Анна медленно пробиралась по оживленной улочке Лилля, ведущей к мосту через Дёль.
Из Тамплемара девушку подвезли купцы, заехавшие в монастырь с письмом к одной из воспитанниц. Они ожидали ответа у монастырских ворот, как раз, когда Анна изображала поход по своим нуждам вместо изгнания. Услыхав купеческий разговор о намерении остановиться в Гентском госпитале, то ли странноприимном доме для путешествующих, то ли недорогой гостинице, неподалеку от ворот Больных - тех, что ведут на Париж, она напросилась в попутчицы до города. Немолодые купцы показались неопасными, даже внушив доверие, и на них первых девушка опробовала легенду о путешествии к родне, все же не решившись упомянуть о брате-священнике, недавно получившем небольшой приход и отбывшем к своей пастве.
Ошибку свою поняла, как только дядьки переглянулись и уставились на нее. Тут же поправившись, продолжила, что в церкви святого Петра будет ожидать монахиня старшего возраста, которая и сопроводит ее к родственнику. Название храма выскочило случайно, но память не подвела - там находилась мадонна, с которой все время что-то происходило, прям-таки мыльная опера чудес, и прибывавшие в город, разумеется, были о том наслышаны.
Нечаянные попутчики проводили к упомянутому божьему дому, на пути к площади Лилльской биржи, куда они направлялись, а девушка, для вида помолившись возле чудесатой мадонны, составила дальнейший план действий.
Надо найти попутчицу, сначала до Парижа, где каждую первую пятницу - вынос Тернового венца, а там - паломников, идущих в Сантьяго-де-Компостелла. Французская часть маршрута через Орлеан, не сворачивая на Тур, доведет почти до Буржа, останется около двух десятков лье. Конечно, до Парижа - больше пятидесяти, а до Буржа - еще столько же, если не больше, и в карете, где-то, по два лье в час, а пёхом-то? Получается, один лье за час, это по хорошей дороге, спортивным шагом и в подходящей обуви, а в монашеских тапках, когда подол чуть не по земле метет - сплошной улет! Ну, ничего, ходят же люди, то бишь, паломники, и она с ними, за компанию.
К богадельне - Госпиталю Графини, лучше не соваться, не ровен час, не на патронессу, так на сестру Полин или еще кого наткнешься, лучше перехватить средневековых тревеллеров возле моста у Дёли, где на блошином рынке по дешевке, а то, и на халяву - если к вечеру, разным скарбом разжиться можно.
Улочка привела девушку к набережной, где ввиду достаточно позднего времени почти никого не было, кроме пары оборванцев, копошившихся в мусорных кучках возле воды. Анна встретилась глазами с одним из них и попятилась. Второй тоже поднял голову и улыбнулся так, что она закричала и бросилась бежать, назад, откуда пришла, продолжая вопить что-то неразборчивое для нее самой, и наткнулась на появившегося из крайнего дома высокого крепкого человека.
- Вас кто-то обидел, сестра? - произнес он, глядя прямо в глаза.
Новоиспеченная монахиня совсем забыла, что облачение позволяет надеяться на помощь и защиту добрых христиан, но быстро сориентировалась:
- Нет-нет, я просто испугалась. Искала на рынке паломников, получивших приют в Лилле, но, видимо, уже все разошлись, и...
На порог дома выскочил отец Жюль:
- Господи, Анна, что вы здесь делаете?
Хлынувшие градом слезы помешали ответить, но никто ни о чем не спрашивал, пока она не наелась досыта и не отогрелась у огня, завернувшись в поданный плащ. С утра во рту ничего не было, кроме злополучного куска баранины, а пить как хочется! С этим их постригом в горле все пересохло.
- Мой старший брат Гедеон, - представил хозяина дома отец Жюль.
На Анну смотрели две пары совершенно одинаковых карих глаз, мягко светящихся, как у отца Жюля, и спокойно-внимательных - у старшего брата, который был на целую голову выше, коротко стрижен и скуп в движениях, производя впечатление невозмутимого, уверенного в себе и завтрашнем дне человека.
Рассказ о сегодняшних злоключениях много времени не занял, особенно, если опустить историю о недействительности свеженького пострига. Поведение отца Роже было обрисовано кратко, с достоинством и подчеркнутым недоумением, какая муха его укусила, но не без намека: он и раньше себе позволял не всегда подобающее поведение, что ею строго пресекалось, а, вот, сегодня...
- Негодяй! - не вытерпел отец Жюль.
- Умный негодяй, - добавил Гедеон. - Прикинул, что монахине деваться некуда, это у послушницы - мир велик, а после принесения обетов из монастыря не побежишь, вот, и осмелел. Вам повезло, что свидетели нашлись, а то все могло кончиться совсем иначе.
- Как это, иначе?
- Иначе - значит ' иначе', - уточнил старший брат.
- Но меня и так выгнали!
- Могли бы выгнать уже после того, а не до, - доходчиво пояснил хозяин дома.
- Нужно жалобу епископу, - волновался отец Жюль.
- На племянника? - усмехнулся его брат.
- Оставить безнаказанным - не менее безнравственно! - не успокаивался святой отец.
- Бог накажет, не люди, - резюмировал Гедеон.
- Анна, но как же епископ ван дер Бурш разрешил постриг в виду кратковременного послушничества?
- Учел мое предыдущее годичное пребывание в халлеской обители.
- Той, что разрушена землетрясением? - уточнил Гедеон.
- Такое несчастье, с лица земли почти стерта даже церковь Святого сердца! Уцелевших отправили по домам. Моя родня ранее проживала в Турне, но перебралась в Лилль. К несчастью, вся семья погибла во время пожара, а других родственников до сих пор отыскать пока не удалось.
Анна перевела взгляд с сощуренных, почти спрятанных под ресницами глаз хозяина дома на лучащиеся неудержимым сочувствием очи его брата и решилась добавить:
- Больше года я размышляла над своей готовностью принять обеты, все мои помыслы были направлены на то, чтобы решить, достойна ли. Я не сумела ответить себе утвердительно, во всяком случае, определила, что могу быть удостоена этой чести в обозримом будущем, но не сейчас.
- Боже мой, Анна, вы хотите сказать, вас постригли насильно? - ахнул отец Жюль.
Гедеон, в ожидании ее ответа, немного подался вперед, и девушка всей кожей почувствовала, как спрятанный под ресницами взгляд стал откровенно пронизывающим. Она выпрямила позвоночник, устремив глаза вниз, и ответила едва слышно:
- Мне не оставили выбора...
Девушка сжала губы, будто запечатывая себе рот, и взяла паузу. У священника только и вырвалось:
- О, господи...
Держать паузу! Паузу держать! Сколько получится, и еще чуть больше!
Молчание первым нарушил Гедеон:
- И что теперь вы, сестра, намерены делать?
- Не ведаю, - Анна бросила на него косой взгляд и опять потупилась.
Прежде чем высказаться, брат отца Жюля долго смотрел на нее, по-прежнему щуря глаза и почти не шевелясь.
- Я еду в Ланс, по служебным делам, далее намерен заглянуть в Бетюн. У меня есть, кто замолвит за вас словечко перед аббатисой монастыря кармелиток. Уверен, она примет вас под свою защиту и покровительство. Отец Жюль проводит нас до Уаньи, где мы и расстанемся, он же сам проследует дальше, в Берри. Пора ложиться, завтра путь неблизкий.
Анна не стала спорить, рассудив, что за ночь попытается придумать, как попасть с отцом Жюлем в Витри, или еще до расставания сообразит, а то воспользуется какими обстоятельствами по дороге.
Она припомнила: 'On s'engage, et puis... on voit. Человек соглашается, а потом... видно, сначала нужно ввязаться в бой, а там посмотрим', совсем упустив из виду, что любимый девиз корсиканца признан устаревшим еще в конце того же века, в котором озвучен. Не стоит бросаться в дела очертя голову, никогда нелишне осмотреться по сторонам, чем проявлять пустое геройство, но Анна мчалась вперед, как конница на вражеские пики, на всех парах, влекомая военной необходимостью, вернее, подгоняемая жесткими временными рамками - до свадьбы с графом оставалось всего ничего.
Ранним утром из ворот Больных в сторону Парижа выехало три кареты. Каждая была запряжена парой лошадей - на одной кучер, на другой - наемный охранник, сопровождающий вверенную повозку с людьми на неспокойных французских дорогах. Кортеж верхом сопровождал Гедеон Дюпон, одолживший лошадь на постоялом дворе Лилля, после того, как уступил Анне место в карете.
Устроиться в одном экипаже с отцом Жюлем не удалось - там размещались одни мужчины, и пришлось, скрепя сердце, согласиться на чисто женскую компанию в середине кортежа, в карете нового, улучшенного образца, с кузовом на ремнях и плотными шторками на окнах, что следовало понимать, как несомненный знак внимания к путешествующим женщинам. Мужчины тряслись в стоящих на осях кузова колымагах без передней поворотной тяги, что превращало каждый изгиб дороги в испытание для нервной системы.
От нечего делать девушка осторожно рассматривала соседок по путешествию, рассевшихся по местам после того, как были представлены друг другу. Рядом расположилась немолодая женщина с корзиной, которую держала, как хрустальную вазу, не выпуская из рук, напротив дама средних лет с племянницей - попутчицы до самого Ланса.
До деревни, где сошла тетка с корзиной, добрались за час с небольшим. На остановке Анна подошла к карете, рядом с которой стоял отец Жюль, в потрепанном дорожном платье, видимо, сутана у него была одна, и в дороге он берег ее до Берри. Девушка нашла, что облачение священника ему шло больше - костюм, явно, с чужого плеча, был откровенно велик, и догадалась, что платье одолжил старший брат перед поездкой.
Воспользовавшись, что Гедеон занялся подпругой лошади, она открыла рот пригласить отца Жюля к себе в экипаж, на освободившееся место, но тут к кортежу подлетел всадник, бережно прижимавший сидящую перед ним на лошади пожилую монахиню. Усадив спутницу в женскую карету, всадник произнес: 'Сестра Пьеррет' и, почтительно склонившись перед ней, пустился в обратный путь, устроив едва переводившую дыхание служительницу божию на свободном месте.
Путешествующих пригласили занять места, и оставалось только сесть в карету, прикидывая, когда следующая остановка и сколько их будет до Уаньи, где они повернут на Ланс, а остальные проследуют на Париж.
За своими мыслями девушка не заметила, как начала дремать, и открыла глаза, когда похрапывающая во сне сестра Пьеррет почти навалилась на нее. Стремясь соблюсти хоть малейшую иллюзию личного пространства, Анна протиснула между собой и спящей монахиней узелок с едой, выданной Гедеоном на дорогу, и опять задремала, несмотря на качку и прыжки на ухабах.
Было проснувшейся даме напротив показалось, что пожилая монахиня немного отодвинулась от молодой и пытается залезть в ее вещи, но благочестивая христианка, моргнув сонными глазами, перекрестилась и продолжила спать до следующей остановки, не заметив, что племянница бодрствует.
Сестра Пьеррет, почувствовав ее взгляд, отдернула руку, подождала некоторое время и выполнила убийственный приказ патронессы тамплемарского монастыря.