Прошед немало миль по пустырю
Не ведая, где можно мне достать воды,
Мучимый голодом барханов злой гряды,
Я чувствовал, что Богу душу отдаю.
Мне явью сделалось сказание Петра:
Зловонная река и полный крови дом,
Стенающие трупы, и сам лукавый в нём, -
Да, он уже шептал, смотря в упор, - пора...
И я упал, обняв расплавленный песок,
Не выдавив ни слова в оправданье
Сожженью веры, черной от базарной брани,
Мне ставшей близкой, как и блуд, и грог.
Отрекшись, я теперь в себе искал
Частицу света, призрака любви,
Хоть час, когда во мне певали соловьи,
Хоть миг, когда я не алкал.
И умирающая память расцвела:
Утёс. Внизу  лазурный берег моря,
Тень пальм. Кричали чайки в споре;
Что в небо, на утёс широкая тропа вела.
А наверху, раскрыв все окна солнцу,
Купаясь в белых облаках, стоял дворец,
Как отрешенный от мирских сует чернец,
Душе открывший правды незапятнанное донце.
Внутри дворца - покой, звучал орган -
Дымок созвучий вплёлся в запах роз.
И в этом - некий полный счастья форс
И тёплых дней безбрежный океан.
Там, в тех стенах, я зарыдал:
Я понял, как убог, несовершенен;
Что сердцем каменным мой мир был обесценен,
Что кроме пустоты он ничего не дал...

...Всё. Мой разум отказался мне служить.
В груди песок, - я больше не скажу,
Что всё, чем я в последние мгновенья дорожу -
Дворец, в котором не сумел пожить.