Короткое лето проходит быстро. Не успеют стаять снега, расцвести травы и деревья, как опять приходят холода. За это время нужно успеть многое, иначе предстоящая зима может стать последней. И потому, стоит земле застенчиво оголиться, мужчины берутся за соху, а дней через семь-десять уходят в море.
Предстоящий поход для остроносой ладьи под полосатым парусом должен был стать уже шестнадцатым. За всё это время им посчастливилось ни разу не встретить на своём пути хищных гарраков. И кто только говорит, будто море большое! Знать, он не видел ничего, кроме своей пивной кружки! Может, оно и большое, да только встретишь в нём корабль с драконьей головой на носу - берегись! От гарраков ещё никто не уходил. Молись тогда Тучегонителю и Подземному Владыке, чтобы твоя смерть была лёгкой. Бывалые воины предпочитали утонуть (вот уж счастье-то!), нежели попасть в плен к гарракам. Гребная скамья на разбойничьем корабле считалась хуже позорной смерти. Но пока, хвала богам, такая участь остроносую ладью миновала.
На ней готовились к отплытию. Дюжие парни таскали с берега на борт тюки с товарами и укладывали их в каюте. Другие проверяли мечи и боевые ножи. Боги, конечно, милостивы, то гарракам и Тучегонитель не указ. Потому лучше заранее приготовиться к возможной опасности и встретить её как положено воину, чем пасть без борьбы. За их упражнениями наблюдали двое. Молодой мужчина, по виду торговец, обнимал девушку. Девушка держала его за руку и силилась сделать вид, будто смахивает с ресниц ненароком попавшую пылинку, а не набежавшие слёзы. Мужчина хмурил брови и время от времени закусывал губу. Его определённо что-то сильно тревожило, но и он старался не подавать виду. А поодаль от всех в тени кустов стоял воин в пурпурном плаще и богатой перевязи. Его лицо выражало странное соседство любви и ненависти. Пару раз у него вырывались едва различимые проклятья, но дальше этого дело не шло.
- Ну вот, скоро тебе уезжать, - вздохнула девушка, когда куча тюков иссякла. - Я никогда раньше не ждала с таким нетерпением зимы, как теперь.
- Лето короткое. Пролетит, инее заметишь. Не грусти, Ньёрун.
- Как же мне не грустить, Хейдрек? На два месяца расстаёмся, не на два дня.
- Н а два месяца, не на два года, - улыбнулся Хейдрек. - Твой отец дал согласие на свадьбу, и теперь всё остальное неважно. Вот вернусь осенью с подарками, уберём хлеба и поженимся. Самое лучшее кольцо тебе привезу, с прозрачным, как лёд, камнем. Ни у кого такого не будет, только у тебя.
- Не надо мне никаких колец...
Ньёрун всё-таки расплакалась, не удержалась. Хейдрек притянул к своей груди её голову и ласково потрепал по волосам.
- Ты что? Я же для тебя стараюсь, а ты слёзы лить. Улыбнись, Лебяжьебелая! По мне, раз ты хмуришься, то и солнце не светит.
Все давно заняли свои места в ладье. На берегу оставались только торговец с девушкой и воин, а солнце начинало уже клониться к западу. При ярком свете, таком, какой заливал с небес берег фьорда, нередко бывают странные, порой даже тревожные видения. И причины-то им не сыщешь, а порой и вовсе такого быть не может, но, поди-ка, настолько эти миражи полнокровны, что не верить им попросту нельзя. Стоят они, как живые, двигаются, разговаривают. И когда кто-то рассказывает о таком своём видении другим людям, то многие начинают считать его особо угодившим вещим богам. А уж если оно ещё и сбудется, то все единогласно признают его разговаривающим с богами. Такие люди особенные. К ним особое отношение, но и особые требования. У них просят рассудить спорящих, прекратить тяжбу, отвести беду. К ним обращаются, когда муж, брат, сын долго не возвращаются из похода или просто тяжко на душе. И было такое видение Ньёрун. Вдруг померк яркий солнечнее свет, набежали на небо свинцово-серые тучи. Зеленеющий берег фьорда растворился в пенистых волнах, а впереди возник корабль. Разинув хищную драконью пасть, он шёл прямо на остроносую ладью под полосатым парусом. На ладье суетились и бегали люди, кто0-то отдавал приказы, которые никто не слушал. Каждый прекрасно понимал, что это его конец, неважно, примет ли он смерть в холодных волнах, опустится на дно и навечно ляжет там, опутанный водорослями, или останется жив, угодит на гребцовую скамью. Тогда его удел ещё ужаснее. Мучительная смерть от непосильной работы и бичей надсмотрщика будет подкрадываться долго, но никого не отпустит из своих цепких объятий. Тут и всемогущие боги не спасут, ещё никому не удавалось уйти с гарракского корабля не то что целым, куда уж там! - живым.
А кораблю тем временем подошёл к ладье. Беготня и суматоха на ней затихли, люди попытались выстроиться в боевой ряд, чтобы с честью принять беду. Кто держал меч, кто кинжал, а кто обычный нож, которым ещё вчера разделывал рыбу. Люди на обречённой ладье молча ждали, когда на них обрушится их гибель...
- Ньёрун, мне пора, - тихо сказал Хейдрек. Рулевой уже трижды окликнул его: задерживаться дольше было нельзя, не успеешь выйти из фьорда, сядет солнце.
- Не уплывай, я боюсь!
- Чего? Что со мной может случиться?
Ньёрун не ответила. Она не знала, как объяснить свои тревоги так, чтобы Хейдрек в них поверил. Он был очень храбрый, её Хейдрек. Он не боялся ходить один на медведя, не испугается и сейчас. Скажет, что всё это только предчувствия, и они режко сбываются. Почти никогда. Да и Скада будет с нм, он хороший воин, а вдвоём никакая опасность е страшна.
И всё же на душе у Ньёрун было очень не хорошо. Хейдрек и прежде на всё лето уходил за море, и всё проходило благополучно. Так почему она поверила этому миражу? Почему, когда у них должна быть свадьба, случится беда? Сердце не обманешь, а оно твердило ей, что именно так и будет.
- Я боюсь, что на вас нападут гарраки, - наконец сказала Ньёрун.
- Не бойся, всё будет хорошо. Запомни, я клянусь тебе, что я покину тебя лишь тогда, когда Прядущая Сёстра перережет мою нить.
Ньёрун протянула руку в попытке толи обнять, толи остановить, и сама толком не знала. Но Хейдрек легко сбежал по берегу и, как на крыльях, вскочил в ладью. Теперь пришлось бы кричать, чтобы поговорить с ним, а Ньёрун не могла и не хотела рассказывать свои опасения всем. На неё и так уже косо посматривали. У них не было принято, чтобы женщины бросались к мужчинам, умоляли их остаться. Они, дочери и жёны моряков, смело поручали их Морскому Царю. В народе говорили: что Прядущими Сёстрами решено, того не поменять.
Ветерок подхватил лёгкое облачко и прикрыл им, лебяжьим одеялом, солнце. Сразу потемнело и посвежело. И Ньёрун не заметила, как к ней, совершенно бесшумно, подошёл Скада.
- Что, Лебяжьебелая, оставил тебя твой кнёг? Не захотел с тобою летом по грибы-ягоды ходить, дескать, не мужеское это дело? Вместо того поехал камушки многоцветные выторговывать?
Воин казался равнодушным. Синие глаза устремлены вдаль, на линию, где встречаются небо и земля, ветер треплет волосы, рука небрежно поигрывает маленьким ножом с костяной рукояткой. Ни дать ни взять старший брат разговаривает с любимой сестрой, за которую душа болит. Да Ньёрун и почувствовала себя рядом ним сестрой, хотя и знала обратное. И не почувствовала бы, так и вовсе отвечать бы не стала.
- Так ведь ты, кнёгов сын, тоже с нами, бабами, не остаёшься. И самому охота не заморские земли посмотреть, чудеса чужедальние увидеть. А, может, и ты какой камушек привезёшь?
- Может, привезу, кнёгова дочь.
- Так зачем он тебе? Воины свой первый камень невесте везут, для сватовства. Разве у тебя невеста есть?
- Пока нет, - Скада ничуть не смутился, даже улыбнулся, хотя Ньёрун думала его этим вопросом именно смутить. - Приметил я тут одну, настоящую красавицу. Осенью хлеба соберём, свататься буду.
- А не откажет, невеста-то? - улыбнулась Ньёрун.
- Не откажет, - на бегу крикнул Скада. Одним прыжком перескочил на борт ладьи и ту же занял своё место у мачты.
- Не откажет, вот увидишь! - ещё раз крикнул он. - Быть мне к весне женатым.
На ладье громко отдал приказ рулевой. Гребцы взялись за вёсла и мощным рывком оттолкнули ладью от берега. По гладкому зеркалу фьорда побежала мелкая рябь. Сначала медленно и величественно, а потом всё быстрее ладья поплыла прочь от берега. Когда она стала похожа на игрушечный кораблик, какие по весне запускают в ручьи мальчишки, люди, не больше муравьёв, поставили парус.
Ньёрун смотрела на ладью, пока она была видна. Но толи из-за расстоянья, толи из-за выступивших слёз она очень быстро превратилась в размытое пятнышко на синевато-стальной воде. Пятнышко подпрыгивало на небольших волнах, появившихся у выхода из фьорда. Конечно, можно было представить, что всё хорошо, но непонятное внутренне предчувствие грызло Ньёрун. Оно-то и не давало смотреть на удаляющуюся ладью без слёз.
Осенью Скада пошлёт сватов. Что же это за девушка на выданье - его будущая невеста? Ньёрун прекрасно знала всех своих ровесниц в своём и соседних селениях, но все они либо уже были сговорены, либо скоро будут. Да не думала Ньёрун, что Скада, упорный воин, так скоро сдастся. Они были знакомы с раннего детства, росли по одной крышей. Отец Ньёрун сильно услужил отцу Скалы, спас его от смерти, и должник не нашёл иного достойного совершённого поступка способа отблагодарить, как отдать единственного сына на воспитание в дом спасителя. Древний обычай пришёл с первыми поселенцами и бережно передавался от отца к сыну. Так он пережил века и целые поколения людей.
Ньёрун и Скада росли и ни о чём особо не задумывались, а когда спохватились, много выяснилось. Скада стал воином, и удалью, и силой, и статью он пошёл в отца. Ньёрун не раз видела его. Он часто приезжал к её отцу. Тогда они садились рядом, а Ньёрун и Скада устраивались на их коленях. А потом бывали пиры, но Ньёрун, пока была маленькой, туда не пускали. Она сидела одна, представляя по рассказам Скады, каково это - пир. Он всегда приходил с них весёлый, раскрасневшийся и - немного хмельной. Как будущему кнёгу, ему наливали кубок мёда, поначалу один, а потом, как всех, обносили не раз за вечер.
Её весна застала Ньёрун неожиданно. Случайно она узнала, что Скада любит её. Любит давно и надеется на взаимность, хочет сделать её своей женой. Почти сразу Ньёрун влюбилась. Но не в Скаду, а в молодого торговца Хейдрека. Две весны они провели вместе. Скада повсюду ходил за ними по пятам, даже просил кнёга выдать Ньёрун за него. Кнёг не выдал, сказал, что она ещё слишком мала. А этой весной посватался Хейдрек. Никто не ожидал, но кнёг согласился. Сказал: мне счастье дочери важней - и согласился. Первый день Скада ходил сам не свой, места себе не находил. Ньёрун хотела и не могла его утешить. Что тут скажешь? Что разлюбит ещё? Может и так, да только Ньёрун прекрасно понимала, что глупо всё это. Она сама не верила ни слову. А успокаивать Скаду... Ей, из-за которой он страдает! Только пуще прежнего раны бередить.
Впрочем, вскоре выяснилось, что не так уж Скада и страдает. Как только заговорили о том, что пора готовить ладьи к походу, воин значительно повеселел. Два дня просто ходил вокруг пристани, а на третий пошёл к кнёгу на поклон испрашивать дозволения уйти в плаванье. И напросился-таки! Кнёг отправил его на ту самую ладью, где обычно ходил Хейдрек. С тех пор Ньёрун хорошо, если раз в день видела Скаду. Он всё пропадал на берегу. С оной стороны девушка радовалась, что её старый друг разогнал печаль, оставил несбыточные надежды. Так, глядишь, и милую сыщет (как в воду глядела!). а с другой стороны было крохотное чувство досады. Как червяк яблоко, оно грызло изнутри и постоянно напоминало: смотри, как быстро он позабыл тебя! Значит, ты, кнёгова дочь, недостаточно хороша! Но Ньёрун гнала прочь такие мысли. Они были неправильными, а потому им следовало исчезнуть. Они и исчезли, но на их место пришли иные, главным из которых было чувство тревоги за Хейдрека.
Лето быстро шло на убыль. Дни бежали за днями, а ночи делались всё дольше. Вот и некоторые ладьи уже вернулись. Ньёрун только вздыхала, когда мимо проходила счастливая девушка под руку с продутым всеми ветрами и крепко просоленным парнем. Мальчишки-первогодки, впервые взятые в плаванье, ходили гоголями, задирали носы и поглядывали свысока на тех, кто помладше. Но перечить старшим они по-прежнему не смели и покорно сносили насмешки бывалых воинов и соряков.
У каждого вновь прибывшего Ньёрун спрашивала, не видал ли он остроносой ладьи под полосатым парусом, не видал ли её Хейдрека. И каждый, подумав, качал головой. Всякие корабли видели, но такой не попадался, отвечал он. От таких ответов сердце у Ньёрун болезненно сжималось, а гложущее чувство тревоги нарастало. Не спеши, уговаривала она себя, вполне может быть, что они плавали совсем в других краях, потому и не встретились. А Хейдрек уже где-то совсем рядом. Ещё день, ну, быть может, два...
И всё же была ещё одна причина. Ньёрун никому не рассказывала о произошедшем и даже пыталась забыть. Но всё само собой вспоминалось, стоило ей только понять, что очередная ладья не та, которую она так ждёт.
Девушки в лесу собирали землянику. Ягоды было много, Ньёрун и не заметила, как пошла по земляничной цепочке и оказалась одна. Лес был густой, но голоса подружек легко доносились сквозь заросли. Ньёрун решила повременить с возвращением, тем более, что полянка оказалась просто усыпана алой ягодой. Ньё1рун от души наелась её и набрала целую корзинку. Времени тому прошло немало, и отсутствие кнёговой дочери заметили, стали кликать. Ньёрун решила, что надо бы вернуться, не то переполошатся, искать кинутся. Велика-то потеря! Вот кабы кнёг пропал!
Ньёрун обернулась и обмерла. Прямо из кустов на неё смотрел здоровенный волчара. В холке он был, наверно, с телёнка. И толи взаправду, толи показалось Ньёрун со страху, у него нехорошим зелёным огнём горели глаза.
Зверь стоял и с любопытством смотрел на Ньёрун, а та не могла пошевелиться. Только одна мысль в голове и билась: теперь, милый Хейдрек, лада мой, точно с тобой на этом свете не свидимся. Хорошо если от меня хоть косточки сыщут. А так растащат их птицы, и поминай как звали.
Над головой каркнул ворон. Ньёрун, спасибо тебе, батюшка Тучегонитель, вздрогнула и будто очнулась. Вскрикнула, подхватила юбку и бросилась бежать прямиком через кустарник. Корзинка с земляникой так и осталась стоять на полянке, про неё она и думать забыла. Ньёрун понятия не имела, куда бежать, лишь бы подальше. Ей всё казалось, что страшный волк гонится за ней по пятам. Она очень боялась упасть, но не могла не оглядываться и оглядывалась поминутно. Сзади никого не было, но Ньёрун казалось, что вот зазвенела листва на высохшей ветви, вот мелькнул серый бок, а вот - хитрый глаз.
Наконец, это случилось. Ньёрун зацепилась за какой-то выпирающий корень и кубарем покатилась по земле. От неожиданности и боли потемнело в глазах, а дух перехватило так, что и всхлипнуть е сумела, не то что закричать. Промелькнула мысль, сможет ли подняться, но решить не успела. Одкуда0-то сбоку на Ньёрун прыгнул волк. Она замерла, не смея вдохнуть. Зверь стоял, опираясь передними лапами Ньёрун о грудь, и спокойно смотрел ей в лицо. Ньёрун ждала, что с минуты на минуту страшный волк вопьёься в неё клыками или когтями. Где же это было видано, чтобы такой зверь бросался на человека только чтобы позабавиться! Но волк ничего этого не делал. Ньёрун стало казаться, что сейчас она испустит дух уже и без помощи волка. И тут он легонько подхватил её зубами её за пояс, рванул и был таков.
Ньёрун подождала, пока зверь скроется из глаз. Спокойно поднялась, оправила юбку и пошла обратно на полянку, где осталась корзина. По дороге у неё задрожали руки и безудержно потекли слёзы. Теперь Ньёрун прекрасно понимала, что волк не стал бы ничего ей делать. То был знак, уже второй, предрекавший, что Хейдрек не вернётся к ней из этого плаванья. Ведь пояс был подарен им...
Девушки с ног сбились, разыскивая кнёгову дочь, и несказанно обрадовались, когда она вышла к ним с полной корзинкой земляники, по виду вполне живая и здоровая.
Последние ладьи пришли поздней осенью. В это время солнце редко выглядывало из-за туч. Мелкий холодный дождь стучал по жёлтой листве на земле. Ньёрун проводила на берегу целые дни, но и среди этих ладей остроконечной под полосатым парусом не было. Она пропала, будто Змей смахнул её хвостом за Край мира. Никто её не видал с конца весны, когда ладьи уходили в море. Правда, до сих пор не пришла ещё одна...
Лето было удачным. Мореходы привезли много разных товаров и ни разу не повстречались с гарраками. Но Ньёрун не радовали ни драгоценные бусы из круглых розовых камушков, которые находили в море далеко на юге, ни кисейные ткани, ни удивительные медные пластины, в которых отражалось её лицо. Кабы не те две ладьи, вздыхала она, и прочие начали говорить вслед за ней: кабы не те две ладьи. Со дня на день должен был пойти снег...
Рано поутру неподалёку от мутной черты, где море сходится с небом, Ньёрун увидела парус. Поначалу ей показалось, что он полосатый. Но приглядевшись, она поняла: парус испещрён волнистыми линиями. Невероятно опоздав, возвращалась предпоследняя ладья. Встречать её высыпало всё селение. У многих из них давно вертелся на языке вопрос: что там, не видали ли моего мужа, брата, сна? Вдруг, где встречали?
Медленно, на вёслах ладья приблизилась к пристани. Ньёрун первая бросилась к появившемуся из неё моряку.
- Где?.. Вы не видели... - и запнулась. Моряк, здоровенный мужик, успевший побывать во многих битвах, молча взглянул на неё и покачал головой. Поднявшийся было глухой ропот захлебнулся. Двое других моряков вынесли из ладьи растянутый плащ. На нём лежал перебинтованный тряпьём и очень бледный Скада. Сквозь намотанные тряпки проступала кровь.
Ньёрун отступила назад. Всё и так было ясно. Ладья не вернётся. Этот поход всё же стал для неё несчастливым, на обратном пути они повстречали гарраков. Ждать больше некого. В толпе раздался женский плач. Многие потеряли последнюю надежду на возвращение ладьи, а с нею и близкого человека.
Вечером к кнёгу позвали рулевого с последней ладьи. Как всегда, он одновременно был капитаном. Весь день Ньёрун была сама не своя. На душе было пусто, будто что-то очень важное оторвалось и вдребезги разбилось, а заполнить пустоту нечем. Она по привычке убрала дом, покормила птиц. На берегу делать было больше нечего, последняя надежда умерла. Скада лежал в отдельной комнате в доме. Ранен он был сильно, но особой опасности рана не представляла. Заживёт, будет, чем похвастаться за кружкой пива. Вот, мол, встретился с гарраками и ушёл живым. А это свидетельство. Но сейчас он спал и помощь Ньёрун ему была не нужна. Ньёрун сидела в углу за ткацким станком и помимо воли слушала рассказ рулевого.
- Что рассказывать-то? Припозднились мы чуток, попали в полосу штормов. Это-то нас и спасло, не то нам бы в водичке плавать. Шли мы через туманы, а потому медленно. Здесь, неподалёку от берега, есть очень коварные скалы. Так-то из не видно, а наткнёшься на них - пиши пропало. Пойдёшь ко дну.
Вот так шли мы потихонечку и тут смотрим (странное дело!) на воде полощется парус. Знакомый парус, полосатый. Наш, в общем. Ну, думаем, беда. По всему видать, гарраки тут побывали. Что живой кто останется, мы и не ждали. Решили, подберём ребят, справим, как положено, в Исподний мир.
Плывём дальше. Много я повидал, но такого давненько не видел. Ладья, вернее, что от нее осталось, догорала ещё. А вкруг неё...
Рулевой запнулся и развёл руками. что, мол, тут ещё скажешь. И так всё понятно.
- Полдня промучились, но всех нашли. Только Скады и Хейдрека среди них не оказалось. Скаду-то мы сыскали, далеко уже. Поначалу нам показалось, что и он... ну... а когда выловили, увидели, что дышит. Он нам, когда в себя пришёл, рассказал, как на них ночью гарраки напали.
А Хейдрека мы так и не сыскали. Видать, гарраки его к себе на кораблю забрали...
Ньёрун вскрикнула, вскочила на ноги и выбежала из зала. В сенях она оттолкнула некстати попавшуюся по дороге лавку и очутилась на улице. Шёл сырой, хлопьями снег. Он падал на лицо, руки и тут же таял. Наступала зима.
Ничего не видя, Ньёрун пошла к берегу фьорда. В голове метались разные мысли, одна хуже другой. Лучше умереть, чем попасть к гарракам, говорили моряки. Неужели смерть бывает лучше жизни? Какие муки нужно терпеть, чтобы желать покинуть этот мир? Что предстоит перенести Хейдреку? Или его всё же уже больше нет? Так не лучше ли и самой отправиться вслед за ним? Гьёрун подошла краю обрыва и заглянула вниз. Там земля завершалась острыми зубьями скал, о которые билось море. Холодные солёные брызни иногда долетали до самого верху, а высота была немаленькой. Всего-то надо закрыть глаза и сделать шаг вперёд. Представить, что ты птица, а это - твой полёт, первый и единственный.
Ньёрун зажмурилась и отшатнулась от края. Мелкие камушки покатились из-под её ноги вниз в море. Нет, она не может и не имеет права. У неё есть отец, которого убьёт её поступок. Нельзя думать только о себе. А ещё есть Скада. Ему очень нужна её помощь. Вот поправиться, пусть тогда его таинственная невеста забирает, сейчас-то она и носа не кажет.
Домой Ньёрун вернулась поздно. Сразу пошла проведать Скаду. Он нес пал, смотрел в окно на падающий снег. Когда Ньёрун вошла, он обернулся и попытался сесть.
- Лежи, ты сто! - испугалась она, увидев, как Скада побледнел.
- Ничего, - хрипло рассмеялся он, привалившись спиной к стене. - Со мной псё почти в порядке. Вот увидишь, через неделю как новенький буду.
- Тогда и свататься станешь?
- Да, стану...
Неловкая тишина повисла между ними. Ньёрун смотрела в окно, не зная, как у него спросить, а Скада ждал вопроса, не зная, о чём говорить.
- Она, твоя невеста, красивая? - наконец, спросила Ньёрун совсем не то, что хотела.
- Очень. Она настоящая красавица. Я в жизни такой не встречал. Ну, кроме тебя.
- Расскажи... Я знаю, тебе тяжело... Но расскажи, что произошло там. Что произошло с Хейдреком.
Скада вздохнул, отвёл взгляд. Ньёрун прекрасно видела, как ему тяжело было всё это вспоминать. Она уже кляла себя за жестокость, но оставатьсядольше в неведении не могла.
- Что там было? Да ничего хорошего. Они напали на нас ночью, когда мы рассчитывали через день быть уже дома. Выплыли из тумана, как призраки. Сразу их никто не увидел, а когда заметили... - Скада махнул рукой. - Поздно уже было. Гарраки в один миг перебрались к нам. Я мало где был, но прежде мне не доводилось видеть, чтобы люди так дрались. Убитых они кидали за борт. Хейдрека я единственный раз видел за минуту до того, как меня ранили. Он храбро сражался. А когда я очнулся, я уже барахтался в воде, а ладья горела. Я знал, где берег и поплыл туда, но по дороге совсем выбился из сил. Мне повезло, что меня подобрали.
Ньёрун тихо плакала. Слушая Скаду, она сама переживала весь ужас той ночи.
- Ты что, Лебяжьебелая? - Скада рукавом рубахи утёрей лицо. - Всё ещё будет хорошо.
- Нет, - Ньёрун покачала головой, - Уже ничего хорошо не будет. Никогда.
Скада быстро шёл на поправку. Через неделю он действительно велел снять бинты. Ньёрун в это время старалась как можно больше делать по дому, чтобы заглушить в себе любые мысли о Хейдреке и участи, постигшей остроносую ладью. Но они всё равно прорывались, особенно бессонными ночами, когда не оставалось ничего иного, кроме как смотреть за окно. А там бесшумно падал снег. В море успели появиться первые льдины. Сезон мореплаванья кончился. Лето окончательно ушло.
Кнёг никак не интересовался горем, постигшим его дочь. Потому Ньёрун очень удивилась, когда на задний двор прибежала девчонка-рабыня и сказала, что кнёг хочет её видеть.
Он сидел в пиршественном зале, сидел один, ждал Ньёрун. По дорожной одежде было видно, что он собирался куда-то ехать. В окне Ньёрун увидела двух коней. Их привязали за кольцо у ворот. Ньёрун подошла к отцу, опустилась перед ним на колени.
- Встань, - кнёг мягко взял её за руки, заставил подняться. Ньёрун стояла перед ним, опустив глаза, как и полагается почтительной дочери. - Я знаю, что случилось, помню, что дал тебе и Хейдреку согласие на ваш брак. Мне очень жаль, что так произошло.
Ньёрун по-прежнему не поднимала взгляда. Она никак не могла понять, для чего отец завёл этот разговор. Вряд ли столько времени спустя он собрался принести свои соболезнования.
- Но ведь твоя-то жизнь не кончилась. Даже если Хейдрек жив, что маловероятно, ему никогда не вернуться к нам. А, значит, вашей свадьбе не бывать. Ты согласна?
Ньёрун покорно кивнула. Кажется, она начинала догадываться, куда клонит кнёг.
- И что же ты будешь делать?
- Не знаю. Наверно, жить.
- Ну, жить, это, конечно, правильно, - улыбнулся кнёг. - Да вот только как жить? Об этом ты подумала?
- Как прежде жила, так и буду, кнёг, - еле слышно ответила Ньёрун. - Как же иначе?
- А вот так, - кнёг встал и направился к двери. Ньёрун обернулась ему вослед. - Замуж тебе надо. Свататься недавно приходили. Я согласием ответил.
- Кто сватался, батюшка?
Слова, произнесённые Ньёрун, были едва различимы. Она и не думала выходить замуж, тем более, сейчас, когда прошло так мало времени. Но, увы, Ньёрун слишком хорошо знала, что кнёгову волю не переломить. Раз решил, что так будет, значит, так и будет. Легче покориться.
- Скада приходил. Он достоин тебя, смелый воин, сын кнёга. Что скажешь?
- Прости, батюшка, я не могу.
- Почему это? - в голосе кнёга зазвучали громы небесной колесницы Тучегонителя. - Хочешь, чтобы я тебя под замок на хлеб и воду посадил?
Ньёрун поспешила ответить:
- Мне нужно подумать, подготовиться. Ведь замуж один раз в жизни выходят.
Кнёг промолчал, с ног до головы осмотрел дочь, сказал:
- Ну думай. На раздумья тебе месяц, а там свадьба, - и вышел прочь.
Ньёрун просто не представляла, как ей быть. Она совершенно точно знала, что за Скаду не выйдет вовек. Да и за кого-то другого тоже. Только за Хейдрека. Но того больше нет, а переубедить батюшку невозможно. Значит, нужно что-то придумать.
Дни проходили за днями, минула половина отведённого срока, а никакого решения так и не было. Ньёрун поглядывала на окрепшего Скаду, весёлого отца и всё чаще и чаще задумывалась о побеге. Благо было куда, в паре дней пути находился гардар, а уж там затеряться легко.
Однажды вечером в общинный дом постучался старик. Он был бродячим певцом. Его накормили, а после провели к кнёгу. Кнёг ждал его, как всех гостей, в зале. Старик вошёл, но не поклонился, а смело и прямо взглянул в глаза правителю.
- Здравствуй, голос богов. Что же ты не проходишь?
- И тебе здравствовать, мудрый правитель. Не пригласили, вот и не прохожу.
- Так ты присаживайся, - кнёг указал рукой на ближний к нему край скамьи. - Скажи, певец, отчего ты мне не поклонился? Или я не, как ты сказал, мудрый правитель?
- Отчего? - певец сперва разгладил полы заплатанной одежды, затем - длинную седую бороду и только тогда продолжил. - ты правитель и вполне может быть мудрый, не мне о том судить, да не мой. Пусть те, кем ты правишь, кланяются тебе, благодарят за мудрые решения, а надо мною кнёга нет, только боги.
По-хорошему, за такой ответ следовало высечь, а то и вовсе заковать, но кнёг промолчал. Певцы всегда были особыми людьми, никогда никому не льстили и отвечали каждому равно - только правду. Кнёги прислушивались к их советам так, как не прислушивались к мудрейшим из воинов. А если кто смел наказать бродячего певца за его речи...что ж, ответ обычно не заставлял себя ждать. Если это был кнёг, то на его селение либо нападал мор, либо враждебно настроенные соседи, либо с моря приходили гарраки. Любому же другому такой поступок грозил скорой и неожиданной смертью. Это только подтверждало избранность певцов богами.
- Скажи, певец, откуда ты пришёл?
- Пришёл я почти что от лап Змея, всю землю исходил, моря избороздил, всякого повидал.
- Что же ты видел?
- В полуденной стране я видел, как из жидкости, подобной воде, выдувают прозрачные сосуды, как люди ходят по раскалённым углям и спят на остриях кинжалов.
- И что же, там все люди так делают?
- Нет, кнёг, только избранные. Они выходят на площади и показывают своё искусство, а люди дают им за то деньги. Там, в полуденной стране, я чудом избежал смерти во дворце правителя, именуемого пашаром.
- За что он хотел тебя казнить, певец?
- К сожалению, мне то неведомо, - старик развёл руками. - А на море я подвергся иной опасности. Сильный шторм отбросил наш кораблю далеко от намеченного курса, мы сбились с пути. И тут мимо нас прошёл гарракский кораблю. Хвала богам, он нас не заметил, зато мы шли за ним два дня, пока не вернулись на прежний путь.
- Вот это истинно чудеса! - воскликнул кнёг. - Но скажи, что дивного происходит здесь?
- Об этом, кнёг, мне сказать нечего, кроме того, что брат идёт на брата Раи богатств и власти. Да это всегда было и всегда будет.
- Такова жизнь, - кнёг встал, за ним поднялся певец. - Ты можешь оставаться в моём доме, сколько того пожелаешь. Еда и постель тебе будут предоставлены. Но завтра у меня будет пир, я хочу видеть тебя на нём. Там будут кнёги, воины, моя единственная дочь и её жених.
- Обещаю, - старик наконец-то поклонился, - но, боюсь, не смогу остаться надолго, у меня ещё есть невыполненное поручение.
В сенях певец столкнулся с молоденькой девушкой. Дочь кнёга, сразу догадался он. Певец не заметил, чтобы она была особо рада предстоящей свадьбе.
Гости на пир начали съезжаться с самого утра. Ньёрун стояла рядом со Скадой и не знала, куда деться. Тот прямо светился от счастья и победно на неё поглядывал, дескать, видишь, всё равно будешь моей. А у Ньёрун волки когтями по сердцу скребли. Перед ней, как живой, всякий раз вставал Хейдрек, когда Скада дотрагивался до неё. Как же ей было тяжело и плохо без своего лады! Но тогда она даже не догадывалась, насколько хуже ей будет на пиру.
Кнёг велел ей сесть рядом со Скадой. Ньёрун села в надежде, что этим всё и кончится. Не кончилось. Первый кубок кнёг поднял за молодых. Прочие гости радостно подхватили, принялись высказывать пожелания долгой и счастливой жизни. Пошли по кругу заздравные чаши, грянули песни. Старик-певец был чудо как хорош. Суровые воины, раскрасневшиеся от вина, с полуслова подхватывали песню и пели её до конца.
Ньёрун сидела и больше всего на свете хотела убежать, провалиться под лапы Змею, забиться в самый тёмный уголок и сидеть там, пока все не разъедутся. От выпитого Скада совсем осмелел, вольно обнял её за плечи. Ньёрун смертельно побледнела, но стерпела и сбросить его руки под тяжёлым взглядом отца не посмела.
- Ну, как вам певец? - выкрикнул кнёг.
Пару раз старик-певец порывался что-то сказать, но за шумом горохом сыплющихся одобрений его никто не слышал. Наконец старик безнадёжно махнул рукой и сел на своё место. Кнёг заметил этот жест. Одного сурового взгляда хватило, чтобы в зале стало тихо, так тихо, что послышалось дыхание ветра за окном.
- Ты что-то хотел сказать, певец? - обратился к старику кнёг.
- Да, кнёг. Прекрасен твой дом. Бедный странник всегда получит в нём кров и вдоволь хлеба. Могучи твои воины, полон твой дом драгоценностей. Но есть среди них одна воистину неоценимая. Это твоя дочь, которая что летнее солнце сияет нам за этим столом. Позволь же, кнёг, преподнести ей скромный дар бродячего певца, который может отразить лишь часть её красоты.
Старик обогнул стол и опустился перед Ньёрун на колени. Ньёрун вспыхнула и удивлённо взглянула на певца. Он снял с груди замшевый мешочек и вынул из него замечательный перстень. Тонкий золотой ободок переплетался двумя змеями. В разинутой пасти они держали прозрачный искрящийся камень.
- Возьми, кнёгова дочь. Быть может, это кольцо будет тебе напоминать о человеке, покорённом твоей красотой.
Ничего не видя и не слыша, Ньёрун помертвелыми пальцами взяла перстень. С огромным трудом она пересилила себя.
- Спасибо, певец, - прошептала Ньёрун и склонилась в низком поклоне.
И уже так, чтобы никто, кроме старика не услышал, добавила шёпотом:
- Приходи в сени после первых петухов.
Ньёрун едва усидела на месте. Как только кнёг объявил, что завтра они уходят на охоту, а потому пора разойтись, она вскочила из-за стола и убежала в свою комнату. Её рабыня-девочка уже спала. Ньёрун осторожно, чтобы не разбудить её, прокралась к своей постели и зажгла светильник. Прозрачный камень искрился маленькой звездой. Ньёрун сидела, рыдала, целовала перстень и не могла остановиться.
Всё в общинном доме давно успокоилось и улеглось, когда Ньёрун пробралась в сени. Старик-певец уже ждал её там.
- Откуда это у тебя?
Голос у Ньёрун дрожал и срывался, но внешне она выглядела спокойной.
- Мне это отдали, чтобы передать тебе, кнёгова дочь. Тот человек очень просил меня об этом.
- Кто он? Как его звали?! Умоляю, скажи!
Ньёрун упала на колени, обхватила старика руками.
- Успокойся, встань, - старик взял её за руку. - Давай выйдем-ка на улицу. Я расскажу тебе всё по порядку с самого начала.
Жить одной крайне трудно. И вдвое трудней - если ты женщина. Найти пропитание среди глухих лесов ещё полдела. Можно сбирать ягоды, грибы, коренья, на берегу моря ловить рыбу. Во сто крат сложнее охраниться от диких зверей. Гунн прекрасно знала это, но знала она и то, как от них спастись. Звери никогда не нападали на неё, а в её друзьях ходил огромный мохнатый волк.
Гунн жила тем, что рыбачила, а высушенную, вяленую или солёную рыбу продавала в гардар в воинскую крепость. Идти до неё было порядочно, и раз в неделю к Гунн, на берег моря, приезжала телега.
Этим утром Гунн, как всегда, пошла проверить оставленные на ночь сети. В трёх из них оказалось по нескольку мелких рыбёшек. Зато четвёртая преподнесла не очень приятную неожиданность. Повиснув на коряге в воде лежал человек. Гунн оставила сети и бросилась к нему. На первый взгляд ей показалось, что он мёртв. Уж больно холодными были его руки. Но молодой мужчина был жив. Хорошо приглядевшись, Гунн увидела, как слегка вздымается его грудь.
Мужчина был сильно ранен. Шансов, что он останется жив, набиралось немного. Он вполне мог умереть, даже не оказавшись в её избе. Дорога предстояла трудная.
В единственной комнате чёрной от ветров и воды избушки Гунн свалила мужчину на прикрытую медвежьей шкурой лавку. За это время у него пошла горлом кровь, но он ничего, держался. Гунн сняла с него изорванную окровавленную рубаху и бросила в печь. Пусть вместе с ней сгорят все беды, злые духи, а, главное, сама смерть, почти заполучившая найдёныша в свои объятья. На шее у него остался замшевый мешочек на длинном шнурке. Он не мешал, но Гунн сняла и его, повесила на гвоздь в изголовье лавки. Если это амулет, то он и так будет защищать хозяина.
Гунн немного разбиралась в чудодейственной силе трав. Иногда к ней ходили из соседних селений за помощью и советом. Сейчас же требовалось приложить всё умение, использовать все возможности.
В избушке к потолку были подвешены пучки трав. Почти из каждой связки Гунн взяла по нескольку стебельков. В печи стоял горшок с водой. Она бросила в него половин собранного, раздула едва тлевший огонёк и оставила греться. Другую половину Гунн растолкла в ступке и тоже высыпала в воду, но теперь холодную.
Найдёныш дышал тяжело, с нехорошим хлюпаньем в лёгких. Кровь пузырилась у него на губах. Гунн осторожно промыла рану сперва водой, затем травяным настоем. После туго перебинтовала ему грудь. Тем, что осталось в миске, попыталась напоить мужчину. Настой свободно стекал по щекам на лавку. С огромным трудом Гунн удалось вить в неподатливое горло пару ложек. Никаких разительных перемен от этого не произошло, разве только кровь перестала идти изо рта. А, может, она прекратилась потому, что и идти-то уже было нечему.
Минуты тянулись и никак не желали складываться в часы. Гунн сидела на полу у лавки и ждала. Как ни медленно шло время, но незаметно подкрался вечер. Солнце спряталось за мохнатыми лапами елей, в избушке стало темно.
В состоянии найдёныша ничего не поменялось. Он так и лежал на лавке между жизнью и смертью, ни здесь ни там и никак не мог определиться, где ему лучше. Гунн тихонько встала и зажгла лучину. Сразу выросли страшные корявые тени, одной из которых был спрятавшийся дедушко домовой. Лицо найдёныша тоже покрылось резкими тенями. Гунн даже вздрогнула, до чего нехорошим оно стало. Совсем как у того, кто уже достиг другого берега Вечной реки. На всякий случай Гунн подошла поближе и прислушалась, но мужчина продолжал тяжело, с надрывом дышать.
Под дверью заскулили и тихонько заскреблись. Гунн поскорее её распахнула, и внутрь влетел огромный пегий волк.
- Фенрир, где же ты весь день прошастал? - как всегда приветствовала его Гунн, зарываясь пальцами в густую шерсть. Волк виновато замёл хвостом и лизнул свою подругу в лицо холодным шершавым языком. Впрочем, он тут же одумался и настороженно покосился на лавку.
- Не волнуйся, милый, у нас сегодня гости.
Волк недоверчиво повёл носом, обошёл по кругу всю избушку, обнюхивая углы. Так же тщательно исследовал найдёныша, но ничего подозрительного, похоже, не обнаружил. Облегчённо, совсем как человек, волк вздохнул, мягко вспрыгнул на лавку и улёгся под боком мужчины большим пушистым клубком.
Утром мужчина всё-таки определился, где ему больше по душе. Заострившиеся было черты лица смягчились, стали более живыми. Но у него сделался жар. Гунн ни на минуту не отходила, поила его отваром, благо тот успел настояться, а мужчина кашлял с кровью и шептал в бреду полусвязные фразы. Гунн пыталась пропускать их мимо ушей, но из них помимо её воли складывалась очень нехорошая картинка.
Ближе к вечеру мужчине стало чуточку лучше, а Гунн вымоталась окончательно. Ещё раз напоив найдёныша отваром, который он теперь уже глотал самостоятельно, Гунн пошла прогуляться к торю. Фенрир серой тенью выскочил вслед за ней. Вообще, волк никогда не оставался у неё на день и лишь изредка приходил переночевать. В лесу у него была красавица-волчица и четверо щенят, выводок этого года. Похоже, дело было совсем плохо, если Фенрир изменил своим привычкам.
Море было неспокойно, далеко в полуденной стороне собирались тяжёлые тучи. Интересно, там, откуда родом её найдёныш, сейчас тоже волнуется море и ветер нагоняет сумрак? Наверно, да. Из его полусвязных речей Гунн многое поняла, в частности, что его дом совсем рядом, на берегу соседнего фьорда. Вот только вряд ли он отправится туда, когда выздоровеет.
Клубившаяся над морем туча принесла с собой очередную порцию дождя. Эта осень вообще была щедра на слякоть и серое небо. Гунн сидела у окна и смотрела, как по натянутому бычьему пузырю расплываются мутные капли. Фенрир уже привычно спал около мужчины. Гунн сидела и думала о том, что теперь будет. Её найдёнышу некуда идти, но и здесь он не останется. Самое большее подождёт весны. Спадут морозы, сойдут снега и льды, он и наймётся на какую-нибудь ладью, благо что гардар относительно рядом.
За всеми этими мыслями Гунн и не заметила, как большими хлопьям повалил снег.
Мужчина на лавке зашёлся в приступе кашля. Гунн думала, что причиной ему было повреждённое лёгкой и то, как долго мужчина пробыл в холодной воде. Гунн вздохнула. Она боялась, что этот кашель довершит то, что не сумел сделать железный меч, и убьёт его.
- Эй, - тихонько позвал голос.
Найдёныш смотрел на неё. Похоже, давно. Левой рукой он поглаживал Фенрира, правой держался за перебинтованную грудь. Волк посверкивал в полумраке глазами и довольно мёл хвостом.
- Ты кто? - слова мужчине давались с видимым трудом.
- Я нашла тебя в море три дня назад.
Они помолчали. Гунн не знала, как ей быть. О своей глубокой осведомлённости ей просвещать его совершенно не хотелось.
- Как тебя звать? - осторожно спросила она.
- Меня зовут Хейдрек.
Он ответил не задумываясь и назвал своё настоящее имя, которое было дано ему Вещими Пряхами при рождении. Хотя он прекрасно знал, как опасно называть настоящее имя.
- Это твоё первое имя. Не боишься?
- Чего? Что подземные духи утащат меня за Край? Я уже давно был бы там, когда того хотели бы Прядущие Сёстры. А как называть тебя?
- Моё имя Гунн, - Гунн тоже ответила не задумываясь, она всегда называла своё настоящее имя.
- А ты-то не боишься?
- Нет. Чему быть, того не миновать.
Найдёныш или, как его звали, Хейдрек промолчал и задумчиво провёл рукой по груди.
- Ты ищешь это? - Гунн сняла с гвоздя замшевый мешочек и протянула его Хейдреку. - Я его не открывала не знаю, что там внутри. Он был у тебя на шее, когда я тебя нашла.
- Спасибо, - Хейрек потянул за шнурок и вытряхнул на ладонь перстень с прозрачным искрящимся камнем. - Я вёз его своей невесте. Только вряд ли он теперь ей пригодится. Повесь обратно.
Ночь Хейдрек впервые спал спокойно, без горячечного бреда, и Гунн наконец-то успокоилась: опасность миновала. Поправлялся он медленно и тяжело, но неизменно оставался весёлым, пытался помогать Гунн, колоть дрова. Правда, хватало его удара на три-четыре, после которых его скручивал приступ кашля. Но стоило ему отдышаться, как он опять брался за прежнее. Гунн регулярно просила его не мучить себя, но Хейдрек только отшучивался. Гунн решительно не понимала, как можно так себя вести, когда было такое. Только ведь встал из могилы и теперь с завидным упорством лезет в неё обратно!
Хейдрек никогда не вспоминал, а Гунн не заводила разговоров о том, что она узнала. А узнала она из бессвязного бреда много. Из него выходило, что Хейдрек возвращался из полуденных стран, когда на их ладью напали гарраки. Даже не будь их вдвое больше, против них всё равно бы не устояли. Один за другим падали под напором матёрые воины, упал и Хейдрек, а через какое-то время по непонятной причине пришёл в себя. И увидел, как смелый воин, воспитывавшийся вместе с его невестой, не раз выручавший их из опасности, помогал вождю гарраков поджечь ладью, передал ему тяжело звякнувший мешочек. Долетели и обрывки фраз.
- ... с ним точно покончено?
- Точнее не бывает, мои ребята осечки не дают.
- Отлично... я смогу жениться на ней. А то пока он жив, она и слушать ничего не стала бы.
- Вперёд, жених, - хмыкнул гаррак. - Будет ещё надобность, обращайся, поможем, - повернулся. Готовый перескочить с горящей ладьи на борт своего корабля, и вдруг одним резким движением выхватил меч.
- Ты что? - разом сделавшимися белыми губами прошептал Скада, отнял от груди поалевшие ладони, покачнулся и упал в воду.
-Это чтобы свои же не посчитали, будто ты был с нами в сговоре. Да и девкам больше по душе герои, - крикнул вдогонку гаррак.
В общем, днём Хейдрек изо всех сил стремился показать, как всё замечательно, а по ночам, Гунн сама видела, он вынимал из замшевого мешочка перстень и подолгу смотрел на него при свете едва тлеющей лучины. В таких случаях Гунн всякий раз отворачивалась к стене. Ей не хотелось лезть в душу человеку, не желает рассказывать и не надо.
В гардаре у Гунн имелось много хорошо знакомых воинов, но особо близок ей был их вождь. Он даже, не поймёшь в шутку ли или серьёзно, обещал сватов прислать. Гунн его не видела с самой весны. Сначала они ушли в поход, потом он всякий раз присылал извинения, мол, не может приехать, слишком много безотлагательных дел. А тут взял и приехал. Гунн, не сдержавшись, бросилась ему на шею. Хрудган неловко под взглядами своих кметей погладил Гунн по голове и тут увидел Хейдрека. Он как раз вышел из избушки.
- Это ещё кто такой? - нахмурился Хрудган.
- Это... - Гунн не сразу подобрала слова, чтобы описать, как попал к ней Хейдрек. Впрочем, он нашёл их сам:
- Да так, мимо проплывал.
- Ну и плыл бы далее...
Догадываясь, что будет дальше, Гунн попыталась прекратить занимающуюся ссору. Не тут-то было! Слушать её никто не пожелал.
- Ой, спросить забыл!
Гунн смотрела во все глаза и не узнавала ни Хейдрека, ни Хрудгана. Сцепились, будто мальчишки, и перекидывались язвительными словцами. Того и гляди до мечей дойдёт.
А тут и вправду дошло. Гунн и ахнуть не успела, как у Хейдрека в руках невесть откуда взялся меч, а Хрудган уверенным движением выхватил свой.
- Остановитесь! Хватит! Добром ведь не кончится! - закричала Гунн и попыталась встать между ними. Попытка не удалась, чьи-то руки намертво обхватили её поперёк талии и оттащили подальше в сторону. гунн оставалось только биться в стальных объятьях. Впрочем, Хрудган скоро понял, что не моглокончиться добром. Три удара Хейдрек как-то продержался, хотя против Хрудгана устоять было непросто, но на четвёртом он удар пропустил. Хрудган легонько толкнул Хейдрека в грудь, его меч тяжело упал на землю, а сам Хейдрек согнулся в очередном приступе кашля.
- Говорила же, - буркнула Гунн и перестала колотить руками и ногами по чему придётся. Руки тут же разжались. Их обладатель выглядел крайне потрёпанно и смущённо. Не менее ошарашенным казался и Хрудган. Он протянул Хейдреку руку, помог подняться со снега на ноги.
- Извини, - Хрудган явно сожалел о своей глупой вспыльчивости. Не к лицу она вождю воинов. А такой позор ему тем более е к лицу.
- Ничего, - с трудом ответил Хейдрек и даже попытался улыбнуться. Улыбка получилась мученической, тем более что по цвету лица он сливался со снегом.
- Вот что, - Хрудган поднял свой здесь же оброненный меч и протянул его Хейдреку, - держи не вздумай отказываться. Тогда точно обида будет. А весной, коли вздумаешь, приходи ко мне в гардар, будь уверен, ждать буду. Да, вот ещё. - Хрудган отстегнул ножны и положил их поверх меча.
- Куда мне, - горько усмехнулся Хейдрек, - я сейчас и дрова-то рубить не гожусь, а каков в бою стал, сам видишь. Ну а меч приму, не обижу. Может, когда ещё свидимся, будет, что вспомнить.
- Свидимся. Из тебя воин хоть куда, только время себе дай.
Больше Хрудган не приезжал. Но слова его, видимо, близко пришлись Хейдреку по сердцу. Каждый день он теперь так же упорно, как топором, размахивал мечом, хотя его по-прежнему донимал кашель.
К Гунн нечасто забредали люди, потому старику. Что под вечер показался на берегу, она обрадовалась как родному. Поскорее пригласила его в дом поесть и обогреться. За едой старик рассказал, что он бродячий сказитель, идёт, куда глаза глядят. Хейдрек сидел, полировал лезвие меча. За всё время, что говорил старик, он не проронил ни звука. Гунн же засыпала его вопросами, ей было интересно буквально всё. Тем более что старик недавно вернулся из полуденных стран. А когда она узнала, что хотела, поднялся Хейдрек. Отложил меч, снял с гвоздя замшевый мешочек.
- Скажи, певец, не зайдёшь ли ты в своём пути к доброму кнёгу Алти?
- Отчего же , молодой хозяин, не зайти.
Старик склонил голову в ожидании, что будет дальше.
- Не мог бы ты тогда выполнить одну просьбу?
- Какова твоя просьба, таков и ответ будет,- ответил старик и вновь замолчал.
- Вот, взгляни, - Хейдрек вынул из мешочка удивительный перстень с прозрачным камнем. - Я вёз его своей невесте. Не мог бы ты отдать его ей? Но, когда дашь кольцо, не говори, от кого оно. Возможно, она вспомнит и тогда, быть может, захочет услышать, откуда он у тебя. И даже, может быть, попросит отвести её сюда. Ты отведи, я буду ждать.
- Я выполню вою просьбу, молодой хозяин, и отдам твоей невесте кольцо. Но скажи, кто она?
- Она - кнёгова дочь Ньёрун. Если она вспомнит меня, если она попросит, расскажи ей всё, что сейчас услышишь. Ты, Гунн, всё знаешь, я вполне это понимаю, но послушай ещё раз...
Ньёрун едва дождалась утра. Теперь-то свадьбе со Скадой не бывать никогда. Нет, она никому не расскажет о предательстве. Ей не жаль Скаду, ей жаль отца. Позор ляжет на его плечи. Нет, она просто уйдёт из дома со стариком-певцом, пока кнёг охотится, сыщет милого Хейдрека, будь он даже по ту сторону хвоста Змея, и они вернуться омой. Тогда кнёг поженит их, а Скада найдёт себе другую невесту. Может, он сумеет забыть, сколько крови он пролил.
Чуть только забрезжил свет, за окошком заиграл рог, послышался топот и ржание. Гости и дружина кнёга собирались выезжать. Ни жива, ни мертва Ньёрун вышла на крыльцо пожелать доброй охоты.
- Ты помнишь, чо я тебе сказал? Решай быстрее, у тебя не так уж много времени, - напоследок, прежде чем выехать со двора, прикрикнул кнёг.
Ньёрун кивнула, пряча от всех радостную улыбку. Действительно, времени осталось немного. Старик-певец сказал, что идти к её ладе не дольше дня, к вечеру точно доберутся.
Особенно долго сбираться Ньёрун не стала. Завязала в узелок самое необходимое: немного еды, только чтобы хватило на день, рубашку, которую сама сшила для Хейдрека, да подарок Гунн за доброе сердце - бусы из красивых мелких ракушек. Следовало бы ещё чем одарить старика, но, когда Ньёрун поднесла ему ножик с резной рукояткой из моржового клыка, тот отказался, сказал, что лучщей наградой ему послужит любовь Хейдрека и Ньёрун.
Всадники едва успели скрыться за холмами, как у Ньёрун всё было готово. Старик ждал её на улице. Быстро они спустились к берегу моря и пошли вдоль причудливо нагромождённых скал. И ни старик-певец, ни Ньёрун не заметили, как за ними крадётся молодой воин. Скада, не отъехав от селения и трёх сотен саженей, заметил, что оставил боевой нож. Повинившись кнёгу в оплошности, он отпросился за ним и тут-то и увидел пробиравшихся невесть куда старика-певца и Ньёрун с узелком в руках.
Скада ни секунды не думал, сразу понял: что-то тут не так. Потихоньку пошёл за ними и не прогадал. Старик и Ньёрун шли весь день. Остановились только однажды, чтобы поесть. И то певец долго уговаривал кнёгову дочь, та не хотела ни в какую, рвалась вперёд. Уж и смеркаться стало, а они всё шли и шли. Скада даже забеспокоился: не решил ли старик по какой-то причине завести Ньёрун подальше да бросить? У богатого и воинственного кнёга много врагов. Но нет, почти стемнело, когда показалась покосившаяся избушка. Ньёрун остановилась в шагах десяти от неё, в заметном волнении прижала руки к груди. Старик направился к двери, требовательно постучал. В открывшуюся щель упала полоса света, прочертила снег и осветила замершую Ньёрун. Певец что-то тихонько сказал, Скада не расслышал, что именно. А потом дверь распахнулась и на пороге появился Хейдрек, страшно изменившийся, но вполне живой.
Скада побежал к берегу моря. Там он вскочил на коня и во весь опор помчался назад к кнёгу, благо снег давал достаточно света.
Ньёрун не знала, как ей благодарить Гунн, ведь это был её лада, её Хейдрек, страшно похудевший и изменившийся, но это был он. Ей всё казалось, что нитки бус ничтожно мало, хоть Гунн и уверяла её в обратном.
Скоро должно было светать, но спать никто не ложился. Ньёрун была больше чем уверена, что её хватились и ищут, но сейчас это не имело ровно никакого значения. Она смотрела и не могла налюбоваться своим Хейдреком.
Гунн отговорила Ньёрун немедленно идти назад. Никто ночью не спал и по дороге их всё равно сморит. Не лучше ли повременить хотя бы до завтра? Хейдрек молчал, но это было молчаливое согласие. Согласилась и Ньёрун, ей вовсе было всё равно, где она, лишь бы с милым. И утром, как и предсказывала Гунн, она всё-таки уснула. Проснулась - в окно светило хмурое солнышко, а Хейдрека рядом не оказалось. Ньёрун испуганно вскочила, заозиралась. Вроде, всё как вчера. Уж не привиделось ли ей?
- Что ты, кнёгова дочь?
Гунн деловито сновала с горшками возле печи.
- Где он? - от ужаса у Ньёрун пересохло в горле.
- Не волнуйся, здесь твой Хейдрек. На берег пошёл мечом махать.
Ньёрун уже успела надеть шубу и теперь натягивала сапоги.
- Стой, куда он денется! Поела бы.
- Нет, - покачала Ньёрун головой, - какая сейчас еда. У меня, кажется, крылья выросли. Так и взлетела бы к вершине Древа. Пойду я.
Скада скакал полночи. В это время его и Ньёрун искать в общинном доме прекратили, решили, что у них кончилось всё полюбовно. Кнёг подумал, что и уловку с ножом они устроили сообща, и сильно радовался тому, что дочь наконец-то одумалась. Потому, когда Скада, запыхавшись, вбежал в зал, кнёг очень удивился.
- А где Ньёрун? Вы вместе вернулись?
- Нет, - Скада повалился кнёгу в ноги. - Она сбежала и сейчас с ним, с Хейдреком.
На миг кнёг онемел.
- Как это с ним? Ты хочешь сказать, она...
- Нет, - отчаянно замотал головой Скада,- он жив, я его сам видел. А ведь я был уверен, его убили на моих глазах. Да и вы говорили, что гарраки никогда не промахиваются...
Скада почти что распластался по полу, ожидая гнева кнёга. Но тот всё молчал. Тучи грозили разразиться громом и молниями прямо над его головой, хотя даже вождь гарраков уверил его, что Хейдрек мёртв. Да он сам видел, как тот упал в воду!
- Поднимайся,- велел кнёг. - На этот раз ты всё сделаешь сам у меня на глазах. Да, на всякий случай позови с нами Вальтама и Рандвера. Они постоят поблизости, пока ты не закончишь.
- Но... как же Ньёрун?
- Что Ньёрун? Я решил, что она в любом случае станет твоей женой, и она ею станет.
Вставало солнце, когда четверо всадников мчались берегом моря к покосившейся избушке.
- Кажется, здесь,- наконец, неуверенно протянул Скада. - Да-да, здесь. Вон та самая хижина.
- И они, должно быть, все там. Вы двое, - кнёг резко повернулся к Вальтаму и Рандверу, - встаньте там, за валуном, и не высовывайтесь, покуда вас не позову.
Воины покорно удалились. Кнёг и Скада привязали коней к дереву. Больше они ничего сделать не успели. Дверь избы отворилась, и вышел Хейджрек. Он шёл на берег в одной рубахе с тёмным свёртком в руках. Кнёг дождался, покуда он окажется прямо перед ними, и тихонько подтолкнул Скаду.
- Ну, здравствуй, Хейдрек.
Скада вынырнул из глубокой тени, будто соткался из воздуха. Под косым лучом солнца угрожающе сверкнул клинок.
- Здравствуй, Скада. Я полагаю, ты, как всегда, не один? Жаль, что гарраки предпочитают море, а то ты, верно, пригласил бы их сюда.
- Мне интересно, что здесь делаешь ты. Или ты настолько непотребен, что Змей вышвырнул тебя хвостом обратно? Так это можно исправить, - Скада вызывающе расхохотался, подбросил меч и на лету поймал его.