Темно. Я на краю обрыва. Днем он, наверное, не столь ужасен, сейчас же (недавно пробило полвторого, я проходила мимо часов на красной центральной башне) - бездонен и страшен. Впотьмах я ищу тропку, чтобы спуститься вниз. Недавно был дождь, сыро, ноги разъезжаются по глине, трава их щекочет, холодно. Следовало бы одеться теплее. Следовало бы взять с собой свечу или фонарь. Следовало бы вообще сидеть дома, черт возьми! Но Женя, но нахлынувшие воспоминания, но боязнь показаться трусихой, услышать вновь насмешливое: "Что, выбрала щадящий график для своего организма?", - в конце концов, клятва, даже в первую очередь - клятва! Каждые полгода мы, согласно ей, встречаемся, что бы в жизни ни произошло, здесь в два ночи, ровно в два, поэтому днем мне это место не знакомо. Но явится ли Женька сегодня? От нее можно ожидать чего угодно: был случай, когда она завела меня на какой-то заброшенный склад, залезла в одно из помещений, захлопнула за собой дверь. Обе мы, тогда одиннадцатилетние, не смогли открыть старый замок. Мне, изрядно напуганной, пришлось бежать за родителями, убеждать свою бабушку и Женькиного отца не звонить в милицию... Раньше мы жили рядом, потом их семья переехала в другой район, Женька скорехонько принялась его исследовать, и вот...
После школы обе хотели учиться вместе, но Женькина мать, педагог, ни за что не хотела для дочери той же участи - и вуз был выбран другой, с техническим уклоном.
Тут подул ветер, принес запах жасмина. Последние шаги я сделала уже более уверенно. Начнем ссориться - развернусь и уйду, это - единственный протест, который она признавала.
Уже, наверное, два. Странно, она всегда была точной. Место мрачнющее, - ни присесть, ни прислониться - все кругом сырое. И хоть бы краешек Луны в небе, ну хоть бы звездочка! Как это я добралась сюда? И как выбираться-то буду? Помнится, одну такую промозглую ночку я уже пережила, - когда в шестом классе мы мотались в поход: было минус три градуса, и мы, не имея ни палаток, ни спальных мешков, до утра дрожали на бревнах. Тогда я не заболела, а вот за последствия сегодняшней прогулки не ручаюсь...
Так хочется курить, что сводит скулы, а сигареты кончились. И Женька все не идет. Только раз она опоздала на встречу - и то не ко мне, а на какое-то деловое свидание (по поводу работы, которую она не очень-то и хотела).
Где-то наверху послышался хруст веток, я обрадовалась: это наверняка рыжеволосая, я скажу ей: "Привет!". Я обниму ее, если позволит. Во время нашего последнего разговора она крикнула, что "больше никто из нас не дотронется друг до друга и пальцем, раз мы теперь почти чужие люди", - но прошло три месяца, а зная непостоянство Женькиного нрава, можно предположить, что заявление это ныне не столь актуально. Ну, где же она? Ни звука. Не может быть, чтоб мне почудилось!..
Но проходят вторая минута, третья, и я понимаю, что это забегала в кусты собака или кошка.
...Когда нам было по тринадцати, Женя ездила в лагерь на две смены подряд. Я завела тетрадку, писала туда посвященные ей стихи и рассказики, ходила к ее маме. А когда она приехала не двадцать третьего, как ожидалось, а тринадцатого, - я бросилась вручать ей тетрадку, обнимать, дарить колечки и браслетики, к которым впоследствии присоединились сережки, привезенные с юга. Она сказала: "А я курю". Я попросила: "Научи...", - и мы блевали с восьмого этажа ее дома.
...А наша первая ссора... Когда я сорвала с себя ее футболку, она с себя - мою, мы переоделись, и она бросилась из моей комнаты! Я кричала вслед, потом хотела пойти к ней, но родители меня не пустили. А она села тогда в лесной посадке на свой пакет и заплакала. Оказалось, я могла бы ее догнать, но помирились мы лишь на следующий день, первого сентября, я первая подошла к ней.
...Сейчас ночь сырая, а сколько теплых ночей мы провели вместе, - таких коротких! Когда три дня жили у нее, смотрели телевизор, болтали, хохотали, вспоминая, как ее отец учил меня плавать: чуть я подбарахтывалась к берегу, он хватал меня подмышки и бросал обратно на глубину... Многие наши ночи пропитаны пьяным счастьем: гуляли, взявшись за руки, обнявшись. Или в дружной компании в чьей-нибудь тесной комнатушке пели, пили кофе, гадали о будущем... Я мечтала свозить Женьку на свою родину и показать маленькую избенку, в которой я родилась... Недавно избенку снесли...
Как-то нам обеим понравился один мальчик. Женька делала все, чтобы заполучить его. Через меня шагала - не оглядывалась. Позже, когда мы влюблялись в одного и того же, я знала, как поведет себя Женька: забудет обо мне, станет писать ему записки, встречаться ему на пути, кокетничать и не краснеть... Поэтому я отходила сразу и наблюдала за бедламом со стороны. И когда она прибегала, плача, уговаривая "забыть", я обнимала ее и затем расспрашивала, что и как: подробности, которых я была лишена (какую музыку он любит, сколько раз в день чистит зубы, какой туалетной водой пользуется, бреется ли, что читает...). Она рассказывала, и обе мы, таким образом, расставались с предметом внимания насовсем.
Даже он... даже он ушел из моей жизни тем же путем - после Женькиных рассказов. А из ее - не ушел. С этим крупным и умным мужчиной приходилось возиться, как с дитем. Потому что он к женщинам тянулся, будто к матери. Он мог заработать деньги и вбить в стенку гвоздь, но не мог самостоятельно выбрать, ехать ему куда-либо или не ехать, поэтому рожать такому ребенка и разрываться потом между ревностью двух детей... Зачем Женьке понадобилось разгребать завалы его внутреннего мира? Мне ну совершенно непонятно!
Ты бросила меня, Женька, причем, из-за мужчины, и как бы я ни была виновата, не поняв тебя, не захотев принять такое, - твоя вина больше. Ты всю жизнь была просто женщиной, женщиной для мужчины, а не для подруги. Уф... Теперь я поняла, почему никто из нас не звонил другой: нам обеим вдруг стала ясна наш взаимная ложь. Мы только и делали, что врали: ты - будто не хочешь быть обычной бабой, я - будто понимаю и принимаю тебя...
...Хлюпая расплывшейся глиной, подпрыгиваю, хочу согреться. Впрочем, я здесь уже долго, достаточно долго, чтобы уйти.