- Стой! - бородатый тяжеловооруженный всадник взмахнул копьем, зарычав, словно злой мастифф. Нужно быть осторожным на дороге в Антиохию. Звезды мерцали красным сквозь густую ночь, и света их было не достаточно для того, чтобы мужчина смог разглядеть человека, чья гигантская фигура маячила в темноте перед ним.
Одетая в броню кисть внезапно метнулась из тьмы и впилась солдату в плечо с такой силой, что онемела вся его рука. Из-под шлема гвардеец увидел блеск свирепых голубых глаз, которые, казалось, метали искры, видимые даже во мраке.
- Святые сохраните нас! - с трудом выдавил испуганный воин. - Кормак ФицДжеффри! Прочь! Возвращайтесь в ад, как хороший рыцарь! Я клянусь вам, сэр...
- Плевать мне на твои клятвы, - проворчал рыцарь. - О чем ты говоришь?
- Вы не бесплотный дух? - прошептал солдат. - Разве вы не убиты мавританскими пиратами на пути к дому?
- О, проклятые боги! - прорычал ФицДжеффри. - Считаешь, эта рука похожа на дым?
Он вонзил свои стальные пальцы в руку солдата и усмехнулся мрачно, услышав тихий вой.
- Этого думаю достаточно; скажи мне, кто находится в этой таверне.
- Только мой хозяин, сэр Руперт де Вейл, из Руана.
- Отлично, - пробурчал ФицДжеффри. - Он один из немногих людей, которых я считаю своими друзьями на Востоке или в каком-нибудь другом месте.
Большой воин подошел к двери таверны и вошел, ступая легко, словно кошка, несмотря на тяжелые доспехи. Солдат потер руку и посмотрел ему вслед с любопытством, отметив в тусклом свете, что ФицДжеффри несет с собой щит с ужасающей эмблемой его семьи - белым оскаленным черепом. Гвардеец знал его давно - бурный характер, дикий боец и всего лишь человек из числа крестоносцев, которые были почитаемы больше самого Ричарда Львиное Сердце*. Но ФицДжеффри поднялся на корабль, возвращаясь на родной остров, еще до того, как Ричард ушел из Святой Земли. Третий крестовый поход закончился неудачей и позором; большинство франкских рыцарей следовали к дому вместе с королем. Что этот мрачный ирландский убийца делает на дороге в Антиохию?
Сэр Руперт де Вейл, когда-то правитель Руана, а ныне лорд умирающего Утремера, повернулся к большой фигуре, возникшей в дверном проеме. Кормак ФицДжеффри был выше шести футов на несколько дюймов, но со своими могучими плечами и двумя сотнями фунтов железных мышц он казался несколько ниже. Норманн взглянул на него с удивлением и тут же вскочил на ноги. Его лицо засияло искренней радостью.
- Кормак, святые! Приятель, мы слышали, что ты мертв!
Кормак вернул ему сердечное приветствие, лишь слегка изогнув свои тонкие губы, что означало бы у обычного человека широкую улыбку радости. Сэр Руперт был высоким мужчиной и достаточно хорошо сложен, но он казался просто худым рядом с огромным ирландским воином, который сочетал в себе массу с характерной агрессивностью, что было заметно в каждом его движении.
ФицДжеффри был чисто выбрит, и множество шрамов, которые выделялись на его темном, мрачном лице, придавали его и так грозным чертам поистине зловещий вид. Когда он снял свой простой шлем и откинул на спину кольчужный капюшон, его подстриженные каре черные волосы, венчающие низкий широкий лоб, сильно контрастировали с его холодными голубыми глазами. Истинный сын самого неукротимого и дикого народа, что когда-либо ступал на окровавленное поле боя, Кормак ФицДжеффри выглядел, как безжалостный боец, прирожденный игрок войны, для которого тропы насилия и крови были так же естественны, как дороги мира для обычного человека.
Сын женщины из рода O'Браенов и норманнского рыцаря-ренегата, Джеффри-бастарда, в чьих венах, как он говорил, текла кровь Вильгельма Завоевателя*, Кормак редко обретал часы спокойствия и тишины за свои тридцать лет бурной жизни. Он родился в разорванных враждой и пропитанных кровью землях и получил в наследство лишь ненависть и жестокость. Древняя культура Эрина давно погибла из-за частых нападений скандинавов и датчан. Окруженная со всех сторон жестокими врагами, развивающаяся цивилизация кельтов поблекла перед жестокой неизбежностью постоянных набегов, а беспощадная борьба за выживание сделала гэлов такими же дикими варварами как те, кто нападали на них.
Теперь, во времена Кормака, война за войной багрянцем охватывали остров, где кланы сражались друг с другом, а норманнские авантюристы рвали чужакам глотки или отбивали атаки ирландцев, выходя племя против племени, в то время как земли Норвегии и Оркнейских островов все еще беспристрастно опустошали язычники-викинги.
Смутное понимание всего этого промелькнуло в голове сэра Руперта, когда он стоял, глядя на своего друга.
- Мы слышали, ты погиб в морском бою близ Сицилии, - повторил он.
Кормак пожал плечами.
- Многие погибли тогда, это правда, и я валялся без чувств, сраженный камнем из баллисты. Вероятно, после этого и пошли какие-то слухи. Но вы видите меня сейчас более живым, чем когда либо.
- Садись, старый друг, - сэр Руперт выдвинул вперед одну из грубых скамеек, которые составляли часть мебели таверны. - Что происходит на Западе?
Кормак взял бокал с вином, протянутый ему темнокожим слугой, и залпом выпил.
- Отмечу немногое, - сказал он. - Во Франции король считает свои пенсы и ведет склоки со своими дворянами. Ричард - если он еще жив - томится где-то в Германии, думаю. В Англии Шейн - то есть, Джон, - угнетает народ и предает своих баронов. А в Ирландии - Черт! - он засмеялся коротко и безрадостно. - Что я могу сказать об Ирландии, кроме тех же старых историй? Гэлы и иноземцы режут друг другу глотки и плетут интриги вместе с королем. Джон Де Курси*, поскольку Гуго де Ласи* вытеснил его с места правителя, бушует, как сумасшедший, поджигает и мародерствует, в то время как Донал О'Брайен скрылся на западе, уничтожая реликвии. Тем не менее, дьявол, я думаю, что сейчас здешняя земля стала немного лучше.
- Да, сейчас здесь своего рода спокойствие, - пробормотал сэр Руперт.
- Да - спокойствие, пока этот шакал Саладин собирает свои силы, - проворчал Кормак. - Думаете, он будет отдыхать пока Акра*, Антиохия и Триполи остаются в руках христиан? Он ищет лишь предлог, чтобы захватить остатки Утремера.
Сэр Руперт покачал головой, его глаза потускнели.
- Это голая земля, омытая кровью. Если бы это было не сродни богохульству, я бы проклинал тот день, когда последовал за своим королем на восток. Сейчас я мечтаю о фруктовых садах Нормандии, темных прохладных лесах и грежу о виноградниках. Мне кажется, мои самые счастливые часы жизни были, когда мне было всего двенадцать лет...
- Двенадцать, - проворчал ФицДжеффри, - в этом возрасте я был дикарем с копной нечесаных волос и скитался на голых болотах - я носил волчьи шкуры, весил около четырнадцати стоунов и уже убил трех человек.
Сэр Руперт с любопытством посмотрел на своего друга. Родные земли Кормака находятся за широким морем и землями Британии, но норманн немного слышал о том, что творится на том далеком острове. Он смутно знал, что жизнь Кормака не была легкой. Ненавидимый ирландцами и презираемый норманнами, он отплатил им презрением и жестоким обращением, дикой ненавистью и беспощадной местью. Было известно, что у него осталась лишь тень верности большому роду Фицджеральдов, который, как и многие уэльсцы и норманны, уже тогда начал перенимать ирландские обычаи и ирландские раздоры.
- Ты носишь сейчас другой меч, не тот, что был у тебя, когда я видел тебя в последний раз.
- Они ломаются в моих руках, - сказал Кормак. - Три турецкие сабли пошли на ковку меча, которым я владел в Яффе* - тем не менее, он разбился как стекло в морском бою у Сицилии. Этот я взял с тела норвежского морского короля, который возглавил рейд на Мюнстер. Он был выкован в Норвегии - видишь языческие руны на стали?
Он вытащил свой меч, и большой клинок замерцал голубоватым, как живой, в свете свечей. Слуги перекрестились, а сэр Руперт покачал головой.
- Ты не должен обнажать его здесь, - говорят, кровь сопровождает такой клинок.
- Кровопролитие следует за мой в любом случае, - проворчал Кормак. - Это лезвие уже испило крови ФицДжеффри - этим мечом норвежский морской король убил моего брата, Шейна.
- И ты носишь такой меч? - воскликнул сэр Руперт в ужасе. - Ничего хорошего не жди от этого адского клинка, Кормак!
- Почему нет? - спросил большой воин нетерпеливо. - Это хороший меч - я стер пятно крови моего брата, когда убил его убийцу. Дьявол, но тот норвежец был настоящим великаном в своей кольчуге с посеребренными накладками. Его серебряный шлем был также достаточно прочен, - но топор и шлем, и череп разбил вместе.
- У тебя был еще один брат, не так ли?
- Да - Донал. Эохэйд О'Доннелл съел его сердце после битвы при Кулманагх. В те времена между нами была вражда, но Эохэйд не спасся от меня, - я сжег О'Доннелла в его собственном замке.
- Почему ты отправился в крестовый поход? - спросил Руперт с любопытством. - Тобой двигало желание очистить свою душу от влияния язычества?
- В Ирландии было слишком жарко для меня, - ответил Кормак откровенно. - Лорд Шеймус Макджеральт - Джеймс Фицджеральд - пожелал заключить мир с английским королем, и я боялся, что он купит его благосклонность, отдав меня в руки королевского губернатора. Тогда была вражда между моей семьей и большинством ирландских кланов, мне некуда было пойти. Я собирался искать свою удачу в Шотландии, когда молодой Имонн Фицджеральд собрался в крестовый поход, и я решил сопровождать его.
- Но ты получил и расположение Ричарда, - расскажешь об этом мне.
- Охотно расскажу. Это произошло на равнинах у города Азот, когда мы атаковали турок. Да, ты тоже был там! Я дрался один в самой гуще сражения, и шлемы с тюрбанами трескались, как яичная скорлупа, под моими ударами, когда я заметил сильного рыцаря в авангарде нашей битвы. Он двигался все глубже и глубже, приближаясь вплотную к линий язычников, и его тяжелая булава расплескивала мозги, словно воду. Но так как щит его был помят, а доспехи залиты свежей кровью, я не мог с уверенностью сказать, кто же это был.
И вдруг его конь рухнул, а он в то же мгновение был окружен со всех сторон воющими демонами, которые пытались задавить его количеством. Чтобы пробиться к нему, я спешился...
- Спешился? - воскликнул сэр Руперт в изумлении.
Кормак, раздраженный тем, что его прервали, тряхнул головой.
- Почему нет? - отрезал он. - Я не французская воительница, боящаяся сойти с коня в грязь, - в любом случае, я могу биться стоя на ногах. Затем я расчистил небольшую площадку вокруг на длину своего меча, а упавший рыцарь, выбравшийся на свет, встал, ревя, словно бык, и размахивая своей окровавленной булавой с такой яростью, что чуть не размозжил мне голову, также как туркам. Атака английских рыцарей заставила язычников отступить, и когда он поднял забрало, я увидел, что пришел на помощь Ричарду Английскому.
- Кто ты и кто твой господин? - спросил он.
- Я Кормак ФицДжеффри, и у меня нет господина, - ответил я. - Я отправился с молодым Имонном Фицджеральдом в Святую Землю, а с тех пор, как он пал под стенами Акры, я ищу свою удачу в одиночку.
- Что ты скажешь обо мне, как о господине? - спросил он в то время, когда битва переместилась на расстояние полета стрелы от нас.
- Вы бьетесь достаточно хорошо для человека с саксонской кровью в жилах, - ответил я, - но я предан не английскому королю.
Он выругался, как сапожник.
- Кости святых, - сказал он, - такой человек дорого стоит. Ты спас мне жизнь, но за твою дерзость ни один принц не сделает тебя рыцарем!
- Храните ваше рыцарство, и будь оно проклято, - сказал я. - Я вождь в Ирландии, - но мы тратим в пустую слова; пора нанести вождям этих язычников полный разгром.
Позже он навязал мне свое королевское общество и отправился веселиться со мной; он редко устраивает попойки, хотя не дурак выпить. Но я не доверяю королям - я присоединился к кортежу храброго и доблестного молодого французского рыцаря - сьера Жерара де Жисклина, полного безумных рыцарских идеалов, хотя и был он из знатной молодежи.
Когда был заключен мир между войсками, до меня дошли слухи о возобновлении борьбы между Фицджеральдами и ле Ботелирами, так как лорд Шеймус был убит Ниалом MaкАртом. И я, находясь в милости у короля, взял разрешение у сьера Жерара и отправился обратно в Эрин. Таким образом, - мы ворвались в Ормонд с факелами и сталью и повесили старого сэра Уильяма ле Ботелира на барбакане*. После, когда надобность в моем мече прошла, я вспомнил о сьере Жераре, которому обязан своей жизнью, и этот долг я еще не имел возможности заплатить. Скажи, сэр Руперт, он все еще живет в своем замке Али-Эль-Яр?
Лицо сэра Руперта вдруг побелело, и он откинулся назад, словно что-то его сильно тяготило. Кормак поднял голову, и его темное лицо стало еще более суровым и исказилось от угрюмого напряжения. Он схватил руку норманна в бессознательном диком порыве.
- Скажи мне, - прохрипел он. - Что беспокоит тебя?
- Сьер Жерар, - тихо прошептал сэр Руперт. - Разве ты не слышал? Али-Эль-Яр лежит в руинах, Жерар - мертв.
Кормак взревел, словно бешеный пес, его огромные глаза засверкали страшным светом. Он заставил вздрогнуть сэра Руперта от силы ярости своих чувств.
- Кто это сделал? Он умрет, даже если он император Византии!
- Я не знаю! - с трудом выдохнул сэр Руперт, его разум был потрясен от взрыва примитивной ярости гэла. - Ходят грязные слухи - сьер Жерар полюбил девушку из гарема одного шейха, как говорят. Орда диких всадников из пустыни атаковала его замок, один из его вестников прорвался сквозь окружение, прося помощи у барона Конрада фон Гонлера. Но Конрад отказался...
- Да! - прорычал Кормак, яростно взмахнув руками. - Он ненавидел Жерара, потому что много лет назад он, тогда еще юноша, был лучшим фехтовальщиком на борту судна, которым командовал старик Фридрих Барбаросса. Что было потом?
- Али-Эль-Яр пал со всеми его людьми. Их голые и искалеченные тела лежали среди углей, но труп сьера Жерара так и не был найден. Умер он до или после нападения на замок - неизвестно, но должно быть все-таки он мертв, так как требований о выкупе не поступало.
- Вот так Саладин хранит мир!
Сэр Руперт, зная о безумной ненависти Кормака к великому Курдскому султану, лишь покачал своей головой.
- Это было дело не его рук, - здесь постоянны стычки вдоль границы - как по вине христиан, так и мусульман. И здесь не может быть иначе - франкские бароны владеют замками в самом сердце мусульманской страны. Здесь скоплено много личной вражды, а вокруг множество диких пустынных и горных племен, которые не подчиняются даже Саладину и ведут свои собственные войны. Многие полагают, что шейх Нуреддин Эль Гор разрушил Али-Эль-Яр и привел сьера Жерара к смерти.
Кормак взял свой шлем.
- Подожди! - воскликнул сэр Руперт, вставая. - Что ты намерен делать?
Кормак рассмеялся жестоко.
- Что буду делать? Я ел хлеб с де Жисклином. Могу ли я, как шакал, вернуться домой и оставить своего покровителя не отомщенным? Ну уж нет!
- Но подожди, - сказал сэр Руперт. - Что будет стоить твоя жизнь, если ты отправишься к Нуреддину в одиночку? Я вернусь в Антиохию и соберу моих вассалов; мы отомстим за твоего друга вместе.
- Нуреддин - это полунезависимый вождь, я - не имеющий господина странник, - прогрохотал норманн-гэл, - но ты - Сенешаль Антиохии. Если ты отправишься за границу со своими всадниками, свинья Саладин воспользуется этим, чтобы нарушить перемирие и смести остатки христианских королевств в море. Они слабы сейчас, это лишь тени славы Балдуина* и Боэмунда*. Нет - ФицДжеффри посеет свою собственную месть. Я отправлюсь в одиночку.
Он надел свой шлем и с грубым: 'Прощай!' повернулся и шагнул в ночь, где потребовал своего коня. Дрожащий слуга привел большого черного жеребца, который поднялся на дыбы, громко фыркая и сверкая своими зубами. Кормак схватил поводья и жестоко дернул вниз, воспитывая коня, затем вскочил в седло еще до того, как передние копыта коня коснулись земли.
- Ненависть и голодная месть! - вскричал он жестоко, затем повернул огромного жеребца в сторону, и сэр Руперт, глядящий растеряно ему вслед, услышал стремительно удаляющийся стук подкованных копыт. Кормак ФицДжеффри ехал на восток.
II. Бросок топора
Белый рассвет поднялся над Востоком, разорванный розово-красными валами холмов Утремера. Богатые оттенки смягчили суровые контуры, углубили синие обрезки ночной пустыни.
Замок барона Конрада фон Гонлера возвышался над дикими и пустынными землями. Когда-то это была крепость турков-сельджуков*, ее переделали в поместье франкского лорда, улучшив на случай появления угрозы с востока. Стены были укреплены и барбакан построен на месте обычных широких ворот. Иначе было не защититься.
На заре мрачная, темная фигура подъехала к глубокому безводному рву, который окружал крепость, и начала бить железным кулаком по звонкому щиту до тех пор, пока громкое эхо далеко не разнеслось над соседними холмами. Сонный воин, вооруженный пикой, появился на барбакане и, склонившись вниз, что-то требовательно прокричал.
Одинокий всадник вскинул голову в шлеме вверх, открывая темное лицо уставшего человека, который всю ночь был в пути и немного замерз.
- Вы редко бываете здесь в дозоре, - проревел Кормак ФицДжеффри. - Это потому, что вы близки с язычниками, раз не боитесь их нападения? Где эта поглощающая пиво свинья, которую вы называете своим сеньором?
- Барон пьет вино, - ответил угрюмо человек на ломаном английском.
- Так рано? - удивился Кормак.
- Нет, - грубо оскалился страж, - он пировал всю ночь.
- Пьяница! Чревоугодник! - бушевал Кормак. - Скажи ему, что у меня к нему дело.
- И что же я скажу ему о вашем деле, лорд ФицДжеффри? - спросил пораженный стражник.
- Скажи ему, что я принес ему пропуск в ад! - закричал Кормак, скрежеща зубами, и испуганный солдат исчез, словно кукла на веревочках.
Норманн-гэл беспокойно сидел на лошади, щит его висел на плечах, копье укреплено в стременное гнездо, и тут к его удивлению вдруг дверь барбакана широко распахнулась, а из нее с важным видом появилась фантастическая фигура. Барон Конрад фон Гонлер был маленьким и толстым, имел широкие плечи и дородный живот, хотя все еще был достаточно молод. Его длинные руки и широкие плечи принесли ему репутацию смертоносного мастера меча, но только сейчас он не выглядел как боец. Германия и Австрия послали много благородных рыцарей в Святую Землю. Барон фон Гонлер не входил в их число.
При нем был только охотничий кинжал в богатых парчовых ножнах. Он не носил броню, и его костюм из пылающего шелка, украшенный золотом, был причудливой смесью европейского и восточного праздничных нарядов. В одной руке, на каждом пальце которой сверкал большой драгоценный камень, он держал золотой кубок вина. Группа пьяных гуляк вертелась позади него - миннезингеры*, карлики, танцовщицы, собутыльники, праздные гуляки, моргающие, словно совы при свете дня. Все лизоблюды и прихлебатели, таскающиеся за богатым и вырождающимся лордом, толпой следовали за своим хозяином - отбросы обеих рас. Роскошь Востока быстро привела к разорению барона фон Гонлера.
- Ну, - вскричал барон, - кто же это здесь желает прервать мой праздник?
- Любой пьяница должен знать Кормака ФицДжеффри, - прорычал всадник, его губы скривились в презрительном оскале, обнажив крепкие зубы. - У нас с тобой счеты.
Имени и тона Кормака было достаточно, чтобы отрезвить любого пьяного рыцаря Утремера. Но фон Гонлер был не только пьян, он - деградировавший дурак. Барон сделал большой глоток, а его пьяная шайка с любопытством уставилась на свирепую фигуру, возвышающуюся на другой стороне сухого рва, о чем-то тихо шепчась друг с другом.
- Когда-то вы были похожи на мужчину, фон Гонлер, - сказал Кормак тоном, переполненным яда. - Теперь вы стали опустившимся распутником. Ну, это ваше дело. Меня интересует сейчас другое, - почему вы отказали в помощи сьеру де Жисклину?
Одутловатое, надменное лицо немца приобрело высокомерный вид. Он горделиво сморщил толстые губы, в то время как его затуманенные глаза заблестели над выпуклым как у совы носом. Он был образчиком напыщенной глупости, которая заставила Кормака заскрипеть зубами.
- Кем был этот француз для меня? - сказал барон жестоко. - Это была его собственная ошибка - он мог бы выбрать из тысячи девушек, но молодой дурак попытался увести ту единственную, которую шейх оставил для себя. Он - непорочная честь! Ба!
Он добавил грубую остроту, и его окружили собутыльники, крича в радостном веселье, прыгая в дикой пляске, извиваясь в непристойных позах. Кормак внезапно издал рев львиной ярости, заставив их остановиться.
- Конрад фон Гонлер, - прогремел разъяренный гэл, - я называю тебя лжецом, предателем и трусом - подлец, трус и негодяй! Вооружайся и выезжай сюда на равнину. И поспеши - я не могу тратить много времени на тебя - я должен убить тебя быстро и отправиться за другими подонками, что убежали от меня.
Барон рассмеялся цинично:
- Почему я должен сражаться с тобой? Ты даже не рыцарь. Ты не носишь рыцарский герб на своем щите.
- Отговорки труса, - бушевал ФицДжеффри. - Я ирландский вождь, и я раскалывал черепа людей, к чьим сапогам вы даже не достойны прикоснуться. Вооружитесь и выйдете на мой вызов, или вы просто ничтожный трус, каким я и считаю вас?
Фон Гонлер рассмеялся презрительно.
- Я не собираюсь рисковать своей шкурой в битве с тобой. Я не буду драться, но мои люди нашпигуют тебя арбалетными болтами, если ты не уберешься.
- Фон Гонлер, - голос Кормака был низким и страшным, переполненный угрозой, - вы бьетесь или умрете в холодной крови?
Немец внезапно разразился глупым смехом.
- Слушайте его! - взревел он. - Он угрожает мне, - он на другой стороне рва, с поднятым разводным мостом, а я здесь, в окружении моих приспешников!
Он ударил себя по жирному бедру и продолжил свой дурацкий смех, в то время как его прихлебатели - мужчины и женщины, - которые выслуживались перед ним, радостно смеялись и оскорбляли мрачного ирландского воина, проклинали его и показывали непристойные жесты. И вдруг Кормак, с горьким проклятием, поднялся в стременах, сорвал свой боевой топор, висевший на седельной луке, и метнул его со всей силы.
Воины на башнях закричали, а танцовщицы подняли истошный визг. Фон Гонлер думал, что он вне его досягаемости, - но не существует такой вещи, как 'вне досягаемости' от мести ирландского-норманна. Тяжелый топор со свистом разрезал воздух и расплескал мозги барона Конрада.
Толстое, огромное тело рухнуло на землю, словно огромная масса расплавленного жира, одного жира, белая рука по-прежнему сжимала пустой винный бокал. Шелк и золотая парча налились более глубоким красным цветом, чем во время продажи на базаре, а шутники и танцоры разлетелись, словно птицы, громко крича, едва взглянув на раздробленную голову и малиновое месиво, бывшее человеческим лицом.
Кормак ФицДжеффри сделал яростный, победоносный жест и издал звонкий вопль такого свирепого ликования, что мужчины побледнели, услышав его. Затем, повернув своего черного коня, он умчался прочь прежде, чем ошеломленные солдаты смогли прийти в себя настолько, чтобы отправить рой стрел ему в след.
Он уехал недалеко. Большой конь устал от тяжелого ночного путешествия. Кормак скоро свернул за выступающий уступ скалы и направил коня вверх по крутому склону, остановился и посмотрел в ту сторону, откуда пришел. Он был вне поля зрения крепости, но не слышал звуков погони. Прождав около получаса, он убедился, что никто не отправился за ним в погоню. Это было опасно и безрассудно выезжать из безопасного замка в эти холмы. Кормак, к тому же, мог легко устроить хорошую засаду.
Во всяком случае, что бы ни думали его враги по этому вопросу, было очевидно, что ему не стоит ожидать настоящей попытки возмездия, и он сердито хмыкнул, удовлетворенный этим. Он никогда не бегал от битвы, но только теперь у него было другое дело, и это все было ему на руку.
Кормак ехал на восток.
III. Дорога к Эль Гор
Путь к Эль Гор был действительно труден. Кормак ехал между огромными выщербленными валунами, через глубокие овраги и вдоль крутых обрывов. Солнце медленно взбиралось к зениту, и жара начала танцевать и мерцать. Солнце свирепо било по укрытой шлемом голове Кормака и, оглянувшись назад на голые скалы, ослепленный светом, он щурил глаза. Но большой воин не обращал на это внимания. На своей собственной земле он научился игнорировать мокрый снег, снег с дождем и сильный мороз, а следуя за Львиным Сердцем, перед мерцающими стенами Акры, на пыльных равнинах Азота и около Яффы он привык к пламени восточного солнца, яркому свету, отраженному от голых песков, к сокрушительным пылевым бурям.
В полдень он остановился на привал в тени огромного валуна, чтобы дать несколько часов отдыха черному жеребцу. Здесь бил крошечный родник, давно известный ему, - достаточно чтобы утолили жажду и человек, и его конь. Жеребец с нетерпением жадно набросился на тощие травы, растущие по берегам ручья, а Кормак ел сушеное мясо, которое было у него в маленьком мешочке. Здесь он останавливался, чтобы напоить коня много дней назад, когда ехал с Жераром. Али-Эль-Яр лежал отсюда на запад; ночью он сделал большой крюк объезжая его, направляясь к замку фон Гонлера. Он не хотел смотреть на руины. Ближайшим сколько-нибудь значимым мусульманским вождем был Нуреддин Эль Гор, который вместе со своим братом-по-оружию, Косру Маликом, сельджуком, удерживал замок Эль Гор, расположенный в холмах на востоке.
Кормак ехал флегматично через дикий зной. К полудню он выехал из глубокого, широкого ущелья и поднялся на более высокий уровень холмов. Этим путем он ездил прежде в набег на дикие племена востока, и на небольшом плато в начале ущелья должна стоять виселица, на которой сьер Жерар де Жисклин однажды повесил пойманных с поличным туркменских вождей, как предупреждение для их племен.
Теперь, когда ФицДжеффри подъехал к плато, он снова увидел старое дерево, вновь украшенное 'плодами'. Его зоркие глаза различили человеческую фигуру, болтающуюся в воздухе, подвешенную, по-видимому, за запястья. Высокий воин в остроконечном шлеме и легкой кольчужной рубашке мусульманина стоял внизу, тыкая жертву копьем, заставляя тело раскачиваться и вращаться на веревке. Гнедая туркменская лошадь стояла рядом. Холодные глаза Кормака сузились. Человек на канате - его голое тело, блестевшее на солнце, было светлее, чем у турка. Норманн-гэл коснулся шпорами вороного жеребца и стремительно погнал его через плато.
Услышав внезапно раздавшийся грохот копыт, мусульманин замер и обернулся. Бросив копье, которым он мучил пленника, он быстро достал и натянул тетиву на короткий тяжелый лук. После этого, просунув левую руку в лямки небольшого круглого щита, он вскочил в седло и рысью погнал коня навстречу атакующему франку.
Кормак приближался, словно грозовой разряд, его глаза ярко сверкали над краем мрачного щита. Он знал, что этот турок никогда не встретится с ним так, как встретил бы его франкский рыцарь - грудь к груди. Мусульманин уклонился бы от его тяжелой атаки, и кружил вокруг на своем проворном коне, уворачиваясь из стороны в сторону, пока не нашел слабое место для удара. Но он бросился в бой так безрассудно, будто никогда раньше не сталкивался с тактикой сарацинов*.
В это время турок натянул лук, и стрела впилась в щит Кормака. Они были едва в пределах броска копья друг от друга, но мусульманин достал еще одну стрелу, что и погубило его. Кормак, стремительно мчавшийся вперед, вдруг поднялся на стременах, сжимая свое длинное копье за середину древка, и бросил его, как дротик. Неожиданный ход застал сельджука врасплох, и он сделал ошибку, подняв свой щит, вместо того, чтобы уклониться. Наконечник копья пробил легкий щит и ударил со всей силы человеку в грудь, укрытую кольчугой. Острие копья согнулось, не пробив кольчуги, но потрясающей силы удар выбросился турка из седла, и когда он поднялся ошеломленный, нащупывая свой ятаган, большой черный жеребец ужасающе воздвигся над ним и в ярости ударил копытами вниз, разрывая и разбивая.
Даже не взглянув на свою жертву, Кормак подъехал к виселице и приподнялся в седле, всматриваясь в лицо того, кто висел.
- Сатана, - пробормотал большой воин, - это же Мишель не Бле - Майкл де Блуа, один из оруженосцев Жерара. Что за дьявол сделал это?
Выхватив меч, он перерезал веревку, и юноша скользнул ему в руки. Губы молодого Майкла были пересохшие и распухшие, глаза полны страдания. Он был голый, за исключением коротких кожаных бридж, и солнце жестоко терзало его светлую кожу. Кровь из раны на затылке уже запеклась, покрыв коркой его желтые волосы, на его конечностях виднелись небольшие порезы - следы от копья его мучителя.
Кормак положил молодого француза в тени, отбрасываемой неподвижно стоящим жеребцом, и смочил водой из своей фляги его пересохшие губы. Как только он смог говорить, Майкл прохрипел:
- Теперь я знаю, что действительно мертв, ибо есть только один рыцарь, что когда-либо приезжал в Утремер, способный метнуть длинное копье, как дротик - и Кормак ФицДжеффри мертв уже в течение многих месяцев. Но если я мертв, где Жерар - и Юлала?
- Отдых и покой, - проворчал Кормак. - Ты жив - и я тоже.
Он развязал прочные шнуры на запястьях Майкла, которые глубоко врезались в плоть, и принялся аккуратно растирать и массажировать онемение руки. Медленно бред исчез из глаз юноши. Как и Кормак, он был из той породы, что была жесткой, как упругая сталь; несколько часов отдыха и много воды, и его жизненные силы вернулись.
- Как долго ты болтался на этой виселице? - спросил Кормак.
- С рассвета, - глаза Майкла были мрачными, когда он потирал свои разорванные запястья. - Нуреддин и Косру Малик сказали, что однажды сьер Жерар повесил здесь людей их расы, это было логично, что один из мужчин Жерара должен украсить собой эту виселицу.
- Скажи мне, как умер Жерар, - пробурчал ирландский воин. - Люди разносят лишь грязные слухи...
Красивые глаза Майкла наполнились слезами.
- Ах, Кормак, я - тот, кто любил его, и привел к смерти. Слушайте - здесь нечто большее, чем случайный встречный взгляд. Я думаю, что Нуреддин и его товарищ по оружию были ужалены шершнем империи. Я думаю, что они, вместе с псами-рыцарями из франков, мечтали о смешанном царстве среди этих холмов, которое не будет хранить верность ни Саладину, ни любому королю Запада.
Они начали расширять свои владения путем предательства. Ближайшим христианским владением был Али-эль-Яр, конечно. Сьер Жерар был настоящим рыцарем, мир и справедливость владели его душой, и поэтому он должен быть устранен. Все это я узнал позже. Боже, если бы я знал обо всем заранее! Среди рабов Нуреддин была персидская девушка по имени Юлала, и она стала невинным орудием их злых желаний, когда эти двое попытались заманить моего господина в ловушку, - чтобы убить сразу его тело и его доброе имя. И помоги мне Боже, через меня они преуспели там, где в противном случае никогда не смогли бы.
Для моего господина Жерара честь была превыше всего. Поэтому он по приглашению Нуреддина посетил Эль Гор и не обращал никакого внимания на обольщения Юлалы. И тогда, следуя командам своих хозяев, которым она не смела перечить, девушка позволила Жерару увидеть себя, представ перед ним без покрывала, как бы случайно, и она притворилась, что влюблена в него. Но Жерар не выказал ей никакого внимания. Но я - я пал жертвой ее чар.
Кормак с отвращением фыркнул. Майкл схватил его за руку.
- Кормак, - воскликнул он, - вспомните себя - все люди не такие железные, как вы! Я клянусь, я полюбил Юлалу в тот момент, когда впервые увидел ее - и она полюбила меня! Я замыслил увидеть ее снова - похитить из Эль Гора...
- Откуда люди взяли россказни, что Жерар был тем, кто завел роман с рабыней Нуреддина, - прорычал ФицДжеффри.
Майкл закрыл лицо руками.
- Это моя вина, - простонал он. - Однажды ночью немой слуга принес записку, подписанную Юлалой очевидно. Она умоляла меня приехать вместе с сьером Жераром и его людьми и спасти ее от страшной судьбы - наша любовь была обнаружена, переписка прочитана, и они стали мучить ее. Я был вне себя от ярости и страха. Я пошел к Жерару и все ему рассказал, и он, чистая душа - человек чести, пообещал помочь мне. Он не мог нарушить перемирие и принести гнев Саладина на христианские города, но он надел свою кольчугу и выехал вместе со мной. Мы попытаемся найти любой способ, которым смогли бы тайно выкрасть Юлалу; если нет, мой господин пойдет смело к Нуреддину и попросит девушку в дар или предложит заплатить большой выкуп за нее. Я готов был жениться на ней.
Но когда мы добрались до места у стены Эль Гора, где я имел обыкновение встречаться Юлалой, мы обнаружили, что оказались в ловушке. Нуреддин, Косру Малик и их воины вдруг окружили нас со всех сторон. Нуреддин первым заговорил с Жераром, рассказав ему о ловушке, которую он установил, и о приманке, которая должна была соблазнить моего господина. И мусульманин рассмеялся, зная, что любовь оруженосца завела Жерара в ту западню, где потерпел неудачу тщательно обдуманный кованый план. Что касается послания - Нуреддин сам написал его, считая в своем коварстве, что сьер Жерар сделает все именно так, как он и сделал.
Нуреддин и турок предложили Жерару присоединиться к ним в осуществлении их плана об империи. Они рассказали ему откровенно, что его замок и его земли были платой для некоего влиятельного дворянина в обмен на его союз, и они предложили заключить союз с Жераром вместо того аристократа. Сьер Жерар ответил лишь, что всю свою оставшуюся жизнь он будет хранить верность своему королю и своим убеждениям, и после этих слов мусульмане набросились на нас, как бурные волны.
Ах, Кормак, Кормак, если бы вы были там вместе с нашими всадниками! Жерар вел себя мужественно и решительно по своему обыкновению - спина к спине бились мы, и я клянусь вам, что мы выстелили вокруг завалы по колено из мертвецов, прежде чем Жерар упал, и они опрокинули меня.
- Христос и крест! - Были его последние слова, когда турецкие копья и мечи пронзили его насквозь. И его красивое тело - обнаженное и изрезанное, бросили коршунам и шакалам.
Майкл рыдал судорожно, стуча кулаками друг о друга в страдании. Кормак заурчал глубоко в своей груди, словно дикий бык. Голубые огни горели и мерцали в его глазах.
- А ты? - спросил он резко.
- Меня они бросили в темницу, чтобы пытать, - ответил Майкл, - но в ту же ночь Юлала пришла ко мне. Старый слуга, который любил ее и жил в Эль-Горе еще до того, как его захватил Нуреддин, освободил меня и провел нас обоих через секретный проход, который ведет от камеры пыток за стены. Мы направились в горы пешком и без оружия и скитались там в течение нескольких дней, прячась от всадников, посланных за нами. Вчера нас поймали и вернули в Эль Гор. Они казнили старого раба, который показал нам тайный проход, неизвестный сегодняшним хозяевам замка, а мы отказались рассказать, как мы бежали, хотя Нуреддин угрожал нам жестокими пытками. На рассвете он вывел меня из замка и приказал повесить на этой виселице, оставив одного из своих людей, чтобы охранять меня. Что он сделал с Юлалой, одному Богу известно.
- Вы знали, что Али-Эль-Яр пал?
- Да, - Майкл тупо кивнул. - Косру Малик хвастался этим. Земли Жерара теперь перешли в руки его врага, рыцаря-предателя, который придет на помощь Нуреддину, когда мусульмане выступят против короны.
- А кто этот предатель? - спросил Кормак тихо.
- Барон Конрад фон Гонлер, которого я, клянусь, насажу на вертел, как зайца...
Кормак улыбнулся холодно и мрачно.
- Забудь свои клятвы. Фон Гонлер был в аду еще до рассвета. Я знал только, что он отказался прийти на помощь Жерару. Я мог бы не убивать его так легко, знай я всю его гнусность.
Глаза Майкла засверкали.
- Де Жисклин спасен! - закричал он радостно. - Я благодарю тебя, старый пес войны! Один предатель со счетов - что теперь? Должны ли Нуреддин и турок жить, пока двое мужчин носят сталь де Жисклина?
- Нет, если сталь остра и кровь течет красная, - прорычал Кормак. - Расскажи мне про этот секретный путь - нет, не время для слов - покажи мне его. Если вы бежали таким образом, почему мы не можем воспользоваться им? Сейчас - забери оружие у этой падали, а я поймаю его коня, который, как я вижу, пасется у скал. Ночь не далеко; может быть, мы сможем проникнуть внутрь замка, а там...
Его большие руки сжались в железные кулаки-кувалды, в глазах запылало страшное пламя; во всем его виде сквозил очевидный, простой рассказ о том, что будет дальше - об огне и кровавой бойне, о копье, пронзающем грудь, и мече, раскалывающем черепа.
IV. Слово Кормака
Когда Кормак ФицДжеффри снова направился в Эль Гор, можно было бы подумать с первого взгляда, что вместе с ним едет турок. Майкл де Блуа ехал на гнедом туркменском коне и в остроконечном турецком шлеме. На поясе у него висел изогнутый ятаган, не плече - лук и колчан со стрелами, но он не носил кольчугу; стук копыт мчащегося жеребца, громкий и резкий, лишь добавлял достоверности.
Спутники направились обходным путем, чтобы миновать заставу, и сумерки наступили прежде, чем они достигли башен Эль Гора, который стоял, мрачный и угрюмый, окруженный с трех сторон хмурыми горами. На запад убегала широкая дорога, скатываясь с круч, на которых возвышался замок. Со всех других сторон узкие овраги испещряли склоны нависающих стен. Они сделали такой широкий круг, чтобы непосредственно оказаться на холмах прямо к востоку от крепости, и Кормак, взглянув на западные башни, сказал вдруг своему другу.
- Посмотри - облако пыли далеко на равнине...
Майкл покачал головой:
- Твои глаза гораздо острее, чем мои. Холмы затянуты голубыми тенями сумерек, я едва могу разглядеть размытое пространство, которое является равниной, тем более различить там какое-то движение.
- Моя жизнь часто зависит от остроты моего зрения, - прорычал норманн-гэл. - Посмотри внимательнее - видишь узкую полоску земли, которая рассекает холмы, словно широкая долина, вон там к северу? Отряд всадников, сплоченный, как раз у входа в ущелье, судя по облаку пыли, что они поднимают. Несомненно, группа разбойников, возвращающихся в Эль Гор. Так, - путь через холмы труден и пройдет несколько часов, прежде чем они подъедут к замку. Давай займемся делом - звезды уже мигают на востоке.
Они привязали своих лошадей в скрытом от глаз любого наблюдателя месте ниже по склону в овраге. В последнем тусклом сумеречном свете они видели тюрбаны часовых на башнях, но пробираясь среди валунов и рытвин, они были достаточно хорошо укрыты. Вскоре Майкл свернул в глубокий овраг.
- Здесь вход в подземный коридор, - сказал он. - Боже, только бы он не был обнаружен Нуреддином. Он отправил своих воинов на поиски хода или чего-то в этом роде, подозревая о его существовании, когда мы отказались рассказать, как сбежали.
Они прошли вдоль оврага, который становился уже и глубже, некоторое расстояние, нащупывая тропу; вдруг Майкл остановился со стоном. Кормак, продвинувшись на ощупь вперед, почувствовал железные прутья, и его глаза, привыкшие к темноте, выделили проход, похожий на зев пещеры. Крепкие железные балки были прочно укреплены болтами в твердой скале, и в них были установлены тяжелые стержни, слишком близко друг к другу, чтобы позволить протиснутся даже очень тощему человеку.
- Они нашли тоннель и закрыли его, - простонал Майкл. - Кормак, что же нам делать?
Кормак подошел ближе и положил руки прямо на брусья. Наступила ночь, и в ущелье было так темно, что даже он со своими кошачьими глазами с трудом мог различить предметы под рукой. Гигант норманн-кельт глубоко вздохнул, сжимая брусья могучими руками, уперся стальными ногами в землю и медленно применил всю свою невероятную силу. Майкл, наблюдая в изумлении, скорее почувствовал, чем увидел, как огромные бугры и валы мышц вздулись под гибкой кольчугой, как вены набухли на огромном лбу и полился пот. Стержни трещали и скрипели, и как раз когда Майкл вспомнил, что этот человек сильнее, чем сам король Ричард, тяжелый выдох вырвался из уст Кормака взрывоопасным ворчанием, и в то же время стержни уступили, словно хрустнул тростник в его железных руках. Один сломался, буквально выпав из гнезда, а остальные сильно погнулись. Кормак, тяжело дыша, смахнул пот с глаз, отбросив брусок в сторону.
- Святые, - пробормотал Майкл, - вы человек или дьявол, Кормак ФицДжеффри? Это подвиг я полагаю даже для вас.
- Довольно слов, - пропыхтел норманн. - Давай поспешим, если мы сможем протиснуться. Вполне вероятно, что мы найдем охрану в этом туннеле, но этот шанс мы должны использовать. Доставай свое оружие и следуй за мной.
В туннеле было темно, как в утробе Гадеса*. Они на ощупь продвигались вперед, каждую минуту ожидая, что попадут в ловушку, и Майкл, стараясь идти бесшумно, почти наступая другу на пятки, проклинал стук своего сердца и дивился способности гиганта двигаться тихо и не брякая оружием.
Спутникам начало казаться уже, что они пробираются в этой темноте целую вечность, как вдруг Майкл наклонился вперед, чтобы прошептать, что он полагает, что они уже внутри внешних стен замка, указав на слабое свечение, появившееся впереди. Осторожно прокрались они к резкому повороту коридора, за которым сиял свет. Заглянув осторожно за угол, они увидели, что свет исходит от колеблющегося факела, засунутого в нишу на стене, а рядом с ним стоит высокий турок, позевывая, опираясь на свое копье. Еще двое мусульман спали на своих плащах рядом с ним. Очевидно, Нуреддин не возлагал слишком много доверия на стальные прутья, которыми он заблокировали вход.
- Охрана, - прошептал Майкл, и Кормак кивнул, отступил назад и приблизился к своему товарищу. Настороженные глаза норманна-гэла разглядели каменные ступени лестницы позади воинов с тяжелой дверью наверху.
- Думаю, им трудно будет использовать свое оружие в туннеле, - пробормотал Кормак. - Сними стрелой бодрствующего воина - и не промахнись.
Майкл натянул тетиву и, высунувшись из-за угла, прицелился турку в горло, чуть выше кольчуги. Он молча проклял мерцающий обманчивый свет. Вдруг сонный воин повернул голову и подозрительно взглянул в их сторону, прищурив от света глаза. Одновременно раздался протяжный звук спущенной тетивы, и турок зашатался и рухнул вниз, страшно булькая и схватившись за древко стрелы, что пробила его бычью шею.
Двое других, разбуженные предсмертной агонией своего товарища и внезапными конвульсивными ударами ног по земле, вскочили - и умерли, так и не успев продрать сонные глаза и не нащупав своего оружия.
- Это было хорошо сделано, - проворчал Кормак, стряхивая красные капли со своей стали. - Здесь не прозвучало ни единого звука, который могли бы услышать через вон ту дверь. Тем не менее, если она закрыта изнутри на засов, наши труды были напрасны, и мы проиграли.
Но засова не было, наличие воинов в туннеле говорило об этом. Когда Кормак осторожно открыл тяжелую железную дверь, внезапный наполненный болью скулеж с другой стороны ударил их словно током.
- Юлала! - ахнул Майкл, побелев. - Это пыточная камера, и ее голос! Во имя Бога, Кормак - вперед!
И большой норманн-гэл азартно широко распахнул дверь и прыгнул вперед, словно атакующий тигр, Майкл следовал за ним по пятам. Они остановились на миг. Это была пыточная, правильно, а на полу и стенах стояли или висели все адские приборы, которые человеческий разум изобрел для мучений своего собрата. Три человека были в подземелье, и двое из них были мужчинами со скотскими мордами, в кожаных штанах, которые обернулись испуганно, когда вошел франк. Третьей была девушка, которая лежала связанная на своего рода скамье, голая, как в тот день, когда родилась. Угли пылали в жаровне рядом, и один из немых уже потянулся за раскаленными до бела щипцами. Он так и замер чуть присев, глядя на вошедших в изумлении, его рука все еще тянулась к щипцам.
Из бледного горла пленной девушки вырвался жалкий крик.
- Юлала! - воскликнул Майкл яростно и прыгнул вперед, красный туман плавал перед его глазами. Один из немых стоял прямо перед ним, поднимая свой короткий меч, но молодой франк, не замедляя шаг, бросил свой ятаган по широкой дуге, которая провела изогнутое лезвие через кожу головы и череп. Освободив свое оружие, он упал на колени рядом с пыточной скамьей, громкие рыдания разрывали его горло.
- Юлала! Юлала! О, девочка, что же они сделали с тобой?
- Майкл, мой любимый! - Ее большие темные глаза были словно звезды, горящие в тумане. - Я знала, что ты придешь. Они еще не пытали меня - лишь избивали - они только собирались начать...
Другой немой скользнул стремительно к Кормаку, как змея, с ножом в руке.
- Сатана! - пробурчал большой воин. - Я не буду пятнать свою сталь твоей кровью...
Его левая рука метнулась вверх, схватив немого за запястье, и тут же раздался громкий хруст треснувших костей. Нож вылетел из пальцев немого, которые сейчас напоминали раздувшуюся перчатку. Кровь вырвалась из лопнувшей на концах пальцев кожи, и немая тварь раззявила рот в тихой агонии. И в это мгновение правая рука Кормака стиснула его горло, и через открытый рот хлынул красный поток крови, железные пальцы норманна сминали плоть и позвонки в малиновую массу.
Отбросив в сторону замерший труп, Кормак повернулся к Майклу, который уже освободил девушку и сейчас держал ее на руках, нежно прижимая к себе с истинной страстью и радостью. Тяжелая рука, опустившаяся ему на плечо, вернула его к реальности и осуществлению их плана. Кормак нашел плащ и в него завернул обнаженную девушку.
- Пойдем, сейчас, - быстро сказал он. - Это все не на долго, до тех пор, пока другие не придут, чтобы сменить охранников в туннеле. Вот - у вас нет брони - возьми мой щит - нет, не спорь. Тебе, возможно, потребуется он, чтобы защитить девушку от стрел, если ты - если мы, будем спасаться от погони. А сейчас поспеши...
- Но ты, Кормак? - Майкл помедлил, колеблясь.
- Я заблокирую наружную дверь, - сказал норманн. - Подопру ее скамейкой. Затем последую за вами. Но не ждите меня. Это приказ, ты понимаешь? Пройдете через туннель и идите к лошадям. Там тот час же садитесь на туркменскую лошадь и уезжайте! Я пойду другим путем - да, нет такой дороги, по которой я не смогу пройти! Езжайте к сэру Руперту де Вейлу, Сенешалю Антиохии. Он наш друг, торопитесь.
Кормак стоял несколько мгновений в дверях наверху лестницы и смотрел, как Майкл и девушка торопливо спустились вниз по ступенькам, проскользнули мимо того места, где лежали мертвые часовые, и скрылись за поворотом туннеля. Затем он вернулся в камеру пыток и закрыл дверь. Он пересек комнату, откинул засов на внешней двери и распахнул ее. Он смотрел на убегающие вверх ступени. Лицо Кормака было неподвижно. Он добровольно принял свою участь.
Гигант норманн-кельт был оппортунистом. Он знал, что такого шанса проникнуть в самое сердце цитадели врага больше не будет, скорее всего. Жизнь была изменчивой в Утремере; если подождать другого удобного случая нанести удар по Нуреддину и Косре Малику, то он, вероятнее всего, может и не наступить. Сейчас лучшая возможность для мести, которая пылает в его варварской душе.
То, что он может расстаться со своей жизнью в завершении своей мести, не имеет никакого значения. Мужчины рождаются, чтобы умереть в бою, в соответствии с их кредо, и Кормак ФицДжеффри тайно склонялся к вере своих предков викингов о Валгалле, куда отправляются заслужившие это право души павших под звон мечей. Майкл, найдя свою девушку, мгновенно забыл о первоначальном плане их возмездия. Кормак не винил его; жизнь и любовь - для юных. Но мрачный ирландский воин в долгу перед убитым Жераром и готов оплатить долг собственной жизнью. Таким образом, Кормак сдержит свое слово перед мертвыми.
Он хотел бы, чтобы Майкл забрал черного жеребца, но знал, что его конь никому, кроме него самого, не позволит себя оседлать. Теперь он попадет в мусульманские руки, подумал он со вздохом. Затем направился вверх по лестнице.
5. Лев Ислама
Наверху лестница вывела Кормак в коридор, вдоль которого он двигался дальше быстро, но осторожно, норвежский меч мерцал голубоватым светом в его руке. Пробираясь наугад, он свернул в еще один коридор и тут же столкнулся с дородным турецким воином, который замер на миг, разинув рот, словно увидел нечто сверхъестественное и ужасное в этом мрачном убийце, который шагал тихо как призрак смерти через замок. Прежде чем турок собрался с мыслями, голубая сталь перерубила его шею.
Кормак стоял над своей жертвой мгновение, сосредоточенно прислушиваясь. Где-то впереди он услышал слабый гул голосов и, судя по позиции этого турка, вооруженного щитом и изогнутым ятаганом, предположил, что тот стоял на страже перед дверью в одну из комнат. Неровное пламя факела слабо освещало широкий коридор, и Кормак, нащупывая в полумраке дверь, нашел вместо широкого портала замаскированный тяжелыми шелковыми шторами проем. Раздвинув их осторожно, он заглянул в большую комнату, где толпились люди с оружием.
Воины в кольчугах, остроконечных шлемах и с широкими расширяющимися к острию, изогнутыми мечами выстроились вдоль стен, а на шелковых подушках сидели вожди - правители Эль Гора и их приспешники. В дальнем конце комнаты сидел Нуреддин Эль Гор, высокий, худой, с большими бровями, тонким носом и острыми темными глазами; всем своим видом он напоминал ястреба. Его семитские черты лица контрастировали с турками вокруг него. Его сильная рука беспрестанно поглаживала сделанную из слоновой кости рукоять длинной, узкой сабли, и он носил кольчужную рубашку. Главный изменник из южной Аравии, шейх этот был человеком больших способностей. Он мечтал о независимом королевстве в этих холмах и это были не безумные иллюзии, навеянные парами гашиша. Он собрал в союз военачальников-сельджуков, нескольких франкских изменников, таких как фон Гонлер, и орды арабов, турок и курдов, которые, бесспорно, так и стекаются под его знамена. Нуреддин представляет угрозу как для Саладина, так и для франков, которые все еще цепляются за Утремер. Среди одетых в кольчуги турок Кормак разглядел овчинные шапки и волчьи шкуры диких вождей из-за холмов - курдов и туркменов. Слава араба уже распространилась далеко, если такие изменчивые воины, как они, сплотились с ним.
Рядом с занавешенным дверным проемом сидел Косру Малик, давно известный Кормаку воин, типичный для его расы, крепко сложенный, среднего роста, с темным жестоким лицом. Даже сидя на совете, он не снимал остроконечный шлем и кольчугу с позолоченными щитками и качал на коленях ятаган с украшенной драгоценными камнями рукоятью. Кормаку показалось, что все эти люди обсуждают некоторые моменты, готовясь отправиться в очередной рейд, так как они были все хорошо вооружены. Но он не тратил время на размышления. Он откинул занавески рукой, защищенной броней, и шагнул в комнату.
Изумленные его появлением воины застыли на мгновение, и в этот момент гигант франк достиг Косру Малика. Турок, чьи темные черты лица побледнели, вскочил на ноги, как распрямившаяся стальная пружина, выхватив свой ятаган, но как только он это сделал, Кормак уперся ногами в пол и ударил со всей своей силы. Норвежский меч переломил изогнутый клинок и, пробив позолоченный щиток, рассек ключицу турка и вскрыл его грудь.
Кормак вырвал тяжелое лезвие из пробитой груди, отпихнув одной ногой тело Косру Малика, и прыгнул на своих врагов, словно лев в залив. Его голова в шлеме была наклонена, его холодные голубые глаза пылали из-под тяжелых черных бровей, а в могучей правой руке угрожающе сверкал окровавленный меч. Нуреддин уже вскочил на ноги и стоял, дрожа от гнева и удивления. Это внезапное появление едва не лишило его мужества, ничто никогда еще не поражало его так сильно. Его тонкие, как у ястреба, черты лица исказились в гневном рычании, его борода встопорщилась, и он быстрым движением выхватил свою саблю с рукоятью из слоновой кости. Затем, когда он шагнул вперед, его воины встали за ним, - мгновения потрясения прошли.
Кормак, - жестокая радость окатила его, когда он напрягся для отражения атаки, - вдруг увидел, как на другой стороне большой комнаты широко распахнулась дверь, и появилось множество вооруженных воинов, сопровождаемых людьми Нуреддина, у которых были пустые ножны и тревожные лица.
Араб и его воины обернулись лицом к вновь прибывшим. Одежды этих людей, как увидел Кормак, были в пыли, словно от долгой езды, и в его памяти мелькнули воспоминания о всадниках, которых он видел верхом с горы на закате. Впереди шел высокий, стройный человек, чье тонкое лицо исчертили линии усталости, но его внешний вид выдавал в нем предводителя. Его одеяние было простым по сравнению с блистательными доспехами и шелками сопровождающих его воинов. И Кормак выругался в изумлении, признав вошедшего.
Тем не менее, его удивление было не больше, чем у мужчин Эль Гора.
- Что делаете вы в моем замке без приглашения? - выдохнул Нуреддин.
Гигант в посеребренной кольчуге поднял предупреждающе руку и звонко сказал:
- Лев Ислама, защитник правоверных, Юсуф Ибн Айюб, Салах-ад-дин, султан султанов, не нуждается в приглашении, чтобы войти в твой или любой другой замок, араб.
Нуреддин молча стоял, хотя его последователи начали приветствовать прибывшего; здесь были достаточно суровы к изменникам.
- Мой господин, - сказал он решительно, - это правда, я не узнал вас, когда вы вошли в комнату. Но Эль Гор мой, не в силу права или помощи или дара какого-нибудь султана, а благодаря лишь мощи моих собственных рук. Поэтому, я говорю вам добро пожаловать, но не прошу милости для моих поспешных слов.
Саладин только устало улыбнулся. Полвека интриг и вражды сильно давили на его плечи. Его карие глаза, необыкновенно кроткие для такого великого господина, смотрели на молчаливого франкского гиганта, который все еще стоял, поставив одетую в броню ногу на то, что было Косру Маликом.
- И кто это? - спросил султан.
Нуреддин нахмурился:
- Назаретянин-преступник, он проник в мою крепость и убил моего товарища, из сельджуков. Я прошу вас разрешить избавиться от него. Я дам вам его череп, украшенный серебром...
Жест остановил его. Саладин прошел мимо людей Нуреддина и остановился перед темным, настороженным воином.
- Я думаю, мне знакомы эти плечи и это темное лицо, - сказал султан с улыбкой. - Значит, вы снова повернулись своим лицом к востоку, лорд Кормак?
- Хватит! - низкий голос норманна-ирландца заполнил всю комнату. - Вы поймали меня в свою ловушку; моя жизнь потеряна. Не тратьте время на насмешки, отправьте своих шакалов против меня и настанет конец. Я клянусь моим кланом, многие из них лягут в пыль, прежде чем я умру, и мертвых будет больше, чем живых!
Высокая фигура Нуреддина задрожала в гневе, он вцепился в рукоять своей сабли так, что побелели костяшки пальцев.
- Что вы скажете на это, мой господин? - воскликнул он яростно. - Сколько еще будет этот назаретянский пес бросать грязь нам в лицо...
Саладин медленно покачал головой, улыбаясь, словно во всем этом была какая-то скрытая шутка:
- Это не может быть пустым хвастовством. В Акре, в Азоте, в Яффе я видел череп на его щите, блестящий, как звезда смерти в тумане, и правоверные падали под его мечом, как скошенные колосья.
Великий курд повернул свою голову, неторопливо осматривая ряды молчаливых воинов и смущенных вождей, которые избегали его спокойного взгляда.
- Большое скопление вождей для времени перемирия, - пробормотал он почти про себя. - Вы хотите выехать отсюда в ночь со всеми этими воинами, чтобы воевать с духами в пустыне, или в честь какого-то призрачного султана, Нуреддин? Нет, нет, Нуреддин, ты переполнил чашу своих амбиций, мне кажется, - и жизнь твоя потеряна!
Неожиданность обвинения заставила пошатнуться Нуреддина, и в то время пока он думал что сказать, Саладин продолжал:
- Я узнал, что вы устраиваете заговор против меня - да, это и было вашей целью - соблазнить различных мусульманских и франкских лордов отказаться от их верности и воздвигнуть свое собственное королевство. И по этой причине вы разрушили перемирие, убили хорошего рыцаря, пусть он и кафир*, и сожгли его замок. У меня здесь есть свои шпионы, Нуреддин.
Высокий араб быстро оглянулся вокруг, как будто готов был оспаривать этот вопрос с самим Саладином. Но когда он заметил количество воинов курда и отметил, что его собственные свирепые бандиты далеко от него, затрепетал, горькая улыбка презрения скривила его ястребиные черты, и убрав оружие, он скрестил руки на своей груди.
- Бог даст, - сказал он спокойно с фатализмом Востока.
Саладин кивнул в знак признательности, но жестом дал приказ командующему, который вышел вперед, чтобы не дать шейху сбежать.