Она может станцевать на улице, когда играет весёлая музыка. Я хватаю её за руки, и мы кружимся, а потом смеёмся. И все на нас оглядываются, а маме хоть бы хны. И мне ни капельки за неё не стыдно, ну, разве что чуть-чуть. Тогда мама берёт меня на руки, тихонько дует на мои волосы, а потом начинает щекотать. Я брыкаюсь и вырываюсь, а мама говорит:
- Вот глупышка.
Но я уже далеко-далеко впереди - бегу и смотрю, как здорово я отражаюсь в машинах. Одна, вторая, третья... Какая-то машина останавливается прямо напротив меня. Я тоже останавливаюсь и смотрю. Всю меня не видно, только глаза и макушку. И тут рядом со мной отражается мама.
Всю её не видно, только до шеи. Она машет машине рукой, и та уезжает.
- Смотри, самолёт летит! - кричу я.
Я высоко задираю голову и вожу пальцем по весеннему небу.
- Хочешь, подарю? - безразлично спрашивает мама.
- Но у меня уже есть вчерашний поезд, - говорю я и прищуриваю один глаз. Самолёт становится тоненьким-тоненьким, будто иголка.
- Вчерашний поезд... - хмыкает мама и дёргает меня за руку. Но я не движусь с места и всё смотрю наверх.
Иногда я говорю то, что не хочу говорить. Слова сами вырываются и говорятся, и от этого так неуютно, как в холодной комнате. Ну, мама, дари, дари скорей, а то улетит!
- Какой он, твой самолёт? - спрашиваю я, и даже боюсь взглянуть на маму - как будто это всё решает.
Мама пожимает плечами.
- Обычный. На боках нарисованы птицы.
- Птицы? - подпрыгиваю я.
- А на крыльях жёлтые листья.
Мы идём по людной улице, я стараюсь улыбаться так, чтобы мама этого не видела - мне кажется, что я выгляжу немного глупо. Но мама изредка смотрит на меня, отворачивается, и только потом улыбается. Я ещё крепче хватаюсь за её руку и прижимаюсь к рукаву.
Сегодня у меня есть поезд, самолёт и мама.
Ещё позавчера у меня ничего этого не было.
Новая школа пахнет мелом и мокрыми коридорами.
Перемена, и я стою в сторонке - в самом-самом углу и думаю, что буду делать, если ко мне кто-то подойдёт. Я не очень умею быть вежливой и смущаюсь. Мне думается, что кто-то спросит:
- Привет, ты новенькая?
И я скажу:
- Да. Ты не покажешь мне школу?
- Пойдём, смотри, тут у нас учительская...
Но никто не подходит, я переминаюсь с ноги на ногу. Все в этой школе какие-то "слишком" - слишком шумные, слишком беззаботные.
И вот что удивительно - все они после уроков пойдут домой.
И я тоже.
В мою сторону идёт какой-то мальчик. У меня начинает так быстро колотиться сердце, что я хватаюсь за свой рюкзак - так спокойнее. Мальчик подходит совсем близко, и тут звонит мой мобильник. Это мама.
- Подожди секунду, - говорю я мальчишке, и тот кивает.
- Ну как там? - слишком громко говорит мама, и я прикрываю трубку ладонью. - Осваиваешься?
- Прошёл только один урок, - шепчу я.
- Значит, всё нормально, - говорит мама. - После уроков я тебя заберу.
Я кладу мобильник в рюкзак, и мальчишка говорит:
- Ох уж эти родители.
- Ну да, - пожимаю плечами я.
- Пойдём, я покажу тебе школу.
Мы бежим коридорами, и Петер тащит меня за руку. Все двери в кабинеты открыты, изнутри бьёт яркий свет. Петер забегает в один из пустых кабинетов и хлопает ладонью по партам. Я забираюсь на табуретку и поднимаю вверх руки. Зажмуриваюсь и прыгаю вниз. Рядом со мной летит моя мама, вокруг нас пустое небо и птицы. Мы приземлимся где-то на другой планете, где будет столько людей, сколько я захочу.
Петер залезает на подоконник и прячется за занавеской.
- Тебя видно, дурак, - смеюсь я.
Звенит звонок, но это ни капельки не страшно.
Мама стоит под зонтиком у дверей школы. Я быстро сбегаю по лестнице, отталкиваюсь с последней ступеньки и прыгаю к ней. Чуть не сбиваю её с ног, обхватываю за пояс, и мы молча стоим.
По зонтику барабанит дождь, а лужи такие большие, что кажется, будто море.
Мимо проходит Петер и машет мне рукой. Я поднимаю ладонь.
- До завтра! - кричит Нора, и я ей бормочу то же самое.
Мы идём под мокрыми деревьями, смотрим на блестящие крыши. Сейчас можно ничего не говорить. Но я не выдерживаю:
- Как же так получилось, что мы не всегда были вместе?
- Не болтай глупостей, - говорит мама, и мне становится так легко, как будто я лечу в сантиметрах двух над землёй.
Больше мне не нужно - я никуда не хочу улетать.
Мы заходим в магазинчик, и мама рассеянно смотрит по полкам.
- Хочешь чего-нибудь?
- Не знаю, - говорю я и ковыряю кроссовком пол. - Домой...
Мама покупает ирисок, клюквенный морс и пачку макарон. Я замечаю на витрине шоколадные монетки, на которых нарисован зонтик. Я тычу в них пальцем, и мама покупает десяток.
Я не стану их есть.
Интересно, как долго хранится шоколад?
Мой папа не знает, что со мной делать.
Мама возится на кухне. Он сидит в кресле напротив, неловко улыбается и молчит.
- Ты можешь помочь мне выучить уроки, - подсказываю ему я. - Ты знаешь математику?
- Когда-то знал... - смущается папа.
Мы никуда не идём и продолжаем сидеть.
Почему-то сейчас мне кажется, что я взрослее его.
- Я совсем обычный ребёнок, - говорю я.
- Прости, - говорит папа.
Он вертит в руках коробку с диском и то закрывает, то открывает её.
- Ты знаешь... - осторожно говорит он. - Ведь это была моя идея. Ну, взять кого-то. Так что ты не думай... Тина... Твоя мама... Она поначалу была даже против...
- Можно мне иногда брать велик из сарая? - перебиваю его я.
- Он не слишком большой для тебя?
- В самый раз.
- Конечно, - выдыхает папа. - Что там у тебя с математикой?
Мы с мамой лезем на чердак. Он весь прокоптился пахучими травами. Я провожу пальцем по пыльным балкам, дую на книги. Мама манит меня пальцем, и я даже вскрикиваю - на чердаке лодка!
Мы садимся в неё, держимся за борта и раскачиваемся.
По крыше всё ещё барабанит дождь.
Я хватаюсь за вёсла.
- Куда тебя отвезти? - спрашиваю я маму.
- Куда-нибудь подальше, - говорит мама. - Но так, чтобы к вечеру вернуться.
Я неумело размахиваю вёслами, но мы плывём. Куда-то вверх - к звёздам, а среди звёзд болтаются острова. Мы подплываем совсем близко, я дотрагиваюсь веслом до берега, отталкиваюсь - и мы движемся дальше.
Мама зевает.
- Морская болезнь, - улыбается она.
- Хочешь, спою тебе колыбельную? - предлагаю я.
- Если можно, - говорит мама и сворачивается клубочком на широком лодочном сидении.
Я пою все песни, которые только знаю, но медленно - и получается колыбельная.
Мама засыпает, я укрываю её слегка пыльным пледом. Мы плывём дальше - мимо полузатопленного острова, мимо стаи воздушных дельфинов, проплываем мимо чьего-то светящегося окна...
- Итта... - беспокойно бормочет мама во сне. - Итта...
Я улыбаюсь и глажу её по щеке.
Итта - это я.
Внизу скрипит лестница.
- Ах, вот вы где! - говорит папа и влезает на чердак.
Я показываю на спящую маму и прикладываю палец к губам.
- Поплывёшь к Сириусу? - шепчу я.
Папа садится рядом со мной и берёт второе весло.
Оказывается, вместе грести - гораздо быстрее.
Я никак не могу привыкнуть к своей комнате. Цветные обои с нарисованными зверюшками. Куча игрушек. Ковролин, в котором можно утонуть, всякие девчоночьи штуки.
Вечером я стою посреди комнаты, держу в руке бутерброд и смотрю на потолок. На потолке нарисованы аквариумные рыбки. Мама стоит на пороге, но я этого не вижу.
- Ужасно глупо, правда? - спрашивает мама.
Я вздрагиваю от неожиданности.
- Нет, - испуганно говорю я. - Нисколечки!
- Пойдём, - говорит мама, - переселяешься.
Я хочу что-то крикнуть, но мама уже уходит. Я хватаю за лапу плюшевого мишку и бегу за ней.
Моя новая комната завалена старыми журналами, диван не раскладывается до конца, а обои - в ромбик. Мама ложится сзади и дышит мне в затылок. Всё так хорошо, что у меня почему-то капают слёзы. Я вытираю их плюшевым мишкой.
- Мама... - говорю я.
- Да, Итта, - говорит мама и целует меня в макушку.
Я засыпаю, и мне снится Петер, как он сидит на своей первой парте.
Я посмотрела потом - рыбки на потолке были нарисованы гуашью.
Мы с мамой идём рядом с моим детским домом.
Я болтаю, болтаю и стараюсь не смотреть на здание.
- Сегодня учительница вызвала меня к доске, - тараторю я. - Нужно было решить задачку, простую такую, знаешь. А потом на перемене мы рисовали мелом. Я нарисовала цветок и тебя. А Петер совсем рисовать не умеет, он прямо как маленький, такие каракули. Смотри, какое большое дерево!
Мой голос слегка дрожит, и мама как будто специально подходит ближе к забору. Я замолкаю и закрываю глаза.
- Ты что же, совсем нас забыла, Итта? - доносится до меня.
У забора стоит Калачик. Он маленький, у него светлые мягкие волосы и грустные глаза. Он прижимается к забору щекой и часто моргает.
Я смотрю на маму.
- Давай зайдём, - говорит она.
Мы открываем скрипучую калитку, и Калачик хватает меня за руку. Я ерошу ему волосы. Здание совсем не страшное, а за забором вместе со мной - мама.
Мы катаем Калачика на карусели, он смеётся. Садимся на скамейку, мама достаёт термос и наливает нам чай.
- Идика забрали, - говорит Калачик и трёт ладошкой нос. - Он передавал тебе привет.
- Вот как, - говорю я.
Мы с Калачиком носимся между деревьями, а мама нас ловит. А потом мы гоняемся за Калачиком.
- Хватай его, Итта! - весело кричит мама.
Калачик визжит и хохочет. Из окон детского дома на нас смотрят, но никто не решается выйти. Как будто могут нас спугнуть. Я изредка улыбаюсь им, чтобы им было не грустно. Они прижимают ладони к стеклу и беззвучно открывают рты.
- Мы будем заходить, - обещаю я. - После уроков.
Калачик провожает нас до поворота.
Когда я жила ещё здесь, Калачик рассказывал мне, что родители бывают трёх видов: добрые, злые и никакие.
Теперь я знаю, что четырёх.
Добрые, злые, никакие и твои.
Я сижу на маминой работе. Верчусь на крутящемся стуле, жую печенье и болтаю ногами.
- Посидишь пять минут, ладно? - спрашивает мама.
Я киваю и выкладываю на столе карандаши. Получается домик.
- Я быстро, - говорит мама и уходит. - Можешь поиграть на компьютере.
На мамином столе звонит телефон, я поднимаю трубку и молчу.
- Алло? - говорят в трубке. - Алло? Тина? Алло, слышите меня?
- Это Итта, - говорю я и нажимаю на рычаг. Слушаю, как часто пикает в трубке.
Вокруг меня собираются люди, почему-то посмеиваются и шепчутся.
- Это та самая девочка, - доносится до меня.
Какая-то женщина улыбается мне и спрашивает:
- Привет. Тебе сколько лет?
- Достаточно, - огрызаюсь я, и все снова смеются.
- Тебе нравится у папы и мамы? - спрашивает она. - Хочешь конфетку?
Я дуюсь и молчу.
- Какая неразговорчивая девочка, - качает головой женщина. - Ты всегда так молчишь?
Я встаю со стула и ухожу.
- Куда же ты? - спрашивает женщина.
- В туалет, - говорю я и стараюсь не слушать, как они хохочут.
В коридоре мама хватает меня за руку.
- Прости, - мама прижимает меня к себе. - Прости.
- Тебе звонили, - тихо говорю я.
- Кто?
Я пожимаю плечами.
- Мы только заберём сумку, ладно? - виновато говорит мама.
Она смотрит на всех так грозно, что никто не решается подойти.
На мамином столе я замечаю свою фотографию в рамке.
- Это просто так, - смущается мама.
Я роюсь в кармане, достаю оттуда слегка завявший одуванчик и кладу на фотографию.
Мы улыбаемся друг другу, хотя нам почему-то немного грустно. Мы выходим из здания, и я иду по поребрику, расставив руки в стороны.
- Хочешь, я всегда буду дома? - внезапно спрашивает мама и осторожно смотрит на меня.
- Нет, что ты, - говорю я.
Я не знаю, как по-другому сказать, что иногда я должна скучать по ней.
Утром дверь на кухню закрыта, а за ней о чём-то говорят мама с папой.
Я на цыпочках крадусь к двери, сажусь, прижимаясь спиной к стенке. Обхватываю колени и прислушиваюсь. Становится страшно - вдруг они станут говорить про меня? Мне ужасно стыдно, но я не могу сдвинуться с места. Наверное, на краю пропасти дышится так же тяжело.
Гремит посуда, и вот папа говорит:
- День сегодня отличный. Можно съездить.
- Да, - говорит мама. - Но попозже. Пусть Итта выспится. Она набегалась вчера. Давай не шуметь.
- А я вовсе и не сплю, - говорю я, просовываю пальцы под дверь и открываю её.
Мама усаживает меня на колени, я пью чай из её кружки. Она подворачивает мне рукава махровой пижамы и, улыбаясь, посматривает на папу. Я отклоняюсь назад, потягиваюсь и съезжаю с маминых ног, как будто с горки.
Папа сидит на подоконнике, трёт кулаком глаза и пьёт кофе.
Он ужасно смешной.
Мы с папой и мамой идём по подземному переходу. Он длинный и такой запутанный, что одна бы я потерялась. Но вот уже видно выход, и ветер задувает в него солнечные пылинки.
Какой-то парень играет на флейте, и внутри у меня что-то щекочется.
- Знаешь, мам, - говорю я. - А я могу писать стихи.
- Какие? - спрашивает мама.
- Ещё не знаю, какие, - говорю я. - Но точно знаю, что могу.
Мы с папой бежим наверх, перескакивая сразу через несколько ступенек, и наверху ждём маму.
- Куда дальше? - спрашивает мама.
Папа машет рукой:
- Туда.
Я крепко держу папу за руку.
Без него мама тоже потерялась бы.
В электричке почти пусто. Я скачу по вагону, выбираю места посерёдке и сажусь к окну.
- Поехали! - машу рукой я, и поезд отправляется.
Мама разувается и залезает с ногами на сиденье. У неё полосатые носки, а в мои волосы она вплела сегодня серебристые ленточки. Мы едем по длинному мосту. Внизу не река, а здания и деревья.
- Вон наш дом, - говорит мама и показывает в окно.
- Где? Я не вижу, мама! - подскакиваю я, становлюсь на сиденье и выглядываю в форточку. Дует прохладный ветер, и я щурюсь.
- Вон же, - говорит мама и снова куда-то показывает.
Домов так много, что я ничего не могу разглядеть.
- С зелёной крышей, - подсказывает папа.
Надо же, я до сих пор не знала, какая крыша у нашего дома. Я тут же замечаю его и машу рукой, как будто он может ответить.
Мы выезжаем за город, и с каждой станцией мне становится всё больше не по себе.
Мне думается - какие они, бабушка с дедушкой?
Будут ли задавать странные вопросы?
Понравлюсь ли я им?
Я нахлобучиваю на голову панамку и отворачиваюсь к окну.
- Ты чего? - спрашивает мама и дёргает меня за мизинец.
Я только вздыхаю.
- Они тебе понравятся, - говорит мама и достаёт шоколадку. Папа мотает головой, и мама разламывает шоколадку пополам.
Я запиваю шоколад минералкой и сажусь рядом с мамой.
- Смотри, какой смешной пёс, - говорит мама.
Пёс на станции виляет хвостом и пытается допрыгнуть до нашего окна. Я высовываюсь в форточку и бросаю ему кусок шоколадки. Он обнюхивает её, фыркает и становится на задние лапы.
Поезд трогается, и пёс долго бежит за нами.
Потом он отстаёт. Я не вижу, но знаю - он садится, бьёт хвостом по пыльной земле и смотрит нам вслед.
Бабушка с дедушкой ждут нас на станции.
Дедушка худой и долговязый. Он протягивает мне руку, и я крепко жму её.
Бабушка низенькая и немного растерянная. Она то улыбается, то вздыхает.
- Вот и славно, - вздыхает она и ласково смотрит на меня. - А то мы уже заждались.
Мне кажется, что она хочет обнять меня, но почему-то не решается. Мы идём вперёд по незнакомой дороге.
- Надо же, - говорит мне бабушка. - А у тебя пуговица отрывается.
Бабушка дотрагивается до пуговицы у меня на животе.
- Где? - спрашиваю я и опускаю голову.
- Попалась, - хитро говорит бабушка и осторожно хватает меня за нос.
У бабушки тёплые и шершавые ладони.
- Смотри, а меня вчера оса укусила, - говорю ей я и показываю руку.
Я оглядываюсь на маму с папой.
По-моему, они тоже довольны.
В моём рюкзаке лежит шоколадная монетка с зонтиком. Дома у бабушки с дедушкой, когда никто не видит, я забрасываю её далеко под шкаф.
Говорят, так делают, чтобы вернуться.
На каждой руке по пять пальцев. На двух - десять. Я быстро дёргаю ладонью туда-сюда, и вместо неё вижу какое-то размытое пятно.
Сегодня мне десять лет.
Папа подарил мне велик и смешного игрушечного бегемота.
Мама в каждом ромбике обоев в моей комнате нарисовала то лодку, то парусник, то пароход - как я её и просила.
Уже пришли Нора с Майкой, и Тим - он что-то им рассказывает.
Звонит звонок, и я бегу открывать. Это Петер.
Петер с порога суёт мне в руки большой пакет и цветы:
- Это тебе, в общем.
Он как-то слишком быстро разувается и убегает дальше в дом.
В пакете лежит подушка в виде сердечка и открытка.
Мама смотрит на меня через открытую дверь с улицы.
Мы с ней удивлённо переглядываемся. Она машет рукой, и я бегу к гостям. Мама уходит. Но ненадолго - она отпросит Калачика и вернётся.
Петер обещал показать ему, как делать из бумаги правильные самолётики.
- Ненавижу! - кричу я и громко всхлипываю. - Ненавижу! И зачем вы меня только взяли!
