Дождева Алена : другие произведения.

Пэчворк

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Пролог.
  Спиралью свернулась змейка лестницы, тянущаяся вверх по внутренней стороне стены. Как и множество водонапорных башен в наше время эта была заброшена. Она стояла на территории местной больницы для душевнобольных. Двери её обычно были закрыты на тяжелый замок, чтобы не возникало желания у прогуливающихся по двору пациентов войти внутрь, чтобы спрятаться или взобраться на её крышу и спрыгнуть.
  Варвара Яковлевна никогда раньше не заходила в неё, потому, что не было нужды и интереса. А сегодня она стояла и смотрела с ужасом на маленькую точку, которая обозначалась лучом дневного света на самом верху. Это было окно, через которое можно было выбраться на круглую, острую крышу башни.
  Кирпичная кладка на века от недосмотра и влажности начинала разрушаться, а в некоторых местах, где особенно явственно лилась вода во время дождей, она осыпалась крошкой и пылью. Крепеж лестницы местами казался ненадежно вмонтированным.
  Медсестра сумасшедшего дома с пятнадцатилетним стажем работы, девяноста семи килограммов веса, опухшими ногами и одышкой, тяжело вздохнув, ступила на первую ступень длинной винтовой лестницы. Её служебный халат из перестиранного до дыр хлопка мешал шагать, распахивался, обнажая старую желтоватую от множества стирок футболку её покойного мужа. Варвара Яковлевна упорно поднималась вверх.
  Она знала, что, скорее всего, не сможет спокойно пролезть в окно, что ей будет страшно прыгать, что её тело будет обузой всему коллективу клиники, или, как её называли обыватели, дурдома, но она шла.
  Наверное, уже шестой месяц она размышляла о том, как она уничтожит свою истаскавшуюся душу и отвратительное ей тело. Она точно помнила, с чего все началось, с кого началось. И теперь каждую ночь Варвара просыпалась и понимала, что нет никакого смысла жить дальше, что после смерти мужа она потеряла потребность в существовании, а потом и последние свои шансы на счастливую жизнь.
  Она никогда не была красивой, и согласилась на брак по расчету: ему нужна была прописка, ей дети. Они жили в общежитии при больнице достаточно долго, но детей у них не было. Как показали анализы, она была не способна родить. Правда, несчастного мужика Варвара не выгнала, и он спокойно себе спивался на коммунальной кухне. Ей же оставалось любить сумасшедших, как детей, и вязать им носки длинными ночными дежурствами.
  Когда он умер, разрушился обычный круг обязательств: некому было готовить ужин, некого будить утром на завод, некому стирать, и даже ворчать стало некому. Она жила пациентами своей клиники. На служебном диванчике, в комнате вахтеров она бывало спала в те ночи, когда не дежурила, днем работала, что добавляло ей еще полторы ставки. Уколы, рубашки, горшки, таблетки, кормления - знакомый, заведенный не ею порядок, стал для Варвары часами, по нему она определяла день недели и время суток.
  Вот, например, когда приходят врачи - это будний день, а когда не приходят - выходной. Сергей Владимирович приходит только по средам и пятницам, Светлана Николаевна по вторникам и четвергам, в понедельник же общий обход, когда собирают даже медсестер, чтобы определить дозы лекарств и процедуры на всю неделю всем больным. Больше всего Варваре Яковлевне нравились понедельники. Можно было бесконечно долго ничего не делать, и ходить, ходить, ходить из палаты в палату, подкидывая новые темы для разговора двум врачам. Никаких процедур на понедельник не назначали, да и вообще процедуры в их отделении тихопомешанных назначали редко.
  Восемь из десяти палат были заселены самыми обыкновенными маниакально-депрессивными хрониками. Две оставшиеся предназначались для тех, кто не проводил у дурдоме больше двух месяцев. Там все менялось и двигалось: выбивались стекла при попытках побегох, кидались в стены железные табуреты и рвались сетки кроватей, а после пациенты успокаивались и их отпускали домой. Те же, кто оставался, переводился в одну из вышеозначенных восьми.
  Из процедур назначали томограммы, узи головного мозга, массаж и электрофорез, чтобы взбодрить больные залёжанные мышцы. Со всем этим было просто - берешь пациента за ручку и ведешь в кабинет, а потом возвращаешь обратно. Назначения такого рода были исключительно в периоды депрессивные, а потому сопротивления они не оказывали.
  Вот и ходила она с ними по коридорам, ставила инъекции и мерила температуру, хотя последнее было явным излишеством. За все годы работы она не теряла уверенности в том, что всё это действительно полезные и нужные процедуры, что общение больных и врачей приносит первым пользу, а последним удовлетворение. Последнее же время ей на каждом шагу виделась бессмысленность собственных движений и действий.
  Взобравшись на треть винтовой лестницы, Варвара Яковлевна посмотрела вниз и резко отшатнулась от края. 'Как же высоко! Как страшно! То-то будет наверху', - подумала она. Немного отдышалась и пошла дальше. Она с детства боялась высоты, и решетки на окнах больницы считала самым правильным и нужным решением: и не выпадешь и не порежешься о стекло.
  Руки начинали неметь от силы сжатия и уже запачкались о ржавые перила, что наспех были приварены еще в прошлом, двадцатом веке, она боялась их отпускать. Одна её рука медленно ползла по стене, собирая пыль, а вторая по железному пруту перил.
  - Я справлюсь, я справлюсь, - приговаривала она, как молитву.
  Вот и окно. Деревянная рама наполовину выбита, и створка болтается на одной петле. 'За этим проемом сокрыто небытие', - высокопарно сложилось в голове пожилой медсестры, она вычитала это в каком-то любовном романе. Она перекинула ногу через подоконник. С трудом подтянув вторую, Варвара уселась на хрупкую отсыревшую поверхность своими обвисшими ягодицами и уставилась на открывшийся вид.
  Прямо за больницей начинался смешанный лес, а под холмом, на которой она стояла, был город. Сначала небольшой спальный район из панельных пятиэтажек, разреженных старыми зеленеющими тополями, потом низкорослый городской центр, застроенный еще до второй мировой. Где-то там была и её общага малосемейка. Неспешные пешеходы и автомобили изображали жизнь на фоне сонного июньского зноя. Отсюда с вершины они казались мелкими и игрушечными, нереальными, как будто из мультфильма про насекомых.
  Тянуть не имело смысла. Варваре Яковлевне было страшно прыгать, но спускаться вниз по металлической лестнице было еще страшнее. 'А все-таки хорошо, что я решила сюда зайти', - подумала она: 'Нет, возможности вернуться обратно'.
  Аккуратно приподняв себя на руках, она перенесла тело за пределы оконного проема и начала медленно скользить, по листу жести к краю крыши. Не зацепившись за карниз, она с нарастающим криком стала падать к подножью башни. Пронзительный её 'Аааа!' затих, и через сорок секунд остановилось сердце, не выдержав нервного потрясения.
  Тело нашли наследующий день по тому, что оно не выделялось белым пятном на мусорной куче, образовавшейся у самой башни. Уборщица Алевтина Витальевна чуть не засыпала его обрывками бинтов и тампонов. Вскрытие показало, что помимо разбитого черепа и сломанной шейки бедра ничего не было нарушено в организме самоубийцы.
  
  Глава 1
  Дурные сны
  Я проснулась от запаха керосина. Воздух вокруг меня был похож на кисель, если он, конечно, ещё в ней оставался. Ощущение его плотности приобрело какие-то не реальные мечты его укусить. Запах въедался в слизистые, и начинало подташнивать. Я задержала дыхание, но через полторы минуты снова вздохнула. 'Я уже в аду?' - подумала я и потеряла сознание.
  Наблюдая за собой сверху, обнаружила, что всё не так уж и плохо. Крепко меня обняв, спал рядом черноволосый парень, но имени его я уже не помнила. Покрутившись под потолком восьмиметровой комнаты, двинулась в окно.
  'Куда бы теперь?' Снег падал сквозь меня, и было ощущение, что я ветер. Было совсем не холодно, пока я не почувствовала боли где-то внизу, и меня не начало всасывать в черную воронку.
  - Ну вот, она и пришла в себя, - констатировал медбрат, вытаскивая меня из ванной. Он был высоким короткостриженным брюнетом с серыми глазами и изъеденным оспинами лицом. На плечах явственно проглядывали бугры мышц из-под белого халата одетого поверх толстого свитера.
  'Интересно, где я была до этого?' - подумала я и снова закрыла глаза.
  - Пиши: попытка самоубийства методом отравления скипидаром, - диктовал он второму, которого я не смогла рассмотреть за спиной монстра держащего меня в воде.
  - Может быть 'путём отравления'?
  - Ну, пиши 'путём'.
  Сквозь глаза, залитые водой, видимо долго меня купали, я пытаюсь определить своё местонахождение. Попытка была неудачна. Мне ни о чем не говорили эти белые, кафельные стены и нелепый проточный бойлер висящий над ванной.
  - Хорошо, что попытка была неудачна, слишком малое количество было выпито, - закончил тот, что писал, и, как мне показалось, плотоядно улыбнулся, выглянув из-за плеча моего мучителя.
  Второй в это время напевал себе под нос:
  - От Ивана Скворцова до Пряжки лишь на первый взгляд далеко, я иду в длиннорукой рубашке по не вырытым туннелям метро, - и пытался не выпустить моих запястий, которые скользили от мыла и воды.
  Я была голой, кроме нательного крестика на капроновой нитке на мне ничего не было.
  Интересно. Как я понимаю, это он про меня сказал 'попытка самоубийства'. Никогда бы не подумала, что способна на такой дурнопахнущий поступок. Попробуем вернуться обратно...
  Я лежу на мокрой простыне, постеленной прямо на сетчатую кровать, в холодной комнате. Кто я? И почему, собственно, я здесь лежу? О! Стук в дверь. Кажется ко мне посетитель. Он вошел, высокий, но сгорбившийся, с длинными руками и букетом из больших оранжевых ромашек. Сказал:
  - Привет!
  - Угу! - промычала я, не зная, как реагировать должно.
  - Ты меня узнаёшь? - заглянул он с интересом в мои глаза.
  - Хм... А должна? - я откровенно уставилась на него пытаясь найти в чертах, что-то знакомое.
  - Ну, мы, в общем-то, с тобой когда-то жили вместе, - сделал он попытку мне что-то напомнить.
  - А-а-а... И что? - после этих его последних слов меня уже мало интересовало происходящее.
  - Ну... Давай так! Меня зовут Сергей! А тебя?
  - Хороший вопрос. А как меня зовут?
  - А ты сама не знаешь? - он был явно ошарашен.
  - Это же ты со мной жил! - выпалила я, но судорожно начала искать ответ в своей голове.
  - Хорошо! А как бы ты хотела, чтобы тебя звали?
  - Бабочка, - слово слилось с губ быстро и легко.
  - Как?
  - Бабочка! Красивое слово! - подумав, добавила я.
  - Извини.
  Лицо посетителя исказилось гримасой, непонятного мне внутреннего содержания. Он закрыл рот рукой, как будто на него напал приступ тошноты, и выбежал из комнаты.
  Уф! Теперь можно сосредоточиться на том, кто я. Кажется, я кошка, а зовут меня бабочка. Кошка по имени Бабочка. У меня такие красивые крылья. Стоп! Какие такие крылья? Мда... Во-первых, у кошек нет крыльев, а во-вторых, мои руки не похожи на лапы с острыми когтями и мягкими подушечками.
  О! Уже лучше. Я теперь знаю, что я не кошка. Моя мама мне говорила, что самые счастливые кошки те, что живут в коммуналках. Они вольны выбирать себе хозяев и еду: там перепадет кусок рыбы, тут кусок сыра. Кем же тогда была моя мама?
  Вернемся к моему имени. Ведь если я не кошка, то вполне могу быть Бабочкой. Мда... А крылья откуда взять? Обидно. Значит я не Бабочка. А слово все равно красивое: с двумя хвостатыми 'б' и замечательным 'чка'. Ласковое такое.
  Посетитель сказал, что его зовут Сергей. Следовательно, имя не должно иметь отношение к вещам и животным. Как же меня зовут?..
  Я только сейчас поняла, что мои руки привязаны к спинке кровати тонкими кожаными ремнями, а ноги подвернуты в неестественном положении. Мне захотелось высвободить свои руки, и я начала активно выкручивать себе запястья. Пряжки ремней впивались в кожу, и становилось еще больнее, не смотря на то, что руки затекли. Я подтянулась повыше, чтобы воспользоваться зубами, но ничего не вышло, потому что окрашенная спинка железной кровати не позволяла подняться и достать зубами язычков пряжек.
  Сделав около десяти попыток, я начала кричать. Сначала не смело и робко о помощи, потом громко и матом о людях, что меня привязали. Минут через пятнадцать моего гомона, дверь снова открылась, в неё вошла полная тетка с оплывшим от сна лицом и железным подносом. На нем лежал шприц и кусок бинта, который был заляпан йодом.
  - Чего ты кричишь? - запричитала она. - Все хорошо. Сейчас я разомну тебе ручки. Вот так. Все хорошо. Поставим укольчик, и поспишь немножко. Давай. Вот сюда вот. В венку. Не дергайся, а то я промахнусь.
  Она говорила, говорила, а руки её бегали вдоль моих плеч, потом с йодовым бинтом по сгибу локтя, потом тонкая игла белого пластмассового шприца вошла в мою вену, а следом за ней влилась какая-то мутная гадость, замораживающая кровь. Вновь растерев место укола бинтом, она бросила шприц на поднос, погладила меня по лбу и сказала:
  - Спи!
  Инстинктивно прикрыв глаза от прикосновения её руки, я их открыла, когда она уже вышла. По потолку шла трещина в штукатурке, но проследить, где она заканчивается, я уже не смогла, потому что глаза сами закрылись.
  
  Глава 2
  Разбуди меня нежно
  Я проснулась от запаха керосина и первое, что пришло мне в голову это спросить у нашей маразматичной соседки, куда ей влить остатки. Можно было не сомневаться в том, что этот запах её старческих рук дело. Если уж вчера ей хватило ума протереть веревки для сушки белья им, дабы их продезинфицировать, то страшно подумать, что она сегодня с утра уже успела промыть керосином. Она была очень бодрой, не смотря на внешнюю хрупкость, женщиной, и сутками напролет кипятила бельё в огромной алюминиевой кастрюле, которая занимала сразу все четыре конфорки газовой плиты. Её уверенность в том, что мы принесли в дом заразу, от которой она вся чешется, породила её отказ прикасаться к дверным ручкам голыми руками и к этому неуёмное перестированию белья.
  Я взглянула на будильник и поняла, что спала я всего три часа. Была половина седьмого. В коридоре уже слышались маты и угрозы бабушке за помытую керосином ванну. Интересно, а там так же пахнет или ещё хуже. Я взглянула на портрет кошки, что был наклеен на дверцу старого шкафа.
  - Кисуля, как думаешь, стоит выйти и добавить свой голос в хор ругающих, или так переживем? - спросила я сонным и осипшим голосом.
  На кошачьей морде была изображена полная индифферентность к вопросу. Я отыскала под скинутым на пол покрывалом махровый халат и потянулась к форточке. Подумав еще минуту, осознала, что лучше сразу открыть окно настежь, не смотря на почти середину января.
  Да, уж воистину, хватит мне уже расстройства за последнюю неделю. Просыпаться одной не так уж и сложно, но вот засыпать. А сон, который мне приснился, тем более не вызывал радости. Мысли скопились, но обдумывать их не было сил. Хотелось воздуха без примеси инородных отравляющих смесей.
  Вариант был только один - уйти из квартиры. В субботу в семь утра и без завтрака. Ужас! Я вышла на коммунальные просторы и увидела, что скандал уже исчерпан. Сосед украинец, мелкорослый и наглый тип с круглым лицом и прыгающей как у боксера походкой, злобно захлопнул свою дверь, сумасшедшая старушка, тряся головой, пряталась от меня в комнату.
  На кухне, как всегда, стояло на плите бельё. Впрочем, электрический чайник в комнате имелся, и нужно было только найти на столе чистую кружку и новую упаковку зеленого чая. Я покрутила не распакованную пачку немного в руках, а потом сунула обратно. Лучше все же одеться и отправится в кафе на завтрак.
  Вернулась в комнату, отыскала в шкафу футболку и джемпер, затасканные джинсы были погребены под распечатками для корректуры. Напевая про себя: 'Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!', - я обдумывала к кому бы напроситься на кофе, но еще раз перебрав список знакомых, решила всё-таки добраться до любимой кофейни, благо та открывалась в семь, и до неё было всего двадцать минут на автобусе.
  Мои восемь квадратных метров удивительным образом образовывали букву Г в самом конце длинного коридора трех комнатной коммуналки. Шкаф, маленький раскладной диванчик, который почти никогда не собирался, и письменный стол, вечно заваленный рукописями, - вот и все, что требовалось для жизни такой дикарки, как я.
  На широком подоконнике вместо цветов стояли кошачьи миски, моя кошка ушла из дома и не вернулась два месяца назад, выкинуть их не поднималась рука. Вечный бардак, с которым не было времени на борьбу, заключался в разбросанных на полу книгах, журналах, одежде, изредка попадались грязные чашки из-под кофе и чая. Я собирала их, когда понимала, что чистых больше нет. Упаковки из-под печенья, сыра и пакеты от хлеба складывались в урну вместе с отработанными рукописями.
  Бумагами были завалены все свободные пространства, постоянные халтуры из редактур и корректировок притягивали к себе килограммы распечаток. Проще всего было с расшифровками, когда в обнимку с ноутбуком до трех или четырех утра сидишь и печатаешь, переводя звук в текст. Денег никогда не хватало, а потому приходилось не спать ночами, а днем делать вид счастливого человека на рецепшене.
  Прошлая ночь была посвящена какому-то малограмотному автору, мечтающему опубликовать свой трактат о выращивании рассады болгарского перца в условиях обычной квартиры. Постоянное отсутствие мягкого знака в глаголах, пропуски запятых и некорректная орфография заняла меня до четырех утра. Успешно исправив всё и немного узнав о фантазии и возможностях овощеводов, я еще с полчаса пыталась уснуть.
  Совсем недавно от меня съехал без двух недель муж, без особого скандала, но с очаровательнейшим цинизмом забрав обогреватель и кофеварку. Нельзя сказать, что я сильно расстроилась, но с ним было удобно и не приходилось искать секса на стороне. Засыпать без теплых объятий тоже было минусом.
  Глупой была идея подать заявление в ЗАГС, прожив вместе полтора года, и разъехаться за две недели до свадьбы. Смешные мечты всегда имеют свойство рассыпаться, потому что даже сами мечтатели плохо себе представляют, зачем им их воплощение. Так и здесь, жили вдвоем, не мешали друг другу, а тут вдруг понадобилось решать проблемы о гостях, застольях, костюмах, платьях и прочей дребедени, чего не хотелось ни тому, ни другому. Во избежание дальнейших разговоров мы, молча, не сговариваясь, решили разойтись, и в субботу собрали ему вещи.
  С тех самых пор, я решила, что готовить дома это не нужная блажь, без которой живется в два раза проще. Ночами я грызу печенье и сыр, проглатывая какие-то неописуемые литры треклятого растворимого кофе. При отсутствии кофеварки жить становиться невкуснее, ведь варить кофе в турке и дольше, и сложнее в условиях коммунальной кухни.
  Я захлопнула автоматический замок, и обулась. Моим тяжелым трекинговым ботинкам требовалась вода и тряпка, но оставаться больше в квартире я не могла. Нужно срочно выпить чего-нибудь молочного, чтобы избавиться от этого противного привкуса на слизистой рта.
  Однажды в детстве я серьезно отравилась масляной краской, и с тех пор, мне требуется большого мужества и физических усилий находится в помещении, окрашенном даже два дня назад. Каждый раз приходится пить молоко, чтобы нейтрализовать отвратительный эффект вкуса краски во рту. А ведь магазины еще закрыты. Круглосуточные есть только в центре, а туда еще добираться.
  Свежий снег заскрипел под ботинками. Хорошо, что сейчас не лето, а то выдержать духоту после ароматизированной квартиры, было бы совсем не выносимо. Уже на остановке я вспомнила, что забыла закрыть окно. Надежды на то, что маршрутка окажется проворной на утренних пустых улицах оправдалась, значит уже через пятнадцать минут, я протяну свои конечности у витражного окна кофейни. В голове уже не помещается ни одной мысли кроме американо с шоколадом и круасана.
  Глава 3
  Неожиданность
  'Как же мне надоел этот сумасшедший мир!' - думал Серафим, разбавляя свой кофе холодным молоком из маленького молочника.
  - Девушка, будьте добры пепельницу! - сказал он вдогонку официантке, что собирала чашки с соседнего столика.
  'Меняют персонал быстрее, чем привыкаешь к нему. Уроды!' - продолжал думать он, доставая из куртки пачку сигарет. Полненькая брюнетка с короткими ногами и совершенно не проснувшимся карими глазами поставила перед ним пепельницу и тут же ушла, оставив после себя запах лимонного 'Fairy'.
  Настроение с утра было уже не к черту, потому что он забыл выключить будильник, который с пяти тридцати вопил голосами Битлов о помощи. Уснуть повторно не удалось. Серафим встал, погулял по просторам сети, а после решительно собрался и уехал в кофейню.
  Да, это была дурацкая привычка сбегать из дома, когда там находилось всё семейство, ему не хотелось совершенно выслушивать мамины монологи о том, что все его одноклассники уже давно получили дипломы и пристроены в жизни, а он всё учится, уже девятый год пошёл. Всё это было правдой, которую не хотелось ни слышать, ни понимать.
  Отец был терпеливее и предпочитал молчать обо всём этом, но это не мешало ему загружать голову сына своими размышлениями о продвижении в таблице любимой футбольной команды. Говорить о футболе он мог сутками, и темы не исчерпывались, а так как поговорить, кроме как с сыном, было не с кем, он всегда был рад его видеть.
  Сложно быть единственным ребёнком в семье, тем более поздним ребенком. Оба родителя Серафима уже были на пенсии, но продолжали работать. Тебя все любят и зачастую забывают воспитывать лет до 22, а после обрушивают на тебя, как на взрослого разгильдяя, всё своё недовольство. Удивляются, как это из милого мальчика вырос такой ленивый и нецелеустремленный тугодум.
  Он предпочитал просто исчезать из поля зрения родителей, чему они сопротивляться не могли: всё-таки возраст у мальчика был уже уважительный.
  Кофе остывал, сигарета истлевала. Нужно было как-то планировать остаток дня. Январь был самым не понятным месяцем в году. Праздники комкали его и растягивали одновременно: с одной стороны долгий отдых расслаблял, а с другой пролетал мгновенно и зачастую мимо, и втянуться всей стране в работу было тяжело. К двадцатым числам вроде бы все выравнивалось, но ты уже и сам не понимал, чего тебе хочется, то ли снова отдохнуть, то ли поработать.
  Серафим вообще не любил зимы. Ни тебе поездок загород, ни прогулок. Шатайся по кабакам да кофейням, изредка напрашиваясь в гости, ведь не набраться денег на все эти злачные места. И девушка его, милая его Настюха зимой и училась и работала, то есть была доступна исключительно ночью, которой спала. Шанс её увидеть в будний день, пусть даже отпросившись с работы пораньше, был не велик. И оставалось ждать вечера субботы, когда у неё закончатся курсы английского языка, и она сможет составить ему компанию.
  Они ходили на концерты, квартирники, в кино или просто сидели по кафешкам. Все это жутко утомляло, но он не видел других вариантов. Да и, судя по всему, Настя тоже не собиралась форсировать события, ей хватало общения в вузе с друзьями, чтобы отягощать себя чем-то ещё.
  Хотелось ей позвонить, но они договорились, что она сама это сделает, когда закончатся пары. Вот и оставалось сидеть и делать вид, что читаешь с наладонника. Великое дело общаться с женщиной, что младше тебя на семь лет. Ты считаешь, что управляешь ей, она считает наоборот, но самое худшее, что никто не прав. Что все происходит по каким-то не прописанным законам и правилам, которые никто не устанавливал.
  Дверь в кофейню открылась, он, наверное, не отметил бы этого эпизода, если бы ему не показался знакомым промелькнувший силуэт в джинсах и спортивной пуховке. Она почти сразу скрылась за колонной, что отгораживала барную стойку от всего курящего зала, но он не с кем не мог спутать этой походки. Вот только волосы у девушки были почему-то рыжими и короткими.
  Когда она появилась, неся в правой руке сумку с ноутбуком, а в левой блюдце с круасаном, он уже не сомневался. Это была Вика. Сколько же прошло лет с тех пор, как они виделись в последний раз? А ведь всего-то полтора года. Каким это кажется огромным сроком. Когда они жили вместе, они не могли и трёх часов провести без общения: смски, звонки, интернет. Вика заполняла всё его пространство, и это было здорово.
  Будет ли уместным подойти к ней сейчас? В любом случае, он может просто поздороваться с ней, за это голову не отрубают и по морде не бьют, а там уж будет видно. Он встал и пошел её догонять в соседний зал. 'И может за эти полтора года она бросила вредную привычку курить?' - промелькнуло в голове у Серафима. А ещё этот огненно-рыжий цвет и стрижка с загнутыми наверх кончиками. При нем она носила длинные волосы и собирала их в хвост, когда они ей мешали.
  - Вика, - окликнул он её.
  Девушка медленно обернулась и долго не верила тому, что видит:
  - Серафим? Как?
  - Ну, вот занесло, - скромно потупился он.
  - Ой, я так рада,- торопливо забормотала она. У неё была дивная привычка убыстрять свою речь при волнении. Он хорошо помнил об этом, и помнил, как это его умиляло когда-то.
  - Пошли, присядем, - предложил он, и показал рукой на столик, что стоял на границе двух залов. За ним еще можно было курить, он был как бы компромиссным при варианте, когда один курил, а второй нет.
  Вика поставила на стол блюдце, уперлась локтями и уставилась на Серафима так, как будто смотрела кино.
  - Ты чего? - спросил тот.
  - Любуюсь! Пытаюсь понять, что в тебе изменилось. Рассказывай, как дела.
  - Ну, давай сначала ты.
  - Бу! - она скривила губы, и вслед гримаске сразу же засмеялась. - Ты не исправим! Вечно уходишь от ответа.
  Он тоже её изучал. Те же карие глаза, те же жесты и ямочки на щеках, откуда-то появившиеся синяки от бессонниц, наманикюренные пальцы. Раньше он не замечал за ней такого, да и косметика появилась на лице. Её острый нос ещё сильнее колол воздух, она похудела килограмма на три, что не могло не отразиться на форме её скул. Она была красива, до сих пор была безупречно красива.
  Серафим знал, что Настя похожа на Вику, именно на ту, которую он помнил, с которой познакомился. И это было естественным и понятным фактом для него. Он считал себя однолюбом, и вряд ли бы заметил Настю, если бы та, не напомнила ему Вику.
  - Я сегодня очень странно проснулась, - начала свой рассказ она, но тут принесли кофе.
  - О! Спасибо! - сказала она официантке.
  Серафим очнулся от своего наваждения и, поймав официантку, попросил повторить свой заказ. Кажется, день приобретал совсем другую окраску, настроение улучшалось.
  - Так от чего ты там сегодня проснулась? - уточнил он, чтобы вернуть её к теме разговора, и скорее даже просто занять её, пока он будет на неё смотреть, создать приятный для любования звуковой фон.
  Глава 4
  Проза жизни
  Уже шёл второй час их разговора. Они перекидывались, как теннисным мячиком, короткими фразами. Серафим курил, Вика мяла салфетки. У каждого в голове крутилась мысль о том, что осталось нечто неуловимое от тех сильных эмоций, которыми они питали себя четыре года.
  Они познакомились при смешных обстоятельствах. Вика заглянула к подруге, чтобы отдать книги, а они с ней вместе учились, вернее даже он давно вылетел, но помогал сделать курсовую работу по информатике, по старой памяти. И так как она принесла с собой коньяка и креветок, работа была прервана. Они все выпили, потом сходили ещё, потом пили кофе, и к утру он уже был готов никогда не расставаться с этой веселой и не в меру активной девчонкой.
  Она не выглядела на свой возраст, и имела не одно, а как минимум три шила в положенном для этого месте. Ему нужно было срочно решать, что же делать, а она ничего не подозревая, уснула головой на его коленях прямо в середине разговора. Они сидели на диване и потихоньку соскальзывали в полудрему. В его голове не было и тени мысли о том, чтобы начать приставать к ней. Серафим хоть и вышел давно из возраста смущения перед женщинами, до сих пор ещё не владел тонкостью укладывания их в постель. Он даже не прикоснулся к её волосам, хотя ему этого очень хотелось. Как оловянный солдатик, он сидел и выдавливал из своего затуманенного технического мозга темы для разговора с гуманитарием, она же заваливала его кучей все возможных вопросов о нём, о его мыслях, предпочтениях литературных и музыкальных. На что он мог ответить, он отвечал, но большинство вопросов просто падали в безвременное пространство его забывчивости.
  Утром он случайно подслушал на кухне такой разговор:
  - Вика, и ты серьезно хочешь это сделать?
  - Анютка, ну сама подумай, как мне после этого остаётся? Он будет гулять направо и налево и выгонять меня из дома, а я терпеть? Мне тут мама его звонила, говорит не пускай эту девицу на порог. А как я её не пущу, если он у меня ключи отобрал?
  - Да. А жить ты, где собираешься?
  - Не знаю, - грустно ответила Вика, и тут Серафиму пришлось обозначить своё присутствие кашлем.
  Он вошел, попросил у Ани крепкого чаю, чтобы отбить похмельную жажду, и решился предложить Вике поездку загород.
  Она не соглашалась, упирая на то, что у неё нет снаряжения: палатки, спальников и прочего, - но он смог её убедить, что все это поправимо. Белокурая и сухая Аня наблюдала за их перепалкой молча, впервые видя, как скромный не в меру Серафим клеит девушку. У него на курсе была слава тихони и флегмы, а тут он находил много слов и говорил необычно длинными монологами, чтобы найти варианты.
  Правда, в леса они в тот раз так и не уехали, потому что к вечеру пошел дождь и поездку отложили на неделю, за которую Вика успела окончательно разругаться со своим первым мужем и переехать жить к Ане.
  Они стали видеться урывками между её работой и учебой, гулять по осеннему городу, и просиживать в глупом кино, не обращая внимания на экран. Так прошло около месяца, и тут она исчезла: не отвечала на звонки, не появлялась на своём факультете. Через три дня он узнал, что она скоропостижно уехала из города, и что возможно больше никогда не вернётся. В тот же вечер, он пришел к Анюте и сказал, что надежда только на неё, что если она не поможет ему найти Вику, то он не представляет, что с собой сделает.
  Аня ухмыльнулась, задумалась и напоила его до беспамятства. На утро он проснулся рядом с ней раздетый.
  - Что произошло? - смог сформулировать он, выталкивая звук из себя сухим языком.
  - Ничего особенного, - фыркнула сокурсница, - ты был пьян и приставал ко мне. А я решила, что ничего не потеряю, если соглашусь.
  Ему было стыдно смотреть ей в глаза. Он не представлял, как теперь сможет всё объяснить Вике, которую он будет искать и обязательно найдет.
  - Анюта... - жалобно начал он.
  - Да? - она села, и одеяло скатилось с неё, обнажая плечи и грудь.
  Он подхватил его и попытался накрыть её, но понял, что сам полностью нагой, а на двоих полуторного одеяла не хватит точно, ещё больше смутился и не стал продолжать. Ане стало жалко его, и уже не было так забавно, как сначала, когда она все это придумала. Она призналась, что на самом-то деле ничего не было и ей хотелось подшутить над ним, чтобы пустить сплетню, что она смогла совратить самого скромного человека с курса.
  - Ты простишь меня? - спрашивала она раз за разом в процессе извинений и заглядывала ему глаза.
  Серафиму хотелось её ударить и уйти, не попрощавшись, но он сдержался, в конце концов, она была единственной обладательницей телефона родителей Вики, за которым он вчера и пришел. Они условились, что это никогда и негде не всплывет, а Аня позвонит и узнает, когда же вернется Вика.
  Он встречал её на вокзале с красивой розовой лилией, которую ему купила Аня, и хотел сразу во всем признаться, но промямлил что-то невнятное и поплелся вслед за ней с её тяжелыми сумками. Всё о чем, они говорили в пути, не выходило за рамки погоды и общих тем. Он досадовал на себя, но смелость улетучилась совсем и в этот вечер больше не возвращалась.
  Через день они оказались на чьем-то дне рождении. В знакомой им обоим компании, и известном кабачке, где он после двух кружек пива пригласил её покурить за отдельным столиком. В табачном дыму и шуме пьяных голосов он сказал:
  - Выходи за меня замуж.
  - Я не хочу больше замуж, - с вызовом ответила она, смотря ему прямо в глаза. Она была ниже его на целую голову, и целовать её стоя, было бы очень неудобно, промелькнуло в его мозгу, но за какие-то считанные секунды его озарило, что либо сейчас, либо никогда, и он поцеловал её.
  Вика не отвернулась и не вырвалась, она приоткрыла губы, как бы разрешая ему пробовать. Целоваться он, конечно же, не умел, и вскоре она заливалась искренним смехом, на его попытку. Немного отдышавшись, она спросила:
  - Ты, правда, не умеешь целоваться?
  - Да. Но я обязательно научусь, - заверил Серафим, и повел Вику прочь из бара.
  Глава 5
  Бесполезности
  - Вика, а как там твой спортсмен? - поинтересовался Серафим.
  Она опустила голову так, что волосы скрыли глаза. Он понял, что спросил не вовремя и не о том, он как и раньше боялся её обидеть или задеть. Вика подняла голову и стала рассказывать:
  - Когда он последний раз приходил забирать вещи, меня не было дома. И он оставил ключи, а замок там сам захлопывается. Знаешь, Фим, я за последний год много работала, а он по большому счету сидел дома, и все бы ничего, если бы меня при этом не обвиняли в холодности и не любви, - она замолчала.
  - Не хочешь, не объясняй! - попытался он исправить свою ошибку. - Это же все равно ничего не меняет сейчас.
  Вика измученно улыбнулась, встала и пошла к стойке. Девочка-бариста с готовностью улыбнулась ей одним лишь тонким и длинным лягушачьим ртом:
  - Вы, что-то хотели?
  - Да, посчитайте нас, пожалуйста, и включите в счет ещё стакан яблочного сока.
  Она не вернулась к столу, а завернула за угол в поисках уединения. Перед большим зеркалом в туалетной комнате она подвела глаза, подправила румянец и обвела карандашом губы. 'Интересно, заметил или нет?', - думала Вика. Она хорошо помнила этот взгляд на неё, это бесконечное любование, доводившее её до одури. Ведь он ни один раз делал ей предложение, и соглашалась она не один раз, и любовь между ними была, но вот это созерцательное отношение к жизни Серафима все губило. Она вспоминала, как они жили у Ани полтора месяца.
  Эту лучезарную блондинку увез на месяц летом один из её немолодых спонсоров, и она отдала Вике ключи от своей однокомнатной квартиры. Тогда-то она и согласилась в первый раз быть с ним. Ему нужно было найти квартиру для них двоих, так как совсем недавно она выехала из комнаты, в которой жила. Она ждала, кормила его ужином каждый день, и не задавала вопросов. Он ничего не предпринимал и, по обыкновению своему, наблюдал за миром в ожидании удобного варианта. Пока однажды вечером они не поговорили.
  Вика терпеливо дождалась, когда Серафим доест картошку с грибами, налила им чай и спросила:
  - Как дела с квартирой?
  - Не знаю, - ответил он и положил подбородок на руки. Он опять любовался ею, и этот взгляд, стал для неё красной тряпкой.
  Не понимая сама почему, Вика не сдержалась и, повышая тон почти до крика, выдала:
  - Да, какого чёрта? Через неделю приедет Анька! А ты так ничего и не сделал. Я думала, что ты все решишь, что ты, действительно, чего-то хочешь, что ты серьёзно, - она помолчала, понимая, что дальше из неё польются гадости личного характера, а до такой степени она пока не готова была опуститься. Вздохнула и добавила уже спокойно:
  - Я больше тебе не верю. Хватит! Убирайся!
  Лицо Серафима изменилось, но он не сдвинулся с места. Вика сжала губы плотнее и убежала в ванную комнату. Наклонившись над раковиной, она переводила дыхание. Ровный ряд всяких кремов, шампуней, кондиционеров, гелей для душа стоял, как рота солдат, и ей на секунду показалось, что они все издеваются над ней, над этой выходкой смеются. Резким движением она скинула их, и они с грохотом рассыпались по полу. В дверь тут же постучались.
  - Что тебе надо? - отчетливо разделяя слова сказала она, а потом закричала. - Я же тебе сказала - убирайся!
  За дверью все стихло, и через три минуты, она услышала, как защелкнулся замок. И как раз тут она начала рыдать, безостановочно и неудержимо, так как никогда раньше. Сполза по стене и сидя на корточках, плакала самой себе, по самой себе, громко захлёбываясь и уже ничего не боясь. Через полчаса он вернулся и выбил двери, потому что она не отвечала на звонки. Выковыряв из ванной, он уложил её спать, а сам сидел на кухне до открытия до звонка будильника.
  Утром, когда Вика проснулась, она обнаружила шестнадцать не принятых звонков от него, сделанных вчерашним вечером и пустую бутылку коньяка на столе. Конечно же, он был на работе, в этом она не сомневалась ни минуты. Серафим обладал на удивление устойчивой психикой.
  Вика заказала металлическую дверь, которую поставили тем же вечером, и собрала свои вещи. Её ждала комната в коммуналке, а цветы за неделю до возвращения Анны уж точно не вымрут, подумала она и уехала.
  Поцеловав новые замки, Серафим отправился ночевать к родителям.
  
  - А ведь это было удивительное время, правда? - сказала Вика, подхватывая его под руку.
  Они вышли из кафе и отправились гулять по своему любимому маршруту - куда глядели глаза.
  - Да, тогда мы друг друга любили, - согласился он и прижал её руку своей на сгибе локтя. - Но есть вещи, которые я до сих пор не понимаю.
  - Например?
  Он посмотрел на неё так, как будто его ответ был написан на её лбу.
  - Зачем ты меня выгнала, когда я не нашел квартиру?
  Вика захохотала. Она смеялась так, что не смогла идти дальше, согнувшись пополам, она стояла посреди дороги и смеялась.
   - Рад, что тебе смешно, - сказал Серафим обиженным голосом.
  Она зажала рукой рот, но не сдержалась и снова прыснула. Поскользнулась на укатанном снегу и схватилась снова за его рукав.
  - Фимка, ты тогда просто не выносим был. А я дурой была романтичною, - ответила она, совершенно ничего не объяснив этой сентенцией.
  - Вот смотрю я на тебя и понимаю, что отними у тебя эту загадочность, на фиг бы ты мне не сдалась: ни тогда, ни сейчас...
  - А сейчас сдалась? - кокетливо спросила Вика, но не смогла удержать серьезного выражения лица и снова рассмеялась.
  Серафим тоже улыбнулся:
  - А то, как же?
  - Вот скажи, куда это все теряется? Я не имею в виду наши чувства. Я скорее про силу, про накал эмоций. Почему мы становимся циничнее?
  - Взрослеем? - с усмешкой предположил он.
  - Дурнеем? - в тон ему заметила она.
  Январь морозил их, а редкие прохожие принимали скорее за влюбленную парочку, чем за старых друзей. Они и, правда, были прекрасны и счастливы сейчас. Общаться, не боясь друг друга, не красуясь и не заигрывая, было легко и интересно. Каждый открывал для себя заново человека, который был ему когда-то близок. В этих промозглых улицах было намного теплее от воспоминаний и того участия, которое сочилось из фраз.
  - А как её зовут? - хитро прищурившись, спросила Вика.
  - Кого? - сыграл невинность Серафим, когда поговорил по телефону с Настей.
  - Твою девушку.
  - Да, я понял, - перешел он на серьёзный тон. - Настя, её зовут. Она младше тебя на пять лет, и сильно на тебя ту похожа.
  - Хреново!
  - А то!
  Они надолго замолчали. Первой подала голос Вика.
  - Вы сегодня встречаетесь?
  - Да. Ты же слышала, через сорок минут,- он остановился, повернулся к ней и сказал. -Познакомить бы вас!
  - Я не буду против. Ты меня знаешь.
  - Она тоже, - улыбнулся он и добавил. - Ты себя знаешь.
  Договорились, что пересекутся ближе к вечеру на квартирнике широко известного в узких кругах барда, и разошлись по своим делам.
  Глава 6
  Рутина
  'Земля имеет форму кубика Рубика', - подумала я, когда он меня окликнул. А ведь действительно, я рада его видеть. Он изменился, но не сильно. Оброс бородой и отпустил волосы так, что они закрывают его уши, но все это как-то несказанно ему идет. Одет в свой любимый полар, которому уже, наверное, пора на дальнюю полку до экстренных случаев. А ведь они не живут вместе, иначе он выглядел бы более ухоженным. Да, конфетно-цветочные отношения прекрасны, когда у тебя есть на них время.
  Интересно, его Настя похожа на меня и внешне тоже? Впрочем, почему нет?
  Ой, блин, уже почти два часа! Нужно срочно бежать и сдавать работу. Далась мне эта рассада.
  Воспоминания теперь не отпустят. Ходить по этому сумбуру, что остался в голове после наших отношений не хочется, а от мыслей никуда не деться.
  Как будто вчера я с ним рассталась. И куда только все пропало. Так незаметно пролетело полтора года. Не представляю, чтобы было, если бы мы таки довели дело до конца.
  Если я не сдамся сегодня редактору, этой дивной трудоголичке Верочке Анатольевне, то плакала моя летняя поездка в Крым. Она ведь тетка принципиальная за задержку может и лишить следующего заказа. Мне почему-то всегда везло на трудоголиков. Они, как будто чувствуют мою к ним не любовь, и липнут. А может просто все редактора люди помешанные?
  Приятно ездить в субботнем транспорте. Никто не двигает тебя, чтобы пройти к выходу, не толкается, и ждать не надо по полчаса, потому что пробки на стандартных будничных маршрутах не образуются. Можно занять место у окна и смотреть, хоть всю дорогу, на то, как под бортами троллейбуса скользят легковушки, на то какие озадаченные лица у водителей грузовиков, и как суетливы люди. Хотела бы я работать шофёром субботнего троллейбуса: сидишь, смотришь в окно, предупреждающе заранее оповещаешь сонных пассажиров о приближающейся остановке, потому что организм не обманешь, у него выходной, он хочет спать и отказывается воспринимать действительность с должной скоростью.
  Мне никогда не хотелось управлять своим автомобилем. Это громоздкое для мозга занятие не должно волновать женщину, мне кажется. Не смотря на всю мою любовь к свободному существованию, я далеко не всегда понимаю феминисток. Их агрессивные реакции на мужчин, всего лишь повод к тому, чтобы усомниться в их уверенности в себе. Да какая мне, по сути, разница считает ли меня мужское население человеком или нет, главное, чтобы не возникало у него сомнений в том, что я женщина. А ведь уже тысячелетиями доказана власть женской привлекательности над мужчиной.
  Что толку уверять мир в своей силе или возможностях, ведь никому кроме самой себе это не пригодится. Так что, можно расслабиться и не делать этого. Никто кроме тебя никогда не будет тебя любить с той силой и с тем эффектом, который нужен. Вот такой злобный закон жизни, хотя если разобраться, то и в нем есть своя прелесть.
  Как же хочется спать! Никакой кофе никогда не спасает от недосыпа, и никакая косметика от помятости. Сложно сделать любимую работу высокооплачиваемой, если она не связанна с созданием материальных ценностей или торговлей воздухом.
  Позвонить Верочке. Где этот мобильник? А вот, во внутреннем кармане.
  - Добрый день, Вера Анатольевна! Я к вам заеду где-то минут через двадцать - двадцать пять, хорошо?
  - Ты закончила работу?
  - Да, а иначе, зачем ехать?
  - Викуля, ты прелесть!
  'Хм! Возможно, возможно, было бы отлично, если бы ты не забыла об этом, распределяя новые заказы' - подумала я, но вслух лишь удивилась:
  - Неужели, вы могли подумать, что я безответственная?
  'Эх, конечно же, могла, потому как у меня вечное разгильдяйство везде'.
  - В общем, я приеду скоро. Ждите.
  Учитывая то, что офис редакции находился совсем не в центре, ездить туда было неудобно и муторно, но я предпочитала там появляться. Не тратить же ресурсы собственного картриджа при распечатке той лабуды, что приходится редактировать. В любом случае сегодня стоило прогуляться. Да и встреча такая замечательная. Помниться, когда мы встретились через неделю после того, как окончательно разбежались, мы не то, что не поздоровались, но даже смотреть друг на друга не могли. А ведь не было злости или там ненависти, видимо просто не хотелось делать друг другу больнее.
  Каждый переживает по-своему, и прячет боль в свои темные комнаты, хотя вот говорят, женщины все вываливают наружу. Никогда так не умела. Не могу себе позволить заметить окружающим, что мне плохо. Они же ни в чем не виноваты, в конце концов.
  Эх, выползать на зимнюю улицу из троллейбуса и еще десять минут плутать по дворам, разговаривать с работодателем и пить бесконечный халявный зеленый чай с сушками и сухарями - вот оно признание. Даже смеяться над этим уже надоело, но я не семи пядей во лбу и работа мне нужна. Так что буду выслушивать Верочку Анатольевну, склоняющую всё с уменьшительно-ласкательными суффиксами, с её очумело безумными историями, как старый хрен из офиса напротив положил на неё глаз. Она не совсем страшненькая, чтобы этому удивляться. Со своей чрезмерной полнотой она умудряется быть настолько женщиной, что на неё даже оглядываются на улицах.
  Только вот одиночество становиться привычкой, когда ты забываешь о нем. Через несколько лет оно плавно перетекает в необходимость. Велики те, кто способен уживаться с людьми после шести семи лет полной независимости от семейственности, все возможных домашних обязанностей, любимых питомцев, за которым нужно ухаживать, и прочего. Иногда они продолжают говорить, что страдают от одиночества, но это всего лишь их иллюзия. На самом деле им уже намного проще быть одним, чем к кому-то приспосабливаться. Хотя, конечно, одиночество еще не признак независимости, но сопутствующий атрибут это уж точно.
  Иногда люди одинокие и зависимые придумывают себе ряд причин, ритуалов, к которым привыкают больше, чем собачники к своим зверушкам. Последние же часто создают себе мнимого друга, которому приписывают понимание, заботу и любовь к себе несносным.
  Ну, вот и проходная бизнес-центра. Ненавижу все эти зеркальные плитки на полу, на которых всегда боюсь поскользнуться, зеркала на колонах в старых зданиях заводов, проходные со злобными тетками, записывающими твои паспортные данные, памятуя о старой системе закрытых организаций.
  Ещё немного, ещё чуть-чуть, ещё десять тысяч вёдер и золотой ключик будет моим, как говорил Буратино.
  Глава 7
  Знакомство
  Разными путями люди стекались в эту квартиру. Большинство из пришедших, конечно, были знакомы и с исполнителем и между собой, но были и те, кто попал сюда случайно, зацепившись за кого-то, или являясь новой девушкой. Вика знала эту квартиру и её хозяина уже больше пяти лет, но никогда не видела ни сегодняшнего барда, ни его почитателей. Всего два или три знакомых лица кивнуло ей приветственно из забитой огромной залы, куда она заглянула в поисках места.
  Она так давно не посещала ничего подобного, и была немного расстроена тем, что мало происходит изменений в организации квартирников. Все те же горы одежды и обуви, сваленные в первой маленькой комнатушке, постоянно открывающаяся и закрывающаяся дверь на балкон для курящих. На кухне стоят на узком столе две коробки с пакетиками чая и полтора десятка гранёных стаканов, огромная эмалированная кастрюля с кипящей водой на плите. Над столом висит распечатанная на принтере записка: 'Выпил чай - помой стакан'.
  Вот этот чай был исключительным достоинством именно этой квартиры. Частные концерты были условно бесплатным действом. Приглашенные даровали выступающему, сколько им было не жалко из своего кармана, но могли и ничего не давать, по причинам бедности и наглости. А вот приносить что-то к чаю должны были все - это был такой входной билетик. У дверей обычно стояла коробка, в которую и сваливали все вкусности, в том числе и просто сахар.
  Вика принесла ванильные сухари с изюмом - безупречный долгоиграющий вариант, для голодных ценителей искусства. Добродушный полноватый хозяин квартиры - вольнодум и маргинал - Сережа Йорик, увидев её, протянул сразу обе руки для объятий:
  - Викторка!!! Как же так?? Кто посмел тебя сюда затащить?? И почему это был не я?
  - Йорик, мой славный,- она с радостью приняла объятья повзрослевшего хиппи.
  Ей было очень приятно, что он помнил её. Конечно, было время, и она жила в этом доме, и даже сама организовывала концерты, но для Сережи, это не могло являться поводом для знакомства, как она считала. Она приходила по вечерам с работы, когда временно жила у него, выдворяла очередную барышню за двери и кормила его ужином. Сначала она не была его девушкой, они даже не были любовниками, просто она обещала ему, что пока будет жить в квартире, она будет следить за его питанием. Правда, она отказывалась кормить всех этих малолеток, что соблазнялись на его хипповскую ласку и на его free love.
  Однажды она осознала, что вот уже две недели она приходит в дом, и в нем нет ни одного намёка на другую женщину. То есть, Йорик никого не водил. 'Депрессия?',- озадачилась она, но очень скоро поняла, что просто любовь. Этого пункта в договоре на проживание не было.
  При всём при этом, она не была уверена, что этот человек способен был запомнить её имя и даже в укуренном состоянии проассоциировать его с ней спустя долгое время. Мир этот отличался от всего того, что творилось за стенами. Когда-то и она могла так жить, но потом предпочла житейские удобства и работу приятным легким наркотиками и полному отрыву от реальности.
  Йорик потащил Вику пить коньяк в свою комнату, куда был заказан вход всем гостям. Попасть туда можно было только за руку с Сергеем, что собственно и произошло.
  В комнатушке метров девяти квадратных была тахта, стол, заваленный книгами из серии 'Звёздный лабиринт', две табуретки и полки, привинченные прямо к стенам. На табуретах сидели двое: Серафим и девушка. Вика сразу поняла, что они вместе, хоть и не прикасались они друг другу. Сидя в полуметре они были слиты воедино. Такими чудесами умеют владеть только истинные женщины, которых легко извлечь взглядом из толпы.
  Настя, и действительно, была на неё похожа: волосы средней длинны и цвета морённого дерева, ореховые глаза, немного вытянутое лицо с тонкими скулами, строгий острый нос. Она сидела, закинув ногу на ногу, со стаканом, в котором был намешан коктейль 'Идиот' - коньяк с соком - смешной вариант всеми известной 'Отвертки'.
  Серафим улыбнулся Вике и потянулся к приветственному поцелую. Она легонько чмокнула его в щеку и поздоровалась:
  - Привет! Представишь нас? - поинтересовалась она.
  - Да, конечно! - спохватился Серафим. - Настя! Вика! Прошу если не любить, то хотя бы не обижать.
  Его шутка показалось ему смешной, и он улыбнулся. Ему казалось, что он видит нечто странное. Две женщины, между которыми ему сейчас не разделить себя. Хорошо, что у них не возникало желания заставить его выбирать. Хотя они просто не знали, даже не подозревали о его мыслях.
  Вернулся Йорик со стаканом для Вики. Он не изменился за то время, пока она его не видела. Все тот же хвост соломенных волос, перевязанный кожаной ленточкой, небритая клочками борода, клетчатая рубаха поверх красной футболки со значком 'ОМ'. 'Привыкнув к нему один раз, уже никогда не придется этого повторять', - подумала Вика.
  Она в разрез своим привычкам решила пить чистый коньяк. Из пятилитровой пластиковой канистры из-под питьевой воды её стакан наполнили, и она его подняла:
  - За случайные встречи!
  Теплом прошло по горлу. Все замолчали ненадолго, а потом Сергей спросил:
  - Ну, и что вы будете делать дальше?
  - Я бы послушала того мальчика, что там гитару строит, - ответила Вика пропуская мимо ушей, но не сознания вопрос с подковыркой.
  Йорик широко улыбнулся, и поддержал игру:
  - Да, дивный я тебе скажу мальчик. Сам пишет и стихи и музыку. Кучерявый такой. Знаешь, он еще продюссирует проект дудочников. Вересень, кажется, зовутся. Шесть флейтистов...
  - Так ты определись флейтистов или дудочников, - уточнила Настя недовольно.
  - Ну, да, флейтистов. С продольными такими флейтами. Так вот они играют пока на открытом воздухе: на Радуге и тому подобных мероприятиях.
  - А сам он что поёт?
  - Мне его песни меньше нравятся, чем флейты на рассвете на Радуге, - добродушно улыбнулся Йорик.
  - Ты всегда так,- возмутилась Настя, - совершенно не хочешь ценить тексты. Музыка в слиянии с текстом тоже искусство, тебе же только качество звука подавай. Не слушай его, - повернулась она к Вике. - Агеев хорошо играет и поёт. И стихи у него замечательные.
  - Да, я и не слушаю. Каждому нравится своё. А тебе нравится? Агеев, ты сказала?
  - Угу, я его правда мало слышала, он диск только сегодня принес, они его всё лето записывали.
  - Так может, пойдем, послушаем? - предложила Вика.
  - Идём! - сорвалась Настя с места, не забыв провести рукой по спине Серафима.
  Серафим и Йорик синхронно и печально посмотрели на коньяк в стаканах, потом на них и Сергей выдал:
  - Идите, мы тут ещё пару вопросиков обсудим и присоединимся.
  - Ага, - ответили девушки хором, сделав вид, что поверили им.
  В зале уже почти совсем не было места, и если бы Настя не увидела устроившегося за диваном, как естественной защитой, своего друга, что позвал их к себе, то они бы не нашли по половинке квадратного метра на полу для себя.
  Глава 8
  Хуже, чем сифилис
  Оставшись одни, Серафим и Сергей добавили себе коньяка, чокнулись и молча выпили.
  - Красивая она все-таки,- через паузу сказал Йорик.
  - Угу,- согласился Серафим, - а толку-то?
  - Да, что толк, - возразил ему хиппи, - его всё равно использовать не получится. Вот ведь не видел её сколько, а как увидел - всё перевернулось.
  - Не говори, - вздохнул Серафим. - Я сегодня её по походке узнал.
  - Случайно встретились?
  - Угу, в кофейне, - Серафим глотнул коньяка.
  Рассыпанных по столу крекеров рыбок, горького шоколада, разломанного прямо на упаковке, и лимонов, тонко порезанных на разделочной доске, не хотелось, они грели стаканы и пили без закуски. Оба задумались, углубились в воспоминания.
  Йорик чесал пятку, заброшенной на колено, ноги, и смотрел в потолок. Серафим облокотившись локтями о школьный письменный стол, разглядывал неаккуратно сложенные стопки книг. Он вспоминал, как однажды в этой квартире он нечаянно застал её. Вика сказала, что не собирается идти на квартирник, что её не интересует подобная музыка, что у неё совсем другие планы. Просчиталась она только в том, что не знала, где будет квартирник. Где-то уже к самому концу концерта, они пришли с Йориком пьяные и веселые с добавочным пивом в рюкзаке.
  Вика оторопела сначала, когда увидела Серафима, обнимающего малолетнюю девицу, что подпевала музыканту и не понимала, что происходит. Впрочем, и Йорик не понимал. Для него Вика была забавной девчушкой, которую он подобрал в компании разгульных растаманов, играющих на улице ритмы ямайских аборигенов.
  Вика и Серафим сделали вид, что не знакомы, но уже через полчаса курили на балконе, задавая друг другу смешные вопросы:
  - Мы завтра на дачу к родителям моим едем? - спросил он, поднося зажигалку к её сигарете.
  - Завтра - едем. Во сколько там наша электричка?
  - Давай на одиннадцать двадцать. Выспаться хочется.
  - Давай. Ты где сегодня ночуешь? - холодно и обыденно до боли поинтересовалась она.
  - Посмотрим... - ответил Серафим, и добавил спустя минуту. - Дашь ключи от комнаты своей?
  Вика отвернулась от него. Втянула в себя подряд две затяжки, потушила сигарету в баночке из-под оливок, достала ключ из кармана джинсов и протянула ему:
  - На! Бельё после себя собери, и не шумите сильно. Завтра в девять, чтобы её не было. Купи что-нибудь на завтрак - приеду голодная.
  Она закрыла за собой балконную дверь и ушла в личную комнату Йорика. Это было не задолго до того, как они окончательно разбежались.
  - Йорик?
  - Ась? - с готовностью отозвался друг.
  - Как думаешь, она счастлива сейчас?
  - Да, кто ж её знает. Она же тебе не скажет, - с сомнением заключил Сергей. - По внешнему виду не скажешь. Хотя может просто повзрослела и вытащила своё шило.
  - Много бы я дал, чтобы она была счастлива. Давай! - он протянул руку со стаканом в сторону Йорика. - Пусть будет здорова и по возможности счастлива!
  Сергей посмотрел на Серафима пристально и заговорил, то ли объясняясь, то ли извиняясь:
  - Ты тогда уехал, когда я её притащил первый раз. Мы всех разогнали, я её в душ поволок, а она как разрыдается там. Ну, подумал, что типа зря я к ней так, думаю, успокоится. Она потом извинилась и отдалась. Безумная была ночка. Я уже позже узнал, что произошло. Утром проснулся - нету. А я придурок ни телефона не спросил, ни адреса. Ходил потом с месяц её искал.
  - Да, а через месяц мы окончательно расстались, - ухмыльнулся Серафим.
  - Ага... И она сама пришла. Сказала, что соскучилась, но я не поверил. - Йорик перевел дух и продолжил:
  - Она, наверное, никогда меня не любила.
  Серафим снова усмехнулся:
  - Кто же это кроме неё знает. Пошли, покурим.
  - Пошли.
  Они выбрались из комнаты. В коридоре уже сидели люди. На балконе никого не было, но они всё равно молчали. Существуют пределы мужской откровенности, за которые нельзя выходить, и каждый из них их знал. Сплетни и рассказы могут быть разнообразными и пошлыми, но не должны касаться сокровенного, больного и любимого.
  - Я тут у кого-то в блоге прочел интересное размышление о людях. О том, как жизнь разрезает - мы сшиваем. Она разводит - мы пытаемся стащить обратно. Разбитое - склеить, поругавшихся - примирить. Нам не прочесть мысль, что сокрыта за полуулыбкой Бога, не проникнуться ею. Мы подлатываем дыры, получая разнолоскутное одеяло своей жизни, которое с каждым годом все сильнее начинает напоминать нам саван...
  Йорик смутился и замолчал.
  Серафим подумал и добавил:
  - А так не хочется иногда, чтобы рвалось, но рвешь сам от страха неисполнения...
  - Или по глупости, - добавил Йорик. - Дай мне своего Рича.
  Серафим протянул пачку Сергею, отшвырнул бычок, и вытащил себе вторую сигарету. Курить хотелось, чтобы молчать. Смотреть на пролетающие машины внизу, выпускать из себя дым и молчать. Хотелось сбежать от воспоминаний в красоту ночи, в эти звёзды фонарей, что рождаются от затуманенных слезами глаз. Мужчин учат не плакать, но как избавляться от этого тумана, что рождается в моменты искренней душевной боли, не объясняют.
  Не заглядывая в глаза, друг другу Серафим и Сергей, докурили, но продолжали смотреть на проспект уходящий, убегающий, как казалось, от них в самый горизонт.
  - Не стоило об этом вспоминать. Мы оба упустили свой шанс. Хотя у меня его, наверное, и не было никогда, - проговорил Сергей и, повернувшись к выходу, спросил:
  - Травы хочешь? Мне дивную марихуану привезли.
  - Хм... - деланно восхитился Серафим. - Траву? В твоей компании? Конечно, хочу! Хорошая марихуана снимает стресс и лечит душу, как говорил Заратустра.
  - Мудр был, не смотря на то, что сверхчеловек, - улыбнулся Йорик. - Тогда жди! И тихо, а то набегут все. На всех не хватит.
  Сергей ушел извлекать граммы зеленого чая высшей пробы. Он был одним из тех, кто предпочитал проверенные источники. В его компании курить было сплошное удовольствие, потому как травка всегда была отменного качества и прекрасно подана. Йорик стал первым и единственным для Серафима человеком, с которым тот курил. Ощущение блаженного освобожденного от проблем сознания - это то, чего сейчас и требовалось для дальнейшей легкости общения с миром.
  - Немного красного вина, немного солнечного мая... и тоненький бисквит ломая, тончайших - пальцев белизна, - вспомнил он одно из любимых викиных стихотворений Мандельштама.
  Она читала эти строчки ему, когда была в истоме и хорошем настроении, читала и смеялась тому, что он никак не мог их запомнить, но очень хотел повторить. И дело было не в плохой памяти, а скорее в том, что для него они были музыкой, а не связанным предложением. Музыкой, которая должна звучать из её уст.
  Глава 9
  Девочка мечта
  Когда эта девочка попала к ним, Варвара Яковлевна подумала, что она долго не задержится. Её перевели из наркологии, после тяжелого отравления. 'Попытка самоубийства' было написано в личной карточке, но она не была похожа на человека, который себя отравит.
  Её мозг категорически отказывался воспринимать действительность, она просыпалась с криками по три четыре раза за ночь, иногда плакала. Немолодую медсестру поразил один пересказ сна, который она увидела. Она держала во рту два кусочка тонкого зеркала, и когда во сне началась перепалка, скандал с каким-то очень дорогим ей персонажем, она разжевала эти кусочки на мелкие осколки. Проснулась она с желание выплюнуть все эту острую мешанину.
  В течении десяти минут девушка не могла поверить в то, что не порезалась, и что стекла во рту у неё не осталось. Рвалась к раковине, чтобы прополоскать рот, но отвязывать её от кровати, было строго настрого запрещено из-за буйных галюцинаций.
  Варвара Яковлевна пожалела её и принесла стакан воды и тазик, разрешила промыть язык. Потом, когда она в конце смены пересказывала врачу все злоключения за ночь, она получила выговор за то, что поддерживает иллюзии, которые создаёт себе пациентка.
  В клинике было не принято называть пациентов больными и психами, хотя, конечно, за глаза врачей весь младший медицинский персонал не брезговал такими словечками, как шизоиды, придурки, или ещё чем похуже. За каждым из находящихся здесь закреплялось какое-либо прозвище, согласно его привычкам и поведению. Это были показательно описательные клички. И тайком психологи и невропатологи вызнавали их, у нянечек и сестёр, якобы для того, чтобы понимать глубину асоциальности пациентов.
  За красавицей Викой, не дающей спать по ночам, закрепилось ехидное Девочка Мечта, потому что всех обязали записывать то, что она рассказывает, просыпаясь от своих кошмаров. Запомнить сама она их не могла из-за их количества и таблеток, которые ей прописали. Все, кто записывал её сны, попадали в мир сказочников. Она плела что-то не связное, похожее на бредни и мечты девятнадцатилетней девушки, которая никогда не видела ничего страшнее крокодила в зоопарке.
  Плюс ко всему её звали Девочкой Мечтой потому, что она бы красива, и даже в свободной мешковатой пижаме с запутанными волосами и искусанными руками это было очевидно. Вика не могла примириться с тем, что была привязана и пыталась выкрутить себе запястья, разгрызть ремни, в отчаянии кусала себя за плечи, чтобы не кричать.
  После того, как один из её посетителей устроил скандал в кабинете главного, её перевели в единственную плату, в которой было всего пять кроватей. Это была самая маленькая палата, а потому и малонаселённая. Викина кровать стояла у самой двери, чтобы было слышно, как она просыпается.
  Чертовка Сашенька, любимейший персонаж всей клиники всегда докладывала медсестрам, что происходит с Викой, проснулась ли та, улыбается или плачет, голодная ли. Чертовка Сашенька была хрупким подростком со старческим личиком и старческими же повадками. Она попала в клинику три года назад, как тихий шизофреник, но через полтора года родители написали прошение оставить её здесь. Пока она находилась в больнице, они развелись и нашли себе новых спутников жизни, и забирать Сашеньку было просто не куда. Так она и осталась.
  Она состояла из трёх лиц: тихой православной старушки, забитой некрасивой девочки, стесняющейся себя, и самой себя - отрытого дружелюбного ребёнка, готового всем помочь. Все её ипостаси были не агрессивны, а потому она передвигалась по отделению свободно и, так или иначе, помогала, чтобы было чем заняться. Лето она проводила во дворе на качелях, которые ей смастерил плотник из веревок и доски, привязав их к высокой ветке старого вяза. А зимой всё больше смотрела в окно на клюющих остатки пищи ворон. Зимой гулять выпускали только тех, кому родственники привозили зимнюю одежду.
  Прозвище Чертовка к ней прилипло потому, как она по поводу и без оного повторяла:
  - Придут и к черту заберут!
  Вот и сегодня Чертовка Сашенька из конца коридора шаркающей старческой походкой спешила к Варваре Яковлевне, чтобы рассказать что-то про Девочку Мечту.
  - Варенька, Варенька, милая, там Викусечка... она там... придут и к черту заберут... плачет... я ей водички дала, а она пролила все на себя... мокрая лежит и плачет теперь... - причитала девочка.
  - Горюшко моё! - всплеснула руками медсестра, подхватила бокс со шприцом и ампулу успокоительного, на всякий случай, и пошла скорой походкой в маленькую девятую палату.
  - Виктория Андреевна, что случилось, почему вы плачете? - стоял над ней их младший психолог, недавно закончивший вуз и попавший к ним по распределению на практику.
  Вика билась в истерике, выгибалась всем телом, отчего ремни врезались в кожу. Варвара Яковлевна ворвалась в палату, как кошка на мяукание котят, обошла психолога, сказав ему вежливо и прохладно, но с нажимом:
  - Владимир Вячеславович, разрешите, пожалуйста, - на что тот не стал спорить и, тихо, удалился в ординаторскую.
  - Викусенька, что случилась, девочка? Давай, деточка я тебя оботру. Мокрая же вся, - приговаривала Варвара Яковлевна и промокала лицо и шею Вики вафельным белым полотенцем. Она гладила её по голове и уговаривала:
  - Ну, всё, всё, всё прошло...
  Вика начала потихоньку всхлипывать и затихать. Чертовка Сашенька стояла в ногах её кровати, упираясь в высокую железную спинку своим животом, и сочувственно наблюдала за процессом. Когда девушка успокоилась на столько, что ей можно было поставить укол, Варвара Яковлевна проворно наполнила шприц, попала в вену в районе локтя и выпустила снотворное.
  Ещё немного посидев с Викой рядом и дождавшись пока та уснет, она встала и прикрыла её тонким одеялом в белом сатиновом пододеяльнике.
  Стоявшая до сих пор у кровати Сашенька заметила:
  - Красивая она у нас. Варенька, давайте не будем её отдавать чертям, а?
  На личике этой малюхонького шестнадцатилетнего создания отразилось обожание и любовь. Ещё ни к кому из пациентов Чертовка так не привязывалась за годы своей жизни в клинике.
  - Да, куда ж мы её такую отдадим? - сказала медсестра и побрела обратно в процедурный кабинет, а Сашенька Чертовка любовалась уснувшей Викой.
  Её волосы растрепались и рассыпались по плоской подушке. Сама Сашенька была коротко острижена и носила платок, а потому её очень восхищали каштановые кудри Вики, с ярко-рыжими концами. Искусанные губы были приоткрыты. Шла вторая неделя её пребывания клинике, и на руках еще остался яркий красный лак, хоть и были обломаны ногти. 'Девочка Мечта может быть спокойна за себя, ведь Сашенька будет её оберегать, стеречь её покой и поправлять одеялко. Сашенька никому не даст забрать свою девочку', - думал подросток и поглаживал Вику по одеялу. Она подоткнула простыню, подтащила стул и села рядом.
  - Я буду с тобой, не бойся, - прошептала она и взяла Вику за привязанную руку.
  Глава 10
  Две женщины
  'Какого лешего, я сюда пошла сегодня?' - спрашивала себя Настя, сидя на полу и разглядывая Викину спину. Она много о ней слышала, но не предполагала, что им придется знакомиться. Тем более, сейчас, когда она меньше всего была уверена, что хочет остаться с Серафимом. Их отношения начинали заходить в тупик.
  Он, безусловно, ей нравился, но ей иногда хотелось, чтобы он был немного активнее, чтобы принимал решения за двоих, а не смотрел выжидающе в рот. Он бы хотел исполнить любое её желание, но ей хотелось, чтобы исполнялись и его тоже. Расставить точки или объясниться, даже просто сказать ему, чего она хочет, она не могла, потому как все претензии были на уровне ощущений и эмоций, для которых не находилось слов.
  И вот, сегодня, эта запланированная за две недели встреча, этот поход на её любимого Агеева, был сорван появлением 'мамзель Виктории', как она её окрестила про себя. Ведь теперь не удастся поговорить.
  Слабые аплодисменты отвлекли её от дурных мыслей. Агеев скромно сказал спасибо и спросил, не будет ли любезная публика против того, чтобы он исполнил свою новую песню. Публика не была против. Настя увидела в проеме двери Серафима, он стоял облокотившись плечом о косяк, и улыбался ей.
  Агеев пел.
  Две твои бывшие женщины - вон идут, погляди -
  В синих похожих джинсах, паясничают, веселые
  С горькой усмешкой плетешься медленно позади
  Небезболезненно думаешь - они под одеждой голые
  
  Тщательно вспоминаешь все, что знал назубок когда-то
  Плечи, лодыжки, спины, трогательные ягодицы
  Позы, сигналы, символы зоны, цитаты, даты
  Пылятся по полкам памяти - мало ли, пригодится
  
  Внезапно ты понимаешь - все, чем когда-то жил
  Белое, розоватое, бежевое, лиловое
  Устья, холмы и впадины, сплетение вен и жил
  Стало пустою формой, в сущности, безголовою
  
  Женщины безголовые утром встанут, оденутся
  Сделают чай, вернутся, лягут назад, защекочатся
  Хочется все сначала с каждой из них в отдельности
  С двумя идущими рядом чего-то другого хочется
  
  Сравниваешь поневоле - разные, очень разные
  Эта - Мадонна Литта, та - Афина Паллада
  Ни эта, ни та не главная. Обе они прекрасны
  И потому ни ту, ни другую больше назад не надо
  
  После короткой паузы снова были аплодисменты. Агеев поднял голову, склоненную над гитарой, и сказал:
  - На самом деле, это не мои стихи, а Анны Русс. Но мне они очень понравились, и мелодия как-то сама легла на слова.
  Серафим стоял с закрытыми глазами и пытался осмыслить то, что услышал. Так вовремя и так точно попадали слова к ситуации. Выплыло наружу и то, что отношения с Настей уже развалились и сейчас они просто по привычке делают вид, что вместе. Он повернулся и взглянул, как одна из них уткнулась головой в согнутые колени, а вторая прислонилась к дивану. Крашенные рыжие волосы скрывали лицо Вики от любых глаз, а Настя смотрела в одну точку, которую, видимо, считала более любопытной, чем все происходящее вокруг.
  Ему было и грустно и больно одновременно, но эта боль и грусть была как бы за стеной, под толстым слоем непонятно откуда взявшегося безразличия. Развернувшись, он направился в комнату Йорика, чтобы опустить себя в опьянение, чтобы сквозь морок, наведенный алкоголем, и дым марихуаны уловить смысл своего существования здесь.
  Когда Агеев закончил свой концерт, и люди стали расползаться из квартиры, Настя захотела ускользнуть, но Вика её остановила и предложила попить чаю в тишине.
  - Если ты торопишься, то иди, конечно, настаивать не буду, - сказала она в конце.
  - Да не тороплюсь я. У меня сегодня запланированный дебош, - ответила Настя, но продолжать не стала, хотя ей очень хотелось добавить что-то вроде: 'Которому ты помешала!'
  - Я, наверное, сегодня не в тему попалась, - заметила Вика, когда девушки в ожидании опустошения квартиры стояли и курили на балконе.
  Тонкая сигаретка Насти тряслась в её руке от холода. Она стряхнула пепел в, забитую хабариками, банку и ответила:
  - Да какая разница? Попалась и попалась, - Настя нервно затянулась последний раз и затушила сигарету. - Холодно здесь.
  - Ты иди, я сейчас,- ответила Вика.
  На ней была большая флиска Сергея, которую она накинула на себя, выходя на балкон. Она до сих пор чувствовала себя здесь, как дома: знала, где и что лежит, благо ничего не изменилось за прошедшие годы. Наверное, это всё подавляло Настю, которая оказалась на правах человека мало посвященного во внутренние интриги малой группы людей.
   В пустой кухне Настя разливала чай в три стакана. Вика, закрыв балконную дверь на задвижку, спросила:
  - Может из кружек, лучше, а то я вечно обжигаю пальцы об эти стаканы?
  -Давай! А где они?
  Вика открыла холодильник и вытащила с нижней полки четыре кружки, потом сыр, колбасу, хлеб и масло. Кухня у Йорика была не богатая: мойка, две тумбочки, навесной шкафчик, обеденный стол метр на семьдесят, и возвышающийся надо всем этим холодильник высотой под два метра. Это знаменитое чудовище, которое к тому же было черного цвета, они выбирали вдвоем с Викой. Холодильник служил в этом доме хранилищем всех ценных вещей и не только продуктов питания. В него мало кто лазил, потому как уважали правила, нарисованные доступными буквами на листе А3 прямо на дверце: 'Это моя еда!'
  Настя засмеялась:
  - Никогда бы не подумала, что их там можно найти.
  - Да, Йорик странный человек, - подытожила Вика и тоже улыбнулась. - Он ещё и не такое может вытворять.
  - А вы давно с ним знакомы?
  - Лет пять, наверное.
   В кухню зашёл Сергей. Оценив обстановку, как миролюбивую и дружественную, он заметил:
  - Девочки проголодались?
  Вика толкнула Йорика по направлению к единственному табурету и сказала:
  - Садись я буду тебя кормить.
   Йорик покрутился по кухне, изображая из себя Карлсона, и приземлился на табурет с характерным звуком посадки:
  - Бум!
  - Дураш! - сказала Вика и потрепала его по голове. - С сыром и колбасой и майонезом, так?
  Подставляя под её руку ухо, Сергей начал игриво мурлыкать и фырчать:
  - Угу!
  - Вот сколько я тебя знаю, ты не меняешься. Настя, а тебе с чем бутер делать?
  Настя смотрела на них с любопытством и даже удивлением. Если бы она не знала наверняка того, что эти люди не пара, то приняла бы их за влюбленных. С легкостью и не принужденностью Вика распоряжалась на кухне и готовила полуночные бутерброды в квартире, в которой не была уже больше двух лет.
  - Ты тоже мало изменилась, Викусь, - сказал Йорик, наблюдая за ней.
  А через несколько минут заключил:
  - И это здорово!
  - А где у нас Серафим? - спросила Настя. - Может он тоже будет есть?
  - Он в нирване пока, - ответил Сергей.
  - Спит? - переспросила Вика.
  - Угу, - подтвердил хиппи. - Вас двоих ему на сегодня уже хватит.
  Глава 11
  Желания
  Я всё понимаю, но вот так бросить девушку и уснуть. Чего он себе позволяет вообще? Бедная Настя, впрочем, ей кажется уже достаточно всё равно, что будет с их отношениями. В ней уже поселилось то самое отчаяние, которое мешает развитию любому. И ведь, нельзя сказать, что она его не любит. Судя по всему, что-то еще теплится в её душе, но Серафим способен всё загубить.
  Не хватает нам женщинам здорового пофигизма в таких ситуациях. То, за что я могу простить его сейчас, я бы не простила, будь я на месте Насти. Вот это вечное приписывание обязательств партнёру губит нас. И переубедить себя, перестроить на это не возможно, даже если ты начинаешь понимать. Откуда-то из подсознания выползают обиды.
  Она такая нежная к нему бывает, когда забывается. Вот пошла же его проверять, и перекладывать спать, а зачем спрашивается? Наверное, ещё не решила, что будет делать дальше. Да, и нет у неё пока никого, с кем бы она могла изменить. Мне дорого встала первая измена Серафиму. Вот в этой самой квартире.
  Йорик, конечно, прекрасный человек. Если бы он не встретился мне на пути, то мне было бы намного тяжелее пережить развал и агонию отношений. Хиппи, вообще люди удивительные, а может мне просто на них везет, кто знает?
  Думаю, что если бы на его месте был кто-то другой, то возможно, я бы уже была матерью двоих детей. Эх, состояние сейчас такое, что хочется накуриться и уснуть как Серафим, и чтобы какие-нибудь заботливые женские руки тебя укутали в спальник.
  Завтра ещё один выходной, а значит можно не спать и трепаться до самого утра. Настя приятный собеседник. Как же она мне напоминает меня тех лет. Хотя она, кажется, меня боится. Что же я могу ей сделать? Ничего кроме любопытства я к ней пока не испытываю, а моё любопытство настолько естественно, что за ним нет подоплёки.
  Этот дом как кладбище сегодня. Поминаем ушедшее и знакомим подрастающее поколение с прошлым. Как бы глупо это не звучало, но это больше похоже на правду, чем даже все наши разговоры. Откровенности и искренности нет, каждый боится обидеть другого, старается не задеть. Игры и пляски дипломатов вокруг золотого рудника на границе двух государств. И делить-то нам по сути нечего, а ведь всё равно не вскрываем карты.
  Такое чувство, что я разрезаю воспоминания на кусочки и смешиваю их. Осколки фотографий, отпечатанных с поцарапанных негативов, я склеиваю и получаю цветную мозаику из полузабытых и навсегда любимых людей, из случайных встреч и трепетных расставаний, из лесных пейзажей и урбанистических картин. Как будто я создаю калейдоскоп цвета, действия, эмоций - из всего того, что запало в память и хранится в ней под грифом 'до востребования'.
  А потом, исколов пальцы, я выкидываю иглы из дома и вместе с ними лепестки ярких воспоминаний, кусочки души. За каждым переливающимся ломтиком человек, живший своей разноцветностью, читавший свои любимые книги или не читавший книг вовсе, любящий или не умеющий любить. Они все брошены в кучу, перемешаны. Я смотрю на них и жду нового рисунка, как в детстве, заглядывая одним глазом в калейдоскоп. Переплетаются нити судеб - я любуюсь, мне не вмешаться в поток этих текущих рек.
  Откуда во мне эти мысли? Зачем мне этот мертвый мир, который остался там и не может помочь сейчас? Жизненный опыт это что-то другое, и совсем не эмоции, которые тревожат душу, не боль, которая уже давно отболела. Не надо вот этих соплей, сейчас и здесь. Какой смысл в этих воспоминаниях? А впрочем, до утра еще далеко и можно забыть то, кем я являюсь сейчас и вернуться в тот образ безбашенной барышни, что не сидела на месте долго.
  - Настя, - я смотрю на неё сидящую напротив и греющую руки о кружку с кофе, который сварил для неё Йорик, - как ты думаешь, стоит тебе выходить замуж за Серафима?
  - Почему ты спрашиваешь? - отвечает она вопросом, косясь на Сергея, который в помятой алюминиевой джезве варит вторую порцию кофе для меня.
  Видимо, кошачьим чутьем Йорик понимает ситуацию, и, переливая ароматный напиток в мою чашку, удаляется из кухни. Я продолжаю:
  - Не подумай, что он просил меня с тобой об этом поговорить. Нет. Мне самой любопытно, как ты оцениваешь его шансы?
  - Никак, - выдыхает она, и плечи опускаются ещё ниже над столом. - Я устала от всего этого. Мне хочется сбежать и забыть обо всём. Я готова на большее, но мне ничего не предлагают. А с другой стороны, мне будет неуютно жить с ним, - она замолкает.
  - А вы жили вместе? - уточняю я, хотя уже и знаю, что нет.
  - Нет. Я, когда съезжала со своей последней квартиры, предлагала ему найти жильё на нас двоих, но это ничем не закончилось.
  - Два раза на одни грабли,- пробормотала я.
  - Что?
  - Знакомо до боли говорю.
  - Ну вот. Я не знаю, как можно доверять человеку, который не может устроить желанных для себя и вполне реалистичных вещей.
  - Боюсь, что он плохо сам представляет, чего хочет. Это болезнь нашего поколения. Или болезнь исключительно наша, что тоже не легче.
  - Я тоже уже не знаю, чего хочу.
  - Покажи мне того, кто знает, - улыбнулась Вика, но ты ведь наверняка знаешь, чего ты не хочешь. Так?
  - О! Это я могу перечислять долго.
  - Давай ограничим тебе сферу личной жизнью. Дурацкий, конечно, термин, но, я надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.
  - Кажется, да. - Настя задумалась. - Только у меня вряд ли получится. Серафим мой первый мужчина, по сути, у меня раньше не было каких-то там отношений, - она ухмыльнулась, - ну кроме, там всяких гуляний за ручку с одноклассниками.
  - Я просто хочу, чтобы он избавил меня от всего этого. Я устала, - добавила она, через паузу.
  - Да, если ты устала уже сейчас, то дальше быть вместе не имеет смысла. Ты его любишь?
  Настя посмотрела мне в глаза. Я не отвела взгляда. Какой смысл прятать своё беспокойство за человека, который мне действительно близок, в конце концов.
  - Я, думаю да, но что это может изменить. Он же любит тебя. Пусть и во мне, но тебя.
  - Прости, но я для этого ничего специально не делала, - ответила я.
  - Знаю. Пошли покурим.
  Я отдала Насти макинтош, что висел на гвоздике у балконной двери:
  - Не мерзни!
  - Бережешь меня для него? - ехидно спросила она.
  - Я ему счастья хочу, а ты разве нет?
  Крыть ей было нечем.
  Глава 12
  Запретная любовь
  Никогда ещё Варвара Яковлевна не знала, что такое любить. Наверное, когда-то давно в ней что-то сломали, а потому и жизнь протекала так безрадостно: ни детей, ни фейерверков в отношениях. Вроде и безоблачно, но и безрадостно. После появления Девочки Мечты в больнице, она поняла и это. Нет, не восхищение. Нечто большее зарождалось в её душе.
  Каждая смена озарялась мыслью о ней. Просыпаясь, она уже знала, что именно сегодня её увидит. Думала о ней с каждым днем всё чаще и больше. Вот и сегодня проснувшись и выключив будильник в свои обычные шесть утра, она не могла не вспомнить про то, что вчера Вике были назначены процедуры. С её ослабленным организмом это было ещё-то испытание, но ведь врачам виднее, что делать с пациентами.
  Черный чай на узкой коммунальной кухне, она пила в одиночестве. Прошел уже год, а она так и не привыкла к тому, что завтракать нужно одной. Она будила мужа и выпихивала по утрам на работу, наливала ему крепкого чая, и выдавала вместе со ста граммами водки на опохмел. Теперь водки не было, был только бутерброд с плавленым сырком, а второй с медом для себя самой.
  Потрескавшаяся кружка грела руки. Было холодно. Выдалась на удивление холодная зима, и квартира не протапливалась, а потому зажигали газовые конфорки для обогрева. От них в кухне становилось душно, но тепло. Мечтой любого жильца было добраться утром до кухни и поджечь газ.
  - Утро доброе, Варя! - сказал Иннокентий, сожитель её соседки, входя.
  Странный работящий мужик, плотник и дворник в их клинике. Его обросшие и закрывающие уши волосы цвета перца с соль торчали в разные стороны как у домовёнка Нафани. Варвара недолюбливала его за грубое обращение с Валерией. Хотя иногда и не понимала её, не считала, что поднимать руку на женщину дело стоящее. Иннокентий был мужик сильный и справедливый, а Валерия гулящая и неверная. Когда-то он для себя решил, что она будет жить с ним, и он её приструнит, теперь вот вытаскивает её раз в две недели из чьей-нибудь койки, терпеливо и упорно.
  - Доброе! Чего ты сегодня так рано?
  - Поздно, - пробурчал Иннокентий в ответ.
  - Что опять? - сочувственно поинтересовалась Варвара.
  - Да, с час как вернулись. Пойду я, она пить просила, - и он удалился в комнату, что была самой близкой к входной двери, унося с собой полный графин холодной из-под крана воды.
  "Вот ведь, - думала Варвара Яковлевна, - любит он её. Она пьёт, гуляет, но ведь он её всё равно любит. А меня? Кто любил меня, кроме мамы покойницы, землица пухом? Да ведь и я никого не любила". От этих мыслей становилось совсем грустно, и она решила не продолжать думать об этом.
  Одевалась она быстро и тепло, потому как боялась холода. Старые коричневые растоптанные полусапожки, на смешном рыбьем меху, куртка выгоревшего темно-зеленого цвета неизвестного китайского производителя, отороченная по рукавам и капюшону какой-то драной кошкой, авоська с книжкой и чистым халатом. Она в последнее время начала потихоньку читать любовные романчики, которыми её "заразила" та же распутная Валерия, соседка. Освободившееся время нужно было куда-то деть, и в одном из разговоров Валерия и предложила ей книжку. Тонкие романчики о чужой и красивой любви увлекли её настолько, что она купила на развале себе ещё, а потом ходила их менять за двадцать рублей. Читала она их медленно и с удовольствием, так что хватало надолго.
  Обычной своей дорогой, через гаражи к самой окраине города она спешила на работу. Пересменок был в восемь утра. Варвара Яковлевна разбудила дежурную медсестру, и они пили растворимый кофе в медсестринской. Она выслушивала рассказы о происшествиях за последние двое суток. Сплетни по сравнению с этими передачами смен - ничто. О каждом, а иногда и подолгу, шёл рассказ. Нельзя сказать, что все медсестры любили свою работу, но вот эти истории были одним из ярчайших моментов.
  - Так и сказала, представляешь, - возмущенно пересказывала Танечка, молодая ещё сестра, но уже привыкшая к обиходу клиники, - не трогайте, мою любимую Викусечку.
  - И что доктор? - уточнила Варвара Яковлевна, чтобы не вдаваться в обсуждения Сашеньки Чертовки.
  - А что доктор? Оторопел. Чертовка же всегда смирной была, а тут прямо в крик срывается - не дам и всё тут. Оттащила я её, а Вику увезли.
  - Как она теперь?
  - Тошнит её. Сашка от неё не отходит. По мне так жить её не заставишь, и пытаться не надо.
  - Посмотрим, - уклончиво ответила Варвара, - врачам виднее.
  Она с нетерпением дождалась, когда Танечка уйдёт и можно будет пойти в ту, самую дальнюю по коридору палату, где спит Вика. Когда она вошла, то увидела, как на ближайшей кровати лежит Девочка Мечта, уже не привязанная, а рядом сидит Саша на стуле и держит в руках полотенце. Одеяло, которым укрывалась Вика, было скомкано в ногах и заблевано чем-то непонятно желтым.
  - Доброе утро! - сказала Сашенька Чертовка входящей медсестре.
  Судя по тому, какие были синяки под её глазами, она не спала всю ночь.
  - Саша, что ты здесь делаешь и почему ты сегодня не спала? - строго начала Варвара. - Доктор будет ругаться!
  - Варварочка Яковлевна, но вы же ему не скажете, правда? Правда, же не скажете? - запричитала Саша, из своей ипостаси маленькой девочки.
  - Не скажу, если ты сейчас же ляжешь в кровать.
  - А как же,- начала было она, но её прервали.
  - Я останусь, - твердо сказала Варвара.
  Саша медленно пошла к своей кровати и начала раздеваться. Варвара Яковлевна решила ей помочь и откинула одеяло, приготовляя постель ко сну. Саша бормотала:
  - Ей было так плохо, ночью, так плохо, чтобы их черти забрали... Я её вытирала, а потом на одеяло всё... я сняла его... Тане говорю, дайте мне чистое одеяло, она меня гонит - нету, говорит, чтоб её черти забрали...
  "Видимо, вернулась к своему старческому", - успела отметить Варвара, укрывая Сашеньку, - "как-то она стала часто меняться, не к добру это всё".
  Вернувшись к кровати Вики, Варвара тяжело вздохнула. Она не понимала как так можно, не дать чистого одеяла. Подняла с пола таз, собрала грязное, и пошла за новым постельным бельём. Когда она вернулась с полным комплектом и мокрым полотенцем через двадцать минут, Вика уже проснулась.
  - Доброе утро, Варвара Яковлевна! - сказала она.
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Живая!
  - Ну и славно, - улыбнулась медсестра. - Давай переодеваться!
  Дрожащими руками она помогла ослабевшей Девочке Мечте раздеться. Что-то не понятное творилось с её сердцем.
  Глава 13
  Двигаться дальше
  "Где я?" - подумал Серифим, когда проснулся. Ему снился какой-то странный сон, в котором он был предводителем скелетонов, набросившихся на город людей-обезьян. После такого хочется никогда больше не играть в он-лайн игры и не читать фентези.
  Оглядевшись, он понял, что лежит на диване в большой комнате в квартире Йорика. Постепенно в голове пробивались воспоминания о вчерашнем дне, о том, как пили, потом, кажется, курили, концерт, и снова коньяк. "Настя!" - подумал Серафим пытаясь вспомнить, на чем они вчера расстались и что он ей обещал до этого. Ничего не вспомнилось, и рядом её не было, значит что-то явно вчера пошло не так. "Не стоило столько пить", - промелькнуло в голове и захотелось воды.
  Он расстегнул спальник и понял, что его кто-то вчера заботливо раздел, перед тем как упаковать. Комната, когда не была заполнена людьми, выглядела совсем по-другому. Она казалось пустой, даже голой, как дешёвый номер в советской гостинице. Диван, плательный шкаф, три стула с высокими спинками и тумбочка, на которой предположительно должен был стоять телевизор, - всё это расставлено по разным углам в бессмысленном хаосе. На полу бумажки от вчерашних слушателей и исполнителя, крошки и следы от каких-то сладких напитков.
  "Даже пол за собой не помыли", - с трудом подумал Серафим и пошёл на кухню в одних семейных трусах, наступая голыми ногами на грязный пол.
  На кухне было чисто. На середине стола стоял кувшин с водой, а под ним лежала записка. Выпив пару глотков прямо из кувшина, он глянул на записку. Она начиналась словом "мальчики!" Значит писала Вика. Ещё пара глотков и он читал:
  "Мальчики! В холодильнике гречка и молоко - позавтракайте. Ещё там бутылка пива, как-нибудь поделите. :-) Мы с Настей уехали ко мне. Вика".
  Завтракать не хотелось, спать тоже. Интересно до чего они смогли договориться, чтобы уехать вместе. Желание окунуть себя в прохладную воду, чтобы проснуться было естественным. Из ванной доносилось тихое пение и журчание воды. "И здесь облом", - слабо ворочались мысли. "Нужно вытряхнуть оттуда Йорика и расспросить, что же вчера было".
  Голова начинала гудеть. Найти здесь таблетку аспирина то же, что выудить кита из холодильника. Но попытку можно устроить. Серафим открыл холодильник и порылся в ящичках, что на дверке: спрей от кашля, микстура, спирт, перекись, уголь активированный, цитромон, аспирин.
  - О чудо! - пробасил он вслух.
  - С кем это ты тут разговариваешь? - спросил Йорик.
  Он был в одном голубом полотенце, что было обвязано вокруг бёдер, с мокрыми распущенными волосами, с которых капала вода, и босяком.
  - С аспирином, - огрызнулся Серафим.
  - Аааа! - протянул Сергей.- Хреново?
  - А ты как думаешь? Я вот всегда удивляюсь тебе, как ты умудряешься себя отлично чувствовать по утрам.
  - Секс, мой дорогой, только секс! - провозгласил Йорик, поднимая к верху указательный палец.
  - Ага, ты еще скажи, что с обеими, - недоверчиво сказал Серафим.
  - Шучу я, не дуйся... - сразу сменил тон тот.
  - Они записку оставили.
  - Да? И что там? - выглядывая из-за дверцы холодильника спросил Йорик. - Викусик, я тебя обожаю! Пиво и завтрак. Она прекрасна, да?
  Сергей подхватил размотавшееся полотенце одной рукой и вытащил кастрюльку. Серафим решил, что с него хватит пока одной таблетки, и ушёл отмокать.
  Ванная комната была на удивление чистой, как будто, и не холостяк жил в этой квартире. По полочкам расставлены шампуни и кондиционеры для волос, три типа каких-то гелей и пена. Как при таком разнообразии и порядке Йорик умудрялся ходить вечно с грязными волосами, было не понятно.
  Теплая вода била в плечи и струями стекала по нему. Голова приходила в состояние "вкл". Он не очень любил, когда вот так на утро просыпаешься в непонятном состоянии, да кто может такое любить, но сегодня было особенное утро. Сегодня вместе с похмельем приходило и ощущение брошенности, от которого раньше он умудрялся сбегать. Вчера вместе с алкоголем пришло понимание и страх перед происходящим.
  Намыливая голову чем-то приятно пахнувшим из попавшихся по руку бутылок, он думал о том, что теперь будет сложно начать разговор с Настей, что она, скорее всего, смертельно обиделась на его вчерашнюю выходку. Да и надо ли начинать разговор этот? Ведь и так понятно, что дальше только пустота. Любовь, конечно, ещё теплится где-то под левой лопаткой, но что толку, если она сама не хочет его видеть?
  Куда ему убогому, до того, чтобы делать её счастливой? Кто он такой, чтобы близко к ней приближаться? Вот даже с Викой, такой хорошей и понимающей, ничего не вышло, почему же тогда должно выйти с этой Настей, которая моложе его и активнее. Ей нужно дорогу освободить и свалить в туман.
  Серафим убавил горячую воду и, сжав зубы, стоял под холодной минуты две. Потом выключил и как большой лохматый пес отряхнулся. Огляделся, ни одного полотенца не обнаружилось.
  - Йорик! - закричал он. - Йорик! Дай полотенце, а?
  - Аааа? Чего? - появился в щели Сергей. - Так нету больше.
  На лице у Серафима отразилось всё, что он мог подумать плохого о гостеприимстве хозяина.
  - Сейчас! - бросил Йорик, и его голова исчезла.
  Буквально через минуту, он притащил простыню. Самую обычную простыню, которую и предложил другу.
  Они допивали остатки молока на кухне и старались не смотреть друг другу в глаза. Йорик рассказал Серафиму, чем закончился вчерашний вечер, и как он оставил девушек на кухне. От рассказа ясности не появилось, осмысленные дальнейшие действия тоже не приходили на ум.
  - Да, брось ты расстраиваться, - махнул рукой друг. - Вернётся твоя Настя, никуда не денется.
  - Да, что Настя, - вздохнул Серафим, - мне бы себя понять. Чего я хочу от них, и зачем?
  - Чего ты можешь от них хотеть? - ухмыльнулся Сергей.
  - Иди к черту, пошляк, - возмутился он, но рассмеялся. - Если всех девушек рассматривать, как тренажер для сексуальных утех, будешь вечным холостяком.
  - Что ж в это плохого? - удивился Йорик. - Главное, чтобы каждая из них была счастлива пока она с тобой, а сделать женщину счастливой на время не сложно.
  - Да, уж. На длительные дистанции ты не силён, - подколол его Серафим.
  - Кто бы говорил, - откомментировал тот.
  И все-таки, нужно было что-то делать, именно сегодня. Извинится, встретиться, поговорить, позвонить, в конце концов.
  - У тебя телефон домашний работает?
  - Нет. С чего бы?
  - Понятно. Тогда пойду я, денег на мобильник положу, да позвоню им.
  - Спят они еще. Я звонил.
  "Вот, сука! А мне не сказал. Не все тут так просто, как он повествует. Есть у него какая-то фига в кармане", - думал Серафим, натягивая на себя куртку и отыскивая свой рюкзак в бардаке маленькой комнаты.
  - Тут коньяк остался.
  - Да, иди ты.
  Глава 14
  Настя
  Весёлая ночка была. А Вика ничего так девчонка. С ней можно даже подружиться. Насколько она там меня старше? Она же вроде возраста Серафима. Значит на пять. Интересно, что она думает обо мне. Вчера, наверное, я была немного не в себе и достаточно пьяна, чтобы начать с ней разговаривать на кухне у Йорика.
  Никогда ещё не встречала таких на меня похожих. А в комнате у неё явно недели две пол не мыли. Как вообще так жить можно? Когда сниму квартиру, обязательно буду там чистоту поддерживать. Ой, блин! Я же так и не позвонила родителям. Забыла.
  Вика спит ещё. Нужно найти телефон. Время почти два часа дня. Правда, и легли мы в половине восьмого уже. Хорошо, что мы к ней поехали, а то было бы мне дома с утра. А так я могу сказать, что после клуба поехала к подруге. Удобно, однако, да и родители ей поверят, если что.
  И все-таки она хорошая, эта загадочная Вика. Прав был Йорик. Он вчера так тактично слился с кухни. Такое чувство, что она их всех выдрессировала за годы знакомства. А может они и правда её любят. Глупо это любить и не хотеть завоевать её. Я бы на их месте обязательно попробовала. И не раз.
  Может и попробовать? Там халатик для меня лежит, вроде. Пойду на поиски всё-таки. Холодно тут в коридоре. Не люблю зиму и снег в частности. Не понимаю, почему нельзя топить нормально, когда на улице холодно. Допотопный телефон с диском - достояние.
  - Алло! Мама, привет!
  - Настя, ты почему ещё не дома? Привет!
  - Мама, извини, мы тут сразу после клуба пошли к подружке моей. Я не стала тебе с утра звонить, чтобы не будить. Вот. Пришли и уснули. Только сейчас просыпаемся. Не волнуйся, я приеду сегодня.
  - Ну, как я могу не волноваться, Настя? Ты приезжай, и не задерживайся там долго, хорошо? Нечего людям мешать.
  - Хорошо, мама. Я приеду. Пока!
  Уф! Скажите, пожалуйста, людям мешать. Эти люди сами кому угодно помешают, если это будет входить в их планы.
  Завтра четыре пары и репетиция. Нужно бы выспаться, хоть в ночь на понедельник. Почему так получается, что всё интересное только по ночам происходит? Хотя на репетициях тоже интересно. И, кажется, английский сегодня накрывается медным тазом. Когда я теперь буду делать этот перевод? Загнать в переводчик и отредактировать? Опять бессмысленный труд для отмазки - ни уму, ни сердцу. Лень двигатель, непонятно, правда, для чего и куда.
  - Доброе утро, Вика!
  - Доброе, зайка! Выспалась?
  - Смеешься, - ответила я.
  С неё спала махровая простыня, под которой она спала, и я увидела, что она голая. Нет, меня это не особо смутило, но я не представляла себе, что она настолько свободна в нравах. Я бы так не смогла, наверное. Тем более при чужом для меня человеке.
  - Настя, чая хочешь? Или кофе?
  - Да.
  - Тогда ставь чайник, - улыбнулась она мне и снова упала на подушку. - Не хочу вставать, веришь, нет? Хочется выспаться хотя бы с похмелья. Всё равно же понимаешь, что сделать с больной головой ты ничего не сможешь, а потому можно спать, не травмируя организм.
  Я взяла чайник и пошла искать воду. На кухне, сухонькая старушка трясущимися руками намыливала посуду хозяйственным мылом. Я решила, что мы не умрем, если наполнить чайник в ванной, что я и сделала. Когда я вернулась в комнату, Вика ещё валялась.
  - А ты часто не высыпаешься? - продолжила я наш разговор.
  - Знаешь, проще спросить сплю ли я вообще,- засмеялась она. - Я частенько по ночам работаю. И потому что сова, и потому что работы много. Ложишься в пять, встаешь в девять и целый день из себя зомби разыгрываешь. Но знаешь, что самое интересное? - Вика натянула на себя простыню и устроилась поудобнее на диване, - что, когда приходишь вечером домой, сразу просыпаешься. Как будто и не было бессонной ночи.
  Я улыбнулась. Она так откровенна и проста. Можно себе представить теперь почему Йорик так рад ей. Эта её непринуждённость и доступность должна покорять мужчин. А при такой фигуре даже внимание к себе привлекать не сложнее, чем щелкнуть пальцами. Красивой формы грудь и четкий переход талии к бедру, правда ноги можно было и подлине иметь.
  - Но ведь это не повод не ложиться спать? - заметила я.
  Вика отбросила простыню и поднялась. Я поймала себя на том, что наблюдаю за тем, как обнаженная женщина передвигается по комнате в поисках какой-нибудь одежды. Даже не думала, что могу так. Она перехватила мой взгляд и смущенно сказала:
  - Ты так смотришь, как будто готова на меня наброситься и изнасиловать.
  - Да нет, просто любуюсь, - ответила я, смущаясь ещё больше, чем она.
  - Этот истощенный ночными пьянками и недосыпом организм нужно срочно накормить, - быстренько перевела тему Вика, и, нырнув в длинную футболку с надписью 'Я тебя где-то видел!', вышла.
  Нужно ехать домой, но так не хочется покидать этот замусоренный дом. И почему мне тут так уютно? В этом беспорядке из разбросанной одежды, бумаг и книг. Закипел чайник, и щелкнула кнопка, его выключая. Вика принесла откуда-то авокадо, сыр и пакет с нарезанным батоном. Она делал бутерброды, разминая мягкую плоть заморского фрукта по хлебу и накрывая сверху всё это сыром, а я заваривала и разливала зеленый с лепестками жасмина чай, думая, о том, что было бы здорово пожить с ней, чтобы поближе узнать.
  - Насть, а ты с родителями живешь сейчас? - спросила она, как будто прочитала мысли.
  - Да, мне пока не было нужды от них уезжать.
  - Не надоело, - с нескрываемым ехидством спросила она.
  - Надоело! А ты меня к себе пустишь?
  - В чем вопрос? Только чур мальчиков не водить! - с серьезным строгим лицом заявила Вика, и залилась радостным смехом.
  Отсмеявшись, я уточнила:
  - Буду приводить взрослых мужчин с обязательной мздой в виде корзины с фруктами, шампанским и цветами.
  Остатки чая мы допивали, уже валяясь на незаправленном диване и обсуждая какие слова я буду говорить родителям, чтобы те отпусти меня пожить из своей трёхкомнатной квартиры в центре в эту коммуналку у черта на куличках. Смеялись до слёз, и снова разговаривали, как ночью о литературе, и снова уснули, прямо как были поперёк дивана, не укрываясь и не раздеваясь.
  Глава 15
  Шизофрения в радость
  Вика проснулась от пристального взгляда. Она уже больше не пугалась той обстановки, в которой приходила в себя. Хотя до сих пор не помнила, как она здесь очутилась, это было похоже на затянувшийся сон с продолжением. Эти стены, окрашенные бледно-голубой краской, исшарканный местами до дыр линолеум положенный прямо на деревянный пол, железные сетчатые кровати с высокими спинками, железные же табуретки, как будто специально придуманные для того, чтобы об них калечились пациенты, - всё это уже не вызывало ужаса, но не приятие осталось.
  Где-то в глубине себя она понимала, что это больница или клиника для душевнобольных, но этот ответ её не мог удовлетворить, хотелось бы ещё понять, за что и по какой причине она здесь. То, что её зовут Вика, она уже приняла - так к ней обращались все. Она себя такой не помнила, она вообще ничего не помнила, кроме этих последних дней в больнице.
  Глаза, которые её разбудили, принадлежали Сашеньке Чертовке. Эту девочку, с тонкими ручонкам и старушечьим выражением лица, она не раз видела около себя. Девочка, уловив её взгляд, сразу заулыбалась и спросила:
  - Викусенька, чего-нибудь хочет?
  - Попить, если можно, - отвечала девушка.
  - Пить, пить, пить, черти бы тебя забрали, - закружилась Сашенька, соскочив с табуретки, и начав бегать по палате в поисках.
  - Я сейчас, черти бы меня забрали, - сказала девчушка и выбежала из палаты, шаркая не по размеру доставшимися тапочками.
  Вика осталась размышлять, к чему были эти черти, и правильно ли она сделала, что попросила воды.
  Минуты через три вошла Варвара Яковлевна со стаканом, а вокруг неё суетилась Сашенька, вымаливающая отдать ей этот стакан, потому что это у неё просили воды, но медсестра была непреклонна и подала стакан Вике сама.
  - Выспалась? - спросила она.
  - Наверное.
  Она внимательно смотрела на медсестру, которая поправляла выбившуюся из-под матраса простыню. Все кровати, что были пустыми, не имели даже матрасов. Ей очень хотелось засыпать Варвару Яковлевну кучей вопросов, ведь она только сейчас чувствует себя в силе думать более или менее связно. Правда, это могло продолжаться не очень долго: начинала болеть и кружиться голова, иногда даже до тошноты.
  - Вика, ты не будешь шуметь? Если не будешь, то я бы тебя сводила в душевую - умыть и причесать.
  Девушка расцвела:
  - Да, конечно, я буду тихой как мышка, - закивала она.
  Памятуя о том, что рассказывал её последний посетитель про бабочку и кошку, Варвара Яковлевна напряглась, но увидев, что за метафорой словесной не стоит ничего более глубокого, решила, что можно. Она извлекла откуда-то полосатый длиннополый халат, явно очень большой для Вики, и протянула его ей.
  - Другого пока нет. Отмоешься, и найдем чего-нибудь попристойнее.
  Одеваясь, Вика обнаружила, что на ней только пижамные штаны на голое тело. У них были неровно ободранные штанины, которые пошли бахромой. Всё это уже не смущало её, как и то, что Сашенька Чертовка всё это время, пока она одевалась, не сводила с неё взгляда.
  - Варварочка Яковлевна, - зашамкала она, испугав Вику, такой переменой в голосе, - а вы уверены, что Викусеньку, стоит тащить в душевую, там со вчерашнего дня отопления не дали, а на улице-то холод. Чтоб черти меня забрали.
  К концу фразы, плечи девчушки ссутулились окончательно, и она начала даже дышать, как старушка.
  - Александра Владимировна, - ни на секунду не растерявшись, ответила медсестра, - это ничего не меняет, помыть Вику нужно в любом случае. Сходили бы вы пока и заправили вашу кровать. Мы скоро вернемся. Как раз к обеду.
  Они вышли, и уже за дверью Варвара Яковлевна сказала:
  - Не удивляйся, она, когда обижается, всегда становиться зловредной бабкой.
  - Это шизофрения? - откуда-то из памяти вытащила Вика сложное слово.
  - Да, а ты откуда знаешь? - удивилась медсестра.
  - Не знаю, в голове всплыло, - отмахнулась девушка и замолчала.
  Больше они не разговаривали. Варвара Яковлевна привела её в душевую, выдала кусок детского мыла, полотенце, и, оглянувшись по сторонам, извлекла из кармана халата, шампунь в металлической тубе. Душевая была большой и действительно прохладной. Белые кафельные стены, не закрывающиеся кабинки, каждая, из которых была снабжена трубой без рассекателя воды. На полу валялся длинный резиновый шланг, который использовали как для мытья и успокоения буйных, так и для мытья душевой, а у окна к батарее был приставлен табурет. Вика выбрала среднюю кабинку, что была равноудалена от окна, из которого дуло, и от двери.
  Вода оказалась чуть теплой, а потому она быстрыми движениями намылила голову, смыла, слегка повозила мылом по телу, и решила, что на этом сеанс мытья будет закончен. Полотенчико было маленьким, и едва укрывало бедра. Придерживая его одной рукой, она вышла из душевой в раздевалку, где на скамейке её уже ждала чистая пижама. Белья не было, но пижама была почти по размеру и не ободранная. Штанины всё равно пришлось подворачивать, чтобы они не цеплялись за тапочки, а рукава Вика решила оставить как есть - теплее будет. Сверху пижамы нужно было надеть халат, который был не меньше предыдущего, но хотя бы однотонно серый.
  На выходе её ждала Варвара Яковлевна. Посмотрев на то, как с кончиков волос капает вода, она дала ей еще одно сухое вафельное полотенце. И заметила:
  - Не дай бог нагрянет проверка. Подстригут тебя на лысо.
  Вика посмотрела на медсестру с ужасом:
  - Вот почему она лысая?
  - Сашка-то? Она у нас уже очень давно. Не нужна она никому в этом мире. Родители её бросили. Она не совершеннолетняя. Выпустить её могут только под таблетками и под надзор. А кто за ней смотреть будет? Раньше, ещё бывало, бабушка её заглядывала, а теперь и та умерла.
  - Весело.
  - Ухохочешься, - ответила Варвара Яковлевна и замолчала, понимая, что и так уже слишком много рассказала.
  В палате Сашенька Чертовка танцевала, напевая что-то себе под нос. Когда она увидела, что они вернулись, она бросилась к ним не прекращая танцевать, и размахивая руками, будто изображала птицу, стала крутиться приговаривая:
  - Чтобы вас черти забрали, а нам обед не несут.
  - Почему, Саш? - спросила Вика, пытаясь завести разговор с ней.
  - А у них каталку перевернуло, когда Васька Шалун вырвался.
  - Ой-ё! - схватилась медсестра и суетливо поспешила на место происшествия.
  Сашка высунула голову в коридор и крикнула ей вслед:
  - Они уже уехали! За новой порцией!
  Вика опустилась на свою кровать. Мир вокруг не приобретал хотя бы смутные черты реальности, а всё больше и больше отодвигался. Саша встала в ногах кровати и предложила:
  - Викусенька, а ты поиграешь со мной в самолетики?
   Глава 16
  Ветер для головы
  Серафим шёл по дворам, рассматривая родителей с колясками и бабушек с детьми. Он никогда раньше не думал о том, как много, оказывается, пап гуляют со своими малышами. Ему вспомнилось, как они однажды с Викой ехали в электричке, и в их купе был папа с двухлеткой. Вика восхищалась им, а он утверждал, что это просто исключение и такого не бывает в природе.
  Сейчас он шел и специально считал, сколько отцов гуляет с малолетками. Конечно, сегодня выходной и они не на работе, но это ведь еще не повод. Вон низкорослый чернявый мужчина с двумя девочками играют в космонавтов: он поднимает ребятишек по очереди в воздух и крутит их. Они визжат, но им нравиться, да и ему тоже.
  Серафим подумал о том, что он, наверное, взрослеет, раз его внимание начинают привлекать такие сцены. Он никогда раньше не думал о том, что он хочет детей, для него это были истории из другого мира. За последний год уже у четверых его одноклассников понарождалось детей. Не говоря уже про одноклассниц, большинство из которых уже давно повыскакивали замуж за людей много старше себя.
  Он, наконец-то, выбрался на проспект из дворов и подошел к остановке. В маленьком железном киоске он купил сигарет и закурил. Голова всё еще болела: ни молоко, ни анальгин не спасли. Хорош же он вчера был, если такой отходняк сегодня. Не стоило видимо допивать пиво после коньяка. Да и вообще, с какой такой радости он так расслабился. Ну, встретились, и что? Это всё равно мало, что изменит.
  Нужно было найти терминал и положить денег на телефон. Позвонить Насте. Или Вике. Или не звонить ни кому, а пойти домой и лечь спать. Последний вариант ему нравился больше всего. Тем более, что он вспомнил о том, что телефон разряжен. Серафим отошёл от остановки немного и поднял руку. Спустя несколько секунд остановилась белая шестёрка.
  - Сто пятьдесят до Лесного, - проговорил он в открытую дверь.
  - Садись, - кивнул ему водила.
  Седая голова водителя металась. Он курил в приоткрытое окно и старался выпускать дым наружу, при этом постоянно смотрел то на дорогу, то в боковое и лобовое зеркала. Возникало чувство, что он куда-то торопиться или от кого-то удирает.
  - Куда на Лесном?
  - 23, посередине примерно.
  - В гости? - поинтересовался водила и выкинул недокуренную сигарету в окно.
  - Нет, уже домой.
  Серафиму совсем не хотелось разговаривать с кем бы то ни было. Мысли крутились медленно, а глаза закрывались. Ошибкой было садиться на переднее сиденье, теперь нужно поддерживать светскую беседу с ни в чём не виноватым человеком.
  - Аааа, - понимающе протянул тот.
  - С вечера посидели, теперь только домой.
  - А я вот, наоборот, в гости. К жене бывшей, - волнуясь, начал водитель шестерки. - Дочку повидать.
  - А сколько ей?
  - Кому? Жене-то?
  - Дочке.
  - Десять было летом.
  - Большая.
  - Да. Я её еще не видел ни разу. Вот знакомится еду.
  Серафим улыбнулся про себя, а вслух заметил:
  - Сама позвала видать.
  - Да, дочка со мной познакомиться захотела. Вот и звонит мне мать её, жена моя бывшая, и говорит - приезжай, посмотри на неё, да она на тебя. А я ушёл от неё, она ещё с пузом ходила. Разошлись мы. У меня своих теперь два пацана. Тоже правда, разошлись мы с их мамкой. Привозят их на субботу ко мне в парк. Я в парке работаю на аттракционах - чиню их.
  "Остапа понесло", - подумал Серафим и расслабился в надежде, что теперь не понадобится его особенного внимания, нужно будет кивать головой в определенные моменты. Да и ехать тут совсем не далеко.
  - Ну, вот и позвала меня. А я думаю, почему нет? Я же ничего не теряю. А она-то тоже хороша даже не сказала, кого родила. А я и не спрашивал. Как тогда разошлись, так и не появлялся. Не знаю теперь, как она ко мне...
  Седой замолчал и снова потянулся к пачке.
  - Ничего, если я закурю.
  - Кури! - благодушно сказал Серафим. - Я тоже закурю, хорошо?
  Он поискал ручку опускающую стекло, но нашел только штырек, торчащий из обивки. Достал сигареты и выдвинул пепельницу. Дым немного согревал замерзший нос и туманил головную боль. Водитель курил молча, видимо думал о предстоящей встрече.
  - Слушай, а там около тебя магазин какой есть? Цветы там и конфеты хоть. К женщине же иду.
  - Да, там что-то такое внизу было, под домом, - отозвался Серафим и, опомнившись, добавил, - тут лучше направо сразу и по дворам, а то перекопано всё.
  Машина нырнула во двор. Впервые за всё утро он подумал, что сейчас будет дома. Мама всегда ждала его звонков вечером, если он не возвращался ночевать, или звонила сама после полуночи. А тут он сам не позвонил, да и трубка села ещё днем. Она сейчас будет говорить, что изволновалась вся и извелась. Просил её кто-то изводиться.
  Серафим не мог сказать, что у него конфликт с мамой, они не всегда могли понять друг друга, но точно знали, что не сделают друг другу зла и даже не пожелают его, а потому все ссоры проходили под её бухтение и его молчание. Позиция, которая его всегда спасала, это промолчать, попросить поесть и закрыться в ванной. Он делал так всегда, и по выходу, мама всегда успокаивалась и больше не читала моралей, до следующего раза.
  Ему ведь было уже не так мало лет, чтобы она могла его держать дома под замком, и высказываться по поводу его не возвращения на ночь. Вероника Владиславовна всё это понимала, но не реагировать не могла. Серафим был её единственной радостью и смыслом оставшейся жизни. Она родила его уже после тридцати пяти и была мамой совершено бессознательной, потому что ребёнок был желанный и любимый. Баловать его ей было намного приятнее и проще, чем воспитывать. Серафим никогда не знал, что такое помогать родителям. Мама избавила его от всего, что не считала нужным уметь мальчику. Она никогда не забывала чистить его одежду и обувь, следить за тем, все ли он взял с собой. Это было настолько для неё понятным и привычным, что когда её мальчик первый раз не вернулся домой ночевать, она прорыдала всю ночь. Отец тогда был в командировке на Дальнем Востоке, и она как никогда до этого начала понимать, что остается совсем одна.
  Как только он вошёл, она сразу поняла, что у него болит голова. Уж очень он был похож на своего отца, и его мимику она понимала с легкостью. Тяжело вздохнув, она ушла в комнату, за таблеткой. Серафим, не произнеся ни слова, разделся и прошёл к себе спать.
  Глава 17
  Лучезарное лето
  Серафим выпил принесённую мамой таблетку уже на своём диване. Он долго ворочался, но уснуть так и не смог. В голову лезли воспоминания об их последнем совместном отдыхе с Викой. Это был очень насыщенный месяц. Они встретились у Йорика, она как раз тогда там жила. Просидели весь вечер, смотря друг на друга, слушая собственно самого Йорика, который представлял свой новый альбом, посвящённый Вике.
  После концерта они ушли, обнявшись гулять по ночным улицам, и Вика через три дня вернулась, чтобы собрать вещи в поездку. Серафим предпринял отчаянный шаг, он пригласил её поехать на море, но перед тем сделал ей предложение. Предложение Вика не приняла, а сказала, что после всего, что у них было стоит подумать и посмотреть сможет ли она ему так же доверять, как это было раньше, сможет ли она поверить в их совместное счастье.
  Они очень быстро купили билеты на морское побережье, собрались и уехали дикарями. Палатка, спальники, горелка, пенки, несколько личных вещей уместились в два рюкзака, которые легко можно было закинуть на плечи. Они большую часть поездки промолчали. Сначала отсыпались в поезде, потом грелись под солнцем. Немного путешествовали, но большую часть времени провели на скале в часе ходьбы от городских пляжей. Они просыпались, когда солнце начинало пригревать, а засыпали, почти сразу же после заката. Иногда пили вкусное кубанское вино, много плавали и загорали. Есть не хотелось, двигаться особенно тоже, но приходилось раз в два дня отправляться в город за водой и продуктами.
  Однажды, валяясь под растянутым палаточным тентом в самое жаркое послеобеденное время, они рискнули поговорить о дальнейших своих планах друг на друга. Они раскинулись на пенках в таких позах, которые позволяли занять камни, усыпавшие побережье.
  - Вика, ты уже приняла решение?
  - Ты про замужество?
  - Да.
  - Солнце, я не знаю, что тебе сказать. Ты пойми, я не могу отрицать, что мы уживемся с тобой, но ведь это будет настолько обыденно и пошло. Я не готова ещё к тому, чтобы опускаться до этого.
  - А счастье было так возможно... Это можно считать ответом "нет"?
  - Не думаю. Это можно считать моими размышлениями. Тяжело сказать нет тому, кого ты любишь.
  - Ты меня любишь?
  - Да.
  Серафим протянул к ней руку и погладил её по бедру. Она была нага, потому как кроме них на пляже не было никого, а ходить и загорать в купальнике, было слишком жарко.
  - Иди ко мне.
  Вика повернулась к нему и попыталась найти в его глазах что-то, что объяснило бы его желание и фразу. Она не была против, и нежности между ними в последнее время было не мало, но чтобы он вот так посреди пляжа, пусть и достаточно дикого решил её позвать к себе.
  Она осторожно перекатилась на его пенку, и взобралась на него, аккуратно растянувшись на его животе.
  - Здесь?
  Он, ничего не ответив, наклонил её голову к себе и начал целовать. Долго и сладко он блуждал свободными руками по её телу, а она уперевшись разведенными локтями в землю запускала свои пальцы в его волосы. Прикосновение не могло быть вечным, тела потели, и нужно было менять позу. Серафим нежно подтолкнул Вику, чтобы она могла на него сесть. Они отдавались друг другу медленно и невообразимо ласково, растягивая каждое прикосновение до бескрайности. Вика двигалась с его помощью, откидываясь назад, и щекоча его щиколодки своими волосами.
  Открытый воздух, ветер и шум прибоя, казалось, подыгрывали им в ритм. На высоте возбуждения Вика замерла, но Серафим не позволил ей остановиться и, обхватив её бёдра крепкими руками, продолжил движение. Стон его разнесся по пляжу и затих в шуме прибрежной шипящей гальки.
  - Девочка моя, - шептал он на ухо Вике, упавшей на него сверху, - ласточка моя, любимая.
  Он засыпал её поцелуями, а она лишь урчала, изображая из себя котёнка.
  Через несколько минут, она приподнялась и сказала:
  - Пошли в море! Я хочу искупаться.
  - Иди, - сказал он и потянулся за пачкой сигарет.
  Вика хмыкнула, и побрела в воду. Аккуратно перешагивая острые камни, она уходила всё глубже и глубже, разгоняя медуз руками в разные стороны, чтобы можно было окунуться сразу. У берега волна поднимала муть, и было страшно нырять, так как дна было не видно, и там встречались большие камни.
  Вика окунулась и бросила себя в воду. Появившись на поверхности, она сделала несколько гребков и повернула обратно. Плавать после такой физической гимнастики не очень-то и хотелось. Было желание смыть с себя пот. Выйдя на берег, она собрала волосы руками и отжала их.
  Серафим вспоминал эту поездку, как нечто волшебное и совершенно неповторимое. Всё было удивительно и прекрасно, всё складывалось согласно их желаниям, начиная от погоды и заканчивая самыми огромными очередями за билетами, которые растворялись перед ними, хотя такого не должно было быть в природе.
  Когда они вернулись, даже ещё когда возвращались, что-то резко пошло не так. Вика стала нервной и раздражённой. Он не раз спрашивал у неё, что происходит, но она не отвечала и только огрызалась, как загнанная в угол дворняжка. С вокзала они разъехались по домам. Вернее Вика к Йорику, а он домой. Обещался ей позвонить завтра, на что она ответила:
  - Не утруждайся, - и нырнула в подошедший троллейбус.
  На следующий день, для него рабочий, он позвонил уже ближе к вечеру, спросил про планы. Вика сказала, что она переезжает на новую квартиру, и что встретиться с ним не сможет. Он прошлялся весь вечер один, а к ночи завалился к Сергею, где и застал её укутанную в простыню и четыре одеяла в слезах и в объятьях друга.
  Сергей вышел с ним покурить на балкон и стал спокойно говорить о том, что он не должен так поступать, что нельзя бросать Вику. Серафим был удивлен.
  - Её никто не собирался бросать, - возмутился он.
  - А ты считаешь нормальным, сделав девушке предложение и скатавшись с ней на море, посадить её на троллейбус с вокзала? А потом ещё и позвонить к вечеру следующего дня?
  Серафим не знал, что ему на это ответить. Наверное, Сергей был в чем-то прав, но он никак не мог уловить, в чем же суть его обвинений.
  К ним вышла Вика уже полностью одетая и попросила:
  - Сергей, отведи меня домой, пожалуйста.
  - Куда? - переспросил Серафим.
  - Ты уверена, радость моя? - уточнил Йорик.
  - Да, - ответила она и вышла в коридор.
  Сергей бросил через плечо Серафиму:
  - Никуда не исчезай, - и пошел провожать девушку.
  Глава 18
  Ужин
  Вика проснулась от того, что рука, на которой спала Настя, затекла. Она аккуратно вынула её и погладила девушку по длинным волосам, что рассыпались вокруг по подушке. Окончательно приходя себя, Вика посмотрела на часы. Было около семи вечера. Нужно было садиться работать, да и, наверное, не мешало поужинать, накормить Настю и отправить её домой.
  Они договорились, что завтра или послезавтра она переберётся к ней, сначала под предлогом, что нужно писать диплом, а потом и незаметно останется. Родителям придется смириться с тем, что она не появляется дома, а дальше уж будет видно. Для начала же нужно было всё-таки поехать домой и собрать необходимое для учебы и жизни.
  Вика нежно провела пальцами по настиной щеке.
  - Просыпайся, солнце!
  Настя сонно потянулась и открыла глаза.
  - Который час?
  - Уже почти семь. И я не уверена, что тебе стоит, и сегодня ночью здесь оставаться. Давай перекусим, да езжай домой. Мне тоже нужно поработать.
  - Угу, - промычала Настя и перевернулась на другой бок.
  - Вставай лежебока, - кинулась её переворачивать Вика.
  Завязалась небольшая возня, каждый тянул одеяло на свою сторону. Настя прятала лицо в подушку, а Вика пыталась её щекотать и поднять с дивана. Вика выдернула подушку из-под её головы и начала шлепать ею Настю по попе и по голове, не со всей силы, а играя. Настя как будто это и ждала, соскочила, схватила вторую подушку и заехала Вике прямо в ухо. Они размахивали длинными прямоугольниками, которые попеременно выскользнули из наволочек и начали трещать по швам от такого с ними обращения.
  - Всё, хватит, хватит, - взмолилась в какой-то момент Вика и упала на спину, закрывая лицо руками.
  Настя бросилась на неё сверху, прикрыв подушкой.
  - Ну, что сдаёшься, жалкий сарацин?
  Вика засмеялась:
  - Ой, не бейте по голове, начну гадить, где попало.
  Настя плюхнулась рядом, они обе пытались отдышаться.
  - Так! План минимум. Я отчаянно иду отвоевывать плиту, чтобы сварить пельмени. Привыкай к холостятской жизни! А ты наводишь здесь что-то похожее на порядок и ждешь меня с добычей. Всё ясно?
  - Так точно, сэр! Ой, то есть я хотел сказать, мэм! Ну, то есть хотела, - совсем спуталась Настя и покраснела.
  - Бывай! - ляпнула Вика, натянула на себя короткий шёлковый халатик и, напевая цоевское "пожелай мне удачи в бою", отправилась на кухню.
  Как она и предполагала, плита была оккупирована бабушкой.
  - Антонина Валентиновна, разрешите мне еду приготовить.
  - Сейчас, сейчас, - засуетилась старушка и кинулась отодвигать свой бочоночек.
  Вика, скрестив руки на груди, наблюдала за происходящим. Она уже давно не участвовала в процессе такого рода, после того собственно, как поняла, что соседка впала в маразм, и кипячение производиться круглые сутки. Играть в эти игры она не хотела, а объяснить бабушке, что она поступает неправильно, не было никакой возможности.
  Вика понимала, что Антонина Валентиновна глубоко несчастный человек, брошенная всеми в свои 79 лет. Она не представляла, чем себя занять, а потому единственным развлечением у неё было ходить по воскресеньям в церковь, убирать свою комнату и стирать. У неё был сын, который жил не далеко, но невестка не пускала её на порог. Однажды, Вика даже видела её внучку, которая приносила какие-то документы.
  Комната, в которой собственно жила старушка принадлежала невестке, тетке вздорной и стервозной, не позволяющей своему мужу навещать старенькую мать. Когда Вика ещё не знала всего этого, она сочувствовала и сыну, и бабушке, но позже она уже не могла относиться спокойно к человеку, открывающему входную дверь пинком, и женщине, способной своими нелепыми упрёками довести кого угодно до белого каления.
  Приходилось смиряться и по возможности не вступать в конфликты с соседкой. В конце концов, даже у неё здесь прав было несколько больше, чем у арендующей комнату девушки, коей и являлась Вика.
  Сморщенные ручонки с трудом отодвинули чан, и появился шанс пристроить на одну из конфорок маленькую кастрюльку, что она и сделала. Потом Вика собрала грязную посуду со своего стола, и решила её помыть.
  - Вика, - начала было старушка, но передумала и засеменила к себе в комнату.
  Девушка с облегчением вздохнула. Поддерживать разговоры о боге или выслушивать очередную жалобу на родственничков, не отличающихся состраданием и миролюбием, ей не хотелось. Вода закипела, и осталось только дождаться малого - готовности уникальной студенческой еды, что могла содержать в себе и первое, если добавить бульон, и второе, если его слить.
  Она еще помнила те времена, когда главной едой студента была лапша быстрого приготовления, из которой можно было даже варить супы при желании, и как медленно, но верно её место заняли пельмени. Многие на третьем курсе уже работали, и потому могли себе позволить такую роскошь - пельмени, которые были сытны и быстры в приготовлении. Те, у кого была сковорода, даже их жарили в те вечера, когда оставалось на это время.
  В своей одинокой жизни Вика не брезговала подобной едой, но они, всё же, не составляли её основной рацион. Иногда она даже что-то готовила, но для этого требовалось время, которое проще и полезнее было потратить на сон. Раскидывая по тарелкам эту пародию на домашний ужин, она напевала себе под нос старую песенку "Приходи ко мне Глафира". Настроение было прекрасным, и она чувствовала, что выспалась, пусть и не за всю неделю, но хотя бы за последние три дня точно.
  Проходя мимо двери Антонины Валентиновны с двумя тарелками по коридору, она постучала ногой в комнату:
  - Я выключила весь газ!
  - Да, да, хорошо, - послышалось ей в ответ.
  - Та-дам! - внесла она себя вслед за тарелками в комнату и чуть не упала.
  За время её отсутствия Настя сложила все книги и бумаги, подобрала мусор и, судя по стоящему в углу венику, даже подмела пол. На столе красовались аккуратно сложенные стопочки.
  - Ого! И как теперь прикажете мне искать нужное?
  - Методом перелистывания, - рапортовала девушка и подхватила свою тарелку.
  - Чувствую, я не зря тебя сюда жить зову. Глядишь, и питаться ещё начну по-человечески, - улыбалась Вика, цепляя пельмень на вилку.
  Ужин закончился быстро, и оставалось только выдать Насте ключ, и отправить её на борьбу с мамой, которая наверняка, не находила себе места. Закрыв дверь и вернувшись в комнату Вика, поняла, чего ей не хватало последний месяц - компании. Она видимо уже отвыкла жить в одиночестве, а потому обретя свободу две недели назад, не находила себе места в комнате, и забивала всё свободное время. После ухода Насти стало скучно и тоскливо. Спасла, по привычке, работа.
  Глава 19
  Память
  Сашенька Чертовка летала по палате, играя в самолетики. Она сегодня была явно в хорошем расположении духа, а потому оставалась девочкой. Вике это нравилось. Хотя, конечно, как может нравиться что-либо, если учесть то, что происходит с ней самой. Она не помнила почти ничего. Это была амнезия странного характера. Как сказал доктор диссоциированная амнезия. Она помнила о каких-то фактах общих, но не помнила о том, кто она и что с ней было до больницы.
  - Тяжелое психологическое расстройство, - говорил её лечащий врач Сергей Владимирович, пытаясь подходить к проблеме разумно. - Произошло некое событие, и ваш разум решил закрыться от всего, что произошло или происходило. Такое бывает. Наша с вами задача, найти выход из сложившейся ситуации. У нас есть с вами несколько методов. Один из них это встреча с людьми, которых вы знали раньше, второй это гипноз. Я предлагаю вам объединить их. Сначала гипноз, в котором возможно вы вспомните кого-то. Потом мы пригласим этого человека, и вы с ним пообщаетесь.
  Пока он всё это рассказывал, Вика смотрела в окно. Она ждала, что её просто выпишут, и она пойдет на улицу. Выйдет, наконец-то из этих стен.
  - О чем вы думаете? - поинтересовался врач.
  - А может, вы меня просто отпустите, и я там снаружи смогу сразу всё вспомнить? - спросила Вика.
  Её врач был мужчиной средних лет, небольшого роста и не выразительной внешности. Как будто его специально отбирали для службы в шпионы. Он говорил вкрадчивым тихим голосом, и его серые блеклые глаза при этом смотрели сквозь тебя. Жидкие волосы были аккуратно острижены и приглажены. Вика никак не могла запомнить его имени, а потому обращалась вежливо на вы.
  Может быть, это потому что с памятью проблемы, а может, потому что весь он был такой обтекаемый, и не за что было зацепиться глазам.
  - Поймите, Вика, - он не звал её по имени отчеству, как его младший коллега, - мы не можем вас отпустить без надзора. Вы будете совершенно не приспособлены к жизни. Вас даже не возьмут на работу. Ваше состояние до сих пор не стабильно. Мы с вами должны сначала восстановить картину вашего прошлого.
  Этот разговор был одним из первых. Они виделись с врачом два раз в неделю, и результатов ещё пока не наблюдалась. Проснувшись сегодня, Вика с ужасом подумала о том, что так можно и навсегда остаться здесь. Как Сашенька.
  Они с ней находили общий язык, но Вика не могла себе представить, как она здесь сможет остаться навсегда. Мучительно каждое утро она пыталась хоть что-нибудь вспомнить, но было не просто. Варвара Яковлевна уговаривала её не стараться так усиленно, потому что это только усугубит ситуацию. Медсестра была уверена, что насильно это не произойдет. Ведь как раз от какой-то психологической травмы произошла потеря памяти.
  - Викусенька, проснулась! Черти бы их забрали, - подлетела к ней Сашенька.
  - Доброе утро, Саша, - сказала Вика, и начала вставать.
  Утро, тем более субботнее, в больнице начиналось очень медленно и тянулось до двенадцати часов, когда приносили обед. Завтракали они в половине девятого прямо в палате, а просыпались около семи. Это был закон не сменяемый, ложились рано, а потому проснуться в семь не составляло труда. Не смотря на то, что отбой был в десять вечера, день казался безумно длинным от ничего неделания.
  Сегодня был день дежурства Варвары Яковлевны, и она обещала принести цветную бумагу. Вика хорошо помнила, как можно складывать из неё журавликов, бабочек, сердечки, лягушек и прочее. Она даже помнила, что всё это называется Оригами, и подумала о том, что это будет альтернатива игре в самолетики для Чертовки. Читать Вике было строго на строго запрещено, чтобы не перегружать мозг и не отвлекать его.
  Она боялась, что гнуть бумагу ей тоже запретят, и тайком подговорила медсестру. Варвара Яковлевна всё же посоветовалась с её лечащим врачом, и когда тот пожал плечами и сказал:
  - Не знаю точно, но я думаю, что лучше не стоит.
  Она решилась окончательно и принесла бумагу.
  - Доброе утро! - вошла улыбающаяся Варвара Яковлевна и начала расстёгивать халат. Под ним она придерживала одной рукой две папки с цветной бумагой и тонюсенькую книжку "Оригами. Детский театр".
  - Ой! Что это, заберите меня черти? - кинулась к ней Сашенька.
  Вика встала с кровати и пошла, не надевая халата, в одной пижаме на встречу к медсестре.
  - Спасибо, Варвара Яковлевна! - сказала она и, повернувшись к Чертовке, добавила. - Это бумага. Мы сегодня будем из неё делать разные фигурки и играть ими.
  От волнения губы девочки задрожали, и она не смогла ничего сказать, она запрыгала на месте, от чего деревянный пол, покрытый линолеумом, заскрипел.
  - Мечта будет делать со мной фигурки, - смогла проговорить Сашенька почти шёпотом.
  Вика, взяла её за руку и повела в самый дальний угол палаты, не забыв прихватить свой халат. Там они сели спинам к стене и отгородили себя железными табуретками, на которых было легко разложить книжку и складывать треугольники.
  - Девочки, - обратила на себя внимание Варвара Яковлевна, - вы уже завтракали?
  - Я нет, - ответила Вика, а Саша просто не услышала вопроса, что было нормально для неё в моменты возбуждения или активной заинтересованности.
  - Я вам принесу сейчас. Составите мне компанию?
  - Да, конечно, - улыбнулась Вика медсестре.
  "Хорошая она, - думала Вика, показывая Чертовке, чем отличается пунктирная линия на рисунках от сплошной. - И любит нас, как своих детей. Ей нравится её работа, и мне, наверное, должно быть стыдно, что я так с ней холодна. Она вот бумагу принесла, тайком. Будет ей за это, наверное"
  Минут через двадцать вернулась Варвара Яковлевна с катающимся столиком, на котором было три стакана чая, тарелки с манной кашей и кусочки сыра на черном хлебе. Она подъехала к ним поближе, устроилась на сетке ближайшей кровати и вытащила из кармана халата шоколадку.
  Вика улыбнулась ей и потянулась за липкой кашей, по которой желтой рекой растеклось масло. Она не помнила, любила ли она манку раньше, но сейчас она точно знала, что в теплом виде её можно ещё проглотить, а вот в остывшем уже не получится ни за что. Непомерно большой ложкой она выгребала белую смесь, аккуратно оставляя масло, и запихивала в себя. Сашенька манку не ела, и даже пример, Девочки Мечты не мог её вдохновить на это, она одной рукой листала книжку, а второй отправляла в рот бутерброд.
  После они уселись на табуретки, и пили почти прозрачный чай с молочным шоколадом. Рассказывая, как прошло два дня в отсутствии Варвары Яковлевны.
  - Да, а ещё мой врач сказал, что мы с ним теперь до среды не увидимся. Он куда-то там уезжает. Варвара Яковлевна, что мне делать? Я ничего не могу вспомнить.
  - Нужно время, Вика.
  Глава 20
  Потеря
  Только не думай об этом, только не думай. Всё это не более, чем моё не знание ситуации. Ну, не пришла, ну не позвонила. Ничего страшного. У меня даже номера её нет. Звонить Фимке и спрашивать, где она? Боюсь, что он знает так же как и я. Да и смотреться это будет как минимум глупо. Я потеряла твою девушку, не подскажешь, где она может быть?
  Надо бы заскочить в бистро и перехватить чего-нибудь. Сегодня будет длинный день, а я как всегда на одной чашке кофе. В доме кроме кофейных зёрен ничего не держат. Вот они тебе прелести одинокой девичьей жизни. А ведь ещё пару недель тому назад я готовила ужины, и где только время на них брала? Расслабляешься в своём одиночестве. Начинаешь лениться там, где не стоило бы.
  Капитализация души: при любом кризисе сокращаем издержки и впадаем в апатию. Смешно даже. Буду надеяться, что всё с ней хорошо, и она просто передумала. Сама себе напоминаю влюблённого подростка. И меня это почему-то не расстраивает. Почему бы и нет?
  - Да! Алло! Говорите громче!
  - Вика! Это Настя!
  - Ты куда пропала?
  - Всё в порядке, я просто под домашний арест попала случайно.
  - Как так случайно и под арест?
  - У меня бабушка заболела, я вот и ухаживала за ней. Надеюсь всё в силе? Я уже собрала сумку. Сегодня приеду.
  - Да, конечно всё в силе. Я тебя жду. Это твой номер?
  - Да, теперь мой. Я новую симку купила.
  - Отлично. Тогда до вечера. Я буду сегодня достаточно поздно. Не теряй меня.
  - До встречи! Уже соскучилась.
  Уфф! Ну, и славно. Три дня считай не опоздание. Нужно номер записать. Теперь можно и переключится на другое. Вот же женская душонка, хлебом не корми, дай попереживать за кого-нибудь.
  За соседним столиком пожилая женщина не снимая пальто кормила девочку стандартным детским набором из картошки, курицы и кока-колы. Девочка болтала ногами и заглядывала в бабушкино лицо. У неё был тот самый возраст, когда дети задают миллиарды вопросов, и непременно ждут на все из них ответы.
  - А какая у тебя мечта? - спросила внучка у бабушки.
  У девочки даже не возникло сомнения в том, что она существует. Ребёнок не подозревал, что взрослый человек запросто может жить не только без мечты, но и без каких-то абстрактных желаний, пользоваться набором привычек питания, сна, передвижения, как крыса в изученном и отработанном лабиринте. В конце красного коридора нужно нажимать на кнопку, в жёлтом гнездо из пакли и бумаги, а в синем по звонку подают еду. Бабушка улыбалась ребёнку, но не знала, что ответить и только повторяла: 'Кушай, детка, кушай!' Ведь если скажешь, что нет, то придётся объяснять почему, а уж этого она и подавно не знала.
  Мои мечты тоже куда-то исчезают с годами, двигаешься и не знаешь даже куда. Если есть цель хорошо, а нет, так будем заполнять пустоту эмоциональную деньгами и работой. Обидно и за себя и за бабушку, которая начала с ещё большим усердием впихивать в деточку курицу.
  Я доела свой салатик и выпила молочный коктейль, дальше стоило посидеть пять минут, но их уже не было, а потому подхватив тяжёлую сумку с ноутбуком, поехала в издательство.
  Всего два года тому назад, мне казалось, что никто и ни что не сможет нас с Серафимом разлучить, что мы будем самой счастливой парой. Этот идеализм, наверное, присущ всем влюбленным. Так странно и страшно теперь об этом вспоминать. Живёшь и не понимаешь ни себя, ни того, кого любишь, а потом спустя годы осознаёшь, что всё это было зря и ничего бы не получилось, даже если бы приложенных усилий было бы в два или четыре раза больше.
  Чертовски неприятно осознавать свой цинизм, что накапливается с годами и всё сильнее и сильнее влияет на принятие твоих решений. А ведь раньше было до безрассудного обидно, когда мама говорила, что любовь пройдёт, а уважение останется. Зачем сопротивлялась было, спрашивается?
  Поскорее бы уж домой вернуться и окунуться в музыку, пить чай рядом с прекрасным человеком, создающим иллюзию неодиночества. Настя удивительное создание, настолько же, как и я безответственное, но при этом светлое. Чтобы там не говорили, есть на свете люди бескорыстные и добрые. Возможно, со временем к ней тоже придет этот цинизм, и она прекратит разбрасываться хорошими эмоциями и улыбками, но сейчас пока есть шанс отогреться рядом с ней.
  Телефон. Хм, а вот и наш брошенный герой-любовник. Интересно, чего он от меня хочет?
  - Да, Серафим!
  - Привет! Какие планы на вечер?
  - Отпахать свои четыре часа в офисе, сгрести задание на дом и продолжить с ноутом под одеялом в холодной квартире.
  - Ты как всегда многословна.
  - А то!
  - Слушай, может, кофе попьём между двумя этими пунктами?
  - Ну, только если у меня дома.
  - Далеко к тебе.
  - Зато интересно. Настя должна приехать.
  - Настя? К тебе?
  - Да, а что тебя удивляет?
  - С тобой можно ко всему привыкнуть, но удивляться не прекратить. Ладно, я приеду. Ты во сколько будешь дома?
  - Думаю, что к десяти-то уже подтянусь. Приезжай.
  - Договорились. Позвоню ближе к вечеру.
  Зачем? Вот скажите, какого лешего? Кто тянул меня за язык, что там будет Настя. Желание похвастаться, что она стала мне ближе или что? Зря, наверное, но с другой стороны устроим очную ставку и посмотрим, что делать дальше. Я, наверное, всё ещё люблю его, не смотря на то, что быть рядом уже и не мечтаю.
  Настя, Настя...
  Четыре часа пронесутся очень быстро, а потом нужно будет зайти в магазин, пополнить запасы еды, придумать ужин и завтрак, пока будешь гулять среди прилавков супермаркета. Во мне умирает молодая мамаша, которая жаждет выхаживать подросших отпрысков. Безупречная домохозяйка, наверняка, бы нашла ошибку в моих размышлениях, для меня же это всё настолько далёкие реальности. Много проще зайти в отдел готовой еды и разогреть её дома после полуночи, совсем забывая при этом о фигуре.
  Может, потому и не сложились отношения с этим красавцем спортсменом, как его окрестил Серафим. Откуда он вообще о нём узнал? Впрочем, не важно, узнал и узнал. Значит, хотел узнать. И если хотел, значит, всё так же привязан, и я не одна такая глупая привязавшаяся к прошлому. Рефлексия сгубит ещё не одну душу.
  Выкинуть из головы все мертворожденные идеи по типу этого замечательного союза между красивой влюблённой девочкой и бывшим своим женихом. Всё это неудачные попытки быть счастливой за чужой счет. Я до сих пор плохо понимаю, как назвать Серафима, чтобы сразу стало понятно.
  Глава 21
  Втроем
  Он шёл и со злостью пинал снежные комки, что скопились на неубранной улице. Совершенно не понимая, почему он злится, он думал о том, как сегодня увидит Настю, до которой не мог дозвониться три дня. Он думал о том, что ему надоели двойные стандарты, и что если он пропадал на два дня, то это приравнивалось к преступлению против человечества, а ей, оказывается, пропадать можно.
  Где-то в глубине мелькала мысль о том, что это месть ему, но он не мог себе представить, что его прекрасная девочка способна мстить. Скорее всего, это пришло в голову более опытной Вике, у которой как оказывается можно теперь найти и Настю вечерами.
  Да, он был зол, и это нужно было признать, а ещё нужно было признать, что он был зол больше на себя, чем на них. Они были просто поводом, чтобы почувствовать себя тем, кто он есть на самом деле. Тут ему захотелось развернуться и больше не идти в этот второй этаж, в эту коммунальную квартиру, к этим двум по-настоящему красивым и умным женщинами.
  Он привык себя считать человеком неособенным и простым, а потому зачастую испытывал неловкость, когда в его присутствии обсуждали темы ему не понятные. Обладая аналитическим складом ума и достаточно богатым багажом информации, он не считал себя образованным, и был неуверен в себе до крайности.
  Он помялся у подъезда и решил всё-таки зайти. На второй этаж по тёмной лестнице к железной двери, не покрытой краской. Звонок дикой протяжной трелью прогремел по длинному коридору.
  Зашаркали шаги, а за ними следом кто-то засеменил на каблуках. Серафим услышал:
  - Это к нам, я открою.
  На пороге появилась Настя собственной персоной. Она была на шпильках либо куда-то собиралась уходить, либо только что пришла. Она широко улыбнулась и сказала:
  - Привет!
  - Привет! Уходишь куда-то?
  - Нет, сапожки примеряю, хвастаюсь, - ответила она, пропуская мимо себя Серафима внутрь. - Вика! Он пришёл.
  С кухни ответили:
  - Идите в комнату, я сейчас. Через пять минут будет всё готово.
  Раздевшись, Серафим последовал за Настей. В комнате было на удивление тесно, и он себя чувствовал здесь как в коробке. Всё гротескно маленькое и компактное. Давно он здесь не был. Устроившись на диване, он обвел медленно глазами обстановку, вспоминая её.
  -Ты, говорят, теперь здесь обитаешь? - обратился он к Насте, что заваривала чай.
  - Кто говорит? - кинула она на него хитрый взгляд.
  Он только развел руками.
  - Да, теперь я обитаю здесь.
  - Значит, я остаюсь, - безапелляционно заявил Серафим и принял вальяжную позу. - Иди ко мне.
  Настя поставила заварочный чайник и подошла. Он усадил её на свои колени и поцеловал:
  - Я соскучился, - спокойно сказал он.
  Когда зашла Вика с тарелками, она увидела, Настю, сидящую на его коленях и приготовленный к ужину стол.
  - Ты остаешься? - спросила она.
  - Ты же не будешь против? - вопросом на вопрос ответил он.
  - Тогда предлагаю за ужином обговорить обязанности проживающих, - заметила Вика и ушла на кухню.
  - Эта женщина меня удивляет, - сказала Настя, когда дверь закрылась.
  - Она просто другая, понимаешь ли.
  - Нет, не понимаю, - засмеялась девушка в ответ.
  - Зачем она согласилась?
  - Ты здесь третий лишний, - она сделала паузу, - или я.
  - Если бы я плохо её знал, то сказал бы, что мы здесь лишние оба, но могу только тебе заметить, что она другая, и не стоит её поступки притягивать к человеческой логике и морали. Попроси её, и она тебе расскажет, почему она так сделала.
  - Хорошо, спрошу.
  - Овощи и сосиски, господа! - сказала Вика, внося огромную кастрюлю в комнату. - Все готовы?
  Они весело ужинали и обсуждали, какие у них планы на вечер. Решили, что нет ничего лучшего, чем приятное кино перед сном, и никаких домашних заданий, дополнительных работ и прочего. Тихий семейный просмотр под сладкое белое вино, которое принес с собой Серафим.
  На лестничной клетке, докуривая вторую сигарету, он долго смотрел на Вику, которая набирала кому-то смс. Настя осталась мыть посуду, и это был единственный шанс задать вопрос наедине.
  - Как ты себе это представляешь?
  - Ты останешься здесь с нами жить и сделаешь всё для её счастья.
  - Это такая самореализация твоя?
  - Не говори при мне умных слов, я начинаю теряться, - засмеялась Вика в ответ. - Я хочу вам счастья, и мне кажется, я знаю, как его найти.
  - Ок. Тебе виднее, - сказал Серафим и вошёл в квартиру.
  Постелив им на одном диване, Вика знала, чем всё это может закончиться. И даже хотела этого. Вольно или не вольно они все этого хотели, потому что это было тем самым сближением, которого не достигнуть словами. Много думая, не поймать волны, на которой всё понятно без слов. Возбуждая их обоих, она знала пределы своей собственной доступности, понимала, в какой момент должна уйти в сторону.
  Настя пошла за ней закрытыми глазами, доверяя с полуоборота, отталкиваясь от этого доверия, и от остатков безоговорочной любви к Серафиму. Когда она увидела, что Вика из душа вернулась в одном халате и не стала одеваться, сама, отвернувшись к стене, разделась и легла спать обнаженной. Серафим после этого вытащил себе из шкафа полотенце и ушёл в душ. Конечно же, он помнил здесь всё, даже где живёт чистое бельё.
  Вернувшись, он включился в возню под одеялом, так же естественно, как будто делал это каждую ночь. Вика обвила ногами Настю и не выпускала её рук из своих, не останавливая поцелуя, Серафим освободил их из плена друг друга, поглаживая каждую по спине. Девушки отвлеклись и переключились целовать его: от груди всё выше и выше, а после по очереди в губы. Не оставалось ни одной свободной руки, и каждому досталось по две.
  Проникаясь игрой на двух инструментах, он забыл о том, где он и кого он хочет больше сейчас. Интуиция двигала по кругу ощущений, и он не заметил, как Вика выскользнула и заняла позицию соучастника, а не полноценного партнера. Уставших их она покрывала поцелуями, нежно разгоняя мурашки по коже. В темноте было не видно, как она улыбалась перед тем, как упасть рядом.
  - Кусенька, а расскажи, почему всё так? - спросила у неё Настя, когда засыпали они на узком диване по обе стороны от Серафима, обнимающего их.
  - Как так? - сонно переспросила она.
  - Ты? Я? Он?
  - Потому что любовь. Спи!
  Глава 22
  Бессонный мир
  В шесть сорок пять зазвонил будильник, и с тихим рыком Серафим поднялся его выключать.
  - Свари кофе, пожалуйста, - не открывая глаз, попросила Вика, и подползла поближе к Насте, которая даже не услышала звонка.
  Он, не сопротивлялся и не обнаружив кофеварки, отправился на кухню отыскивать турку и зерна, предварительно сонно втолкнув себя в джинсы. По дороге он заглянул в холодильник. Молока не было, только порционные сливки, которые он не уважал за размеры.
  Три кружки слишком крепкого кофе, чтобы можно было из него изобразить американо, разбавив кипятком из чайника. Медленно просыпаясь, Серафим вспоминал, на чем вчера они уснули. Как в мутной воде рыбки, мысли терялись, но память на ощущения не давала им исчезнуть совсем. Да, это действительно было. Да, теперь он вернется сюда сегодня вечером. Только нужно заехать домой, за парой чистых футболок. Впрочем, это можно сделать и завтра, ибо будет уже суббота.
  Изобразив чистку зубов пальцем и доварив кофе, он вернулся в комнату. Там даже никто не собирался вставать. Рыжие волосы Вики смешались с каштановыми волосами Насти. Получилась бы удивительная смесь персиковых оттенков, смешайся они окончательно. Если бы он не знал, что им обеим нужно вставать: одной на работу, другой в институт, он бы не стал их будить.
  Поцеловав каждую, он вручил им по кружке сладкого кофе со сливками, а сам в два глотка проглотив свой, быстро оделся.
  - Просыпайтесь, засони! Я уже убегаю, - сказал он уже в дверях. - Кто первый из вас будет дома?
  - Настюха! - ответила Вика. - Я буду только ближе к десяти.
  - Хорошо, я не раньше восьми. Пока-пока! - замахал рукой от самой двери Серафим.
  - А поцеловать? - возмутилась Настя, открывая впервые глаза, с того момента, как получила кофе.
  Серафим вернулся и исполнил ритуал прощания, который только что придумал сам. Он поцеловал каждую девушку в губы.
  Когда он ушёл, девушки ещё немного понежились под одеялом, но вскоре и они начали собираться. Уже на пороге квартиры Настя спросила:
  - Ты довольна?
  - Что? - застёгивая сапог, уточнила Вика. - Чем?
  - Ночью, - уточнила Настя и покраснела.
  - По первому разу судить не имеет смысла. Поживём - увидим!
  Больше они не возвращались к этому. Всё текло как-то само собой, начиная от вопроса, кто готовит ужин и идёт в магазин, заканчивая обязательными противозачаточными таблетками для обеих женщин.
  На четвертой недели совместного проживания, Настя проболталась о том, где провела те самые три дня, в которые потерялась. Случайно ляпнув, что завтра она встает позже, потому что ей нужно в больницу.
  - Зачем? - уточнила Вика, не подозревавшая, что это любопытство принесёт столько печали.
  Настя замялась и покраснела. Она умела краснеть местами и полностью, и человек, который её хорошо знает, мог легко определить даже причину: будь то смущение, или раздражение, или злость.
  - Надо, к гинекологу, - промямлила она и опустила глаза.
  - Ты тогда сделала аборт?
  Она молчала в ответ.
  Вика встала, опираясь пятой точкой о косяк двери и опустившись всем телом вниз.
  - Да, - Настя сказала это с ощущением, что проглотила ежа.
  - Хорошо, - медленно, как во сне поднялась Вика. - Хорошо! Значит, так было надо.
  Они ушли, каждая по своим делам, серьёзные и достойные всяческих похвал женщины, лишившие себя чего-то неоценимо дорогого, ради любимого человека. Неизвестно, чего стоило спокойствие Насти тогда, но сейчас, поднимать вопрос о правильности поступка или о его этичности Вика не видела смысла. Рассказывать Серафиму тоже. Конечно же, нечестно вот так лишать человека знания о том, к чему он был причастен, но уже поздно размахивать кулаками.
  Всё продолжало течь, доходя иногда до нудных вечеров, когда девушки были заняты своими книгами и бумагами, а Серафим играл во что-нибудь на компьютере. Эта беспечность его была и плюсом и минусом. С одной стороны легкое отношение ко всем проблемам их всегда развенчивает, а с другой никогда их не решает.
  Вика выступала в доме за хозяина, а Настя за хозяйку, Серафим же получался приблудным соучастником происходящего. Шатко-валко тянулись дни, и ничего не менялось, и, вытащив его на откровенность, Вика поняла, что он не будет сам ничего изменять. И совсем не потому, что ему всё нравится, а потому что в жизни главное - делать хорошо сейчас. В этой философии, которой он набрался от Йорика не иначе, не хватало только фактора общественного мнения, который не мог их не настигнуть.
  Первым звоночком оказались родители Насти. Она была самой младшей и ещё не окончательно потерялась из их виду. Они могли понять, что подготовка к экзамену и диплом требуют особенного внимания, и не били тревогу, когда она ушла жить, куда-то к подруге, но когда на защите они увидели крепкие теплые объятья четырех рук, задумались.
  Расспрашивали, почему она не вернётся, и кто эти люди? Бабушка, самый язвительный персонаж в семействе, пророчила, что принесёт им доченька в подоле, и оба родителя молчали ответ, потому как сами способствовали предыдущему аборту. Настя кричала по телефону, что она не поедет домой, только потому, что им видится всё это в каком-то неприличном ракурсе, а Вика уговаривала её не ссорится с родителями, а просто познакомить их. Вике казалось, что открыть карты проще и легче.
  -Ты не понимаешь, - срывалась и на неё Настя. - Они не способны этого понять!!! Ты имеешь искаженное представление о людях, они не все такие толерантные, как тебе хочется.
  - Зачем ты кричишь? - невозмутимо спросила Вика.
  - Извини, - Настя опустила голову и замолчала.
  Серафим обнял обеих и повел в комнату, подальше от телефона, который в последнее время был скорее наказанием, чем благом цивилизации.
  Вялотекущие наезды Настиных родителей были не самой главной их проблемой. Хозяйка комнаты, которая не появлялась вот уже как два года, решила навестить их, естественно не предупреждая об этом. Она была очень специфичным человеком, если так можно назвать пожилую женщину, что отправила свою дочку замуж за границу, а сама тихонько спивается, употребляя только дорогие напитки. К её пятидесяти годам она уже выглядела на все шестьдесят девять: сморщенное желтое лицо, с опухшими веками, вечно трясущиеся руки. Раз в месяц Вика посещала её квартиру и рассматривала батарею бутылок, что выстраивались на столе. Все они были початы, от Ред Лейбла до Мартини Бьянко, а в раковине обычно наблюдалось одно два блюдца и множество стаканов, бокалов и рюмок разных объемов и форматов.
  Она открыла своим ключом и застала их поздно вечером за просмотром кино. Они вповалку лежали на диване, укрывшись одним одеялом. Ноутбук с фильмом поверх него на Серафиме, а девушки привычно по обеим сторонам.
  - Добрый вечер!
  -Добрый вечер, Ольга Витальевна, - сказала Вика, не поднимаясь с дивана, потому как на ней кроме короткой майки не было ничего.
  - Как поживаете? - продолжила она, проходя по комнате прямо в обуви.
  - Хорошо.
  Она была не совсем трезва, но и не сказать, что слишком не стояла на ногах.
  - Говорят, вы здесь втроем живёте.
  - Да, ребята мои друзья иногда остаются на ночь, - спокойно, и не меняя позы, сообщила Вика.
  - Понятненько, понятненько... - прошипела про себя Ольга Витальевна, и вышла из комнаты.
  - Что это было за явление? - очнулся Серафим.
  - Это было наше осложнение обстоятельств.
  Глава 23
  Побег
  За окном опять мело. Весна разрешила на денек порадоваться зиме. Большими хлопьями закидывало стёкла. Вика и Сашенька Чертовка сидели на подоконнике и придумывали сказки.
  - Теперь твоя очередь! - сказала Сашенька.
  В последнее время она всё реже и реже становилась бабушкой. Была радостным, пусть и слишком инфантильным для своих лет ребёнком. Врачи отмечали, что эти улучшения скорее всего временные и не продляться долго. Но даже это не волновало Вику, ей просто нравилось, что эта милая девочка не меняет свои ипостаси.
  - Мммм... В далёком королевстве, где вместо крыш в домах прозрачное стекло, жила была принцесса. У неё были длинные белокурые волосы, и удивительные ультрамариновые глаза. Она ждала своего принца. А королевство её было на острове...
  В палату вошла Алевтина Витальевна уборщица и громыхнула ведром:
  - Привет!
  - Здравствуйте! - хором ответили девушки.
  Она была веселой и смешливой, её конопатое лицо с носом пуговкой всегда улыбалось, а рыжие кудри выбивались из-под платка задорными завитушками. У людей её не знающих могло возникнуть впечатление, что она сама является пациентом клиники.
  - Я у вас сегодня мыть не буду, ладно? У вас вроде не очень грязно, а мне нужно убежать пораньше. И так как все врачи уже разошлись, то я тоже уйду. Скажите, что я помыла, ладно? Спасёте тетку?
  - Ага, - кивнули обе.
  Они ждали момента, когда останутся одни и смогут продолжить сочинять сказку на двоих.
  Алевтина сгребла свои пустые ведра и загремела ими дальше по коридору. Вика смотрела ей в след странным пустым взглядом.
  - Викусенька, давай дальше, - теребила её за рукав Саша.
  - Слушай, а ты знаешь, как отсюда выйти на улицу? - спросила Девочка Мечта, пристально глядя на Чертовку.
  Сашенька втянула голову в плечи и быстро-быстро закачала головой из стороны в сторону.
  - Не надо туда одной ходить! Заберите меня черти! Там холодно и нельзя туда одной. Нельзя, нельзя, нельзя, - запричитала она.
  - Я же не говорю, что мы туда пойдем, - тихо и покойно продолжила Вика. - Ты можешь мне просто показать. Я посмотрю и вернусь. Ты же знаешь, где выход. Скажи мне, пожалуйста. Я посмотрю и вернусь.
  Чертовка остановила своё бессмысленное болтание головой и заговорила скороговоркой:
  - Если выйти через двери белые в самом начале, то там будет лестница. Но с неё нет выхода, нужно дальше пройти, до маленькой такой лестнички. А там вниз, вниз, вниз и будет дверь на улицу.
  - Спасибо, Сашенька, - ответила Вика, поглаживая её по руке. - Вот видишь, ничего страшного не произошло. Теперь я тоже знаю, где выход. Подожди меня здесь, хорошо? Я скоро вернусь.
  Она спрыгнула с подоконника и пошла к двери. 'Нужно найти что-то тёплое', - думала она, пока шла по коридору. Никто в последнее время не следил за её передвижениями, да и она не выходила из палаты дальше туалета и медсестринской, в которой они встречались с Варварой Яковлевной.
  Четыре двери палат, а за ними ординаторская и сестринская, в ней, скорее всего, есть верхняя одежда, чтобы не замерзнуть. Вика постучалась и, подождав ответа, заглянула. На кушетке у окна была сброшена чья-то куртка, а на столе лежала сумочка и авоська, забитая какими-то свертками. Шкаф был открыт и в нем тоже что-то висело. Девушка выглянула в коридор, там не было никого, она быстро сдернула с вешалки потертую зеленую пуховку, отороченную каким-то мехом, скомкала её и быстрыми, легкими шагами поспешила к выходу.
  Белые двери отделения были закрыты на висячий замок, который Вика снять не могла. Она чертыхнулась, но не потеряла надежды. Был же, наверняка, и другой вход, с которого попадали в отделение медсестры и работники кухни. Вдоль ряда коридорных окон она старалась ступать бесшумно. Она услышала, как Алевтина моет пол в ординаторской, шумно выдыхая и охая, при каждом наклоне. Со стороны это обычно очень забавно смотрелось, как подвижная женщина с улыбкой на лице охает. В процедурной тоже кто-то был и звенел инструментами.
  Затаив дыхание, Вика миновала процедурный, проходя мимо она услышала, как Варвара Яковлевна, перекладывая шприцы в стерилизатор, напевала что-то. Дальше почти бегом понеслась к маленькой железной двери. Та оказалась закрытой на кодовый замок. Нужно было знать комбинацию цифр, чтобы выйти наружу.
  'Да, я наивнее Сашеньки', - думала про себя Вика, уже не тая куртку, украденную у медсестер. Она шла сдаваться на милость не видимого победителя, который учёл самые простые возможности исчезнуть. Кто же мог знать, что большие белые двери закрывают на висячий замок? Как его снять голыми руками, и где от него ключи? Какой может быть код на дверях для персонала?
  Опустив голову, она несла куртку наперевес, чтобы повесить обратно в шкаф. Тут-то её и встретила Варвара Яковлевна.
  - Куда это ты, Вика, с моей курткой? - спросила она заинтересовано.
  - Уже никуда, - печально ответила Девочка Мечта.
  - Сбежать хотела? - участливо поинтересовалась медсестра.
  - Да, какая разница-то?! - сорвалась на крик Вика. - Не сбежала же!
  - Не сбежала, - сникла Варвара. - Да и не зачем тебе бежать, я думаю.
  - А здесь мне есть что делать?
  - Ну, скажи мне глупая, куда бы ты побежала? - начинала заводиться медсестра. - Куда?
  - Не знаю, на месте бы сориентировалась! - резко ответила Вика.
  - На месте? У тебя хоть деньги-то были, чтобы добраться до этого места? Да и куда бы ты ушла в тапочках? Ты что считаешь, что мы тебя тут специально от мира запираем? Да, ты же не способна соображать по-человечески!!! - выговаривала Варвара Яковлевна ей, уже не выбирая выражений.
  В глазах у Вики начинали наливаться огромные слёзы обиды, она в первый раз поняла, что действительно, не способна выйти из клиники, если не справилась с такими простыми вопросами. Вика кинула куртку в руки Варваре Яковлевне, и побежала к себе в палату, где, опустив голову на поджатые колени, всё так же сидела Сашенька Чертовка и ждала свою Девочку Мечту, которая ей расскажет сказку про принцессу.
  Глава 24
  Черно-красные полосы
  - Вика?
  - Да, лапушка, - повернулась она к Насте.
  - Ты завтра рано уходишь?
  - Как всегда в девять. Что-то случилось?
  Они сидели на перилах, как два голубя на проводах, и курили. В последнее время у них была привычка убегать курить вдвоём, оставляя Серафима одного в комнате.
  - Я завтра хочу уехать отсюда.
  - Совсем?
  - Ты знаешь, я не понимаю, чем всё это закончится. Мне уже пора мириться с родителями...
  - И ты уверена, что если ты вернешься, они тебя простят? - прервала её Вика.
  - Да.
  Настя опустила голову, и сгорбила ещё больше свои плечи.
  - Настя, - Вика остановилась, и пауза получилась чуть больше чем положено, - скажи мне, в чем на самом деле причина? Я понимаю, что ты нашла хороший повод и момент. Того и гляди нас выкинут из этой комнаты. Но ведь причина-то есть. И она совсем не в том, чтобы помирится с родителями. Ты орёшь на них так, что мне становится жалко соседей. О каком же желании мира может идти речь?
  Она мяла сигарету в руке и выронила её, спрыгнула с перил и затоптала её прямо на полу, потом опомнилась и подняла окурок, выбросила в банку, служившую им пепельницей. Вика терпеливо ждала, когда она скажет хоть слово, смотрела, как Настя, прислонившись к стене, задумалась.
  - Я запуталась. Я уже не понимаю, зачем я здесь. Я не понимаю, чего я хочу. Хуже того, я уже не понимаю, чего я могу хотеть. Я не люблю его. Я не хочу видеть его. Я не хочу просыпаться и видеть, как он обнимает тебя, - срываясь на слёзы начала та. - Как ты не можешь понять, что он ничего не сделает ни ради тебя, ни ради меня. Он просто не видит смысла в том, чтобы что-либо делать.
  Слезы текли по её лицу, размывая тушь серыми полосками. Вика, обняла её за плечи и прижала к себе. Раскачиваясь из стороны в сторону, она шептала ей на ухо:
  - Если ты хочешь решений, то ты не по адресу. Если ты хочешь уйти, не надейся, что тебе будет легко это сделать. Я люблю тебя, девочка моя. Я не буду тебя держать, но ты должна понять для начала, что с тобой происходит. В чем ты сомневаешься на самом деле. И знаешь, что я тебе скажу? Ты ревнуешь, и это только подтверждает, что любишь.
  - Вика, я не знаю, кого я ревную больше, - ответила Настя, немного подумав.
  - Это тоже хорошо. Это значит, что ты живая!
  Раздался щелчок замка и на площадке появился Серафим.
  - Вы тут ещё не превратились в дым?
  Увидев, что Настя плачет, он сник. Вздохнул и вытащил изо рта сигарету, которую собирался прикурить. Развернулся и ушел обратно.
  Продолжая раскачиваться из стороны в сторону, они стояли, и каждая думала о чем-то своём, растягивая время этого прикосновения.
  - Пойдём домой! - первой предложила Вика. - Здесь можно совсем замерзнуть.
  - Угу, - шмыгнула носом Настя и подхватила спадающую с плеч куртку, освобождаясь от объятий.
  Открыв дверь, Вика обернулась, и сказала:
  - Если хочешь подумать в одиночестве, не уезжай к родителям. Посиди дома выходные. Мы завтра не вернёмся. Я что-нибудь придумаю, для Фимки.
  Утром она встала вслед за Серафимом и, закрывая за ним дверь, сказала:
  - Вечером в кофейне после 21 буду тебя ждать. Нужно поговорить.
  - Хорошо, - оторопев, ответил тот, но не стал задавать вопросов.
  Он был там вовремя, она опоздала. Плюхнувшись напротив, она отобрала у него сигарету, и с удовольствием затянулась. Он ушёл заказывать кофе, который принесли достаточно быстро. Серафим не возвращался. И спустя пятнадцать минут она позвонила ему на мобильный. В кармане его куртки заиграла 'Лилиум' из аниме сериала "Elfin Lead". Она выругалась вслух, и продолжила ждать.
  "Что я ему скажу?" - размышляла Вика, меланхолично крутя ложечкой в кофе с молоком. Ещё вчера она знала, что у неё не осталось шансов, что желание сбежать - это единственное желание, которое невозможно преодолеть. Стоять на пути у Насти было бесполезно. Оставалось отпустить, разрешить уйти, разрушить идиллию. Сменить квартиру и начать новую жизнь. " Как там было у Вознесенского? Но затея не удалась за попытку спасибо", - вспомнила она.
  Он пришёл спустя ещё десять минут и положил на стол новую пачку сигарет.
  - Была большая очередь, - ответил он, не дожидаясь вопроса.
  Злится у Вики не было сил. Серафим достал телефон из кармана и, обнаружив непринятый звонок, посмотрел на неё.
  - Беспокоилась, - опережая, ответила она.
  Пауза в несколько минут была невыносима. Он не выдержал и нелепо пошутил:
  - Хорошие новости есть?
  - Да, - спокойно ответила она, - есть. Детей у нас не ожидается.
  Он возвел глаза к потолку и прикрыл рот рукой.
  - Не смешно!
  - Ты же, как раз, этого боялся, - парировала Вика.
  - С чего ты взяла?
  - Ты выкуриваешь меньше пачки в день, а ушёл утром без сигарет.
  - Великая наблюдательность, - начинал заводиться Серафим.
  Выдержав взгляд друг друга, каждый вздохнул.
  - Правильно, - заметил он. - Нет смысла ругаться сейчас. Давай по делу.
  Вика потянулась к его сигаретам, но передумала.
  - Сегодня ты не ночуешь там. И я тоже, если тебе это интересно.
  - Конечно. Может, ещё объяснишь почему? - поинтересовался он.
  - Она хочет побыть одна пару ночей. Ехать ей к родителям сейчас не стоит. Ты проведешь выходные у себя. Я скатаюсь загород с кем-нибудь.
  - А сегодня?
  - Что сегодня?
  - Где ты будешь ночевать сегодня?
  - Я договорилась с Меленой выпить вина.
  - Понятно.
  Вика почувствовала, что Серафим больше не может находиться здесь, что эмоции его переполнили, и ему хочется уйти.
  - Я заплачу. Иди, - сказала она, накрыв своей рукой его.
  - Угу, - кивнул он и сглотнул. - До понедельника!
  Сорвав свою куртку со спинки стула и подхватив рюкзак, он порывисто зашагал к выходу.
  "Убейте меня, убейте, убейте!" - повторял он себе, не желая понимать, что происходит. За дверями хлюпало и капало сверху, лицо намокло, но было уже не понятно текли ли это слезы или ему просто хотелось так думать.
  "Когда черная полоса переходит в красную полосу боли, ты забываешь о том, обедал ли ты сегодня", - цинично подумалось Вике. Она оплатила счет и вышла, торопясь, чтобы добраться до подруги быстрее и не опоздать к горячему ужину.
  Настя же в это время сидела у окна и считала проезжающие машины.
  Глава 25
  Верность
  "Мир, наверное, не умрёт и даже не разрушится, если я уйду из него. Самоубийство - это такой простой способ не спорить с этой жизнью, что можно принять его как таблетку от усталости и не думать дальше", - рассуждала Настя. Сидя в комнате одна, она замерзла, и ей пришлось укутаться в плед, которым был накрыт их скромный диванчик.
  "Разговаривать разговоры бесполезно. Хочешь испортить отношения начни их выяснять. Всё просто, как снег зимой. Я не хочу больше думать о себе, как об одной из. Мне хочется быть единственной. Впрочем, здесь я тоже единственная, каждый из них это утверждает. Я запуталась. Получается, что со всех сторон это исключительно мои капризы, и не спасает даже то, что ругаются родители, потому как они тоже не приводят достойных доводов.
  Вика сказала, что я ревную. Видимо она права, но как это прекратить, как понять. Я знаю только то, что ничего не хочу".
  Настя думала, и мысли не складывались в картинку. Ей хотелось ускользнуть в новые эмоции, ей приелось возвращаться вечерами домой. Это всё было хорошо и здорово, пока она писала диплом. Вика даже очень помогла ей в этом, но что сейчас? Так и продолжать жить без каких-либо надежд на будущее? Ведь какие у них надежды? Вика в лучшем случае останется жить рядом с ними, когда они распишутся. Возможно, они когда-нибудь решаться на ребёнка, а то и на двух. Но при таком сопротивлении со всех сторон эта жизнь будет похожа на каторгу.
  В попытках подвести подо всё разумное логическое объяснение, она ещё больше приходила в отчаяние. Ей не нравился ни один из предложенных собой вариантов. И чем глубже она погружалась в раздумья, тем меньше ей хотелось оставаться здесь.
  "Как я смогу уйти? Не видеть Вику?" - в панике металось сердце, но разум жестко парировал: "Чем раньше, тем лучше!" Уснув в пятницу с такими мыслями, в субботу с утра Вика принялась собирать вещи. Она перебирала шкаф с одеждой, где уже всё перепуталось между собой: футболки Вики, бельё Насти, платья и юбки у них были одного размера, а потому они носили, что кому удобнее, не различая, чьим оно было изначально.
  Вытащив свою классическую черную юбку чуть выше колена с искрой, Настя вспомнила в ней Вику. Эта юбочка очень ей шла. Она вспомнила, как однажды, опаздывая на работу, Вика пролила остатки своего кофе, на офисный костюм. Она расстроилась и села на стул. Опустила голову на руки и начала тихонько подвывать от досады. Именно такой её застала Настя, войдя в комнату.
  - Ты чего?
  - Костюм заляпала, - пожаловалась та.
  - Ой! Снимай, давай живо! Я застираю.
  - Мне идти не в чем больше! - горестно посетовала Вика.
  Настя покрутила рукой у головы, как будто подгоняя процесс раздевания, и нырнула в свою сумку, недавно привезенную от родителей.
  - Держи!
  Юбка оказалась немного короче костюмной и хорошо сочеталась с пиджаком. Вика быстро переоделась, и они вышли из дома с опозданием всего в пятнадцать минут от рассчитанного. Вечером они уже смеялись над этим. С того самого момента одежда у них вся стала общей.
  Теперь собирая вещи, Настя жалела, что придется и забирать и оставлять. Они вплавились в друг дружку за эти четыре месяца, как кусочки сыра на горячей тарелке. И если весь вчерашний день размышлений прошел без слёз, то сейчас она сидела и плакала у шкафа.
  Косметика. Вот что забрать, что оставить? Купленный на двоих набор "Бархатные ручки" из маски и крема забрать или оставить, или забрать только один из трех тюбиков. Нелепость, но всё это лезет в голову и мучает. Она сбегала, почти тайком от них. Ничего не предприняв для того, чтобы изменить что-то. Чувствовала себя преступницей, но считала это правильным решением.
  "Ну, и что, я всё равно уже всё решила", - повторяла она себе, с трудом закрывая сумку, с которой она сюда приехала первый раз. На диване лежали вещи, которые не вошли в неё. Найти пластиковые пакеты и распихать по ним. А ещё забрать ту дивную чашку, подаренную Викой на восьмое марта.
  Было так здорово, когда она проснулась утром и первая, в этот самый нелепый праздник советского её детства, чтобы извлечь подарок для неё из сумки, и обнаружила на столе открытку с рыжим котёнком. Она прикрывала чашку в виде клубники, с толстым зеленым черенком ягоды ручки. В открытке было всего два слова. " Для тебя".
  Налюбовавшись вволю, она вытащила свой подарок и оставила его на столе. Ушла варить на всех кофе. Было принято просыпаться всем примерно в одно время в праздники и выходные, а первый проснувшийся приносил три полных чашки и молоко.
  Когда Настя вернулась в комнату, Вика уже извлекла подвеску из коробки. Это были дельфинчики исполненные под червлёное серебро, две полу дуги каплями падали вниз. Соскочив с дивана, Вика бросилась её целовать и благодарить. Настя чуть не выронила поднос с кофе, на которой уже стояла новая чашка.
  Все воспоминания самые теплые и приятные, почему то были связаны с Викой, а не с Серафимом. А ведь, как она утверждала, она его любила и на всё это пошла только ради него. Что-то не вязалось здесь. "Может и правда, я боюсь не того, что не люблю Серафима, а того, что ревную Вику к нему", - пришло ей в голову, но она не стала на этом задерживаться долго, чтобы не стало ещё сложнее и грустнее.
  Когда вещи были собраны, она села и окончательно расстроившись, разрыдалась. На полу в комнате, стояло четыре пакета, и сумка. Нужно было позвонить и заказать машину. Она провозилась почти четыре часа, чтобы всё это собрать, и даже забыла позавтракать.
  Несколько успокоившись, она решила выпить чаю и перекусить, и уж потом вызывать такси. Поджав ноги, забралась на стул, и, нервно раскладывая замерзшее масло на хлеб, старалась думать о чем-нибудь далёком от происходящего. Стукнула входная дверь, и по стуку каблуков Настя поняла, что это Вика.
  Зайдя в комнату, она замерла. Оглядела пакеты, немного помолчала переводя взгляд с одной стены на другую. Встала, прислонившись к косяку, и опустив голову, сказала:
  - Я думала, что ты ещё вчера уедешь.
  Настя, замерев с бутербродом во рту, смотрела на неё. Догоняя друг друга, бегали в голове отдельные слова: " Знала. Приехала. Отпустила. Больно". И тут она увидела, как Вика аккуратно смахнула слезу с лица. И остались только два: больно и люблю.
  Глава 26
  Мнимая свобода
  Варвара Яковлевна долго не могла найти слов, чтобы заговорить с Викой. Она понимала, что задела и обидела её своей прямотой, но в тот самый момент она не смогла сдержаться. Она вживую себе представила, как та в тапочках и её куртке пытается понять, что же ей делать в метель почти на самой окраине города. Эта картинка заставила её волноваться, и как любая женщина, испытывающая обычный материнский инстинкт, она хотела уберечь Девочку Мечту. Конечно, резкие слова - это не метод, но эмоции захлестнули, и теперь нужно было как-то помириться с Викой, попросить прощения, потому что Варваре Яковлевне было не выносимо смотреть, как та прячет от неё глаза.
  Она не стала рассказывать никому о попытке побега, потому что иначе её бы заперли в комнате отдельной, во избежание повторений.
  Вика понимала, что всё, что произошло в тот день, осталось в тайне, но не знала, как на это реагировать. Она окончательно замкнулась в себе, и предпочитала не с кем не разговаривать. Даже её контакты с Сашенькой Чертовкой сошли на нет, от чего последняя безмерно страдала, но молчала. Большее время Вика стала проводить в кровати, лежа лицом вниз. Саша подходила и садилась рядом на табурет, мяла в руках кусочки цветной бумаги или зверушек оригами.
  Лечащий врач Вики, Сергей Владимирович, не понимал, что с неё происходит. Она приходила на прием и молчала. Она больше не просила поскорее вернуть ей память. Все решили, что это стандартная стадия депрессии, которой были подвержены большинство пациентов. Пока однажды Варвара Яковлевна не уговорила второго врача на отделении, отпустить Девочку Мечту на прогулку.
  - Ну, зачем вы об этом просите, не понимаю? У вас есть какие-то на то причины? И, в конце концов, почему у меня, а не у её лечащего врача.
  - Пожалуйста, Светлана Николаевна, не больше чем на несколько часов. Я обещаю, что ничего не случится. Я сама прослежу за ней. Принесу ей одежду.
  Светлана Николаевна, лучший специалист клиники, не понятно какими судьбами занесённый в неё, качала головой, не понимая причин, но подозревая, что они есть. Уговорить рассказать их по-хорошему не получилось, на подкуп Варвара Яковлевна тоже не поддалась. Принять решения стоило большого труда, а провернуть эту затею в тайне от старшего врача ещё сложнее.
  Они условились на том, что в субботний день, она разрешит увести Вику на прогулку, но не дольше, чем на четыре часа. Ей идея не казалась, плохой, хоть и вызывала некоторые сомнения в своей полезности.
  Варвара Яковлевна убедившись, что осуществить задуманное удастся, а делала она всё это исключительно для того, чтобы подержать Вику крепко за руку, в чем не хотела отдавать себя отчета, подошла к ней как-то вечером, перед самым отбоем. Сашенька куда-то отлучилась, а Девочка Мечта всё так же лежала лицом в подушку. Варвара Яковлевна подошла и тихо позвала её:
  - Вика?
  Та не повернула головы и не подняла её с подушки.
  - Я договорилась со Светланой Николаевной. Она нас отпустит в субботу погулять. В город, или куда ты сама захочешь.
  Девушка приподнялась на руках и посмотрела на медсестру. Варвара Яковлевна продолжила:
  - Только об это никто не должен знать. Хорошо?
  Она кивнула. Медсестра поднялась и ушла. Её трясло. Она понимала, что затея, которую она считала совершенно безумной, скоро воплотиться. Мечта сбывалась, пусть и так сложно, пусть и всего на четыре часа, но они выйдут из стен клиники, и Вика будет с ней рядом.
  Она не прекращала сомневаться в том, что всё сложиться, до самых последних минут, в которые Вика переодевалась в сестринской в принесенную ей одежду. Варвара Яковлевна нашла для неё дивное шерстяное платье из плотной тёмно-синей ткани, купила тёплые колготки, и выпросила у Алевтины Витальевны зимние сапожки, под предлогом сходить в них на выдуманное свидание. Светло-серое клетчатое пальто пожертвовала Светлана Николаевна, которая живо интересовалась подготовкой этого мелкого побега. Шарф и шапку пришлось связать за две ночи самой Варваре.
  Ближе к заветному дню Светлана подошла к Варваре Яковлевне и отвела её в сторону для разговора:
  - Мне вот кажется, что вы слишком много придаёте значения этой прогулке, как вы считаете?
  Медсестра внутренне напряглась, и, стараясь не выдать себя, ответила:
  - Да, что вы? Я просто не хочу, чтобы задуманное провалилось. Вдруг девочка и вправду всё вспомнит?
  - Не знаю, не знаю, - покачала головой врач. - Надеюсь, вы меня не подведете, Варвара Яковлевна, и не поможете девочке просто сбежать.
  Что она себе там подумала, Варвара Яковлевна уточнять не стала, чтобы не расстраиваться. Главным было то, что она разрешила и немного поспособствовала.
  Вика одевалась медленно, рассматривая каждую вещь. Сапоги оказались немного больше, чем нужно, а шапку она отказывалась надевать вовсе. Пришлось ей сказать, что так её не узнают, и она согласилась.
  Как заправские шпионы на вражеской территории, они выбрались из здания, под прикрытием Светланы Николаевны. Та, проводила их до ворот клиники, и вернулась обратно, чтобы встретить спустя четыре часа. Вика весь путь не поднимала головы и, только отойдя метров на сто, спросила:
  - А куда мы пойдём?
  - Туда, куда ты хочешь, - твёрдо ответила Варвара Яковлевна.
  Девочка Мечта подняла голову и оглядела белое снежное поле, которое расстилалось вплоть до самых гаражей, за которыми начинался город.
  - Я здесь ни разу не была, - смущёно сказала Вика, - но, может быть, я была где-то дальше.
  Медсестра, взяла её за руку и повела к автобусной остановке. Девушка послушно двигалась за ней.
  - Мы сядем в автобус и поедем. Смотри в окно и если узнаешь знакомые места, сразу скажи. Мы выйдем, - наставляла её Варвара.
  - Угу, - пробубнила она, - хорошо.
  Ехали они долго, до самого кольца, что было почти на другом конце города, но Вика, всматривающаяся в замерзшее окно, так ни разу и не попросилась выйти. На конечной остановке медсестра уговорила её пересесть в обратную сторону. Катаясь, они потеряли полтора часа, проголодались и немного озябли. Варвара Яковлевна, предложила Вике зайти к себе, чтобы погреться и перекусить.
  Совсем упавшая духом, Девочка Мечта согласилась и, молча, плелась следом.
  - Я никогда ничего не вспомню, - повторяла Вика, как заведённая, - никогда и ничего. Меня никогда не выпустят из клиники, я никчемный человек. Я никогда ничего не вспомню.
  Варвара не отвечала, она сжимала замерзшую ладошку девушки, и думала о том, что это хорошо, что значит, она никогда не уедет из клиники, и они будут часто видеться. Она испугалась своих мыслей, когда они вошли в подъезд её дома, и она подумала, что можно её не отправлять в больницу обратно, а оставить у себя, но эти мечты показались ей еще страшнее предыдущих.
  Усадив Вику, на хлипкий стул на кухне, она уговаривала себя не думать так. Светлана Николаевна знает, где их можно искать, и для настоящего побега, уже потеряно слишком много времени. Варвара наливала чай, резала хлеб, делая вид, что её ничего не беспокоит, и вдруг резко села и заплакала. Тихо, как умеют плакать только покинутые всеми старушки.
  - Варвара Яковлевна, - как будто очнувшись от сна, спросила Вика, - что с вами?
  Глава 27
  На пороге
  Так она и сидела, не раздеваясь на диване, пока Настя путано пыталась объяснить ей всё то, что складывалось и помещалось в её мыслях за последние сутки. Она сначала сидела, потом начала ходить, отмеряя два шага в одну и два шага в другую сторону. Ничего не получалось сформулировать дельного, а Вика слушала её, подперев лоб руками, смотрела на свои ноги в разноцветных вязаных носках.
  Ей были не нужны слова. Она просто хотела, чтобы Настя осталась с ней. Она была готова на многое, чтобы та ей сейчас не объясняла, почему она собрала вещи, чтобы она просто их не собирала.
  - Не плачь больше, - остановилась Настя. - Я не могу смотреть, как ты плачешь.
  Она опустилась перед Викой на колени, и попыталась отнять её руки от лица.
  - Хорошо, я больше не буду, - ответила та и подняла голову. Вытерла обе щеки тыльной стороной ладони и перевела дыхание.
  - Вот и славно, - вздохнула Настя и уселась рядом, прижимаясь к её ногам.
  - Я хочу пить. Вчера было много красного вина.
  - Раздевайся, я налью тебе чаю.
  Медленно стягивая с себя красное пальто, в котором она прошла в комнату, Вика думала, что не может объяснить ни себе, ни ей происходящее внутри смятение. Да, она успела привязаться к Насте, она не может воспринимать её больше, как девушку Серафима. И теперь она бы не хотела их видеть вместе.
  Все последние две недели она думала о том, что эти мысли нужно от себя гнать. Что она не имеет права претензии на Настю, как на объект любви и вожделения. Она старалась убедить себя в том, что это не более, чем временные эмоции, что все собственнические нотки, на которых она себя ловила, не имеют право существовать. Но они были, и прятать их уже было невозможно.
  - Настя, я должна согласится с тобой. Тебе нельзя здесь оставаться. Это не может продолжаться дальше, просто не имеет права. И я это понимаю, но... - она замолчала.
  - Ты не хочешь, чтобы я уходила, так?
  Вика кивнула, почувствовав в горле комок слёз, прикрыла глаза, и снова кивнула.
  - Я тоже не хочу от тебя уходить. Но мы же сейчас не вдвоём.
  - Да, я знаю. И знаю, что это была моя идея, то есть я это допустила.
  - А ты давно... Ну, так... ко мне... - запинаясь и смущаясь вопроса всё-таки спросила Настя.
  - Не сразу, если ты об этом.
  - Это хорошо, - вздохнула она.
  - Что же в этом хорошего? - засмеялась Вика, которая старалась находить нелепости в любой ситуации, чтобы улыбаться даже, когда невыносимо больно.
  - Просто я, когда тебя увидела, тебя терпеть не могла. Он столько про тебя рассказывал, без просьбы. Я ревновала жутко.
  - А потом?
  - А потом, ты меня покорила. Не сразу конечно, но со временем. Знаешь, что окончательно усыпило мою бдительность? - она, проговаривая это, подскочила на стуле и снова на него опустилась. - Когда ты промолчала, про беременность. Ты ничего не сказала тогда. И не рассказала ему.
  - Я знала его реакцию, и не собиралась ещё раз её подтверждать.
  - Ты тоже? - с удивлением и состраданием во взгляде спросила Настя.
  - Да.
  - Он знал?
  - Глупый вопрос.
  - Ах, да!
  - Вот скажи, почему мы вечно в кого-то не того влюбляемся?
  - А разве можно влюбиться в того? - улыбнулась Вика.
  - Ну, вот смотри, - начала объяснять Настя, перебираясь поближе к ней на диван, - ты же сначала восхищаешься человеком. Считаешь его лучшим и прекрасным, а потом влюбляешься, ведь иначе, как? Он такой весь из себя прекрасный, а ты его не любишь?
  - Так мы говорим, про любишь или про влюбляешься, - переспросила Вика у Насти.
  - Ой, не перебивай! - махнула на неё рукой та и продолжила. - А потом ты постепенно начинаешь разочаровываться. Вот почему? Ведь человек, то тот же остался. Он не может так быстро меняться.
  - Может, ты его лучше узнаешь, а там уж как повезет. Либо сильнее влюбляешься, и всё переходит в любовь, либо вообще смотреть на него не можешь.
  - Да, было бы здорово оставаться на первом этапе навсегда.
  - Ну, уж нет! - ответила Вика. - Я не согласна! По мне так лучше развитие, чем застой.
  - Развитие - это, конечно, хорошо, но что делать-то будем? Я не уверена, что хочу продолжать затягивать петлю привычки на своей шее.
  - Вопрос что делать относительно Фимки, был задан?
  - Да. На счет того, что делать нам, я пока не готова думать.
  Вика обняла Настю двумя руками и прижала к себе.
  - Настя, я не хочу тебя огорчать, но ты уже собрала вещи.
  - Это я знаю. Я только машину не успела заказать.
  - Ну, вот видишь. Ты уедешь. Завтра придет Фимка, и всё это поймёт. Тоже, скорее всего, уедет.
  - А если нет? А если он только этого и ждал? - она замерла, а потом шёпотом продолжила. - Или ты ждала...
  - Тебе не стыдно? - спросила Вика, отстранив её от себя, и посмотрев в её глаза.
  Настя потупилась и сказала:
  - Извини, но это так по киношному.
  - В смысле как бы понарошку?
  - В смысле похоже на хитрую комбинацию с просчитанными ходами. Ну, почему он такой!!!
  - Ты его любишь, да?
  - А куда я денусь? Я, конечно, могу себя убедить в том, что всё это несерьёзно, но как подумаю обо всём этом, плакать хочется.
  - Не плачь, солнце. Ты справишься. Я тоже плакала, а потом пошла по методу замещения. Нашла себе привычку, к которой было легко привязаться. Хотя и это ничем приличным не закончилось.
  Вика ухмыльнулась сама себе и попробовала найти что-то, что могло остаться от тех её отношений. Было пусто. Такое чувство, что целых полтора года она жила одна, и не было никого рядом. Настолько пусто было в памяти и душе, что даже нечему было удивляться.
  Настя задумчиво смотрела на свои пакеты, и, как бы уговаривая себя, сказала.
  - Он даже подарков на восьмое марта не сделал.
  - Да. Он однажды сделал мне подарок. Видимо с тех пор и воздерживается.
  - Расскажешь? Только подожди, я позвоню в такси, а потом расскажешь.
  Настя убежала к их допотопному телефону в коридор, а Вика осталась вспоминать подробности той дикой истории. Когда они были совсем не долго знакомы, и он оставался ночевать у неё временами.
  Глава 28
  Мимоза
  Они заранее договорились, что он к ней приедет, но так как у всех корпоративы приедет поздно и пьяный. Она и сама не должна была освободиться рано.
  Уходя из дома с утра, она забыла захватить упаковку носовых платков, о чем сильно пожалела, дойдя до остановки. Вездесущие цыгане продавали охапками мимозу, на которую у неё была страшная аллергия. Прикрывая рот и нос перчаткой, она без очереди, внаглую, пролезла на первое сиденье в газельке-маршрутке.
  На работе повезло - мужская часть населения подарила всем полузакрытые тюльпаны, воздушные шары и конфеты. Можно было умыться, и снова накраситься, и забыть про слёзы и сопли до выхода на улицу, где вечером несчастные одаренные женщины, потащат эту мимозу домой.
  Выпив пару бокалов шампанского, Вика подумала, что больше не стоит употреблять алкоголь сегодня, а то вдруг ещё понадобится выпить таблетку от аллергии, которую надо бы купить по дороге домой.
  Конечно же, ей не позволили улизнуть по-тихому, и пришлось присоединяться в конце укороченного дня к застолью. Она любила своих коллег, но была не в настроении, как и любого восьмого марта. С самого детства она боялась наступления этого дня. Маленькому ребенку сложно объяснить, зачем все эти дяди и тёти трясут желтыми веточками, оставляя на снегу и в воздухе пыльцу, которая заставляет её чихать и кашлять, задыхаясь. Она однажды закатила истерику отцу, когда отказалась идти в детский сад, завидев, как мужик несет к остановке коробку с мимозой.
  Это уже не вызывало у неё какой-то паники, когда она стала взрослой, но любить этот праздник она всё ещё не научилась. Было сложно не думать о своей физиологической неприязни к нему. На удивление, исключительно, мимоза была для неё аллергеном, ни одуванчики, в которых она купалась каждое лето, ни ромашки, ни гладиолусы и астры, которым заваливают учительские столы первого сентября.
  Когда она выползла с работы, ближайшая аптека была уже закрыта. Да и народу на улицах было уже немного, что позволяло надеется на то, что не будет опять стоять перед ней этот желтый туман.
  Встретились они с Серафимом на остановке. Он был пьян и весел, что всегда забавляло Вику. Правда, она знала, что его головная боль с утра будет как раз тем взрывом, который сейчас подготовлен медленно тикающим алкоголем.
  - Как день прошёл? - спросила она, чтобы можно было отвлечь себя разговором от мысли, что таблеток она так и не купила.
  - Отлично! Всех поздравили, выпили немного, посидели. Сегодня никто не работал почти.
  - Это как раз не удивительно, - улыбнулась Вика.
  - Палыч сам сказал, что тетки могут сразу приступать к шампанскому. А мы так, изображали бурную деятельность, сами же соображали на стол. А вы? Что вам подарили коллеги?
  - Да, пургу всякую. Ничего особенного. Конфеты, цветы, воздушный шар.
  - И где всё это?
  - Конфеты с собой, а остальное я в офисе оставила. Чего таскаться-то?
  - Сладости это хорошо. Съедим, - заметил сладкоежка Серафим.
  В подъезде было темно, и Вика долго не могла попасть в замочную скважину, пока он не подсветил ей телефоном. С четвертой попытки она открыла дверь, и они вошли в квартиру. На кухне слышались голоса празднующих соседей.
  - Давай в комнату.
  - Ты чего? - удивился он.
  - Не люблю их пьяных. Они буйные обычно. Пусть считают, что меня нет. Не станут предлагать выпить с ними.
  - Аааа, - протянул Серафим, и послушно скрылся в Викиной комнате, прикрывая аккуратно за собой дверь.
  - Чай-то пить будем? - поинтересовался он.
  - Ты как хочешь, а я просто спать.
  Разочарованный ответом Серафим стоял с чайником в руках и не понимал, что ему делать дальше. Поставив чайник на место, он наблюдал, как Вика расстилает постель.
  - Ты чего такая злая?
  - Я не злая, солнце, я просто сильно уставшая и немного пьяная, - ответила она и начала раздеваться.
  - А может я смогу тебя развеселить, - шутливо заметил он и провел своей рукой вслед поднимающейся юбке.
  - Не сегодня, ладно? - попросила она, и он скис окончательно.
  Серафим пошебуршал чем-то в своем рюкзаке, и тоже начал раздеваться. Вика упала на диван и поняла, что аллергия не забыла её. Наступала новая волна. Глаза слезились, а рот наполнялся неимоверным количеством слюны. Она хотела по быстрее уснуть, чтобы обмануть организм. Он уснул, не касаясь подушки, хоть и был готов минуту назад на сексуальные подвиги.
  Вика ворочалась долго. Вставала, когда услышала, что соседи ушли к себе. Умывалась холодной водой, но легче ей не становилось. Ближе к утру, она в полудреме услышала, как тихо, пытаясь не разбудить её, встает Серафим. Решив, не расстраивать его, она ему подыграла и не стала открывать глаз.
  Он оделся, как умел бесшумно, хотя под его бряцанье ремня слышали, наверное, даже соседи, и начал что-то извлекать из рюкзака. Его совсем новое с жесткими латами достояние было постоянным его спутником. Зашуршал цветочный полиэтилен, что-то тихо брякнуло о пол, он выругался.
  Через минуту его возни Вика поняла, почему ей было так плохо всю ночь. Он хранил там мимозу, чтобы вручить ей утром подарок. Она бы ни с чем и никогда не спутала этот запах.
  Вскочив, она подлетела к нему и выхватила охапку, укутанную в шуршащую бумагу. Открыла окно и выбросила букет туда. Не закрыв его, она дышала воздухом, чтобы хоть немного прийти в себя. Говорить она не могла, нос был заложен так, что из него текло.
  Серафим, молча, наблюдал за происходящим, потом резко встал с пола, где он пытался распаковать подарок, подхватил рюкзак и вышел вон. Вика ничего не заметила, потому что стояла к нему спиной и была сосредоточена на собственном дыхании. Она услышала, только громкий хлопок дверью, которому тоже не придала особого значения.
  Через пару минут она увидела, как он удаляется от дома, широко размахивая руками.
  
  - Вы помирились потом? - спросила Настя.
  - Да, я тогда написала ему короткую смс о том, что у меня аллергия. Он не ответил. Потом про то, что я извиняюсь. Фимка вернулся вечером ко мне, мы даже немного посидели, а потом он уехал домой поздравлять маму.
  - Понятно. Видимо с тех пор он тебе подарков не дарит, ну и мне за компанию, чтобы никому не было обидно, да? - рассмеялась Настя. - Глупо!
  Вика внимательно и нежно смотрела на неё, а потом поставила пустую чашку на пол возле дивана и протянула руку, чтобы погладить Настю по щеке. Та, поддаваясь ласке, поцеловала руку. Больше не сдерживая себя, Вика обняла её всего на секунду и, оттолкнув, начала раздевать, почти отрывая пуговицы с блузки.
  Настя помогала ей, совершенно потеряв голову. В четыре руки они стянули покрывало с дивана и расстелили прямо на полу, повалились на него, не отрываясь друг от дружки. Ладони скользили по бедрам и спинам, губы попеременно сжимали соски. Они не желали останавливаться, они знали, что у них слишком мало времени...
  Зазвонил её мобильник.
  - Это такси, - очнулась Настя и взяла трубку.
  - Да? Хорошо, красный, 762.
  Она опустила руку с телефоном и тихо добавила:
  - Мне пора.
  Вика лежала на спине, поджав губы, и смотрела в потолок, пока Настя наспех одевалась.
  - Тебе помочь спуститься? - смогла выдавить из себя Вика.
  - Нет, я лучше сама.
  - Поцелуешь на счастье? - спросила она её, когда та уже была в дверях.
  Настя обернулась, сделала пару шагов назад, коснулась вскользь её щеки, оставив на ней мокрое пятно от сорвавшейся слезы.
  Глава 29
  Признание
  Варвара корила себя за то, что не смогла помочь Вике. Теперь каждый раз, когда она заходила в палату, она видела только спину Девочки Мечты. Это было не выносимо. Она и до прогулки не улыбалась, а сейчас с её лица исчезли все эмоции.
  А тут ещё заболела Анжелка воспалением легких, и они с Таней выходили на сутки через сутки. Было не тяжело, но муторно, накапливался недосып. Варвара Яковлевна думала целыми днями только о том, как развеселить своё ненаглядное чудо, но ничего не приходило в голову. Она совсем не знала её, да и сама Вика себя не знала, не помнила, а потому было сложно определить, что доставит ей радость.
  Открытие пришло неожиданно. Татьяна, которая обожала свои сериалы, и не хотела пропускать их из-за болезни коллеги, где-то раздобыла маленький автомобильный телевизор. Она оставляла его в медсестринской, чтобы не таскать туда-сюда. И однажды вечером, уже после отбоя, проходящая мимо Вика, услышав непонятное бормотание из кабинета, заглянула. На стуле напротив стоящего на столе маленького экрана сидела Варвара, опустив руки вниз и вглядываясь в него. По одному из каналов шел художественный фильм.
  Это было старое советское кино снятое Тарковским, в котором Варвара ничего не могла понять, и смотрела его только потому, что остальные каналы были не настроены, а ей нужно было не заснуть. Но, не понимая видео ряда, не цепляясь за него, она всё же задремала.
  Вика заглянула и, не обнаружив никого кроме засыпающей медсестры, зашла. Аккуратно, чтобы не разбудить её, девушка пристроилась так, чтобы было видно, и стала смотреть.
  Варвара Яковлевна в очередной раз клюнула носом и проснулась. Заметила сидящую рядом Вику.
  - Что ты здесь делаешь? - ещё плохо отличая действительность от сна, спросила она её.
  - Это Тарковский. Солярис, - указала пальцем на экран девушка и, сложив по-детски просительно руки на груди, она спросила. - Можно?
  - Да, конечно, - плохо соображая, ответила медсестра.
  Они смотрели фильм до часу ночи, а потом Девочка Мечта увлеченно пыталась объяснить, о чем он, говорила непонятными словами, но так воодушевлённо, что было приятно на неё смотреть. С шёпота она переходила на голос, а потом вспоминая, что нужно вести себя тихо, снова на шёпот. Когда она уходила спать, медсестра пообещала ей, что в следующее её дежурство они обязательно посмотрят что-нибудь ещё, если будет телевизор и будет кино.
  Наутро, первым делом, Варвара кинулась к Светлане Николаевне. Она не знала, стоит ли ей рассказывать, но, промучившись весь остаток ночи, решила посоветоваться.
  - Она смотрела кино, а потом так оживилась. По-хорошему. Рассказывала о нём. Светлана Николаевна, как вы считаете, можно ей смотреть-то?
  Внимательный взгляд врача не мог не заметить волнение, но основание для них она до сих пор не могла понять. Движения рук при разговоре какие-то дерганые и несуразные.
  - Да, не волнуйтесь вы так. Ну, посмотрели и посмотрели. Ничего страшного не произошло, ведь правда? - она внимательно вглядывалась в смущенное лицо медсестры.
  - Не произошло, - с чистыми глазами ответила та.
  - Значит, можно и ещё посмотреть, тем более, если Вику это радует.
  На этом разговор закончился, и Варвара Яковлевна приняла решение оставаться на все ночи, а дни отдать Татьяне, вот она порадуется. Договорились они быстро и без осложнений. И она пришла к вечеру на дежурство уже с телепрограммой и уверенностью, что постарается настроить ещё пару каналов. Программу она тайно передала Вике, чтобы она могла с ней ознакомиться заранее, а сама пошла по своим обязательным делам.
  От одной мысли, что Вика будет сидеть с ней рядом около двух часов подряд, доводила её просто до дрожи. Она не знала, куда деть свои руки, и голову, которая рисовала безумные картины. Нужно было занять себя какой-то работой, но её оказалось мало, и она слонялась из палаты в палату, поправляя одеяла и улыбаясь пациентам.
  - Варварочка Яковлевна, - подлетела к ней Сашенька Чертовка, - вы сегодня такая счастливая! У вас что-то случилось?
  Дети и сумасшедшие обладают уникальными способностями заглядывать в самую душу. От них тяжело скрыть своё состояние, и даже не стоит стараться, но говорить полную правду Сашеньке тоже не стоило.
  - Мне радостно, что Вике лучше, - ответила она, прямо в глаза девочке.
  - Да, Викусенька теперь ходит, а не только лежит. Она со мной даже сделала мышку, которая не получалась.
  - Покажешь? - отвлекла её Варвара Яковлевна.
  - Да, сейчас, - сказала Чертовка и кинулась в свою палату, доставать из-под матраса бумажную мышку.
  После отбоя, когда Сашенька уснула, Вика встала, надела халат и пошла на киносеанс. Что-то теплилось внутри неё, она чувствовала это, но не находила слов, чтобы объяснить даже самой себе. Она узнала фильм, она вспомнила, что видела его, и вспомнила, что читала книгу. Автора книги она уже вспомнить не могла.
   Листая телевизионную программку сегодня вечером, она читала описания вчерашнего фильма, но эффект был уже совсем не тот. Ничего не рождалось в ответ на холодные буквы.
  Они сидели рядом и смотрели фильм, вернее Вика смотрела очередной шедевр Люка Бессона, а Варвара Яковлевна смотрела, как на её лицо ложатся тени. Когда фильм закончился, и девушка откинулась спиной на стену, она заплакала.
  - Вика, что случилось? - кинулась к ней медсестра.
  - Я ничего не помню, - холодно констатировала она, вытирая слезы. - Мне нет места здесь, я калеченная.
  - Дурочка, моя, - залепетала Варвара, прижимая её к своей груди. - Дурочка! Я же люблю тебя, что ты такое говоришь?
  - Я знаю, - тихо ответила Вика
  - Что ты знаешь? - испугано переспросила она.
  - Что ты меня любишь, я знаю, - продолжила девушка. - Прости меня, что я себя так веду. У меня сейчас нет сил на то, чтобы любить, кого бы то ни было. Просишь?
   Глаз Вики в темноте было не видно, но и так было понятно, что она искренне этого просит.
  - Не бойся меня, Варенька, и любви своей не бойся. Такое бывает.
  - Да как же это бывает? - удивилась та. - Ты же девочка ещё, а у меня никогда так...
  - Не придумывай объяснений, - прервала её Вика. - Я, возможно, не помню событий, но я хорошо знаю, что такое бывает. Не кори себя! Всё хорошо! Только прошу тебя, не обижайся на меня, ладно?
  Трогательно она погладила Варвару по голове, поднялась с кушетки, и, поцеловав в висок, сказала:
  - Я пойду спать. До завтра, Варвара... Варенька...
  Девочка Мечта прикрыла за собой дверь, а медсестра так и продолжала сидеть, смотря в след своему милому ангелу, как она её про себя называла.
  Глава 30
  Мир другого героя
  Настя подала пакеты человеку, стоявшему у красной машины с номером 764. Она старательно отворачивалась от него, чтобы убрать следы слёз с ненакрашенного лица. Когда она села на переднее сиденье, чтобы не укачало сзади, она всё так же отворачивалась.
  Он долго суетился, потирал руки и не трогался с места. Потом не выдержал и спросил:
  - Извините, что интересуюсь, но куда ехать-то?
  Настя рассмеялась, осознав всю нелепость сложившейся ситуации. И этот смех раскрепостил её чувства до предела. Она хохотала долго и истерично, он же только, молча, улыбался. Остановившись, в конце концов, она рассмотрела его. Худой, с длинными пальцами, вытянутым лицом, коротко стриженный, водитель такси не был похож на человека, который зарабатывает этим деньги. Его вежливость и доброжелательность ни как не вязалась с профессией.
  - Нам на Темирязевскую, в самый конец района, туда, где универсам.
  - Гут! - ответил он и начал елозить в кресле устраиваясь поудобнее.
  - Вы меня извините, пожалуйста, - сказала Настя. - Я была немного расстроена.
  - Угу, - кивнул он.- Если бы я был так расстроен, я бы вообще не смог разговаривать и соображать. Наверное, были причины.
  - Да. Человек всегда найдет себе причину, чтобы расстроится. Или повод.
  - Люди уникальны по своей природе, - заметил водитель и прибавил газу, вывернув на проспект.
  - А вы не похожи, на таксиста.
  - Да? - он сделал большие, удивленные глаза, при этом его тонкие брови превратились в два маленьких треугольника. - А на кого я похож?
  - Не знаю.
  - Вот и я не знаю, - вздохнул он. - Но вы угадали, я не таксист.
  - А как же тогда? - Настя всерьёз успела испугаться, ведь она могла что-то напутать в своём расстроенном состоянии.
  - Да, не бойтесь, - опередил он её мысли. - Я случайно здесь оказался. Мой друг работает диспетчером, и у них частенько не хватает машин. Компания молодая. Когда у меня есть время, я вписываюсь в это во всё. Зря, наверное, но мне жалко его усилий. Он хороший человек, да и денег за это перепадает.
  - А кто вы сами?
  - Что вас интересует? Вообще я Дима.
  - Настя, - ответила она. - Но я скорее про род ваших занятий.
  - Занимаюсь всем по немного. То тут покопаю, то там зарою.
  Настя снова залилась смехом.
  - А вы забавный! У вас получается меня веселить.
  - Такая прекрасная девушка должна смеяться. И много чаще, чем вы это делаете сейчас.
  - Я буду стараться. Как только найду повод.
  - А разве для этого нужен повод? - неподдельно удивился Дима. - Вот смотрите, предположим, что у вас тяжелое экстремистское задание - взорвать грузовик с тротилом ровно в полночь в пустом поле.
  Он серьезно посмотрел на не перестающую хохотать Настю.
  - И прошу заметить, в этом нет ничего смешного. Не хухры-мухры, а целый грузовик.
  - Ой, не надо, дайте хоть воздуха глотнуть.
  - Вот и я говорю - нечего портить воздух этим дерьмом, - резко окончил он.
  Настя аж подпрыгнула на кресле от услышанного, но её удержал ремень безопасности.
  - Чего? - поинтересовалась она.
  - Дерьмом, - подтвердил он без тени улыбки. - В грузовике ведь не только тротил был. Это же стратегически важный процесс для удобрения полей и других сельско-хозяйственных угодий!!!
  Дима поднял палец вверх и улыбнулся. Всю оставшуюся дорогу они разговаривали о подобного рода глупостях, и Настя заметила, что начинает ему подыгрывать. Они наперебой уточняли друг друга и оба смеялись. Когда машина притормозила у дома её родителей, она тяжело перевела дух, покопалась в сумочке, отсчитывая оговоренную по телефону сумму, и дернула ручку. Дверь не поддалась.
  - Куда же вы Настя? - спросил водитель. - Как же я смогу до вас дозвониться, если вы всё еще не дали мне своего номера?
  Задумавшись всего на несколько секунд, она начала диктовать цифры. Прикрыв глаза, он повторил их и нажал на блокиратор замков.
  Спокойно она смотрела, как он вытаскивает пакеты из багажника машины, и ждала, когда он ей их подаст. Он же захлопнув багажник, пискнул брелком сигнализации и внимательно уставился на неё. Не заметив реакции, сказал:
  - Веди!
  - Куда? - оторопело спросила она.
  - Туда, где должны стоять пакеты.
  В той же задумчивости, она пошла в дом. Ключи оказались на самом дне сумки, и она долго не могла их отыскать. Короткая трель домофона, а потом на третий этаж.
  Дверь открыла мама. Она услышала, что кто-то идет, и решила встретить.
  - Ты? - оторопев немного, спросила она.
  - Да! - коротко и жестко подтвердила Настя, приготовившись к тому, что сейчас будет серьезный и ни к чему не ведущий разговор.
  - До свидания, - тактично попрощался Дима и отдал-таки ей пакеты.
  Его ботинки отбивали дробь по лестнице, а Настя всё ещё стояла на лестничной площадке перед мамой и открытой дверью.
  - Я могу зайти?
  Татьяна Валентиновна посторонилась, пропуская дочь в квартиру.
  Разговора не было. Ей ничего не сказали. Она разобрала вещи в своей комнате, и легла спать, отказавшись от ужина, который скромно предложили ей из-за двери.
  Воскресное утро не было радостным. Насте снилось, как она пытается догнать ушедший в море корабль, на котором была Вика. Она бегала по пирсу, которого никогда не видела в жизни и звала её. На другом краю стоял Серафим и каждый раз, когда она пыталась убежать оттуда, в поисках хоть какой-нибудь посудины способной догнать ушедший парусник, он разводил руки в стороны и повторял: "Это приказ высшего министерства сельского хозяйства".
  Проснувшись, Настя, перебирала все запомнившиеся детали сна снова и снова, в попытке понять, что он ей предвещал и что описывал.
  Вышла на кухню, где застала своего младшего братца и маму, заливающую йогуртом мюсли.
  - Я тоже хочу мюсли.
  - Это последние, - холодно рапортовали ей.
  - Даже если я виновата, это не повод устраивать мне сцен, - выдала Настя маме, и заглянула в холодильник.
  - Мам, я пойду в комнату, ладно? - загундосил двенадцатилетний подросток.
  Татьяна Валентиновна выдохнула, и как будто сдулась вся. По её лицу было видно, что в ней борются несколько желаний, и ни одному из них она не хочет уступать.
  - Останься и поешь спокойно, - ответила она и, уже обращаясь к дочери, добавила. - Там есть сыр и овсянка с клубникой, которую ты любишь.
  - Угу, - подтвердила Настя.
  "Войны не будет, а дальше уж как-нибудь выживем", - подумалось ей.
  Глава 31
  Гипноз
  Если пройти до самого конца ординаторской, то увидишь маленькую дверь. За ней комнатушка в пять квадратных метров. Крашеные стены, как и по всему отделению, обычный письменный стол, кушетка, покрытая прозрачной клеенкой поверх простыни, и стул, который когда то был списан из приемного покоя. В этом месте побывал каждый пациент. Это был кабинет индивидуальной терапии. Из окна открывался вид на водонапорную башню, что стояла одиноким памятником прошлого, и мусорку, где в хаотичном порядке были разбросаны отходы до самого лета, когда её сгребут в большую машину и вывезут еще дальше загород на свалку.
  После прогулки с Варварой Яковлевной, Вика без энтузиазма и интереса пошла на терапию к Сергею Владимировичу, который не подозревал о случившемся. Усадив Вику, на кушетку медсестра Танечка удалилась, а врач спросил:
  - Как вы провели всё это время без наших встреч?
  Вика молчала и смотрела в окно на то, как плотник и дворник по совместительству Иннокентий сгребал снег, она вспоминала те самые четыре часа, что провела на свободе. Она вспоминала ту безысходность попыток, которая накрыла её на чужой кухне.
  - Виктория, вы будете молчать? Какой смысл в наших встречах, если вы будете молчать?
  - Я не знаю, что вам рассказать. Я ничего не вспомнила.
  - И вы не с кем не общались? Ни о чем не думали?
  - Нет. Я спала.
  - Хорошо, - ответил Сергей Владимирович, и что-то пометил в своих бумагах. - Давайте попробуем с вами провести сеанс гипноза.
  - От меня что-то для этого нужно, - испугано уточнила Вика.
  - Вы сейчас сядете поудобнее и облокотитесь спиной о стену. А я вам покажу одну занимательную штучку.
  Он никогда не считал себя хорошим гипнологом, хоть и учился долгое время этому. Старательно тренируясь на своих пациентах, он ещё ни разу не добивался того эффекта, который должен был быть. Лечить заикание и ожирение оказалось много проще, а вот неврозы и депрессии далеко не всегда ему поддавались. Сергей Владимирович не терял надежды на то, что он сможет найти те самые ниточки, за которые нужно тянуть для извлечения памяти из глубин мозга.
  Болезнь Вики была вызвана серьезным психологическим потрясением, до которого ему никак не удавалось докопаться. Девушку привезли как самоубийцу, но когда она пришла в себя и не смогла вспомнить, кто она такая, все растерялись. Отдать её к нему на отделение было решением общим, потому как у них было тише всего. Депрессующие пациенты в большинстве своем спокойные, и только изредка закоренелые шизофреники кидаются на окружающих, Вике нужен был покой.
  Это понимали все. Отпускать её не хотели, чтобы не навредить ещё больше. То первое время, которое она провела здесь, подсказывало, что останься она без должного присмотра либо ещё раз в петлю полезет, либо просто умрёт от голода в тяжелой депрессии.
  Сергей Владимирович никак не мог понять, почему она так сникла за последнее время. Чуть раньше Вика интересовалась тем, что происходит вокруг, а сейчас она совсем зачахла и не хотела общаться. Без её личной заинтересованности было сложно что-то сделать. Но он не видел возможностей заинтересовать её.
  До странного легко Вика вошла в транс, и было самое время задавать ей вопросы, но ни один не приходил ему в голову.
  - Вика, расскажите, мне о вашей лучшей подруге. Как она выглядит, когда вы встречались в последний раз?
  - Не знаю.
  - Как её зовут?
  - Настя. Её зовут Настя.
  - Чем она занимается?
  - Она переводчик. Она переводит с английского и немецкого.
  - Хорошо. Расскажите, как прошла ваша последняя встреча?
  - Мы были в кафе. Настя сняла свой длинный плащ и бросила его на стул, - Вика замолчала, как будто засмотрелась на что-то
  - И что было дальше?
  - Мы пили капучино, и она рассказывала, о том, как была Крыму. Курила. Очень много курила, я ещё подумала, что она сильно волнуется.
  - Опишите мне её.
  - У неё тогда были короткие волосы, покрашенные в невообразимый махаон. Они едва прикрывали уши. Черно-фиолетовый лак и какая-то нелепая помада. Мне всё казалось, что она случайно нашла всё это и случайно сделала от безысходности ситуации.
  - Что именно? - любопытство возобладало, и Сергей Владимирович задал этот вопрос.
  - Эта косметика, - Вика ободрилась и прибавила жесты. Она растопырила пальцы обеих рук и поднесла их к лицу, потом резко отдернула. - У неё всегда были красивые губы и настоящие брови. Теперь от бровей остались какие-то тонкие стрелки.
  Врач начинал понимать, что эта встреча как-то не однозначно прошла для девушек. Углубляться в её суть не стоило, дабы не волновать пациентку. И он решил выводить её из состояния транса.
  - Вика, послушайте меня, - начал он.
  - Она никогда так много не курила. У неё были какие-то тонкие ментоловые сигареты, - она уже не могла остановиться.
  - Виктория, послушайте меня! - повысил он немного голос и она замолчала. - Сейчас я буду считать от пяти до единицы, на счет раз, вы откроете глаза, и расскажете мне кого вы только что видели. Пять, четыре, три, два, один. Откройте глаза!
  Она вздрогнула и открыла глаза. Доктор сидел с ней рядом и участливо смотрел на неё.
  - Как вы себя чувствуете?
  Вика подумала с минуту и ответила:
  - Так же.
  - Хорошо. Расскажите мне, кто такая Настя?
  Девушка снова отвернулась в окно. На третьей минуте Сергей Владимирович не выдержал:
  - Вика, я бы очень хотел услышать то, что вы запомнили из последнего сеанса. Если вы не будете мне помогать, мы не добьёмся результатов.
  Она начала говорить быстро и без пауз. Сплошным потоком слов.
  - Она жила с мной, мы общались, её зовут Настя, потом что-то произошло и её не стало, я помню её руки, её лицо, и имя, я не помню, что нас связывало, кем мы друг другу были, и чем всё это закончилось, и закончилось ли. Исключительно образ в голове и больше ничего, я вам так же могу описать Сашеньку Чертовку, но с этой последней я хотя бы помню, о чем разговаривала.
  Так же резко, как начала речь, она её оборвала. Врач понимал, что нужно делать следующий шаг, но он не был уверен, что Вика согласится на него. Других вариантов не было, и он рискнул.
  - А вы не хотите встретиться с ней?
  - С Настей? - резко повернув к нему голову, переспросила она.
  - Да, - спокойно ответил доктор.
  - Я не знаю, где её искать.
  - Ну, предоставьте это мне. Требуется только ваше согласие на встречу.
  - Ищите, - сказала Вика и снова отвернулась к окну.
  Дворник уже закончил свою работу и складывал метлу и лопату на тачку, которую, подхватив, за две рукоятки покатил в сторону клиники, и его стало не видно в окне.
  Глава 32
  Остатки памяти
  - Ну, рассказывай, во что ты там опять вляпалась, - сказала Аня, разливая по кружкам кофе из медной джезвы.
  Эта безукоризненная блондинка никогда не унывала, и предпочитала слушать чужие рассказы о душевных бедствиях больше, чем устраивать себе свои. Она удачно вышла замуж за трудолюбивого и высокооплачиваемого инженера проектировщика сложных метало-конструкций, родила ему ребёнка и планировала продолжить плодиться дальше. Всё это выглядело со стороны банально и правильно, по-обывательски привлекательно, но безнадежно скучно. Правда, Анечку в этом ничего не смущало, и она всегда была рада информативным гостям, но сама не особо стремилась покидать свой дом.
  За годы жизни в браке она располнела, и сетовала на то, что стала менее привлекательной, но предпринимать каких-либо действий по улучшению внешнего своего облика не собиралась. Она временами говорила много правильных слов, но все они растворялись в воздухе, не задевая мира материального и не побуждая её к действиям. Не смотря на всё это, Вика её любила. Она не была у неё все эти четыре месяца жизни с Серафимом и Настей, и соскучилась по её высокопарным фразам о быте и дитячьем развитии. Ни что так не возвращало её к ощущениям жизни, как Анечкин кофе, ароматизированный апельсином, и тихие посиделки на маленькой кухне.
  - Да, уже рассказывать нечего, - сделала глоток Вика, и, ошпарив язык, смешно зашипела, - а вот так тем более.
  - Осторожнее! Чего ты, как маленькая, право слово! Горячо же!
  - Да, почти кипяток.
  - Может ты голодная, что так на кофе кидаешься? - подмигнула ей Аня.
  - Нет, спасибо большое. Я в последнее время избегаю есть после шести. Весна идёт. Я за время жизни с Фимкой и Настей набрала два кило, теперь хочется скинуть, а то не влезу в летний костюмчик.
  - Да, это беда просто. Я вот тоже кофе без сахара... - понуро поддержала тему Аня, но тут же, встрепенувшись, направила разговор в любимое русло. - А кто такая Настя?
  Вика рассказывала долго, перебиваемая уточняющими подробности вопросами. Чашки опустели, и появились стаканы с компари в странной смеси с грейпфрутовым соком. Она гоняла трубочкой в бокале кусочки льда и вспоминала о том, как они расставались с Настей, как потом они разговаривали с Серафимом, который хотел понять, в чем же и чья, в конце концов, была вина.
  - Смешно-о-ой, - протянула Анечка. - Я всегда удивлялась тому, где ты таких смешных находишь.
  Ей нечего было ответить на это, и она продолжила гонять маленькие льдинки.
  - И что ты будешь делать теперь?
  - Пока не знаю.
  - Фимка так и живёт у тебя?
  - Нет, конечно. Он даже в тот вечер не остался. Да, и правильно это. Не зачем.
  - Нет, ну если по правде, то я вообще не понимаю, зачем вы всё это придумали, и как умудрились так долго продержаться? Но всё равно интересно.
  - Я вчера Насте звонила домой. Мне сказали, что её нет. Она сама мне не звонит, а номер мобильного видимо сменила - не отвечает.
  Из комнаты раздался голос её дочери.
  - Проснулась дитятка! - спохватилась Аня и пошла в комнату.
  Вика встала вслед за ней, чтобы выйти на балкон покурить. Всё это время ей не удавалось этого сделать, потому что балкон был в той комнате, где спал ребёнок.
  - Я покурю? - спросила она.
  Аня не ответила, скорее всего, она даже не услышала вопроса, причитая над голубоглазо-белокурым чудом, и Вика удалилась, не дожидаясь разрешения. Смотря вниз с шестнадцатого этажа на покрывающиеся зеленым пухом деревья, она думала о глупостях. Почему, например, все дети, которых она встречала, до трёх лет не воспринимались ею как существа принадлежащие своим родителям? Они были каким-то заколдованным даром, который было сложно приписать кому-либо. Она могла их воспринимать только как мировое достояние, данные всему миру создания.
  - Будешь выходить, не разбуди, ладно? - заглянула Аня к ней.
  Вика кивнула и пошла за ней в комнату.
  Аня укладывала посуду в мойку. Она позволяла себе не мыть её сразу же, пока муж был в командировке. Как и любая женщина на не считала этот процесс противным или безмерно сложным, но оттянуть его по возможности любила.
  - Ты говоришь, ей звонила, - не потеряла нити разговора хозяйка.
  - Пыталась. Я так понимаю, что Фимка тоже. И тоже не дозвонился.
  - Вот я не могу на тебя спокойно смотреть, когда ты такая грустная. Можно подумать, ты теперь одна покинутая на всю жизнь. Не вешай нос! На дворе весна, ты сама говоришь. Значит, всё наладится и устроится, - подбадривала её Аня, но Вика, улыбаясь одними губами, не слышала слов.
  - Давай спать ложиться, Ань. Мне завтра на работу рано. Хорошо посидели, но пора и байки.
  - Как хочешь, - согласилась та, и махнула в сторону комнаты. - Я тебе постелила рядом. Надеюсь, ты меня ни с кем не перепутаешь ночью.
  - Смешно, ага, - ухмыльнулась Вика.
  Она бесшумно прошла в комнату, разделась и нырнула под одеяло. Сделала вид, что спит, а сама вспоминала, как однажды Настя вернулась домой пьяной. Она взахлеб рассказывала, как было весело на работе. Как они праздновали день рожденья сотрудника, пили текилу, виски и закусывали трехэтажным тортом.
  Серафим не разговаривал с ней. Она упала к нему на колени, пока Вика делала ей чай, а он встал, стряхну её с себя, как кошку и ушёл курить. Ночью ей было плохо. Алкоголь отравил её желудок, и она плакала в ванной комнате, а Вика отпаивала её водой. Настя жаловалась ей, что он не понимает, что он зря с ней так поступает, что она не сделала ничего особенно плохого, чтобы не поцеловать её, встречая.
  Вика не знала, что ей сказать на всё это и лишь, молча, убирала ей волосы с лица и подавала стакан с водой. Когда рвотные потуги прекратились, она запихнула её под душ, где присоединилась к ней, чтобы помыть Настю. В душе было тесно, им очень мешала газовая горелка, расположенная прямо над ванной. Вика растирала мягкой пеной мочалкой белое настино тело, а та поддавалась ей, как ребёнок.
  - Ты самая лучшая, - сказала Настя, когда Вика, сидя перед ней на коленях, намыливала ноги. - Я люблю тебя, а не его. Он не стоит того. Иди ко мне!
  Она потянула Вику за плечи вверх, но плохо стояла на ногах и чуть не уронила обеих, чтобы удержатся, Вика встала, и Настя прильнула к ней в поцелуе, прижалась всем телом и пьяным заплетающимся языком раздвинула её губы.
  Глава 33
  Головокружение
  Как-то быстро всё понеслось. Оглянуться назад прямо страшно. Прошло всего две недели, а я уже по уши в новых ощущениях. Дима удивительный человек. Не думала, что смогу познакомившись в такси, продолжить плотно общаться с человеком.
  Мама тоже молодец! Смотрит на меня как на что-то совершенно неприличное и неугомонное. В чем-то она может и права, я прилетаю домой с работы и сразу наводить блеск: прическу там, ногти, душ. Всё это в таком сумасшедшем темпе, потому что я никогда не знаю, позвонит он или нет вечером. Первые пару раз я опаздывала минут на двадцать или двадцать пять, потому что банально не успевала привести себя уже раздетую в порядок.
  Дима звонит.
  - Привет!
  - Привет! Как ты?
  - Уже замечательно.
  - Я выезжаю, буду у тебя минут через сорок, хорошо?
  - Отлично.
  - Мур! Целую!
  Вот если у меня есть еще сорок минут, можно и лак обновить. Никогда не знаешь, как быстро он приедет. Сначала готовишься к встрече, а потом ждешь, что он позвонит и скажет, что она состоится. Пару раз он не приезжал совсем и не звонил даже.
  Я тогда не знала, что делать, толи плакать, толи спать ложиться. Просидела с книжкой у окна весь вечер - ждала. Очнулась, когда уже час ночи был.
  И всё-таки он удивительный! Я за последнее время узнала так много всего: и про историю, и про литературу. Он работает в каком-то НИИ, мне даже название полное не выговорить. Пишет докторскую по электронике, это он так сказал, чтобы мне гуманитарию было понятно. А зарабатывает статьями во всякие иностранные научные журналы и в такси у друга. У него прекрасная память на цифры и считает он как калькулятор.
  Его кандидатская работа была отправлена куда-то в Англию на конференцию, её туда даже приняли, включили в список выступающих, но у института не был денег и его не окредитовали на поездку, но он говорит, что это не страшно. Тезисы всё равно опубликовали в сборнике, подготовленном к конференции.
  Я, наверняка, для него не больше, чем красивая дурочка со знанием английского языка. Когда он узнал, что я преподаю английский в своём вузе, сразу попросил меня с ним по чаще разговаривать, чтобы у него было по больше практики разговора. Он мечтает уехать в Англию, чтобы закончить докторскую и воплотить проект в жизнь.
  Хорошая мечта! Вот только получится ли это всё? Впрочем, и даже это не важно, главное чтобы он звонил мне вечером и забирал кататься с собой. Мы пили чай в диспетчерской у его друга, гуляли темными аллеями парков, и занимались сексом в его машине.
  Машина ему случайно досталась.
  - Откуда у тебя деньги, чтобы купить такую машину? - спросила я у него однажды.
  - Это я изобретение одно продал, - говорит. - Во многих современных машинах стоят бортовые компьютеры, так называемые. Они периодически работают с ошибками, особенно когда автомобилю достаточно много лет. Я создал небольшой прибор, который можно подключить к любой машине и удалить ошибки. Не забивай себе голову, в общем!
  - Сложно, наверное, было? А почему ты не поехал на эти деньги в Англию?
  - А там по договору было, что оплатой станет автомобиль, на котором я тестирую разработку.
  Больше я не стала спрашивать об этом, хотя очень было интересно, почему он не продолжил сотрудничать и не нашел-таки себе нормальную работу. Мне показалось, что он творец, пусть и в своей сфере электроники, но творец, а такие люди не могут работать на дядю. Мы с ним об этом не разговаривали никогда, но об этом можно было догадаться.
  А вон и его машина. Пора бежать. Лето уже совсем скоро, а на улице холод. Нужно не забыть куртку, а то вдруг мы будем гулять.
  У него сегодня какой-то торжественно парадный вид. Интересно к чему бы это. Я учусь не задавать ему вопросов, потому что он всё равно не будет отвечать на те, на которые не хочет, а я расстроюсь и зачем оно мне надо.
  Самым приятным моментом наших встреч был поцелуй, когда я запрыгивала в машину, он отстегивал свой ремень безопасности и перегибался ко мне. Иногда мне казалось, что это может продолжаться вечность. Не хотелось отрываться друг от друга. Он целовался лучше всех, и дело здесь было не только в моём восхищении, а в том, что это являлось фактом. Может быть, благодаря своей форме губ ему удавалось сводить меня с ума?
  - Настюха, у меня для тебя хорошие новости!
  - Вот так сразу с порога?
  - Ну, да чего тянуть-то? Выходи за меня замуж!
  - Что? - я была настолько выбита этим предложением, что даже не поверила. - Это шутка?
  - Нет, ни сколько! Я получил ответ из НьюКастла. Они аккредитуют меня как соискателя, чтобы я смог дописать свою докторскую, а потом переведут в ранг профессора и преподавателя.
  - Ой! А я?
  - Так я же тебе говорю - выходи за меня замуж. Я уеду, допишу там всё, а потом когда стану профессором, я выпишу тебя к себе, ты же моя жена уже будешь.
  - А зачем я тебе там, в Англии? - настроение моё испортилось быстро и даже его предложение меня уже не радовало.
  Он улетит на какой-то там гребанный остров и напрочь забудет обо мне, даже если до его отъезда мы проштампуем себе паспорта. Жить там он всё равно будет по-другому паспорту. Ну, как же так?
  - Не кисни! - сказал он и завел машину.
  - Не кисну! - буркнула я.
  - Не порти нам прекрасного вечера! Мы едем отмечать радостное событие. Завтра утром поедем завтракать к тебе домой. Я буду разговаривать с твоими родителями. А ночевать будешь у меня. Познакомлю тебя с мамой.
  Я видимо слишком задумалась над тем, что он мне говорил, и совсем забыла улыбаться. И Дима заметил:
  - Если эти великолепные губы продолжат изображать обиду, я не выдержу и выпрыгну из машины.
  - Извини, солнце! - опомнилась я, - Я больше не буду. Мурк?
  - Так я тебе и поверил, - ответил он. - Но мне всё равно нравится направление твоих мыслей.
  - Куда мы едем?
  - Я же сказал праздновать.
  Я положила руку на его колено, так как он любил и мы, разгоняя местных собак и кошек, тронулись с места.
  - Мама, наверное, уже заждалась нас.
  Глава 34
  Чужая женщина
  Девочка Мечта ждала очередного сеанса терапии у себя на кровати. Сашенька Чертовка ушла за Анжелой, она уже четвертый день ходила за медсестрами и ворчала на них, они только отмахивались от неё, понимая, что и это вскоре пройдёт. Сашенька не агрессивна, а потому можно продолжать заниматься своими делами, даже не слушая её.
  Викино ожидание этой встречи обострилось с утра, когда Варвара Яковлевна уходя со смены сообщила ей, что нашли Настю и она должна прийти на приём к Сергею Владимировичу. Она это прошептала ей на ухо, когда та ещё спала. Погладила по голове и ушла.
  Вика больше не смога заснуть, и ей оставалось дождаться своего сеанса, который перенесли на вторую половину дня, не объясняя ей причин. В тишине своей палаты в тихий час, она раз за разом прокручивала сцены с последнего сеанса гипноза.
  Маленький столик в каком-то темном углу неизвестной кафешки, дерганная девочка с черными ногтями, загорелая с блистающими на темной коже белыми зубами, нескончаемая сигарета в её губах. Сколько минут этой встречи она помнила, да и можно ли назвать это 'помнить', если она как на пленке с выключенным звуком смотрит на неё. И ещё на этой плёнке были её руки, она правой сжимала левую, лежащую на столе. Всё. Ничего больше не всплывало.
  Когда зашла в палату Анжела, чтобы пригласить её на терапию, Вика вздрогнула от неожиданности.
  - Ты готова? - спросила медсестра, подойдя вплотную к ней.
  - Пусть тебя черти заберут, чего ты пристаешь к человеку, - ворчала рядом стоящая Чертовка.
  Вика только кивнула, запахнула халат и встала.
  - Пошли. Она уже там?
  - Кто? - изобразила удивление Анжела.
  Уловив свою оплошность, Вика как бы поправилась:
  - Ну, в смысле он, Сергей Владимирович, его же не было днем.
  Чистыми невинными глазами она прямо посмотрела на Анжелу, та отвернулась и направилась к ординаторской. Она была не настолько опытна, как Варвара Яковлевна, а потому старалась не вступать в какие-либо продолжительные диалоги с пациентами. Следом за ней поплелись Сашенька и Вика.
  Дверь была преоткрыта, и оттуда доносился голос её лечащего врача:
  - Вы не волнуйтесь, она спокойная, и это вам ничем не угрожает.
  - Да, я не боюсь, - ответил пронзительный женский сопрано, и его хозяйка закашлялась.
  - Очень хорошо.
  Вика даже представила, как при этих словах Сергей Владимирович кивнул и погладил себя по никому невидимой окладистой бороде. Это был его излюбленный жест.
  Анжела заглянула в кабинет, слегка задев костяшками пальцев о дверь.
  - Я её привела.
  - Вика, заходите, - минуя медсестру, пригласил он.
  Она боялась взглянуть на приглашенную и, подозревая, что та сидит на её обычном месте, на кушетке, решила не смотреть в ту сторону сразу, а для начала встретится глазами с окном, а потом перевести их на врача.
  Настя сидела около него на стуле, сложив ногу на ногу, в длинной клетчатой зелёно-серой юбке. Простенькая белая блузка, больше похожая на рубашку и серого же оттенка жилет, связанный спицами. Волосы спокойно распущены по плечам и слегка завиты. Почти никакой косметики на лице, блеклый серебристо-розовый лак на руках.
  - Присаживайтесь! - вернули её к действительности.
  Она постояла ещё секунд тридцать и, нащупывая рукой кушетку, что стояла у неё за спиной, уселась.
  - Здравствуй! - сказала Настя, ведь наверняка же это была она.
  - Здравствуйте! - с невинно детской интонацией произнесла Вика. Что-то трепетное и нежное ей почудилось в этом приветствии, но она не знала эту женщину, она никогда её не знала.
  - Вика, это я. Настя. Хочешь, можешь спросить у меня что-нибудь.
  Она отрицательно покачала головой.
  - Вы помните эту женщину, Виктория? - подключился врач.
  - Я её не знаю.
  - Вы принесли фотографии? - обратился Сергей Владимирович к Насте.
  - Да, конечно, - засуетилась она и полезла в свою сумочку, висящую на спинке стула.
  - Вот, - протянула она ему несколько карточек, он, молча, указал на Вику, типа отдайте ей.
  Настя поспешно встала, сделала два шага и на вытянутой до придела руке подала фото. Вика посмотрела на Сергея, тот одобрительно кивнул ей, подтверждая. Она слегка нагнулась вперед, но не успела их взять, как Настя отдернула руку, и фотографии рассыпались по полу. Их было совсем немного. Пять штук очерченные белой полоской, явно печать с цифровых.
  Чужая женщина отступила обратно и упала на свой стул.
  На каждом фото были какие-то лица. Среди них иногда встречалась и Вика. Она не поднимая с пола, их рассматривала.
  Около правой ноги лежало фото, на котором была она и судя по всему Настя. Сейчас эта сидящая здесь женщина, и смеющаяся на фото девушка имели схожими только черты лица. На следующем их уже было трое: молодой человек обнимал их обеих. Чуть в стороне девушка под фатой принимала букет от Вики, на лице которой была улыбка. И одна Настя в какой-то комнате на маленьком диванчике с кружкой, она сидела, пожав по себя ногу, и не смотря в камеру. Вика взяла это фото в руки.
  - Где это вы? - спросила она, не поднимая глаз.
  - Это ты! У себя дома.
  Брови Вики взметнулись вверх. Эту женщину на фото она тоже не знала.
  - Я могу это взять себе?
  Настя замялась, и покосилась на Сергея Владимировича. Он протянул руку, чтобы ему подали фото. Вика отдала. Пока он рассматривал его, она вернулась к кушетке и подняла то, что залетело под неё. Вспышка света, как электрический разряд и снова темнота. Она ещё раз перевернула фото, ожидая того же эффекта, но его не последовало. Там была она! Настя! Выщипанные брови, загорелая кожа и черный лак. Всё точно так же. Она сидела на песке, а за её спиной было море. Только это всё равно ничего не значило. Она просто была похожа на ту гипнотическую и не более того.
  - Вы узнаете здесь себя, Виктория? - спросил Сергей Владимирович.
  - Нет, но мне очень нравится это фото. Можно я его заберу себе?
  - Ну, если хозяйка его не против, то забирайте.
  Первый раз Вика столкнулась глазами с Настей. Та испуганно моргала, не понимая, что ей делать в этой ситуации. Её шокировало сначала известие, что Вика оказалась здесь, и привело в ужас то, что была не узнана. Всё происходящее не укладывалось в рамки её восприятия.
  - Возьми, - прошептала она.
  Вика выхватила фото из рук врача и спросила:
  - Я могу идти? Или у вас ещё будут ко мне вопросы?
  - Да, я думаю, можете идти, - с сомнением сказал Сергей Владимирович.
  - Ты меня совсем не помнишь? - спросила Настя, когда Вика уже стояла в дверях.
  - Нет, - ответила Девочка Мечта, не поворачивая головы.
  Глава 35
  Я тебя теряю
  Ощущения такие, как будто отобрали сердце, и больше ничего не бьётся внутри. Нет этого обычного "тук-тук". Когда она позвонила, он был, а сейчас его просто нет. И как будто оно не остановилось и выжидает чего-то, тихой минутки, чтобы забиться снова, его просто не стало - вынули, взрезали грудь и забрали.
  Настя сказала, что у неё всё хорошо, что она вчера вернулась с моря, что у неё через две недели свадьба, и она очень хочет, чтобы я пришла. Но как я смогу это сделать? Как? Увидеть её там с кем-то мне чужим. Да, и как она может его любить? Что это брак по расчету? Брак по залёту? Что? Почему так всё скоротечно и неумолимо?
  Я хочу её видеть, не смотря ни на что, я просто хочу её видеть. Нужно просто дожить до завтра. Пусть и на полчасика, а если повезет, то и на целый час я её увижу. Всё это время я жила, занималась своими делами, изредка сожалея о том, что нет её, но когда она позвонила, у меня затряслись руки и застучали зубы, мне было тяжело стоять и пришлось искать точку опоры. Как это можно назвать? Любовь? Или это маниакальная зависимость от человека?
  Я понимаю, что жизнь на этом не закончится, что у нас с ней никогда бы ничего не получилось, но почему же так больно-то, Господи? Где я потеряла нить, связывающую мой разум, который поможет взять себя в руки, с телом, которое ломает и выворачивает на изнанку всех душевных болезней одновременно. Где мне спрятать себя от этого раздирающих всю меня от макушки до мизинцев ног эмоций? Я даже до конца не могу определить, что это за эмоции, и не хочу, потому что разумом этого никогда не объяснишь, и никому.
  Всё спать, спать, спать...
  Ночи коротки только тогда, когда ты спишь, в другом случае они бывают просто бесконечны. Есть, конечно, исключения, когда ты проводишь их в компании или с любимым. У меня же только бутылка вина. При желании и с ней можно неплохо провести время, если тебе есть, чем занять свой ум.
  Смотреть кино, искать ошибки в безумных текстах, написанных кем-то не имеющим серьезного знакомства с русским языком, потому что спать не получается, одной бутылки тут мало, чтобы выключить себя, обмануть, сократить часы ожидания.
  Что я скажу ей, когда на моём языке не помещаются слова? Да и нужно ли ей что-то говорить?
  Утро. Я выгляжу, как помятая салфетка. Холодной воды на мою голову, я не имею права сказать ей, что она мне нужна. Холодного душа, маску, маникюр, блеклую помаду и хорошие румяна.
  Я просто приду туда и буду смотреть на неё. Пусть она говорит.
  - Привет! Извини, я немного задержалась. У нас период отпусков, переводить совершенно некому.
  - А как же твои студенты?
  - Да, всё с ними хорошо, скоро начнутся экзамены вступительные.
  Она такая чужая. На удивление не моя и не чья сейчас, даже самой себе она сейчас не принадлежит.
  - Я тебе приглашение принесла на свадьбу. Ты сможешь быть моей свидетельницей?
  - Не думаю, солнце. К этому нужно готовиться, а у меня совершенно нет времени сейчас. Когда твоя свадьба?
  Я улыбаюсь одними губами, неужели она не видит этого?
  - Семнадцатого августа. Ему нужно будет уехать в середине сентября, к тому и спешка вся эта.
  - Как хоть зовут этого счастливца? - тушу сигарету и прячусь за глотком из чашки с капучино.
  - Дима, он научный сотрудник, мы с ним в такси познакомились.
  - Хорош сотрудник в такси работать, - пытаюсь язвить я.
  - Да, смешно вышло.
  Ты даже не пытаешься защитится, тебе всё равно. Ты счастлива, и это приятно. Ты нервничаешь, потому что боишься сделать больно, не так ли? Не бойся, девочка моя, не бойся. Ничего страшного. Иди дальше, но не зови меня больше за собой. Я не смогу смотреть пока на всё происходящее.
  Ты что-то говоришь мне про Англию, и как ты туда уедешь не позднее следующего лета.
  - Это будет прекрасно! В Англии, наверняка, лучше, чем здесь.
  - Да, но там не будет вас.
  - Да ну, - делано удивляюсь я.
  - Извини, мне, наверное, не стоило этого говорить. Я ведь как пропала тогда, так и ни разу не позвонила, но я ждала, что ты сама.
  - Я звонила, но твой мобильник не отвечал.
  - Ой!
  - Что?
  - Попробуй позвонить сейчас. Вот прямо сейчас.
  Я набираю номер и слышу короткие гудки. Протягиваю ей трубку через стол.
  - Блокировка, - вздыхает она. - Я ненавижу своих родителей!
  Я вижу, как она сжимает кулачки, но я-то знаю, что её родственнички были правы. Они сделали всё, чтобы судьба у девочки сложилось. Не зря же они запихали её на филфак, как, впрочем, и меня в своё время родители, но я отбилась от рук и уехала ото всех подальше, сменила вуз и город, чтобы не быть под крылом, а лететь самой. Вот и лечу уже который год, как та самая фанера.
  - Не злись на них, они добра хотели, - сдаюсь я.
  - Благими намереньями, - всё ещё недовольна ты и готова продолжить объяснять почему, но звонит телефон.
  Ты цветешь. Я не знаю, чем он тебя заколдовал, но ты вся распустилась и стала прекрасной. Тому и быть. Из вашего разговора понимаю, что он будет здесь минут через двадцать, а значит, пора притворятся, что я куда-то спешу. Я не хочу его видеть сейчас и здесь. Я успею приготовиться до дня твоей свадьбы, но пока я не хочу его видеть. Как он прикоснется, к тебе, возможно даже поцелует.
  - Настя, мне уже пора бежать.
  - Да? Жалко. Я так надеялась, что ты мне расскажешь, как ты живёшь? Как Фимка?
  - У меня ничего не изменилось, а его я не видела с того самого воскресенья, когда он вернулся. Ты, знаешь он ушел в слезах, а я не стала его догонять.
  - Понятно.
  Тебе грустно, но это не на долго, моя хорошая. Впрочем, и не моя вовсе.
  Я прощаюсь и ухожу, убегаю. В шум и духоту улицы. Ноги подкашиваются. Я доеду до дома, и на этот раз точно усну. Хватит мне и одной депривации. Ни какое снотворное мне не заменит тебя, но тебя не будет, а значит, обойдемся без них.
  В полубреду снимаю платье, падаю на сложенный диванчик. Когда я проснусь, всё будет иначе, но никто этого не сможет заметить.
  Глава 36
  Капризы природы
  Свадьба должна была быть тихой. Только для своих, без шумного застолья и дополнительных трат. Дима продал машину, чтобы её сыграть, а остатки денег должны были уйти на его дорогу в НьюКастл. Легкое свадебное платье для стройной Насти, костюм для него, и фейерверк из шампанского - это всё, чего хотели молодожены.
  Регистрация была в субботу в середине дня, идеальнее придумать просто не возможно. Они высчитали, что и зачем будет происходить, как они из ЗАГСа пройдутся по летнему дню, чтобы отметить новую дату в своих жизнях.
  Утро этого дня оказалось туманным и не предсказуемо холодным. Настя, добираясь до своего дома от парикмахера, замерзла в легкой блузке. За одну ночь растворилось лето, и стоило подумать о том, что она накинет к вечеру на свои плечи.
  Дима приехал вовремя, а вот девочка свидетельница, бывшая сокурсница, опоздала, и пришлось встречаться с ней уже во Дворце Бракосочетаний. Настя даже не стала ей выговаривать, просто потому, что не успевала этого сделать.
  Первая мысль, которая появилась после того, как перед ними открыли двери в торжественный зал, была - зачем нужно делать такой скользкий пол. Её открытые кремовые босоножки на шпильке не приспособлены были для того, чтобы скользить по надраенному паркету. Она намертво вцепилась в руку Димы, чтобы не растянуться на этом полу.
  Стоять и смотреть, как женщина сорванным голосом рассказывает им о принципах семьи и советует любить друг друга, было смешно. Сдерживая себя от того, чтобы не загоготать в голос, приходилось глубоко дышать, что вполне можно было списать на вздохи волнения.
  Вика пришла, и перед самым поцелуем, следовавшим после слов "можете поздравить друг друга", Настя поймала её взгляд, в котором не было ничего, кроме боли и отчаяния, как ей показалось.
  С этим ничего нельзя было сделать. Даже полноценной дружбы предложить не получилось бы, ведь буквально через год она уедет из этой страны. Так она думала в тот день. А ещё она думала, что никто и ничто не сможет испортить ей настроение. Даже эта нелепая ответственность перед Викой, которую она до сих пор ещё любила.
  Когда они вышли на улицу, там лил дождь. Вода занимала весь объем воздуха, казалось, что он идет не стеной, стена слишком плоская для сравнения, а каким-то общим кубическим пространством. Делать было нечего, свидетель кинулся ловить машину для молодоженов, остальные добирались кто как.
  В машине она тосковала о том, что теперь-то, наверное, всё изменится. Она переедет к нему, пусть и не надолго, но будет жить с его мамой, которая оказалась прекрасной интеллигентной женщиной. Она сетовала на отъезд сына и уговаривала Настю жить с ней после того, как Димка уедет. Всё это казалось нереальным за две недели до свадьбы, а сейчас начинало приобретать вполне материальные черты.
  Они добирались очень долго. По улицам текли реки нескончаемой воды. Несчастные пешеходы, застигнутые врасплох грозой, тонули по щиколотки в грязных и мутных лужах, умывающих асфальт. Дима гладил её по руке и шептал, что-то ободряющее, свидетель молчал на переднем сидении, а её неудавшаяся свидетельница лепетала какой-то вздор. Насте на секунду показалось, что эта гроза оплакивает её, что она включила в себя слёзы её мамы, Вики, и даже её, настины слёзы, позволив глазам оставаться сухими.
  Не сложилось с фотографиями с прогулки, которая не удалась из-за дождя. Получились только темные фото с полупьяными лицами в подвальном помещении банкетного зала, который они нашли случайно, и он их очаровал своей компактностью и атмосферой.
  Этот зал они сняли совсем не надолго, рассчитывая, что смогут большую часть времени гулять на свежем воздухе всей не большой компанией. Но вышло по-другому, и засиделись до полуночи. Танцевали и просто кучковались по темам и интересам в зале.
  Настя прохаживалась среди гостей, пока Дима объяснял своему дипломнику и по совместительству свидетелю процессы преобразования чего-то во что-то, она по уже выработанной привычке, старалась не вникать в подобные разговоры.
  Ей очень хотелось найти Вику. Поговорить. Или хотя бы просто её увидеть. Она предполагала, что та могла и совсем не добраться сюда, и Настя даже понимала такую позицию, но Вика была. Она сидела с бокалом красного вина в курилке, специальном отведенном месте зала, где был кондиционер, одна и наблюдала за происходящим.
  - Привет!
  - Сигарету? - спросила она у Насти.
  - Нет, я не курю больше.
  - Это правильно, - одобрила выбор Вика. - Тебе, наверное, рожать скоро, да?
  - Мы не планировали, но вполне возможно.
  Она чувствовала себя девочкой на приеме у врача психотерапевта, которому нужно отвечать только правду, иначе тебя не примут в школьную сборную.
  - Вика, прости меня, - начала она.
  - Да, брось ты, - улыбнулась та. - Я на тебя не в обиде. Не стану отрицать, что мне больно. Но считать тебя врагом тоже не буду. Всё так и должно было сложиться. И знаешь, нам, наверное, больше не надо встречаться. Специально.
  - Ты считаешь?
  - Я прошу, - уточнила Вика и сделала глоток. - Извини, что опоздала сегодня. Никак не могла заставить себя прийти. А потом мне подумалось, что ты ведь не зря меня звала. Да, и увидеть всё это нужно было, чтобы убедиться.
  Дальше они сидели, молча. Настя не находила слов, а Вика не считала нужным облекать в слова свои эмоции. Настина мама несколько раз бросала злые взгляды в их сторону, но подойти и отвести свою дочь за руку так и не решилась. Она до сих пор хорошо помнила, как та устроила скандал, за блокировку звонков на телефоне.
  Вика никак не могла опьянеть на столько, чтобы почувствовать, как алкоголь шумит в голове. Сознание оставалось незамутненным, чистым и прозрачным. Она встала, чтобы наполнить себе очередной бокал, а Настя попросила своего младшего брата, который весь вечер пробегал с цифровой фотокамерой, снять их на память вдвоем. Снимок удался не с первого раза, но в итоге удался.
  В самом конце вечера, когда гости только начали расходиться, Вика, поймав её взгляд, поманила к себе. Настя подошла.
  - Я ухожу. Чуть не забыла обещанное. Фимка просил вот это передать. Там кажется письмо и какие-то фото. Я долго сомневалась на самом деле, отдавать или нет. Но лучше ты сама разбирайся. Счастья тебя, девочка моя.
  Настя потянулась к ней, чтобы поцеловать на прощанье, но Вика поймала её губы на тыльную сторону ладони.
  - Не надо, - шепнула она.
  - Но я хочу, - с комком в горле сказала Настя.
  - Не надо, я не хочу даже на мгновение прикасаться к твоим губам. Они теперь за границей возможного для меня. Будь счастлива!
  Не оглянувшись, Вика вышла под, до сих пор незакончившийся, дождь, в распахнутом плаще, который развивал ветер. Моросящая вода вскоре начала смывать косметику с её лица, но было уже всё равно.
  Глава 37
  Свой личный кошмар
  Сашенька Чертовка хмуро сидела на своей кровати. Вика на подоконнике. Они в ожидании завтрака, который сегодня почему-то задерживался, ничего не могли делать, дабы их не прервали. Был один из стандартных будничных дней, когда Девочку Мечту не ждали в маленьком кабинете за ординаторской, и она могла делать всё, что ей заблагорассудится. Но делать было нечего.
  Те блаженные времена, когда они смотрели с Варварой Яковлевной кино ночами, уже прошло, сменщица выздоровела, и все вернулось на круги своя, а телевизор, что прятали в медицинском шкафу, отдали хозяину. Дни тянулись с безмятежной скукой, долго и непроницаемо. Это было похоже на космос - нескончаемая пустота, за которой ничего нет.
  - Викуся, - подала голос Чертовка, - пошли спросим, почему они так долго.
  - Ты голодная?
  - Нет, я хочу, чтобы день продолжался, черти бы их забрали.
  - Саш, я не пойду. Сходи сама, - ответила Вика.
  И та убежала.
  Было всё равно какой месяц и год сейчас, было всё равно какой будет завтра. Вика уже ощущала себя замурованной здесь надолго. "Что воля, что не воля - всё равно", - вспомнилась её какая-то детская сказка. Её уже не удивляло, что она может помнить какие-то абстрактные вещи, факты из общечеловеческой жизни, но не помнила себя и событития из своей жизни.
  То пресловутое фото, подаренное Настей, лежало под её подушкой и она смотрела на обстановку в комнате и не могла вспомнить ни одного предмета, а ведь она скорее всего жила среди них. Временами она фантазировала о том, как она могла в своём невыносимо далеком прошлом стелить этот диван, или спать на нем, как она могла брать косметику с угловой полки, что была над ним.
  Это всё было не в прошлой жизни. Этого всего никогда не было, и от этого становилось страшно.
  Сергей Владимирович в последнем их разговоре аккуратно завел речь о том, готова ли она начать обучение, так называемую реабилитацию для возвращения в реальную жизнь. Это могло означать только то, что он отчаялся вернуть ей память, что её просто обучат не мешать окружающим и выпихнут из клиники, чтобы не тратить государственные деньги на её содержание.
  Вот Сашеньку не выпихнут, потому что у неё серьезный диагноз, она не всегда умеет себя контролировать, а её вышвырнут, как только поймут, что она способна запомнить место своего жительства.
  Вика подозревала, что процесс ускоряют просьбы Варвары Яковлевны, которая места себе не находит, когда видит её грустное лицо. Когда же сама Вика видит жизнерадостных пациентов, которых провозят иногда мимо палаты в смирительных рубашках, привязанных к креслам каталкам, она кривится и думает о том, что их радость тоже не доставляет удовольствия окружающим.
  Торопливыми шагами вошла в палату Сашенька.
  - Вика, смотри! Черти бы всех забрали! - закричала она с порога, и двинулась к ней.
  В её руке была вечно зеленое, цветущее маленькими желтыми шариками растение. Красным шрифтом по глазам пронеслось МИМОЗА.
  - С праздником, Викуся! Это тебе, черти бы забрали, - Чертовка подавала ей ветку, размахивая ею перед самым лицом. - С праздником!
  Вика не могла её взять, у неё был ступор. Она чувствовала, как на неё накатывает ужас, не объяснимый и все объемлющий. Страх перед этим невинным жестом безобидной Сашеньки.
  - Нет, не надо! Убери это, - начала шептать Вика, закрывая лицо обеими руками.
  Она сказала это так тихо, что Чертовка просто не могла её услышать. Она недоуменно посмотрела на ветку, потом на Вику, потом снова на ветку.
  - Что случилось? - ничего не понимая, спросила она.
  Вика задыхалась, её накрывал сильнейший аллергический приступ, но она не понимала, что происходит. Она, размахивая руками, призывала Сашеньку убрать ветку, потому что не могла говорить от накатившего на неё ужаса. Чертовка бросила цветок на пол и побежала искать помощи за пределами палаты.
  Девочка Мечта, зажимая ладонями рот и нос, сползла на корточки под окно и потеряла сознание.
  Она пришла себя в процедурном кабинете. У столика с приборами возилась Варвара Яковлевна, которая наполняла чем-то одноразовый тонкий шприц. Вика хотела спросить, что ей будут колоть, но заложенный и распухший нос, раздавшийся не поддающийся управлению язык, не позволил ей что-либо сказать.
  Варвара обернулась на стон и залепетала своим тихим успокаивающим голосом.
  - Сейчас, сейчас, девочка моя, сейчас всё будет хорошо. Я поставлю тебе укольчик, и всё будет хорошо.
  Она провела тампоном из бинта по сгибу локтя.
  - Только не дергайся, девочка моя, будет немного неприятно. Совсем чуть-чуть.
  В голове у Вики нарисовалась живая картинка, на которой не было Варвары Яковлевны, а была совсем другая медсестра, которая кричала через плечо кому-то не видимому:
  - Не впускайте никого, у меня тут девочка с приступом. Пока она не очухается, не впускайте никого.
  Она поворачивается и наклоняется низко-низко к ней и показывает небольшой шприц.
  - Сейчас я тебя уколю комариком, и всё будет хорошо. А ты дыши, аккуратненько дыши, девочка.
  - Ну, вот и всё, Вика, теперь тебе будет легче, - сказала Варвара Яковлевна. - Немножечко полежишь, и я тебя отведу в палату, там поспишь.
  - Я вспомнила, - сказала Вика. - Как меня в детстве с приступом привозили.
  - Что? - широко раскрытыми глазами посмотрела на неё медсестра.
  А Вика продолжала, едва ворочая языком говорить, будто боялась забыть всё то, что сейчас всплывало перед её прикрытыми глазами, на обратной стороне век.
  - Папа привез меня туда на своих руках, мы ехали в чужой машине, и он уговаривал меня дышать. Не торопясь, не забывать дышать, спокойно и размеренно. Я не видела дороги, мне было холодно, и я сосредоточилась на том, чтобы вдыхать. А потом я провела месяц в больнице. Мне было хорошо, но они меня всё равно не выпускали, я сдавала какие-то бесконечные анализы. Родители приходи ко мне каждый день, мама утром, а отец вечером. Приносили апельсины, которые я не умела чистить. Я помню это, Варвара Яковлевна, я помню, - она схватила медсестру за руку и трясла её.
  - Да, да, хорошо,- по привычке выработанной годами, та пыталась успокоить её возбуждение. - Ты молодец, ты всё помнишь. У тебя всё получится. Только не волнуйся, Вика, не волнуйся. Всё хорошо. Я сейчас тебя отведу в палату, и ты там поспишь, а когда проснешься, всё-всё мне расскажешь. Пойдём, пойдём, - завораживала её медсестра.
  Приподнявшись с кушетки, Вика скользнула в дранные больничные тапочки, и, не отпуская руку Варвары, пошла с ней в сторону своей палаты. Глаза у неё уже не произвольно закрывались, но она всё четче и четче видела своё прошлое.
  Глава 38
  Жить дальше
  Она вернулась домой, промокшая до самого белья. Она не стала ловить машину или надеяться на городской транспорт, она дошла пешком, чтобы успеть за это время обдумать, что и как она будет делать дальше. Прошло около девяти месяцев с тех пор, как они расстались с этим чернявым спортсменом. За эти безумные девять месяцев из неё родился совсем другой человек, или даже не родился ещё, а только собирается это сделать.
  Стоило многое, наверное, изменить, а может и не менять ничего, потому что инаковость свою терять ничуть не легче, чем её приобретать. Быть вот такой не пришитой к ценностям человеческим не просто, но и как быть другой она не знала. Может быть, она и выдумала себе всё это, и нет ничего отрывающего её от реальности, и это она сама видит какие-то препятствия.
  Думалось много, но безрезультатно. Не складывалось никакой картинки, но и боль уже куда-то ушла.
  Оставляя на полу мокрые пятна, она прошла к себе. Было около пяти часов утра. На удивление старушка спала, хотя должна была бы уже собираться в церковь. Вика сняла промокшие туфли и плащ, который повесила сразу же на одну из пустующих веревок, растянутых для сушки белья на длину всего коридора. В квартире было тихо.
  Захватив из своей комнаты большое махровое полотенце, Вика отправилась в ванную. Стянув с себя узкое темно-синее платье, что доходило ей до середины бедра и, намокнув, прилипло к телу, как космическая форма неземного гуманоида, бросила его в таз. Следом полетело бельё.
  Она включила душ погорячее и закрыла глаза, подставляя лицо под струи. Дрожь замерзшего тела сменилась томлением, что разливалось равномерно. Спать не хотелось, но чувствовалось, что если она отогреется окончательно, то уснет прямо так, стоя в ванной. Нужно было хотя бы смыть косметику и лак с волос. Она намылила голову, мягкими круговыми движениями втирая в себя спокойствие.
  Было бы невероятно полезно уметь заколдовывать себя, аутомассаж и хорошие слова. Так можно и вообразить, что ты не живёшь одна и хоть кому-то да нужна. Может и зря она отказалась, от последнего поцелуя Насти?
  Выключив воду, она укуталась в полотенце. Внимательно посмотрев на таз с мокрой одеждой, она задвинул его ногой под ванну. Не было сил на что-то ещё. Нужно лечь спать, так чтобы проснуться только к вечеру следующего дня. Как раз Серафим обещал к ней зайти, чтобы проконтролировать её в курьерской деятельности.
  Это письмо, наверное, не стоило передавать, но это уже и не важно. Она стала чужой женой, и может просто напросто его не читать никогда. Может, так даже и лучше было бы. Всё хватит. Думать буду только о том, что через две недели я уезжаю в отпуск.
  Она вышла в коридор и пытаясь никого не разбудить стала пробираться к своей комнате. За дверью Антонины Валентиновны послышался стон. Она остановилась и прислушалась. Стон не повторился, и она, вздохнув, пошла дальше.
  Выспаться ей не пришлось, с самого утра сосед украинец начал подвешивать новую люстру в своей комнате. У него была очень предприимчивая женушка, которая видимо и допилила его пьянь подзаборную заняться этим не раньше не позже, а именно в десять утра в воскресенье.
  Поворочавшись немного, она решила встать и попить воды. Отравленный алкоголем организм не справлялся и требовал помощи. Чайник был пуст, пришлось идти на кухню. Под матюги и ворчание двигался процесс в ближней комнате от кухни, а у Антонины Валентиновны кто-то стонал.
  Она постучала.
  - Ой, помогите мне, - услышала вместо ответа и ломанулась в комнату.
  Дверь была закрыта на автоматический замок.
  - Тут, закрыто! Антонина Валентиновна, у вас всё в порядке? Вы сможете открыть дверь? - закричала Вика.
  - Я встать не могу. Я... - остаток фразы она не услышала, потому как снова зажужжала дрель.
  Вика отправилась в комнату к украинцам, чтобы просить выломать замок. Он достаточно быстро сообразил, чего от него хотят. И вооружившись стамеской, открыл двери.
  Антонина Валентиновна лежала на полу своей шестнадцати метровой комнаты в неудобной позе, одетая в одну лишь ночную рубашку, которая задралась и обнажила её цыплячьи ноги. Вика кинулась её поднимать, но поняла, что одной не справиться, и гаркнула на соседа.
  - Помоги!
  Выглядывающей из-за двери его жене сказала:
  - Скорую вызывай!
  Они подняли её с пола. Она причитала и плакала. Видно было, что ей больно. Скорее всего, она сломала себе что-то и, уложив её на кровать, Вика попыталась хоть как-то зафиксировать её положение. Скорая помощь приехала быстро, минут через пятнадцать, врачи уже вкалывали старушке обезболивающее и накладывали шину.
  Вика пыталась дозвониться до её сына по телефону, который она дала. Трубку никто не брал. Когда её положили на носилки, она спрашивала врача, куда её повезут, чтобы, в конце концов, дозвонившись передать это родственникам. Правда, так до конца дня и не дозвонилась.
  Весь день хотелось спать, но как-то так и не вышло снова лечь. Закрутившись в событиях и мелких делах, она старалась не думать о том, что будет вечером, о том, как ей придется рассказывать Серафиму про свадьбу, про Настю.
  Она узнала от врачей, когда дозвонилась на отделение, что после того как наложили гипс бабушку перевели в кардиологию, потому как упала она потому что потеряла сознание от сердечного приступа. "Час от часу не легче", - подумала Вика снова набирая номер сына Антонины Валентиновны.
  Серафим пришел вечером хмурый и уставший. Всё молчал, а Вика и не настаивала на том, чтобы он что-либо спрашивал. Сделав последний глоток чая, он протянул к ней руку и сказал:
  - Иди ко мне.
  Она только покачала головой. Вика не видела смысла создавать иллюзию того, что ничего не изменилось. Он потерял ни одну женщину, а двоих, и если он ещё этого не понял, то это стоило ему объяснить. Конечно, когда она собирала его вещи в то злосчастное воскресенье, она говорила ему, что всё может измениться со временем, но это оказалось не так. Ни что больше не могло их связывать.
  Хотелось быть от него как можно дальше, потому что он напоминал о том, что было, о том, чего больше никогда не будет. Вика знала, что ему возможно не менее больно и обидно, но такой дружеский секс ей был не нужен точно.
  Серафим вздохнул, но принял это без объяснений.
  - Я пойду.
  - Хорошо.
  - Ты звони, если что, ладно?
  - Не скучай! Это не имеет смысла.
  - Я не смогу вас забыть, а вот остальное точно уже не имеет смысла.
  Она не пошла его провожать.
  Глава 39
  Пьяное чудо
  Когда Вика вернулась из скучнейшей поездки в Турцию, где она занималась только тем, что спала на солнце около бассейна, она узнала, что старушка соседка всё ещё в больнице и возвратится оттуда не скоро. Ей, конечно, было её жалко, но и плюсы отсутствия Антонины Валентиновны она сразу понимала: никакого тебе ворчания о накопившейся посуде, ни постоянного маразматического кипячения белья.
  Пару раз заходил по вечерам её сын, и был не один. Какая-то страшненькая молодая девица была его спутницей. Это мало беспокоило Вику, потому что они никогда не задерживались надолго, и не мешали спать по ночам или работать, это уж как получалось.
  Жизнь текла до отвратительности скучно и уныло, вдобавок ко всему, еще и осень. Один раз они встретились с Серафимом, предлогом послужили фото, которые тот отпечатал, сняты они были весной. Стараясь не говорить ни о чем важном, они посидели часик в кафе и разошлись каждый в свою сторону.
  В начале ноября в самый разгар рабочей ночи позвонила Настя. Судя по голосу, она плакала, просилась приехать, плела что-то о том, что ей очень плохо и некуда податься. Вика, сказала, приезжай, но через минуту после того, как положила трубку, она об этом пожалела.
  Настя приехала. На ногах она стояла с трудом, разбудила соседей, упав на входной звонок, потому как сил поднять к нему руку у неё не было. Вика втащила её в комнату, не снимая с неё сапог, напоила горячим. Та всхлипывала и жаловалась на то, как ей одиноко и грустно без них, и без Димы, который уехал и вот уже как третью неделю ничего не пишет и не звонит.
  Она ничего не говорила в ответ, только подливала чай и смотрела на неё. Ей было страшно к ней прикасаться, казалось, что если Вика это сделает, то Настя растает как мираж, осыплется пылью на пол.
  Выйдя на несколько минут в коридор, чтобы успокоить соседа, которого не устраивали столь громкие появления её друзей, потому что ему пьяному самому не спится и нужна компания, она, вернувшись, застала Настю, ползающую на и собирающую осколки разбитой чашки.
  Подняв её с пола и отряхнув, она решила уложить её спать, потому что домой в этом состоянии её было не отправить. На часах уже было пять. Как только её голова коснулась подушки, Настя уснула. Вот тут-то начал звонить телефон. После третьей попытки её разбудить она просто отключила звук у него. Потом немного подумав, взяла трубку. Это была мама.
  - Алло! Настя? Настя, ты где?
  - Это не Настя. С ней всё в порядке! Не беспокойтесь!
  - Не медленно дайте мне Настю. Дайте ей трубку! Кто вы такая?
  - Я не могу дать ей трубку, потому что не могу её разбудить, - спокойно отвечала Вика истеричной женщине.
  - Как не разбудить, - опешила та.
  - Всё хорошо! Она спит, как только будет в состоянии передвигаться, я отправлю её домой. Всё!
  Она отключила телефон, предполагая, что безумная мамаша обязательно будет звонить ещё не раз, а ей и самой уже хотелось спать.
  Утром, когда Настя проснулась, она некоторое время соображала, как она попала в эту комнату. Рядом спала Вика, около её подушки лежал её, настин телефон. Ей было стыдно, а потому она тихонько оделась и ушла. Как только за ней закрылась входная дверь, Вика открыла глаза.
  Она прекрасно понимала, что Насте нелегко было осознать на трезвую голову, что она натворила вчера, и скорее всего, она даже не помнила, чего вчера успела наговорить, да и Вике очень хотелось забыть все те слова нежности и любви, которые она вчера от неё услышала, но память не вычеркивала их.
  Вечером она узнала, что похоронили соседку, прямо не выписывая из больницы, и что теперь в её комнате будет жить кто-то другой. Её это мало интересовало, пока она через неделю не увидела этого другого.
  Это оказался огромный человечище, исколотый с обеих сторон упругого мускулистого тела. О его нательной живописи можно было написать целую книгу. Он не скрывал её, и передвигался по всей общей территории исключительно в трусах почти до колена. Он был двух метров роста и около метра в плечах. Создавалось впечатление, что он таскал бревна где-то в глубокой Сибири, а потому и стал таким большим. Стриженный налысо, он любил приговаривать, что у него три коленки, одна из которых голова.
  Маленькие, глубоко посаженные в череп, глазки вечно бегали, не останавливая ни на одном предмете больше двух секунд. Смотреть в них было от этого страшно. И звали его Дима, что только ещё больше раздражало.
  Украинец был ему рад, как земляку. Они стали частенько занимать кухню, заседая иногда и до утра с неизменной бутылкой дешевой водки. Когда же заканчивались деньги, они бегали в круглосуточную аптеку за спиртовой настойкой боярышника.
  Вика боялась по ночам выходить на кухню. Выходя из душа, она натягивала на себя джинсы и свитера, не ограничиваясь тонким халатиком. Он посматривал на неё, когда она вечерами пыталась готовить себе ужин, отмачивал смешные на его взгляд шутки. Руки не распускал, и уже одно это было в радость. Каждый раз она, входя на кухню вечером, обнаруживала его в углу, а он непременно высказывался.
  - Ну-с, чего у нашей красотки сегодня на ужин? Мышиные хвостики, или засохшие кузнечики? - спрашивал он и заливался смехом.
  Она не отвечала ему никогда, что доводило его до бешенства порой. Между ними началась молчаливая война. Он стремился её задеть, она его избегала и боялась. Она не могла ни чего ему сделать, и уже подумывала о том, чтобы сменить квартиру, начала подыскивать варианты, но, как на зло, не попадалась ничего подходящего. Она расклеивала объявления по району, что одинокая девушка без вредных привычек снимет комнату.
  Однажды он видимо проследил за тем, что она делает. Таким образом, он узнал её телефон. Вика заблокировала его звонки. Дима не упал духом и продолжил с новой силой, но уже немного в другом русле.
  Перебрав немного в очередной вечер, он подошел к её закрытой двери и начал стучать. Она не отвечала. А он решил просто высказаться ей. Сосед оттаскивал его несколько раз, но он снова подходил и продолжал свою речь. Он угрожал ей, говорил, что он её обязательно достанет, и она сама станет его, что она зря не обращает на него внимание, потому как он мужик, а не хлюпик, что он достойнее многих.
  После этой ночи она пришла отчаяние, и решилась позвонить сыну покойной Антонины Валентиновны, попросить у него, чтобы он принял какие-нибудь меры или просто напросто выселил этого уголовника. Это был очень не осмотрительный поступок с её стороны. Сухо ей ответили, что он брат его жены и будет там жить, пока ему это будет нужно.
  Вариантов остаться не было, нужно было срочно искать жильё.
  Глава 40
  Письмо домой
  Она проснулась уже на следующий день, без каких либо признаков аллергии. Варвара сидела около её кровати на табурете, облокотившись спиной о стенку, и спала. Была не её смена, и она могла себе позволить, не суетясь, сидеть рядом. Она помнила, что обещала выслушать рассказ Вики о том, что всплыло в её голове, и ждала, когда та проснется.
  Было около одиннадцати часов. Сашенька гуляла по отделению, приставая ко всем со своими чертями. Она была потрясена вчера тем, что причинила Вике боль и с того самого момента не приходила в себя, и доставала всех вокруг от медсестер и врачей до пациентов клиники. Больше всего доставалось новичку, мальчику, что попал с тяжелой манией. Ему казалось, что он посланник божий и бог, тот самый христианский, о котором ему рассказывали в его воскресной школе, должен дать ему знак. Он должен совершить чудо, простое и естественное, которое докажет всем вокруг, что он истинный его последователь и они могу между собой общаться. Но бог ему не отвечал.
  Сашенька Чертовка со своей вечной присказкой была для него первой из неверных. Их растаскивали в разные углы, когда они переходили на не умолкающий крик, но они снова заводили свои споры. Медсестры вздыхали, но не трогали их, пока те не превышали уровень шума, потому что знали до драки между ними дело не дойдёт.
  - Доброе утро! - сказала Вика, заметив Варвару.
  Она приподнялась на локтях, и мысленно исследовала себя и обстановку вокруг. Всё было так же, немного щиплет губы, и свербит в носу, но она уже не задыхалась. Хотелось пить, но не смертельно. Главное было то, что она до сих пор ещё помнила этот эпизод из детства, и понимала, что вернуться к родителям её единственный шанс выйти из больницы.
  - Варвара Яковлевна, а могу я написать письмо домой?
  Сонная медсестра посмотрела на неё и кивнула:
  - Да, можешь, а ты вспомнила адрес? Да, и Вика, ты помнишь, где мы находимся, твоё письмо обязательно прочтут, перед тем как отправят. А если оно не...
  - Хорошо, - заранее согласилась она. - В любом случае я могу его написать, да? Я точно до последней цифры помню их адрес. Я знаю, что они живут в другом городе.
  Вика пронзительно посмотрела на Варвару и добавила:
  - Я помню, как я уехала от них. Я помню, что было потом.
  Она замерла и долго-долго смотрела на свои руки. Перед ней всплывали сначала отрывочно потом все яснее и яснее, связаннее во что-то целое куски её биографии. Они мелькали настолько быстро, что она бы ни за что не успела это всё озвучить.
  Минут через пять такого молчания, Варвара Яковлевна уточнила:
  - Так тебе принести бумагу и ручку?
  Как будто вернувшись из другого мира, что, скорее всего, так и было, Вика ответила:
  - Да,- и продолжила мысленный пересчет своих воспоминаний, начиная с самых детских и заканчивая теми, что были, когда она уехала из дома. Она просидела так чуть больше часа, понимая, что не может вспомнить всего.
  Медсестра принесла ей карандаш и несколько тетрадных листков, но они оставались лежать нетронутыми до самого вечера. Она сама же попросила разрешения уйти, чтобы немного отдохнуть после смены.
  Вике было всё равно. Ей никто не требовался, и она продолжала смотреть в одну точку, что находилась где-то далеко на уровне её глаз.
  Поздно вечером она села писать. Анжела увидев, что она сидит на подоконнике так, чтобы свет луны падал на её листки, решила позвать её в медсестринскую. Она знала, от Варвары, что Вика вспомнила что-то, и что сейчас главное не отвлекать её от процесса.
  Сергей Владимирович на известие пожал плечами и сказал, что всего сразу она вспомнить не сможет, но письмо пусть пишет. Связаться с её родителями даже им самим будет полезно. Не понятно, правда, почему именно так сработал аллергический приступ. Лилея свои амбиции он ушел с работы пораньше, чтобы покопаться в книгах, возможно, этот случай еще не был ни кем замечен.
  Никто не отвлекал её. Даже Сашеньки было некогда ходить за ней хвостом, потому что она была занята своими другими реальностями. Этого и было нужно Вике. Исписав всю бумагу, что у неё была, она попросила еще.
  - Такое большое письмо? - спросила Анжела.
  - Нет, пытаюсь подобрать слова, - ответила Вика, и как бы уже про себя добавила. - Я с ними, кажется, лет десять нормально не общалась.
  Написать родителям ей захотелось именно потому, что она их давно не видела и не слышала. Она ушла из дома, уехала, когда перевелась в другой город, на другой факультет. Они были очень против и перевода и её отъезда, но это не помешало Вике. Она уехала, и с тех самых пор с ними никак не контактировала. Один раз провела у них три недели, когда меняла паспорт, но она не разговаривала с ними.
  Сейчас же ей захотелось домой. В тот самый дом, где она выросла. Только там она могла прийти в себя и вспомнить всё остальное, что не хотело помещаться в её голове, каким-то шестым чувством она понимала, что для этого требуется место, в котором она будет себя ощущать в безопасности.
  Квартира её родителей представлялось именно таким местом. Она вспомнила, не глядя на фото, ту комнату, в которой прожила последние три с половиной года, но там жил страх, она не знала почему, но туда ей возвращаться не хотелось. Даже на фото больше смотреть не хотелось. Почему она поймёт там, где будет безопасно. Она была уверена.
  Третий вариант письма был закончен к четырём утра. Осталось только переписать его на чистовик и приложить адрес на отдельном листке. Она было полагала, что Сергей Владимирович обязательно обсудит с ней эти строки и была готова ответить за каждую из них. Ей было очень важно, чтобы письмо дошло до адресатов.
  На следующее утро, она слонялась по коридору, иногда успокаивая Сашеньку Чертовку, которая до сих пор заводила маниакального мальчика, и ждала своего лечащего врача. Он ведь был и заведующим отделения, а потому письмо неминуемо должно было пройти через его руки.
  Завидев его у самой двери, они почти бегом кинулась к нему.
  - Сергей Владимирович, здравствуйте! - сказала Вика.
  Впервые он увидел жизнь в чертах её лица, и это его впечатлило настолько, что он даже не стал отмахиваться от непривычного для него разговора с пациентом в коридоре.
  - Здравствуйте, Виктория! Вы уже дописали письмо?
  - Вы всё знаете? - переспросила она.
  - Я много чего знаю, - обезоруживающе улыбнулся он. - Давай мне, я его прочту, а потом мы с тобой об этом поговорим. Например, после обеда, хорошо?
  Она вытащила сложенные пополам листки из кармана халата и протянула ему.
  - Вот!
  Глава 41
  Ловушка
  Была середина декабря. Вика замерзла, добираясь от остановки до дома. Большую часть сегодняшней субботы она потратила на то, чтобы осмотреть два с половиной варианта нового жилья, с которыми всё было грустно. Один находился где-то на задворках около самой психиатрической клиники, второй в самом центре, но комнатка была ещё меньше чем её сейчас и на удивление дороже, да и жить нужно было в одном помещении с хозяйкой, что совсем не вариант в её случае. А третий сорвался при подходе. Она перезвонила, чтобы уточнить время, а ей сказали, что они уже сдали.
  Расстроенная она возвращалась в свой кошмар. Хотелось чаю, тишины и сна. В кухонном окне горел свет, значит, любезная пара её соседей снова там заседает. Значит, нужно тихонько прошмыгнуть в комнату и закрыть дверь.
  Ничего не вышло, когда она открыла дверь, Дима уже стоял перед ней, как будто он ждал её.
  - Красотка наша вернулась!
  - Не ваша, - огрызнулась Вика. - Пройти дайте!
  - Это куда это? - наиграно удивился тот и развел руки в стороны.
  На этот раз она ничего не ответила. Она стояла и смотрела в его заплывшие глазки. Дима не выдержал и сделал шаг назад.
  "Видимо ещё не все мозги пропил", - подумала Вика. Сняла сапоги и отправилась в комнату. Он так и остался стоять, провожая её глазами.
  "Война войной, но ситуация всё острее и острее", - продолжала размышлять она, снимая с себя холодную одежду.
  В комнату постучали. Она не ответила. Грубый голос Димы позвал:
  - Вика!
  Она впервые слышала такое обращение к себе, она даже и не думала, что он знает её имя, но отвечать всё равно не стала.
  - Тебе письмо пришло, - продолжил бас за дверью.
  - Хорошо, оставьте на холодильнике, - крикнула она двери.
  Дима потоптался, переминаясь с ноги на ногу, тяжело и шумно вздохнул и отошел.
  Хотелось поужинать и попить чая. Если вода в чайнике еще оставалась, то вся еда была закрыта в холодильнике. Так или иначе, пришлось бы выходить, и лучше это сделать сейчас, чем когда он зальёт свои глазки алкоголем. Переодевшись в домашние черные брюки и длинную футболку, Вика рискнула выйти на кухню.
  Подбадривая себя размышлениями о том, что, в конце-то концов, она тоже человек и сможет вызвать милицию, если он начнет к ней приставать. Он пьян и по определению не прав. Но мысль о том, что она живет в другом городе без прописки, вернула её на землю.
  Она была более бесправна, чем он. Дима был прописан в комнате покойной Антонины Валентиновны, она же не официально снимала. Единственное действие, против которого мог её спасти наряд милиции - это изнасилование или угроза жизни, но в таких случаях уже обычно некогда звонить.
  На кухне было пусто. Вика вытащила из холодильника яблоки и помидоры, хлеб, майонез и сыр. Нагрузив всё это на поднос поспешила удалится к себе. В коридоре её встретил Дима. Его объемистую фигуру было не обойти в обычной ситуации, а протиснуться же с подносом мимо тем более было мало реально.
  - Ужинать изволите? - спросил он.
  - Да, мышиными хвостиками, - прошипела она, не опуская глаз.
  Одним движением он выбил из её рук поднос, и яблоки посыпались на пол с характерным стуком. Краем подноса ей задело по подбородку, от чего она прикусила язык.
  - Ты ещё смеешь мне огрызаться? - прорычало страшилище.
  Дима подхватил её на руки и поволок к себе в комнату, она завизжала от страха. Размахивая руками, она лупила его по спине, но для него эти удары были не чувствительнее комариных укусов.
  Он бросил её на диван и вернулся к двери. Пока он её закрывал, она спрыгнула в попытке убежать, за что получила наотмашь по лицу.
  - Лежать! - заорал он на неё во всю глотку.
  До сих пор, когда на неё повышали голос, она впадала в ступор: не могла ни ответить, ни пошевелится, а уж думать тем более не могла. Сейчас её начинало трясти, и зубы начинали стучать, от того количества адреналина, который резко оказался в крови.
  Дима схватил её за руку и вернул на кровать.
  - Не дрожи, я не собираюсь тебя больше бить и насиловать я тебя не буду. Не дурак! Я подожду! - он оскалился и залился хохотом.
  - Я знаю, что мне светит за изнасилование на зоне, а потому ты сама согласишься, - продолжил он.
  Потом включил телевизор и сел рядом с ней на диван. У Вики зуб не попадал на зуб, а руки дрожали. Ни одной мысли в голове, кроме аутотренинга: "Успокоиться, успокоиться, успокоиться!"
  Тут он что-то вспомнил и повернулся к ней.
  - Ты же хотела ужинать? - спросил Дима.
  Вика не могла даже кивнуть головой из своего угла дивана, в который она впечаталась всем своим телом. А он, тем временем, встал и где-то в недрах серванта нашел упаковку фиников.
  - На! Я видел, ты такое ешь. Специально купил.
  Наверное, она должна была оценить заботу, но ей было совершенно не до каких-то там фиников, которые он купил ей. Заметив через десять минут, что она даже не прикоснулась к упаковке, он гаркнул:
  - Ешь! - и более спокойным голосом заметил: - И так худая, как палка.
  Вика, обламывая ногти, начала рвать упаковку с финиками, и неудачно рассыпала их по дивану, а несколько штук упало на пол.
  - Вот дурёха! - вздохнул Дима и наклонился за ними.
  Оценив ситуацию, он достал старую тарелку от когда-то красивого сервиза и начал собирать туда засушенные фрукты. Каждый раз, когда его рука приближалась к ногам Вики, она сжималась в комок, хотя, казалось, сильнее вжаться в диван было уже не возможно.
  - Ешь! - протянул он ей тарелку, подхватил своей огромной ручищей один и отправил его в рот.
  Вика приняла тарелку, и чтобы не рассыпать всё заново, поставила на колени. Придерживая её одной рукой, второй взяла финик. Она не знала, куда деть косточку, а потому мусолила её во рту, наблюдая за тем, как Дима хрустит своей.
  Страх постепенно отступал. Мозг приходил в рабочее состояние и начинал просчитывать варианты побега. Судя по всему соседей не было, иначе суматошная жена украинца во всю бы причитала, что они шумят почем зря. Был вечер субботы, а значит, их может и не быть завтра.
  Вика складывала в голове мозаику, из большого количества неизвестных ей компонентов. Картинка получалась печальная. Единственный вариант, который приходил ей в голову был отдаться этому монстру, а потом покончить с собой.
  Глава 42
  Сим-Сим отдайся!
  Через пару часов постоянного напряжения, Вику стало клонить в сон. Они ничего не могла с собой поделать, организм сопротивлялся ей. Она впала в полудремотное состояние, из которого пыталась старательно выйти.
  Дима смотрел в телевизор и, как будто, не обращал на неё внимание. Там шёл какой-то фильм, из разряда всех убью один останусь. Он иногда комментировал происходящее нецензурными возгласам восхищения. Она старалась не слушать его.
  - Я хочу пить, - выдавила из себя Вика.
  - Подожди немного, реклама начнется, - отмахнулся он от неё.
  Она ждала. Время превратилось в какое-то бесконечное пространство, которое охватило всё вокруг неё, она чувствовала, как задыхается в нем. Отвратительный, сладкий вкус финков сушил гортань. Мелькание ярких картинок и резкое повышение звука привлекло её внимание, и она почти сразу же почувствовала, как её ставят на ноги.
  - Вставай! Пошли на кухню, пить.
  Не отпуская её запястья, он двинулся из комнаты. Да, он явно не боялся, что кто-то сможет ему помешать. Они до сих пор были в квартире одни, и он это знал.
  Вылив остатки кипяченой воды и своего чайника, он протянул ей стакан.
  - Водку будешь? - спросил он и сам приложился к горлышку.
  Думать дальше не имело смысла, и она просто кивнула. Он протянул её бутылку. Запрокинув голову и зажмурившись, Вика сделала несколько больших глотков. Выдохнула и снова выпила.
  - Хватит, - отобрал он тару, и доглотал остатки.
  Они вернулись, он толкнул её на диван с такой силой, что диванный пружины откинули её обратно, но всё было уже настолько не важно. Она боялась только с самого начала, теперь она просто подчинялась ему, чтобы не раздражать, чтобы не получить дополнительных ударов. Ей не хотелось боли, от каждого его движения рукой она сжималась и закрывала глаза. Ей было отвратительно страшно.
  Уже через десять минут она почувствовала, как идет кругом голова. Она понимала, что этим нужно воспользоваться, пока не прошло опьянение податься, и чем быстрее это произойдёт, тем лучше. Где-то на задворках сознания мелькало, что сегодняшние дни максимально безопасные, и вероятность забеременеть минимальная.
  Вика постучала Диму по спине, привлекая к себе внимание.
  - Что уже? - спросил тот. - Быстро же ты сдалась, шалава.
  Улыбаясь во весь свой страшный рот, он полез к ней целоваться. Она закрыла глаза, чтобы не видеть ничего. Не чувствовать не получалось, хоть алкоголь и придушил рецепторы. Дима не собирался тормозить процесса и действовал расчетливо и достаточно быстро. Стянув, с неё брюки, он повернул её спиной к себе. Не сомневаясь в себе ни секунды, он вошел в неё, но она не вскрикнула, хоть и было больно. Она просто не ожидала ничего другого, а потому готовилась молчать.
  Вике даже не пришлось подыгрывать и что-либо изображать. Он справлялся со своим возбуждением совершенно самостоятельно. Упав на неё, он повалил их обоих на диван. Вика аккуратно постаралась выскользнуть из-под него, но он удержал её, и всё продолжилось сначала. Утомительно долго он опускался на неё всем весом тела, прижимая к дивану, как бы вколачивая гвоздь в бетонную стену.
  Она старалась думать о чем-то другом, но его шумное, прерывистое дыхание в ухо серьезно отвлекало. Последние толчки, и вот он останавливается, заполняя её левое ухо долгим, пронзительным 'о'.
  Переводя дыхание, он встал с дивана и потянулся за сигаретой. Прикурил. Вика лежала неподвижно, раздавленная, лицом зарывшись в грязное покрывало. Сделав пару затяжек, он сказал:
  - Свободна.
  Не подбирая своей одежды, она встала и направилась в ванную. Голые ступни шлепали по грязному полу, а потом по кафелю. Было не холодно. Футболка не прикрывала даже ягодиц. Она опустилась на край ванны, и пустила воду. В голове всё ещё шумело. Она заставила себя забраться под струю.
  Здесь не было ничего, чем можно было бы усилить душевную боль, чем можно было бы вырезать унижение из себя. Шампуни и гели не являются ядом, биться головой об острые предметы не позволит инстинкт.
  Хотелось убить себя, растерзать, но не поднимались руки, не повиновалось тело. Было ощущение, что тот самый депресняк, который гонялся за ней по пятам, наконец-то догнал её и укутал в себя полностью.
  Текла вода из крана на склоненную голову Вики. Она сидела на коленях, уже не понимая, где она находится. Ноги затекали, но встать не хватало желания. От желудка вверх прокатился комок, но кроме водки и половины стакана кипятка в ней ничего не было, и комок беспомощно откатился обратно.
  Она решила встать, но не удержалась на скользких и отсиженных ногах. Сила удара сначала затылком о стену, а затем лбом об пол была такова, что Вика потеряла сознание.
  Придя в себя, она обнаружила, что лежит в неудобной позе, голая на полу. Сколько она здесь уже она не знала. Из-под тазика, когда то принадлежавшего Антонине Валентиновне, выглядывала банка. Видимо это и был тот самый керосин, из-за которого они распекали старушку в своё время.
  Вика потянулась к ней, но поняла, что не достанет. Первое, что пришло ей в голову, это облить себя и поджечь. Газовая колонка всё еще была включена, а потому, набрав керосина в рот, можно было вызвать его воспламенением.
  Она с трудом поднялась на четвереньки, голова кружилась, достала банку. Скользкими мокрыми руками отвинтила крышку, резкий запах шибанул в лицо. Жидкость была прозрачной, а потому можно было, закрыв глаза, и глотнуть её. Медленно, как во сне, почти отдельными кадрами, она начала поливать себя, так чтобы оставался хотя бы один глоток.
  Перед глазами проплывали последние дни жизни с Настей, потом их катание по полу в день её отъезда, потом день её свадьбы, с отвратительной для Вики сценой поцелуя на ковре в большом зале. Всё последнее время она старалась как можно меньше думать о ней и не вспоминать ничего, но сейчас её голова работала совершенно автономно и показывала картины, на которых Настя была счастлива.
  Нужно было выключить воду, которая и продолжала течь, забраться повыше и поближе к колонке, почти вплотную, чтобы струя пламени могла коснуться тела. Картинки строились в её голове мгновенно, как будто просто вспоминались, и она со своими чуть живыми движениями не успевала за ними.
  Когда она уже стояла, по-глупому ногами в наполненной ванной, с банкой в руках, в такой близости к железному корпусу колонки, что прижигало кожу, Вика услышала, какие-то суетливые голоса в коридоре. Какие-то люди кричали о том, что нужно выламывать дверь, просили принести топор. Переговаривались между собой матом, и кого-то подгоняли.
  Их было много, и они разговаривали все сразу, плохо понимая, о чем идет речь снаружи, Вика решила не отвлекаться от процесса и вернуться мыслями к намеченному ею самоубийству.
  Банка, глоток, повернутся лицом к маленькому отверстию, прибавить газ, дунуть.
  В дверь вломилось два взмыленных молоденьких милиционера, а за ними сосед мужлан. От неожиданности Вика проглотила керосин, подскользнулась и упала в воду.
  Глава 43
  До свиданья тысяча чертей
  В один из дней, ничем не отличающийся от всех предыдущих, Варвара Яковлевна прибежала взволнованная к ним в палату, и потащила Сашеньку чертовку умываться. Вика, которая так и не дождалась, чтобы Сергей Владимирович пригласил её обсудить письмо, сидела, скучая, на своём любимом подоконнике. Он был широким, и она забиралась на него с ногами, кутаясь в полы халата, и смотрела сквозь две решетки, внутреннюю и внешнюю, через стекло, на улицу целыми днями.
  Ей показалось странным, куда можно было и для чего умывать Сашеньку. Может проверка какая-нибудь грядёт? А может, соберут всех хроников и отправят в отдельное место. Она первый раз подумала о том, будет ли она скучать по Сашеньке? Ведь ни с кем кроме неё и Варвары она здесь не общается. А если не будет Чертовки то, что тогда?
  Вика отбросила эти мысли, потому что ей хватало и того, что она даже своё письмо отправить не может. Придумывать себе поводы для расстройства она не хотела.
  Она, до сих пор, так и не вспомнила последних несколько месяцев своей жизни. Светлана Николаевна, которую она поймала недавно в коридоре, сказала, что в этом нет ничего удивительного, что возможно и так она сможет безболезненно жить дальше.
  - А когда меня выпишут? - спросила Вика.
  И всегда дружелюбная и разговорчивая Светлана Николаевна, второй врач на их отделении, куда-то сразу заторопилась, и ответила особенной фразой, которую Вика слышала уже не раз.
  - Когда мы поймем, что с тобой всё будет в порядке. Мне пора.
  Конечно же, ей было пора, потому что разговаривать с пациентами на такие темы, тем более в коридорах было строго запрещено. Это были смешные правила, придуманные ещё в прошлом веке, ещё когда каждому ставили диагноз шизофрения, не рассуждая о том, что та состоит из набора всяческих психологических расстройств. Предрассудки были сильнее.
  Сашенька Чертовка вернулась со странным выражением лица. Она явно была чем-то озадачена.
  - Что случилась? - спросила Вика, не спускаясь с подоконника.
  - Она приехала, - грустно сказала Сашенька.
  - Кто она? Иди сюда, расскажи нормально.
  - Она приехала, чтоб её черти забрали, - начала Чертовка, карабкаясь к Вике на подоконник.
  - Кто она?
  - Ника, - сказала Сашка, как будто из одного этого слова всё должно стать ясно.
  Вика решила больше вопросов не задавать, потому что увидела, как глубоко погрузилась в свои мысли девочка. Спустя несколько минут она встрепенулась и продолжила, как будто говорила сама для себя.
  - Ника живёт во Франции, Ника красивая, у неё маленькая дочка. Когда Ника жила с нами у неё была я, а потом она уехала и бросила Сашу. Ника плохая, - резюмировала Чертовка.
  - Но она же вернулась? - уточнила Вика.
  - Да, - видно было, что девочке безмерно грустно, - но она же уедет, - прокричала она и заплакала.
  Вика придвинулась к Сашеньке поближе и обняла за плечи. Она впервые почувствовала настолько та худая и хрупкая. Она первый раз плакала так горько со всхлипами, захлебываясь рассказывая Вике о том, как она любит Нику.
  - Ника не может быть плохой, лучше бы она уехала снова, лучше бы не приезжала, - хлюпала Вике в плечо Чертовка.
  В дверях появилась Варвара Яковлевна, она с порога увидела, что происходит и снова ушла. Вернулась через несколько минут со стаканчиком валерьянки, который быстро распространял свой отвратительный запах по всей палате.
  - Сашенька, выпей это сейчас, - сказала медсестра.
  Девочка, не смотря на стаканчик, влила в себя его содержимое и продолжила плакать.
  - Ну, чего ты, в самом деле, Саша, всё будет хорошо! - уговаривала её медсестра. - Вероника оформит документы и вернется за тобой. Слышишь меня?
  - Как вернётся? - опешила Чертовка.
  - Она хочет тебя забрать отсюда, девочка. Забрать с собой! Только - тссс! - Варвара Яковлевна приложила указательный палец к губам и подмигнула ей.
  - Ну, вот видишь, все складывается, - подтвердила Вика. - Ника хорошая, она приехала тебя забрать. Вытирай слезки!
  Радости на Сашкином лице не появилось, одно недоумение и некая ошарашенность. Даже когда все документы были оформлены, и Ника принесла целый ворох разной одежды, чтобы её переодеть перед выпиской, это выражение не сменилось.
  Ника оказалась, действительно, красивой и высокой. Белокурая с огромными голубыми глазами. Они были мало похожи с сестрой, как потом рассказывали, сплетничающие между собой медсестры, они были от разных отцов. Ника страстно ненавидела своего отчима, отца Сашеньки. Когда она узнала, что они с мамой разошлись и оставили сестрёнку в больнице, она подняла всех знакомых юристов в Бордо, где она жила с мужем, чтобы те помогли перевезти её во Францию.
  Дело затянулось больше чем на полгода, но она таки выбила себе разрешение, как родственница, оформила временный вид на жительство, заручилась поддержкой клиники для людей с тяжелыми психологическими расстройствами в Бордо, и купила билеты в Россию.
  Она не собиралась перевозить Сашу из одной клиники в другую, но иначе ей бы не дали ни визы, ни разрешения забрать девочку из страны. Ника уже давно ходила под фамилией мужа Пиньон и с иностранным паспортом, а потому приходилось по посольствам мотаться с целой кипой бумаг подтверждающих родство.
  Мать их так ни разу и не приняла участия во всех этих оформлениях. Нике пришлось прийти к ней самой и заставить подписать отказ от ребенка в присутствии нотариуса. Александре не было восемнадцати, и она не принадлежала к числу адекватных людей, а потому требовался отказ от официального опекуна. В первый раз, когда они пришли, та была беспробудно пьяна, но на следующее утро смогла подписать бумаги.
  Теперь она смотрела, как её маленькая Шулька, так она сама звала себя в раннем детстве, с удивлением разглядывает одежду, как она не без помощи Варвары Яковлевны одевается, всё еще не веря в то, что её любимая Ника заберёт её отсюда.
  Полностью одетая в джинсы, свитерок, весеннюю курточку и полусапожки Саша стояла посреди палаты и осматривала себя, как разряженную куклу.
  - Заберите меня черти, заберите меня черти, - только и говорила она.
  - До свиданья, - сказала ей Вика.
  - До свиданья, - повторила Сашенька Чертовка, не отдавая себе отчета, что вряд ли они ещё когда-нибудь увидятся.
  Ника взяла её за руку и повела вон из палаты. Саша обернулась на пороге и посмотрела на Вику, та помахала ей рукой. Чертовка вырвала свою тонкую руку из ладони сестры и бросилась обратно к своей кровати. Ника испуганно посмотрела ей вслед, а потом на Варвару Яковлевну, которая в недоумении пожала плечами в ответ. Вытащив из-под подушки сердечко оригами, потрепанное из красной цветной бумаги, Сашенька отдала его Вике, и чинно пошла обратно к своей Нике.
  Глава 44
  Дочка
  Никто не мог из родственников предположить, что Вика попала в беду, что она находится в психиатрической клинике. Они так давно не получали от неё вестей, что привыкли считать её счастливой и потерянной, чтобы не рвать себе сердце. Когда же пришло письмо от неё, они оторопели. Мысли от того, что их дочка психопатка, до того, что она попала туда случайно - скакали в их головах.
  Она была единственным ребенком в семье и, им ничего не оставалось, как любить её. Возможно, они и не были ей хорошими родителями раньше, но бросить её в ответ на просьбу о помощи они не смогли. Отец взял отпуск без содержания на неделю и купил билеты, в надежде, что обратный адрес окажется верным.
  Почти двое суток он добирался в поезде. Ему до самого последнего момента казалось, что из этой затеи не выйдет ничего хорошего, что это просто чья-то глупая шутка. Он прибыл поздно ночью, и, расспрашивая редких прохожих, искал гостиницу. Благо она оказалась по старой совдеповской привычке не далеко от вокзала.
  Самые что ни на есть стандартные комнаты с совмещенным санузлом на двоих, с потрепанными одеялами, но чистыми, как будто вчера поклеенными обоями. Заселившись в номер, он попросил себе телефонный справочник, чтобы проверить совпадает ли адрес клиники на конверте с реально существующим адресом. Спрашивать вслух, он стеснялся, а потому пришлось отговорится тем, что он ищет своего старого армейского друга.
  Всю ночь он пытался уснуть, на нелепой короткой кровати, ворочался и ждал утреннего обязательно оплачиваемого завтрака, который начинался в восемь. В голову лезли мысли о том, что она могла выйти замуж и поменять фамилию, и тогда её будет сложнее найти, а может быть, её уже успели выписать оттуда, тогда вообще не понятно, где нужно будет продолжать поиски.
  На следующий день он отправился искать клинику. Она оказалась на самых задворках города. Небольшое трехэтажное здание, за которым начинался лес. Когда он подошел к нему поближе, то увидел как из окна второго этажа улыбающийся паренёк, выкидывал край простыни, но кто-то за его спиной видимо оттаскивал его обратно. Ему это показалось странным, неужели он не понимал, что сбежать сквозь две решетки будет не возможно. Потом поймал себя на мысли, что приписывает разумное и логичное поведение пациенту психиатрической больницы, и ужаснулся. Он боялся даже подумать, что его дочери потребуется всегда сидеть за такой решеткой.
  Навстречу ему из главного входа вышла женщина, и, спустившись с небольшой лестницы, заторопилась к выходу с огороженной территории. Она была полновата и при ходьбе в её руках покачивалась авоська. 'Наверное, нянечка, или медсестра', - подумалось ему.
  - Извините, - обратился он к ней, понимая, что здесь уже бессмысленно скрывать к кому и зачем он приехал, - вы не подскажите, как найти главного врача?
  - Ой, - откликнулась она, оторвавшись от своей глубокой задумчивости, - вам надо внутрь войти, оттуда в гардероб, а потом на второй этаж и направо. Там спросите, вам подскажут. Он, кажися, сейчас там.
  И она пошла дальше, смешно переваливаясь с ноги на ногу.
  По её четкой инструкции он сдал одежду в гардероб, и стал подниматься на второй этаж. Около кабинета он немного помялся, но набравшись смелости, постучал в дверь. На ней не было таблички, из которой бы следовало, что сегодня он не принимает посетителей, на ней был просто приклеен листок с надписью от руки 'ГЛАВВРАЧ'.
  - Можно?
  Седой старик в белом халате, сидящий за большим письменным столом в потрепанном офисном кресле, поднял на него взгляд, и удивленно спросил:
  - А кто вы?
  Сергей Александрович вошел и сказал:
  - Я папа.
  Старик рассмеялся:
  - Вы знаете, я тоже, - и, подумав, добавил. - Вас с этим поздравить?
  Викин отец улыбнулся, сообразив, что сморозил глупость, и продолжил:
  - Я папа одной из ваших пациенток. Она потеряла память, а мы получили письмо от неё.
  - Аааа! Вы отец нашей Виктории? - уточнил он.
  - Да, Вики, - кивнул Сергей Александрович.
  - Это, прекрасно, - оживился старик, и стал крутить диск на телефоне. - Вы присаживайтесь, пожалуйста. Я сейчас вызову её лечащего врача.
  - Сережа? Как хорошо, что ты на месте. Зайди ко мне, пожалуйста. У меня тут человек по твою душу, - положив трубку он, обратился к нему. - Вы нам сейчас ответите нам на несколько вопросов, хорошо?
  Сергей Александрович не собирался ничего скрывать, тем более, он подозревал, что письмо Вики было обязательно прочитано перед отправлением. Он собирался честно признаться, что он не представляет как и чем жила его дочь всё это время и, скорее всего, не сможет быть помощником в возвращении ей памяти.
  Сергей Владимирович показался ему человеком странным и мало заинтересованным в том, чтобы вернуть Вику к нормальной жизни. Он говорил ему последствиях, научно обоснованных фактах про амнезию, и задавал нелепые вопросы о тех вещах, которые, на взгляд отца, были мало связанны с жизнью дочери.
  - Вы знаете, Сергей Александрович, Виктория, делает успехи, - как школьный учитель говорил психотерапевт. - Она вспомнила очень многое из того, что с ней было после приступа аллергии. Я не помню, писала ли она об этом в письме.
  - Нет.
  - Так вот, я посмотрел в специальной литературе, ничего подобного нигде не было зафиксировано, так что благодаря вашей дочери наука приобретет великолепные знания не только по диссоциированной амнезии, но и о способах её лечения, - Сергей Владимирович взглянул на притихшего отца и понял, что он зря завел этот разговор.
  Взволнованному отцу было не интересно, какие открытия принесет науки болезнь его дочери, ему намного важнее было понять, как вывести её из этого состояния, и чем он лично может помочь.
  - Извините меня, - опомнился врач. - Давайте, мы устроим вам с ней встречу, но хочу вас предупредить, что она может вас не узнать. Мы уже проводил такой эксперимент. Приходила её подруга, но она не узнала её. Все понимают, что люди меняются, а вас она не видела уже достаточно давно. Давайте договоримся встретиться, например, завтра, около часа дня. Вам есть, где остановиться в городе?
  - Да, у меня номер в гостинице.
  - Вот и хорошо. Завтра увидимся. Я бы попросил вас прийти немного заранее, чтобы обговорить с вами ещё несколько моментов.
  - А я смогу её забрать отсюда?
  - Возможно, - доктор пожевал губы, - возможно. Если, конечно, она вас узнает.
  Глава 45
  Отбил
  После отъезда Сашеньки Чертовки стало совсем грустно. Вика вспоминала эпизод из какого-то фильма, названия которого забыла, где после смерти одного из участников экстремистской организации у того появляется имя, и его скандируют все. Она так и не узнала, как звали Чертовку по-настоящему. Она теперь навсегда останется в её памяти, как Сашенька Чертовка. После всего, что с ней случилось, Вика совсем по-другому относилась к фразе "останется в памяти".
  Она слонялась по палате, смотрела на пустые сетки кроватей. Матрас, на котором спала девочка, убрали, сдали под роспись в бельевую, и теперь оставалась только одна из всех пяти кроватей застеленной. Скуку возвели в квадрат. Прошла всего неделя, а ощущение было такое, что прошла вечность.
  Вдруг в палату вошёл Сергей Владимирович. Вика была удивлена. Нет, конечно же, она не забыла про своё письмо, и всё ещё надеялась, что разговор о нем состоится. Врачи редко ходили по палатам вне времени обхода.
  - Вика, я хочу с тобой поговорить. Зайди ко мне, хорошо? Примерно, минут через десять.
  Не дождавшись ответа, он ушел, оставив её размышлять о случившимся. Она не пыталась придумать причину. Мало ли что может прийти ему в голову, он врач, ей остается только подчинятся, вдруг выпустят досрочно за хорошее поведение. В последнее время она всё больше думала именно об этом. Ей очень хотелось в один из дней, взявшись за чью-нибудь руку, как Сашенька, выйти из больницы и вздохнуть свободного воздуха.
  Она шла в кабинет, не ожидая подвоха или приятных новостей, она уже просто боялась думать о том, что её могу ждать хорошие новости, потому что каждое разочарование, приходящее после таких ожиданий, все больнее и сильнее ранило её.
  В его кабинете, вернее там, где он проводил сеансы терапии, на кушетке сидел отец Вики. Постаревший, но вполне себе узнаваемый близкий ей человек. Коротко стриженный, почти полностью седой, с неизменными морщинами по длине всего лба, он держал свои собранные в щепоть пальцы по привычке у самых губ.
  - Папа, - прошептала Вика и опустила руки.
  Он порывисто поднялся и обнял её.
  - Здравствуй, дочка!
  Сергей Владимирович не вмешивался, наблюдая со стороны встречу. Он до самого конца не верил, что она узнает его. Особенно после того, что он рассказал ему.
  Они оттолкнулись друг от друга, чтобы заглянуть в глаза и заговорили одновременно.
  - Как ты, девочка моя?
  - Что ты здесь делаешь?
  - Всё в порядке, - так же одновременно ответили оба.
  Рассмеялись и снова обнялись.
  Трепетность не была присуща лечащему врачу Вики, и он решил прервать их, чтобы определить дальнейшую расстановку сил.
  - Прошу меня простить, но мне бы хотелось уточнить и прояснить кое-что.
  Они разорвали объятья, но продолжали держаться за руки, внимательно слушая, что он скажет дальше.
  - Виктория, вы узнали своего отца?
  - Неужели не понятно, - начал было возмущаться Сергей Александрович, но Вика его прервала, считая, что знает правила общения в этом кабинете лучше, чем он.
  - Да, Сергей Владимирович, и я бы хотела уточнить, меня теперь выпишут?
  Оторопев немного от такой её наглости, врач решил перейти в наступление, чтобы не быть пораженным. Его статья ещё не была дописана, и он мечтал, что продержав пациентку еще немного под наблюдением, он сможет подвести под статью достойное время практики.
  - Я не уверен в том, что вы отдаете себе отчет о действительности вас окружающей.
  - Что вы имеете в виду? И выписали же Сашеньку. И уж кто-кто, а она вообще плохо себе представляла эту вашу окружающую действительность.
  - Виктория, - серьезным тоном прервал её Сергей Владимирович, - я понял ваш вопрос, и готов его обдумать и ответить, но не раньше, чем переговорю с вашим отцом с глазу на глаз. Вы не могли бы провести это время у себя в палате?
  Она тяжело вздохнула, понимая в очередной раз, что напором здесь ничего не возьмешь, и, опустив голову, отправилась вон. До палаты она не дошла, а ходила по коридору в ожидании, когда закончится разговор. Она надеялась, что ей позволят немного пообщаться с отцом, когда он выйдет.
  За двумя дверьми, происходило столкновение двух разных позиций.
  - Если вы считаете, что она опасна для общества, то так и скажите, а то развели тут философию: можно - не можно, - почти переходил на крик отец Вики.
  - Спокойнее, спокойнее, Сергей Александрович, я же вам говорю, что сегодня вы не сможете её забрать, да и одеть её не во что. Вы поймите, нам нужно подготовить бумаги к выписке, всё подробно описать, чтобы там у вас её поставили под наблюдение, и знали, что предпринять в случае осложнений. Давайте не будем торопиться.
  - Как не будем, у меня время-то ограничено, и оставлять я её здесь не намерен.
  - А вы уверены, что она поедет с вами? - задал самый сложный вопрос Сергей Владимирович, и ударил по самому больному месту.
  Отец смутился, но не более чем несколько секунд.
  - Так давайте у неё спросим.
  - Хорошо, мы у неё обязательно спросим, а пока давайте не будем устраивать шума. Вы придете завтра, и я смогу сказать к какому времени будут готовы документы.
  - Почему вы не можете этого сказать сейчас?
  Врач понимал, что он проиграл эту битву, у него не было ни одного достойного объяснения тому, чтобы оставить Вику в клинике. Тяжело вздохнув, он ответил на заданный вопрос.
  - Да, вы правы, у меня нет для вас ответа. И я выпущу Вику из больницы, если она согласится уехать с вами из города.
  - По рукам, - подтвердил Сергей Александрович.
  Они скрепили договор рукопожатием, и он тут же вышел.
  Сергей Владимирович с отвращением посмотрел на свою ладонь и сел за стол. Вытащил из груды папок личное дело Вики, открыл его и начал заполнять все пропущенные графы. Дел на сегодня у него больше не намечалось, и он постарался себя успокоить монотонной работой.
  Выскочив в коридор, отец натолкнулся на Вику и, сжав обе её маленьких руки в своих, сказал:
  - Я тебя отсюда заберу, доча! Обязательно заберу! Скажи мне только какой у тебя размер.
  - Чего? - не поняла Вика.
  - Одежды, обуви! Не голая же ты отсюда пойдешь, правда? Давай, я всё сейчас запишу подробно,- и он достал из кармана своего помятого пиджака блокнот и ручку. - Диктуй!
  - Пап!
  - Да?
  - Я не помню своих размеров. Понимаешь, совсем не помню.
  Она смотрела на него широко открытыми карими глазами, в которых не осталось ничего кроме надежды на свободу и отчаяния.
  Глава 46
  Прощание на бесконечность
  Он нашел неподалеку от гостиницы магазин секонд-хенд, подобрал наугад, на глаз какие-то джинсы, рубашку, и обувь, не забыл про новые носки. Денег хватало с трудом, нужно было ещё купить билеты на первый из проходящих поездов, которые уходили утром около одиннадцати и вечером после десяти.
  Он не спал всю ночь, размышляя над тем, выпишут ли Вику из больницы завтра. Гостиницу он должен был покинуть завтра до полудня, а потому собирался отправиться в клинику со своей небольшой сумкой. Ему хотелось продумать всё до мелочей, но мысли не помещались на узком пространстве его перегруженного событиями сознания.
  Когда он вошел в отделение, Вика уже ждала его. Он улыбнулся и протянул ей сверток с одеждой.
  - Примерь! Ты извини, но пока только это. Дома будем когда, приоденем тебя. Красавицей будешь, - говорил он ей, как будто она всё та же девочка, которой была.
  Вика забрала свёрток, и оглядываясь по сторонам, опасаясь, чтобы никто не увидел, ушла переодеваться. А Сергей Александрович отправился на поиски лечащего врача.
  Он застал его в ординаторской, пьющего чай, и болтающего со Светланой Николаевной.
  - Добрый день!
  - Добрый, добрый, - подтвердил Сергей Владимирович суровее и серея лицом.
  - Как там наши бумаги? - поинтересовался отец Вики, даже не пытаясь войти внутрь.
  - Всё готово, - сказал врач. - Вы можете забирать её, если она выскажет желание уехать с вами в другой город в присутствии врачей.
  - Хорошо, когда мы будем это делать?
  - Да, можно прямо сейчас. Светлана Николаевна, посетим палату? - повернулся он к ней всем корпусом.
  Светлана была выше его почти на голову, и его повелительный тон смотрелся более чем комично.
  - Я готова, если вы настаиваете.
  Они посмотрели на Сергея Александровича. Тот открыл дверь пошире, пропуская их выйти.
  Вика ждала их, уже переодетая, готовая ко всему. Одежда оказалась великовата и спадала с неё. Джинсы пришлось подвязать выпрошенной у технички верёвочкой.
  - Я смотрю, ты уже готова к выписке? - не в меру язвительно спросил лечащий врач.
  - Да. Отец принес мне одежду, - не замечая ничего, ответила девушка.
  - У меня к тебе вопрос, Виктория.
  - Слушаю.
  - Ты знаешь, куда тебя забирает отец?
  - Я полагаю домой, - спокойно ответила она.
  - И ты согласна ехать с ним в другой город.
  - У меня нет выбора, вы же знаете, Сергей Владимирович, - потупилась она.
  - Хм... - громко хмыкнул он. - Хорошо! Собирайся, через полчаса будут готовы твои документы.
  Он больше не сказал ни слова, развернулся и ушёл. Светлана Николаевна, переглянулась с Викой и Сергеем Александровичем, и прыснула, но, тут же, взяла себя в руки и пошла догонять.
  - Светлана Николаевна, - крикнула ей вдогонку Вика,- а вы не могли бы позвонить Варваре Яковлевне? Я бы не хотела уезжать пока не попрощаюсь с ней.
  Милая женщина улыбнулась и кивнула.
  Отец, критически осмотрел её, и, молча, снял с себя ремень.
  - На, подвяжись! - сказал он, протягивая его ей.
  Вика засмеялась. Он так рассмешил её своим жестом, а она так давно не смеялась так беззаботно. Сергей Александрович сначала улыбнулся, а потом тоже заразился её весёлостью.
  - Ну, собирай вещи! - резюмировал он, когда они перевели дух.
  - А мне нечего тут собирать. Единственное, что я хочу забрать - это маленькое бумажное сердце девочки шизофреника.
  И она вытащила из заднего кармана джинсов сложное пополам оригами.
  - Тогда идём штурмовать Зимний!
  - Только, пожалуйста, возьми меня за руку, - попросила его дочь.
  Ему показалось, это странным, но он решил, что не будет ничего плохого, если он поведет пусть уже и не юную свою дочь за руку, как ребёнка.
  С документами вышло быстрее, чем обещал Сергей Владимирович. Им выдали личное дело, паспорт и даже направление на повторное обследование для клиники в её городе.
  Они вышли на подтаявший мартовский снег ждать Варвару Яковлевну, которая обещала прийти, как только узнала о случившимся. Когда она появилась в воротах Сергей Александрович, сразу её узнал, она оказалось той самой медсестрой, которая указала ему дорогу к кабинету главврача.
  Она была настолько возбуждена и так запыхалась пока бежала, что поначалу не могла сказать ни слова, но после взяла себя в руки и предложила выпить чаю у неё.
  До поезда было еще несколько часов, и они согласились. Вика смеялась, Сергей Александрович, наконец-то, смог немного расслабиться от событий предыдущих дней. Они ели шоколад и пили коньяк, оставшийся у Варвары Яковлевны ещё с Нового года. Время текло быстро, и вот уже нужно ехать на вокзал.
  Отец отговаривал медсестру провожать их, но она всё равно собралась и поехала. Вика не участвовала в отговорах, она прекрасно понимала, что каждая минутка сейчас для Варвары сокровище, что они вряд ли увидятся снова. Она не хотела говорить банальностей о том, что будет писать или что не забудет.
  Между ними ничего не случилось, и не могло случиться, но только это не отменяло любви. Не уменьшало горести разлуки. Если бы не Варвара Яковлевна, что Вика очень хорошо теперь осознавала, она б никогда не вышла из больниц. Да, возможно она и не выпрашивала её отпустить с отцом, не помогала оформлять саму выписку, но она вернула веру в то, что Вика всё ещё человек, что она будет жить дальше.
  Они стояли посреди заполненного народом зала ожидания, пока отец Вики покупал билеты. Они не знали, что говорить друг другу, но и молчание было подчеркнуто разговаривающими со всех сторон между собой людьми.
  - Я вряд ли сюда вернусь, - сказала, наконец, Вика.
  - Да, конечно, - опустив глаза, согласилась Варя. - Я всё понимаю.
  'Нет, я не буду плакать', - думала она про себя.
  - Спасибо тебе, за всё Варя, - впервые обратилась к ней не официально девушка.
  - Да, за что, - махнула Варвара Яковлевна рукой, проглатывая комок в горле.
  Вика обняла её, прижалась все телом, вспоминая, как та её укачивала при истериках и ночных кошмарах. Варя не знала, куда деть свои руки, они повисли плетьми вдоль боков и стали совершено не подъемными.
  - Всё будет хорошо! Я тебе обещаю! - шептала Вика. - Всё будет хорошо!
  - Только не говори, что ты будешь писать, - прочитала её мысли Варвара, - чтобы я не ждала. Будь счастлива, девочка моя. Обещаешь?
  Она зажала ладонями её лицо и направила на себя.
  - Обещаешь?
  - Я постараюсь, Варенька! - глаза в глаза сказала Вика.
  Варвара Яковлевна поцеловала это милое лицо в обе щеки и напоследок в лоб. Опустила руки и, не оборачиваясь, ушла настолько быстро, насколько могла вон с вокзала. А Вика стояла и смотрела ей в след, вспоминая, как она подставила ладонь Насте, чтобы та не смогла её поцеловать. И где-то засаднило внутри, и она вспомнила, почему она сдалась тогда в грязной ванной комнате и потянулась за банкой керосина.
  Вика улыбнулась, хотя щеки её быстро намокали.
  Глава 47
  Одиночество
  'Не было ещё такого, и не будет никогда. Несчастен не тот, кто пережил расставанье навсегда, а тот, кто не познал, что такое любить. Как похоронила её. И проще бы, если похоронила, прости меня Господи за такие мысли. Пусть живет девочка моя, всё равно она моя, и останется в памяти моей, такой же беспомощной и тщедушной, какой она была на своей койке.
  Варенька! Меня только мама так звала, да и как давно это было. Варенька! Как же теперь дальше-то? Что же теперь?
  Сашеньку забрали, Вика в поезде. Куда я теперь от всего этого? Со всем этим?
  Ещё и Валерия залетела от кого-то из своих. Иннокентий вот уже третий день с работы не возвращается. Чувствую, что останусь я одна в этой квартире.
  Нельзя мне теперь одной, нужно как-то поближе к людям становиться. Выходить в свет так сказать. Может в кино сходить. Вика так любит кино. Я смогу себе представить, что где-то там она тоже сидит в зале, а если не смотреть по сторонам, то можно подумать, что она рядом со мной сидит.
  Она странное кино любила, и мне его объяснить пыталась. Она такая смешная, когда руками себе помогает объяснять.
  Завтра, наверное, уже матраса не будет. Сдаст его сегодня Татьяна. Ни одной приметы не останется. А может и к лучшему это, что меня нет сегодня в клинике. Не смогла бы я на вокзал поехать.
  Папа у неё добрый и такой отзывчивый человек. С ним она не пропадет в дороге. Хорошо, что он не заметил ничего. Не надо этого. Права она была, что не подпускала к себе. Не надо этого. Сложнее было бы мне.
  Умная она девочка, Вика. Красивая! Всё у неё получится, и память вернется полностью. Не бывает так, чтобы всегда была беда. И солнышко иногда выходит.
  А я как-нибудь. Потихонечку. Лето скоро. В отпуск не пойду. Пусть Анжелка идёт поступать. Дай Бог, поступит, врачом станет. Может тогда, будет замена нашему Сергею или помощь. Анжелка правда, не самый радостный вариант, ну и что, всё роднее, чем со стороны то, кого пришлют.
  Можно ремонтом к осени заняться. Давно уже пора, потолок сыплется, окна покрасить, да помыть. Помыть и на неделе можно, чтобы весна чувствовалась. Мама мне всегда говорила, мой окна Варенька, они глаза дома, через них божий свет падает.
  Эх, мама! Знала бы ты до чего твоя дочка-то дошла.
  Снится мне Вика, снится. И сны то такие волшебные. Иногда правда, и стыдно бывает за сон такой. Просыпаешься и краснеешь, хоть вроде и нет никого рядом-то, чтобы краснеть. Девочка моя, сладкая, что же ты со мной сделала?!'
  Варвара Яковлевна шла пешком по текущим всеми накопленными за зиму снегами улицам. Она решила, что это позволит ей немного успокоиться, уравновеситься. Глупость конечно, но что-то было нужно сделать.
  Ближе к лету пришло письмо из Бордо, адресованное ей и Вике. Сашенька писала не без помощи своей любимой сестры Ники, что теперь у неё все хорошо, что она учится у маленькой племянницы французскому языку и часто думает о них. Она жила в отдельной комнате в большом доме, меньше, конечно, чем клиника. Сердце радовалось у Варвары от этого письма, но думалось и том, что Вика не пишет, и, наверное, никогда уже не напишет ей.
  Светлана Николаевна посоветовала не говорить о письме Сергею Владимировичу, чтобы он не забрал его в свою коллекцию трофеев.
  Сил не было на то, чтобы убить надежду. Не было сил, и сопротивляться мыслям. Валерия съехала с комнаты, когда поняла, что Иннокентий не вернется. И Варвара Яковлевна осталась одна в коммунальной квартире.
  Приходили люди из ЖЭКа хотели вселить кого-то, она подписывала бумаги, не глядя. Ей было всё равно, кто будет жить рядом. Ей на удивление многое теперь было безразлично.
  Она много раз садилась за тетрадным листком и писала, но потом комкала лист и выкидывала его. Сотни писем она, не заканчивая, выбрасывала, и в каждом из них была частичка её. Она исписала себя всю, истратила на слова.
  Она почти не с кем не разговаривала, только если на работе, да по делу.
  Столкнулась однажды с Иннокентием во дворе клиники.
  - Здравствуй, Варвара.
  - Здравствуй.
  - Я тебя спросить хотел, может знаешь, у кого ключи от башни этой? - он мотнул головой на водонапорное бездействующее чудо.
  - Откуда же мне знать, - повела плечами она.
  Заметила, что смущен, что спросить хочет про свою ненаглядную. Сжалилась она над ним, не стала мучить, понимая, более чем самой бы хотелось, тоску его.
  - Не видела я её. Она съехала. Не сказала куда.
  Иннокентий что-то хмыкнул в кулак, замялся и в полуоборота к ней добавил:
  - Ну, я пойду, у кого ещё спрошу... про замок-то...
  Он удалялся, а она думала, что ей-то даже спросить не у кого про 'замок'.
  Эпилог
  Серафим курил одну за одной, ожидая Настю за столиком. У него немного дрожали руки, то ли от возбуждения, то ли от недосыпа и усталости. Она позвонила ему вчера и назначила встречу, говорила, что хочет попрощаться перед отъездом. А теперь вот опаздывала на двадцать минут.
  Он всё боялся, что она так и не придет, но она пришла. Села напротив, сложила руки замком, и поставила локти перед собой на столик. Затушив сигарету, он обнял её руки. Она продолжала молчать.
  Слов ему не понадобилось, он чувствовал, что впервые делает всё безупречно правильно. Теперь безысходно загнанный в угол, он не мог ошибаться.
  - Пошли, - почти беззвучно промолвил он и потащил её за руку за собой.
  Полы длинного Настиного плаща развивались в разные стороны. Серафим поймал машину и, впихнув её на заднее сиденье, плюхнулся туда и сам.
  - На Лесной 23, - бросил он водителю.
  Серафим поймал её взгляд и поцеловал в губы. Машина неслась, а шофёр не спрашивал дороги и не оборачивался. Они не могли оторваться друг от друга. Они понимали, что это самый что ни на есть последний их шанс быть ближе друг к другу.
  Черный фольксваген заплутал во дворах и ткнулся носом в единственный подъезд дома номер 23 по Лесному проспекту. Свернув свои двести рублей в карман, мужичонка посмотрел, как любовники скрылись за дверью, вздохнул и стал выбираться из дворов.
  Из лифта он вынес её на руках. Блузка была расстегнута, и она сдерживала руками края плаща, чтобы скрыть это. Запутавшись в ключах, он всё-таки нашел нужный, и открыл, шагнул в темноту квартиры. Настя следом за ним, прикрывая за собой дверь.
  Не включая света, он нащупал её ноги, снял туфли, а потом и плащ, одновременно со своими ботинками. Не ориентируясь в этом помещении, она просто закрыла глаза и отдалась его власти. Серафим подхватил её на руки и понес к своей кровати.
  Больше уже можно было никуда не торопиться. Он расстегнул две оставшиеся пуговицы на блузке, и аккуратно снял её. Медленно стянул джинсы, посыпая живот и бедра поцелуями.
  Серафим упивался её, как будто это был первый раз, она не понимала, в каком она находится пространстве и времени. Они сменяли страстность спокойствием, безумство и активность нежностью.
  Раздвинув её ноги, он прижал её собой к плоскости кровати и, раскачиваясь, стал прислушиваться к сбивающемуся дыханию, любимой, самой драгоценной женщины. С каждым прорывающимся стоном он увеличивал темп своих движений. Плохо себя контролируя, он больше не остановился ни на мгновение до самой беспощадной победы над собственным вожделением.
  Уткнувшись в её грудь, он высохшими губами прикасался к соску. Она гладила его по спине, до сих пор, не открывая глаз.
  - Пить хочешь? - спросил её Серафим.
  Она тихонечко засмеялась.
  - Не уходи сейчас.
  Не зажигая света, он сел подле неё. Возвращалось сознание, и он испуганно спросил:
  - А ты предохраняешься?
  Даже в темноте он видел на её лице ухмылку, она сочилась из её голоса:
  - Ты не исправим. Да, конечно. Ты можешь ни о чем не беспокоиться. А ещё я завтра улетаю в Англию к мужу.
  - И не вернешься?
  - К тебе - нет, а в страну... Кто знает? Жизнь штука интересная.
  - Шутка?
  - Штука, - снова усмехнулась она.
  Рассказывать, спрашивать, уточнять ничего не хотелось. Каждый думал о своём, не находя темы для абстрактной беседы. Не хотелось заполнять пространство тишины словами.
  Настя встала.
  - Проводишь меня до порога.
  - А дальше?
  - Стоит ли?
  Ему нечего было ответить. Уже нечего, да и была ли у него когда-нибудь смелость отвечать на её вовремя заданные каверзные вопросы. Ведь могла же она вместо этого оставить их при себе, чтобы не порождать в нем ещё большей неуверенности? Могла же она, молча, его любить и стараться быть рядом, но почему вот сейчас она уходит за порог его дома, а не остается здесь?
  Не задавая этих вопросов, так тиранящих его, он просто уточнил:
  - Такси вызвать?
  - Я сама. Мне совсем не нужно, чтобы об этом кто-то знал, - сказала она, и, заметив его удивление, добавила. - Его друг диспетчер.
  Он смотрел, как она одевается, как снимает с дверцы шкафа свой плащ. Настя обернулась и спросила:
  - А ты знаешь про Вику?
  - Что? Я её уже больше чем полгода не видел.
  - Она в клинике, с потерей памяти и ещё чем-то. Меня туда вызывали однажды.
  Он не ответил.
  - Поцелуй меня что ли? - сказала она.
  Он повиновался, и открыл ей дверь.
  - Привет мужу!
  - Не дождешься, - кинула она через плечо и посеменила по ступенькам вниз.
  Она закрыл за ней дверь и отправился в душ, чтобы смыть с себя запах её духов, которые въелись в кожу пальцев.
  Серафим долго не мог заснуть, а на утро, позвонив на работу, сказал, что будет позже. Нашел в справочнике адрес единственной в городе психологической клиники и поехал туда.
  На территории стояла машина милиции, прогуливающие пациенты и медсестры, их сопровождающие, столпились около водонапорной башни и о чем-то шептались. Следователь задумчиво разглядывал что-то скрытое спинами. Щелкал фотограф, чья-то черная голова махала рукой, выглядывая из окошка к крыше. Доносились голоса.
  - Да, с чего бы она так?
  - А ты помнишь, как она вчера пришла к нам утром?
  - Эх, Варвара, Варвара.
  Серафим подумал, что они не уследили за каким-то психом с суицидальными наклонностями, и тот спрыгнул с башни. Поднялся на низкое каменное крылечко и пошел искать Вику.
  Сергей Владимирович, которого вызвали к нему из приемного покоя, отвечал кратко и без подробностей. Он был взбудоражен и чем-то серьезно расстроен. 'Видимо случившемся во дворе', - подумалось Серафиму.
  - Да, она была у нас. Попала в конце декабря, а в марте её забрали родственники.
  - Она выздоровела?
  - Это сложный вопрос, но ей было лучше на момент выписки.
  - Вы знаете адрес её родственников?
  - Даже если бы я его знал, я не имел бы права вам его сказать, вы же понимаете? - врач сладенько улыбнулся ему и развел руки в стороны.
  - Понятно, - опустил голову Серафим.
  - А вы простите, кем ей приходитесь? - поинтересовался Сергей Владимирович.
  - Даже если бы я знал, то, какое право, вы бы имели спрашивать? - отрезал он и пошел на выход.
  Мягкий от жары асфальт продавливался под его ногами, голова гудела. Наверное, к вечеру пойдет дождь. Поезд на Москву, в котором уезжает Настя, отправится через двадцать минут, он уже никак не успеет к отправлению, да и черт с ним, с ней, с ними со всеми.
  Серафим запрокинул голову, чтобы не намочить щеки, но, тут же, споткнулся и по-детски растянулся, ладонями проехавшись до конца пешеходной дорожки.
  - Чёрт!
  - Вам помочь, молодой человек? - спросил у него проходящий мимо мужчина средних лет чуть не запнувшись и сам об него. У него было вытянутое старческое лицо, заостренное козлиной бородкой.
  - Бесполезно, - парировал Серафим, и начал вставать сам.
  Светло-серые брюки были испорчены, ладони саднило, а комок из горла так и не ушел. Он стоял у светофора, ожидая зеленого сигнала, подняв ноющие руки вверх, как будто собирался пойти и сдаться на милость невидимого, но безусловного, непримиримого к ошибкам и человеческим глупостям победителя.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"