Мы ехали по узкой дороге, окружённой мрачным, тёмным лесом. Стояла настораживающая тишина, нарушаемая только топотом копыт наших лошадей. Стемнело уже давно и над кронами деревьев ярко светила полная луна, освещая нам путь. Я пристально вглядывался в призрачные тени, обступившие нас.
Я, во главе отряда из пяти человек, был послан в дозор впереди полка, чтобы выяснить расположение французов. Но мы ехали по этому лесу уже около трёх часов, но ни самих французов, ни их следов не обнаружили. Пора было возвращаться, но мы не могли вернуться ни с чем. Я говорил себе: "Вот глянем, что за следующим поворотом и назад". Но за следующим поворотом был следующий, следующий, следующий, ... Так продолжалось до тех пор, пока за очередным поворотом не блеснула река, и мы не увидели, как от реки по широкому лугу к опушке леса, скакали трое всадников. Над их головами ясно были видны развивающиеся конские хвосты. "Драгуны!" - мелькнуло в голове. В тоже мгновение одна рука натянула поводья, а вторая нащупала рукоятку пистолета.
- Стой! - шепнул я ребятам, - тихо.
Воцарилась ещё более тревожная тишина. Слышался только глухой стук копыт трёх лошадей, приближавшихся к опушке. Они находились всего лишь на расстоянии выстрела от нас, но казалось, что всадники нас не видят. Я же видел блеск луны, отражавшейся в трёх шлемах, раздувающиеся ноздри трёх мощных жеребцов, приближавшихся к нам. Мне даже почудилось, что я отчётливо вижу лица трёх французов и даже цвет их глаз.
Вдруг, где-то позади, хрустнула ветка. Кто-то крикнул: "Засада!" Раздался выстрел. В ответ из кустов, прямо у дороги, полоснули три ярких вспышки. Кто-то захрипел. Заржали и вздрогнули лошади.
Семён, самый юный из нашего отряда, упал на шею своему пегому жеребцу, пистолет выпал из его ослабшей руки.
- Назад! - заорал я не своим голосом, - Отходим!
Но было поздно - драгуны мощным тараном врезались в наш дезорганизованный отряд. Блеснули сабли и встретились с заупокойным звоном над головами противников.
Стон, звон и топот соединились в один звук, леденящий душу и заставляющий более энергично работать саблей, пытаясь опередить саблю противника. Опять раздался залп ружей из кустов, и по звукам, доносившимся до меня, я понял, что скоро останусь один. Конь подо мной вдруг стал оседать. Один из французов развернул коня в мою сторону, пришпорил его и начал приближаться, медленно поднимая саблю, готовясь нанести удар. Когда мы поравнялись, мой конь уже начал заваливаться на бок, грозя придавить меня собой. Француз со свистом опустил смертоносный клинок прямо перед лицом. В следующую секунду, резким движением я отвёл саблю противника в сторону, и для удара открылась его незащищённая грудь. И тут что-то толкнуло меня спину, и словно калёным железом прожгло грудь. Я увидел, во взгляде француза промелькнувшую тень смерти.
Тем временем мой конь упал, причинив мне жуткую боль в левой ноге. Я увидел хвост жеребца моего недавнего противника, который чудом остался жив. Увидел, как в десяти шагах от меня с рассечённой головой, на траву упал один из моих товарищей. Француз, убивший его, обернулся ко мне, и я увидел пылающие злобой глаза. Он направился ко мне, беспомощно лежавшему в дорожной пыли, тёмной от крови моих друзей, да и моей тоже.
Внезапно я стал падать в бездонную пропасть, на краю которой оставались тёмные деревья, освещённые белой луной, дорога, река, луг, безжизненные тела моих товарищей и группа французов что-то говоривших, правда, я не мог расслышать что. А один, склонившись надо мной, наверно, смотрел и ждал, когда я достигну дна пропасти. Вскоре меня окутала тьма, которая была тёплой, успокаивающей и, казалось даже какой-то вязкой и липкой. Потом впереди появилась звёздочка, которая всё росла и росла, превращаясь, в светлую дыру, разрывающую тьму. Пока я падал, меня мучила, заполняя всё моё сознание, одна мысль. Кто же всё-таки выстрелил мне в спину?
Мне просто хотелось увидеть лицо этого француза. Зачем он это сделал? Зачем он выстрелил в спину мне - русскому офицеру? Скорее всего, это был простой солдат, и вряд ли он представляет, что такое законы чести. Хотя...
Он спас от смерти своего товарища, потому что война - есть война, и он предпочёл смерть врага. Нет! Не может быть! Я не хочу умирать.
Меня ослепила яркая вспышка голубого света.
* * *
Время остановилось. День сменялся ночью. Зима - летом, а листья - снегом. Я стал забывать, что было раньше, кем или чем я был, а может, мне всё только приснилось в одну из холодных зимних ночей. Я не знаю, сколько лет, а может и десятков лет, прошло с тех пор, как я умер, а может, и родился. Я только чувствовал, что становлюсь выше, толще, крепче. Перед собой я видел только пыльную дорогу, которую потом вымостили булыжником, и маленький двухэтажный домик с белыми стенами и красной черепичной крышей, да небольшой цветник под его окнами.
В доме жили люди, говорившие на немецком языке. Это дало мне основание предполагать, что я расту на территории Германии. Да, именно расту, потому что я был деревом. Обыкновенной липой с мощным стволом и пышной кроной. Несколько зим приходилось бояться сильных западных и северных ветров, которые могли меня сломать или вырвать с корнем из земли. Теперь я стал могучим деревом, дающим летом прохладу усталым путникам. Несколько лет назад, вместо конных повозок и экипажей, на дороге стали появляться странные, выделяющие зловонный дым, самодвижущиеся экипажи. Постепенно эти чадящие и шумевшие механизмы почти вытеснили с дороги лошадей, да и пешие путники стали реже отдыхать в тени моей листвы. Жизнь людей всё больше ускорялась, становилась суматошней, нервней. Скорость проносившихся мимо меня экипажей, увеличивалась, их очертания делались всё плавней и стремительнее. Всё чаще в самоходных повозках я видел людей в мундирах.
Следующей весной земля стала дрожать, и с востока доносился рокот, похожий на непрерывные раскаты грома. Я не мог понять, что происходит. А по дороге, с той стороны, откуда доносился грохот, стали идти пешком, ехать на различных самодвижущихся и конных экипажах люди. Все они были с чемоданами, узлами и прочим скарбом. Я догадался, что причиной бегства людей стали раскаты грома, доносившиеся издалека. Но о причинах самого грома я даже не догадывался. Вечером следующего дня я узнал об этих причинах.
Прямо перед домом, у дороги, неожиданно вырос столб земли, перемешанной с огнём. В доме вылетели стёкла, меня качнуло мощной воздушной волной, и в мой ствол вонзилось множество больно ранящих стрел. Я решил, что это был взрыв очень мощного ядра, и теперь несколько его осколков навсегда останутся во мне.
Затем по дороге прогремели огромные зелёные чудовища, из которых торчали толстые длинные трубы, а на боках были белые цифры и красные пятиконечные звёзды.
За ними пришли люди в зелёных, заляпанных грязью одеждах. В основном это были мужчины, говорившие на очень знакомом языке. Я жадно вслушивался в их речь, ловя каждое слово, потому что она рождала в душе тёплые воспоминания о доме, о матери. Правда, я никак не мог вспомнить лицо моей матери. Да и была ли она у меня когда-нибудь?
Вместе с людьми на запад ушли и раскаты грома, а потом и земля перестала дрожать.
Когда мои листья вновь пожелтели и стали отрываться от ветвей, уносясь, прочь, в грязный заброшенный дом, стоявший по соседству, въехали новые хозяева. Они говорили на том же языке, что и мужчины в зелёных одеждах. Новых жильцов было четверо: муж с женой и два светловолосых мальчишки. После их приезда в доме вновь появились стёкла, стены стали белыми, а в цветнике весной расцвели тюльпаны.
Я видел дом, дорогу, цветы у дома. Я видел, как два мальчугана превратились во взрослых парней и уехали из дома, оставив своих заметно постаревших родителей. Через много зим я ещё раз заметил одного из мальчишек, кажется младшего, вернее это был уже настоящий мужчина. Он приехал домой с небольшим чемоданом, а сам был одет в зелёный мундир с погонами, поэтому я решил, что он стал офицером, а может и ещё кем. Я вообще перестал понимать жизнь людей, их одежду, обычаи. Я просто стоял у дороги, подняв ветви к солнцу, опустив корни глубоко в землю, из которой я брал силу, необходимую для жизни. За это время дорогу покрыли чем-то серым и гладким. Теперь в солнечный день она блестела, и казалась скользкой. Однако самоходные экипажи стали с ещё большей скоростью проноситься мимо меня.
Однажды рядом со мной остановился один из экипажей. Из него вышли трое мужчин в оранжевых жилетах. Они долго говорили, показывая на мои ветви, склонившиеся над дорогой. Потом поставили лестницу к моему стволу, достали пилу и стали пилить ветви. Они лишили меня тех ветвей, которые слишком низко склонились над дорогой, и видимо мешали механическим экипажам проезжать около меня.
Я болел до следующего лета. Мне никогда не было так больно. Было в тысячи крат больнее, чем тогда, когда в меня вонзились осколки ядра. Эту боль можно, наверно, сравнить только с той болью, которую испытывает человек, когда ему отпиливают руку. Но я выдержал. Правда, я так и не смог оправиться. Всё время болел: кора у меня стала трескаться, покрываться буграми. Но жизнь продолжалась - весна за весной, осень за осенью, а я всё стоял. Только крона моя немного поредела.
Как-то осенью, когда ветер сорвал с меня почти все листья, в дом напротив пришло горе. Во двор заехал экипаж, и несколько человек в зелёной одежде выгрузили большой серый ящик, по-видимому, довольно тяжёлый. Сильно поседевшая хозяйка дома, увидев этот ящик, зарыдала. Даже по суровому лицу хозяина пробежала слеза. На следующий день во дворе собралось очень много людей. Приехал старший из сыновей, начавший уже тоже седеть. Заиграла музыка, и все медленно стали выходить из двора на дорогу. Тогда я понял, что это похороны. Хоронили младшего сына хозяев дома.
В тот же год выдалась очень холодная зима. Мой ствол даже начал потрескивать от мороза. Казалось, что мысли тоже стали замерзать, и я почти постоянно находился в полусне. Из этого состояния меня вывел шум, от подъехавшего ко мне экипажа. И я опять увидел людей в оранжевых жилетах. Я испугался, потому что ещё не забыл той боли, которую они мне причинили. Один из них был с каким-то громко жужжащим аппаратом, который он держал в руках. Я догадался, что мне опять причинят боль. Но я не думал, что она будет настолько сильна...
Меня рвало на части у самого основания ствола. Часть меня, всё ещё связывающая меня с моими корнями, становилась всё тоньше и тоньше, а боль всё сильнее и сильнее. Голубой небосклон с редкими облачками вдруг качнулся и куда-то поплыл. Я всей своей тяжестью, ломая ветви, упал на заснеженную землю. Боль и слабость замутили моё сознание, но мне хватило сил понять, что я умер. В тоже мгновение меня ослепила вспышка голубого света.
* * *
Здесь было очень тепло и тихо. Я лежал, свернувшись калачиком, поджав под себя ноги, и сложив на груди руки, и не мог пошевелить ими, хотя и хорошо их чувствовал. Если честно, то мне и не хотелось шевелиться. Я почти всё время спал, а когда просыпался, вокруг всё равно стояла непроглядная темнота. Потом откуда-то издалека, изредка, слышались глухие голоса, но слов я не мог разобрать.
Я не знаю, сколько прошло времени, но я начал уставать лежать без движения и стал пытаться пошевелить то рукой, то ногой. Конечности слушались плохо и поначалу движения выходили резкими, но с каждым разом у меня получалось всё лучше и лучше.
Мне нравилось быть здесь. Мне было хорошо в этой теплой и мягкой темноте. Здесь не было ни дня, ни ночи; ни лета, ни зимы; ни жары, ни холода; ни страха, ни одиночества - было просто ХОРОШО. Такого спокойствия у меня не было никогда в жизни... или жизнях - не знаю. Я начал забывать, что со мной происходило раньше, да и происходило ли вообще, может, всё только приснилось или я просто все выдумал за ту бесконечность проведенную здесь. Мне так хотелось оставаться здесь вечно.
Но однажды, я проснулся оттого, что мне стало тесно в моей обители. Тело сдавливалось со всех сторон, я испугался, не зная, что происходит, потом все неожиданно прекратилось, и снова наступил покой. Я успокоился, но старался не спать, боясь, что все начнется сначала. Опасения мои оказались не напрасными, неведомая сила вновь сжала меня несколько раз и вновь отпустила. Так продолжалось очень долго, она сжимала меня с каждым разом все сильнее и сильнее, а времени на отдых оставляла все меньше и меньше. Я не понимал, что происходит, только почувствовал, что начал куда-то скользить, потом резко взмыл вверх. Я открыл глаза, и увидел белую комнату, яркий, слепящий свет. Я испугался и громко закричал, расправляя легкие.