- Инна-а! Ин-ка-а-ааааа! - самозабвенно выводил под окном девчоночий голос.
Инна, она же Миледи, протерла заплаканные глаза и выглянула. Под окном размахивала руками и голосила одноклассница Констанция:
- В 15-30! Быстро, а то опоздаем!
Почти не дыша, в глубине души боясь поверить услышанному, выскочила во двор.
- Третий ряд! - подружка помахала голубыми билетиками.
Счастье было НЕВЕРОЯТНЫМ, особенно после того, как долгое время пытались поймать это блаженство по разным клубам. В кинотеатрах "Трех мушкетеров" не показывали, первая волна сеансов прошла до того, как их класс пошел в школу, и ко второй они тоже были мелковаты. У многочисленных клубов, разбросанных по районам Москвы, с афишами беда была, часто о фильме можно узнать в день сеанса, или, что уже показывали. С клубом "Коммуна" повезло отчаянно. Дважды. То есть, трижды. Первый раз, когда узнали о том, что "Трех мушкетеров" дают. Второй, когда Инне удалось достать билеты, которые почти тут же умудрилась потерять, вот, растяпа. А третий - когда Вера сумела раздобыть денег и купить вожделенные пропуска к счастью.
Свет погас, едва влетели в зал, и чуть не получили инфаркт вместе с инсультом, и не только они, а битком набитый ребятами зал, когда на экране замаячило: "Невероятный Иегудиил Хламида", и начались вступительные титры и кадры из фильма про Максима Горького. Минут через пять поняли: ужаснувшая никчемушная ерунда - вместо журнала, а через десять, когда появилась долгожданная заставка, и пошел стилизованный под готический шрифт список заграничных актеров - выдохнули. И началось волшебство, просто невероятный КРЫШЕСНОС.
Потом было много всякого разного: радости, горести, болезни, потери. Не уже было страны, что подарила незабываемое детство, но память о том самом счастье для повзрослевших мальчиков и девочек осталась на всю последующую жизнь. Та память, что стала сильнее Времени.
Инна редко погружалась в школьные воспоминания. Целую жизнь назад остался начитавшийся 'Трех мушкетеров' пятый 'Б', примерив на себя героев Дюма и перейдя на романные имена, на всю оставшуюся жизнь став Бэкингэмом, Тревилем, Королевой, Ришелье, Кавуа, де Вардом, Винтером, Кэтти, Фельтоном, не говоря о тех самых четверых и их верных слугах.
Когда были задействованы и едва упомянутые в романе личности, в ход пошли исторические персонажи, по невезению ускользнувшие от сюжета, но имевшие право присутствовать, если не вокруг, то около.
Мальчишки сражались на палках, превратив в подобие Пре-о-Клер пустырек неподалеку от школы, позади крохотной кафешки, окрещенной 'Сосновой Шишкой'. Чудом не пропущенный в суете школьных будней радиоспектакль внес посильную лепту, и они запели: 'Трусов плодила наша планета, все же ей выпала честь - есть мушкетеры, есть!' задолго до того, как родилось 'Пара-пара-парадуемся'.
Удалось раздобыть пластинку, передаваемую из рук в руки, и теперь, ночью разбуди, они не перепутают слова:
Другу на помощь,
Вызволить друга,
Из кабалы, из тюрьмы -
Шпагой клянемся,
Шпагой клянемся,
Шпагой клянемся
Мы!
Смерть подойдет к нам,
Смерть погрозит нам
Острой косой своей -
Мы улыбнемся,
Мы улыбнемся,
Мы улыбнемся
Ей!
Скажем мы смерти
Вежливо очень,
Скажем такую речь:
'Нам еще рано,
Нам еще рано,
Нам еще рано,
Лечь!'
Если трактиры
Будут открыты -
Значит, нам надо жить!
Прочь отговорки!
Храброй четверке -
Славным друзьям
Дружить!..
Поголовье девочек самовыражалось скромнее, обмениваясь вырезками из журналов с картинками дам в старинных платьях и пробуя силы в рукоделии с целью воспроизведения старомодных туалетов из подручного материала.
Французская жизнь продолжалась в школе и дома: Толька Бэкингэм был безнадежно влюблен в королеву, Вовка Тревиль, к месту и не очень, осознавал капитанское положение, Юрка отвечал у доски исключительно, как Портос, и был склонен к силовым упражнениям не только на физре. Женька-Атос философски реагировал на влюбленность записашихся во фрейлины одноклассниц, а с лица Арамиса Борьки даже на выгуле собственного пса не сходила тонкая улыбка. Митька Селезнёв, в бою на палках отстоявший почетное звание Д'Артаньяна у претендента, проживал жизнь не хуже гасконца. Яшка Фельдман в выпавшей на долю роли Фельтона в эпопее долго не участвовал - после памятного киносеанса он умудрился сломать ногу и до весны пролежал в гипсе, чудом не оставшись на второй год.
Одна пока еще никем не подкрепленная леди Кларик пребывала лишь на страницах Дюма. Незадействованное в романе слово 'проститутка' пугало соискательниц до коликов. Наконец, староста класса Инна Панина, игнорируя ошеломленные глаза пятиклассников, приняла на себя имя графини Винтер. Отныне ее основным занятием стало продумывать контраргументы в спорах о признанной демонице, пытаясь найти вразумительное оправдание тому, что Миледи вытворяла на страницах романа.
Неожиданно для самой девочки сочинился полноценный опус о наладившейся личной жизни Атоса с занесенной средневековым ветром в мушкетеры провинциальной девицей с весьма непростой биографией. Законченное творение юная писательница порвала на кусочки, сочтя получившуюся у нее версию не слишком убедительной.
К концу восьмого класса у не пожелавших или не сумевших продлить беззаботное детство в виду альтернативных видов образования, увлечение стало постепенно сходить на нет. Зато у остававшихся в школе открылось второе дыхание - ввиду открывшихся вакансий, а Игра в мушкетеров продолжилась на новом уровне.
Бессменный сосед по парте предпочел ПТУ, о чем Инна узнала не сразу, умудрившись где-то подхватить ветрянку перед самым началом каникул. По выздоровлении налет на затерявшуюся в коммуналке комнатушку Митьки ясности не внес - парня не оказалось дома. Раздосадованная девочка отложила попытку отговорить друга от опрометчивого решения, но встретиться с Д'Артаньяном до осени не удалось. Первого сентября на митькино место уселся возвысившийся до графа де Варда кардинальский гвардеец Сашка, ошеломляя собственным видением героев романа Дюма и подкрепляя фантазийный натиск бренчанием на гитаре, так что, через некоторое время Миледи посмотрела на графа уже совсем другими глазами.
К концу четверти ее первый раз в жизни вызвали в кабинет директора, где помимо хозяйки школы и прячущей глаза классной руководительницы, девочка увидела тетку из РОНО, посетившую их во время последней контрольной. Встретившись с суровым взглядом чиновницы, Инна оробела окончательно, и дальнейший разговор прошел, как в тумане. Собственно, происходящее и беседой-то назвать было сложно: школьницу категорично и безаппеляционно поставили в известность, что 9-й 'Б' в текущем учебном году непозволительно снизил успеваемость и дисциплину, за что Инна Панина, как староста класса, несет персональную ответственность. Отныне ей вменяется в обязанность лично следить за уровнем подготовки класса к урокам, строго пресекая попытки списывать домашние задания.
Инна ужаснулась - в таком случае, она, вне всякого сомнения, столкнется с резким похолоданием доброй половины класса, но директрисса наседала, тетка из РОНО гипнотизировала взглядом, а классная руководительница, сложив руки на коленях, будто не слыша, уделяла повышенное внимание складкам на собственной юбке. Туманное обещание впредь ревнивее относиться к обязанностям старосты класса директрису не удовлетворило, и девочку отпустили, только вырвав обещание самой никому не давать списывать. Насилу выбравшись, она осторожно затворила за собой дверь в директорский кабинет и осталась стоять, привалившись к ней спиной - ноги обратно в класс идти не хотели. Смахнув набежавшие слезы, встретилась с сочувственным взглядом немолодой секретарши.
- Учись похуже, - тихо проговорила женщина и застучала по пишущей машинке.
Инна недоуменно вскинула брови, и едва расслышала сквозь стук клавиш:
- Медаль не дадут.
Девочка начала понимать: в паралельном классе на медаль и, как следствие - гарантированное попадание в ВУЗ, шла дочка партийного начальника районного масштаба. Две награды в одном выпуске - под большим вопросом. В другую школу в девятом классе не выдавишь, а с панталыку сбить, чтобы училась кое-как в нервозной обстановке пытаются.
За любителями списывать бдить, я, конечно, не собираюсь, а обратившихся лично ко мне стоит вежливо пригласить совместно готовиться к урокам, что уменьшит количество доброжелателей. А что еще остается? Учиться хуже не получится, я не смогу мычать у доски. Может, иногда делать ошибки в письменных заданиях? Мама, точно, расстроится.
А, вообще, с какой стати? Как умею, так и учусь! Если в выпуске не одна отличница, обеспечьте еще награду. Жалко, серебряные медали отменили - дают кучу похвальных грамот. Осталось, только, в рамочку - и на стенку!
Одноклассники пережили нововведения спокойней, чем Инна думала, но тут непредвиденно испортились отношения с некоторыми учителями.
Чуть не схлопотав двойку за пропущенный урок, она насилу втолковала разъяренному физруку, что по приказанию директрисы вместо физры ее отправили на олимпиаду по математике. По весне учитель прицепился по поводу пропуска его занятий уже по болезни - в учебной части затерялась справка из поликлиники. Пришлось обращаться за копией документа и выслушивать, что в регистратуре думают по поводу растерех.
По осени примоталась русичка, умудрившись снизить оценку по сочинению за лишнюю, по ее мнению, запятую в цитате классика. Правоту удалось отстоять, предъявив первоисточник, но отметку училка соглашалась исправить, только если ученица напишет новую письменную работу на головоломную и очень спорную тему. Пришлось писать, не ведясь на провокации и не рискуя высказать отличную от рекомендованной хрестоматией точки зрения.
Приключилась еще пара-тройка подобных случаев, уже по другим предметам, но разочаровывать маму, махнув рукой на занижение отметок, не хотелось, и, сцепив зубы, Инна получила школьный аттестат со всеми пятерками. У ее конкурентки четверок оказалось целых две - видимо, когда пение и рисование закончились, родители еще не заручились поддержкой РОНО, но на результат отметки по неосновным предметам не повлияли, и в тот год наград в школе таки дали две.
Как и полагалось медалистам, сдав на пятерку лишь профильный экзамен, Инна поступила на факультет вычислительных машин выбранного института, а ее соперница, пролетев мимо высотки на Ленинских горах, как фанера над Парижем, удовлетворилась менее престижным высшим образованием. Сплетен, как деточкин афронт родители пережили, тогда ходило немало.
Олимпиаду успела посмотреть не только по телеку, впервые появляясь дома в то время, которое находилось на грани приличия - если не совсем поздно вечером, то где-то около того. Город блистал чистотой, порядком, улыбками москвичей и гостей столицы, всем своим видом гарантируя безопасность в любое время суток. В Москве было столько милиции, что никакому криминальному элементу, видно, в голову не приходило привлечь к себе внимание.
Выпусники умудрились попробовать невиданное баночное пиво - банка на четверых, жвачки, фанту, кока-колу, а также другие западные продукты в крошечных, вроде бы как, игрушечных, упаковочках. Семья соседей успела набрать импортной еды впрок, и по истечении срока хранения продуктов оказалась в больнице, что не мешало позже с гордостью демонстрировать упаковки образцов европейской пищевой культуры. О пустых пачках из-под зарубежных сигарет, украсивших сервант, и этикетках от спиртных напитков и говорить нечего: аккуратно отмоченные от бутылок, они с особым шиком были выклеены на внутренней стороне комнатной двери - публичная демонстрация выпитого в местах общего пользования одобрения в коммуналке не получила.
На похороны Высоцкого они с Сашкой попали, успев проскочить перед мордами милицейских коней перед самым оцеплением. И еще несколькими днями раньше умер Джо Дассен, навсегда оставив незаполняемую пустоту в сердце. А улетающий в небеса Мишка вызвал искренние слезы и непреходящее сожаление, что так быстро закончилось 'время чудес'.
Де Вард загремел в машиностроительном на вечерний, и, как следствие - в весенний призыв, а после учебки, по немыслимому везению, в Германию, явившись в отпуск с иноземными подарками. После дембеля заграничный граф инженерного профиля было заикнулся о свадьбе, но иннина мама неколебимо стояла на своем - надо подождать, пока дочь кончит 4-й курс.
Будущая теща собиралась отдать дочурку замуж по первому разряду: приданое ждало своего часа в старом чемодане, белое платье шилось по картинке из немецкого каталога, а бывшая 'Сосновая Шишка' заказана на нужный день. Инна носилась, как на крыльях, впрочем, слегка смущаясь, что ее обычно застенчивый, скромный Сашка стал распускать руки, норовя правдами и неправдами прижать к себе, а, воспользовавшись отсутствием мамы, попытался перейти к супружеским отношениям.
Влюбленная невеста, может, и позволила бы, но проживавший в отдельной квартире граф не учел главное: в коммуналке за девчонкой - глаз да глаз. Недобро зыркнув на бесцеремонно ввалившуюся соседку, донельзя огорченный жених был вынужден отступить, препровожденный до входной двери нечасто вылезающей из комнаты Яковлевной. Тетя Шура, оглядев заалевшую девушку, прочла обстоятельную лекцию на тему: вот, мол, когда поженитесь, тогда и все остальное.
Один из остававшихся до свадебного торжества, трагичный в своей обыденности день, она потом вспоминала невнятными, драными кусками. Мама, пошептавшись с соседкой на кухне, выскочила из дому в самый дождь, без плаща и зонтика, а, вернувшись - ни кровинки в лице, с посиневшими губами, упала на старенький диван.
Пожилой доктор с примчавшейся скорой поставил горчичник лежащей с закатившимися глазами женщине прямо на сердце и, выгнав дочь из комнаты, вместе с медсестрой что-то долго делал с ее мамой. Наконец, появившись в коридоре, с засученными рукавами, с отдернутым от шеи халатом и съехавшим набок галстуком, прыгающими губами неловко выговорил: 'Прости, девочка'.
А она все не могла понять, за что извиняется седой мужчина в белом халате, и почему мама лежит, с головой накрытая старенькой простыней, которую заплаканная медсестра не позволяет убрать с омертвелого маминого лица.
Тетя Шура потянула к себе и на пару с Яковлевной норовила напоить остывшим чаем, удерживая чуть не силой. Услыхав захлопнувшуюся за медиками входную дверь, Инна с прострелившей виски болью, наконец, осознала произошедшее и, подчинясь, как кукла, проглотила щедро накапанную валерьянку.
Последующие дни слились в один, заполненный хлопочущей по организации похорон тетей Шурой и не отходящей на минуту, тихонько бормочущей слова утешения Яковлевной. Только, когда кладбищенские грузчики взялись за гроб, она спохватилась: жених ничего так и не знает. Соседка, не глядя в глаза, сообщила: жених уехал, неизвестно, куда и зачем.
Окаменевшая девушка включилась только на поминках, услыхав от подвыпивших теток, что на прошлой неделе в Грибоедовском ЗАГСе Сашка женился на той, что в параллельном классе получила медаль, а в качестве свадебного подарка молодым вручили ключи от квартиры и путевку по Черному морю. Неловко смахнув со стола тарелку с винегретом, Инна повалилась на стул и очнулась уже в собственной постели, под двумя одеялами. Дотащившись до туалета, услышала скрипучий голос соседки:
- В Грибоедовский, поди, давно заявку подал, там который месяц на очереди стоять. А сам, не будь дурак, шасть - и в районный ЗАГС, Инке голову поморочить, глядишь, обломится. И наборы продуктовые на свадьбу по приглашениям в двух местах получить. Ушлый, засранец!
И, с омерзением в голосе, ответ тети Шуры:
- Хорошо, я успела не дать сопливому уроду девчонку испортить, сволочь, мать сгубил: не пережила, сердешная, известия про дочкиного жениха.
- А ты зачем грех на душу взяла, глаза матери открыла?
- Она, уж, знала, добрые люди все выложили. Думаешь, лучше было бы голову ей морочить?
Инна поплелась к себе, и целый день пролежала под одеялами. Назавтра ее выдернули из постели, растолковав, что сирота до окончания учебы должна озаботиться добыванием хлеба насущного. Тетя Шура договорилась в своем садике, что студентку примут на полставки, а в первые дни она поможет ей убираться. С подработкой на кафедре в дополнение к той зарплате Инна дотянула до получения диплома - красного, как мечталось маме, и первого жалованья.
Близких родственников не осталось, осколки немногочисленной родни после войны разбросало по Советскому Союзу, прекратив семейную переписку.
Ровесницы уже успели обзавестись ребенком, а то, не одним, и при встрече Инна старалась, чтобы ее не заметили - отвечать на вопросы о семье не хотелось. Одногрупник, по распределению очутившейся в одном НИИ, с завидным постоянством делал предложение, которое она, наконец, решилась принять, сосредоточившись на том, что семью надо создать, а еще родственников себе нарожать. Фамилию оставила свою - в память о родителях.
Она и не заметила, когда все пошло не так, списав супружеское охлаждение после появления дочери на усталость молодых родителей. О послеродовой депрессии тогда мало кто слышал, уж, никак не ее свекровь, в свое время свалившая заботы о новорожденном сыне на старших и без оглядки выпорхнувшая из кратковременного декрета на волю.
Мать мужа проживала вместе с его отчимом, что не мешало супружеской чете то вместе, а то порознь, частенько появляться в оставленной сыну квартирке под предлогом помощи. Родственное участие и поддержка, как правило, сводилось к надоедливым нравоучениям и невразумительным, не всегда уместным советам из довоенной Книги по домашнему хозяйству, что терпеть полагалось безропотно.
Иногда казалось, что это были два совершенно разных человека: муж до ее декретного отпуска и он же, ставший отцом. Не было такого, когда они поженились, или она не замечала?
Теперь не видеть было невозможно: вернувшийся с работы супруг производил впечатление существа какого-то высшего порядка, отличного от нормального человека, вернувшегося с работы. Последней каплей в перманентном выносе инниного мозга стали ежедневные, почти на грани скандала, выяснения отношений с молодым мужем.
Камнем преткновения, как ни странно, являлось, меню ужина, неизменно поджидавшего хозяина дома после работы. Иногда вместо гречки или риса муж заявлял, что он будет, как человек, картошку, то, непредсказуемо - наоборот, зачастую требуя компот вместо чая, или еще что, в этом духе. Снабжение семьи продуктами в небогатой на них Москве, с личного предложения, лежало конкретно на отце семейства, а робкие возражения кормящей матери, что готовит из имеющегося набора продуктов в доме, оставались без внимания. К завтраку супруг весомых претензий не имел, видимо, на тот момент не совсем проснувшись.
Все было бы смешно, если б не было так грустно, и, выслушивая эту мутотень день за днем, молодая мать испытывала ощущение гигантского капкана, захлопнувшего без надежды на спасение.
Она вдруг осознала, что потеряла собственное имя - супруг обращался к ней, никак не употребляя его - только на ТЫ, и все.
Много позже, умудренная жизнью женщина уяснила, что происходящее являлось бессовестным вторжением в ее личное пространство, токсичностью и склонностью к абьюзу, и сам скандал - следствие, а не причина. Абьюзеры совершают свое эмоциональное насилие системно и регулярно, это их сущность, неотъемлемое свойство личности, а не ситуация в отношениях. Перестать себя так вести они не могут или не хотят, и важно вовремя понять, что близкий человек, увы, насильник. Остается лишь принимать решение, готова ты с этим мириться или нет. И что делать дальше.
Нехитрую эту азбучную истину она осознала много позже, а тогда поступила, как попавшее в западню животное, отгрызавшее собственную лапу: собрала вещи и вернулась домой, в свою коммуналку. Пережив не скорый, но тяжкий визит разобиженного мужа, потом его матери, с претензиями к унесенному совместно приобретенному имуществу - и где только они его нашли в их с дочкой личных вещах? - Инна объявила мужа и свекровь бывшими. Приняла к сведению: на помощь, в том числе, материальную, рассчитывать не стоит, и досрочно вышла на работу, потому как детского пособия едва хватало в день на пакет молока и средних размеров батон хлеба.
С помощью тети Шуры решился вопрос устройства дочки в место призрения, а от неизбежных больничных по уходу за ребенком избавила пребывавшая на заслуженном отдыхе Яковлевна. Инна не то, что не ожидала участия от знающих ее с рождения соседок, но была донельзя тронута.
За перепетиями крушения семьи и бытовыми проблемами она пропустила намечавшийся развал советской империи. В их оборонном НИИ перестройка выразилась в ликвидации премий, прочих выплат и преференций, а после в тотальном сокращении количества получающих голую зарплату.
Ее супруг был отправлен на улицу в первых рядах, но Инне предложили перейти в другие отделы, пытавшиеся подружиться с уже появлявшимися персональными компьютерами. Опасаясь нового сокращения, она выбрала казавшуюся незыблемым столпом любого предприятия бухгалтерию. Бывший муж, отполучав пособие, устроился где-то без трудовой книжки, лишив всякой надежды на получение алиментов.
Подработка на пылившейся в шкафу Яковлевны пишущей машинке - трофейной, с переделанной на русский клавиатурой, позволяла приобретать детские вещи. Благославляя школьные уроки рукоделия, сама она обходилась перешитыми мамиными вещами.
За помощь в овладении новой техникой выклянчила у начальницы направление на курсы без отрыва от производства. Получив вожделенную корочку и положенную запись в трудовую книжку, новоиспеченная бухгалтерша задумалась о будущем, представлявшимся ей в виде постоянной работы в НИИ. Государство не оставит флагмана оборонки без денежных вливаний, а подработку можно поискать в нарождавшихся, как поганки после обложного дождя, кооперативах.
Найти место при отсутствии опыта - дело непростое, и она принялась наведываться в Бюро по трудоустройству, однажды пронаблюдав современный вариант поиска работы. На должность в небольшом кооперативе, на неполный день, претендовал десяток женщин. Отбором заправлял сотрудник Бюро, пообещав сообщить адрес работодателя первой, добежавшей до угла улицы. Соискательницы рванули наперегонки, а Инна плюхнулась на ступеньки, жадно хватая воздух. Организатор забега с презрением глянул на отказницу и, пожав плечами, важно удалился.
- Сукин сын, - раздался давно не слышанный голос.
- Привет, Миледи!
В адидасовсом спортивном костюме, пестром турецком свитере и шикарных ботинках, во все тридцать два зуба улыбался Митька Д'Артаньян.
- Господи, Селезнёв!
- Сколько не виделись-то, леди Кларик?
- С восьмого класса.
- Не, еще пару раз было!
- Не помню...
- Где тебе! Хочешь, наваляю козлу?
- На пятнадцать суток захотел?
- Да ну! Встречу культурно, после работы, провожу поближе к дому, никто и...
- С ума сошел?
- А что, похоже?
- Ладно тебе, Мить, его в детстве уронили, вот, и выпендривается, сведения-то о вакансиях - у него. Хозяин жизни. Нашей!
- Человек должен быть хозяином своей жизни, а этот гунявый...
- Хрен с ним, еще свернет себе шею. Ты-то как? Где, что?
- Да так, кручусь. А ты?
- В нашем НИИ, курсы кончила, бухгалтерские, да без знакомства, поди, устройся...
- Блат, он и в Африке блат! А как на личном фронте?
- Свободна, как та Африка!
- Во, как!
- Дочку ращу.
- Понятно. Ты у себя?
- Ага.
- Загляну на днях и раньше.
Митька не появился ни на днях, ни позже, а в начале ноября, торопясь проулочком из садика, куда опять устроилась убираться, увидела две темные фигуры. Одна, со всего маха, молотила ногами другую, без движения лежавшую на заалевшим снегу. Инна застыла на месте, закричав что-то невразумительное. Не оглянувшись, хулиган бросился наутек. Приволакивая занемевшую со страху ногу, она кинулась к лежащему, пытаясь приподнять залитую кровью голову, и едва расслышала, как разбитые губы прошептали:
- Ин...
Фонарь качнулся от ветра, позволив опознать пострадавшего:
- Митя, Митенька...
Селезнёв сел, схватившись за нее, и едва не завалился набок.
- Можешь встать, до дому доведу?
- Домой нельзя...
- Ко мне по лестнице не дойдешь.
- И к тебе нельзя.
- Во что же ты вляпался, балда!
- Еще какая...
- Встать можешь?
- Давай попробуем...
- Сиди тут!
Она бросилась в садик - иначе никуда его не дотащит, и вернулась с двумя детскими санками, связанными веревкой.
Митька криво усмехнулся окровавленным лицом, Инна хлюпнула носом и, осторожно перевалив на санки сцепившего зубы парня, впряглась в получившийся транспорт.
Дотащив ношу до задней двери садика, оглянулась и вздохнула с облегчением: поваливший снег занес их следы, и так едва различимые в темноте.
Нырнув еле переставлявшему ноги Митьке под мышку, сумела довести его до умывальни, где усадила на пол и метнулась за санками. Заперев дверь, занялась оказанием первой помощи. Стянув с пострадавшего кожанку, поблагодарила рано начавшуюся зиму: под курткой оказались два свитера, смягчившие удары ногами. Отмыв кровь с митькиного лица, заверила себя, что все не так плохо, и наскребла в носовой платок лед из холодильника. Селезнев вздрогнул и попытался подмигнуть уцелевшим глазом:
- Миледи Инна...
- Молчи уж, гасконец! Завтра, уже сегодня, суббота, потом воскресенье. Садик закрыт, пару дней можешь отлежаться. Я пока домой сбегаю, у меня водка есть, и еще аптечку прихвачу.
- Спасибо, леди Кларик! Буду должен!
- Уголечками на том свете...
- Нет, зачем же...
- Тебя мало били? Добавить?
- Чего ты, в самом деле, я ж не денег предлагаю...
- Еще не хватало! У меня, по-твоему, глаз нет? Кожанка - дорогая, свитера - каждый в три моих зарплаты. Домой - нельзя! И бьют тебя насмерть! Ты - бандит, Митенька?
- Может, кооператор?
- Ага, рядом лежал!
Селезнёв расхохотался, поморщился, опять хохотнул, не сводя с нее одного глаза:
- Как была, глазастая. И смелая! Другая, завидев, что какого-то бьют, с ходу ноги сделала.
- Все такая же дура! У меня - дочка, а я в драки ввязываюсь.
Вернувшись с медикаментами, увидела, что Селезнёв прикорнул, но тут же вскинулся, едва она переступила порог.
Влив в него полстакана водки, разукрасила парня пластырем и зеленкой, сделав еще больше похожим на жертву автомобильной аварии. Оставив кое-какую снедь, появилась уже следующей ночью. Похожий на оголодавшего циклопа Митька встретил радостно, но Инна пресекла попытки побалагурить:
- А ты чего в девятый класс не пошел?
- Так и не узнала?
- Нет...
- У географички в кабинете назавтра красить должны были, пособия в учительскую отнести послала, вместе с сыном завуча. А пока я карты в шкаф запихивал, эта срань болотная у исторички со стола кошелек сперла.
- Да ты что!
- Ага, и в трусы засунул. Историчка вернулась, кошелька хватилась. Закрыла в учительской и с физруком обоих догола раздела. Я, понятно, как стеклышко, а у него между булок кошелек зажат.
- Ты-то причем?
- Свидетель. Велели из школы убираться, а чтоб помалкивал, носом ткнули, что у завуча муж - парторг в НИИ.
- Не поняла?
- Дом-то наш ведомственный, мать с работы уберут, на улице останемся.
- Мне сказать слабо было?
- А ты чего могла?
- Ну, не знаю...
- То-то и оно...
- Все равно, ты со мной не по-дружески, не по-мушкетерски...
- Сын завуча тоже мушкетером был. Ладно, проехало! А ты...
Инна, испугавшись вопроса про Сашку, перевела стрелки:
- Нам, когда отец погиб, тоже квартиру не дали, мы с мамой, уж, и вещи собрали. А нас выселять пришли.
- Семью погибшего на производстве?
- Тетя Шура телефон корреспондента 'Правды' нашла, его сынишка у нее в группе был. Главный редактор выселение остановил и такую статью напечатал, мама, не горюй! А жиллощадь наша комсомольскому секретарю уплыла, я его как-то встретила, когда уже в школу пошла, да и спрашиваю, как в нашей квартире живется.
- А он?
- Зенками похлопал, морду кирпичом сделал, и пошел, солнцем палимый. А друзей отца, что хай тогда поднять пытались, сократить пригрозили.
- Выходит, и раньше сокращали.
- Ага.
- Ин, знаешь, чего...
- Чего?
- Ладно, потом. Давай лучше мушкетерское повспоминаем!
Пока не начало светать, бывшие Миледи и Д'Артаньян ворошили прошлое их класса, потом Митька, подмигнул на прощание циклопьим глазом и бросив короткое 'Ну, будь!', растворился в уходящих сумерках и появился под Новый год, когда Инна заканчивала домывать полы в садике.