- Братуха! - от избытка чувств Лаха так сильно хлопнул Карела по спине, что тот чуть не улетел вместе с лавкой под стол. Чтобы удержаться, ему пришлось схватиться обеими руками за щербатую столешницу. Каганец на столе испуганно моргнул и пьяные тени заплясали по стенам.
- Эй, потише, придурки, не шатайте стол! Я чуть это пойло не пролил. Зря мы его, что ль, у матери умыкнули? - Гурту, как самому трезвому братья доверили сложное дело - процедить через тряпицу украденную накануне травяную настойку. Браги из прошлогодних груш-паданок и корня солодки, которую они по-тихому намешали в самом дальнем углу сеновала и бегали проведывать целую седмицу, на хорошую гулянку не хватало.
- Ты теперь большак! Шестнадцать весен! Уже решил, к кому женихаться будешь? - в хмельном кисельном тумане перед Карелом появилась раскрасневшаяся физиономия Лахи. Стараясь помедленнее дышать, Карел пожал плечами. Первая взрослая попойка давалась ему тяжко. Мутная приторная бражка пилась с трудом, а сейчас и вовсе взбунтовалась в желудке, пытаясь найти путь обратно, и Карел жутко боялся опозориться перед братьями. Лаха, Ваха и Гурт только-только приняли его за равного и даже колкий на язык Ваздек, закадычный дружок старших, перестал язвить и согласился отпраздновать полнолетие Карела у себя. Жил он один, на отшибе и братья как стемнело, сбежали к нему с сеновала, где ночевали с самой ранней весны.
- Он к Левке сватов зашлет. Да, Карел? - Ваздек ласково улыбнулся и подмигнул Карелу. Карел отвернулся. Говорить на такие темы, тем более с Ваздеком, было глупо и неприятно. Но тут неожиданно взревел Ваха, весь вечер мирно дремавший в углу.
- Ты кому это перестарка предлагаешь? Мой брат, да что б эту плешивую овцу взял?! - И Ваха, размахнувшись, жахнул кулаком по столу. Столешница подскочила, а с ней и глиняная миска, в которую Гурд аккуратно сцеживал последние капли настойки, и каганец, тут же завалившийся на бок. Огонек зашипел в лужице горячего бараньего жира и погас. В кромешной темноте самыми погаными словами ругались братья и взахлеб, по-бабьи хохотал Ваздек.
- А ну замолкли все, быстро! Щас каганец засвечу - сидящий рядом с Карелом Лаха наощупь чиркнул кресалом. Брызнули искры, и с резким хлопком комнату залило голубоватым неярким светом.
- Хряково дерьмо! - в холодных сполохах света, с вытянувшимся лицом и поджатыми губами Лаха выглядел неупокоенным мертвяком, обиженным, что его родичи поскупились на хорошую домовину. Карел проследил за его жалобным взглядом. На столе, весело поблескивая голубыми язычками пламени, догорала матушкина настойка.
- Как красиво! - восхитился Карел, прежде чем стремительная темнота утянула его в свою карусельную глубину.
**************************
- Ах ты, погань шелудивая! Да за что же мне такое наказание! - слушая пронзительные маманькины вопли, Карел недовольно заворочался. Опять она Рашку распекает. Что он с утра натворить успел? Сейчас маманя с батраком закончит и полезет на сеновал сыновей будить. Пытаясь урвать еще хоть щепотку утренней сладкой дремы, Карел попытался нашарить ряднушку, чтобы накрыть зябнувшие ноги. Ни рядна, ни мягкого сена под боком не было. Он лежал на чем-то твердом и холодном, и, кажется, еще и грязном. Карел рванулся и попытался сесть. Яркий свет хлестнул по глазам, голову взорвало болью. К горлу подкатился комок, Карел зажмурился и сглотнул, прогоняя тошноту. Он что, заболел? В голове пронеслись мысли о завтрашней поездке на ярмарку и Карел застонал. Ему нельзя сейчас болеть. В другое время он с удовольствием повалялся бы пару деньков, но ярмарки в Долинках он ждал с самой осени.
- Свинья неблагодарная! Я его растила, ночей не досыпала, а этот гаденыш зенки залил и дрыхнет как ни в чем ни бывало! - Последние маманины слова никак не могли относиться к немому батраку, которого две зимы назад батя с Лахой нашли в горах после первого затяжного снегопада. Его отогрели, накормили и оставили при хозяйстве. Немой не возражал, охотно ходил за скотиной, спал зимой за печкой в кухне, а летом в сарае на старой телеге и откликался на имя Рашка, которым его назвали старшие братья. Откуда он родом и что делал в горах поздней осенью, они так и не смогли узнать.
- Нет, ну вы посмотрите на этого поганца! Думает, стал большаком, так теперь мать ему не указ?! А ну живо поднимайся!
Карел разлепил глаза и с трудом поднял голову. Разбрасывая отблески света на маманькину полосатую юбку, перед его носом болтался фонарь со свечным огарком внутри. В пахучей темноте хлева испуганно топтались овцы, встревоженные криками хозяйки, и тоскливо мычала недоенная Омелка. Карел пытался понять, как он очутился в хлеву и почему ему сейчас так паршиво, но в больную голову никакие дельные мыслей не лезли. Может, рвануть по-быстрому мимо матери в распахнутую дверь, а потом огородами к речке, а там, в камышах отсидеться, переждать, пока мать охолонет маленько. Да и в голове туман осядет и Карел поймет, с какого перепугу он улегся спать посреди хлева.
Стараясь не делать резких движений, Карел покосился на выход из хлева и похолодел. Загораживая утреннее светлеющее небо, в дверном проеме стоял отец. Рядом с батей подпирал косяк Гурт, из-за его плеча выглядывал Лаха, с гаденькой ухмылкой нашептывая что-то старшему брату на ухо.
Под тяжелым отцовским взглядом Карел дернулся, чтобы встать, но, не удержавшись на ватных ногах, шлепнулся на пол, больно ударившись локтем. Жалобно звякнули какие-то стекла. Карел вытащил из-под спины бутылочное горлышко с присохшими мелкими семенами и тупо на него уставился, пытаясь понять, откуда здесь взялась разбитая бутылка. И когда у него в памяти, наконец, начали всплывать подробности вчерашнего застолья, маманя, ахнув, признала в осколке останки своей настойки на семи травах для лечения распухших овечьих суставов.
В следующий миг подойник из тяжелых пихтовых клепок обрушился на многострадальную голову Карела. За глазами мгновенно вспух и ударился в виски яркий букет из различных видов боли, а старательно удерживаемое содержимое желудка поспешило к горлу и выплеснулось на маманины шерстяные носки и растоптанные ичиги.