Думаков Сергей Владимирович : другие произведения.

Райтер

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это был чистый деструктивный посыл, слышите? Индифферентная деструкция. Что я мог поделать? В *Героях меча и магии - 4* есть артефакт, который называется Меч Титанов. Я был таким Мечом, дланью карающей и опосредованным - обратите внимание! - орудием. Орудием чистой, девственной деструкции.
  Во народ, блин! Да захотел бы я стать популярным писателем - года бы не прошло, как моя фамилия была бы у всех на слуху. Я знаю, как писать, чтобы людям нравилось.
  Вот например: "Я спрятал окровавленный обрубок кисти в карман и быстрым шагом вышел из отеля. Шел дождь. Труп еще не успел остыть, а я уже летел в Женеву. В стилизованной под книгу шкатулке лежало два миллиона долларов". Каково? Неплохо, да? Ведь вам же интересно - кто главный герой, куда он летит... и - главное - зачем ему понадобилось отрубить у несчастной жертвы руку. Да ладно, точно же знаю - интересно.
  Другое дело, что штамповать такие рассказики - дело неблаговидное и неблагодарное. Ну один раз, ну второй - а дальше что? Превратиться в еще одного Чейза? Нафиг не надо. Мне такая популярность не нужна. Мне хочется, чтобы написанное удовлетворяло, в первую очередь, мои собственные литературные потребности. Что не стыдно было бы прочитать самому. Попахивает нарциссизмом, да только ни черта это не нарциссизм. И Шафранову я говорил то же самое. Шафранов мне отвечал: "Дурак ты, Гроссштейнер. Ничего ты не понимаешь". Ну как же - не понимаю? Композиция, сюжет, все эти синонимы-антонимы. Да и вообще - что он там о себе думает, этот Шафранов? Редактор хренов.
  
   * * *
  
   Я вам так скажу: главное - это хорошая клавиатура. Нет, серьезно. Я готов убить придурка, который изобрел клавиатуру Genius E380-X. Тычешь, тычешь - и никак не можешь попасть по нужной букве. Потом смотришь - а документ весь в красных вордовых волнах, приходится сидеть и корректировать, а вы знаете, каково это - корректировать собственное произведение? Это как делать обрезание сыну. И больно, и противно, - а деваться некуда. Так что если надумаете писать - начните с крупного компьютерного магазина.
  
   * * *
  
   Еще вот что: определитесь, для кого вы собираетесь писать. Если для нижнего ящика письменного стола - закройте эту книгу и творите в свое удовольствие, никого не слушая, счастливый вы человек.
  
   * * *
  
  Веселее всего писать про собак. Не знаю, почему так получается, но как только разговор заходит о таксах, сеттерах и прочих сенбернарах, меня начинает лихорадить. Я буквально трясусь от хохота. Нет, ну сами послушайте: "Он включил свет. На пороге стояла серебристо-белая лайка. Лайка слегка наклонила голову и гавкнула". Разве это не смешно? Животные - это вообще смешно, а собаки - те вдвойне. Я думаю, что это из-за двойной смысловой нагрузки: собака - зверь и собака - обидное прозвище. А может и нет. Хрен его знает.
  
   * * *
  
  Что, собственно, я хочу сказать? Пишу эти обрывки, как самый распоследний псих. И ведь еще обращаюсь к потенциальным читателям! Это ли не тот самый нарциссизм? Аккуратней, старина, аккуратней. Ты не такой как все, что бы там не говорил этот Шафранов. Кто кого пережил, в конце концов? Ха-ха.
  Редактор. Тьфу. Вот ты кто, а не редактор. Что говорил Христос, изгоняя торговцев из храма? "Fuck out", если верить одной из экранизаций, но я не уверен, что так и было. Он наверняка сказал им: "вы пользуетесь местом, которое было создано совсем не для торговли". И дальше что-то про дом Божий, но это не важно, а важно то, что если ты не своем месте, то не удивляйся, если за тобой придут.
  
   * * *
  
  Я пишу с десяти лет. Первый рассказ я назвал "В джунглях". Военный самолет терпит бедствие и падает в Мексике. Один из пилотов погибает, а второй после долгих скитаний натыкается на заброшенную индейскую пирамиду... где его уже поджидают духи. Древние духи. Кровожадные.
  Ерунда, конечно, но мне нравится, пусть на пяти страницах этого рассказа всего три запятых. В нем есть душа. Словно парень действительно пережил неприятную ситуацию, оказавшись один на один с чем-то непонятным. Ему хочется верить, несмотря на всю эту корявость. Сейчас такое редко встречается.
  Я писал по четыре часа каждый день. Даже не скажу, что именно. Все, что я помню, это соленый привкус во рту и скрип дешевой шариковой ручки. Еще - двенадцатистраничные тетради, стопка которых лежала у меня в тумбочке. Когда стопка подошла к концу, я научился рассчитывать свои силы и заканчивать повествование к середине одиннадцатой страницы, чтобы на второй половине листа размашисто написать: КОНЕЦ, а на двенадцатой - ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ. У меня скопилось с две дюжины таких рассказов-тетрадок. Ни один из них я не читал.
  В одиннадцать лет я написал Книгу. Это была великая Книга, никто до меня не делал ничего подобного. Моя Книга представляла собой два листа содержания... и все.
  Это был сборник рассказов. Рядом с каждым названием - "Хрустальный шар", "Падение", "Взрыв в космосе" - стоял номер гипотетической страницы сборника. Я подолгу вчитывался в эти слова - "Мортиар" (что бы это ни значило), "Ход конем", "Встреча на чердаке" - и представлял себе, какие бы рассказы из них получились. По спине пробегал холодок, потому как одна и та же история всякий раз заканчивалась по-другому - погибший злодей воскресал, чудовище вдруг превращалось в заколдованного принца, красивая девушка оборачивалась злым инопланетянином. Это была гениальная Книга, и до сих пор я не читал ничего лучше.
  
  * * *
  
   Это был чистый деструктивный посыл, слышите? Индифферентная деструкция. Что я мог поделать? В "Героях меча и магии - 4" есть артефакт, который называется Меч Титанов. Я был таким Мечом, дланью карающей и опосредованным - обратите внимание! - орудием. Орудием чистой, девственной деструкции.
  
  * * *
  
   Мне все сложнее писать. Не знаю. в чем тут дело; может, возраст, а может, просто лень. Никогда бы не подумал, что слова могут с таким скрипом вылезать из моих мозгов. Помнится, в одиннадцать лет я не мог уследить за лавиной образов и мыслей, фонтаном бьющих из глубин моего сознания. Еще в одиннадцать я любил читать словарь Ожегова. С любой буквы. До сих пор помню слова на "А": аббат, аборт, альков, ангина, аэродром. Я переворачивал страницы, похожие на пергамент, и старался запомнить все слова, которые попадались мне на глаза. Запомнить не получалось, но время от времени в памяти всплывало то или иное определение: "углубленную нишу в стене" я не забуду никогда.
   Сейчас все иначе, мир сдвинулся с места - или с места сдвинулся я? Может, я уже похож на одного из героев Эдгара По - молодого, худощавого, с горящими безумными глазами... "Я сознаюсь!.. оторвите половицы!.. вот здесь, здесь!.. это стучит его мерзкое сердце!" Хе-хе-хе. В одной недавней рецензии я прочитал, что "стук сердца под половицами помогает изобличить убийцу". Это склоняет чашу весов в сторону мира, а не меня.
   Я помню свою первую печатную машинку. Она же последняя. Это был монстр с труднопроизносимым белорусским названием и добрым десятком западающих клавиш. Мне нравилось нажимать по десять-пятнадцать клавиш одновременно и наблюдать за тем, как пятнадцать металлических штырьков синхронно поднимаются из своих гнезд. Они рвались к черной ленте, которая тянулась через лист бумаги; каждый из них мечтал первым впечатать свой образ в девственную гладь переработанной древесной породы... но ни один не успевал. Они сплетались в клубок, мешая друг другу, сталкиваясь головками у самого края печатной ленты. Каретка сдвигалась на один шаг, а лист оставался чистым. Еще мне нравилась рукоятка, расположенная сбоку - она помогала двигать каретку. Если нажать на нее слегка, то бумага чуть подпрыгивала на валике, но каретка оставалась на своем месте. Чтобы каретка съехала вправо, необходимо было приложить резкое усилие к рычагу - и тогда раздавался негромкий перестук шестеренок, вращающих невидимые валики, а каретка с листом уходила вбок.
   На машинке я напечатал два рассказа: "Взрыв" и "На озере". Это было намного тяжелее, чем писать от руки, но и результат выглядел гораздо приличнее. Я вглядывался в напечатанные буквы и не мог поверить, что именно я выстроил их в таком порядке и сложил в предложения. Я дал прочитать рассказы отцу, но тот сказал, что я ненормальный. Мой отец любил футбол и мотогонки. Через три года после того, как мне купили печатную машинку, отец выкупил у соседа старый "Урал". Он проездил на нем чуть больше месяца: как-то с утра я незаметно пробрался в гараж и перерезал трос от ручного тормоза. На первом же повороте дражайший папочка вылетел из седла и свернул себе шею. Так я стал почти сиротой.
  
  * * *
  
   Почти - потому что оставалась еще тетя Лена, любовница отца, жившая с ним в последние годы. Она вцепилась в меня мертвой хваткой и заявляла всем подряд, что у меня "несомненный литературный талант", что я со временем стану "настоящей звездой" и, бесспорно, "сделаю свое имя бессмертным". Особенно ее впечатлил рассказ "Жуть", в котором маленький мальчик отрезал себе половой член. Мальчику казалось, что его пенис - порождение тьмы; живое существо, способное только убивать. Он решил проверить свою теорию и поймал девочку на два года его младше. Мальчик приказал девочке поговорить с Жутью - так он называл собственный половой орган. Девочка, зарыдав, исполнила приказ - а мальчик, задрожав от ужаса, увидел, как Жуть начала шевелиться и тянуться к девочке. Этого ему хватило с лихвой; он удостоверился, что несет на себе тяжкий крест - куда тяжелее, чем отец, который, не сознавая того, жил в грехе (за что и поплатился, собственно). Крест мальчика был тяжелее, потому что совершенно от него не зависел, мальчику чудовищно не повезло, вот и все. Кто же виноват в том, что он оказался носителем такого послания? Никто. Мальчик, совершенно опустошенный и подавленный, пришел в пустой дом и достал кухонный нож. Затем он взял разделочную доску, сел на кровать и одним взмахом руки избавил себя от своего креста.
   Тётя Лена читала рассказ, держа страницы в правой руке и прикрыв рот левой. Когда она дошла до финала, ее глаза расширились и уткнулись в угрюмое слово КОНЕЦ. Она переводила взгляд со страниц на меня и обратно. Я молча смотрел на нее, ожидая вердикта.
  "Это... интересно, - сказала она и нервно улыбнулась. - Ты... ты очень талантливый... но... нет, я понимаю, но..." "Спасибо, - ответил я и выхватил "Жуть" у нее из рук. - Я старался".
   Она соблазнила меня в шестнадцать лет. Я вернулся из школы домой чуть раньше обычного и застал ее лежащей на диване в зеленом махровом халате до колен и читающей ту самую "Жуть". Ее глаза блестели, а грудь часто поднималась и опускалась. "А, это ты, - сказала она. - Иди сюда, щеночек". Я терпеть не мог, когда она так меня называла, но вид вздымающейся груди гипнотизировал все сильнее, и я, кротко кивнув, подошел.
  
  * * *
  
   Не так давно я встретил на улице ту девочку, которая больше двадцати лет назад пыталась поговорить с моей Жутью. Жуть осталась безмолвной, и я успокоился... Но вечером, засыпая, подумал: а что было бы, если... Вот так возник рассказ. В конце концов, все идеи возникают из этого самого "а что было бы, если...".
   Девочка сделала вид, что не помнит меня. Но по испуганным глазам, метнувшимся к земле, я понял, что помнит. Все еще помнит. Как и я.
  
  * * *
  
   Все это не имеет никакого отношения к писательству. Я словно вытягиваю невидимую пуповину из слов, причудливую смесь воспоминаний и фантазий. Никакой тети Лены не было, но я всегда мечтал о ней. Каждый раз, возвращаясь домой, я думал об одном и том же: красивая молодая женщина в банном халате - только из душа - лежит на диване и читает мой рассказ. Листает тетрадь. Её влажные пальцы оставляют на страницах темные пятна, которые тут же исчезают. Я захожу, и она поднимает голову. Смотрит на меня долгим, глубоким взглядом, в котором читаются восхищение и желание. Зовет меня.
   Тети Лены не было, зато была Надежда Ивановна - настоящая любовница отца, страхолюдная тетка лет сорока пяти, давать свои тексты которой я даже и не думал. Когда отец разбился, она бросила меня - через три года после того, как у меня появилась печатная машинка.
  
  * * *
  
   У меня всегда было плохо с хронологией. На этом я прокололся, когда посылал первый свой рассказ на конкурс молодых писателей "Начало". Мой главный герой за три дня постарел на восемь лет, и вот я уже вытаскиваю из почтового ящика тонкий конверт, в котором всего лишь один лист, свернутый втрое. На листке было напечатано:
  
  Уважаемый _______________ !
  Мы рассмотрели ваше произведение и пришли к выводу, что, хотя оно и не лишено определенных художественных достоинств, мы не можем внести его в лонг-лист. Желаем творческих успехов!
  
   жюри конкурса.
  
   На пустом месте, очевидно, следовало вписать мое имя - но то ли кто-то недоглядел, то ли кому-то было все равно. Так что я вписал туда свою фамилию сам и пришпилил листок над кроватью. На протяжении трех лет это было первым, что я видел, когда просыпался.
  
  * * *
  
   Нас покидают старожилы:
   дряхлеет кожа, рвутся жилы.
   Нас покидают староверы:
   мы потеряли чувство меры.
   Ура! Ура! Ура! Ура!
   Я видел бога Солнца - Ра!
   Он мне сказал, что мы умрем,
   он рассказал, куда идем,
   Он плакал, глядя на меня,
   и растворился в дымке дня.
  
  * * *
  
   Хуже всего работалось дворником. Меня лупила местная шпана, в меня плевали дети, мне разбивали нос пьяные соседи. За два года меня никто ни разу не поблагодарил. А ведь я честно пытался! Вы думаете, легко махать лопатой, если всю ночь накануне писал? Если правая рука покрылась красными мозолями, теми, что отец называл "нетрудовые"? Если каждое движение отдается жгучей болью где-то под лопаткой? Твою мать. Жопа с метлой.
  
  * * *
  
   Как-то раз, на интерес, я перевел американскую Библию на русский и обратно на английский. Вышло забавно. Потом я отослал этот текст в Simon&Schuster с просьбой рассмотреть новый остросюжетный роман с трагическим финалом.
   Ответа не было.
  
  * * *
  
   Одно из самых сильных впечатлений в жизни я пережил в кинотеатре "Сатурн". Показывали "Возвращение живых мертвецов", мне было пятнадцать, и я впервые увидел, как кто-то ест человеческий мозг. Помню, как мои глаза расширились, руки сами вцепились в подлокотники, спина покрылась липким потом. Я представил себе этот вкус, представил, как беловато-желтые кусочки скользят по гортани и спускаются вниз, к паху. Я представил себе грецкий орех головного мозга в своем желудке, полупереваренный, превратившийся в мягкий, податливый комок...
   Позже, ночью, я проснулся оттого, что во сне я съел чей-то мозг и чувствовал, как чужие мысли копошатся у меня в животе.
  
  * * *
  
   Был период, когда я два раза в неделю читал стихи в Доме Литераторов. За 250 рублей в неделю. В ресторане.
   Это еще хуже, чем работать дворником.
  
  * * *
  
   Вот уже четыре года я печатаюсь в авангардном журнале "Неновый Мир". Письмо туда послал ради хохмы, теперь они требуют с меня по два рассказа в месяц, "желательно остросоциальной направленности". Я выбил себе колонку "Свое мнение", где комментирую все подряд. Получил полтора десятка писем с угрозами, телефонный номер менял уже четырежды. Понял, что популярен у националистов, когда вытащил из почтового ящика листовку с цитатой из собственной статьи. Цитата выглядела так:
  
  "...бей жидов! бей жидов! бей жидов!.."
  В. Г. Гроссштейнер, "Победа разума",
  "Неновый Мир", Љ33, 2004г.
  
   В оригинале предложение выглядело следующим образом: "...эти нувориши готовы днями кричать: бей жидов! бей жидов! бей жидов! - не осознавая, что бить будут в первую очередь их самих".
   Ко мне приходили из "Комсомольской правды", спрашивали о секретах популярности. Я ответил, что не знаю ни о какой популярности, тогда они начали вербовать. Дескать, вы осознаете, что можете повлиять на, склонить к, вразумить и т.п. Ответил что-то вроде: да, стараюсь...
   Потом ради хохмы с интервалом в две недели опубликовал две статьи, в которых последовательно обвинил во всех бедах России сначала корейцев, а затем - африканских негров. Через день после выхода первой статьи в Неве утопили трех корейских студентов, а после появления в печати второй случилась знаменитая Травля Негров на Измайловском.
  
  * * *
  
   То, что слово убивает, я понял еще в школе. Когда меня пытался изнасиловать одноклассник, я написал от его имени записку и подбросил в карман самому отмороженному выпускнику. Не буду вдаваться в подробности содержимого записки, но тело моего насильника нашли лишь через полгода, когда сошел снег.
   Я до сих пор иногда подолгу вглядываясь в напечатанные слова, представляя себе, что было бы, если... и тогда меня охватывает чувство настолько сильное, что приходится с силой впиваться в рукав пиджака, чтобы не закричать.
   Слово страшнее любого яда, кто владеет словом - тот владеет миром. Взявший перо не может остановиться, он должен либо писать, либо убить себя. Ты падаешь в бездонный колодец, понимаешь, что тебе никогда не выбраться... и вместе с тем приходит сладкое осознание того, что тебе никогда не упасть. Падение вечно - если только вечность достаточный срок, и тебе уже хочется падать, ты находишь в этом кайф, кайф смертника, которого в раю ждут - не дождутся семьдесят девственниц. Ты берешь в руку перо, и кто знает, что оно выкинет в следующий момент? осознаешь ли ты всю ответственность, которая теперь лежит на тебе? сможешь контролировать всю мощь этого оружия, оружия, с которым не сравнится никакая баллистическая ракета? О, я бы советовал трижды подумать, прежде чем избрать такую участь!! Потому что если ты не справишься, тебя ждет проклятие, которое не смоется веками и не сотрется тысячелетиями. Твое падение будет ужасно, и в один кошмарный момент твое сознание вдребезги разобьется о каменное дно колодца, имя которому - безумие.
  
  * * *
  
   Меня так нигде и не напечатали. Нижний ящик стола переполнен рукописями, а средний - стандартными бланками отказов, в которые кто-то от руки вписал мою фамилию. Иногда мне кажется, что все эти бланки заполнены одной рукой; иногда мне кажется, что где-то глубоко под землей живет монстр с тысячами рук, чем-то напоминающий древнюю Кали, который заполняет бланки ответов всем неудачникам. Иногда меня трясет от бессилия, и тогда и снова пишу.
   На бумаге я вижу себя героем, я вижу себя автором бестселлеров... на бумаге я вовсе не напоминаю того труса, которым являюсь. И, конечно, я никогда не убью Шафранова, не скажу ему ни одного грубого слова... не перестану носить ему рукописи и распечатки. Он все так же будет поливать меня помоями, сравнивать с отморозками вроде Никитина или Головачева. И я снова буду писать, писать, писать... Потому что я - райтер, никчемный, бессмысленный... аппендикс в мире литературы.
   Господи, Господи, я пишу эти строки и ловлю себя на мысли что уже с трудом отличаю правду от вымысла, путаюсь в собственных словах, как последний графоман. Что было на бумаге, а что в реальной жизни? События последних дней сливаются в какую-то бессмысленную кашу... Боже, как болит голова!.. Чем же все это кончится?..
  
  * * *
  
   К черту. Зачем я когда-то выучил алфавит? Только что в новостях сказали, что экстремистская группировка, скандируя отрывки из моих статей, окружила Парламент. Телефон звонит, не умолкая, - а я боюсь снять трубку. Хотел было уехать в Сосновый Бор, но под окнами уже час дежурит подозрительная "восьмерка". Если поднимется шум, всплывет всё говно. Может, и до Шафранова докопаются... много ли ума там надо?.. Поднимут все, вплоть до пеленок... с кем спал, где работал, что писал... Ох, этого ли я хотел? Кто его знает. Может, и этого. Главное, что все журналы, в которых я печатался, сейчас лежат аккуратной стопочкой под столом, и любую статью я готов перечитывать бесконечно. Это триумф... и это фиаско, что еще сказать?
   Интересно, задумывается ли автосборщик на заводе IBM, чьи пальцы будут бегать по собранной им клавиатуре?
   И что именно они будут печатать.
   Они кричат, СМЕРТЬ ГЛУПЦАМ, о боже, они кричат, СМЕРТЬ НЕГРАМОТНЫМ, господи, они кричат: СМЕРТЬ БЕЗДАРЯМ.
   Если бы я только мог предугадать, же все это кончится...
   ... я бы почти наверняка поступил так же, и в этом весь кошмар, потому что...
   власть над словом сладка, власть над словом пленяет, эта власть заставляет получать удовольствие от порожденного ей ужаса, и, святой Иисус, власть дает всем равную возможность хоть немного побыть в шкуре Бога.
   Всем спасибо, все свободны. Да-да, сейчас открою. Подождите секунду! Чччерт. Куда же... ах да, вот они. Боже, как все-таки болит голова!.. Как я устал... устал от всего этого, от бесконечных букв, и слов, и предложений... я хочу... Спокойно!.. Держать себя в ррруках, я сказал! Все, вперед. Теперь запить... отлично. Пора проверить - что же там, черт подери, на дне.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"