Всякий раз я испытывала невыносимое отвращение, когда кто-то меня касался. Каждый норовил обнять, прижать, потрогать. Отвращение проявлялось плотной вонью в носу и мерзким слоем гусиной кожи, которым незамедлительно покрывались мои руки. " Надо к врачу, он-то уж точно знает как меня вылечить".
Приём. Врач. Женщина врач, если быть точнее. Валентина Иосифовна сидит в белом длинном халате, серые волосы и серые тапки- пятна цвета на этой исключительной "халатной" белизне. Скрюченными пальцами она сжимает маленький молоточек, методически опуская этот молоточек мне на нежную, голую коленку. Кстати, стул, на котором она сидит, тоже серый. Серый. С недавних пор я полюбила этот цвет.
- Дайте ощупать вашу икру! Я уверена, дело в ней,- врач закатывает рукава, готовясь к ненавистному мне контакту.
-Пожалуйста, может не надо?- спрашиваю, ощущая приход вони и волну ненавистных мне гусиных пупырок.
- Надо, моя дорогая, надо!
-Дайте воды, умоляю, мне плохо!- врач протягивает мне наполненный до краёв пластиковый стакан, в который я панически вцепляюсь. Делаю пару больших глотков, мой взгляд зависает на окне. Дерево и красные цветы. 5 штук, если быть точной. Красные. Красный цвет всегда напоминает мне горе. Деревня. Мне 10 лет. Мой дедушка отправил меня стеречь овец. Был жаркий июль, и солнце пекло невыносимо. Рядом речка "Черёмуха". Моё горе заключалось в том, что пока я плавала в "Черёмухе", кто-то разодрал овцу. Я не видела, кто это был, но я помню красную шерсть, которая вдруг перестала быть белой. Дедушка тогда разозлился и очень сильно меня побил. Горе на этом закончилось, а мой долг перед дедушкой остался. Стук в дверь разорвал картину прошлого.
-Валентина Иосифовна, вот вам анализы Ларец Евгении Игоревны,- медсестра кладёт два листа на стол врача.
- Дело в икре! Я же говорила!- ликует Валентина Иосифовна, тряся результатами моих анализов. Чувствую как мой рот и гусиные лапки глаз натягиваются. "Проклятая икра не давала мне обниматься с Ваней!",- озаряет понимание.
- Режьте, Валентина Иосифовна! Я на всё готова!
Через двадцать одну минуту я выхромала из здания больницы с одной икрой. Ветер раздувал мои волосы, запах красных цветов ласкал ноздри, дерево провожало мягким шелестом зелёной листвы.
Вечер. Мы с Ваней продвигаемся к кухне, под тусклый свет перегоревшей лампы. Горели две колбы из четырёх.
Нетерпеливый разворот:
-Ваня! Я всё поняла, проклятая икра мешала нам быть вместе. Ну давай же! Трогай меня, целуй, обнимай, -тянусь к Ване открытым сердцем и красными, как гранатовый сок, щеками.
- Евгения, придите в себя наконец, я Вас не люблю и обнимать я Вас не буду,- 4 слова, связанные между собой короткими паузами, повисли в воздухе и защемили грудную клетку.
-Иван, я думаю, что вам пора.
Закрыла дверь, присела за стол, уперев ладонь в подбородок. "Я Вас не люблю",- перебор слов про себя, затем шепотом, вслух. Странная, знакомая вонь начала просачиваться в ноздри, кожа покрывалась гусиным налётом.