Пустыня убивала их одного за другим. От отряда в восемь десятков всадников, дезертировавших из армии Великого Императора, оставалось всего несколько изможденных фигур, с трудом переставлявших непослушные ноги. Вначале ими двигала мечта - мечта о богатстве, мечта о власти, теперь же лишь тупое упрямство и чисто инстинктивная жажда жизни не позволяли им просто лечь и умереть посреди океана пустоты. Выжили семеро - все прочие остались лежать позади, постепенно превращаясь в обтянутые кожей скелеты. В этой адской пустыне не было даже стервятников. Солнце стояло в зените, обрушивая на изборожденную трещинами почву волны иссушающего зноя. Непрерывно менявшие свои очертания барханы вот уже несколько дней как сменились вспучившейся от жары окаменевшей глиной. Черная сеть трещин на сером фоне, простиравшаяся до самого горизонта, буквально завораживала людей, помрачая рассудок, и приходилось время о времени закрывать глаза и шагать вслепую, чтобы не сойти с ума. Многие погибли именно так - невыносимое однообразие пейзажа подточило их разум, оставив лишь изъеденную ужасом оболочку. Одни с воплями убегали в пустыню - никто даже не пытался помешать им, другие просто садились, чтобы спокойно дождаться смерти, третьи же впадали в буйство, выхватывая оружие и калеча и убивая своих товарищей, пока клинок друга не обрывал их спутавшуюся в безнадежно тугой узел жизнь. Некоторые нашли свой конец в кровавых свалках у колодцев - драки за воду стали обычным делом, когда кончились их первоначальные запасы, и обнаружилось, что воды в почти пересохших колодцах может не хватить на всех. Иные - хотя таких было мало - кончали с собой, пронзая сердце собственным мечом или кинжалом, когда теряли последние крохи надежды на спасение в этом краю забвения. Но большинство все же умерли от жажды и истощения - они просто неожиданно падали замертво, и склонявшимся над ними друзьям оставалось лишь совершить короткий обряд очищения, отдавая последний долг своим соратникам.
Их предводитель удивлялся стойкости и фанатизму, с которыми наемники шли вслед за ним. Когда стало ясно, что до цели дойдут немногие, если ее вообще можно достичь, он ждал жестокого бунта и был почти уверен в своей близкой гибели. Однако никто не обвинял его, и он подозревал, что причиной томк была не вера в своего командира, а всепоглощающая алчность, черным пламенем сжигавшая их иссушенные сердца. Он догадывался, что стал для них больше, чем просто командиром - он стал для них олицетворением их мечтаний, их ключом к богатству. Он обещал привести их в Золотой Оазис, и он оказался первым из многих, кто сумел подкрепить свои слова доказательствами.
Командир наемников оглянулся на товарищей, тащившихся позади. Ни у кого не хватало сил даже на то, чтобы оторвать застывший взгляд от клочка окаменевшей глины под ногами. Что-то насторожило его, что-то было чуть не так, как обычно... он окинул взглядом короткую цепочку людей... Так и есть: вместе с ним их оставалось шестеро. Равнодушная пустыня поглотила еще одну ничтожную жертву. Очевидно, никто даже не заметил, как бедняга отстал, чтобы найти свой конец, глядя запавшими глазами на спины удаляющихся товарищей и не в силах даже окликнуть их.
Командир повернулся и продолжил путь, стараясь не думать о неумолимо приближающейся смерти. На ходу он вытащил из-за пазухи небольшой сверток. Когда он развернул засаленные тряпки, взгляду предстала вещь, стоившая жизни почти всему отряду. Это был золотой медальон размером в полторы ладони взрослого мужчины. Обе стороны медальона были покрыты филигранной гравировкой, выполненной с таким мастерством, что, казалось, металл оживал, играя отблесками безумного пустынного солнца. С одной стороны медальон был украшен тончайшим узором из переплетающихся линий, в котором при определенном услии зрения угадывались очертания дворца, окруженного садом. На противоположной стороне изображение представляло собой карту - путь к Золотому Оазису, легендарному месту, где, согласно преданиям, хранились сокровища десяти великих Императоров древности. Командир без всяких эмоций, кроме легкого отзвука печали, посмотрел на медальон. Путь к богатству, власти, славе... Путь к забвению и смерти - вот чем на самом деле оказался медальон. Аккуратно завернув вещицу, командир сунул ее за отворот заскорузлой изорванной туники. Ему не требовалось тщательно изучать карту на медальоне, чтобы понять, что они заблудились. Их ждала скорая и неизбежная смерть. Пустыня не прощает ошибок.
А ведь цель была так близка! Еще недавно все ориентиры безошибочно указывали на то, что, если верить карте, до Оазиса оставалось всего три-четыре дня пути. Однако прошло четыре, а за ними и пять, и шесть дней, а Оазиса не было. Вокруг расстилалась безжизненная глинистая пустыня, раскаленная неистовым солнцем. Ровная, как стол, повехность уходила в бесконечность, теряясь в струистом мареве отраженного жара. Пласты горячего воздуха, подымаясь, создавали невероятнейшие иллюзии, напрочь лишавшие ориентации и скрывавшие линию горизонта за многочисленными слоями подвижных кривых зеркал. Командир тщетно всматривался в миражи, пытаясь выловить в них очертания обозначенных на карте ориентиров, хотя и сознавал всю бесполезность своих усилий. В конечном счете он сдался и побрел дальше. В его душе воцарилась пустота, сходная с той, что простиралась вокруг. Реальный мир перестал интересовать - включая даже такие аспекты бытия, как его собственная смерть.
Смена дня и ночи в пустыне происходила внезапно, словно по чьей-то команде. Бывшие солдаты так и не смогли привыкнуть к этому. Впрочем, теперь они были слишком истощены, чтобы обращать внимание на подобные детали.
Командир отрешенно, словно в унылом полубреду, отслеживал наступление ночи. Только что солнце висело прямо над головой, обдавая нестерпимым жаром - и вот оно уже свалилось к горизонту, сменив ослепительную белизну на зловещий кроваво-красный свет, а волнистые зеркала горячего воздушного марева мгновенно исчезли, рассеянные невесть откуда налетевшим холодным пронизывающим ветром. Это был особенный ветер, какой мог дуть лишь в этой необозримой пустыне. Он дул ровно и упрямо, без малейших признаков затишья или порывов, лишая окостеневшие тела людей последних частиц тепла. Какое-то время, пока чудовищно распухшее багрово-красное светило садилось, пустыня стала обозримой до самого далекого горизонта, но как только последний краешек солнца исчез с небосвода, по пустыне моментально разлилась тьма, как будто из черной сетки трещин вдруг разом выплеснулся океан чернил, фонтаны которых долетели и до небесного купола, оставив нетронутой лишь многотысячную бриллиантовую россыпь звезд.
Передвигаться в темноте даже по этой идеальной равнине было абсолютно невозможно. Остатки отряда дезертиров расположились на ночлег - то есть попросту попадали, кто где был, моментально забываясь в тяжелом неуютном сне измученных людей. Стараясь спастись от леденящего ветра, они инстинктивно подтягивали ноги к груди, постепенно принимаю позу младенца в чреве матери. Сперва командир пытался бороться с разом навалившейся свинцовой усталостью, но вскоре его глаза закрылись, и он провалился в мрачную трясину забытья.
Пробуждение, как обычно, было жестоким. Они просыпались от жара едва поднявшегося, но уже нещадно палившего солнца, обжигавшего даже их задубевшую кожу. У них еще оставались небольшие запасы воды, и каждый с вожделением выпивал свою утреннюю порцию, ощущая, как драгоценная влага оживляет растрескавшийся от жажды язык и сухое, словно мертвый пустынный кустарник, нёбо. Однако не всем было суждено испытать эту незатейливую радость странника - двое умерли во сне и остались лежать, скорчившись, под лучами бешеного солнца - очередные памятники безумию человеческой алчности.
Полуобморочный зябкий сон не принес облегчения измученным людям. Напротив, чудовищная усталость за ночь сковала обессилевшие мышцы жестокими судорогами, и первое время после пробуждения каждое движение отзывалось пронзительной болью. Однако понемногу люди втягивались в вялый ритм похода, и мучения сменялись привычным отупением путников, давно утративших былой энтузиазм и целеустремленность. Они брели, не поднимая голов, лишь командир поначалу изредка посматривал на медальон в тщетной надежде обнаружить какие-либо признаки того, что они на верном пути. Впрочем, постепенно и он превратился в живой механизм, передвигавшийся без малейшего участия разума.
Минуты сливались в часы, неотличимые друг от друга и разделяемые лишь редкими глотками воды. Командир шел, стараясь отогнать мысль о том, что эти глотки - последние, ибо запасы подошли к концу, когда его внимание вдруг привлеклки неуловимые изменения в окружающем пейзаже. Окаменевшая глина как будто бы стала мягче, трещин в ней поубавилось, и, казалось, даже солнце чуть ослабило свой смертоносный натиск. Сперва он просто решил, что у него от истощения начались галлюцинации (такое уже случалось) и какое-то время брел, по прежнему не поднимая головы, но когда на него вдруг упала тень, он остановился, как вкопанный.
Тень! В этой пустыне, похожей на гигантский армейский плац, ничто, кроме самих людей, не могло отбрасывать тень. Даже камни размером с кулак попадались так редко, что были обозначены на медальоне, как ориентиры - единственные ориентиры на пути к цели. Командир, не в силах поверить, поднял взгляд... И был ослеплен сплошными нагромождениями зелени.
Они нашли Оазис.
Четыре изможденных человека, больше похожих на призраки умерших от жажды, чем на живых людей, стояли бок о бок и смотрели на представшее их глазам прекрасное зрелище. Оазис оказался невелик - меньше, чем можно было предположить по изображению на медальоне, но он был прекрасен. От пустыни его отделяла невысокая ограда из серого плитняка, сразу за которой вздымали к небу пышные зеленые кроны стройные деревья, обвитые сочными лианами. То тут, то там в листве сверкали яркими красками крупные цветы и грозди спелых экзотических плодов. Дворец, совсем миниатюрный, был точной копией изображенного на медальоне и выглядел неотъемлемой частью Оазиса, словно тонкий мазок кисти на полотне мастера, подчеркивающий красоту общей композиции. Абсолютную тишину дневного пустынного безветрия теперь оживляло пение птиц в роще и отдаленный шум фонтана.
Они все еще стояли, очарованные волшебным видением, когда в стене напротив них открылась калитка, из которой вышел высокий смуглый мужчина в белоснежной тунике и плетеных сандалиях и кивком предложил им войти.
Они без промедления убили его и последовали приглашению.
- Вы зря убили моего слугу, - сказал длиннобородый седой старик, сидевший во главе стола. Вокруг в вольготных позах располагались четверо дезертиров. - Он не был способен причинить вред ни единому живому существу, и в первую очеред вам.
Командир помедлил с ответом. Теперь, спустя несколько дней после их прибытия в Оазис, его разум вновь обрел былую остроту. Неужели старик не понимал, зачем они пришли? Никто и не думал опасаться слуги - они просто убрали с дороги лишнего конкурента. Эта мысль заставила командира поежиться. Он сознавал, что, рано или поздно, вопрос о конкуренции встанет и между ним и его соратниками. Если они когда-то и договаривались поделить все поровну, то эти планы умерли, как только цель была достигнута. Подтверждение тому легко читалось в их глазах - огонь алчности, пылавший там, давно пожрал все остальные чувства.
Командир окинул взглядом своих бывших подчиненных. Их он не боялся. Конечно, они отдохнули, набрались сил - но он был сильнее раньше, и был уверен в том, что остался сильнее и теперь. Он мог бы убить их всех хоть сейчас... Искушение было велико, но время еще не настало.
Они все еще не могли найти сокровища!
Только благодаря этому старик до сих пор оставался жив. Они не решались пытать его - уж больно дряхлым он выглядел - и продолжали играть роль добродушных гостей, в надежде, что рано или поздно он проговорится. Сначала они предполагали узнать что-нибудь у слуг, но тот, которого они убили, оказался единственным. Командира несколько смущало это обстоятельство - было непонятно, как два человека, один из которых уже давно одной ногой стоит в могиле, могли поддерживать в ухоженном виде дворец и сад. Впрочем, это мало интересовало одержимых охотников за скоровищами. Они хотели знать лишь одно: где золото? Дезертиры обыскали весь Оазис, перевернули вверх дном весь дворец (едва обратив внимание на то, как словно по мановению волшебной палочки в залах за одну ночь восстановился идеальный порядок), но не нашли ничего, кроме нескольких безделушек. Сокровища были где-то спрятаны, но где? В пустыне? В пещерах (если они есть) под Оазисом? Не зная верного пути, можно было потратить целый век на поиски, и не добиться ничего...
Командир вдруг прервал размышления и насторожился: старик упомянул в своей речи о сокровищах. Вообще он разглагольствовал постоянно, в основном об иллюзорности бытия, и слушать его было довольно скучно, но стоило в словах проскользнуть намеку на золото, дзертиры все как один обратились в слух.
-... Вы гонитесь за несуществующей мечтой, - негромко, но уверенно вещал старик. - Неужели вы не понимаете, что власть, достигнутая посредством богатства, есть ничто другое, как самодовольная иллюзия? Ведь власть, по сути своей, это всего лишь часть жизни, а жизнь сама по себе - огромная мистификация, иллюзия непрерывного существования, не имеющая в реальности никакого отражения. Но вы не можете отказаться от своих корыстных мечтаний, ибо мечта - это высшее проявление самообмана человеческого мышления; в самом деле, не может же человек отказаться от веры в собственное бытие!
Возможно, ваша воля окажется достаточно несгибаемой, чтобы воплотить в жизнь мечту о богатстве и власти. Но стоит вам дать хоть малейшую слабину, как от иллюзии не останется и следа - и вы снова очутитесь в начальной точке. Единственное сокровище, доступное людям - это полное осознание нереальности всего происходящего с ними и окружающего их. Стоит один раз понять это - и ваша жизнь никогда уже не будет прежней...
Старик говорил и говорил, но командир уже не слушал. Он следил за своими спутниками, потому что вдруг понял: час пробил! Двое из них, несомненно, сговорились и сейчас просто выбирали наилучший момент для удара, а третий, самый нетерпеливый, ненавидящим взглядом сверлил старика. Командир почувствовал, как внутри него словно натянулась до предела тонкая струна... и лопнула.
- Хватит с меня! - внезапно воскликнул смотревший на старика солдат. - Грязный старый подонок! Надеешься спасти свою шкуру пустой болтовней? Не выйдет! Мы справимся и без тебя! Пора, наконец, заткнуть твою поганую глотку!
- Стойте! - закричал старик, в ужасе глядя на приближавшегося к нему с мечом солдата. - Безумцы! Вы не можете убить меня! То, что, благодаря вашей стойкости, вы сумели встретиться со мной, еще ничего не значит! Вы даже не можете себе представить...
Его вопли оборвал стремительный взмах клинка.
В то же мгновение заговорщики начали действовать. Быстро покнчив с убийцей старика, они повернулись к командиру, который встал и почти с сожалением поднял с пола свой меч.
Когда все было кончено, командир отбросил в сторону ставший теперь ненужным окровавленный меч и сел на мраморную скамью у входа в зал. Неожиданно недавние злоключения показались ему бессмысленными, как и вся жизнь, проведенная в погоне за неуловимой мечтой, всегда остававшейся за горизонтом. ""...Мечта - высшее проявление самообмана человеческого мышления"", так, кажется, сказал старик. Выходит, мы не мыслим, нам лишь кажется, что мы... Что-то не сходилось. Если мы не мыслим, значит мы и не...
Что-то изменилось за стенами дворца. Командир понял это по тому, как померк свет, проникавший через оконные и дверные проемы. Командир встал и подошел к окну. То, что он за ним увидел, потрясло его настолько, что он застыл с открытым ртом и остекленевшим взглядом, судорожно вцепившись руками в резной подоконник.
Небо исчезло.
Не было ни ослепительного солнца, ни тончайших ниточек высоких серебристых облаков, ни даже великой бездонной синевы. Ничего, только однообразная серая пустота без глубины и границ. Ее монотонность была столь совершенной, что взгляд словно увязал в ней, безрезультатно пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Ничто даже не намекало на былое существование такого понятия, как небо.
Затем на глазах ошеломленного командира начала постепенно исчезать, сливаясь с серым Ничто, окружавшая Оазис пустыня, а в самом Оазисе все предметы и растения вдруг потеряли четкость очертаний и выразительность цветов, приобретая все более нереальный, ""нарисованный"" вид.
Невероятная догадка поразила командира. Он медленно повернулся, уже зная, что увидит. Тела его соратников, как и вся остальная обстановка зала, включая пол, потолок и стены, тоже медленно теряли свою форму, словно растворяясь в воздухе, и лишь труп старика сохранял первоначальный вид. Командир вдруг понял, что не только его мечты были иллюзорными - он сам, как и его спутники, и весь привычный мир были всего лишь иллюзиями, созданными могучим сознанием старика - настолько правдоподобными, что зажили собственной жизнью и убили своего творца. Что будет, если шахматные фигуры восстанут против игроков? Ему предстояло выснить это в самом ближайшем времени: старик свою партию только что проиграл.
Командир опустился на пол, опершись поудобнее спиной на стену, и приготовился ждать. Его очень занимал вопрос: увидит ли он полное исчезновение окружающего мира? Или раньше исчезнет сам? Или, может, ему суждено стать новым Игроком? И если да, то кто же его соперник?