста, - ласково продолжил уговаривать её мужчина, тормоша и не давая скатиться обратно в сон, - Где ба её брала - знаешь?
  Сколь встрепенулась и мечтательно улыбнулась, уплывая в мир грез, но все же прошелестела:
  - Мамкой пахнет... и солнышком... в углу, она пучки там сушила... мамой пахнет...
  Как он её не уговаривал, добился только слова 'мама', да еще несколько раз - 'молоко'. Оставив малявку в покое и еще раз напоив бульоном, мужчина развил кипучую деятельность. Синяя, так синяя! Что угодно, лишь бы не сидеть рядом с ослабевшей малявкой и прислушиваться с тревогой к сиплому дыханию.
  Цветы он нашел. Синенькие. Целых шесть видов. Вообще эта планета была богата на растительность странных оттенков. Вот и сейчас он в задумчивости обнюхивал шесть пучков травы с цветами всех оттенков искомого цвета.
  - И вот что для нее - синее, а? Что вообще она имела в виду? - Бормотал он про себя, вспомнив их дорожные опыты в 'угадай цвет', - А если мое синее - для нее - зеленое или бирюзовое? Я сам посинею, пока нужную траву найду! Скиолька!
  Он опять принялся тормошить девчуху, не желавшую возвращаться в этот неуютный мир. Спустя час мучений выяснилось, что нужной 'синей' травы он так и не нашел, и поиски пошли по второму кругу. Стриж гнал прочь мысли, что эта грешная трава тут просто может и не рости. А произростать, например, в лесу, до которого идти теперь почти месяц. Или где-то на секретной поляне, или еще где-то... Чертыхаясь, он набрал по пучку КАЖДОЙ травы, у которой цветы с желтой середкой и подсунул в очередной раз разбуженной малявке.
  - Эта? Нет? А может - эта? Тоже нет? Да чтоб тебя!!! Это я про траву, не плачь, маленькая, я на тебя не сержусь. Это я палец листиком порезал, не бойся...
  И так - еще целую вечность, как ему показалось. Скиолька то приходила в себя, то надолго выпадала, то хрипло и страшно кашляла. Не будь у риута и без того почти белой шевелюры, он бы точно за это время поседел. Наконец, ближе к утру, нужная трава, оказавшаяся бледно-сиреневого оттенка, была найдена, ощипана и заварена. И пахла она... Да-да-да, молоком, как прошептала в конец измученная мелочь. Кошавка была напоена, потом её прополоскало от чрезмерной старательность риута, и снова напоена, но уже осторожнее. И спала. Весь день, иногда слабо шевелясь. И тихо, сипло дышала. Мужчина не заметил, как минул и следующий день, прошедший в заботах и, закрыв воспаленные от недосыпа глаза в утренних сумерках, только на минутку, как ему померещилось, задремал. Точнее - вырубился, измученный.
  И этого оказалось довольно. Утром, едва первые лучи солнышка позолотили верхушки кустарников на другом берегу реки, он рывком подскочил. Скиоль, свернувшись комочком, лежала неподвижно и тихо. Тело риута налилось свинцом, став неподъемным. Он не мог пошевелиться, неотрывно следя за коконом из куртки, водруженным на подстилку из вялой травы. Но тот не шевелился. Не подымался и не опадал впалый бочек, не дрожали во сне чуткие золотистые вибрисы, не дергались, отгоняя насекомых, смешные ушки, с которых он, что бы занять чем-то руки, вчера бережно обобрал все колючки.
  Ссутулившись и поджав губы, мужчина отвернулся, бездумно уставившись на неспешно текущие мимо них воды реки. В голове было пусто, только сердце бухало в груди, да простреливал болью затылок, вторя тупой боли в висках. Поздно. Незачем теперь идти в кошачий город. И хоть мысленно он понимал, что он не мог ничем ей помочь, в голове роилось куча 'если'. 'Если бы он настоял, и оставил её в землянке с бабкой', 'если бы он был осмотрительнее и поставил на ночь хоть какое-то укрытие', 'если бы...' Но! Итог один - он не смог спасти кошавку, глупо понадеявшись на какое-то чудо.
   Жизнь Стрижа встала перед его глазами. Такая длинная. Такая бестолковая. День за днем, год за годом - одно и то же. Практически бессмертное существо, уверенное в том, что и завтра будет то же самое, что и вчера. Сдать смену, закончить патруль, написать отчет, пройти медицинское обследование... Встретиться с друзьями, закрутить короткий, ни к чему не обязывающий и приятный роман с понравившейся женщиной, взиравшей на него с уважением... Как же! Страж границ! Живая легенда Города... Честь тебе и хвала! А по сути? Убийца на посылках. Руки не то, что по локти - по плечи в крови страшных врагов, посягающих на их земли. Кошаков-фаомцев. 'Их города подступают к самым нашим границам!..' - Вещал диктор с экрана визора. Города? Где они, эти их города? Месяц пути от леса, и никаких следов поселений. Брошенные землянки, оставленные кострища. Как будто все кошки вымерли, или ушли куда-то... Но откуда-то они в Лес лезли? Не с опушки же? Или все-таки...
  Взгляд воина, как магнитом, притягивала неподвижная фигурка Скиоль. Мужчине было тяжело и горько от мысли, что в её смерти был виноват только он сам.
  - Дурацкая идея была... - Пробормотал он, присев рядом с телом козявки, - С начала и до конца... Эх, мелкая-мелкая...
  Он осторожно, будто бы боясь разбудить, выпутал её тельце из плена куртки, разгладил зачем-то примятую шерстку на впалых боках.
  - Что же произошло, маленькая? Почему так? Не могла же только еда такое с тобой сделать? В чем же подвох?..
  Он еще раз осмотрел тельце, стараясь приметить хоть что-то, не замеченное ранее. Но нет - ни присосавшихся паразитов, ни сомнительных укусов. Ни-че-го! Разве что... Он ощупал остывшее тело. Живот был жесткий, и, хоть она вчера и ничего, кроме бульона и отвара не пила, казался полным. Что-то такое в голове вертелось... Что-то похожее... Тут в памяти всплыл разговор на одном из самых своих неудачных свиданий, с дрессировщицей дорбсов: 'А еще, представляешь, глисты! Что это такое? Ну это мы так зовем паразитов, что в кишечниках у них живут. Да-да, не морщься! Знаешь, это не смешно, мы чуть целый выводок не потеряли, когда в прошлый раз один из дорбсов додумался схарчить мышезаврика на Окраине... Пока разобрались, пока разработали лекарство, пока ввели!..' Дрессировщица отчаянно жестикулировала и ругалась, как последний слесарь, а официант тихо зеленел рядом, ожидая заказа... Он и сам тогда чуть не позеленел от неаппетитных подробностей. Но что-то подобное и произошло со Скиоль, по-видимому. И простуда - только следствие. Глисты? Отрава? А он оказался не готов к такому. Да и кто бы был готов? Но вот результат - вместо жизнерадостной козявки на руках у него труп. Та девица жаловалась, что дорбсы от этой дряни где-то за месяц загибаются... Вот и тут - месяц. Ну, учитывая размеры Скиоль - недели три.
  Гоня прочь тяжкие мысли, Стриж сконцентрировался на простых задачах - что делать с телом, и куда идти дальше. Не сказать, что он был на столько черствым типом, но... Но жизнь давно уже приучила его не привязываться к кому-либо. Вот и закономерный результат. Он даже от ручного дорбса в свое время отказался - слишком велик риск потерять животное в очередной схватке с самцом фаом. А тут - маленькая кошавка, понимающая в окружающем мире не больше него самого.
  Тело он закопал в землю, не придумав ничего лучше. Он не знал, есть ли у мохнатых какие-либо ритуалы или верования, а потому просто стоял немного над получившимся холмиком, не зная, что сказать или сделать.
  Солнце, взобравшись на середину неба, начав свой спуск к краю горизонта, когда мужчина, подтянув лямки вещмешка, кинул взгляд на вершину холма, где нашла свое последнее пристанище маленькая Скиоль. Отправляясь в путь.
  Идею искать кошачий город он откинул сразу. Не мог он так промазать мимо него! Только один вариант - бабка Скиольки его отправила 'к лешему на именины', предчувствуя скорую смерть. На что она надеялась? На чудо? Не срослось у него с чудом, не его случай. Так что риут запихнул чувство вины по-глубже и пошел на восток, стараясь не думать ни о чем. Дойдет - хорошо. Не дойдет - попытается по-дольше прожить. И как-нибудь пристроиться в этом мире, раз уж не получается вернуть домой.
  
  
  
  Глава 9.
  
  Спустя месяца два - точно он уже не помнил, ситуация не поменялась. Вокруг, на сколько хватало глаз, была степь. Великая, бескрайняя и пустая. Бродили стада каких-то животных, не подходившие к нему ближе, чем на расстояние прямой видимости. Шестиногие и покрытые длинной шерстью, осторожные создания с длинными и чуткими ушами. Их Стриж про себя разделил на два вида и поименовал 'лошадьми' и 'жирафами', по внешнему виду. 'Жирафы' были размером с ангар на пару грузовых мобилей, а 'лошади' раза в три меньше. Твари паслись, пережевывали жесткую траву, и хоть как-то, но помогали мужчине - проследив за ними, он находил воду, съедобные растения, даже нашел траву, сок которой вполне смог заменить мыло. Вот только свежих следов цивилизации не было. Степняки, которые, как говорили кошки, тут бродили, и те не попадались на пути. Несколько раз - следы старых стоянок, остатки какого-то обширного лагеря, скелеты 'лошадей', с которых мясо и шкуру явно ножами сдирали, а не зубами. Но все эти кости и развалины были старым, выбеленными солнцем и истлевшими от времени.
  И никаких следов крупных участков Леса. Несколько чахлых рощиц, после ночевки в которых у него появлялось слабое чувство направления, немножко выправлялось самочувствие, да еще на пару недель накапливался запас заряда у одежды, которой в последнее время требовалось все больше времени на заращивание мелких прорех. И как ни хороша была его форма изначально, а одно из креплений на ботинках, как считалось - вечных, вообще сломалось пополам. Прочитав рекламный слоган на ярлычкке, риут заржал, как конь и мрачно усмехаясь, убрал 'вечную' куртку до лучших времен в вещмешок, как только разжился достаточно большой шкурой отбившегося от стада 'жеребенка'. Изобразив подобие жилетки, он еще и ремней нарезал, заматывая ботинок по утрам крест-накрест. Смастерил так же и копье, примотав сбереженное лезвие дедовского ножа, стал прижимист и экономичен, сохраняя все добытое до кусочка и собирая по пути попадающийся хворост до веточки. В руинах он разжился кучей полезных мелочей, таких, как медный котелок и ложка, кривые костяные иглы и - сокровище для него - шило для пробивание кожи. Питание одним мясом его самого чуть не сгубило - у него впервые в жизни начали болеть и и кровоточить десны, замучили проблемы с животом, а тело, и до путешествия тренированное и накачанное на тренажерах, нашло где-то и скинуло лишние килограммы, став жилистым и поджарым. Встреть его сейчас кто-то из приятелей - испугался бы того монстра, в которого он сейчас превратился: дочерна загоревший дикарь с загрубевшей и обветренной кожей, в пятнистой, покрытой бурыми разводами пыли одежде из шкур животных. Хоть сейчас ставь в музей экспонатом.
  
  Степь, послушно следуя временам года, дважды зацветала, засыхала, подмерзала и плавно меняла свою окраску, а он все шел и шел, сверяясь с солнцем и компасом, гонимый упрямством и безнадежностью. Стриж, чье сознание спряталось от однообразности, еще помнил, что месяц - это тридцать дней. Сезон на этой планете - два месяца, год - это четыре сезона. Значит, по его прикидкам, прошло восемь стандартных месяцев со смерти Скиоль. Девять - его путешествия. За это время он научился он и охотиться, и шить примитивную одежду, и, наблюдая за животными, изучил встречающиеся тут растения, найдя съедобные, несколько лекарственных и множество дряни, которые обходили стороной даже небрезгбивые и тупые мышезавры, жравшие такое, от чего подыхали даже насекомые.
  Не разбирая особо дороги, он шел. День за днем, делая стоянки только по необходимости. Пел по пути, насвистывал мелодии, мычал песенки, какие помнил из детства и радио-передач и рекламных слоганов, сочинял по пути новые кричалки и тут же их забывал. Делал что угодно, лишь бы не завыть от одиночества. Он раньше любил быть один в Лесу? Чушь! Он любил возвращаться в Город! И сбегал на службу только с одной целью - вернуться героем. Чертовым, любимым героем, которого все уважали, с которым водили дружбу, что бы прихвастнуть потом приятелям или перед смазливой девчонкой... Лучшее питание, улучшенный сервис, огромная квартира на верхнем ярусе, роботы-обслуга, все достижения медицины, подружки на вечер и приятели - все для него было лучшее... Посиделки в баре, собственный бассейн и личный тренер, дорогой в обслуживании транспорт, жрущий прорву дефицитной энергии, огромная квартира... Все это казалось сейчас бредом. Ярким и нереальным. Каждую ночь он перед сном, как дурак погремушки, перебирал в памяти эти разноцветные осколки, чувствуя, как медленно и верно сходит с ума, ни на йоту не пугаясь перспективы свихнуться. Скорей бы. Лучше уж так, лучше сбрендить, удариться головой и забыться. Не видеть голую спеть вокруг, не надеяться, взбираясь на очередной пригорок увидеть перед собой... Что вот еще один день пути и... Что он хочет увидеть? Город? Риутов? Рощу? Скорее уж - ласковое и все понимающее лицо доктора! Больше всего он мечтал об этом: больничный потолок, запах антисептика и писк систем жизнеобеспечения. Это хотя бы дало гарантию, что все, он дома, и всё это - и Скиоль, и степь, и разум Леса - все это только закидон поврежденного мозга.
  Но нет, очередное утро встречала его жужжанием насекомых, шумом высокой травы и слепящим солнцем в глаза. Снова в путь, перетряхнув одежду, вымазавшись соком травы, отгонявшим 'гнусей' и летучую дрянь, завязав чудом пережившие куртку и штаны боты и прибрав за собой место стоянки. Капюшон на голову, копье - в руку, рюкзак - за спину, и охотиться на очередную живность, давно ставшую не 'интересным экземпляром', а просто едой. Не всегда имея возможность приготовить пищу, он приучился есть сырое, без соли, мясо, запивая его водой из термоса, каким-то чудом еще работавшего.
  
  На исходе третей осени Стриж, взбираясь на неизвестно какой по сечу косогор, замер, не веря своим ушам. Шум. Не привычные звуки степи, а именно странный, будоражащий сознание шум. Ветер донес до него звяканье металла, обрывки разговоров и вкусный запах дыма, на котором готовится пища. Помотав головой, он еще раз прислушался, боясь, что это очередные галлюцинации. Но нет, звуки никуда не пропали, и к ним добавился звонкий смех и протяжный визг 'лошадей'. Припав к земле, он пополз вверх по косогору, замирая и вслушиваясь. Речь стала более внятной - кто-то рассказывал охотничьи байки, кто-то тихо пел приятным грудным голосом, красиво выводя незнакомую мелодию.
  - Да заливаешь ты, Майну-Скользкий-Хвост! Ну не может нормальная фаомка съесть целиком тушу скарга! Так что не надо мне тут ля-ля!
  - А спорим - может! - Задиралась вторая кошавка.
  - А вот придем в стойбище, и доказывай!
  - А у меня нет лишних скаргов! - Пошла на попятную спорщица.
  - А ради такого я тебе дам одного! Самого здорового! Эй, Маскун, ты со мной?
  Пение оборвалось, и обладательница красивого голоса, пофыркав, пробурчала:
  - Да ради того, что бы брехунья эта заткнулась - да! Пол туши - за мой счет!
  - Это я брехунья!? - Завопила спорщица, - Да я!..
  - Угомонились, все трое, - оборвал их четвертый голос, низкий и властный, - Нашли, о чем спорить и на кого хороших скаргов переводить. Майну, ты что думаешь, что умнее всех? Ответь - за раз можешь съесть тушу скарга?
  - Неее, - с улыбкой в голосе ответила задира, - Поймала ты меня, Сакко-Мудрые-Глаза. Не смогу...
  Стрижу, подсушивавшему разговор, голоса разумных существ сейчас казались прекраснее музыки. Замерев в своем укрытии, он до мурашек по загривку упивался этими простыми, живыми и наполненными смыслом звуками небольшого лагеря, пением, смехом и говором довольных жизнью фаомок. Боже, как же он соскучился вот по всему этому! Душа пела, а голова шла кругом. Но не на столько, что бы на ночь глядя выйти к явно вооруженному отряду самок, охраняющих стадо 'лошадей'. Он, может, теперь и блаженный дурачок, но не до такой же степени!
  Если только утром, или днем. Молясь, что бы фаомцы вдруг, с какого-то рожна, не научились неожиданно пользоваться луками и стрелами, или копьями, он принял решение наладить контакт. Хорошо, что кошки любому оружию предпочитали рукопашную драку один-на-один. Да и на брошенных стойбищах, которые он вдоль и поперек изучил, он остатков оружия дальнего боя так и не находил, так что надежда, что его издали не расстреляют - была. Преследовать их в степи было гиблым делом - жухлая и выгоревшая трава скрывала его максимум по пояс, да они еще и верхом, скорее всего. Не бежать же ему на четвереньках за стадом? Дурь полная.
  Осторожно, чутко передвигаясь, риут сменил укрытие так, что бы иметь возможность понаблюдать за лагерем кошавок. Семь молодых кошавок, вооруженных длинными ножами и кнутами, хлопотали вокруг небольшого стада, а восьмая, старше и массивнее остальных, украшенная множеством бус и медных колец, вальяжно лежала на тюках в центре всего этого действа и раздавала ценные указания. Хотя в них явно не было нужды - все итак знали свои обязанности.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"