Дружинин Руслан Валерьевич : другие произведения.

Эквилибр

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эквилибр - рассказ о человеке, пытающемся спасти своих детей от странной болезни, названной затишье. Болезнь совпадает с начавшимися на планете аномальными явлениями: чудовищными чёрными смерчами. Происхождение как самих смерчей, так и болезни - загадка, некоторые видят между ними связь, другие строят вокруг затишья и энергетических бурь обособленные друг от друга теории. Немолодой продавец стройматериалов Ланс ради своей семьи собирается посетить самое сердце одного из чёрных смерчей.
   Выезд из города утопал в какофонии сигналов машин. В салоне старого пропылённого универсала душно, пластик приборной панели и обивка сидений нагрелись, но Ланс втягивал грудью этот густой и удушливый воздух, смердящий выхлопами, разогретым асфальтом и бензиновыми испарениями. Ланс дышал им, будто сам был живой частью пробки, по настоящему живой частью сигналящей, пёстрой, раскалённой под жарким полуденным солнцем змеи, он был её живой клеткой, чешуйкой на её пёстром теле из многих и многих десятков, может быть сотен машин, а ещё, он был её проглоченной добычей, застрявшей где-то в сдавленном пищеводе и медленно выходящей наружу, мечтающей лишь о глотке свежего воздуха.
  "По итогам прошлого подотчётного периода мы снизили процентную ставку и постарались вернуть привлекательность потребительского кредитования. Ставка впервые снизилась более чем на полтора процента. Разумеется, наше решение обусловлено непростыми внешними и внутренними факторами, сильно влияющими на сегодняшнюю экономику", - похрипывал радиоприёмник под приборной панелью. - "Популярность потребительского кредитования падает? Этим вызвано понижение ставки?", - спросил ведущий. - "Незначительное снижение спроса со стороны потребителей есть", - отвечал его гость, - "но понижение ставки никак не связано с возможной рецессией в экономике, скорее, мы возвращаемся к уже проверенным инструментам..."
   Ланс повернул ручку приёмника и настроился на другую волну. Заиграл мелодичный блюз. Он продолжил дышать, он продолжил смотреть перед собой сквозь припорошенное пылью и обсохшее водяными каплями ветровое стекло и медленно, не размыкая губ, начал подпевать мелодии. Свет палящего солнца отражался от хромированных деталей на капоте и резал глаза. Ланс проморгался, приподнял очки с широкими квадратными стёклами и протёр вспотевшую переносицу. Он опустил солнцезащитный козырёк над лобовым стеклом, из-под него внезапно выпала старая согнутая по краям открытка. Ланс успел подхватить её, на открытке клонилась к земле вечно падающая пизанская башня. Настоящая башня в Италии падала уже несколько столетий. Лансу показалось, что и этой открытке не одна сотня лет, но едва ли она старше той самой машины, которую он приобрёл перед поездкой.
   Ланс посмотрел в зеркало заднего вида на Люсию и Эврика. В нагретом безжалостным солнцем салоне дети сидели беспрекословно. Люсия смотрела в поднятое окно, яркий блик света застыл на её пересохших губах, наушник выпал из левого уха, сквозь него гремела музыка, провод от второго наушника тянулся к её правому уху под гладкими светлыми волосами. Маленький Эврик сухо сглотнул.
   Ланс опомнился, завертелся на месте, вытащил две приготовленные на случай если детям захочется пить бутылки воды и протянул первую Эврику.
  - Вот, возьми, малыш.
   Эврик взял её, потянулся сам. Движения его были замедленными, как будто спросонья, и Ланс испугался, не передержал ли он детей в духоте, не упустил ли из виду, что они перегрелись.
  - Люсия, возьми воду, - протянул он вторую бутылку дочери. Взгляд светлых, словно выцветевших под солнцем глаз Люсии с мелкими тёмными крапинками соскользнул на отца, затем переплыл обратно на окно.
  - Люсия, возьми бутылку, попей! - громче и ещё настойчивее попросил Ланс. Она не шелохнулась, всё её внимание было приковано к большому грязному фургону с ярким рисунком гамбургера. Но, кажется, она и на него не смотрела, она смотрела сквозь окно, сквозь фургон, между её высохших губ выходило тихое шершавое дыхание.
   Ланс открыл дверь, вышел под палящее солнце, затылок и шею его сразу припекло под несвежей рубашкой, голова раскалывалась от шума клаксонов, вони разогретого ревущего и озлобленного металла, стука поршней и бензиновых выхлопов. Впереди пробка, позади пробка, он посреди пробки, он застрял на выезде из города, как и сотни таких же неудачников. Солнце поджаривало их на асфальте, как злобный шутник поджаривает жуков сфокусированным лучом лупы. Ланс обошёл машину, открыл дверцу Люсии и присел перед ней на корточки.
  - Устала? Хочешь пить? Конечно хочешь, давай-ка, малышка... - открутил он пробку и, придерживая Люсию под голову, поднёс горлышко к её губам. Он испугался, что вода польётся по подбородку. Но Люсия охватила горлышко ошелушенными губами и начала медленно пить. Счастливый Ланс мимоходом поглядел и как Эврик, приподняв бутылку под донце, пьёт воду, и затем сам закручивает на ней пробку и ставит возле себя на заднем сидении.
   Вдруг машина перед ними зарычала и медленно проехала на пару метров вперёд, точно также проехали на пару метров вперёд многие десятки машин в очереди перед Лансом, которых он не видел. Пробка двигалась, и об этом ему тут же напомнил резкий автомобильный сигнал сзади.
  - Чёрт... - ругнулся Ланс, отстраняя бутылку от губ Люсии. Когда он захлопывал дверцу на миг ему показалось, что в глазах дочери промелькнул блеск сожаления.
   Из пикапа сзади высунулся водитель, обесцвеченный раскрасневшийся человек и зло окрикнул.
  - Давай! Чего бегаешь вокруг своей рухляди? Садись и езжай, какого чёрта!
   Ланс суетливо метался, сунул незакрытую бутылку в карман, бутылка смялась, он ощутил, как по ноге потекла вода, он обошёл машину и уселся на место.
   Всего пара метров.
  - Орёт, будто пробка рассосалась, - бормотал он.
   Всего пара метров вперёд, пара метров расчищенного пространства, пара метров свободной дороги, и за них водитель сзади, как ему показалось, был готов вцепиться Лансу в глотку или содрать с лица кожу. Ланс повернул ключ, универсал затарахтел, хлопнул двигателем и не завёлся. Ланса обдало холодом. Сзади опять просигналили. Ланс попытался завести универсал снова, но рывки с места на место внутри пробки дорого обошлись его старой машине, развалюха заглохла и не желала заводиться.
  - Чёрт, так и знал, что не надо глушить мотор! - Ланс бросил взгляд на детей и с ещё одним запоздалым сожалением вспомнил, что не открыл Люсии окно и она всё ещё смотрит в нагретую как раскалённая плита стеклянную гладь.
  - Чёрт... - продолжал чертыхаться Ланс и выбрался из машины.
  - Ты что, сломался?! - высунулся из пикапа обесцвеченный водитель и добавил к своему озлобленному разочарованию забористой ругани. - Куда ты пошёл? Заводи свой кусок дерьма и проезжай! Да скорее же ты, скорее! - требовал он. Ланс открыл дверь Люсии и вращением ручки стеклоподъёмника опустил ей окно. - Да какого чёрта ты там ковыряешься! Вернись за руль, кретин! Кто тебя вообще в этом гробу на дорогу выпустил!
   В густом и горячем как кисель воздухе Ланс обошёл машину опять, но не вернулся на место, а поднял капот. Калёный воздух нагрелся ещё жарче, старый и серый от потёков грязи двигатель выпустил ему в лицо нестерпимую резиново-бензиновую вонь. Очки запотели, Ланс сдёрнул их и протёр об рубашку. Он морщился, губы его недовольно кривились. Он отмахивался от пара и жаркого смрада ладонью, нагнулся над двигателем, рассчитывая быстро найти и исправить поломку в моторе, если только поломка не в электронике, в ней он совсем не разбирался. Но и электроника в старом давно видавшем виды универсале стояла самая примитивная. Хотя, Ланс не разбирался и в примитивной электронике и никогда не чинил машин сам, по крайней мере серьёзно сломавшихся, разве что мог поменять колесо или лопнувший ремень на вентиляторе. Современные машины не требовали и этого, лишь такая рухлядь, как его универсал.
   Сзади продолжали злобно сигналить, хотя водитель пикапа и так хорошо видел, что дело плохо и быстро не поправится. Он высовывался и кричал, Лансу, что, если тот немедля не тронется с места, он столкнёт его на обочину. Но в тесной цепочке машин это бы лишь помешало и создало ещё одну пробку внутри одной большой пробки.
  "Накопительный эффект", - думал Ланс, пока пытался нащупать поломку в моторе, двигал и проверял крепление деталей, словно это могло помочь. "Когда дом рушится, начиная с верхних этажей, всегда найдётся несущая стена, надёжное перекрытие, что остановит обрушение и примет весь вес конструкции на себя. Я сейчас под тяжестью обрушения, я та самая несущая стена", - лихорадочно думал он, предпочитая размышлять о себе, о своей прошлой работе, а вовсе не о моторе, в котором ничего не понимал.
  - Помощь.
   Ланс выпрямился над двигателем, он удивился появлению нового человека в старой выгоревшей на солнце бейсболке. Но ещё больше его смутило и растеряло само это слово "Помощь", произнесённое без всякой должной интонации, без предложения самой этой помощи, будто человек прочитал написанное на Лансе слово.
   Человек равнодушно смотрел на него жидким и безразличным взглядом.
  - Помощь? Да-да, конечно, если вы знаете, - уступил он место возле мотора. Незнакомец, шаркая сланцами, подошёл к двигателю, наклонился, опёрся руками о переднюю часть машины и окинул взглядом мотор.
  - Давно я не видел Деревяшек, с самого детства, - сказал он.
  - Ещё встречаются на дорогах, ещё ездят, - протирал Ланс очки.
  - С самого детства... - повторил незнакомец с каким-то глубоким, но угасающим чувством. Глаза его остановились на радиаторе, он опустил руки к мотору и начал что-то в нём поправлять. - Мотор неприхотливый - это восьмёрка, двести двадцать лошадей, хоть и низкооборотистая: работяга, - похвалил он.
  - Вы хорошо разбираетесь в машинах, - польстил Ланс неожиданному помощнику.
  - Машины - это моя страсть, - бесцветно откликнулся он. - У моего отца была Деревяшка, я перебрал в ней каждый винтик. В ней багажник с полфутбольного поля. Это был дом.
   Голос его не выражал совершенно ничего. Он работал, как выгнанный под палящее солнце раб, который ничего не испытывает к делу, кроме механической обязанности совершить его. Даже когда его руки напрягались, откручивали или подкручивали детали, и на них от натуги вспухали крепкие жилы, лицо его оставалось спокойным, словно резиновая маска.
  - Главное, что в ней почти нет электроники. Почти нет, - положил испачканные в недрах мотора руки на крышку капота он, но не закрыл его и продолжал смотреть на двигатель. - Готово, - говорил он бесцветным и ровным, как давно надоевшая пластинка, голосом. - Готово. В ней почти нет электроники. Вы едите в пустыню, к воронке?
   Ланс бережно сложил очки, ему очень захотелось посмотреть на детей, но он избежал этого взгляда, чтобы не раскрыться перед случайным встречным. Он заговорил совсем о другом.
  - Машина старая, боюсь сломается снова.
  - Деревяшка доедет, - ответил человек без должной для такой фразы уверенности. - Семейный автомобиль, в нём может поместиться вся семя и багаж, и доехать... - сбился он. - Дадите мне десятку?
   Ланс суетливо достал из заднего кармана бумажник, раскрыл его и вынул купюру. Он был рад потратить немного денег на неожиданную помощь в пробке, только чтобы сдвинуться с места.
   Незнакомец взял купюру грязными пальцами, сложил её пополам, но не убрал. Он смотрел на неё, как на оторванное крыло бабочки, то расправляя, то сгибая засаленную бумажку под безветренным солнцем.
  - Нет, не надо, - вдруг вернул деньги он. - Мне не надо, - резиново улыбнулся он одними губами на заросшем лице - совершенно механически, словно делал трудную, абсолютно бессмысленную для себя работу.
   Ланс закрыл капот, сел в машину, положил вспотевшие руки на руль, глубоко задышал. Люсия смотрела в открытое окно, вместо фургона бок о бок с ними теперь стояло слепящее белоснежными боками такси. Эврик раскрыл комикс и раскрашивал картинку в приложении. Ланс завёл двигатель, мотор завёлся с пол-оборота, чисто и ровно, Ланс проехал следующие пару метров, занял освободившееся пространство. Следом за ним черепашьим ходом проехал пикап, за пикапом ещё десятки и сотни машин в длинной пёстрой змее, лениво скользящей по асфальтовому потоку под безжалостным солнцем.
   Радио хрипело. Волна сбилась, и освежающая струйка блюзовой музыки больше не лилась в душный салон. Ланс покрутил ручку настройки и выбрал волну, где актёр читал длинный иностранный роман, и Ланс подумал, что бесконечная книга как раз подойдёт для долгого стояния в пробке.
  "Старый дуб, весь преображённый, раскинувшись шатром сочной, тёмной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца", - читал актёр с вдохновением, и голос его был мягок, как порыв вечернего ветра, обещавшего скорый дождь. - "Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия - ничего не было видно. Сквозь столетнюю жёсткую кору пробились без сучков сочные, молодые листья...".
  - Эврик, - окликнул Ланс. - Позаботься о сестре, - поглядел он на сына через зеркало заднего вида. Эврик лишь оторвал взгляд от раскраски и посмотрел в ответ, также на зеркало. Начатая бутылка воды осталась между ним и Люсией, и Ланс решил следить именно за ней, за бутылкой, если она опустеет, значит всё в порядке. В большом багажном отделении универсала теснился внушительный запас бутилированной воды, долгохранящихся продуктов и бензина на очень долгую дорогу в безлюдных местах.
   Он слушал роман, пока пробка не рассосалась. Проезжая мимо строительных работ на дороге, он поглядел на рабочих в оранжевых касках и ярких оранжевых жилетах с жёлтыми полосами. Рабочие неспешно делали своё дело среди гравия и разогретого гудрона; так неспешно, что казалось они никогда не закончат, особенно под этим палящим, расплавляющим всё и вся солнцем.
   От радиоромана, дороги и духоты Ланс лишь изредка отвлекался, чтобы посмотреть на воду в бутылке, на детей на задних сидениях и подумать ещё раз, почему тот помогший ему незнакомец не взял денег.
  *******
   Ланс не спал больше двадцати часов кряду. Всё это время он провёл за рулём своего старенького универсала, он давно выехал за город и вывез детей. Он вёз их в пустыню.
  "С древних времён учёные замечали две тенденции: стремление к хаосу и разрушению и к образованию упорядоченных форм...", - говорило радио, - "камень, лежащий в потоке реки, со временем обретает гладкую форму, хотя и русло реки меняется, и камень не вечен. Снежинка, падающая среди миллионов других снежинок, имеет уникальный узор, но и она растает весной, как и все остальные снежинки. Из облаков газа и пыли, вращавшихся вокруг звёзд, образовались каждая по-своему уникальная планеты, но однажды и звёзды погаснут, и планеты исчезнут. Для описания сложных физических процессов образования и разрушения науке удалось найти единый подход, основанный на законах термодинамики..."
   В дороге волна то терялась, то находилась, приёмник работал с перебоями, то и дело замолкал или наполнял салон шумом помех. Ланс вёл машину по серой ленте шоссе и всякий раз подстраивал приёмник, его заинтересовала передача.
  "...мера неупорядоченности системы. Мера отклонения реального процесса до идеального..." - прорвался сквозь помехи голос ведущего. - "Представим себе ёмкость, например, пластиковую канистру. Представим, что внутри канистры есть перегородка. В одной части канистры собраны условные пять молекул газа. Если вы уберёте перегородку, то молекулы, сталкиваясь друг с другом и отталкиваясь от стенок канистры более или менее равномерно распределятся по всему объёму. Сделают они это лишь потому, что такова наибольшая вероятность движения молекул в термодинамике. С гораздо меньшей вероятностью все пять молекул соберутся снова в одной части канистры. Мы можем очень долго смотреть, но так и не дождаться их возвращения в исходное состояние. В реальности мы имеем дело не с пятью, а с триллионами триллионов молекул. Значит, вероятность того, что они соберутся в прежней части канистры, стремится к невозможности. Таким образом энтропия внутри замкнутой системы постоянно увеличивается, пока не достигнет своего максимального предела, и предел этот выражается..."
   Радио вновь заскрежетало. Ланс начал крутить ручку настройки, сам же посматривал в зеркало заднего вида на детей. Люсия спала. Ветер от движения машины врывался в опущенное окно и шевелил на её лбу светлые волоски. В наушниках телефона, как и раньше играла музыка. Ланс всегда поражался, как в такой хрупкой невысокой девочке, его малышке, нашлось столько сил, чтобы бороться. Он всегда её оберегал, все восемь лет до рождения Эврика она оставалась его самой дорогой ценностью в жизни, когда же родился Эврик, она от него отстранилась. Ланс не оттягивал её от спорта, хотя в тайне мечтал вернуть себе свою девочку, свою маленькую дочку. Но малышкой папы Ланса она уже не была. Вместо детских искорок в её глазах появился взрослый уверенный свет. Победы и поражения на беговой дорожке закалили её, а он и не заметил, как потерял своего ребёнка и обрёл юную, почти совсем выросшую шестнадцатилетнюю девушку.
   Ланс перевёл взгляд на Эврика. Малыш не спал, он отложил раскраску, и карандаши и фломастеры теперь катались по заднему сидению вместе с почти опустевшей бутылкой воды. Ланс прислушался к его дыханию, насколько это позволял шум мотора. Дыхание ровное, без сипа, значит пока всё хорошо. Эврик смотрел в окно, как проносятся брызги зелёных кустарников на ржавой земле, рекламные щиты у обочины, в мареве дрожащего от жара горизонта маячат первые пустынные скалы, белой полосой мелькают отбойники, пролетают придорожные бензоколонки, остановки и съезды. Глаза Эврика ещё жили, ещё вглядывались в окружающий мир, ещё пытались изучать его. Ланс ни разу не вывозил детей за город сам, они никогда не путешествовали всей семьёй на машине. Всё когда-нибудь бывает впервые. Но некоторые вещи лучше бы не случались.
   Ланс вернулся к настройке и поймал совсем другую волну.
  "...да, и в других странах тоже. Как и во время прошлой пандемии, вирус не признаёт ни границ, ни возрастов, ни половых или расовых различий. Вирус, по нашим предположениям, преодолевает иммунную систему человека, поражает мозг и вызывает состояние, внешне напоминающее ступор. Страдают прежде всего функции высшей мозговой деятельности, отвечающие за сложные формы поведения, социальные и профессиональные навыки", - рассказ медика прервал ведущий. - "Этим объясняется, что затихшие бросают работу, учёбу, не интересуются делами близких, запираются в четырёх стенах и смотрят в стену или в окно? Этим объясняется их отрешённость от мира?", - Ланс вслушался в передачу. - "Инфицированные люди не могут работать или учиться, выполнять привычные ежедневные действия, одним словом поддерживать свой уровень жизни. При развитии затишья вирус поражает части мозга, отвечающие за естественные природные потребности человека. Затихшие забывают пить, есть, двигаться, они умирают в течении одной-двух недель, если вовремя не обеспечить им должный уход". "Так что, мы превращаемся в зомби?". "Нет, скорее это больше похоже на коматозное состояние, когда человек жив, но по внешним признакам недееспособен. Должен отметить, что ни масочный режим, ни введение карантина в некоторых странах не принесли должного эффекта. Сплин распространяется и, возможно, эволюционирует". "Вы видели вирус? Ну, под микроскопом, своими глазами?". "Вы спрашиваете, как выглядит вирус? Что же, у нас есть несколько электронных моделей..."
   Сигнал вновь потерялся, Ланс наклонился к радиоприёмнику, стараясь его поймать.
  "Витамины для позитива!", - рявкнула вдруг реклама. - "Всего одно драже заряжает вас энергией на весь день!"
   Ланс выпрямился и тотчас ударил по тормозам. Перед ним оказался человек. Машина тяжело зашаркала покрышками об асфальт, карандаши и маркеры посыпались с заднего сидения, Ланса бросило головою вперёд, он вцепился в руль, ремень безопасности больно врезался в тело, машину обдало дымящейся пылью и мелкими камушками.
  - Ты что, псих?! - закричала и ударила ладонью по капоту чуть не задавленная им женщина. Ланс отстегнул ремень и выбрался наружу.
  - Вы не пострадали?
  - Ты чуть меня не задавил! Не видишь, что перед тобой человек?!
  - Прошу прощения, но я ехал по дороге, - растерянно оглянулся Ланс, может он случайно принял слишком вправо и выехал на обочину? Нет, машина остановилась посреди шоссе. Он заметил в придорожной пыли плакат и понял, что чуть не задавил автостопщицу. Возможно, она выскочила ему под колёса, ведь он ехал небыстро и семейный автомобиль мог её подобрать.
   Ланс наспех осмотрел яркие пластиковые сердечки и круглые значки на её короткой косухе, подкрашенные радужными цветами локоны во вьющихся тёмными пружинками волосах.
  - Ещё раз прошу, простите меня. Я случайно отвлёкся от дороги и не заметил вас.
   Женщина отвернулась и поглядела через пропылённое лобовое стекло его машины в салон и увидела детей. Он разглядел её смуглый арабский профиль.
  - Надо бы на тебя в суд подать, но не задавил же. В следующий раз аккуратнее будь, когда подбираешь.
   Она закинула на плечо сумку и пошла к пассажирской двери. Ланс опешил и растерялся.
  - К-куда вы?
  - Сажусь ехать. Ты же остановился, - открыла дверцу она.
  - Но я... - поднял он было протестующе руку, но дверца закрылась. Чуть не сбитая им автостопщица устроилась на пассажирском сидении рядом с местом водителя. Ланс снял очки, нервно протёр их от пыли и выругался: "Чёрт знает что!", и торопливо вернулся за руль.
  - Триша, - представилась автостопщица.
  - Д-да, Ланс, - закивал он, всё ещё потрясённый и злой.
  - Куда едешь, Ланс?
  - Дальше на юг, в пустыню.
  - Нам по пути. А это... - обернулась она назад, - твои милые детки?
  - Да, Эврик и Люсия.
  - Привет ребята, я Триша, - помахала она смуглой рукой с разноцветными накладными ногтями. Глаза Люсии перешли на неё, да и только. Лансу стало жаль, что резкое торможение разбудило малышку. Эврик теребил в руках карандаш, смотрел на нового человека в салоне и тоже молчал. Триша не огорчилась, что с ней не поздоровались.
  - Ну-ну, поехали! - подсказала она Лансу, что делать. Он медленно тронул свою старую машину с места, словно перед ним мог выскочить кто-то ещё, но постепенно разгонялся всё больше и больше.
   Со временем Ланс понял, что прибавляет скорость, потому что боится, чтобы на дороге не случилось ещё чего-нибудь неожиданного, что его остановит. Чем дальше город, чем глубже в пустыню он увозил Люсию и Эврика, тем ему становилось спокойнее. И пустыня смыкалась вокруг. Всё реже белели заправочные станции, всё меньше встречных машин попадалось ему на пути, всё чахлее и реже проносились низенькие кустарники. Пыль дороги смешалась с ржавым песком. Теперь Ланс больше боялся, что шоссе впереди перекрыто.
  - И зачем вам в пустыню, Триша? - косо глянул он на автостопщицу через линзы очков.
  - К воронке, как и всем теперь, - пожала плечами она. - Впрочем, я думаю, ты едешь за этим и сам, - повернула она смуглое лицо с мелкими морщинками возле глаз. Сонливость после многочасовой дороги как рукой сняло. Ланс посмотрел на шоссе, потом опять на Тришу, потом опять на шоссе и больше не оборачивался.
  - И почему же вы... - откашлялся он пересохшим горлом, - почему же вы решили, что я еду к воронке?
  - Старая машина, куча вещей про запас, к тому же, что ещё делать в пустыне? Ланс, все туда едут за одним и тем же, и ты тоже - к чему скрывать? Ты едешь к воронке, нам по пути, - весело подняла она голову. - Мы на одной дороге - нет, мы на одной стороне! Все, кто верят в воронку, устремляются по этой дороге, да и другими путями в пустыню. Не для того ли тебе нужна старая развалюха без электроники?
  - Электроника в ней, всё же, есть. Так что вы не правы, - переложил пальцы на руле Ланс.
  - Ну, не так много, как в новых машинах, может попроще, может надёжнее? - предположила Триша. - Говорят, электроника возле воронки вырубается начисто. На "вы" я разговариваю только с полицейскими, кстати, - достала она из обшитой разноцветным бисером сумки телефон и начала перелистывать сообщения.
  - И... ты веришь, что воронка существует? - подбирал слова в разговоре с ней Ланс.
  - Конечно. Иначе мы бы с тобой к ней не ехали. Ты же тоже веришь? - не отрывалась от телефона Триша. Ланс выпрямился, от усталости спину и затылок покалывали тысячи иголок и сильно ныло под левой лопаткой.
  - Я верю в воронку, потому что это физически обоснованно.
  - Физически обоснованно?
  - Да, - но вместо физических понятий он повторил то, что слышал по радио и отыскал в интернете. - Воронка появляется то там, то... в разных местах. Её не поймаешь, на неё можно только наткнуться в пустыне, а пустыня большая. Очень большая. Не будь она такой большой, мы бы никогда не узнали о воронке, от нас бы всё спрятали, скрыли. Это явление необычное для нашего мира, вернее, для нашей планеты. Воронка напоминает...
  - Торнадо, - подсказала Триша. И она знала все эти слухи и новости, которые Ланс не хотел называть сплетнями, но в душе так и называл.
  - Да, торнадо. Она похожа на торнадо: тёмное, разрастающееся, захватывающее всё больше и больше пустыни и затем исчезающее также внезапно, как оно и возникло. Удивительное явление, и оно существует, иначе бы я не ехал. И это не вера - это физика.
  - Так ты физик? - мимолётно оторвалась Триша от телефона.
  - Нет, я строитель, - поспешно признался ей Ланс и поправился. - Раньше я был строителем, теперь я продаю стройматериалы.
  - А-а, карьерный рост?
  - Что-то вроде того.
  - Так каковы шансы, строитель и продавец стройматериалов, что мы доедем на этом гробу на колёсах до воронки? Как ты собираешься её искать?
  - По радио, - указал Ланс на приёмник. - И я сопоставил периодичность появления воронки в разных местах. Все они под оцеплением военных, туда так или иначе не пробраться, дороги перекрыты, города эвакуированы, но всю пустыню целиком закрыть они не могут. Там и будем искать, - заполошно вытащил Ланс в подтверждение своих слов свёрнутую карту из нагрудного кармана и листы самоклеящейся бумаги, где записывал свои расчёты, слухи и новости, когда ещё готовился к поездке. Триша глянула на шуршание бумаги, но не стала ничего дельно рассматривать, она больше была увлечена сообщениями в телефоне.
  - Чёрт, интернет не ловит, совсем сети нет.
  - Что-то важное? - убрал карту с бумагами Ланс.
  - Та причина, по которой я еду, - натянуто улыбнулась, но только одними губами Триша. - Неудачные отношения.
  - Что? - не понял Ланс. - Вы едете к воронке из-за неудачного романа?
  - "Ты", Боже, я же просила!.. Мы же договорились на "ты"! Как можно рассказывать о себе, о своих чувствах человеку, который называет тебя на "вы"? - раздражённо засунула Триша телефон в лохматом голубом футляре обратно в пёструю сумку. Она вытащила конфету и начала разворачивать её, что не очень-то ловко получалось с длинными ногтями. - "Неудачный роман" - да, это ещё мягко сказано. Мы почти поженились. Всё расстроилось в последний миг, - разворачивая конфету, продолжала она. - Господи, я думала, что на этот раз всё серьёзно. Хочу выбросить в воронку все лишние чувства к чертям собачьим, чтобы не доставали меня и не мешали спокойно спать.
  - Вы... прости, ты хочешь выбросить в воронку телефон?
  - Телефон? - обернулась Триша с оттопыренной конфетой щекой. Она рассмеялась, скомкала фантик и выбросила его в окно. - Телефон! Если бы всё решалось телефоном! Выбросила его прочь и все тревоги, переживания, страдания, раны на сердце - долой! Боже, выбросить телефон: я могла бы сделать это и дома, без воронки, выкинула бы в мусорное ведро вместе со всей чёртовой любовью и чувствами, и воспоминаниями. Эй, ребята, а у вас забавный отец, простой, как правда! - обернулась она к Эврику и Люсии на задних сидениях. Эврик смотрел на неё без тени любопытства, как на внезапно попавшуюся на пути, но совершенно ненужную вещь, Люсия же и вовсе не отрывала глаз от дороги за окном.
  - Хотите шоколадный батончик или леденцов? - предложила им Триша. - Жить не могу без сладостей, у меня полная сумка конфет, как мешок Санта-Клауса на рождество. Хотите?
   Эврик недвижно держал в руках карандаш.
  - Сплин, да? - повернулась Триша.
  - Да, это он, - сказал Ланс.
   Триша печально и с пониманием кивнула.
  - Мне самой иногда кажется, что я заболеваю. Не хочется ничего делать. Но ведь не хочется - это тоже чувство? Говорят, у больных совсем нет чувств, нет желаний, они как статуи, окоченевают, но перед этим отказываются от жизни, словно бунтуют против порядка, по которому устроена наша жизнь: они перестают работать, отвечать на звонки, не боятся куда-нибудь опоздать или вовремя не заплатить, забыть о ком-нибудь побеспокоиться. Мне кажется, в этом есть бунт.
  - В этом нет бунта, и сплин - не болезнь. Самую неизлечимую болезнь можно попытаться вылечить. Лекарства, антидепрессанты, терапии и капельницы - ничего не помогает затихшим. Поверь, я прошёл через всё это, до сих пор прохожу. Всё бессмысленно, - крепче взялся Ланс за руль.
  - Ты один? Где их мать?
  - Я дважды женился. Люсия и Эврик - дети от первого брака. Брак... можно сказать, что слово вполне подходит к моей семейной жизни, как к стройматериалу с дефектом: гнилым брусьям, расколотому кирпичу, отсыревшему цементу или заржавелой стали. Первый мой брак был неудачным, второй... тоже, - вспомнил Ланс, отчего он уехал из города.
   Триша слушала его молча, но затем раздражённо выхватила телефон из сумки вновь.
  - Чёрт, как же это бесит, что нет сети! Переписка зависла на сообщении от него, и вот я уже в пятисотый раз набираю своё сообщение и пытаюсь отправить, но оно не отправляется, вообще никак!
   Триша высунула в окно телефон и попробовала поймать сигнал снаружи: ничего, сообщение не отправлялось, она досадливо вернула мобильник в салон.
  - Как забавно, мы оба с неудавшимися жизнями, можно сказать в процессе расставания, - пошутил Ланс, не желая обидеть её, шутил он скорее над собой. Но Триша и не обиделась, наоборот улыбнулась и засунула телефон в сумку, вместо него она достала пухлый украшенный детскими медвежатами блокнот с воткнутой под корешок ручкой.
  - Как ты относишься к стихам, Ланс?
  - Я? Не то чтобы очень. Смотря, что ты имеешь в виду?
  - Любишь ли ты слушать стихи?
  - Иногда я слушаю песни, музыку по радио. Стихи - это ведь тоже песни?
  - Песни, ну да, только без музыки. Музыка в стихах - это само слово, это ритм, недосказанности между строк, их образы. Хотя, на недосказанности и уж слишком глубокие образы я не претендую. Хотелось бы прочитать их кому-нибудь сейчас.
  - Прямо сейчас? - коротко глянул Ланс на автостопщицу. - Это твои стихи, и ты хочешь прочитать их?
  - Да, если ты не против.
  - Нет-нет, я совсем не против. Это... никто никогда не читал мне стихов. Даже не знаю, что и сказать.
  - Тогда давай лучше ничего не говори, а я почитаю, - открыла Триша блокнот и перелистала. - Вот это, наверное... - выбрала она стихотворение и коротко кашлянула.
  
  Одиночество - это путь в пустоту,
  Без проторенной верной дороги.
  Одиночество - это смерть наяву,
  Без любви, без тоски, без тревоги.
  
  Одиночество - это жизнь ни к чему,
  Как сожжённая в пальцах спичка.
  Одиночество в своё сердце приму,
  Все обиды возьму в кавычки.
  
  Одиночество - мой близкий друг,
  Всех друзей оказалось роднее.
  Одиночество - бриз прошлых мук,
  Тишиной дышит в душу больнее.
  
  - Ну, как тебе? - оторвалась Триша от чтения. Ланс не знал, что сказать, он не был поэтом и не любил стихов, вернее, никогда не слушал и не читал их нарочно, разве что четверостишья на поздравительных открытках.
  - Это... значительно, мне очень нравится, серьёзно, - похвалил он и неловко поправил очки.
  - Серьёзно?
  - Да, серьёзно. По мне так это отличные стихи, даже очень. Одиночество... правда, немного грустные, я бы даже сказал отчаянные.
  - Без любви и не бывает настоящего отчаянья, - вырвала страницу со стихами Триша и скомкала её. - Я написала их в шестнадцать, когда впервые влюбилась в парня по-настоящему, - выбросила она скомканный лист в окно. Она листала странички и выбирала среди стихов следующего агнца на заклание. - Юность я прожила в маленьком городке, Богом забытое место, ничем не примечательное. Я сбежала из семьи и уехала за тем парнем в большой город, - она весело скорчила лицо, так что на смуглом носу собрались мелкие складочки. - Мы были вместе около полугода, или что-то вроде того... - выбрала она новый листок со стихами, вырвала его и выбросила, - потом я влюбилась опять и начала жить с другим парнем, из города.
   Лансу показалось, что Триша слишком часто употребляет слово "влюбилась". Он посмотрел на её пластиковые значки и сердечки, безвкусную и яркую на фоне тёмной косухи бижутерию. Отчего-то ему стало жалко стихов, которые Триша так безжалостно вырывала и выкидывала из подросткового блокнота. Может быть потому, что написаны они были в возрасте Люсии.
  - Зачем ты их выбрасываешь? - спросил он, когда в опущенное окно полетел который без счёта комочек испещрённой размашистым почерком бумаги.
  - Лишние воспоминания, их во мне слишком много, набрала чересчур, лопаюсь, как переспелый томат, - ухмыльнулась Триша краешком полных губ. - Не бойся, у меня целая библиотека стихов, - вытащила она из сумки пачку весёлых и пёстрых блокнотов. - Я уже и забыла, что в них написано, нарочно взяла. Да и вообще, я как сорока: собираю всё, что блестит. Вот это нашла на обочине шоссе, гляди, - показала она красный велосипедный светоотражатель. - Потерянные вещи, а выбросить жалко. Хотя, может быть они уже выброшенные, - и отражатель полетел в открытое окно и два блокнота со стихами тоже. Следом за ними она достала баночку с пудрой.
  - Расставаться с подарками тяжелее, чем с обыкновенными вещами, верно? - тёмные арабские глаза Триши обдали Ланса вопросительным взглядом. Он не знал, что ответить, она была вольна поступать, как захочет, она была вольна гораздо больше него самого с двумя неудачными браками, двумя детьми в старой машине и не единожды не любившего. Триша выкинула пудру, но банка выскользнула из пальцев с накладными ногтями, ударилась о край дверцы, раскрылась, и бежевый густой дым развеялся по ветру и ворвался в салон. Триша от неожиданности коротко вскрикнула, пудра запорошила Лансу очки, позади сильно закашлял Эврик и с сипом начал хрипеть.
  - Эврик, лекарство! - затормозил Ланс, стараясь удержать универсал на дороге. - Эврик!
   Эврик кашлял и не мог остановиться.
  - Боже мой, прости! Что с ним? - размахивала пудру Триша. Ланс, наконец, остановил машину, выскочил наружу, открыл Эврику дверь и нагнулся.
  - Малыш, лекарство! - торопливо нашаривал он в нагрудном кармане Эврика ингалятор, тот оказался на месте, он всегда была на месте. - Давай, малыш, открой рот! - разжал Ланс Эврику челюсти, вставил ингалятор и два раза коротко нажал. - Вдыхай! Вдыхай своё лекарство, Эврик, вот так.
  - Боже, у него астма? Прости, прости меня! - рассыпалась в извинениях Триша. Ланс смотрел только на сына. Эврик глубоко и хрипло вздохнул, затем раздышался и засопел ровнее.
  - Вот так, хорошо. Лекарство всегда в твоём кармане, помнишь, малыш? - показал ингалятор Ланс. - Вот, я кладу его в твой карман, он здесь, он с тобой, - вложил он ингалятор в рубашку сына.
  - Прости, прости! Дурацкая пудра, дурацкий подарок, так я и знала, от неё будут одни несчастья! - укоряла себя Триша, выхватила из сумки пачку влажных салфеток и принялась обтирать обсыпанные сидения. Ланс посмотрел на Люсию. Пустые глаза её бездушно глядели сквозь сипящего брата и сквозь отца.
   Коротко завыла сирена. Ланс мигом выпрямился и оглянулся. К ним подъезжал полицейский автомобиль, дорожный патруль.
  - Боже... - обмер Ланс и нащупал рукой бумажник в кармане, где обычно хранил документы, затем вспомнил, что водительские права он переложил в перчаточный ящик в машине. Ланс скорее вернулся на водительское место и закрыл дверь. Полицейская машина медленно объехала их и остановилась перед универсалом метрах в пяти.
  - Чего они хотят, Ланс? Ты что-то нарушил? - испугалась Триша.
  - Скорее всего твоя пудра попалась им на глаза. Что-то задымило в машине, и они нас догнали, - спешно перегнулся Ланс через ручку передач к перчаточному ящику, раскрыл его и вытащил права. Он хотел выйти.
  - Нет-нет, сиди на месте! - остановила его Триша рукой. - Знаю я этих законников. Чуть сделаешь что не так, защёлкнут наручники и потащат в участок.
  - Это всего лишь дорожный патруль, - сказал Ланс, но без всякой уверенности. Триша, видимо, боялась того же, чего и он.
  - Они могут развернуть тебя назад. Любому дураку ясно, что ты едешь на своей развалюхе к воронке, - во все глаза вглядывалась она в патрульную машину. Из полицейской машины никто пока не выходил, Ланс видел внутри одного полицейского за рулём. Проклятье! А ведь верно, на этой дороге так мало машин, и любой, кто на ней попадётся под подозрением! Куда ещё он мог ехать в семейном универсале с двумя охваченными сплином детьми? Куда ещё им деваться в пустыне?!
   Он больше двадцати часов за рулём, он не спал, в висках тяжело пульсировала кровь, когда он смотрел на разогретую солнцем бежевую с бортовыми номерами машину. Яркий солнечный блик застыл на сигнальных лампах. Ланс сглотнул, он не может позволить себя развернуть, он должен что-нибудь сделать, придумать какую-нибудь ложь, чтобы их пропустили. Он представил сухой вопрос полицейского: "Куда вы едете по этой дороге?".
  - Куда вы едете по этой дороге?.. - сиплым шёпотом повторил он и в голове сложился очевидный ответ: "В пустыню". "Зачем вам в пустыню?". "Я еду в пустыню к... нет, не так, так плохо! Я скажу, что я еду ЧЕРЕЗ пустыню, к родне, к родне в..." - он спешно достал карту.
  - Что ты делаешь, Ланс? - шикнула Триша.
  - Ищу место, ищу подходящее место, - потеряно бормотал он, прекрасно понимая, что в его ложь никто не поверит. Что бы он ни солгал, какой бы не выбрал город, все города в пустыне либо эвакуированы, либо им не по пути, кроме разве что одного. Но он не соврёт так, чтобы ему поверили, он не умеет врать, чтобы ему верили! Напрасно! Напрасно!
  - Ланс, он не выходит, - прошептала Триша. - Полицейский не хочет к нам выходить. Смотри, он сидит на одном месте.
  - Нет, он сейчас выйдет, - опустил карту Ланс и прищурился сквозь очки. Патрульная машина стояла у обочины, полицейский за рулём не двигался.
  - Он не выходит, он не выйдет, Ланс, он к нам не выйдет, - как заклинание повторяла Триша. - Ему не до нас, попробуй объехать.
  - Что?! - оглянулся Ланс. Лицо Триши сосредоточенно заострилось.
  - Медленно трогай машину и объезжай его. Едем дальше.
  - Он остановил нас, - растерялся, но нашарил ключ в замке зажигания Ланс. Универсал завёлся и завибрировал кузовом.
  - Вот видишь, ты завёл мотор, а он даже не пошевелился, даже не оглянулся. Медленно трогай и объедем его. Не спеша, вперёд, - кивнула на дорогу Триша.
  - Этого не может быть, этого не может быть! - повторял Ланс, но прибавил газу и отъехал от обочины. Медленно, как недавно проезжала мимо него полицейская машина, он проехал мимо её запылённых бортов с надписями и эмблемами, он выехал на дорогу и погнал дальше. Позади коротко взвизгнула сирена.
  - Езжай, не останавливайся! Скорее! - подталкивала Триша. Ланс так и сделал. Он всё удалялся и удалялся от замершей полицейской машины. На дороге она превратилась в далёкое бежевое пятнышко, затем вовсе исчезла. Ланс уехал, так и не солгав полицейскому, и лишь одна страшная мысль ледяными удушающими волнами накатывала на него: "Что, если и воронка им не поможет?".
  *******
  "Природа возникновения воронок до конца не изучена - это явление более редкое и нестабильное, чем ставшие привычными нам торнадо. Однако, и торнадо, должен заметить, до конца не описаны современной наукой..." - говорило радио. - "Неужели что-то могло ускользнуть от нас в столь грандиозном и разрушительном явлении природы?" - удивлялся ведущий. - "Да, сравнивая воронки с торнадо, мы исходим из того, что торнадо образуются на стыке двух атмосферных фронтов: холодно и тёплого. Плотность тёплого воздуха меньше, чем плотность холодного, и массы тёплого воздуха поднимаются вверх, в то время как холодный воздух устремляется вниз, что и приводит к замкнутому движению воздушных потоков между землёй и небом. И всё же, пока достоверно не исследованы причины закручивания воздуха". "Иными словами, мы не понимаем, почему торнадо крутятся?". "С точки зрения физических законов сохранения энергии, есть самая вероятная теория движения воздуха внутри торнадо. Потенциальная энергия замкнутой системы из двух атмосферных фронтов переходит в кинетическую энергию вращения. И чем больше изначальная разница температур тёплого и холодного воздуха, тем быстрее и мощнее возникнет торнадо. В качестве оси, торнадо опирается на стержень из разряженного воздуха, это компенсирует центростремительную силу вращения и не даёт торнадо до поры до времени распадаться. Притом, это разряжение воздуха в сердце торнадо настолько велико, что из-за разницы давлений дома и закрытые постройки буквально разрывает изнутри, что весьма затрудняет изучение торнадо, так как создаёт опасность для жизни учёных и для ценного оборудования. В конце своего существования торнадо расходует всю свою энергию на разрушительную работу на поверхности. Его разрушительная энергия постепенно растрачивается, воронка сужается, отрывается от земли и воссоединяется с материнским облаком". "Чёрные воронки, возникающие в пустыне - это торнадо?". "Я воздержусь от точных оценок. Природа возникновения энергетических воронок и торнадо очень схожа. Есть погодные предпосылки, чёрные воронки, как и торнадо, чаще всего возникают на равнинах. Но сущность воронок и торнадо, конечно же, разная. По одной из теорий на поверхности земли есть что-то, что входит во взаимодействие с внешними энергиями, как тёплый воздух входит во взаимодействие с холодным воздухом, после чего происходит неравноценный обмен, создаётся кинетическая энергия вращения и образуется чёрная воронка". "Когда вы говорите о внешних энергиях - это энергия из космоса?", - гость засмеялся. - "Смелое предположение. Но я бы не рисковал в отличие от некоторых смельчаков пытаться пересидеть воронку в укрытии или тем более подъезжать к ней. Скорость вращательного движения торнадо может достигать тысячи трёхсот километров в час, и пока не было ни одной чёрной воронки ниже трёх баллов по шкале Фудзиты, если корректно измерять мощность воронок шкалой, созданной для измерения мощности торнадо". "У меня последний вопрос..." - спросил ведущий, - "эти энергии на поверхности нашей планеты, и та противоположная космическая энергия могут быть как-то связаны с затишьем, с тем психологическим или вирусным заболеванием, сплином, как его ещё называют? Наблюдаются ли чёрные воронки на других планетах, или только на нашей, где присутствует разумная жизнь?". "По столь неординарным вопросам лучше обратиться к другим специалистам, это не моя спецификация. Предположений насчёт возникновения воронок хватает. На мой взгляд внутри них точно такой же разряженный воздух, как и внутри торнадо, они оставляют после себя схожие разрушения. Слишком горячие головы верят, что внутри воронок есть некая сила, способная вернуть затихшему человеку движение, но нет - это не так: никакой человек не выживет внутри воронки, даже рядом с ней люди чувствуют себя намного хуже, что не удивительно из-за разницы давлений. Говорят, энергетическая воронка опустошает людей, и чем раньше перекроют дороги в пустыню, тем безопаснее. Но торнадо удивительны! Вы знали, например, что в северном полушарии торнадо вращаются против часовой стрелки, а в южном..."
   Радио захрипело, пронзительно пискнуло и осипло до неразборчивого бормотания в помехах. Ланс принялся ловить волну, не отрываясь от вождения по дороге. Медные вечерние сумерки залили пустыню. Облака, начиная от горизонта, окрасились тёмно-синим, фиолетовым, розовым. Придорожная обочина и мягкие из-за полутени кусты слились в единую полосу, похожую на кусок коричневой шершавой кожи. Красная пустынная пыль проникла повсюду: запорошила окно, торпедо машины, руки и очки Ланса, скрипела на зубах, обсыпала густые чёрные волосы и сумку Триши. Ланс долго вздохнул, на секунду прикрыл глаза под очками, пробормотал, сколько километров он уже проехал и сколько часов в пути, и сам не почувствовал, как едва не уснул.
  - Ты хочешь спать? - вырвал его из полусна голос Триши.
  - Нет, - очнулся Ланс и протёр лицо от смешанной с липким потом пустынной пыли. - Не буду, мне нельзя, нужно ехать. Я боюсь, что машину на остановке быстрее найдут и развернут нас обратно.
  - Может быть и лучше, чтобы они нас развернули, - выскребала Триша песчинки из-под ногтей.
  - Ты боишься? После той патрульной машины?
  - По-моему, её больше испугался ты, - подметила Триша.
  - Мне есть чего бояться, - покосился Ланс на детей через зеркало заднего вида. И Люсия, и Эврик спали. Люсия наклонила голову на окно и подставила светлые волосы вечернему ветру. Эврик свернулся на заваленном раскрасками и фломастерами заднем сидении.
  - Я бы не решилась одна с детьми ехать к воронке. Хотя детей у меня нет, - призналась Триша. Ланс поправил очки и устало вздохнул.
  - Возьмите раскраску, любую, - кивнул он за плечо. Триша потянулась к упавшей с заднего сидения раскраске. Это оказалась раскраска с примерами, где контурная картинка соседствовала с отпечатанным цветным оригиналом. Триша пролистала несколько раскрашенных Эвриком страниц. Если в начале раскраски цвета ещё совпадали, то позже они становились всё пестрее и неопрятнее. Триша видела фиолетовых черепах с розовыми лапами, выкрашенные в сплошной чёрный цвет деревья, тёмно-коричневое море. И чем больше рисунков пролистывала Триша, тем невзрачнее они становились, будто Эврик перестал выбирать, какими цветами ему раскрашивать и делал это, скорее, по привычке.
  - Боюсь, скоро он совсем затихнет и опустит руки, - говорил Ланс с непривычным напряжением в голосе. - Люсия затихла раньше, ей во много раз хуже. Я заметил, что эта болезнь, если это вообще болезнь, этот сплин сильнее всех бьёт по старшим. Если ты старше, то хуже тебе становится гораздо быстрее, как будто люди, крепче вошедшие в жизнь, страдают от затишья больше всего. Люсия была... - с трудом выговорил он, - она никогда не была тихоней. После развода, когда мы ушли от моей первой жены, их матери, она сосредоточилась на спорте.
  - Чем она занималась? - спросила Триша.
  - Бег, - оглянулся Ланс. - Она занималась бегом. Много бегала: на школьных соревнованиях, на тренировках, каждое утро, день и вечер. Она была одержима бегом, это был её смысл жизни, она и сейчас... - нервно повернулся он к дочери, - где-то там глубоко внутри, я уверен, она влюблена в бег. А тогда, когда мы расстались с её матерью, это был единственный её способ забыться. Она бежала, бежала, как будто убегала от всех, от всего того... сбегала от проблем в спорт. И да, она прекрасно бегала. Прекрасно бегает, моя малышка Люсия, - поправился он и лицо его помрачнело. - На одном из соревнований она просто перестала бежать, остановилась, - будто не в себе сказал он. - Я видел это. Она бежала по своей дорожке, сначала всё медленнее и медленнее, её обогнали, но я тогда ещё не понял, что случилось, я подскочил на трибуне и начал кричать вместе со всеми, приободрять её, а она бежала всё медленнее, перешла на шаг, пока не остановилась совсем, остановилась, глядя перед собой. Я начал звать её по имени, но она даже не повернулась.
  - Сколько ей?
  - Шестнадцать. В этом году должна была поступать в колледж со спортивным уклоном. Все сбережения ушли на врачей. Я обратился к специалистам, когда Люсия, а потом и Эврик затихли. Мог бы упустить драгоценное время, если бы сам не видел на том стадионе, что делает с людьми сплин. Только вот хорошего средства лечения нет, и понял я это довольно быстро, когда счета выросли. Вирусологи, психологи, даже онкологи - это которые ищут опухоли в мозгу...
  - Да, я знаю, кто это такие.
  - Ну вот, они лечили от чего угодно, но только не от сплина, не от затишья. Лечения нет. Они не знают, что это такое. Если возможно было бы вылечить это, я отдал бы всё, но лечения просто нет.
  - Но может будет. А что, если не спешить делать глупости и дождаться? - смотрела перед собой Триша в густеющую вечернюю мглу. - Я, конечно, не самый разумный и опасливый человек, и не мне советовать не совершать глупостей - это точно, но одно дело совершать глупости и отвечать за себя, другое дело - не ждать и тащить к воронке детей. Ты кажешься не тем человеком, Ланс, так просто сорвётся с места и наделает глупостей, ты выглядишь вполне разумным человеком. Зачем ты вообще поехал, зачем ты вообще повёз их к воронке?
  - "Я разумный человек" - да, некоторые так говорили, некоторые таким меня и считали, и я сам любил себя так называть. Но я... понял, что теряю шанс, может быть единственный шанс всё исправить для Люсии и Эврика. Воронки ещё появляются, но как долго? Говорят, периодичность увеличивается, говорят, они возникают всё реже и реже, всё меньше, слабее.
  - И что? Ты ведь слышал по радио: это торнадо - чёрный энергетический торнадо. Он убивает. С чего ты взял, что воронка вылечит твоих детей?
  - Потому что, если она забрала в себя все силы Люсии и Эврика, всю отмерянную им жизнь, то она теперь гораздо сильнее, чем они, - упорно озвучивал Ланс много раз обдуманные им мысли. - Если воронка пройдёт над Люсией и Эвриком, тогда силы вернутся к ним.
  - Что-то здесь не стыкуется, Ланс. Я верю совершенно в другое, я верю, что воронка забирает силы, забирает чувства, может быть лишние чувства, но никак не возвращает их, - замотала головой Триша. - Зачем ей что-то возвращать твоим детям?
  - Ей? Незачем, но она не разумное существо, таковы физические законы передачи энергии. Я не верю в мистику, - отвердел голос Ланса.
  - Но ты же не физик, Ланс! Ты продаёшь стройматериалы!
  - Я слышал об этом в радиопередаче.
  - В одной из тех многих мусорных передач насчёт воронки? Слышал очередную бешенную теорию? - недоверчиво повернулась Триша.
  - Да, теорию, и она самая достоверная.
  - По-моему, ты просто в неё поверил, Ланс. Она не самая достоверная, ничем не лучше других.
  - Значит, ничем и не хуже! - вспылил он, но быстро взял себя в руки. - Я не верю, я знаю, что энергия передаётся разряженному, сильное - слабому, тёплое - холодному, а движение - затихшему. Что же по-твоему воронка такое, если не сама суть движения?
  - Движения, которое отнимает силы, чёрный торнадо, что вытягивает жизнь и чувства, Ланс, поглощает, а не возвращает, - настаивала Триша.
  - Внутри воронки, возможно, всё иначе. Среди тех, кто пережили её, пропустили её над собой были затихшие и они выходили из укрытий очнувшимися.
  - Это сказки, как и многие из тех, которые плетут по радио или пишут в сети. Воронка слишком сильна, в ней полно электричества, она выжигает укрытия. Ланс, столько сплетен об излечившихся от затишья каким-нибудь чудом, что не стоит этому верить.
  - Ты же поехала к ней, ты же во что-то веришь, ты же сама сказала, что мы на одной стороне, потому что надеемся на воронку!
  - Да, только, выходит, надеемся мы по-разному.
  - Конечно, ты ведь не хочешь излечиться, ты хочешь себе навредить, - не сдержался Ланс. Лицо Триши замерло в сосредоточенности, в какой человек может размышлять только лишь о себе.
  - Может быть и навредить, если считать ампутацию вредом, а не лечением. Эти воронки, эти пустынные чудовища, чёрные торнадо появились, когда люди начали терять свои чувства. Я не прочь потерять часть своих чувств, вместе с воспоминаниями. Слишком уж много пришлось пережить, слишком уж много боли у меня на сердце, хотя, вроде бы, я научилась отпускать, но слишком уж часто приходится мне практиковаться в умении расставания, - не глядя на него, Триша с досадой ухмыльнулась и отвернулась к окну. Ланс смотрел на неё, на яркие пластиковые сердечки и мотивирующие значки, на разноцветные пряди в волосах, на её необычную южную внешность; без сомнения, она привлекала мужчин, а её лёгкий влюбчивый нрав делал жизнь ещё тяжелее. - Мой последний парень... мы ведь чуть не поженились, и это была вторая моя к чертям собачьим сорвавшаяся свадьба, - рассказывала Триша с напускным безразличьем, словно рассуждала о неудачах подруги. - Один раз я чуть не вышла за банкира - да-да. Откуда же мне было знать, что его обещания - это лишь часть сделки, где самые важные пункты написаны мелким шрифтом? Вот я и не прочла... Был ещё один любимый человек, которого я сама бросила: мне пришлось его бросить, потому что я по-настоящему его любила, а если любишь - значит отпускаешь. Но, похоже, он меня совсем не любил, раз так легко расстался. Сколько слёз выплакано, я постоянно плачу, - протёрла глаза Триша. - Несчастная любовь - это моё проклятие, и всякий раз я задаюсь вопросом, зачем мне это снова? И всякий раз не даю никакого ответа и прыгаю в любовь опять, ищу свежести, а сама ныряю словно в загаженный тёплый бассейн. Хочу смыть с себя всю эту грязь, всё что пристало, - с неприязнью отёрла она ладонью по рукаву куртки. - Воронка вытянет из меня воспоминания и чувства. Мне хочется забыть, или хотя бы больше ничего не чувствовать, если вспомню. Сначала, как писали в сети, забывается самое яркое, самое тревожное и терзающее, и уже потом всё остальное. Я не хочу затихнуть, Ланс, вовсе нет, я хочу, чтобы воронка высосала из меня лишнюю боль, весь накопившейся во мне осадок. Когда я успокоюсь, то уеду от неё. Мне не нужно лезть вглубь воронки, - повернулась она. - Я подъеду как можно ближе, но не так чтобы рядом, прислушиваюсь к себе, ощущаю ли я в душе что-то мучительное, и, если плохие воспоминания затихнут, я уберусь от неё, как можно быстрее и дальше.
  - Это глупость, - оценил её замысел Ланс.
  - Не больше твоей, - отрезала Триша. - То, что ты задумал, да ещё и с детьми - это самоубийство, это дорога в один конец, это смерть, Ланс. Совершеннейшее безумие, и точка.
   Они замолчали, повисла тяжелая тишина, поддержанная гулом работающего двигателя. Ланс смотрел на озарённую фарами дорогу и ночной сон таял перед ним, как растворявшийся сахар в круто-сваренном чёрном кофе. Впервые кто-то высказался о том, с чем он давно смирился, но мысленно.
  - Умереть, - медленно повторил он. - Я каждый день вижу, как мои дети заживо умирают, и умирают не по-людски, умирают нечеловеческой смертью, словно тонут в смоле. От моей яркой стремительной и непобедимой девочки осталась одна оболочка, от моего младшего сына, счастья моих последних лет, моей надежды, моего ангела, остаётся лишь маленькое сипящее приведение. Нет, это не человеческая смерть, это что-то ещё более ужасное, что-то космически-несправедливое, что-то холодное, что отнимет у меня моих детей и меня самого сталкивает в могилу. Я медленно умираю вместе с ними. Я умру, если ничего не сделаю, если продолжу сидеть на месте и ждать лекарства. Я не так молод, чтобы начинать всё сначала или на что-то бесконечно надеяться. Для меня затишье моих детей - это конец, Триша, и я не хочу ничего не оставить.
   Триша собралась с мыслями и только спустя минуту спросила.
  - Сколько тебе лет, Ланс?
  - Сорок два.
  - Это не последний возраст. Начало заката, но не глубокий вечер. Ты ещё можешь жить, уж прости, если говорю прямо в лоб. Можешь жениться и в третий раз, завести себе новых детей. Я должна сказать тебе об том, чтобы ты знал, кроме выбранной дороги у тебя есть другой путь.
  - Да. Я и об этом подумал, - мрачно признался ей Ланс. - И всё решил. Третьего раза не будет. Как-то я вернулся домой, Эврик сильно сипел за видеоиграми. Он увлёкся, ингалятор лежал совсем рядом, Эврик никогда с ним не расстаётся, но он забыл про лекарство. Он почти задыхался, вцепился взглядом в своего персонажа и не мог дышать. Моя вторая жена была дома, она наверняка заметила, что с ним что-то не так, видела, как ему плохо.
  - Но ты точно не знаешь заметила ли она?
  - Я уверен, но точно не знаю. Она пропустила беду, не была рядом с ним и с Люсией, когда они начали затихать. Из-за этого мы сильно скандалим. Деньги, которые я трачу на детей, в том числе и её деньги: у нас семейное дело. Но детей я ей больше не доверяю.
  - Она знает, куда ты поехал?
  - Догадывается.
  - И она тебя не остановит?
  - Нет, не думаю. Уверен, что нет.
  - Дьявол, - выругалась Триша, облокотилась на дверь и уставилась в открытое окно. Прохладный сквозняк шевелил под её волосами пластиковые серёжки.
  - Эврик - это как-то связано с эврикой? - захотела она сменить тему.
  - Нет-нет, это просто хорошее старое имя, - поддержал её Ланс, чувствуя, как снова наваливается на его плечи усталость от многочасового вождения.
  - Мне нравится, как оно звучит, - охотно одобрила Триша. - Сколько ему?
  - Восемь.
  - Начальная школа?
  - Да, он ходит во второй класс.
  - Отлично, в его возрасте я занималась гимнастикой, но недолго и скоро бросила. Что он ещё любит, кроме видеоигр?
  - Конструкторы.
  - О, будущий строитель, как и отец?
   Ланс улыбнулся, он и сам так не раз думал и даже хвастался этим в более лучшие годы.
  - Ты сказал, Люсии шестнадцать? - продолжила разговор Триша.
  - Да, ей шестнадцать, исполнилось в этом году.
  - Мой самый проблемный и счастливый возраст, когда я убежала из дома за своей первой любовью, - сентиментально улыбнулась Триша. - У Люсии тоже есть парень?
  - Нет, у неё никого не было, - нахмурился Ланс. Триша окинула его недоверчивым взглядом. Ланс проворчал. - Если он и был, то никак её не поддержал.
  - Ох, тоже мне новость, - фыркнула Триша. - Ты просто-напросто ничего не знаешь о её друзьях, так я и поняла. Я заметила, она очень много слушает музыку - какую?
  - Песни на телефоне, от них ей становится легче, что-то оживает в глазах. Она всегда тренировалась под музыку. Сейчас я надеваю ей наушники и включаю, что есть.
  - Какие группы?
  - Я не... - замялся Ланс. - Что-то молодёжное, сохранённые песни... как же это правильно сказать... в плейлисте: их хватает на много часов.
  - А ты не очень-то внимательный отец, да? - с толикой иронии подметила Триша. Ланс промолчал. Наверное, так и было. Он старался, он честно старался быть хорошим отцом, но после развода они с детьми отдалились, так получилось. Он думал и Люсия, и Эврик всё понимают, пусть не очень-то любят свою новую мать. И увлечённость Люсии спортом, и тихие игры Эврика, его замкнутость - это нужное равновесие для них всех, равновесие, к которому они всей семьёй стремились после долгого лечения его первой жены в наркологических клиниках и урагана судов по разводу. Но ничего из этого он не рассказал Трише, Ланс предпочёл вернуться к настройке приёмника. Он поймал не ту передачу по физике, которую хотел, а очередную передачу о психологии, которых переслушал целую уйму и им не верил, но задержался, лишь бы хоть что-нибудь слушать на ночной дороге, лишь бы радио работало в салоне старого семейного универсала.
  "Состояние депрессии напоминает глубокий чёрный колодец, в который утекают эмоции. Мир обесцвечивается, теряется способность к эмпатии и рефлексии, способность переживать и сопереживать. Состояние затихших больше всего напоминает некую форму массовой депрессии". "Разве депрессия может быть массовой?", - спрашивал ведущий. Гость отвечал. - "Смотря, с какой стороны оценивать вопрос. Депрессия - это конечно не вирус, но эпидемия депрессии возможна, как массовое ПТСР, когда многие люди становятся свидетелями шокирующих событий, случившихся в одном месте. Депрессия - одно из самых распространённых психологических расстройств современности. Возможно теперь мы наблюдаем её новую форму, усугубление общеизвестной депрессии и увеличение числа подверженных ей людей". "Но, позвольте...", - возразил ведущий, - "затихшие не накладывают на себя рук, не оставляют предсмертных посланий, не пишут стихов о суициде, не ставят сомнительные статусы в соц.сетях. Они как будто перестают функционировать, как будто в них взяли и выключили всё человеческое, будто в человеке за пару недель разряжается батарейка, рассчитанная на многие десятки лет. Они не настроены к жизни негативно, они вообще не испытывают никаких чувств к жизни, они медленно уходят от нас, как засыхающее растение". "Именно! Люди, страдающие глубокими формами депрессии, лишаются чувств, они действуют в сторону суицида, а не подсказывают своему окружению, что испытывают страшное внутреннее психологическое давление. Скорее, в депрессивном состоянии человек до поры до времени носит маску благополучия, старается не выдать своих проблем за улыбкой, но в финальной стадии, наиболее близкой к самоубийству, маска благополучия спадает и обнажает то самое состояние, которое сегодня называют затишьем: безразличие к жизни, безэмоциональность, равнодушие к своей судьбе, а значит готовность к смерти". "Разве болезни психики способны так эволюционировать?". "Да, без сомнения психологические заболевания развиваются и усугубляются под давлением стрессов внутри современного общества. Депрессивные состояния - это невысказанные, подавленные эмоции, что накапливаются из-за жизненных неудач и неоправданных стремлений. Именно поэтому однажды депрессия выплёскивается в..."
  - Ланс, выключи это, - положила руку Триша на его запястье. Ланс посмотрел в её глубокие глаза кофейного цвета. - Ты очень устал, тебе обязательно нужно поспать. Останови машину и поспи.
  - Если воронка появится, то я к ней не успею, - отказывался Ланс. - Если по радио не сообщат или хотя бы помехи не выдадут приближение воронки, возможно я пропущу её и это будет последняя воронка в мире. Если и не последняя, то периодичность столь велика, что ждать новую придётся неделями, а я не могу...
  - Можешь, - оборвала его Триша. - Иначе уснёшь за рулём и слетишь с дороги вместе со мной и детьми. Мы доедем до воронки, но только на свежую голову. Сегодня ночью ты спишь, Ланс, и это не обсуждается. Не превращай свою развалюху в семейный гроб.
   Ланс нерешительно кивнул, ещё раз посмотрел на детей и подвёл машину к обочине. Он остановился и наконец выключил двигатель. Бесконечные два дня пути, два дня без сна завершились, он остановился и вместе с ним остановился горячий воздух в решётке радиатора, нагретые газы в цилиндрах, ток машинного масла по маслопроводу и ток импульсов в электропроводке. Ланс смертельно захотел спать, как стремящийся к покою, измученный мыслями и тревогами, изнурённый самой жизнью и выдохшийся человек.
  *******
   Ланс проспал всю ночь без сновидений и проснулся тяжело, будто не в своём теле. Он с трудом разлепил глаза, оторвал набухшую голову от подголовника, взял с козырька приборной панели очки. Светило солнце, слепящие блики сверкали на стекле и на зеркалах, время на часах Ланса испугало его, близился полдень. Ланс не понял, отчего проснулся, но что-то его разбудило точно. Надев очки, он огляделся. Триша спала на пассажирском сидении, но детей позади не было, и дверцы открыты. Внутри Ланса похолодело, затихшие Люсия и Эврик никогда не выходили из машины сами. Он выскочил наружу, от хлопка дверью проснулась Триша. Ланс с колотящимся сердцем обошёл универсал. Он увидел детей у обочины, всего в пяти шагах от машины. И Люсия, и Эврик стояли рядом друг с другом, опустив головы.
  - Малыш Эврик, малышка Люсия! - окрикнул он. - Вы хотите в туалет? Что-то случилось? Вы сами вышли? - на всякий случай огляделся Ланс. Из машины следом за ним вышла Триша.
  - Что с ними? - протирала заспанные глаза она. Ланс подошёл к детям. Они смотрели на что-то в сухой редкой траве. Труп маленького высохшего животного, даже не разобрать какого именно, лежал недалеко от обочины. Солнце иссушило шкуру, обтянуло кости, выжгло весь прежний цвет, зверька густо занесло красной пылью: ввалившиеся глазницы, маленькие острые клыки и длинный истлевший хвост.
  - Молодой койот или дикая лисица, - остановился Ланс рядом с детьми. В погибшем звере должно быть не осталось ни капли влаги, он настолько слился с пустыней, припорошенный пылью, что Ланс бы его и в двух шагах не заметил. Ещё немного и зверь исчезнет совсем, развеется прахом по ржавой земле.
  - Они вышли посмотреть на сбитую собаку? - подошла Триша. Ланс покачал головой, хотя он думал, что Люсия и Эврик вышли посмотреть на смерть. Маленькие дети смотрят на дохлую мышь, на раздавленного жука, на зашибленного камнем голубя вовсе не для того, чтобы насладиться уродством, дети, чья жизнь только начинается, чьи помыслы о смерти и завершении жизни ещё не коснулись их пылкого ума, хотят посмотреть на смерть, как на пришельца из другого мира, отгороженного тысячами запретов и невозможностей.
  - Хватит смотреть на него. Чего вы не видели дохлых собак? - передёрнула плечами Триша. Лансу и самому стало жутко возле затихших детей и навсегда затихшего и истлевшего зверя, кем бы он ни был. Ланс взял Люсию за плечи, подобрал руку Эврика и повёл их обратно к машине. Дети не сопротивлялись, шли сами, разве что очень медленно, словно движения доставляли им неудобства. Эврик шёл поживее, глядя по сторонам, Люсия смотрела только перед собой. Ланс заметил, что один наушник выпал из её уха и в нём до сих пор гремит музыка. Он поспешил вернуть наушник обратно.
  - Ланс! - крикнула Триша. - Гляди, там! - указывала она дальше по дороге. Ланс всмотрелся и увидел метрах в двадцати съехавший с дороги универсал, который не заметил прошлой ночью. - Не вижу отсюда, может машина брошена? Или им нужна помощь? - прижала ладонь к бровям Триша.
  - Люсия, Эврик, садитесь, - начал усаживать их Ланс по местам. Они сели, но каждого пришлось подвести к его дверце и пристегнуть ремнём. Перед тем как оставить их, Ланс напоил их водой. Подошла Триша и начала настойчиво звать его к съехавшей с дороги машине. Он оставил детей в салоне, на всякий случай подняв окна.
   До съехавшей с дороги машины он прошёл быстрым шагом, но поблизости от неё осторожно замедлился. Ещё издали стало понятно, что машину бросили на обочине: одна дверь распахнута, в салоне никого не видно, в раскрытом багажнике пластиковые контейнеры и корзины. Машину густо присыпало красной пылью, так что она простояла здесь как минимум сутки, и это точно такой же старый семейный универсал, как и у них, только другой модели и немного темнее.
  - Может быть пробило колесо или они сломались? Их могли подобрать до ближайшей заправки, - заглянула Триша на пассажирское место. Ланс провёл пальцами по крыше: слишком толстый слой пыли.
  - Бросили всё, внутри много вещей, - выпрямилась Триша, и Ланс сам заглянул в салон. Он увидел брошенные солнцезащитные очки, развёрнутые карты, адаптер от телефона, смятую одежду, будто только что вываленную из сумки, вскрытые пачки чипсов. На заднем сидении пустая переноска для домашнего животного. Ланс обошёл автомобиль и заглянул в раскрытое багажное отделение. В корзинах долгохранящаяся еда, вода в бутылях, в контейнерах тоже вода, видимо, растаявший лёд. Кто бы ни ехал на этой машине, они не смогли забрать с собой всё, или же не успели.
   Ланс тревожно огляделся.
  - Что такое? - заметила Триша.
  - Ничего, поедем скорее, - зашагал он обратно. Триша поспешила за ним.
  - Думаешь, это не авария? - задавалась она по пути.
  - Нет, их остановили и задержали: полицейские или военные.
  - Ты же сказал, что мы поедем в те части пустыни, где их нет.
  - Военные там, где появляется воронка, - ещё быстрее зашагал Ланс, переживая за Люсию и Эврика. Он оглядывался, не появится ли на дороге нового патруля. Скорее всего их давно заметили на шоссе и вот-вот заберут. Дети в порядке, машину никто не побеспокоил. Ланс уселся за руль, Триша опустилась на своё место, он завёл двигатель, включил радио и тронулся по шоссе.
  "Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы, и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков". "Омертвение души, её нечувствие - вот что страшнее всего. Посему, мы должны подняться и нести проповеди тем, кто способен услышать их, и просвещать умы тех, кто способен осознать их...", - Ланс настроился на другую волну.
  "Рассматривайте ли вы наступление затишья, как последствия воздействия против нас некоего лучевого оружия? Насколько выгоден урон, нанесённый нам, нашим противникам и каковы последствия применения такого оружия для нашей обороноспособности?". "Нет, наша обороноспособность не снижается", - отвечал строгий голос. - "Армия, как механизм, где взамен выбывшей детали встаёт новая, из резерва, а на её место готовится следующая. Сплин не нанёс нам существенного вреда. Мы защищены от самого разного рода облучений, также как от химических, радиационных и бактериологических угроз. Чем бы ни было затишье, армии оно никогда не нанесёт столько урона, чтобы страна оказалась в опасности". "А как же военнослужащие в зоне воронки?". "Вы о пустыне? Нет никакой "зоны воронки", как бы её не называли. В пустыне проводятся учения с имитацией обстановки наиболее приближенной к боевой - для скорой переброски личного состава в..."
   Ланс отвлёкся, он заметил съезд на грунтовую дорогу, но проехал мимо.
  - Смотри, - указала Триша ярким зелёным ногтем. Впереди на обочине показалась ещё машина, пустая и брошенная, с открытыми дверцами и багажником. Ланс проехал мимо, оценив, сколько пыли на лобовом стекле. - И ещё! - указала Триша на автодом, остановленный со спущенными шинами у обочины. Ланс осторожно объехал его, но дальше брошенных старых машин становилось всё больше и больше, и Триша перестала обращать внимание Ланса на каждую, лишь тревожно ощупывала глазами встречные автомобили.
  - На окраине города возле свалки таких же старых машин работал один тату-салон, для которого я рисовала эскизы, - вдруг вспомнила Триша. - Ничего особенного, но у меня хорошо получалось. Любимая тема - любовь и смерть: череп, пронзённый стрелой, выползающая из него змея, бросок костей на две единицы на фоне овитого терновником сердца, хрупкая роза в костлявой руке у смерти. Смешно, я сама так и не сделала себе ни одной татуировки, хотя мои эскизы пользовались спросом. И почему я перестала рисовать?
  - Должно быть тебе захотелось больше стабильности, - поддержал её Ланс, только бы не таращиться на каждую встречную развалюху в молчании.
  - Стабильности? - переспросила Триша. - Нет, это не для меня. Я всегда ищу чего-то нового: новых впечатлений, нового опыта. После того тату-салона я работала в магазине авторской одежды, на аттракционах в аквапарке, играла в театральной массовке, даже один раз довелось несколько дней подряд изображать из себя заграничную родственницу.
  - По мне так лучше жизнь, когда ничего не происходит, - тревожно оглядывался Ланс по сторонам.
  - Продавать стройматериалы, да - так уж спокойно?
  - Да.
  - Нет, не по мне. Человек всегда должен искать лучшее, как в жизни, так и в чувствах.
  - Чувства - это ведь часть жизни, - осторожно объезжал Ланс очередную машину, оставленную прямо посреди дороги.
  - Именно! - поддержала Триша. - Человек всегда должен искать лучшего в жизни, на то она ему и дана! Если бы я не побывала там, где побывала и не видела того, чего видела, Боже, может быть сейчас и жилось бы спокойнее, но я бы так и осталась куском реликтовой окаменелости в своём захудалом городишке. Нет, Ланс, не нужен мне такой покой.
   Ланс прибавил радио.
  "Путешествия во времени невозможны, потому что они противоречат второму закону термодинамики. Вот почему путешественники во времени не посещают нас в настоящем. У человечества нет никакого будущего, мы находимся с вами в процессе завершения, движемся к финальной точке и совсем не такой, какой её себе представляли. О, нет, не будет громадных ядерных взрывов, не обрушится огненный метеорит, даже позорного вируса, выкашивающего всё и всех на своём пути не будет. Мы просто остановимся, перестанем делать то, что делали, перестанем жить. И не только мы. Где бы ещё во вселенной не расцветала жизнь, она остановится и погибнет..."
   Радио захрипело, поднялся пронзительный свист, какого Ланс ещё никогда в жизни не слышал. Он бросился крутить ручку настройки, только чтобы скорее заглушить нестерпимый звук, но тут Триша схватила его за руку.
  - Ланс, смотри!
   Дорогу вдалеке перекрыли два военных автомобиля в пустынном камуфляже. Поперёк шоссе лежали бетонные блоки, на них висели яркие знаки "СТОП". Позади первой линии блокпоста стояли грузовики и дозорная вышка.
   Ланс ударил по тормозам. Ему показалось, что в жарком мареве он видит, как шевелятся фигурки солдат. Ланс начал скорее сдавать задним ходом. Триша вцепилась в ручку возле перчаточного ящика, она не пристёгивалась. Люсия и Эврик не шелохнулись, только раскачивались, когда Ланс маневрировал кормой универсала, чтобы развернуться.
  - Они заметили нас? - испугалась Триша.
  - Наверняка! - кинул Ланс, но уже развернул машину и на всей скорости, на какую был только способен старенький универсал, умчался от блокпоста и скоро свернул на грунтовку. Поднялась красная пыль, зашуршали и затрещали мелкие камушки под покрышками, мотор прибавил оборотов, машину трясло и раскачивало. Ланс не сомневался, что и эта дорога перекрыта военными, что они держат под контролем всю округу, но, если понадобится, он свернёт в пустыню и будет гнать через неё, сколько сможет, сколько хватит воды и бензина, пока его не остановят или... Боже, Ланс поправил очки и представил, как по ним будут стрелять. Тогда всё кончено, он остановится, сдастся, он не рискнёт детьми.
   Но никто их не остановил. Машина ехала всё медленнее и медленнее, неровная грунтовая дорога под колёсами не давала набрать хорошую скорость. Ржавая пыль, похожая на хлопья содранной бурой краски, вихрилась вокруг универсала и оседала на боковых стёклах.
  - Ланс, помедленнее! - просила Триша, когда машину подбрасывало на ухабах.
  - Пристегнитесь! - рявкнул Ланс, но отпустил педаль газа и сбавил скорость, зеркало заднего вида на его дверце трепыхалось всё меньше и всё тише скрипел и вздрагивал расхлябанный корпус. Бензиновая кровь машины текла ровнее, кровь Ланса в его суженных венах текла медленнее, сердце не так бешено колотилось от страха, и всё же билось без остановки, как удары парового кузнечного молота. Он оглянулся. Люсия смотрела в закрытое окно, Эврик тоже следил за проносящимися мимо сухими коричневыми кустами, жухлой травой и красной безводной пустыней.
  - Они смотрят, - прошептал Ланс.
  - Смотрят на что? - обернулась Триша.
  - Смотрят за окно, что там интересного, - с надеждой сказал Ланс. Она всмотрелась в Люсию и Эврика по очереди, смотрела долго, неотрывно, желая увидеть то же самое, что и он: их живой интерес, хотя плохо знала их.
  - Нет, Ланс, - покачала головой Триша. - Они смотрят не за окно.
  - А куда же ещё?
  - На пыль, - повернулась она. - Они смотрят на песок на стекле, проследи за их глазами. Они смотрят, как песчинки сдувает ветер и как они сметаются в уголки окна, как останавливаются на стекле.
   Ланс отвернулся. Он вцепился в руль и смотрел на дребезжащую перед ним дорогу и ещё сильнее замедлился, чтобы пыль не обметала окна. Он не хотел, чтобы она обметала, чтобы его дети вглядывались в песчинки, что скатываются по стеклу сухим бурым потоком.
   Через сипы в радиоприёмнике пробился голос:
  "Если мы смешаем горячую и холодную воду в сосуде, горячая вода передаст тепло, а холодная вода нагреется. Замкнутая система сосуда придёт в равновесие, но в конечном итоге вся вода в сосуде станет теплее. Произойдёт не просто теплообмен, между горячим и холодным, произойдёт выравнивание температур. Также таянье льда сопровождается ростом энергообмена системы и выравниванием её температуры. При переходе от неравновесного состояния к равновесному, энтропия всегда возрастает. Если равновесие в системе не успевает устанавливаться, то процесс оказывается необратимым. Перенос тепла от нагретого тела к холодному - пример необратимого процесса..."
  - Необратимого, - повторил про себя Ланс и остановился.
  - Что такое? Почему ты остановился?
   Ланс тяжело дышал, сжимал руль, и капелька пота из-под его светлых волос текла по багряно-сизому выбритому виску. Двигатель вхолостую накручивал обороты.
  "Каждое ваше действие генерирует тепло, которое рассеивается во вселенную. И всё это на молекулярном уровне усиливает энтропию, то есть приближает гибель жизни во вселенной. Но час этой окончательной температурной гибели лежит далеко за границами существования человечества, даже далеко за границами существования звёзд и планет..."
  - Дурацкая передача, - потянулась к радио Триша.
  - Нет, подожди! - твёрдо перехватил руку он. - Я хочу дослушать.
  "Энтропия замкнутой системы стремится к максимуму, соответствующему равновесному состоянию. Наша вселенная - это идеальная замкнутая система, ведь за её границами ничего нет, она включает в себя все галактики, все звёзды и все планеты. Большой взрыв подарил нам энтропию - постоянное движение в свободном безвоздушном пространстве. Но что, если этого максимума, стремления к равновесию, мы достигаем прямо сейчас? Не может быть так. Если бы это было так, то мы бы уже умерли. Температурная смерть вселенной, абсолютный ноль - это космос без планет и без звёзд, когда вся, абсолютно вся энергия во вселенной, все термодинамические процессы внутри звёзд и планет завершатся, равновесное состояние вселенной - это вселенная без жизни. Пока энтропия во вселенной растёт, мы живы. Но пока она растёт, мы всё ближе к смерти, и чем больше мы её увеличиваем, чем больше двигаемся, действуем, не важно, чем занимаемся, просто дышим, мы увеличиваем энтропию, мы приближаем смерть всего живого. Быть может недавно мы достигли того уровня развития энтропии, когда переходится грань и ничего уже не будет, как прежде; ту грань, когда температура внутри сосуда, называемого нашей вселенной, остыла сильнее, чем привыкли наши жизненные потоки, всего на малую долю, и это изменило всё. Корни нашей жизни наткнулись на бесчувственный космический холод..."
   Триша метнулась рукой к приёмнику и сбила настройку. Радио захрипело, Ланс ей не мешал, только молча смотрел на радио.
  - Ты же не веришь этой полной белиберде, - с неожиданной злостью сказала Триша. Ланс поднял рассеянный взгляд, она говорила. - Из всего бреда, из всех сказок о затишье ты поверил именно в эту, и всё потому, что увлекаешься физикой. Но ты строитель, Ланс. Я знаю, как обманывают жулики простаков, они всегда подыщут тему, которая зацепит именно тебя. Никакая жизнь во вселенной не умирает, никакая черта не пройдена, никакая энтропия нас не убьёт.
  - Она не убивает, она и есть сама жизнь, - возразил Ланс. - И в жизни наступает черта, когда ты не можешь того, что раньше, когда поздно поворачивать назад и быть прежним, когда ты слабеешь и в тебе самом становится меньше страсти и воли, как бы ты того не боялся.
  - Чушь! - засмеялась Триша. - Ты, в этой пустыне, на раздолбанной колымаге, внутрь которой пробиваются бензиновые выхлопы, совсем умом тронулся! Тебе сорок два года, тебе не поздно ничего менять, ты не стар! И ты затёрся в пустыню, на своём семейном гробу, с двумя детьми, потому что наслушался радио? Посмотри на себя, ты мелкая мошка в ржавой консервной банке посреди кактусов и песка: где ты, а где вселенная?!
   Ланс вспомнил покрытого пылью высохшего у дороги зверя.
  - Где я... - повторил Ланс, и почувствовал, что горло сдавливает. - Я верю, что и больному и доживающему есть послабление, и что ему становится лучше, и что лихорадка хоть ненадолго спадает, и мы переживаем лишь её первые, обрушившиеся на нас симптомы. Что для человека минута отдыха от жаркого бреда, то для вселенной - века и века. Я лишь хочу дожить свою жизнь вместе с детьми, чтобы им стало легче, потому что они, их жизни - это продолжение моё, это и есть моя вселенная.
  - Очнись, - затрясла головой Триша. - Если даже всё так, как ты говоришь, если даже всё это не бред, тогда тебе не нужно ехать к воронке. Воронки исчезнут - ты сам говорил, значит миру полегчает от первых симптомов, и ты спокойно доживёшь свои века и века вместе с детьми.
  - Может быть, - крепче вжался спиной Ланс в водительское место. - Но, если ухудшение наступало неотвратимо медленно и сейчас нам больнее всего, то с чего первый приступ должен пройти очень быстро? Люсия и Эврик могут не дождаться минуты, когда жизни во вселенной полегчает.
  - Не понимаю тебя: солнце светит, как раньше, даже ещё жарче, чем прежде, наша планета вовсе не остыла, так почему? - оглядывалась на пылевые султанчики за окном Триша.
  - Значит есть во вселенной то, что и называется самой жизнью, и это не только лишь термодинамика, - выпрямил напряжённые руки Ланс на руле.
  - С тем же успехом мы могли бы поболтать о пришельцах, - фыркнула Триша и мотнула головой, так что все пластиковые колечки и сердечки на ней всколыхнулись. Сквозь радиопомехи пробился голос метеоролога.
  "Фронт пониженного атмосферного давления быстро смещается на юг. Возможны сильнейшие бури, не наблюдавшиеся вот уже..." - голос утонул в радиопомехах, какие Ланс слышал перед блокпостом. Он открыл дверь и вышел наружу. Триша выбралась из машины за ним. Всё небо над головой бурлило и стягивалось, как розовато-серый кисель. Далеко на юге росло чернейшее облако.
  - Так ты поедешь? - неуверенно спросила Триша. Тёмные пружинки её волос раздул неожиданно сильный и прохладный для пустыни ветер. Ланс опустил взгляд под очками, закивал и вернулся за руль. Триша с опаской поёжилась, посмотрела на небо, но всё-таки села на место.
   Универсал, медленно разгоняясь, поехал на юг, и скоро объездная грунтовка вывела их назад на шоссе.
   Триша выбрасывала в окно вещи: блокноты, украшения, косметику, искристые обшитые блёстками платки, яркие ручки с детскими резиновыми напальчниками, маленькие старые открытки-сердца, конфеты и шоколад - всё, что лежало в её объёмистой сумке выкидывалось на дорогу, по пути к сгущающейся буре. По следам из вещей их можно было отыскать, как по хлебным крошкам в сказке о Гензель и Грете. Она выбросила всё из сумки и саму сумку выбросила в окно, оставила только телефон в лохматом чехле и попыталась отправить последнее сообщение. Грустная ухмылка коснулась её полных губ, она вышвырнула и телефон из быстро идущей машины.
   Ланс смотрел на закручивающиеся чёрные облака - настоящие тучи! И прибавлял скорость.
  - Хотите, я вам погадаю? - показала Триша колоду таро. - Я никогда не ошибаюсь, у меня верная рука и лёгкая, - начала она перетасовывать карты, глаза её не сходили с темнеющего впереди горизонта. - Разлажу гадание на вашу семью, на всех вас, чем не самое время?
   Ланс молчал, он думал, может это всё не случайно? Может это не могло случиться естественно и мы не дошли до черты, не добрались до порога, когда сама жизнь изменится? Может быть кто-то во вселенной нашёл способ воспротивиться ей, остановить энтропию или замедлить, и последствия этого мы ощутили здесь, на Земле, может кто-то совершил путешествие в прошлое или в будущее, сломал само мироустройство, и из-за этого Люсия и Эврик пострадали, из-за этого все люди, всё живое во вселенной затихнет. Или переживёт, как всегда переживало, им полегчает. Нет, процесс естественный и страшнее всего было думать, что затишье необратимо, что оно едва началось. Но должно быть окно, должен быть ещё шанс на будущее!
  "Усталость и сон разгонит жевательная резинка со вкусом лимона и лайма! Бодрящий эффект и упоительно долгий вкус тропических фруктов..." - крякнуло радио и снова утонуло в помехах. Оно издавало отвратительный визг и скрип, какого Ланс раньше не слышал. И чем ближе они подъезжали к чёрному облаку, тем отчаяние хрипел приёмник.
  - Очень странно, я ничего не вижу, - перекладывала Триша карты на перчаточном ящике. - Всё так мутно, не предрешено, - оглянулась она сначала на Ланса, потом на детей.
  - Как близко? - спросил её Ланс.
  - Что, как близко?
  - Как близко подвезти тебя к воронке?
   Триша задумчиво собрала карты и под отчаянные скрипы радио выставила руку с колодой за окно и рассыпала карты по ветру - все, до единой.
  - Выключи это паршивое радио, Ланс.
  - Нет, по его звуку я понимаю, насколько близко воронка, - впал Ланс в азарт от преследования торнадо.
  - Разве ты не видишь её? Ты её не пропустишь, - указала Триша за лобовое стекло. Ланс понял, что ведёт себя по-дурацки и выключил радио. Салон накрыла необычная, давящая на слух тишина. В голове так звенело, будто ещё что-то рядом поскрипывает и пищит.
  - По-настоящему я любила всего однажды. Знаешь, Ланс, всего однажды, - смотрела Триша перед собой и слёзы заволокли её карие глаза. - Кого оставила сама, кого отпустила. Он не любил, но его любила я, и он был мне благодарен, что не сделал меня счастливой. Я бы хотела умереть с ним, держась за руки, чтобы и у нас были дети. Боже, Ланс, как я жалею, что у меня нет детей, что я не оставлю после себя никого, что я не оставлю после себя ничего, что я всё прожила, как прожила, что спустила свою жизнь на ничто, что вышвырнула её в пустоту!
  - Всё в порядке, Триша. Всё в порядке, - повторял Ланс, не зная, что ещё говорить. Она вытерла слёзы, шумно шмыгнула носом.
  - Я... просто чертовски тебе завидую, несмотря ни на что. Это ты прожил жизнь, а не я, я лишь представлялась, - оглянулась она на затихших Люсию и Эврика. - Нет, воронка не делает легче, мне только хуже. Она не убивает во мне никакие чувства и воспоминания.
  - Может, воронка ещё не сформировалась, может мы ещё недостаточно близко.
  - Ланс, мне кажется Люсии больно.
  - Что? - оглянулся он. Лицо дочери напряглось, она стиснула зубы, взгляд замер в молчаливом страдании.
  - Её телефон! - указала Триша. Включенный на полню громкость телефон, наушники которого Люсия никогда не вынимала, страшно визжал и пищал, и скрипел, как и радио. Вот откуда Ланс слышал писк.
  - Я сниму! - отстегнула Триша ремень и рванулась на задние сидения.
  - Снимите? - встревожился Ланс. Люсия никогда не расставалась со своим телефоном, но Триша выдернула наушники и отбросила телефон на сидение между Люсией и Эвриком.
  - Как Эврик? - Ланс не видел его за спинкой сидения. Триша переползла на его сторону.
  - Он в порядке, он на меня смотрит, он не спит.
  - Дышит ровно?
  - Да, и Люсии, кажется, лучше, - успокоила его Триша.
  - Ей лучше, - повторил про себя Ланс. - Я плохой отец, я ничего не замечаю, всё пропускаю мимо ушей. Когда мы с первой женой развелись, когда Люсии было плохо, когда она замолчала, я говорил себе, что это пройдёт. И прошло. Но не всё. Что-то осталось, что-то застряло, что-то не рассосалось: я плохой отец, мы не поговорили об этом. Мы не разговаривали об этом никогда, я думал, что она... боже, что она всё поймёт, когда вырастет, а я помогу ей вырасти, я просто должен помочь ей вырасти и беспокоиться больше о Эврике. На самом деле я не беспокоился больше ни о ком, кроме себя, я хотел лишь, чтобы всё вокруг нас успокоилось, устоялось, чтобы не было больше кошмаров и ругани, ссор, чтобы мы жили, как самая обычная нормальная семья, чтобы у нас было всё, чтобы мы ни в чём не нуждались, чтобы на нас не показывали пальцем, чтобы всё, как у других. Я загнал в свою мечту о покое нас всех, всю семью, и погубил: и Люсию, и Эврика, и себя. И даже, может быть, зря дважды женился. Очень может быть зря!
  - Ты должен был жить ради детей, - подсказала Триша.
  - Я и так жил ради них.
  - Да, но не так, как правильно.
  - Не так, - кивнул Ланс. - Не так, как правильно.
  - Ланс, не правильно ехать к ней, - выпрямилась на сидении Триша, как на электрическом стуле. - Мы уже близко, но она не поможет ни мне, ни тебе.
  - Не мне нужна помощь.
  - Нет тебе! Твои дети здесь из-за тебя, ты их убиваешь! Остановись, Ланс! Это должен быть их выбор, ты сделал выбор за них!
  - Они не могут сделать выбор! - рявкнул Ланс. - Их жизнь остановилась, но я их верну, верну им чувства, я разбужу их, тогда они и сделают выбор, даже если придётся прорваться через воронку!
  - Ты и раньше не давал им выбирать! - заорала Триша, таращась в лобовое стекло. Дверь позади хлопнула. Ланс оглянулся. Люсии не было. Эврик смотрел на приоткрытую дверь, рядом валялся визжащий на все лады телефон.
  - Господи! - ударил Ланс по тормозам. Машина сильно нырнула вперёд, Тришу бросило головой об перчаточный ящик, под капотом что-то треснуло, и универсал не остановился, его потащило на сниженной скорости дальше. - Остановись же ты! - бил по тормозам Ланс. Старый универсал сопротивлялся, словно его тянуло к воронке, его протащило ещё сотни метров, пока наконец тормоза не сработали. Триша со стоном держалась за лицо. Ланс отстегнул ремень и выскочил наружу.
   Люсия лежала на дороге лицом вниз, подвернув под себя руку.
  - Господи, малышка! Подожди, я иду! - побежал Ланс. Триша выскочила за ним, её лицо заливала кровь из рассаженного лба.
  - Потерпи малышка, я иду к тебе, иду! - запыхался Ланс. Он далеко отъехал от неё и теперь бежал под набирающим силу ветром.
  - Ланс! Ланс, подожди меня! Это я виновата, прости! Телефон, из-за него! - что-то глухо кричала Триша, зажимая лицо рукой и догоняя Ланса. Ланс хрипел, он не привык столько бегать, мокрая от пота рубашка прилипла к лопаткам и к поросшей светлыми волосами груди. Он еле дышал, в боку остро кололо, он еле бежал, пот катился с бровей на лицо. До Люсии оставалось ещё шагов триста, как вдруг она упёрлась руками в асфальт. Ланс оторопел, замедлился, почти встал. Люсия приподнялась, он увидел её лицо в ссадинах, она упёрлась коленями в нагретый асфальт, встала на четвереньки, опёрлась одной рукой об колено и попыталась выпрямиться.
  - Давай, малышка, вставай... - прошептал Ланс ошелушенными губами, - вставай, вот так, ещё немного, сама!
   Люсия медленно выпрямилась и, покачиваясь на ногах, как пшеничный колос под ветром, посмотрела на небо, заволочённое чёрными тучами, и медленно перевела взгляд на отца. В глазах её, казалось, не было ничего, и в то же время появилось нечто живое, чего он не видел многие месяцы.
  - Иди ко мне, малышка, - сам пошёл Ланс, держась за бок. Триша догнала его. Люсия сделала шаг им навстречу. - Да, иди ко мне, Люсия, дочка! - чуть ли не плача от радости, прихрамывал Ланс. Люсия ступила, и медленно, будто пробуя прочность асфальта, сделала шаг. Она ускорилась, шаги её стали быстрее. Она двигала руками, машинально и быстро шагала, не спуская глаз с отца. Локти её вздымались всё выше и выше, ноги в светлых кроссовках пружинисто вжимались в асфальт.
  - Она побежит, Ланс, - охнула Триша. - Она побежит!
  - Побежит... - эхом откликнулся Ланс, и сам, припадая на ноющий бок, побежал по дороге. Дочь с каждым шагом двигалась чаще, скорее, локти её острее и резче вздымались. Вперив в отца наполненный смыслом взгляд, она побежала. Высоко задирая руки и ноги, как на спринтерской гонке, как на неоконченном соревновании на стадионе она побежала навстречу Лансу.
  - Да, Люсия! Беги! Беги, малышка, не останавливайся! - во всю грудь заорал Ланс. - Девочка моя, двигайся, не останавливайся, беги ко мне со всех сил! Беги ко мне! - распростёр он объятья, сам еле как хромая. Сзади на всхлипе счастливо засмеялась Триша. Люсия бежала, отдавая всю себя движению, её ладони ребром вздымались перед сосредоточенным к одной цели взглядом, сильные ноги впечатывались в асфальт, но лишь на мгновение, чтоб оторваться, чтоб как полёт белой птицы пронести её лёгкое тело вперёд. Светлые волосы колыхались у неё на затылке, одежда сбилась и обтянула тело. Ланс не сводил с неё глаз, ничего восхитительнее, ничего ярче и счастливее бегущей к нему Люсии он в жизни не видел. Он видел жизнь.
   Люсия споткнулась, руки расправились, она задрала голову на бегу и рухнула на асфальт боком.
  - Люсия! - в ужасе закричал Ланс и бросился к ней. Оставалось немного, он пробежал до дочери пару десятков шагов. Люсия уставилась взглядом в чёрные бурлящие тучи. Светлые волосы разметались по тёмной реке асфальта. - Люсия, малышка моя, что с тобой?! - упал на колени Ланс и подхватил её на руки. Она не шевелилась.
  - Тепловой удар? Нет, сердечный приступ! - опустилась рядом Триша. - Дай мне! Я умею делать массаж сердца!
  - Люсия, очнись!
  - Дай мне, Ланс! Быстрее, ну же!
   Ланс опустил её на асфальт. Триша нагнулась над ней и начала ритмично вдавливать сцепленные ладони в её грудную клетку.
  - Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать... - считала она, прерывалась и делала два глубоких вдоха в рот Люсии.
  - Малышка моя, малышка... - кривящимися губами повторял Ланс. На лице Люсии размазалась кровь со лба Триши. Светлые глаза её не сходили с туч, в них угасала жизнь.
  - Ну, бейся! Работай! Бейся! - кричала Триша и снова начинала давить сцепленными руками на грудь. - Десять... тринадцать, четырнадцать, пятнад... - прерывалась она и делала искусственное дыхание Люсии.
   Через полчаса она остановилась. Испачканные в засохшей крови руки отошли от измазанной белой футболки Люсии. Ланс, скуля как перееханный пёс, подполз к дочери и положил её светлую голову к себе на колени. Он гладил её лицо и волосы, не помня себя обещал ей что-то, просил прощенья, просил вернуться, просил снова жить. Триша закрыла руками лицо и беззвучно тряслась.
   Над головой пророкотал гром. В небе сверкнули необычные тёмно-фиолетовые, почти чёрные молнии. Поднялся ветер, мельчайшие песчинки дорожной пыли волнами покатились по асфальту, обдавая и Ланса, и Тришу, и умершую Люсию. Песчинки зацеплялись за очки Ланса и сбивались в уголках его оправы дугой. Пыль покрывала теперь и лицо, и волосы дочери. Очередной порыв горячего как из духовки ветра накрыл их ржавыми вихрями.
  - Я не поеду, Ланс, - ослабелым голосом сказала Триша. - Дальше ты без меня, я боюсь.
   Ланс ничего не сказал, он прижимал к себе мёртвую дочь.
  - Я хочу жить, Ланс, - вымучено созналась Триша. - Я очень хочу жить, прости меня, я не могу.
   Ланс тяжело встал с Люсией на руках и пошёл к машине.
  - Прости меня, Ланс! - услышал он ещё раз в спину. В душе его не было ничего. Пустота. Он не чувствовал ничего, все чувства затихли намертво. Воронка разверзлась ни снаружи в пустыне, воронка разверзлась внутри, она пожрала и горе, и злобу, отчаянье - ничего, темнейшая чернота высосала из него жизнь, пока он нёс на руках Люсию. Ноги повиновались рефлексам, гудела спина, устали руки, болел бок. Тело живо, но умерли чувства, желания, умер сам смысл жить. Он дышал, он потел, он шаркал ногами к машине, колючий ветер обдувал песком и мелкой пылью его липкую кожу, вес тела напрягал суставы и кости. Он вернулся, как автомат открыл заднюю дверцу, выбросил канистры с бензином и воду и положил Люсию в багажное отделение.
  "Надо накрыть её", - мелькнуло в мозгу. И он очнулся, он вспомнил, что перед ним мёртвая дочь, он будто снова увидел её лицо, её руки, её живой образ, в памяти пронеслись разрозненные секунды из её детства, от бега на стадионе, до младенчества, от лучшего дня рождения, до падения с лестницы в возрасте шести лет. Память прыгала и ни на чём не могла остановиться. Всё это была она, каждый миг, каждое чувство. Память запоминает чувства, ими человек и живёт. Воспоминания становились всё дольше и глубже. Вот он вспомнил её поступление в школу, как встречал её после школы, их первый скандал. Вот он вспомнил их поход на футбол и в театр, когда выбирала она. Он вспомнил солёный вкус попкорна, когда он вместе с детьми, вместе с Люсией сидел в кинотеатре. Вот он вспомнил её поцелуй и шёпот в отцовское ухо: "Папочка, я тебя люблю! Живи ещё очень долго!".
   Ланс вывалил из полипропиленового мешка консервные банки и коробки с сухими припасами и накрыл им Люсию. Накрыл с головой, чтобы не видеть лица. Память стала чуть глуше, всплывали только отзвуки, долгие затяжные мгновения, когда он видел её то в детском платье в его объятиях, то сторонящуюся его в спортивном костюме среди подруг, то не отвечающую на его вопросы, когда он орал, а она затыкала уши наушниками и включала на всю мощь телефон.
   Ланс вернулся на водительское место. Ему страшно было смотреть на Эврика, но он почти сразу оглянулся на сына. Эврик сипел. Пусто глядя перед собой, он с трудом втягивал воздух и с натужным сипением выдыхал. Ланс вышел, чтобы помочь ему с ингаляцией, и лишь в ту секунду его рассудка коснулось, что тело его сестры лежит всего в пяди от Эврика, за спинкой задних сидений универсала.
  - Малыш, посмотри на меня.
   Эврик не повернулся, тогда Ланс сам повернул его за подбородок к себе.
  - Смотри только на меня, хорошо? - попросил он. В пустых глазах затихшего сына не было ни страха, ни отказа и ни согласия - ничего. Раскраски и фломастеры давно рассыпались по салону. Ланс подобрал телефон Люсии, посмотрел на гладкую светящуюся поверхность. Взгляд сам собой прочитал название группы. Он зажал выключатель, телефон померк и погас.
   Ланс закрыл дверцу Эврика. В поднявшейся за машиной пыли он не видел ни обратной дороги, ни Триши. Перед машиной набирала силу и всё чаще пересвечивалась чёрно-фиолетовыми молниями буря. Потоки ветра, красновато-коричневые волны песка и пыли втягивались в неё, обметали машину и стелились по асфальту. Пыль срывало с просторного капота и крыши универсала. Ланс сел на место, завёл двигатель и тронулся в путь, навстречу буре, навстречу торнадо, пульсирующей разрядами чёрной воронке. На заднем сидении его живой сын, его затихший в бесчувствии ребёнок. В багажном отделении его мёртвая дочь, затихшая в бесчувствии навсегда.
   Буря собиралась в огромный торнадо, чёрное облако дымным конусом потянулось навстречу земле, и земля потянулась навстречу исполинской блистающей молниями воронке. Ланс включил радио, хотя оно и не нужно, он и сам видел клубящийся непроницаемый занавес вихря. Дикий свист и раздирающий уши шум радиопомех заполонили салон набирающего ход универсала.
  "Это конец, на планете с разумной жизнью рано или поздно это должно было появиться. Это противовес всему: нашей успешности, нашему стремлению..." - прорывалось сквозь помехи. Ланс поправил очки, неловко протёр их большим пальцем.
  "Беговые дорожки и спортивный инвентарь марки Суперстандарт - лицензированы и..." - сбивались и хрипели радиоволны. Пыль и мелкий мусор поднимались и летели быстрее машины, универсал будто сам прибавлял ход. Мимо проносились тёмные силуэты громоздких автомобилей. Сквозь муть красной песчаной завесы он разглядел школьные автобусы, военные джипы и броневики, хаотично оставленные на дороге. Нигде он не видел людей, только брошенные машины. Ланс бессмысленно пристегнул ремень. Универсал вздрагивал и дребезжал, переезжая по раскиданному на шоссе хламу. Обрывки бумаги и целлофановые пакеты вздымало ветром и уносило следом за пылью.
  "...и сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу..." - хрипел приёмник. Ланс обернулся. Эврик не смотрел на него, не смотрел на окно, не оглядывался, он смотрел на фломастеры, бессмысленно катающиеся по сидению.
  "...нельзя создать такой двигатель, чтобы не затрачивать на энергию работы тепла. Не затрачивая тепла, работу можно получить лишь за счёт уменьшения энергии системы. Вечный двигатель второго рода отбирал бы тепло из окружающей среды, например...", - пробилось в помехах. Ланс въехал в город - обычный, неказистый городок на пустынной дороге. Низенькие дома едва виднелись сквозь песчаную бурю. Громко хлопали открытые ставни, гнулись под сильным ветром дорожные знаки, кусты и деревья, бешено раскачивались на проводах выключенные светофоры. Ланс видел, как сорвало и потащило навес с одного из кафе, расшвыряло по тротуару пластиковые столы и стулья. Он ехал сквозь город, заполненный жёлтыми автобусами и армейскими внедорожниками, но никого не видел.
  "Для них настоящее мучение находиться среди того, что мы называем жизнью...", - прорвался искажённый радиопомехами голос. - "Находясь в процессе, который мы называем Жизнь, они будто путешествуют через ад. Для них лучше не шевелиться, ничего не предпринимать и тем самым, если не остановить вселенную, не остановить мир вокруг себя и в себе, то хотя бы соответствовать её замедлению. Воронки породили сами люди, это наша излишняя энергия, выплеснутая нами, нашей цивилизацией, требующей движения, действий, результата. Эта энергия необходима для нашей жизни, но она не соответствует...", - и снова шум. Один шум по каналам, и Ланс никогда не узнает, что это была за волна и что за передача. Он ехал сквозь вымерший перед чёрным торнадо город, где не было ни одного жителя и всё пришло в равновесие, кроме песка, пыли и мусора, сметаемого с дорог и тротуаров и рвущегося серо-бурым потоком к югу вдоль по главной улице. На город наползал ураган, мощнее и больше любого, какой видел Ланс, какой он мог только представить.
   Он развернул схему города, сверялся с ней, искал заранее выбранные им укрытия, но ничего не видел в буре песка и на десять шагов. Незнакомые дома и улицы выплывали будто из красной метели.
  - Где же спуск? - бормотал Ланс, обшаривая глазами отмеченные на схеме школу и ратушу, подвалы, больницу и полицейский участок. Дороги преграждали армейские грузовики. Он много раз останавливался, разворачивался, но ничего не находил в чужом, погрузившимся во мглу бури городе.
  - Это не тот город, - пробормотал Ланс и свернул карту. В вихрях песчаного шторма он проехал через короткий тоннель под железной дорогой и сам не заметил, как выехал на шоссе прочь из города. По обочинам шоссейной дороги стремительно неслись перекати-поле, сорвало и унесло навстречу исполинской стене шторма рекламный щит. Перед лобовым стеклом бешено крутился песок и мелкие клочки мусора. Ланс включил фары, чтобы хоть что-нибудь видеть.
  "Мир не останавливается, друзья, мир достигает равновесия прямо здесь и сейчас. Мы думали, что Земля - замкнутая система, однако мы связаны с космосом намного больше, чем сами того предполагали. И мы не вечны, нет, совсем не вечны. Ничто не вечно, и каждая песчинка, сдвинутая со своего места, сдвигается не напрасно, а приближает вселенную к равновесию. Берегите свою жизнь, потому что однажды стремление к равновесию закончится, и пока равновесие не достигнуто - оно существует для нас, вместе с нами...", - вдруг радио стихло, машина заглохла, фары погасли: вырубилась вся электроника и напрасно Ланс пробовал завести универсал снова.
  - Заводись же, прошу! - налегал он на замок зажигания. Ключи впустую звенели, замок щёлкал, машина не заводилась. Ланс обернулся, Эврик смотрел перед собой, будто спал с открытыми глазами. Ланс выпрямился перед рулём и увидел, как песок расступается перед ним, всасывается диким ветром вдоль по дороге. Он увидел, как могучий торнадо надвигается на него, под огромной чёрной воронкой вьётся клубами дымовой шлейф, вырываются и исчезают в диком вращении придорожные столбы электролиний. Внутри ревущей, как озлобленный зверь чёрной воронки полыхало фиолетовое зарево и вспышки болезненно-жёлтого света.
   Ланс выскочил из машины. Тут же на него налетел с ног сшибающий и утягивающий к воронке ветер. Очки сорвало с лица. Ланс прикрылся рукой, отпер дверцу и вытащил Эврика на руки.
  - Не бойся, малыш, я с тобой! - шептал на ухо он. Руки Эврика болтались, как не у живого, он не держался. Борясь с ветром, Ланс с трудом брёл по дороге, подальше от чёрной воронки. Огромный торнадо накатывался на него. Мимо со свистом проносились металлические щитки и куски вырванного отбойника. - Держись, малыш, мы найдём укрытие, - шептал Ланс, прижимая Эврика к себе. Каждый шаг давался труднее другого, он шёл против ветра, боролся с непрерывным могучим порывом, чувствуя, что слабеет. Фиолетовые молнии ударили рядом, рассыпались розоватыми искрами, закачались столбы, порвались натянутые провода, страшный гул и рёв ветра раздирали слух и захватывали дыхание. Ланс нагибался, шёл против бешенного потока, рассекал собой дикий воздух и пыль. Из кармана его вырвало карту, она с хлопком улетела за плечо в чернейшую бурю.
  - Держись за меня, Эврик, держись за меня, малыш! - просил Ланс. Но Эврик не держался, его маленькое лёгкое тело обмякло, обвисло на руках Ланса, казалось, он теряет его, и Эврик ускользает, просачивается сквозь его объятия. Над головой пронеслось что-то тяжёлое, Ланс понял, что больше не может идти. Он ошибся, чёрный торнадо - это не спасение, гибель! Он вцепился в Эврика сильнее, стиснул покрытые песком зубы, все усилия вложил в следующий шаг, чувствуя, как трещит и рвётся на нём одежда. Впереди, сквозь воющий и низко ревущий ветер он увидел разверзнутый зев. Он вернулся к короткому выгнутому аркой тоннелю под железной дорогой. Перед ним сорвало и унесло рекламный щит с яркой надписью: "Движение - это жизнь!".
   Ланс напрягся и с Эвриком на руках едва добрался до входа в тоннель. В секущем глаза песке он заметил у бетонной стены выгнутую трубу. Ланс прижался к ней, как к спасительнице, вцепился в неё, но руки скользили по ободранной краске, его сдувало назад на шоссе, его засасывало в безумную, мчащуюся на него воронку. Эврик выскальзывал из объятий, и Ланс крепко прижал его к груди другой рукой.
  - Эврик, держись же! Держись, прошу, Господи! - сотрясаясь от страха и слёз, Ланс расстегнул и вытащил ремень и начал приматывать им себя и сына к трубе. - Господи, если ты только есть, если всё это дело рук твоих, спаси его, защити моего ребёнка, прошу тебя, защити только его, меня можешь оставить, прошу тебя! Возьми с меня всё, что я заслужил, стократно взыщи за грехи, только пощади его, оставь ему жизнь, Господи!
   Ланс прижал затихшего Эврика к себе. Рёв и гул в коротком продуваемом ветром тоннеле оглушили его, воронка приблизилась к городу, грохотало, трещало, срывало кровлю, проносились обломки пластика, мусорные баки и навесы. Прижимая голову Эврика к груди, Ланс с трудом открыл глаза. Он увидел воронку. Размётывая рыжие клубы песка, возвышаясь, как могучее древо, подпирающее ветвями чёрное материнское облако, воронка, вращаясь, ползла по дороге и мириады вещей и обломков втягивались в неё. Старый универсал покатилась навстречу торнадо, поехал всё быстрей и быстрее, без включённого двигателя и тормозов приподнялся и взлетел, закрутился в огромном вихре и мигом исчез в его чёрной утробе. Воронка двигалась быстро и через секунду-другую грозила накрыть тоннель. Молнии ударили по отчаянно дрожащим металлическим поручням.
  - Я с тобой, малыш, я держу, я крепко держу, она не отнимет тебя, никто тебя не отнимет, Эврик, ничто! - прижал безвольного Эврика к себе Ланс. Он не слышал, как Эврик дышит, не слышал сипит он, задыхается или нет, захватило ли его дыхание от песка и сумасшедшего ветра.
   По тоннелю ударила молния, розовые искры посыпались с выгнутого свода, Эврик приподнял руки и прижался к отцу, и воронка накрыла их.
  
  ЭКВИЛИБР
  Руслан Дружинин
  19.01.2023 / 13.03
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"