Юноша открыл глаза. Тяжело, очень тяжело было это сделать, но он справился. Веки будто бы превратились в многотонные железные двери.
Но перед взором его ничего не было... Ничего необычного. Всё как и прежде: маленькая комнатушка со стенами бордового цвета и грязным полом. Повсюду раскиданы старые ненужные никому вещи. Окон нет, свет только от небольшой лампы без плафона. Где-то в углу возятся крысы, такие огромные, словно кошки. Таракан вон на противоположной стене.
А если закрыть глаза... то темнота! И хорошо - ничего это не видно. Вот бы так всегда - закрыл, и нету...
Ещё одно усилие, достойное огромного уважения - глаза снова открыты. Повернул голову на бок, приложил её к стене за спиной.
Теперь перед глазами другое - лакированная чёрная юбка.
Тишину нарушил ещё один судорожный вздох, при чём юноши показалось, что при этом вздохе у дыщящего так странно и нелепо лопнут лёгкие.
Но нет, не лопнули. Ведь через секунду последовал другой. Воздух глотали с такой силой, будто делали это последний раз в жизни.
Веки так и норовят спрятать всё происходящее. Закрыл глаза. Темно, хорошо... спокойно. Открыл снова.
Да. Теперь яснее. Теперь ярче. По кожаной лаковой юбке бегают жёлтые блики, видимо, от лампы. И слышно это ужасное неистовое дыхание. Нужно сосредоточиться на чём-то одном... вздох, выдох, вздох... блики бегают вверх, вниз, вверх... Неужели опять трясёт?
Наконец тот, кто дышал, зашевелился. Сполз по стене и сел на пол, оставляя на обоях мокрое пятно.
Взгляд юноши скользнул по тёмным волосам с фиолетовым отливом, и, наконец-то, встретился с другим взглядом. Карие глаза, красивые, если вот так подумать...
--
Николь...- прошептал юноша.
Губы его были разбиты. При каждом их соприкосновении он испытывал невыносимую боль.
Девушка начала ускорять темп своего дыхания, будто при приступе удушья. Через пару секунд сквозь вздохи начал проклёвываться нездоровый смех. Впоследствии он усилился, и девушка спустя пару минут уже ржала как дикая кобыла.
Одной рукой она обхватывала свой правый бок. Юноша перевёл взгляд на эту руку и заметил, как по бледной коже течёт багряная струйка.
Свободной рукой девушка стёрла кровь, потом облизала её.
--
Солёная... - усмехаясь, проговорила она сдавленным голосом, - Хочешь?
После этих слов она вновь расхохоталась.
--
Психопатка... - выдавил из себя молодой человек.
--
Заткнись.
Она поднялась на ноги, опираясь спиной на стену. Натянула на левое плечо крутку, которая сползла с него, видимо, при беге.
--
Да я из-за тебя тут... а он! "Психопатка"... Дурак, вот брошу, что делать будешь? Пророк хренов...
Николь проговаривала каждое слово, будто молодой человек был глуховат, и мог её не правильно понять, или того хуже, не понять вовсе. Обтерев окровавленную руку об чулок, она наклонилась к юноше. Тонкими, почти прозрачными пальцами она убрала мокрые волосы, спавшие ему на глаза. Весь лоб в холодном поту...
--
Вот дерьмо...
--
Не ругайся, - спокойно сказал он.
--
Не слабо они тебя отделали, сладкий мой...
Она примкнула своим аккуратным пунцовым ротиком к его разбитым губам. Больно ему было. Но и приятно...
--
Может и сломали они тебе пару рёбер да обе ноги, да и голова работает плоховато, но лижешься ты превосходно.
Лижешься! Что за слово? Дура, это называется "це-ло-ва-ть-ся!".
Николь выпрямилась, уже не обращая никакого внимания на свою рану. Просто забыла, будто бы её и вовсе не было! Будто бы она не валялась на грязном полу и не думала о смерти. А ведь думала... как иначе?
--
Не надейся... Рая тебе не ведать. Ты убиваешь людей, и хочешь в Рай. Хочешь умереть в этой вонючей дыре, бросив меня на произвол судьбы. Хочешь забыться, хочешь отдаться неведанному, подарить свою жизнь судьбе. Хочешь, чтобы ничего этого не было... проклинаешь всё. И после этого тебе нужен Рай?!
--
Ненавижу, когда ты это делаешь! Не смей читать мои мысли! Придурок!
Он не читал. Просто догадался. Он вообще многое не умеет, а ему это просто приписывают...
--
Не называй меня так! Психушка...
Николь оскалилась, вытащила из-за пазухи пистолет и навела дуло на юношу.
--
Ты идиот! Ты ничего не знаешь о жизни! Не называй меня психической! - прокричала девушка, надавливая указательным пальцем на курок, - Я убью тебя, и всё проблемы исчезнут! Ты принёс нам одни беды! Одну боль! Ничего не исправил. И, чёрт меня побери, требуешь постоянного наблюдения и помощи! Что-то ты не похож на Спасителя...
--
А ты не похожа на капитана 275 отделения ранга G.
Николь опустила руку. Пальцы разжались, пистолет выпал. Мог выстрелить, наверное, но не сделал этого. Сохранил им жизнь...
В сто тысячный раз избежали смерти. Каждый день, каждая секунда, мгновение может быть последним. А они это время тратят на какие-то ссоры.
--
Давай займёмся любовью... - попросила Николь.
--
Ты же знаешь, что я еле разговариваю...
Она повернулась спиной. Подошла к маленькой тумбе, скидывая по пути куртку. Осталась в тёмно-малиновой майке, измазанной грязью и кровью. Долго возилась с какими-то баночками, потом перевязала себе руку резиновым жгутом выше локтя и вогнала в вену иголку от шприца. Спустя пару секунд всё содержимое было уже внутри её тела, смешанное с остывающей кровью. Сняла жгут, подошла к той стене, опираясь на которую, сидел юноша. Сползла по ней на пол. Закатила глаза.
--
И ты наркоманка... а ещё хочешь в Рай.
Но Николь его не слышала, она уплыла в тот мир, который был ей более по вкусу теперь. Там было всегда тепло, в небесах светило солнце, пели птицы, порывы ветра путались среди зелёных крон деревьев.
--
Зачем ты это делаешь? - спросил он.
--
...это любовь. Это прекрасно. Лучше, чем что-либо ещё... лучше, чем дождь, лучше, чем солнце, лучше, чем... Это любовь.
И после таких речей она хочет в Рай?!
Юноша хмыкнул. Николь положила свою голову ему на колени и обняла за талию. Наступила тишина. Всё снова так, как три, четыре дня назад... А может и года.
Она попыталась закрыть глаза, но какие-то невидимые силы не дали ей этого сделать. Тень от чёрной паутины ресниц падала на белую кожу щёк. Красивая она, но глупая...
--
Прости меня, родной. Прости, пожалуйста. Но что же нам делать? Мы остались одни. Нам ни за что не выиграть эту войну. Никогда... Прости. Конечно я в тебя верю. Конечно ты всё исправишь. Только надо дождаться, когда кости твои срастутся, а голова перестанет болеть. А пока... пока я буду о тебе заботиться. Ты ведь будешь потом заботиться обо мне? Ты поможешь мне? Я помню... я видела, как ты из воздуха голыми руками творил молнии... А пока я буду о нас заботиться... Ведь...
Да, да. Любишь. И всем это известно. Всем. Но ты так никогда и не сказала...
Она задрожала. Вспомнила, наверное, как когда-то давно командовала целым подразделением. И всё любили её и восхищались ею... было, за что...
--
И ты до сих пор любишь этих людей? Даже после того, что они натворили? - простонала Николь.
Это наш седьмой поворот.
Самый сложный, потому что последний.
Последний ли? Не знаю... мы уже с трудом дышим. Если он не последний, то мы не вытянем...
По щекам Николь катились слёзы.
От чего же она плачет каждый раз поле принятия дозы, раз "это любовь"?