О страсти можно много говорить,

Но все равно словами не излить,

Не описать то смутное волненье,

Желанье духа, плоти и томленье,

Которое охватывает мозг;

И в нем копаясь, как бездомный пес,

Рождает в нас отчетливо стремленье,

Как это странно - к обладанью тенью.

Душа не может больше жить одна,

Ей нужен кто-то, чтоб рождать слова.

И вот она, томленьем пресыщаясь,

Парит над миром, небом восхищаясь,

И тень ее, так призрачна, легка,

По миру ходит с видом простака.

Входя в дома, у зеркала любуясь

Красой своей, и медленно танцуя,

Она разденется, воззвав к своим богам,

И эти боги, вняв ее мольбам,

Закружат мир в едином танце плоти,

Желании любви, которое сродни охоте.

Кто испытал, хотя б однажды, чувство,

Когда так сладостно, волнительно и грустно,

Тот знает, что желания души,

Какими странными бы ни были они,

Даются нам всего лишь в ощущеньях,

Как взмах крыла, дарующий забвенье.

Так Дух и Тень, сливаясь воедино,

Рождают Страсть, и лампа Аладдина,

Двоим влюбленным больше не нужна -

У них есть все, им не нужны слова;

Тела сольются в лунном свете ночи,

Раздастся стон, усталые сомкнутся очи,

И эта Страсть, Морфея поманя,

Оставит их до будущего дня.

Бог сновидений нам дает забвенье,

Душа парит, не слушается Тени;

Тогда в застывшей тишине ночной,

Влюбленным нашим грезится порой,

Что это все уже когда-то было,

И что какая-то неведомая сила,

Влечет их за собой в те дальние края,

Где боли нет, а только Тишина.