Добравшись до Буржа, Александр Петрович заехал к тому художнику, чьими услугами пользовался для князя Львова. Неделю назад он отослал ему копию портрета дочери, сделанную в замке Ла Фер, с просьбой состарить изображенную девушку лет на пятнадцать, не больше, чтобы иметь с собой для расспросов в Париже портрет пропавшей жены, твердо веря в Клиффорда Саймака. А, собственно, во что еще было уверовать? Считать жену и мать своих детей пополнившей список без следа пропавших в Москве женщин сердце отказывалось! Почему в Париже? Мы во Франции побывали только там - учительская зарплата, даже с подработкой, и двое детей частым зарубежным поездкам не способствуют.
Одновременно с выполненным заказом муж Анны Владимировны получил и неожиданную, но такую своевременную информацию. Живописец, помявшись и с экивоками, не удержался полюбопытствовать, кто эта дама на получившемся изображении, и, будучи взятым в энергичный оборот, сознался, что набросок к портрету очень похожей женщины видал, обучаясь у одного мальтийского живописца, ученика скандального Меризи да Караваджо. Женщину звали Анна, и вхожий к руководству Ордена художник писал ее портрет.
Благодаря нечаянной удаче, Александр Петрович молниеносно сменил направление поисков, бросившись по новому, относительно горячему следу. Оставалось предупредить детей, и отец набросал им краткое письмо. Не в силах потерять и часа от начала вожделенных поисков он оставил послание на рынке, в лавке, что держала семья управляющего замка, и с чувством выполненного отцовского долга взял курс на юг. В руки зятя управляющего письмо попало ночью накануне венчания, и, припомнив указание графа приходящие от свекра письма класть в бюро охотничьего павильона, заспешивший в церковь парень так и сделал. О том, что второпях не запер дверь в домик, он не вспомнил, а последующие события стерли из его памяти и само письмо.
Когда лошадь сестры неожиданно понесла, Ваня кинулся в погоню одним из первых, но в столкновении его плеча - хорошо, что не лба! - с толстенной веткой, некстати возникшей на пути, дерево победило, императивно сбросив на землю. Очухавшись и повертев головой, юноша увидел, что остался один, решительно не соображая, в какую сторону двигаться дальше - лес вокруг замка он знал плохо. Забравшись на злокозненное дерево, разглядел над верхушками деревьев башни замка и мысленно поблагодарил коня, не покинувшего вылетевшего из седла хозяина. Рассудив, что непременно заблудится, пытаясь догнать остальных, и тогда искать придется уже его, Ваня двинулся в сторону замка, надеясь узнать, что с сестрой, и выехал к охотничьему павильону, возле которого были привязаны две лошади - Лён и главного егеря. В полной уверенности, что пропажа нашлась, Ваня влетел в распахнутую дверь и наткнулся на полуобнаженную сестру, без памяти лежавшую на полу со стянутыми веревкой руками. Опустившись на колени, он попытался привести Лён в чувство, лихорадочно соображая, что же тут могло быть. Ограбили? Изнасиловали? Граф за такое любого на кусочки порежет! Егерь? Не может быть! Где он сам-то? Вон, его лошадь здесь.
Сестра не приходила в себя, несмотря на все ванины усилия, удалось только распутать ей руки. Бежать в замок за помощью? Увидят графиню без одежды, сомнений не останется, что тут вышло, всем рты не позатыкаешь, еще приплетут, что сама виновата. У нас-то виктимблейминг в полной красе, что говорить о местном понимании насилия над женщиной! Подобрал рядом валявшиеся рубашку с нижней юбкой, надел на Лён и закутал в плащ - не голой же нести в замок!
Тут на глазах ошеломленного Вани обшитая шелком стенка с рогами пропала, открывая проход в гостиную их квартиры. Схватив на руки и ринувшись вперед, внес сестру в ее комнату, опустил на кровать и начал выпутывать из средневековых тряпок. Панталоны быстро снять не получилось - шнурок затянулся, пришлось перерезать завязки. Не насиловали, только раздели, подштанники для верховой езды поясом верности сработали. По-любому, надо скорую вызвать! Натянув на сестру первую попавшуюся ночнушку, огляделся в поисках ее мобильника. Блин, заряд должен сесть! В январе ушли, а щас - июль.
Ринулся к себе, внезапно вспомнив, что перед походом в прошлое свой телефон забыл на зарядке. Мобила не сдохла? Полгода заряжаться! В розетку воткнуто, а заряд - на нуле? Света нет? И не было? Щелкнул выключателем. Торшер послушно отозвался. Трубка где? У Лён? Опять влетел в соседнюю комнату. Нет, в коридоре! Распахнул форточку, чтобы сестре легче дышалось, и замер: за окном валил снег. Фигасе! Раздался долгий дверной звонок: вдавили кнопку и вызванивают, испытывая на прочность нервы хозяев квартиры. Чертыхнувшись, поспешил к входной двери, уже в коридоре оглянувшись на окаянную стенку: панелька прочно стояла на месте.
Мадам Тома с ужасом узнала о смерти племянника, найденного убитым в пруду возле замка. Слухи множились с отчаянной быстротой, усиленные исчезновением всей семьи кюре с ним самим во главе. Поиски пропавшей в лесу графини продолжались, замковая прислуга пребывала в смятении и отчаянии, усиливавшемся с часу на час. Егеря с собаками переворачивали лес сверху донизу, возглавляемые самим графом. Розыск продолжался до самой ночи, когда уставшие до полусмерти спасатели вернулись в замок. Граф удалился в свой охотничий павильон, повелев не беспокоить до утра.
Дидье не находил себе места, тревожась за оставленную в Аворе жену и надеясь завтра улучить время проведать Анну-Шарлотту.
Мадам Тома, умаявшись за день, уснула, как сурок, едва добравшись до постели, но вознести краткую молитву за несчастного отца Жюля, все же, успела.
Ссыльнопоселенцы Авора не спали вовсе, каждый в своей комнате, и отношения больше не выясняли. Анна устроилась за обгоревшим огромным шкафом, удачно отгородившим уголок комнаты, кинув на пол какие-то лохмотья, найденные в нетронутом огнем большом сундуке у окна. Отец Жюль, молча, мерил шагами свое тесноватое узилище, оба с тревогой ждали рассвета.
Дидье появился ближе к полудню:
- Меня рассчитали, можем ехать.
- Куда?
- В Анжу. Вот, накинь плащ, у тебя платье спереди в крови. По дороге купим новое.
- Почему в Анжу?
- Родня там, дальняя, примут.
- А граф?
- Заперся в охотничьем домике, никого не пускает.
- Он графиню нашел?
- Нет. Ее брат тоже пропал. А твою семью ищут.
Мою семью? Ах, да, кюре с племянником!
- А меня?
- Про тебя разговора не было.
Где попаданцы? Склалось к себе ломануться? Скатертью дорога! Тут вам не то, чтобы права человека и прочее, только так пришибить могут! Не надо было зариться на чужое, охламоны!
Отец Жюль напряженно прислушивался к голосам за стеной, но удавалось разобрать только отдельные слова. Все, Анну увезли. Благослови тебя господи, сестра моя!
Мадам Тома явилась в Авор, едва начало светлеть. Оголодавший священник накинулся на еду, почти не жуя, запивая наспех проглоченные куски кисловатым вином собственноручного производства спасительницы, и лишь утолив первый голод, выразил горячую благодарность доброй женщине. Самаритянка махнула пухлой ручкой, давая понять: кто, если не она, и, всучив старую одежду умершего мужа и немного денег, поведала кюре свой план по его спасению. Закидав его соломой, она довезет до Сансера, откуда, бог даст, отец Жюль доберется сначала до Парижа, а там и до Лилля, сделав вид, что никогда в жизни не был под Буржем. Да, выехал туда, но по пути захворал и вернулся домой. А в Витри, вместе с его умалишенной сестрой, орудовал какой-то смахивающий на него самозванец. Если сестра кюре так похожа на графиню, почему бы злодею не быть схожим с ним, честным человеком?
Священник в ответ грустно улыбнулся. Напропалую фантазируя, спасительница забыла про его многострадальную спину. Хотя ее видел только доктор, зато наслышан был любой житель Витри. Оказывается, выдумщица сей прискорбный факт, отнюдь, не упустила из виду: негодяй поджег аворский дом кюре вместе с собой, чтобы в своих преступных замыслах еще больше походить на отца Жюля, который не так давно пострадал в пожаре. Каком таком пожаре? Да каком угодно! Хотя бы в Орлеане, там чуть не каждый месяц что-то, а горит. Может, как раз, это его по дороге сжечь намеревались, чтобы не мешал неким злодейским планам, благополучно доехав до Берри.
Франсуа она тоже поместила в подельники лиходею? До такого мадам Тома не дошла, потому что про племянника вспомнила только сейчас и приостановила словоизвержение, наморщив лоб и усиленно соображая. Пришел в ужас от злодеяний тетки и ринулся замаливать грехи? Любопытно, куда же? Ах, куда-то? Даже так?
Отец Жюль еще раз выслушал женщину, с уточнениями и дополнениями повторившую свои нелепицы, благодарно покивал головой, переоделся, свернув сутану в узелок, расцеловал засмущавшуюся спасительницу в обе щеки и занял отведенное ему место в повозке, под соломой.
На удивление легко и быстро священник добрался до Парижа, поголодав в дороге самую малость, а, раздобыв у товарища по семинарии, подвизавшегося неподалеку от Питивье, еще денег, в считанные дни прибыл в родной город. В доме брата наткнулся на его заплаканную любовницу, поведавшую отцу Жюлю горестные новости. С момента ареста Гедеона Мари перебралась в Лилль, стремясь поддержать узника домашней стряпней. Обеспокоенному кюре не составило большого труда выяснить причины ареста палача. Помнивший его по Тамплемару начальник полиции, с охотой придержавший бы злосчастный донос до выяснения обстоятельств и поимки каторжников, если б до него с письмом не ознакомились подчиненные, не только разрешил свидание с заключенным, но и продемонстрировал священнику сам документ. Почерк Анны отец Жюль узнал мгновенно - она не раз по его просьбе переписывала черновики его проповедей. Отказываясь верить собственным глазам, пораженный кюре вновь и вновь перечитывал кошмарную кляузу. Наконец, сообразив, что негодяй из Витри, неволивший бедняжку участвовать в злокозненных деяниях, вынудил девушку написать нечто подобное, а она, потрясенная последующими событиями, запамятовала ему рассказать, кюре опрометью помчался в тюрьму.
Неожиданно пришедшая в голову мысль заставила его сначала споткнуться, а после форменным образом застыть столбом посреди дороги. Откуда злодей, не выезжавший из Витри, мог знать о событиях, происходивших под Лиллем? Логичное объяснение, все же, нашлось. Попутчик Анны мог узнать о побеге заключенных по дороге. Вся полиция была поднята на ноги, и кто-то из полицейских поделился причиной повышенного внимания к проезжающим. Или он мог узнать о происшествии еще до выезда в Бурж, в Лансе, до которого быстро докатились разнообразные слухи. Мужчина выехал в путь позже и познакомился с Анной по дороге, не обойдя вниманием нуждающуюся в помощи несчастную красавицу, а то, что милая, нежная, совсем не похожая на монахиню девушка может быть беглянкой, попросту не могло прийти ему в голову. Нанявшись на службу в замок, охотник упомянул главному егерю о происшествии под Лиллем, и, указывая властям на виновника побега заключенных, мерзавец попал пальцем в небо, случайно назвав истинного устроителя побега.
Но зачем ему надо было доносить на палача города, находившегося в ста лье от Буржа? Допустим, он приказал Анне ответить, где, когда, как и за что она была заклеймена. Предположим, девушка, пытаясь оправдаться в глазах пусть даже и негодяя, поведала ему историю своего несчастья. Для чего наказывать виновника ее позора?.. подлец боялся, что... Пресвятая Дева, чего же? Мысль упорно ускользала от напрягавшего мозг кюре, в погоне за ней он сделал пару шагов вперед, приведших прямо под копыта мчащейся лошади и колеса кареты. Гаснувшее сознание убегающую мысль так и не поймало.
- Отец Жюль! Отец Жюль! Господи, да очнитесь же! Отец Жюль!
Знакомый женский голос обеспокоенно звал его, возвращая из небытия, в лицо чем-то прыснули, священник приоткрыл глаза и разглядел отчаявшееся лицо сестры Полин с потеками слез на бледных щеках.
- Господи, ты нас услышал!
Монахиня поднесла к его губам стакан, и кюре сделал глоток.
- Вот, и славно, отец Жюль. Еще глоточек! Пожалуйста! Это вас подкрепит!
Он сделал еще глоток.
- Где я?
- В Лилле! У нас, в Доме Графини!
- Что со мной?
- Вы попали под карету! Как же так, отец Жюль? Как можно быть таким неосторожным!
Кюре сделал попытку приподнять все еще кружащуюся голову.
- Боже мой, что вы, святой отец! Лежите, лежите!
- Мне нужно идти.
- Нет-нет, дорогой отец Жюль! Сегодня вы уже никуда не пойдете. Господь вас вернул нам почти с того света!
- Сестра Полин, неотложные дела...
- Какие еще дела, вы едва живы!
- Меня ждут.
- Подождут! - безапелляционно заявила монахиня, подоткнула ему одеяло, и кюре сдался.
Сегодня он, действительно, не сможет объясниться с братом так, как собирался: не хватит сил высказать Гедеону все, что он думал о его поступке. Отец Жюль прикрыл глаза и, неожиданно для себя, уплыл в сон. Поутру он почувствовал, что силы возвращаются к нему, встал и потянулся за своей сутаной.
- Отец Жюль!
- Простите, дитя мое, мне пора.
- Господи помилуй, да что же это делается!
Сестра Полин, не надеясь уговорить священника лечь обратно в постель, кинулась за аббатисой, навестившей госпиталь сегодняшним утром, но настоятельнице Тамплемарского монастыря удалось догнать беспокойного больного только в коридоре.
- Отец Жюль, подождите!
Кюре приостановился, мысленно готовясь к увещеваниям и урезониваниям, но женщина не зря добрых два десятка лет возглавляла беспокойное хозяйство, увы, не самого богатого монастыря лилльской епархии.
- Как же мы рады видеть вас, отец Жюль! Мы молились за вас! Что привела вас в Лилль?
- Личные дела, - промямлил кюре.
- Вот как! Да сопутствует вам удача, дорогой мой! Надолго ли вы к нам?
- Это зависит... от многого... трудно сказать...
- Не сомневаюсь, вы еще найдете время нас посетить. С момента вашего отъезда не прошло и дня, чтобы мы не вспоминали вас. Разумеется, отец Роже - тут замялась уже сама аббатисса, - старается быть прилежным и внимательным... но разве можно заменить глубину вашего сердца!
- Как вы добры, госпожа аббатиса, - растрогался кюре, - право же, я не заслуживаю...
- Кто, как не вы, отец Жюль! Не сомневаюсь, в вашем лице буржская епархия приобрела воистину бесценное сокровище!
Кюре засмущался окончательно - с учетом последующих после отъезда из Лилля приключений, и решительно не заметил, что настоятельница крепко ухватила его за рукав сутаны, потихоньку направляя, однако, не в сторону кровати, на которой священник провел предыдущую ночь.
- Вы расскажете нам о ваших успехах на новом поприще, я поведаю вам о наших делах!
Простодушный кюре уже начал краснеть и, подбирая слова, как самым вежливым образом добиться того, чтобы его немедленно отпустили, но неожиданно обнаружил себя сидящим в любимом кресле своего бывшего кабинета, где так часто отдыхал во время ночных бдений в Доме Графини. Аббатиса расположилась рядом, на старом продавленном диване, не сводя с него лучистых, в добрых, в старческих морщинках, таких ясных глаз. Покорившись судьбе, отец Жюль расслабился совершенно:
- Не было дня, с тех пор, как я покинул вас, дорогая госпожа аббатиса, оставил Тамплемар, своих дорогих подопечных, сестру Полин, сестру Анну...
Кюре не отдавал себе отчета, что памятное имя той, что перевернула всю его жизнь, без конца крутившееся в голове, оказалось озвученным. Аббатиса нахмурилась и безотчетно вздохнула:
- Сестра Анна... как я беспокоюсь об этой девушке! Безусловно, мадам Магдалена поторопилась, велев ей покинуть монастырь, но я узнала об этом много позже, после того, как бедное дитя уже удалилось, оставив нас в неведении относительно своего местопребывания. Но патронессу можно понять! Сестра Анна на коленях молила о постриге, епископ, в виде исключения, разрешил ей принять святые обеты, а перед самым обрядом она нарушила установленную процедуру...видимо, по неведению... Мадам Магдалена приняла ее проступок так близко к сердцу!
У отца Жюля никак не получалось уразуметь услышанное:
- Так постриг не был насильным?
- Помилуй Бог, отец Жюль! Мы никогда не поступили бы так с бедной девушкой! Только по ее настоятельной просьбе! Даже узнав, что бедное дитя оскоромилось перед таинством, епископ милостиво оставил обряд в силе, всего лишь наложив епитимью! Я ни минуты не сомневалась, что бедняжка не виновна в краже святых даров, до сих пор не могу себе простить, что позволила мадам Магдалене уговорить меня обратиться в полицию, но вы должны нас понять... Такое кощунство в стенах монастыря... Святые сосуды - дар патронессы...
Постриг... был... добровольным! - ударами колокола взорвалось в мозгу кюре. Анна изгнана из Тамплемара за нарушение подготовки к обряду пострига, а вовсе не из-за отца Роже! Что еще она утаила? Кражу святых даров? Этого просто не может быть! Нет, срочно надо в тюрьму. Возможно, брат подскажет ответы на все эти убийственные, раздирающие душу вопросы.
Отец Жюль подскочил с кресла и, пробормотав: 'Простите', кинулся за дверь. Не успевшая вовремя среагировать на нежданный побег аббатиса растерянно посмотрела в след. За дверью кюре чуть не сбил с ног сестру Полин, протянувшую ему его узелок:
- Отец Жюль! Вы забыли!
Священник посмотрел на монахиню глазами выходца с того света.
- Ваши вещи привезли вместе с вами вчера, и...
Святой отец пробормотал нечто среднее между благодарностью и извинением, принял сверток с вещами и, проскользнув мимо сестру Полин, задал стрекача. Уже у ворот тюрьмы он припомнил тот самый вопрос, что вчера привел его под копыта лошади. Отчего негодяй егерь вознамерился отомстить изуродовавшему Анну лилльскому палачу? Единственный ответ был настолько ужасающ и столь очевиден, что у несчастного кюре помутилось в глазах, и он повел разговор с братом совсем не в том ключе, что вчера намеревался.
Вернее, разговор повел сам Гедеон, отнюдь, не походивший на раздавленного заключением узника, а, скорее, на изготовившегося к прыжку хищника:
- О, преподобный отец Бонне, - подчеркнул он фамилию брата сопровождавшему его охраннику, - вы пришли принять мою исповедь!
Намеревавшийся послушать беседу с посетителем тюремщик его понял правильно, и вынужден был удалиться, оставив братьев одних.
- Вам не стоило приходить сюда, отец Жюль! - строго произнес палач.
- Как я мог не навестить, услышав о вашем несчастии!
- Думаю, все в скором времени разъяснится в мою пользу. Донос, поступивший в лилльскую полицию послал кто-то из решивших отомстить мне родственников приговоренных. У меня тяжелое ремесло, что поделаешь!
- Но...
- В этих стенах нам лучше не обсуждать, насколько заведомая клевета соответствует истине. Наша доблестная полиция, несомненно, найдет сбежавших каторжан, и немедленно выяснится, что налет на полицейскую карету был произведен по случайности: грабители ее перепутали с перевозящим ценности почтовым экипажем. Такие случаи уже бывали в нашей округе.
- Кажется, да...- промямлил кюре.
- Я уверен в своем скорейшем освобождении, и, будь дело только во мнении начальника полиции, я бы здесь не оказался.
- О, разумеется...
- Вам следует вернуться в Витри и дожидаться благоприятных известий.
Святой отец засомневался, стоит ли уведомить брата, что, как раз, в Витри он вернуться и не может, но уловивший его колебания Гедеон понял их по-своему:
- Благодаря стараниям моей доброй знакомой, я тут вполне сносно устроен. Благодарю вас за визит и более не смею задерживать вас.
Растерявшийся кюре безмолвно замер посреди тюремной камеры, однако, не демонстрируя какой-либо готовности ее покинуть, и палач откликнулся мгновенно:
- Вы хотите знать что-то еще?
- Сестра Анна...
- Ах, вы о той монашке! Возвращаясь из Бетюна в Лилль, я оказался наслышан о паршивой овце в господнем стаде. Вообразите, она украла священные сосуды из Тамплемарского монастыря, в котором, по милости божьей, нашла приют и утешение. Будучи схваченной и разоблаченной в Лансе, воровка умудрилась сбежать из местной тюрьмы, очевидно, с помощью тех, с кем обещала поделиться награбленным. Обнаружение ее местонахождения только вопрос времени, так что, надеюсь, воровка получит по заслугам. Кстати, эта отступница по дороге умудрилась выйти замуж.
- Как замуж? Монахиня?
- Что ей бог, что ей люди? У нее - своя правда!
- Вы не ошибаетесь, Гедеон?
- Уверен, что нет, и, попади она ко мне в руки, непременно постарался бы покарать обманщицу и предательницу, вне всякого сомнения, искалечившую немало жизней честных людей!
Помолчав, отец Жюль тихонько произнес:
- Я знаю, Гедеон! Я все знаю!
Палач пристально посмотрел брату в глаза и понял, что тот хотел ему сказать:
- Что ж, тогда вы знаете все!
Наступившее в камере недолгое молчание прервалось возвращением тюремщика. Отец Жюль оглянулся на пороге, и в ответ на вопрошающий взгляд брата произнес лишь сакраментальное:
- Не судите, да не судимы будете!
Кюре еще долго, до самой ночи, сидел на берегу Дёли, приводя мысли в порядок и теребя в руках узелок, который он, в забывчивости, так и таскал с собой с тех пор, как его всучила сестра Полин. Наконец, он встал, снял сутану, аккуратно сложил на берегу реки, переоделся в одежду покойного мужа мадам Тома и вернулся в тюрьму, объявив начальнику ночной стражи, что бежавший из-под стражи Жюль Мартен пришел сдаться властям. Заинтригованный тюремщик закидал вопросами, на которые священник отвечал каждый раз одно и тоже: на перевозящую их в Лилль полицейскую карету напали грабители, видимо, перепутав с почтовой. При этом был убит его юный товарищ по несчастью, закопанный в лесу неподалеку. Та же участь могла бы постигнуть и его: обманувшиеся грабители решили выместить на нечаянном свидетеле их преступления свою злость, загнав в попавшийся по дороге сарай и поджегши его. Спасенный милостью божьей Жюль Мартен, чудом выжив и едва найдя в себе силы, предпочел жизни в бегах милость правосудия.
По дороге в тюремную камеру священник с ужасом услышал, что его, в любом случае, ожидает допрос с пристрастием, благо, палач в Лилле, несомненно, теперь скоро приступит к своим обязанностям. Жюль уже ничего не боялся - ни смерти, ни боли, но услышанное заставило думать только об одном. Как Гедеон переживет, что будет вынужден пытать брата? Не выдаст ли себя? И как всю оставшуюся жизнь будет с этим жить?
Оставшись один, бывший кюре Витри развязал веревку, которой подвязывал спадающие штаны покойного месье Тома и повесился на отдушине тюремной камеры.