Сорные травы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Книга полностью, с изменениями и исправлениями. Одни говорят, создатель всеобщей биосистемы был безумен, другие, что гениален, третьи, что Арба произошла случайно, была ошибкой. А, возможно, все они были правы. Но, самое невероятная версия, что Арба вышла из попытки воссоздать разум человека со всей его сложностью. Амарант, так зовут создателя, потерял единственного ребенка еще в начале войны. И, вероятно, хотел вернуть ее таким образом. А когда долго работаешь над чем-то, так или иначе начинаешь одушевлять свое творение. Так и получилось, что новая система оказалась гораздо сложнее, может даже наделенная душой, только вот на сколько опасна машина, пусть и очень сильная и сложная, но не знающая человеческих чувств и эмоций. Творящая справедливость только по законам вложенных в нее. Возомнившая себя сначала человеком, а потом и богом. Потому и внедрили только ее урезанную, более простую версию, местами, даже управляемую, подчиненную. Вот только сама Арба не была согласна со своим положением.
|
Сорные травы.
Верт.
Чернота в неоновом свете, отраженном от глянца стекла движется, пролетая на скорости муниципального транспорта в непонятном направлении. Безразличные тени пассажиров занимают места, некоторые стоят, так же отрешенно смотря в свои отражения в стеклах, ставшими зеркалами от темноты за ними. Сидеть невероятно уютно, понимая, что за пределами поликарбоновых стен стылый холод и ветер с первым колючим снегом, мелкой крупицей усыпающий темноту. Тревожит только чувство неопределенности. Сложив ладони в метафлисовых перчатках на коленях, закутанный в утепленную накидку свободного кроя, пассажир не знает, куда несет сквозь тьму его транспорт. Вглядываясь в черное зеркало стекла можно оценить свое отражение, на сколько оно позволяет - бледный овал лица, темные брови и волосы, глаза серого цвета. Тепло и клонит в сон. Ноги удобно обуты в военного вида высокие ботинки, так, что не чувствуется вибрация пола под ними. Выдох через рот и темнота тонет в белом тумане. Попытка присмотреться не дает ничего кроме ярких всполохов в стене черноты. Транспорт едет дальше.
Мысли движутся вяло, как сор в мутной воде, но что-то постепенно прорывается через клейкую завесу непонимания. Цветные пятна окон словно игральные кости домино выкладывают некую партию. В детстве они с сестрой разрисовали цветными гелями белые точки на черных плиточках, это сходство теперь стало каким-то пунктом отправления к памяти. Детство вспоминается, а остальное нет. Даже имени нет.
Теней в отражениях все меньше. Вот и просто чернота за окном, два пустых деления на игральной кости. Время начинать игру - тебе ходить первым.
Транспорт останавливается, замирая. Белый неон меняется на красный - конечная остановка. Оглядываясь пассажир понимает, что остался один в уютно-темном теперь салоне. Медленно встать и выйти во тьму. Двери с щелчком закрываются за спиной, унося последний источник света куда-то вдаль.
Пара шагов вперед вдоль дороги, затем назад пока глаза привыкают к темноте. Почему-то именно сейчас возникает мысль проверить карманы. Рука опускается до дна одного - пусто. Второй карман - что-то тонкое, вытаскивает - кусок пластика. На поверхности светящимся шрифтом витиевато выведено "Вертлайф. Ночной клуб" далее адрес. Ни о чем не говорит. Вокруг пустое поле без намека на жилье или присутствие человека.
Крытый павильон остановки оснащен картой с информативной базой. Вбить нелингвальным методом название - Вертлайф. В ответ символ с перекрученным вокруг ножа зеленым листом. Странно выглядит, незнакомо, но идти недалеко. Всего пол километра вдоль дороги. Холод пробирается под одежду уже в начале пути.
Окончательно замерзнув на холодном ветру идущий с радостью видит светящуюся вывеску Верта - зелень и серебро расходится мерцающими волнами по припорошенному покрытию стоянки вокруг небольшого здания. То там, то здесь блестят смятые упаковки банок и фольги от закусок. На двери кодовый замок, иначе она не поддается. Снова вытащив карточку из кармана на обратной стороне замечает четыре цифры. Аккуратно касается их на панели в той же последовательности. Замок открывается с легким шипением.
Внутри лестница ведущая вниз, освещенная ярко-алым светом. Гул басов вибрирует, отдаваясь в грудной клетке. Слегка душно, в ноздри бьет пряный запах дыма и еды. Но самое главное - здесь тепло.
В конце лестницы небольшой холл с тремя конструкциями, представляющимися диванами - переплетения проволочной сетки, колючей проволоки надеты на каркас из арматуры и изогнутых труб. Музыка вибрирует громче.
Единственная дверь, кажется, не заперта. Над ней эмблема, что и была на входе, но с небольшим отличием. Анимированная проекция изображает обнаженную девушку, кружащуюся вокруг оплетенного кинжала. Художник изобразил ее с чрезмерно пухлыми губами и тяжелым тазом, грудь не сильно уступала в объемах. Движения зациклены, когда длинноногая фигура делает три оборота, плавно изгибаясь вокруг острия, все повторяется снова. Зрелище не столько возбуждает, сколько завораживает желанием найти момент, после которого движения идут по кругу. Вот она - краткая остановка, немного неверный изгиб руки, не вписывающийся в следующее движение.
Нужно зайти. Дверь поддается наружу, сразу оглушая басами и мерцающей подсветкой, душа дымом, подобно туману скрывающему все вокруг. Стоит привыкнуть и обстановка становится яснее - столики из того же переплетения металла, заняты не все. Среди присутствующих несколько компаний, часть поодиночке наблюдает за тремя силуэтами, медленно, не в такт высоким нотам музыки двигающимся на высокой сцене - мелькание обнаженной кожи, черного блестящего материала и металлических деталей. Внимание к себе вошедший не привлекает, только сидящий ближе ко входу ненадолго оборачивается, будто ждет кого-то. Но тут же возвращается к созерцанию.
Непривычно быть в таких местах, не ясно, как нужно действовать. Но лучше сразу выяснить, зачем здесь. Потому посетитель подходит к стойке, за которой человек неопределенного пола, но весьма среднего возраста начищает бокалы из ярко-зеленого стекла.
- Потерялась, детка? - подозрительный взгляд окидывает севшего на высокий стул. Голос тоже не дает догадку о том, кто это - мужчина или женщина, зато надменности в нем хватило бы на обоих, - время не детское, тебе спать не пора? - усмешка. Место зубов блестят какие-то ломаные осколки, будто того же стекла, что и мелькает в длинных пальцах.
- У меня есть это, - посетитель протягивает карточку, стараясь скрыть предательскую дрожь.
Ухмылка на бесполом лице меркнет, сменяясь сосредоточенной серьезностью. Отставленный стакан так и остается накрыт тряпкой, длинные пальцы выхватывают кусок пластика, разворачивают его несколько раз, но не возвращают обратно.
- А, - ни тени насмешки больше, - придется подождать, - карточка прячется под стойку, зато в лице бармена появляется вежливо-услужливое выражение, -А пока могу предложить все с допуском два П.
- Чай?
- К сожалению нет.
- Кофе. С лактокомпонентом.
Угол рта дергается в сторону в снисходительной улыбке:
- Черный.
- Сойдет.
Бесполый отворачивается к агрегатам внутри бара и посетителю становится видно, что волосы того напоминают стеклянные трубки, собранные в узел на затылке. Внутри каждой пульсирует провод-нерв.
Стоит оглядеться. Кроме сцены, полукругом занимающей треть помещения, у стен находятся несколько колб-витрин. Почти все заняты танцовщицами, извивающимися внутри, изображая то страстный танец, то паническую истерику. Две грани приводящие к возбуждению. Стены украшены зеркалами в обрамлении все тех же металлических и проволочных стеблей. В одном из них посетитель видит себя - на фоне гибких танцовщиц словно напуганный утенок в стае грациозных нимф. Крошечный и неуклюжий.
Чашка с обжигающе горьким кофе греет ладони. Как будто в сочувствие бармен поддакивает в его сторону колбу с кристаллами сахара, больше не приближаясь. Кристалл за щекой слегка смягчает горечь напитка.
Время тянется неимоверно медленно, скоро начинает клонить в сон, сам не замечая того, гадкий утенок склоняется на стойку, прикрыв глаза проваливается а мерцающую тьму. Даже крепкий кофе бессилен перед хорошим нейростабилизатором. Нет страхов, нет беспокойства. Есть усталость.
Белла Донна.
Первый выпавший снег вызывает двойственное чувство. Одно - приобретенное долгими годами осмысленной, самостоятельной жизни, тонкими слоями дымного стекла наложившееся на восприятие. Обновление, новизна, перемены. Другое, более ранее, и от того уже ни чем не исправимое, тлеющее как угли, поддернутые пеплом, но от любого дуновения рагорающиеся огненной раной - боль, потеря, смерть...
Именно накануне снова приснился сон. Еще маленький, не осознающий себя и мир, но уже человек, заявляет с какой-то каменной уверенностью - " мама умерла". И такие же дети, что сейчас с радостным криком кидаются сырыми тяжелыми комками снежной ваты, сначала смеются, считая это шуткой, потом почему-то отворачиваются, отходят и уже больше не говорят с ним. А в глазах вместо снежной пены мраморно-бледные руки, свисающие с мешка, на котором ее уносят. И остается только сидеть в этом промозглом и уже не веселом мареве рябящего снега, когда вокруг загораются светом окна. А он знает, что никто не позовет его согреться, хотя кажется - вот-вот услышит знакомый голос, возвращающий в тепло. Тень. Нависает, обдавая неприятным запахом. Рука сначала протянутая с намерением помочь, как только крошечная ладонь оказывается пойманной, с силой дергает, таща за собой. Едва успевая семенить по мерзлым лужам в больших сапожках, пленник не раз удерживается от падения. С ним не говорят, не кричат, не успокаивают. Только тянут за собой.
Ветхая дверь отъезжает в сторону, впуская в темноту. Тепло обволакивает замерзшее личико и руки медленно возвращают чувствительность. Даже та, что сжата в грубой от пропитанной ткани клешне. Лестница вниз. Малыш, все же спотыкается, едва не скатываясь вниз, в тусклый свет от раскаленной проволоки. Осыпающиеся стены в подтеках, пыльный налет на полу под ногами. А дома было на много чище, маме бы не понравилось здесь. Впереди еще одна дверь, поновее. За ней темно. Тот, кто ведет заводит ребенка туда, сажает на что-то жесткое и закрывает дверь.
Темно. Только свет пробивается через проем двери. Однажды его наказали - закрыли в утилизаторной за то, что разлил еду. Было так же темно, но пахло очень странно. Здесь пахнет землей. Наверно его наказали за смерть мамы. Он виноват. За это придется здесь сидеть очень долго, ведь мама не придет простить его. Мысленно он готов просидеть здесь столько, сколько нужно.
Все же дверь открывается. Стоящий на пороге рассматривает заключенного, затем ласково, успокаивающе говорит - " встань, повернись". Обреченный делает все беспрекословно. Он принял свою вину. Рука ласково проходится по голове, потом снимает намотанный на плечи платок и курточку. Ребенок даже не застегнул ее. Задирает рубашку, стаскивая вниз штаны и колготки. Обычно он снимает все по очереди, так что непривычно, одним действием остаться голым. Его отшлепают, не иначе. За такой поступок нельзя расплатиться одним лишь сидением в темноте. Он виноват, он должен терпеть. Колени становятся на жесткое сиденье, руки упираются в него же. Однажды его уже наказывали - больно били ремнем, он кричал и плакал, потому что был уверен, он случайно разбил тогда большое окно. Кидал не в него, а в стену. Теперь он не будет сопротивляться. Звон пряжки, но нет звука замаха как перед экзекуцией. Наоборот, осторожное касание к непривычно обнаженной коже. Потом что-то давит в неприятном месте, сильный толчок и невероятная боль прорезает тело. Он кричит, слезы горячими струйками брызгают из глаз. Нет, мама, за что? Жгучая боль разрастается, разливается огнем. Но как и тогда, действия взрослого не остановить, ребенок бессилен. Сколько его наказывают, он не знает, только скоро что-то горячее и скользкое покрывает там тело и стекает по ногам. Он обмочился? Или еще хуже. Тогда его накажут еще. Уже на успокоившейся боли, он начинает плакать снова. Его бьют вбок, то чего голос срывается на визг, бьют по голове. Звон заменяет боль. Его сильно, как будто встряхивая тряпье толкают, потом вдруг наступает спокойствие что-то кидает перед самым его лицом - белый платочек, маминой работы, весь в красном. Кровь! И внизу тоже. Мама, я поранился, помоги! Проплакав малыш засыпает.
Его трясут, переворачивают. Касаются мест, которых трогать нельзя - грязно. Он вскрикивает от боли - он же поранился! Но взрослому все равно. Он упирает какую-то палку вниз живота. Хочется в туалет, сильно, но палка, похожая на ручку лопаты, что стояла в сарае закрывает это место. Как же он в туалет пойдет? - Последняя мысль, что вспыхивает перед сильной болью. Наверно, его снова стукнули. Болит голова и сесть нельзя. Там наверно до сих пор палка. Зато рядом стоит еда - комочки чего-то и хлеб. Хлеб имеет железный привкус, а комочки чуть сладкие. Потом он снова засыпает. Когда просыпается, его наказывают.
Еда рядом, но дотянуться нет сил. Все тонет в зеленоватом тумане. Мама, мне больно. Мама, где ты, помоги. Но никто не приходит. Разве что только наказать.
Но скоро наказания заканчиваются, их уже нет долго. И еды. Холодно, очень холодно, но уже не больно. Хочется спать. Кто-то приходит, поднимает на руки. Выносит. От света болят глаза, поэтому их лучше закрыть. Несут так хорошо, почти как мама. Только мама никогда не бросала, а здесь он сначала пролетел в воздухе, потом больно стукнулся о что-то жесткое. Тяжелое прилетело следом, больно зажав плечо. Кричать нет сил, боль уже слабая - холод помогает. Сверху нависает лицо, но скоро пропадает под белой завесой. Потом урчит машина, и начинает трясти и мотать встороны. Становится еще холоднее. Он засыпает. Просыпается от холода такого, что хочется кричать, но крик закончился, потому просто раскрывает рот, ловя падающие снежинки. Белое небо, белый воздух. Мама, мама, забери меня. Я хочу к тебе.
Темнота нависает, откидывает белый покой. Горячее тепло на шее. Зачем меня поднимают? Снова хотят наказать? Пусть, все равно уже не почувствую, есть только холод.
Но скоро он приходит в себя в мягком тепле. Мама так и не пришла.
Вздрагивая в темноте, или просто просыпаясь, чувствуя давящую боль в груди, но каждый раз он помнит этот сон очень ясно, чувствует все заново. Прошлое не покидает. Никогда. Только спустя несколько минут лежа в темноте, он примиряет мысли со своим прошлым. Рано узнавший о людской жестокости, он не смирился с ней и не простил. Наставник, спасший его дал Беллу шанс, дал оружие против нечистоты мира. Но не уподобил, нет, ни за что! Он убивал людей. И получал удовольствие от этого. Но эти люди были грязью. Он истреблял грязь. Белл верил в это. Иначе нельзя. Иначе можно сойти с ума.
Где-то там, далеко во временной памяти он видит лица тех людей, истязавших его тело. Видит как будто в наложенных друг на друга изображениях - одно искаженное гримасой похоти, другое маской смерти. Очищенное. Еще не пройдя посвящение, Беллу довелось оказаться в местах детства, просто появиться, оглядеться, без надежды что его узнают. Они и не узнали, а он -да. Одного за другим он встретил и исполнил приговор. Свой личный. Все сделал так, что его даже не заподозрили, или не нашли.
Тогда он познал истинный экстаз своего ремесла - быть орудием справедливости. Только наставник не оценил. В животе до сих пор скручивается холодный узел, при воспоминании о его взгляде. Он впервые ударил Белла, так, что тот ненадолго потерял сознание, потом почти месяц ходил с разбитой скулой, даже не стараясь ее прикрыть. Возможно, только спустя годы пришло понимание, что именно тот случай сыграл решающую роль в уходе наставника.
Тем не менее, Белл жил и каждый год перед первым снегом метался в предрассветных кошмарах, где-то в глубине сознания оставаясь благодарным им, что они как завеса, не пускают в его жизнь другие, будто фильтром отсеивая все, остальное. Ведь страшнее уже не будет. Снег остался для него как символ - до и после. Перемены, перерождения. Влился в его кожу, волосы, саму плоть, сделав такими же белыми, словно в возмещение непорочности. Он был ликвидатором на службе у сильных и властных людей. Одних из многих. Одним из многих. Орден, который воспитал его существовал уже очень давно и был неким сакральным знаком для тех, кто его не знал и тех, кто имел с ним дело.
В свое жилище Беллу приходится идти через старинный арочный переход. Стены выщерблены и бугрятся сизым грибком-лишайником, концентрическими кругами расходящемуся по камням. Говорят, именно он скрепляет рассыпающиеся в песок глыбы, ядовитыми спорами пропитывая все вокруг. Но зима умеряет его пыл. Синеющие прежде пластины теперь посерели, сжались. Ходить теперь здесь безопасно, хотя дети и подростки, проверяя свою смелость, гуляют под арками и в душные летние дни, когда воздух пропитан его дурманящим ароматом. Беллу это не страшно, как и любого выходцу из ордена, его сделали невосприимчивым к болезням, выносливым, способным без пищи и сна нести свет своего ремесла многие дни без передышки. Их делают бесполыми, чтобы мирская жизнь не манила к себе. Их помечают. Каждый несет в себе особый пигмент, свой опознавательный знак, отражающийся в их телах, красках плоти. Цвет Белла - серо-белый, цвет пепла, первого снега. Мертвой маминой руки.
Жить в отдалении от людей вполне нормально и чаще всего предпочтительно для ликвидатора. Люди боятся таких как он, хотя внешних различий почти нет, разве что тело, полностью лишенное половых признаков, но одежда скрывает подобный изъян. Что-то в поведении таких как он настораживает, заставляет опасаться.
Особняк, принявший в себя часть распределительной системы города серой громадой стоит в конце пути. Его дом, убежище, обитель. Так спокойнее - жить не беспокоясь о ком-то, не заботясь ни о ком. Здесь Белл жил один. Много лет назад.
- Полагаю, просить о помощи нет смыла? - он обращается к маленькой фигурке, сидя на полу перебирающую в воздухе ведомые лишь ей знаки. От виска тянется прозрачная трубка к концентратору.
- О, простите, - сидящий оборачивается, являя темно-синие глаза под молочным туманом заслонки, - вы быстро вернулись, наставник, я как раз заканчиваю с вашим заданием.
- Вижу, - Белл протягивает руку, меняя настройки концентратора, на поверхности которого выплывает несколько схем-скриптов, - только я не просил выяснять во сколько сборы этих моргиналов-утопистов.
- Утриаты? Вы были не против. Я могу распоряжаться личным временем, - обиды или возмущения, свойственного подросткам нет, только вежливо-уточняющая интонация.
- До посвящения, но после тебе придется все время отдавать подготовке. Лучше привыкать сейчас, - Белл ставит на стол из массива дерева то, что принес собой.
- Но это ведь будет еще не скоро, Наставник, - фигурка в темно-синем костюмчике встает, подходя к столу.
- Ни кто не скажет точно, - указывая на пакет, - разбери покупки, мне нужно связаться с Арбой. Дело будет не простое, придется искать след, а уже потом идти на исполнение.
Нока кивает, уже не упрашивая взять с собой или понаблюдать за ходом исполнения. Она уже достаточно хорошо знает правила. И работу своего наставника и опекуна. Разбирая принесенное Беллом - в основном продукты и некоторые материалы для лаборатории - трубки, колбы, сплавы- усилители, натыкается на сверток. Цветные кристаллы - конфеты из соков цветов. Любимое лакомство Ноки. Наставник никогда не забывает о ее любви к сладкому.
Сам Белл уже погружен в работу. Подключив не один, а с десяток разъемов прозрачных артерий, он практически сливается с восприятием Арбы, состоящей из сотен тысяч воспринимающих узлов. Как хищник, он выслеживает жертву, читает следы и мельчайшие колебания среды и информации, глядя на ковер реальности ищет нужную нить, что не выдержала натяжения и порвалась. Нужно удалить ее, прежде, чем вся ткань социума не распустилась на отдельные составляющие, что бы она продолжала быть скрепленной.
- Нока, можешь идти. Только если тебя не будет на тренировке в пять, просидишь дома весь месяц.
Азарт хищника как всегда приводит в эйфорию. Не стоит лишать адепта последних мирских радостей, потом они покажутся ему слишком пресными.
Параллельно поискам и кровавой пелены жажды охоты, а это возможно только опытным ликвидаторам, в глубине сознания, в средоточии покоя он снова прокручивает то, как приобрел свой билет в один конец, назвал себе преемника.
Ночь, такая холодная, какая только может быть поздней осенью. Темнота не опорочена ни одним источником света. Кто-то идет, неверной походкой цепляясь неудобной обувью за камни дороги. Ликвидатор видит, ему не нужен свет. Видит, как фемина с трудом переступает, ее жизненная ветвь мерцает очень слабо, как будто отмирает, засыхает на глазах. Их учили - не вмешиваться в не вверенные им судьбы. Их учили как прерывать свет древа, находить его слабые места и пресекать. Их не учили спасать. Он бежит, подхватывая ее, когда та почти без сил падает. Поднимает на руки, несет в свое убежище. Под одеждой из электокожи весь бок и ноги в крови. Ветвь древа повреждена, но не летально. Используя все свои навыки он залечивает брешь.
- Где я? - бледный овал лица еще белее на фоне темных волос. Почти так же, как у Белла.
- Не беспокойся. В безопасности.
Он уже рассмотрел раны, по косой идущие от левого плеча к бедру и от низа живота к горлу. И еще кое-что, совсем не вяжущее с повреждениями. Алый браслет вплавленный в кожу запястья - она продуктивна. Фемина быстро приходит в себя, понимая кто перед ней, резко садится отодвигаясь, тут же вскрикивает от боли.
- Нет, не бойтесь, вы не мой локус. Я нашел вас рядом со своим домом, решил что нужна помощь.
- Нет, нет, -она как будто не слышит его, - я не хотела, не по своей воле.
- Успокойтесь, - от его прикосновения девушка вздрагивает, - я знаю. Я вижу ваш дитя, - это стало ясно совсем недавно, ведь плод еще очень мал, но завязь внутри ствола уже заметна.
Она прячет лицо в ладонях, снова падая на кровать.
- Он неразрешенный, верно? - девушка кивает, так же, не смотря на Белла, - Тебя приговорят. А его уничтожат, -не самое время для правды, но утешать ликвидатор не умеет, - есть выход. Я заявлю права на твоего ребенка. Тебя не тронут, а он будет жить.
Она смотрит на него, будто не понимая слов.
- Станет как вы? - Белл кивает. Девушка обхватывает себя руками, будто пытаясь согреться.
- Станет моим подопечным, а затем адептом. Со временем примет посвящение, - внутри что-то сжимается от собственных слов, - главное - будет жить.
Девушка снова плачет, но предложение принято. Спустя определенный период вызревания она свободна. Компенсация ресурсов и полная неприкосновенность дарована орденом. Белл становится опекуном, временно отходя от дел. Акселератор не дает подопечному растянуть детство на долгие годы. Будущий ликвидатор должен быть крепок, силен и быстр с ранних лет. Но разум растет медленнее и адептом дитя станет лишь достигнув двадцати лет по общей хронометрии. До этого времени Белл укрепляет его тело и дух в перерывах между праведным трудом уничтожителя. Нока - его радость, оплот, цветок его жизни, дань его долгу, его преемник и приговор, растет хрупкой девушкой, во всем послушной ему, трепетно и подобострастно относясь к своему наставнику. Тем не менее, более чем он во времена своего обучения, привязана к миру людей. Об этом говорит и пигмент, выбранный ей при посвящении - темно-синий, почти черный. Знак знаний, живого ума. В отличии от его, почти инертного, монашеского.
Он знал подобного ей, Костера, он имел полностью черный, ониксовый пигмент. Он был другом наставника. И теперь Белл знал чего опасаться. Костер был не просто активным ликвидатором, он был самостоятельным, не приписанным никому, как Белл. Он сохранил свой пол.
Уже после посвящения, Белл столкнулся с ним в обители, склонился как перед стоящим выше по статусу, но был сразу же прижат к стене. Лишенный возможности сопротивляться, он только в страхе смотрел на нависшего над ним Костера.
- Бледный преемник Нагата? - усмешка, - что ж, вполне на него похоже, подбирать убогих. Но чтобы посвящать ремеслу... и чем же ты так увлек его, Белл?
Костер был сильно младше Нагата, возможно, почти того же возраста, что и Белл. Но сильнее и изощреннее это точно. Он перехватил тело новоявленного ликвидатора так, что тот затрясся в агонии, просто пережимая несколько точек. Не боль, но чувство полного отсутствия контроля выбивает слезы из глаз и предательский стон сквозь зубы.
- Вот как? - он не выпускает его, только слегка ослабляет захват, - мастер говорил, что с тобой сделали. Но пойми, - он приближает свои губы к уху Белла, - наше тело создано для наслаждений и от этого не сбежишь.
После было совещание, где ликвидатора цвета пепла отрядили на место его нынешней работы - Клан Сорус, истинных жнецов сорных трав.
Костер взял протекцию, над юным уничтожителем, снизил его допуск, поставил в условия невозможные для работы. Белл со всей своей наивностью обратился за разъяснением и получил недвусмысленный ультиматум - пройти подготовку в его организации и только потом приступить к своей собственной работе.
- Что вы хотите от меня? - вопрос прямой, но в подобострастной интонации имеет нужное значение.
- Конкретно, - Костер подходит к склонившему голову Беллу, беря его за подбородок, - тебя. Твое тело и твое подчинение.
- Но я не могу, я лишен... - договорить ему не дают, болезненно сжимая и приподнимая за горло.
- Зато я могу и этого вполне достаточно. Белла, - захват ослабевает, когда плененный уже задыхается, - я знаю, почему ты стала тем, кто есть. Я знаю, почему отказываешься от себя. Это недостойно.
- Это мое право, - хрип вместо голоса.
- Разденься, я хочу на тебя посмотреть, - он отходит, но чувство безопасности не возвращается. Стыдиться Беллу нечего, тело давно лишено любых проявлений пола, но в присутствии Костера страх заставляет дрожать. Пыльно-белая ткань накидки и туники из пневмокружева падают к ногам. За ними опускаются защитные брюки, тоже серо-белые. Он выходит из гнезда своих одеяний, глядя прямо в лицо мучителю. Внизу живота неприятно шевелится обреченность. Что он может увидеть - гладкий торс с небольшим рельефом мышц, в меру тонкие руки и ноги в переплетении сухожилий под бледной кожей. Кукольная гладкость между ног. Оставлена только необходимая часть физиологии, не подходящая для соития. Так думает Белл. Некогда Белла, в другой жизни.
- Повернись, - следует другая команда. Недавний адепт выполняет с привитым за долгие годы послушанием, и невольно вздрагивает, когда жесткая рука ложится меж лопаток, - ты прекрасна, понимаешь? - слышит он у самого уха.
- Я лишь серп судьбы, мне не нужно быть красивым. Дайте мне выполнять свое назначение.
Рука перемещается на плечо, разворачивая Белла от стены. Личные апартаменты Костера не идут ни в какое сравнение с жилищем новичка. Целый дом и не один принадлежит этому ликвидатору. Это место - и его кабинет, и место отдыха, и спальня. Все поражает своей изысканностью и убранством. Надавливая на плечо он направляет Белла к широкому ложу в белоснежных волнах ткани. У самого ее края другая рука ониксового уничтожителя ложится на живот Белла, сочетая это действие с давлением на шею, так, что пепельное тело склоняется на мягкое покрытие кровати.
- Ты думаешь, что для тебя все пути закрыты? Это не так. Ни кто - ни орден, ни твои страхи не должны отнимать у тебя радость жизни.
- Я рад служить своим ремеслом ордену и клану, - сердце учащает ритм, как он не старается его успокоить. Перед лицом руки вцепились в ткань, почти того же цвета, что и напряженные пальцы.
- Глупость, так ты теряешь себя! Доверься и ты узнаешь, о чем я говорю, - каскад белесых волос падает, высвобожденный рукой мучителя, закрывая от мира белым саваном.
Что-то скользнуло по позвоночнику, впилось в тело сзади. Больно, но он сдерживает стон, сильно закусывая губу. Память неприятно отдается в голове, заставляя вспомнить страшное.
- Нет, - шепчет коленопреклонный, но более сильный уже подступил к его телу, - нет, - слезы покатились, блестя на чуть мерцающей ткани, глубокий вдох, как попытка справиться с болью, - нет! - уже крик, рвущий горло, когда стоящий позади сминает преграду. Затем начинается пытка -повторяющееся действие снова и снова вбивает в тело орудие карателя. Он уже не кричит, но дышит глубоко, воздух со свистом прорывается через сжатые зубы, вместе с пеной вылетает из рта. Но всему есть предел, боли тоже. Она отступает, горячим заполняя низ туловища. Обессилив, он падает грудью на кровать, позволяя удержать себя за тазовые кости. Позволяя насаживать себя на пыточный инструмент, уже без препятствия принимая чужое тело в свое. Не боль, но нечто иное скоро начинает заполнять измученную оболочку, заставляя судорожно сжиматься, все чаще, пока не перерастает в коллапс. Запрокинув голову, поднимаясь на обретших силу руках, он обращает взгляд к потолку, словно собираясь завыть в исступлении на несуществующую луну. И тут же увлеченный чужой рукой оказывается прижат к горячему телу. Спазм сковывает его, будто одевая в камень, лишает всех выработанных рефлексов, даже слуха, даже зрения. Стоящий позади закрепляет свою печать, ударив тело плененного собой так сильно, что тот лишается сознания, опадая на держащих его руках.
- Как с тобой все просто, Белла, - он приходит в себя, видя лежащего рядом своего мучителя, - ты полна жизни, ты вибрируешь от силы бьющей в тебе. Но так закрыта, что достаточно одного неловкого движения, чтобы высвободить шквал. Освободись от своих страхов, оставь их в прошлом, иначе они завладеют тобой. В своем ремесле ты должна быть беспристрастна, да. Но это не так, - он смотрит вверх, сложа руки на груди. Человеческое тело Костра действительно оставлено без изменений, только укрепилось мышцами от постоянных тренировок, - ты будешь оплакивать своих жертв, служить по ним панихиды. Тебе придется это делать, поверь.
Белл лежит рядом, с трудом осознавая слова свободного ликвидатора, больше пребывая в послеэкстатическом дрейфе, еще не разрушенном болью. Тогда он еще неделю избегал тренировок, а задание, выпавшее на этот период выполнил без присущей ему грации и скорости. Просто нашел сорняк и пресек его росток, пока тот отходил от болевого шока с отрубленными ногами. Просто, как мясник совершил весь ритуал без почтения и изысков. Но общение с Костером в нем что-то перевернуло, будто действительно разрушило печать неприкосновенности. До этого момента к нему ни кто так не притрагивался, даже его наставник. Белл боялся прикосновений.
Признаться себе сложно, но в последствии он и ждал и боялся встреч с ониксовым ликвидатором. Он показал Беллу еще множество способов почувствовать экстаз соединения, даже не имея природных путей в теле для этого. Ладони, сочленения конечностей, изгибы тела, губы, рот - все могло служить удовлетворению его не преобразованной плоти. Но и чувства Белла он не оставлял без внимания, каждый раз доводя его экстаза вплоть до потери сознания. Потом, после измождающей процедуры, Костер говорил с ним, как будто возмещал физическое откровение пациента своим духовным.
- Мы не обязаны во всем полагаться на Арбу. Она лишь продукт статичного восприятия, лишенный подвижности. Мир меняется, полнится, а Арба застыла. Ордену проще не менять параметры, продолжая косить неугодных. Но скоро может наступить момент, когда исчезнет грань между нормой и отклонением.
- Разве этого не заметят, если явление будет повсеместным? - согнутая в колене нога, а затем сведенные вместе до хруста лопатки стали его оплотом удовлетворения. Сам же Белл дважды испытал на себе волну экстаза, пропустил сквозь себя телесный ток.
- Нет, это будет означать смерть Арбы, так как переродиться она не может. Иной системы им не создать.
Он говорил много и упоенно, как будто впервые получил возможность выговориться, хотя Белл наверняка знал, что у него много партнеров, как среди людей, так и среди адептов. Что он никогда не переходил определенной грани, не привязывая к себе и не обязывая служить ему телом. В отличие от Белла. Его он считал все равно, что своей собственностью.
Позднее, когда уничтожитель цвета пепла заявил о своем преемнике, Костер привел замену и себе, еще одного безличного ликвидатора. Сам же исчез, вдруг объявившись в списках сорняков, где и находился ненайденным по сей день. Белл видел причину такого падения в необузданности страстей ониксового. Потому и беспокоил почти черный пигмент в теле Ноки, как будто клеймо обреченного, отложившееся в ее волосах, глазах, вскользь распознаваемый под кожей. Белл не хотел, что бы его воспитанник повторил судьбу Костера.
И все же, Белл скучал по нему.
Ликвидатор отключается от Арбы. След найден. Жертва загнанна в угол, а хищник притаился. Наступает время выполоть сорняк, ему не место среди совершенных творений Летиры. Цветов жизни, приносящих плоды вечности. Он - жнец непокорных судеб.
Дониан, Донна - было имя матери его цветка. Она умерла уже очень давно. Ликвидаторы живут долго, даже слишком, на много дольше людей. До того момента, пока сами не решат уйти, оставив после себя преемника.
Ждать нельзя. Чем больше даешь себе времени на размышления, тем меньше вероятности поступить правильно. Скорость дает волю инстинкту, а инстинкт единственно верная сила, выработанная, отточенная, закаленная в самых опасных ситуациях. Ликвидатор должен доверять инстинкту. Ткань Арбы указала Беллу путь к его цели. Определила локус. Теперь он шел к ней, подобно хищнику читая тайные знаки обреченности своей жертвы.
Арба милостива, она не приговаривает за небольшие, незначительны ошибки, прощает больше, чем мог бы простить человек. Но если ты перешел грань, не надейся на пощаду.
Статичные биокомпьютеры, системы считывания кодов, средства связи - это органы восприятия Арбы. Глаза и уши, болевые рецепторы глобального сознания. Но не только у ордена есть допуск к ней, только они несут на себе крест быть ее иммунной системой, т-килеры, жнецы, уничтожители. Палачи.
Историзм и термины, применяемые к их миссии Беллу всегда казались предвзятыми, исполненными неоправданным романтизмом. На самом деле все существовало на грани биологии. Естественный отбор в искусственной среде. Социальный.
Тот, кто стал его локусом в этот раз, был повинен в неоднократном проявлении жестокости, изощренном садизме. Не убивал, но ввергал несчастных в состояние на грани жизни, так, что те уже не возвращались к полноценному существованию. У Белла не было к нему сочувствия или жалости, не было и ненависти. Как ни к одному из прежних локусов. Но было понимание, ведь он и сам не раз испытывал наслаждение от исполнения решения клана. И теперь, в желтоватом свете городской иллюминации, когда он подходил к месту, где его локус затаился, он намеревался поговорить с приговоренным. Воплотить в реальность давнее желание выяснить разницу между собой и теми, кого лишал жизни.
Запрятать подальше свои инстинкты ради знания.
Бетонный короб, еще с довоенных времен, обветшалый и почти обрушенный как будто приглашал его открытым дверным проемом. Вход и полуразрушенная лестница вниз. Где-то в недрах осыпающейся конструкции его ждет тот, чья судьба предрешена.
Внизу слабый свет. Дверь только прикрыта, оставляя полосу золотистого свечения от невидимого источника света. На поясе длинный плоский кинжал из стеклопластика, почти невесомый, теперь начинает оттягивать бедро. У Белла никогда не было своего, единственного оружия, как у других ликвидаторов. Каждое он подвирал в соответствии со случаем, выбирая подходящее для каждого локуса. Как и способ исполнения. Сейчас это был плоский прямой клинок, из материала, похожего на керамику, давно запрещенную к производству из-за высокой нестабильности и хрупкости. Идеально острый. Он планировал лишь два удара до полной ликвидации. Если приговоренный не будет сопротивляться.
Но тот и не собирался.
- Входи, я ждал тебя, - голос немолодого, уставшего человека.
Белл слишком возбужден, что бы удивиться, открывает изъеденную ржавчиной дверь. За ней небольшое помещение, заваленное старыми стеллажами, покореженными от времени, с обветшалыми стенами и единственным светом огня в стеклянной колбе. Человек, далеко не молодой, но крепкий сидит за подобием стола, состоящем из железных стоек и пласта проржавевшей двери, накрывающей их.
- Вы знали, что я приду? - Белл останавливается на пороге, понимая, что все происходит слишком странно, что бы быть нормальным.
- Меня предупредили.
- Кто?
- Не могу сказать, сам не знаю. Просто дали понять, что это произойдет и сказали дожидаться здесь.
- Вы знаете, что стали локусом ликвидатора?
- Догадывался, - до этого момента, он смотрит прямо в глаза, теперь же отводит взгляд вниз, - но за что? - теперь мольба темно-карих глазах.
- Истязание и причинение увечий созданиям Летиры.
Приговоренный смеется.
- Вот как? Что ж, остроумно.
- Почему вы находите это веселым?
- Потому, что я врач. Я не калечу, а спасаю. По крайней мере пытаюсь. Возможно, они использовали данные результатов моей работы, исказили их...
- Подождите, так вы не делали того, что предъявила мне Арба?- весь азарт в теле Белла выгорает в понимании, что ему назначен невиновный, - Как вы оказались здесь, как вас предупредил?
Клинок ложится на стол перед ним, заставляя вздрогнуть.
- Просто. Прислали мнемоса с сообщением. Ни обратного адреса, ни отправителя посыльный естественно не назвал.
Вдох - выдох, Белл пытается обуздать растущую панику.
- Почему я должен вам верить?
Тот пожимает плечами.
- Меня просили назвать имя.
Уже через несколько минут Белл уходит из этой проклятой ловушки. Уходит не обращая внимание ни на холодный ветер, ни на промозглый снег облепляющий всю верхнюю одежду, лицо, незащищенные руки. Он снова пошел против себя, предал. Нет, он стал противиться Арбе, не имел права, но и не сделал все должным образом.
Ликвидатор не в праве отсрочить или отменить приговор. Никому не дается право на отказ, и свою первую ошибку Белл едва не совершил сегодня. Белл прям и несгибаем, но все же кое кто научил его огибать препятствия, обходить законы, оставаясь при этом чистым.
- Эй Белл, - он вздрагивает от резкого оклика, - Твою видели вчера в весьма сомнительной компании.
Огланд, один из немногих с кем Белл часто общался, не считая значимых лиц клана, но, пожалуй, единственный кто сам шел с ним на контакт. Остальные либо избегали, либо общались с ликвидатором в крайней необходимости, по деловым вопросам. Был, правда глава их фракции, который, как казалось Беллу имел скорее покровительственно-любопытсвенный интерес к уничтожителю, выглядящему немногим старше, чем был в день посвящения. Общение с высоким представителем напрягало Белла необходимостью держать официальный тон порой на излишне личные вопросы, с Огландом же они были практически наравне.
- Надо думать, что я сам ее отпустил и потому в курсе где проводит время мой воспитанник, - на шутливый тон он так же отвечает с меньшей серьезностью, чем желал бы. Он действительно обеспокоен за Ноку, замечание же друга бьет точно в цель.
- Конечно, а я будто не вижу, как ты побледнел. Выкладывай, в чем проблема.
Заметить бледность на без того бесцветном Белле практически невозможно, но Огланд говорит совсем не о визуальной составляющей, а, скорее, энергетической. Во многом оба они нашли общества друг друга приемлемым, потому что одинаково подчинены Арбе. Только служат разным ее целям. Если Белл - иммунная система, то Огланд - система восприятия. Он видит глазами Арбы то, что не под силу увидеть человеку. Аналитик, сенсорный датчик. Он так же как Белл умеет читать ткань единого разума, только с иной целью - выявить точки коллапса, места, где она истончилась или наоборот, стала слишком плотной. Потом - дать сигнал на перераспределение ресурсов.
- Проблема - понятие размытое. Я знаю, что не должен ограничивать ее, но порой сложно решить, что лучше. Да и задание выдалось не из легких...
- Не позволять лишнего, это самое главное, а та компания была чрезмерно несдержанной в своем поведении.
- Утриаты?
- А кто их знает. Маргинальные типы, и показатели у них крайне неприятные, регредиентные
- Ты сам их видел? - слишком быстро выстроены суждения, скорее обобщенные, чем снятые с оригинала.
- Считай сам, через Мелоса, - Огланд отворачивается, будто считая тему закрытой.
- Он то что там делал?
Огланд пожимает плечами. Что-то здесь не ясно. Как будто за Нокой следят специально. Белл уже думает высказать свою версию, как собеседник резко меняет тему.
- Так что там с заданием? Неужели пытался сбежать?
- В том-то и дело, что нет. Скорее наоборот, - во взгляде аналитика слегка наигранное удивление.
- А подробнее?
- Не здесь, - место, где чаще всего обитает Белл - у оружейной, в складах. Это удобно - тихо, безлюдно и есть выход к Арбе, но непрослушиваемым это место назвать сложно.
- Хорошо, значит сегодня вечером в Люцерне.
Белл кивает, возвращаясь к необходимому отчету о том, что произошло вчера. Или должно было произойти по правилам.
Люцерна.
Знакомство двух подчиненных Арбы состоялось уже после того, как ликвидатор обременил себя воспитанником. Теперь кажется, что очень давно. Действительно же прошло немного времени, по меркам читающих знаки Арбы. Десять лет, или около того, совсем не срок, словно пару недель назад.
- Так ты местный ликвидатор? - Белл уже был на службе, когда сменилось два поколения руководителей Клана, - наслышан. Здесь как запрет на все белое, все буквально в страхе от этого цвета.
Наглый вид аналитика сначала просто лишил Белла речи. Ему довелось многое повидать течении своей службы, но не такого. Если быть откровенным, то с ним практически не общались и некоторое время этого было достаточно.
- Если вам нужно что-либо, то обращайтесь через распределительную систему, у меня нет права на прямые контакты.
- О, просите за беспокойство, но позвольте представиться - Огланд Леви, сенсориал Арбы. Думаю, у нас много общего, что можно обсудить и в нерабочей обстановке.
Может это заинтересовало Белло, а может он устал быть без общения. Но поокончании положенного времени он шел вместе с сенсориалом, слушая о его работе и подозрениях, что некогда высказывал Костер. Что-то отозвалось в его чувствах на это.
- У тебя ведь есть преемник, верно? - Огланд мог видеть самую суть проблемы, только соприкоснувшись с ней, предугадывать и выяснять то, о чем знать не мог. О чем только догадывался тот, к кому это относилось, - а как на счет заработка, тебе хватает средств содержать ее?
Белл вздыхает, осознавая вопрос.
- Все обеспечение мы получаем от клана и Ордена. На самое необходимое хватает.
- Иначе говоря - нет, - надо было это признать, - знаешь место под названием Люцерна?
Знал, ведь он достаточно прожил в этих местах. И избегал всего подобного.
- Думаю, тебе нужно заглянуть туда.
- Зачем?
- Не мне тебе объяснять, что средства лишними не бывают, - аналитик бегло подмигивает ему. Вообще все во внешности Огланда было резким, но не навязчивым, он словно ловил некие эманации вокруг себя, выбирая самый подходящий, выгодный путь. Яркие и крупные черты лица подчеркивали это. Черные волосы и голубые глаза оттеняли смуглую кожу, тело скорее гибкое, чем сильное, тем не менее, было в объемах больше по определению более выносливого ликвидатора.
- Что ты хочешь этим сказать? - все поведение сенсориала завораживало, заставляя прислушиваться, желать следовать его советам.
- Знаешь, что там происходит?
- Наверно, много всего, что меня будет касаться только по решению Арбы.
- Да, вы действительно воплощение невинности, ликвидатор Белл, - сдержанно, в противовес своим словам смеется Огланд, - бои, слышали такое слово? Там происходят бои между людьми, но и служители Арбы могут участвовать. Но никто не знает с кем сражается.
- Как это понять?
- В люцерне нет опознавательных знаков. На способностях это, естественно не отражается.
- Инкогнито? - теперь понимание расцветает в полную силу, - Думаете, я могу участвовать?
- Вы знаток старых слов? Да, именно так. Некоторые ликвидаторы там бывают довольно часто.
- Ликвидаторы, часто? Вы смеетесь. Я здесь один в округе.
- Прикрепленный к клану, да. Но есть еще и свободные, не приуроченные к месту. На вашей территории они находиться не смогут. Долго. Но краткое присутствие не возбраняется. Верно?
Да, так и есть.
-Какая вам выгода от этого?
- Я буду знать на кого ставить, - хитрая ухмылка теперь выглядит на много искренее любого серьезного взгляда, - ваша выгода в любом случае.
- Мне нужно подумать, - Белл опережает его, прибавляя шаг. Все логично. И даже слишком хорошо совпало. Стоит ли поддаться такому явному течению удачи? Но другой образ затмевает сомнения - Нока, маленькая и преданная, дорогая ему на столько, что он готов рискнуть ради одной ее улыбки.
Уже следующим днем Белл проходит мимо сенсориала, проговорив - " я согласен".
- Сегодня на закате, - был ответ.
Предусмотрительно ликвидатор облачился в обычную человеческую одежду, лишь слегка изменив своему пигменту - светло-серые брюки и куртка из электрокожи, перетянутые ремнями для большего удобства на запястьях, голенях и груди. Уже на подходе лицо и волосы Белл спрятал под защитную маску военного образца - это уже совет Огланда. Все здесь должны быть безличны.
Главный его советчик ждет на входе. Без приветствий говорит просто - "Пошли".
Внутри шум и всполохи света, дым и скопление людей. Огланд пробирается вперед, Белл за ним. Сквозь хаос движения и света, стараясь не откликаться инстинктам охотника на случайные выпады и замахи возбужденной толпы, укорачиваясь и пригибаясь, как будто уже находясь в пылу схватки. Огланд сам надел на себя простую белую маску с примечательно-широкой улыбкой и узкими полулуниями прорезей для глаз.
- Бернар, твой новенький? - впереди не сразу видна сцена за переплетением металлических конструкций и пыльном свете прожекторов. Человек, обратившийся к Огланду сидит в подобии металлической клетки с окном, куда принимает какие-то круглые предметы, - В этот раз больше, чем обычно. Уверен в своем бойце?
- Вполне.
- Под каким именем его заявить?
- Полынь, - Огланд даже не интересуется мнением Белла, на что ликвидатор только пожимает плечами. Лучше довериться опытному "Бенару", не тратя времени на мелочи.
- Почему полынь? - уже подходя к сцене, Белл все же решает обратиться к нему, перекрикивая шум музыки и глушащую преграду маски.
- Не знаю, просто пришло в голову, - так же криком отвечает улыбающийся "Бернар", - ты будешь во втором бою с Краком.
- Кто это?
- Увидишь, ничего особенного.
На сцене начинается движение, несколько людей настраивают и устанавливают что-то, после чего остаются двое: одни, сильного телосложений в черном, другой высокий, жилистый в красном, словно из крупной чешуи костюме. Краткое объявление и бой начался. Обе фигуры демонстрируют не самые профессиональные навыки, но эффективные в подобных боях. Зачастую, неверные и неправильные на взгляд Белла приемы оказываются более удачными, поскольку были неожиданными. Под конец, черный берет вверх, почти ломая спину сопернику, заломив его руки и уперев ногой в голени у самых колен. К удивлению Белла, скоро слышится хруст и отчаянный крик облаченного в красное бойца. Тот падает в судорогах, тогда как черный встает на него, приминая к земле.
- Бои насмерть? Ты не говорил! - маска отвечает немой улыбкой. У Белла же перед глазами встает лицо Ноки, которой сообщают, что ее наставник погиб, или еще лучше - приговорен за незаконное применение силы.
- Необязательно. Главное, что бы противник признал поражение. Не беспокойся, ты справишься.
- Эй, Бернар, у тебя новичок? - голос за спиной. Белл поворачивается, едва не сталкиваясь с остроконечной конусной маской, золотистым клювом выдающейся на две ладони вперед.
- Да, Гарис, меня ведь не привязывали к одному игроку.
- Да как-то быстро их меняешь, - по-птичьи же поворот головы набок, клюв слегка задран, - но этот точно не местный, надел похоронно-бледные цвета. Совсем как та тварь с Отравленного холма.
У Белла внутри наливается свинец. Уйти или разоблачить себя он не может. Здесь, в отсутствии влияния Арбы его просто разорвут. Оставалось надеяться, что о сопернике действительно не стоит беспокоиться.
Но беспокоиться пришлось. Следуя своей очереди, он вышел на сцену, невольно чувствуя дрожь в ногах от избытка внимания и незнакомой обстановки. Крак поднялся следом. Гора мышц в панцире обломков труб, перевитых проволокой. Титан постапокалипсиса, вот, кто не должен был беспокоить Белла, практически вдвое меньше противника и защищенного только электрокожей.
Мысленно и вслух проклиная сенсориала и себя за наивность, он пытается вычленить древо соперника. И ничего не видит. Тем временем звучит сигнал, показавшийся Беллу его погребальным звоном. Гора металла м мышц несется на него, прежде, чем он сгруппировался и успевает только отойти с пути, разогнавшегося тела, но Крак, видимо предвидит такую попытку, выбрасывает в его сторону руку, задевая его по боку. Белл, оглушенный болью, в панике уворачивается, от сокрушительных ударов Корга, методично, как отбойный молот метящего в него. В конце конусов, он по памяти вычленяет для себя примерное нахождение ветвей. Попытка пробиться сквозь защиту отзывается неприятным хрустом в кисти. Белл начинает сдавать позиции, все больше уступая.
Озарение приходит неожиданно, а вместе с ним и спокойная уверенность в своих действиях. Он подманивает , уклоняясь, ловко пригибается, заманивая противника. Наконец, берет такой угол, что замах закованного в металл сам выводит его из равновесия. Крок падает, неудачно родламывая под себя ногу и кисть. Под его собственным весом хрустит кость. Крик раздается над сценоц и слова ненависти в адрес ликвидатора. Белл лишь стоит над бездвижным телом, едва осознавая случившееся. А за сценой нарастает гул, формируясь в повторяющееся слово. Полынь, полынь, - доносится до его слуха. Победа засчитана ему.
Белл спускается со сцены, минуя толпу, тянущуюся к нему, с твердым намерением найти Огланда. И как минимум убить, а как максимум перед этим пытать. Объект он находит у той же клетки, принимающим в ответ те же тусклые фишки, но в гораздо большем колличестве.
- А твой новичок - ничего. Еще ни кто не выстоял против Крока, - отзывается человек в клетке, - так держать, Полынь.
- Нам нужно поговорить, - не обращая внимание уже ни на что, Белл хватает улыбающуюся маску за верх воротника, утягивая за собой.
Огланд молчит, следуя за ним. Только от неожиданности вскрикивает, когда ликвидатор впечатывает его в стену, сдавливая шею.
- Как это понимать? "Не беспокойся о противнике" - он меня чуть не раздавил, как жука! Ты хоть понимаешь, что было бы, проиграй я? - он трижды толкает Огланда, что тот бъется головой о стену. Понимая, что так тот лишится сознания, Белл просто сдавливает его шею одной, а другой надавливая под ребра, чтобы болью привести в себя, - ты ведь ничего не рассчитал, верно? Ты как и я здесь ничего не видишь без связи с Арбой.
- Тише, - хрипит он, намеренно разводя руки в знак несопротивления, - ты себя выдашь, Белл все же отпускает его, - да, ты прав, Арба здесь не поддерживает нас, но память о способностях остаются, ведь верно? Я рассчитал все еще снаружи. У тебя было много шансов на победу. Больше двух из пяти, -он поднимает маску, вглядываясь в него. На лице слегка виноватое выражение.
Если он рассчитывал успокоить тем самым Белла, то сильно ошибался. Злость переполняет ликвидатора и тот заносит руку для удара. Происходит нечто странное. С какой-то неестественной скоростью Огланд перехватывает его кулак, другой сдергивает с Белла маску, впиваясь своими губами в его. Мгновение Белл просто осознает свое положение, другое оценивает обстановку, третье наконец понимает что произошло. Некоторое колебание - ответить ли на поцелуй, таким огнем пробежавшим по нервам от своей неожиданности, что тот вспомнил Костера. Тот лишь несколько раз позволил себе такое: первый, когда пытался успокоить напуганного Белла, стягивая его тело ремнями для фиксации нужного положения, последний перед тем как исчезнуть.
Белл все же делает выбор, отталкивая от себя сенсориала.
- Не надо, - жесткий взгляд в ответ на молящий Огланда. Тот отворачивается, возвращая маску на место. Белл тоже, но не намереваясь спрятать за ней выражения своего лица, продолжая напряженно, но уже без злобы смотреть на "Бернара"
- Прости, но я действительно хочу помочь, - смотрит себе под ноги, незаметно растирая место, куда недавно Белл упирал кулак, почти ломавший ребра, - этот способ был самый подходящий. Ты скоро поймешь почему. Они всех новичков ставят с Кроком, для выявления уровня. Обычно никто его не побеждал. Теперь на тебя будут ставить больше.
- С чего ты взял, что я приду еще?
В ответ Огланд протягивает ему конверт из поляризованного пластика, - это тебе. Каждая по сотне. Белл долго стоит, думая взять или не. И все же решаясь, забирая непрозрачный пятиугольник. Тут же, разворачиваясь к выходу. Там же, обменивает на денежные эквиваленты. Фишек оказывается почти двадцать. Значит, больше восемнадцати сотен, тогда как только две получал он от Клана и Ордена в месяц. Он уходит, в легкой эйфории доходя до своего дома. Хорошо, что нигде не ведется учет их средств.
Он засыпает, обняв маленькую Ноку, с мыслями, что теперь сможет обустроить комнату и для нее. Его подопечная уже подошла к возрасту, когда уединение и личная территория будет ей необходимы.
На утро, ощутив всю радость ушибов и вывихов, Белл подходит к сенсориалу, меняющему свое привычное беззаботное выражение на серьезное при виде ликвидатора. Знаком Белл просит пройти с ним.
- Когда следующий бой? - он даже не ожидал, что эти слова будут звучать так позорно, но уяснить нужно.
- Хоть сегодня, но тебе лучше подождать, тогда ставки будут выше, - напряжение с лица Огланда испаряется, подогретое азартом.
- Сколько ты поставил вчера?
- Шесть. Один против десяти.
- Неплохой у тебя доход. Почему не пополам?
Огланд немного бледнеет.
- Остальное на следующие ставки. Я возместил себе только вдвое, шесть мои, ты помнишь. Слушай, дальше будет и больше, если будешь мне доверять.
Белл думает. Он не силен вычислять линии судьбы, как это делает сенсориал.
- Лално. Тогда к концу недели.
- Идеально, - снова расцветает улыбка, не хуже чем у "Бернара", - главное береги себя.
Так Белл стал постоянным членом Люцерны, обрел вторую личину, все чаще скандируемую в ее стенах. Полынь так его там звали. Он уже провел три боя с противниками сильными, но недостаточно, что бы сразить ликвидатора. Он никогда не калечил и не убивал. Добивался лишь временной неподвижности, достаточной, что бы засчитать победу. Все это было очень похоже на задания.
Но однажды, к нему подошел участник и не обращая к нему свою лисью маску просто сказал:
- Ты мне проиграешь.
- С чего это? - Белл был не мало удивлен таким началом разговора.
Маска поворачивается, демонстрируя слюдяные окошки глаз.
- Я от Бернара, он просил передать. Нужно набить цену, - и сразу отошел, продвигаясь к другой части зала. Серебристо-рыжий костюм еще некоторое время виден в отблесках прожектора среди толпы. Действительно, прошлый бой принес меньше дохода. По словам Огланда из-за многих желающих поставить на него.
- Как это понимать?
- Не беспокойся, Опий, мой знакомый, часто помогал в таких случаях. Просто поддайся в конце. Серьезных травм он тебе не нанесет.
- Если узнают, сто ты жульничаешь? - на сколько Беллу известно, крайне суровы в отношении обманщиков.
- Не узнают, если кто-нибудь не скажет. А знаем только мы трое, - кладет руку Беллу на плечо, - доверься случаю, все будет отлично.
С самого начала бой получился не столь впечатляющий, как прежде. Белл сдерживал себя, стараясь не наносить сильных ударов, а Опий постоянно уходил, пользуясь скоростью и большей гибкостью. Под конец, совершенно вымотанный Белл слишком явно подставился под удар, вызвав неприятный гул в толпе.
- Да что ты творишь? - удерживая блокировку, шепчет маска почти в ухо Беллу, - бей в полную силу, иначе заподозрят, не поддавайся, я хорошо вижу линии.
От сказанного ликвидатора передергивает, он легко сбрасывает захват и кидается на медно блестящую тень. Минута, и он уже лежит прижатый к полу зажатый так крепко, что едва дышит. Вырывается, выбив из сустава руку и снова падает, с уже подвернутой лодыжкой.
В толпе вой - победа отдана Опию. Впервые Белл покидает арену не сам. Его просто отволакивают оттуда, кидая на свободный участок. Он с трудом распрямляется, вправляя сустав, плотно фиксируя его и прихрамывая выбирается наружу. Там, на морозном ночном воздухе, прислонившись к кривому стволу ивы, чувствует себя еще более продажным, чем в первый день своих боев.
- Первый раз проигрываешь? - со спины слышится знакомый голос. Опий. Теперь он видит, что перед ним еще один ликвидатор. С оранжево-медным пигментом. Не самый лучший цвет. Особенно для выпавшим им локусам. Наличие красных оттенков говорит о чрезмерной ярости и жестокости таких уничтожителей. Здесь же оттенок довольно насыщенный.
- Я только четвертый раз выступаю.
- Не беда, будет всякое. За такие деньги можно и стерпеть, - хитрый прищур глаз, Белл слегка кивает. Ликвидатор уже стянул с себя маскарадный костюм и маску и Белл узнал его только по тембру голоса. Но его древо выглядело странно. Оно будто не пускала корни, не связывалось с Арбой.
- Видишь? - он ухмыляется, - Бернар просил тебе показать, - он отодвигает ворот куртки из шуршащей пневмочешуи, под ней виден шрам, рассекший его от ключицы к левой груди, - глубина почти в ладонь, нанесена очень острым оружием. Заживает долго, но с этого момента ты свободен от Арбы.Если интересно, расскажу подробнее при встрече.
И рассказал. Белл никогда не отказался бы от такого знания.
Полынь
С того момента Белл воспользовался этим приемом дважды. Проверив прежде весь процесс на энергетической модели. Результаты были странными: не смотря на обилие уязвимых точек древа, оно не иссякало при их поражении, как если бы это было летальное ранение, хотя показатели снижались до критических. Назвавший себя Опием говорил, что тем самым разрушалось нечто искусственное, инородное, не принадлежащее нашему телу от природы. То, что связывает с Арбой.
Первый случай был чем-то вроде испытания. Человек был приговорен, без каких-либо отлагательств и прав на прощение, убийца, грабитель, насильник. Таких Белл жалел меньше всего. И убивал с большим удовольствием. Ко всему прочему, подобная категория нарушителей была и больше склонна к сопротивлению, что давало ликвидатору обширный диапазон применения приемов.