Мы с французским солистом и с Борей в кабак раз пошли,
Нас там знают, и метр нам по дружбе ссудил столик с краю.
Наш француз веселился, пил брют, говорил "Вуаля, тре жоли!"
И чего-то ещё, по-французски не очень я знаю.

У Бориса - спецшкола, и, вытащив старый багаж,
Он грассировал, ржал, и вообще соловьём разливался;
Я помалкивал, думал: "Беседа - всегда баш на баш,
Пусть болтают, а я и молчком не чужим им остался!"

Я сидел, пил вино, ел жульен, было мне хорошо,
А потом наш француз перешёл вдруг на ломаный русский.
Всё как водится: бегство, Париж, там чего-то ещё;
Говорит нам: "Друзья, как бы мне оказаться в Бобруйске?"

- "Надо визу, дружок, это вовсе другая страна!"
- "Я своим обещал..." - "Ну, тогда оформляй себе визу!"
И француз приуныл; и тогда я сказал: "На хрена
Тебе ехать туда? Я заранее всё это вижу!

Ты родился во Франции?" - "Да, говорю же вам, дед..."
- "Погоди-ка ты с дедом, и вникни в такие резоны:
Там, в Бобруйске, в помине - я точно скажу тебе - нет
Ничего, что твой дед там любил, это определённо!"

И француз загрустил; это выглядело, словно снег
Над Сахарой: нелепо, не так, ведь грустить не привык он,
И пытался не плакать французский, но наш человек,
И на шее висел с объективом огромнейшим "Nikon".