Можно сказать, что письмо это появилось случайно. Ну или почти, тут уж трудно судить. В нашей жизни часто всё решает Его Величество случай. В то утро этот господин Случай, одетый в дорогой смокинг и дымящий сигарой постучался ко мне и сказал: 'Парень, очнись, я даю тебе шанс!'
Ну, это если говорить образно.
Было теплое июньское утро. После завтрака я решил проверить электронную почту и увидел письмо, которое перевернуло мою жизнь. Только сейчас, глядя на прошлое, я понимаю, что, может, лучше было его стереть и забыть. И жизнь моя пошла в ином русле - хотя не так интересно, как сейчас, зато спокойней. Я так и не создал семью, ничего не добился, но я знаю мой путь.
Начну по порядку: я с детства был и остаюсь преданным поклонником Элвиса Пресли. Его голос я слышал, еще когда посасывал пальчик, лежа в колыбели. К этим песням меня приучил папа. Да и сам отец стал для меня неотделим от Элвиса. Ведь он был не просто поклонником, а во всем подражал Королю рок-н-ролла. В конце 80-х годов, когда начались перемены и многое стало возможным, он устраивал концерты в одном из городских клубов. О, это было что-то новое: целое представление с песнями и танцами! Подражал он Элвису не очень хорошо, но публика принимала тепло. А уж что говорить про отца - он этим жил. И мама была довольна, ведь за выступления что-то перепадало, а время было непростое, бедное, переломное.
Эту любовь, повторюсь, папа привил и мне. Меня интересовало всё, что связано с кумиром. В Интернете я подписался на рассылку российского фэн-клуба Элвиса. И письмо пришло как раз от них. Эх, ну почему я его не стёр! Ведь мог спокойно это сделать: в этих письмах в последнее время приходила всякая мелочь, что продаются солнцезащитные очки Короля, которые он когда-то забыл в гостинице во время съемок фильма 'Следуй мечте'. Но тут было нечто другое.
Прежде чем открыть письмо, я посмотрел на плакат, висевший над монитором. Естественно, на нем был изображен Король. Что-то насторожило меня в его веселом взгляде, раньше я этого не замечал. Но вроде бы всё по-прежнему: та же чарующая улыбка и надпись: 'Не грусти! Элвис любит тебя!'
Я открыл письмо. Вверху светилась, как вывеска казино Лас-Вегаса, цифра 3000000 $ и далее: 'Эти деньги от американского бизнесмена и благотворителя Билла Тейлора достанутся тому, кто найдет живого Элвиса Пресли. Обнаружены факты, подтверждающие, что Король рок-н-ролла и наш кумир всё же не умирал в 1977 году'.
Я прочитал это письмо несколько раз. Цифра с длинной вереницей нулей пульсировала перед глазами, сердце стучало в такт, но разум охлаждал, приводил в норму это биение. Факты, изложенные ниже, были стары и неубедительны. Первый из них - до сих пор на надгробии стоит неправильное второе имя Пресли: Аарон вместо Арон. Все родственники, включая отца Вернона Пресли, об этом знали, но почему-то никто так и не исправил ошибку. Это говорит о том, что разочарованный и уставший Король умело инсценировал смерть для тихого ухода. Как христианин, а вернее просто из-за суеверия он не захотел чтобы на псевдомогиле стояло его полное настоящее имя.
Второй факт - тело, найденное в ванной в 1977 году, по освидетельствованию врачей весило 76 килограмм, хотя Элвис в то время был не из худых парней. Пресли ревниво относился к внешности и попросил указать меньший вес. У певца был черный пояс каратэ, однако у тела, лежавшего в гробу, были мягкие пухлые руки без следа мозолей, характерных для каратистов. Более того, во время похорон у покойника чуть не отвалился бакенбард, и парикмахеру пришлось приклеить его прочнее. Получается, что труп был ряженый или восковой. Через два часа после смерти Элвиса некий мужчина, чрезвычайно на него похожий, купил билет до Буэнос-Айреса. Он назывался Джоном Бэрроузом. Элвис не раз пользовался этим псевдонимом...
Были в письме и другие, менее значительные стороны дела о гибели кумира миллионов. Всё это, конечно, ничего не доказывало. И дело не в том, что заманчивой выглядела сумма в валюте, обещанная тому, кто найдет Элвиса. Суть не в деньгах. В ту минуту я понял, для чего родился - чтобы отыскать Короля. Любому здравомыслящему человеку идея начать поиски среди миллиардов жителей Земли престарелого Пресли показалась бы абсурдной. Пусть это избитая фраза, но она как никогда подходит к ситуации: трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно если её там нет. Тем не менее, я принял решение. Да, я спятил. Можно сколько угодно сменяться, я не обижусь. Впрочем, прежде дослушайте мою историю.
Я не стал раздумывать слишком долго. В тот же день, когда получил письмо, я спешно начал продавать всё, чего не жаль. Тогда я встречался с девушкой, её звали Лена. Мы давно дружили и между собой секретов не имели. Естественно, она была удивлена моим поведением:
- Сереж, ты не заболел, что с тобой? Зачем всё продаешь? Может, возникли проблемы, расскажи!
Я только улыбнулся в ответ и ляпнул:
- Лен, да все в порядке. Мне пришло письмо, представляешь: обещано три миллиона долларов тому, кто сумеет найти живого Пресли.
Ее взгляд стал еще строже:
- И что?
- Вот я и решил. Мне почему-то кажется, что он сейчас должен быть где-то в Индии. Духовные и философские искания привели Элвиса на Восток. Я почти уверен - Индия, или Китай. Я продал несколько ненужных вещей: машину с кучей запчастей, бытовую технику, прочую ерунду. Все для того, чтобы купить билет и отправиться... Сначала в Калькутту, а потом в Дели. Я просто уверен, что где-то там. Чувствую это.
- Сережа, шутишь? Скажи, ведь ты меня разыгрываешь? Или ты выпил?
- Я трезвый! - огрызнулся в ответ. - Какие тут могут быть шутки. Знаю, что глупо. Но пойми: внутренний голос подсказывает, что я найду его. Может, я родился именно для этого. Мой отец поддержал бы меня, если бы не погиб.
Я подошёл к окну:
- Если хочешь, мы поедем вместе. Деньги на билет будут и на тебя: придумаю что-нибудь, постараюсь. Можно у друзей занять.
Она по-прежнему молчала.
- Соглашайся! - я повернулся. Хотел обнять, но она отвернулась и произнесла со злобой:
- Псих! - и пошла к двери. - Не можешь, что ли, сказать правду?! Решил поиздеваться!
Я понял, что Лена вот-вот заплачет:
- Да я всегда знала, что ты меня не любишь.
Вот те раз!
- Послушай, да ты опять всё неправильно поняла. В смысле... я правда так решил! Это и есть причина, почему я всё продаю.
Она не ответила. Ушла, скрестив руки на груди. В следующий раз я ее увидел только через несколько лет, когда вернулся из Америки. Скажу лишь, что разговора у нас не получилось.
В тот год я заканчивал институт. Учился на пятом курсе, осваивал профессию пиарщика. Мечтал, что благодаря диплому уеду в Москву, устроюсь в какую-нибудь корпорацию и буду жить, как захочу. Я бросил обучение, когда дело уже подходило к защите диплома и, не сказав никому и слова, отправился в Индию искать Элвиса Пресли...
Калькутта. Собственно, почему Калькутта? Я знал про этот город только то, что Шрила Прабхупада, научивший весь мир петь 'Харе Кришна' и верить в индийских богов, уплыл отсюда на товарном корабле, имея за душой только зонтик и вязанку древних книг. С этой поклажей он вошел в мир западного человека и стал гуру для курящей траву молодежи. Я знаю всё это, потому что помимо Короля также люблю 'Битлз', их нельзя не любить. Тот, кто знает толк в 'Битлз', поймет, причем тут кришнаиты. Калькутта, город, откуда в XX веке на Запад поплыл товарный пароход с восточным старцем на борту, представлялся мне сосредоточием путей, энергий. Мне хотелось понять внутренний голос Пресли, когда он после мнимых похорон выбирал место.
Но когда я прибыл, уловил теплый, влажный и нездоровый воздух, то сразу понял ошибку. Калькутта условно делится на две части: есть 'белый' город, где все относительно хорошо и чисто, и есть 'черный', который гораздо больше и опасней. Там я боялся всего, даже своей тени, отраженной от стен покореженных, измазанных не то глиной, не то навозом домов.
Однажды, случайно подойдя к мусорному баку, я увидел мертвого малыша. Похоже, новорожденного выбросили на корм помойным крысам. До сих пор я часто просыпаюсь, и в кошмаре вижу его, скрюченного, холодного, свернувшегося среди объедков, битого стекла и мятого целлофана. На ум пришла легенда о рождении Элвиса, которую как-то рассказывал отец. Будто когда родился Элвис, то пуповиной задушил брата-близнеца, врачи не смогли помочь. Король глубоко переживал это всю жизнь, считая себя убийцей брата. Мне казалось, что в Калькутте я нашел не Пресли, а его задушенного брата-близнеца в мусорном баке...
Я покинул этот тяжелый город. Может быть, здесь и пересекались пути, но эти меридианы секли меня, будто стрелы.
В других индийских городах, небольших деревушках мне понравилось больше. Что касается Дели, это интересный, огромный и бестолковый город, и конечно, среди разношерстной толпы не могло оказаться никого, похожего на Элвиса. В этом городе со мной произошел особый случай. Однажды, проходя мимо лавок на центральном базаре, который сам по себе был самостоятельным, огромным и шумным городом, я увидел брамина - сухого, как старое дерево, сидевшего на земле в позе лотоса. Борода, длинная и седая, будто он за всю жизнь не брил ее, стелилась волосяным ковром в базарной пыли. Вокруг собралась толпа, хотя никакого зрелища старик не показывал: он не двигался, а глаза были открыты и пусты. Я знаю английский язык, на котором тут в основном общались, и понял, о чем перешептываются зеваки: брамин предсказывал судьбу. Но очень редко, иногда, только в полуденный или поздний вечерний час он на миг приходит в себя, жгучие коричневые зрачки выворачивались из-под век, и брамин сообщал только одному избраннику о будущем. Многие ждали часами, сутками, желая обхитрить, подкараулить судьбу, узнать о ней всё, но таких старик обходил вниманием.
Я подошел, и толпа расступилась. Даже обезьяны на пальмах, неугомонные, шумные и вороватые, вдруг стихли. Брамин смотрел. Смотрел на меня жгучими глазами, будто видел всё, все мои прошлые жизни, когда я был земским врачом, инфузорией, лошадью, вошью на собаке, алхимиком, шакалом, мастодонтом...Он пробормотал что-то. Язык был незнаком. Один из индийцев в джинсовке с оторванными рукавами с трепетом перевел мне:
- Это не станет для тебя главным.
Я, недоумевая, переспросил:
- Что 'это'?
Брамин молчал, зрачки вновь закатились...
Я покинул Индию спустя две недели и всё время думал об этой фразе. Вернулся домой больной, уставший и... продал всё, что было: квартиру, редкие вещи, драгоценности и прочее, что мне осталось в наследство. Мои родители погибли. Это случилось летом, когда я готовился к выпускному вечеру в школе. Они попали в чудовищную автокатастрофу. До сих пор с содроганием представляю, как они едут теплым утром, в магнитоле неизменно поет Элвис о том, что все в порядке и не стоит переживать по пустякам. Папа в прекрасном настроении в такт мелодии постукивает подушечками пальцев по гладкому рулю... Из-за поворота выруливает туша грузовика... Лишь на мгновения кулаки папы сжались на руле, и всё было кончено.
Тяжело об этом вспоминать. Непросто было расставаться с вещами, которые напоминали мне о родителях; они будто еще хранили тепло их рук. Все эти вещи - золотые украшения мамы, папина двенадцатиструнная гитара, старинные часы будто молча роптали на меня.
Но я продал всё. И задумался: куда ехать дальше? Видимо, пора на Запад - Элвис всё-таки американец, не стал бы он так радикально менять жизнь. Он наверняка до сих пор живет неприметно где-нибудь... в Лас-Вегасе, среди тысяч своих же подражателей: ходит там, слившись в блестящей костюмами толпе элвисов, постаревший, и потому меньше всего похожий на себя прежнего.... Это подсказывал мой разум. Но сердце шептало: нет, он все-таки на Востоке. Но не в Индии, а в Китае. В каком-нибудь красивом и богатом городе. Не в Пекине, долой столицы. В... Циндао!
- Ну конечно Циндао! - я подскочил на старом венском стуле в пустой квартире, которую освободил для новых жильцов. Вслушался в непривычное, рожденное пустотой эхо. - Ну конечно, он там!
Со мной в университете учился парень, иностранный студент. Китаец, на несколько лет старше меня. Мудрый, молчаливый восточный человек. Он никогда не говорил по пустякам, даже не поддавался на мои попытки говорить на философские темы, но почему-то так много и красочно рассказывал про свой город, и притом только мне, что теперь стал ясен намек судьбы. Она специально свела меня с Ваном, чтобы он подсказал мне, где именно искать Элвиса на Востоке. Дожидась самолета, я долго бродил в одиночестве по ночному аэропорту, вспоминая рассказы китайца о дивном и красивом местечке на берегу Желтого моря.
И я отправился туда... Китай мне представлялся страной Советов, таким же красными совком, украшенным желтыми звездами. Нет, это совсем другой мир, с компромиссам ради выгоды. Циндао встретил меня небоскребами, наподобие тех, с которыми у нас ассоциируется Америка. Я узнал о том, что редко можно услышать: оказывается, китайцы, не отставая от других, глушат пиво не хуже чехов, и едят в основном пельмени с разными начинками. Рис, палочки, зеленый чай - всё это ерунда. Что же касается коммунизма, красные знамена светлого будущего неплохо гармонировали здесь с не менее алыми флагами 'Кока-колы', и китайская мечта казалась мне сладкой шипучкой, а не каким-то грозным советским буревестником.
Циндао - это люди, люди, люди. Я брел среди них, надеясь, что меня выведет на Элвиса. Где-то здесь, в густой и кажущейся однородной толпе, или теплым вечером на побережье моря, мы встретимся. Мы встретимся. Встретимся. Я брел и бредил, бредил и брел в чужом крае, не зная, будет ли этому конец. Бесконечное лица вращались перед глазами, напоминая огненный языческий коловорот, или кадры киносъемки, где режиссером выступил сам мистер дьявол.
Я потерял сознание и рухнул на мостовую. Странно, но ко мне никто не подошел и не помог. Я лежал, смотрел на бесконечное небо, вспоминал что-то, плакал и улыбался сквозь слезы... Где-то рядом плескалось волнами Желтое море, в зеленоватой воде плыли черепахи. Я был одной из них. Маленький безумный пловец, ищущий загадочного рака-отшельника, который, может быть, давно умер и сгнил в своей раковине. Ветер менял направление, порой он нёс влагу, порой сухой воздух, и резкие перемены муссонного климата погружали меня в ад.
'О, Элвис...' - сорвалось с моих губ, и ветер унес имя. Как молитву, как заклинание. Я уже ни о чем не думал. Подавленный, я отправился в аэропорт, чтобы улететь в Россию, где у меня никого и ничего не было.
'Но разве никого?' - когда я прибыл во Внуково, мысль прорвалась сквозь уныние, я вспомнил про двоюродного брата. Он жил в Москве, где-то недалеко от Смоленской площади. Не стоит унывать: отыскать его адрес всё же проще, чем здравствующего Короля рок-н-ролла.
Брат жил один в двухкомнатной квартире. Он был рад мне. Встретил и как только увидел, крепко обнял, бодро так, по-нашему ударил слегка по плечу. И всё бы, казалось, хорошо, но тут же началось: зачем бросил институт, в какую секту меня заманили, кому я отдал квартиру и сбережения семьи?
- Такая сумма! - восклицал он, когда мы спускались в метро. - Что с тобой вообще? Может, к психологу? Ты не мотай головой, я дело говорю. Их не надо бояться. Они помогут. С тобой дрянь какая-то творится.
Я выслушал этот монолог, не перебивая. Смешно, однако. Я ему ничего не сказал про Элвиса. Пусть лучше думает, что мне в секте промыли мозги. Я открылся Лене, сказал правду, и остался один. Вдруг и брат отвернется от меня, как от прокаженного? Куда мне тогда идти, на вокзал, к бесконечным храмам столицы, где молятся Аллаху, Кришне и хрустящему бигмаку?
С детства я страдаю пороком сердца. Брату я рассказал красивую легенду, будто бы провинциальные врачи после последнего обследования сказали, что дело худо и мне недолго осталось. Хотя есть вариант: очень дорогостоящая операция. Такую только за рубежом могут сделать, у нас - нет. Жизнь дороже, поэтому я и продал все, что было, лечился в Швеции. Потому, дорогой мой брат, я до сих пор могу ходить по земле и дышать воздухом. Только у меня теперь, как видишь, ни кола ни двора, и я приехал к тебе.
Брат повелся на эту сказку, искреннее мне посочувствовал, а потом произнес таким проникновенным голосом: 'Главное, Сережа, что ты будешь жить!' А ведь у меня и правда порок сердца, и я давно не был у врачей... и совсем не знаю, почему мне стало плохо в Китае и чем всё это может закончиться...
Оформив прописку в Москве, я сразу же взялся за дело: принялся зарабатывать деньги. Благо, что брат мой, хоть человек дотошный и надоедливый, но все-таки добрый и, как говорится, с душой: он не брал с меня ни копейки за жилье и не требовал, чтобы я скидывал что-то в 'общий котел' на продукты, оплату коммунальных услуг и прочее. Он неплохо получал и к тому же в свои тридцать два не был женат, что несказанно меня радовало. Вряд ли я смог бы жить с ним, будь он семейным человеком. Всё, что мне удавалось заработать, целиком шло в 'фонд новой поездки'. За это я всегда готов сказать брату отдельное спасибо. Я каждому из вас желаю иметь такого брата, как мой Димка.
Правда, как выяснилось позже, я зря копил монету. Днем работал разнорабочим на стройке в Подмосковье, а ночью, если оставались силы, сочинял рекламные тексты для агентства. Банально, конечно, но ничего лучшего я не нашёл. Мои врачи, если бы узнали про то, как я 'пахал' на стройке, пришли бы в ужас - ведь проклятая болезнь по-прежнему меня мучила. Кстати, свою ставшую почти нестерпимой боль в груди по понятным причинам я всячески пытался скрыть от брата.
А по выходным я пел на Арбате - тоже заработок. Не ахти, конечно, но всё же лучше, чем лежать дома на диване - за это уж точно никто монетку не бросит. Я знал, что отдыхать некогда. Основным аккордам меня научил отец, так что я дергаю струны с семи лет и к тому же вполне сносно пою. Только не Элвиса, хотя папа добивался, чтобы я стал подражателем Короля и выступал на концертах. Не получилось, что ж теперь, у каждого своя стезя. Зато почти любые песни, только не очень сложные, я исполнял на Арбате. Пел жалостливо о неразделенной любви девицы к бездушному моряку, за что мне и бросали рублики в чемоданчик. Мне вообще нравилось это занятие - петь на улице под дребезг питерской 'шестиструнки', и если бы не идея во что бы то ни стало отыскать живого Пресли, я, скорее всего, продолжал бы выступать и по сей день. Арбат - это жизнь. Арбат - это зависимость навсегда. Арбату я навечно благодарен как сын, хоть и не родился здесь. Ведь именно тут, как говорил Булат Окуджава, пронесший Арбат до конца дней в сердце, 'я вновь повстречался с надеждой'.
Точнее, с Элвисом Пресли.
Именно так. Я сидел и негромко завывал о том, как всё та же милая девушка решила утопиться в море, потому что грубый матрос уплыл навсегда, наплевав на её чувства, как недалеко от меня с хорошей гитарой, явно не отечественного производства, пристроился старичок лет семидесяти. Слегка напомаженные седые волосы он прилежно зачесал назад. Улыбался. Я же был недоволен: ну что, этот нагловатый дедок, не мог сесть подальше, ведь он будет мне мешать!
От злости я дернул струну и она лопнула, издав на прощание сухой металлический звук. Всё, дальше некуда, ведь запасной как назло нет. А сейчас только два часа - домой рано и неохота. К тому же народец щедрый пошёл - меньше десятки никто не бросает. И всё этот старикашка. Обнаглел, одним словом, неписаных правил не знает, что ли? Ведь на Арбате так не положено: мы же уличные артисты, а не кучка лесных медведей с балалайками.
И тут он, подстроив инструмент, запел:
Love me tender, love me sweet,
Never let me go.
You have made my life complete
And I love you so.
Элвис.
Элвис!
Элвис!!!
Так может петь только он! Немного хрипловато, но это ведь от старости, но голос-то его, точно. Да неужели это он, чёрт возьми! Откуда? И по возрасту подходит - именно таким и должен быть Король сейчас, если всё-таки это не его нашли мёртвым в ванной тогда, в августе 77-го. Но почему он... здесь? Это какая-то ошибка. Или я идиот - Индия, духовно-философские поиски, Китай, мудрый Восток, чтоб его! Россия, Москва, Арбат - вот выбор Элвиса Пресли!
Я не знал, что делать, а только дрожал, как во время лихорадки. Я отбросил гитару, словно ненужную и грубую деревяшку, забыв, что она так долго помогала мне собирать средства на поездку. Ведь если бы не она и не Арбат, я не встретил бы Короля!
Я слушал, слушал, слушал. И боялся пошевелиться, не то что оторваться от стульчика и подойти ближе. Всем своим естеством - душой, мыслями и взглядом я погружался в живого Элвиса, который теперь пел 'The next step is love'. Я чуть не потерял сознание - точно так же, как недавно в Циндао. У меня не осталось сил удивиться: почему вокруг старого Пресли тотчас не собралась толпа? Ведь редко кто кидал ему монетку в ящичек из-под апельсинов. Даже меня народ здесь жаловал больше, чем его.
Старика это, впрочем, не беспокоило. Он пел не для денег, а для... не знаю, удовольствия, наверное. Хотя и это не совсем верное слово. Он слегка прикрывал глаза, и морщинки на лице напрягались, становились еще видней, напоминая нечеткую карту дорог. Казалось, что Элвиса вовсе и нет здесь. Он в воспоминаниях. Боже, что видит арбатский Пресли сейчас, и где он? Вспоминает сцену в конце шестидесятых, микрофон... как он, вытерев пот, бросает толпе поклонниц салфетку, и те в экстазе теряют сознание. Должно быть, так. Я был уверен, что чувствую в этот момент то же, что и он, и всё понимаю.
Настоящий Элвис. Отец, если Бог дал бы ему жизнь, с легкостью отдал бы её опять, лишь бы оказаться на моём месте.
Я пришел в себя. Оказалось, что пробыл в оцепенении час: именно столько и пел старик. Теперь он бережно убрал гитару в потертый чехол, выгреб из ящика мелочь, и ушёл. Я не поднялся ему вслед - застыл, словно статуя, и даже голуби шныряли у самых ног и не боялись меня.
Я опомнился поздно, и когда бежал, натыкаясь на фонарные столбы, сбивая этюды художников и пугая людей, сердце стучало, в любую минуту готовое вырваться, запрыгать по тротуарной плитке и биться, пока его не затопчут прохожие. К тому же оно ужасно ныло - моя болезнь напомнила о себе. Я теперь понимаю, что тогда всё могло бы закончиться хуже: так, что мне уже никогда не удалось бы показать миру Элвиса. В любую минуту я мог бы свалиться, забиться в конвульсиях, а Пресли, которого я, пройдя долгий путь мучений, поисков и лишений, только-только нашёл, медленно ушёл бы в какой-нибудь тихий дворик, где столько лет скрывался от славы.
'Элвис, где ты? Пожалуйста, пожалуйста, нет, нет', - одна и та же мысль, подобно пластинке, крутилась в голове.
Наконец-то в толпе я сумел различить его. Странно, но со спины Король мне больше напомнил Бориса Ельцина - крупный, плечистый, с серебряными волосами, он шел походкой самоуверенного, но пьяного человека. И я не знал что, собственно, делать дальше? Остановившись и переведя дух, крикнул:
- Элвис, постойте!
На меня обернулись все, кроме него. Я сделал неуверенный шаг. Потом еще и еще. Вновь побежал и догнав, обогнул его и встал перед ним:
- Вы - Элвис Пресли?
Да, морщины на его лице были глубокими, и это особенно бросалось в глаза, когда он смеялся. Старик добродушно хохотал, хотя по глазам было видно, что ему вовсе не смешно:
- Парень, ну ты даешь! Неужели я так хорошо пою эти песни, что ты поверил? Наивный, молодой, - он по-отечески потрогал мой лоб. - Да ты весь горишь, ничего себе завёлся! А другие говорили, что непохоже. Спасибо, тронут...
И он пошёл от меня, бросив на прощание:
- Вернись, кажется, ты забыл там гитару.
Я не верил, что на этом разговор окончен. Ни о чём не думая, как собачка на поводке, я снова побрел за ним. Но тут он обернулся, и я попятился, увидев, как исказилось лицо:
- Да что тебе нужно?! Сказано - не Элвис я. А теперь стой здесь!
Его слова действовали на меня, как гипноз. Он говорил по-русски, но немного с акцентом, а может, мне тогда показалось. Я встал, будто солдат, а он пошёл дальше и скоро свернул, окончательно скрывшись с глаз.
Я никогда не забуду ту бессонную ночь после встречи с Королем. В детстве я был ранимым и плаксивым ребенком, никто не мог меня успокоить, если я начинал реветь. Отец повторял: 'Серёжа, ну ты что! Мужчины не плачут, они огорчаются'. Мне это воспоминание теперь особо не помогало. Но даже если собрать все слёзы, который я выплакал в детстве, то они будут лишь маленькой лужицей по сравнению с тем морем, которое излилось из моих глаз в ту ночь. Стыдно сознаваться в слабости, но что поделать. Отчаяние рвало меня.
К утру немного успокоился, но уснуть так и не смог. Верно говорят: слезами горю не поможешь. Поэтому я умылся и начал думать, как быть дальше. И всё-таки это был Элвис, твердо решил я. Ночью мне даже казалось, кто-то нашептывал мне, что это так. А голос такой, на папин очень похожий. Будто его душа в эту минуту была рядом и хотела помочь. Конечно, я не мог ошибиться! Мои руки дрожали, я закурил. Врачи строго-настрого запретили прикасаться к сигаретам, но мне было не до этого. Я погружался в размышления.
Как я сразу не понял очевидное? Раз уж Элвис решил скрыться, сбежать от славы, то он теперь никогда никому не признается, что он и есть Король, который сводил с ума весь мир как певец, как актер и как личность. Это мог быть только он. Значит, остается только один вариант: найти его снова! А что сказать тогда? Неважно, главное встретить.
С утра, естественно, я не пошёл на стройку. Я вообще больше никогда не занимался подобным трудом, и слава богу. Только солнце поднялось, и я после невыносимо долгой и самой тяжелой ночи побрёл на Арбат. Боялся, что вчера я спугнул удачу и больше никогда не встречу Элвиса. Что-то мне подсказывало: если это истинный Пресли, то он ни за что не придёт петь, да и вообще вряд ли появится на Арбате. Если он до сих пор еще в России. Я представил, что сразу же после нашего разговора Элвис покует чемоданы, ругая себя, что не вынес соблазна и решил спеть людям. От мысли, что он улетел, выбрав новую случайную точку на карте, у меня всё перевернулось внутри.
Мои опасения оказались справедливыми - в тот день мне не удалось его встретить. Тоже самое повторилось и потом, и на третий день, и спустя неделю... Я сам не свой бродил из стороны в сторону, так что милиция порой останавливала меня, просила паспорт. Так продолжалось бы бесконечно долго, но на девятый день бесплодных поисков я не решил от горя и расстройства зайти в закусочную с простым намерением напиться. Один из посетителей, видя, как я машинально заглатываю одну стопку за другой с лицом человека, потерявшего все на свете, подсел ко мне. Это был веселый парень, с жидкой бородкой, в сером пиджаке и шляпе с узкими и задранными вверх полями:
- Слушай, - обратился он. - Меня Семёном звать. Можно просто Сёма. Я на трубе играю, тут все про меня знают, можешь доверять. Ты уж прости, что я лезу. Ну вот взгляну на тебя - и пиво в глотку не лезет, плакать охота. Над тобой как будто облако сизое висит, и на нём написано: 'Я повешусь!' Что случилось, может, поделишься? Если нет - так и скажи, отвалю.
Поначалу я так и хотел поступить - послать его и всю ту боль, что накопилась в душе, выплеснуть на него. Но у меня не нашлось сил. Вместо ругани тихо произнёс:
- Я ищу Элвиса. То есть, того старика, который здесь пел в прошлое воскресенье.
- Вот что, только и всего? - Сёма засмеялся и откинулся на спинку стула. - А я-то думал... оказывается! Тебе повезло, парень. Я Арбат вдоль и поперек знаю и всё, что тут происходит. Я - настоящий ребёнок Арбата. А уж тех, кто выступает здесь - тем более знаю. Вот ты, - он оценивающе посмотрел на меня, как смотрит учитель в музыкальной школе на подростка, дерзнувшего назвать себя талантливым, - задушевные песенки воешь про матроса и его бабу, правильно говорю? Так, не ахти, банально. Сразу видно, ты не ради искусства и любви это делаешь, а всё во имя пятаков и червонцев в чемодане. Честно сказать, я с такими, как ты, брезгую говорить. Ты случайный на Арбате.
Я кивнул, не желая даже отвечать на вызов, хотя было неприятно выслушивать местного 'эстета'.
- Ну, пел, - наконец ответил я.
- Эх, певцы, певцы, артисты. Много вас здесь таких. Вот и этот старик. Помню, конечно, но смутно... Он ведь только один раз сюда пришёл. Может, угостишь пивом, говорят, очень хорошо память улучшает. Тогда попробую подсказать, как найти старикашку.
- Старикашку! Это Пресли!
Собеседник хотел закурить, но вынул изо рта сигарету, не в силах удержать смех:
- Ну конечно, кто бы усомнился. Парень, ты из какой провинции к нам прибыл? Хувайн-чоу?
- Из Циндао, - ответил я и улыбнулся. И этим победил его колкости: мы смеялись вместе.
- И вот с тех самых пор в ночь с субботы на воскресенье Король рок-н-ролла восстает из могилы, садится на метлу, похожую электрогитару 'Гибсон' и при свете полной луны летит в Россию, чтобы спеть на Арбате, - Сёма ржал.
Потом он замолчал, поняв, что над этим я не смеюсь.
- Ну хорошо, хорошо, Элвис - значит Элвис. Вопрос в другом: что, сообразишь кружечку напитка, восстанавливающего память, или я пойду, так ничего не вспомнив?
Я купил ему пиво и пачку сушеных кальмаров, хотя он об этом и не просил. Семен только одобрительно улыбнулся, и, похвалив меня, принялся медленно цедить пиво, жевать белую стружку. Он будто специально тянул время и молчал, издевался, видя моё томление.
Наконец он отстранил пустую кружку, наклонился ко мне, поманив пальцем:
- Так вот, слушай!
В этот момент в закусочную вбежали двое. Я сразу понял, что это музыканты, притом один из них точно скрипач: худой, длинный, с маленькой бородкой и похожим на рубильник носом, в очках, в чёрном жилете от костюма-тройки и такой же шляпе, как у Сёмы. Почему я решил, что он скрипач, не знаю. Да и не важно.
- Сёма, мать твою, да где тебя носит! - скрипач запыхался и выражений не выбирал. - Ты хоть за часами-то следи, трубадур блин. Мы везде ищем, а ты тут прохлаждаешься. Инструмент не пропил?
- Обижаешь, Марк. Плохие вы ребята, вот что. Вот перестану с вами играть, тогда узнаете. Я про вас хоть кому-нибудь дурное сказал? А вы - 'пропил'. Это я ведь для творческого вдохновения. Это вы в стельку упиваетесь после каждого выступления. А я - мастер.
- Хватит болтать, мастер! - Марк торопил.
- Ладно, идём.
Он поднялся и пошёл к двери.
- А как же? - крикнул я вдогонку, когда он уже почти вышел из закусочной.
- Что? - он обернулся, и на лице его было неподдельное выражение, будто бы и правда забыл, кто я и о чём спрашивал.
- Элвис.
- Какой Элвис?
- Арбатский Элвис!
- Ах, этот. В общем - иди вон туда, потом на перекрестке сверни направо, два дома пройдешь, будет поворот в дворики, там домик в два этажа, дверь без номера, тускло-зеленого цвета. Всё, мне некогда.
Семён обернулся в последний раз:
- Да, забыл. Я не знаю, зачем он тебе нужен, но вот тебе бесплатный совет: купи водки. Иначе разговора не получится. Это я тебе точно говорю.
Я кивком поблагодарил случайного знакомого.
- Ты приходи ещё! - были последние слова Сёмы. - Неплохо поёшь на самом деле. Это я пошутил, чтоб тебя позлить. Хотя работать тебе над собой ещё надо и надо.
И он высоким голосом запел строчку из моей песни:
Она печальна, а пристань, а пристань
Вместе с ней всё грустит и ждёт корабля
Голос его удалялся, и мне послышалось, что вместо последнего слова он спел 'Короля'.
И всё, больше с Семёном мы не виделись. Вот бы сейчас хоть разок взглянуть на него. Всё уверяю себя, что, как только закончу дела, то поеду в Москву, пройдусь по Арбату, встречу его. Может, и гитару с собой возьму, спою. Тогда мы уж точно одной кружкой не ограничимся.
Весь хмель из головы улетучился, как дым в открытую форточку. По совету Сёмы я зашел в дорогую винную лавку и на кровные деньги, заработные двухнедельным трудом на стройке, купил бутылку импортной водки. Всё-таки я шёл не к кому-нибудь, а в гости к Элвису Пресли. Интересно, как это выглядело со стороны? Ведь я забыл купить пакет и шёл по улице вот так, весело размахивая бутылкой, и глянцевая этикетка помигивала на солнце.
Не сразу, но всё-таки мне удалось отыскать ту зеленую дверь, о которой рассказал Семён. Я, признаюсь, немного робел, прежде чем нажать на звонок. А вдруг его нет дома, или он, как я опасался, уже давно упаковал вещи и отправился на поиски нового прибежища. А если и до сих пор здесь, то может не открыть или, того хуже, послать в самых нелицеприятных словах и захлопнуть дверь перед носом.
'Может, может, - решил я, стыдясь своей нерешительности, - всякое может, и что? Надо идти до конца. Хотя вот он, конец - за дверью арбатского двора'.
Нажал на звонок. И никакого гудка не услышал. Попробовал еще раз - тот же результат. Стало быть, сломан. Вот те раз, что делать? Представил себе заголовок будущей газеты: 'Сенсация! Элвис Пресли жил в России за зеленой дверью с неисправным звонком!'
Я постучал робко указательным пальцем. Никто не ответил. Потом смелее, и ничего. Резко ударил кулаком. Испугался даже, что соседи соберутся на шум. Однако было тихо. Я уже собрался уйти, поняв, что страхи оправдались и теперь мне придется в одиночку выпить бутылку и выбирать точку на карте, куда ехать на этот раз, чутьём пытаясь уловить логику Элвиса, как щёлкнул замок и на пороге появился тот самый Король. Он был одет по-домашнему, притом так, как принято в России - в трико и тельняшку. Вот уж великий конспиратор, революционерам далеко до Пресли. Его растрёпанные волосы поблескивали сединой в свете настенной лампочки. И лицо было опухшее со сна или перепоя, так что теперь он напоминал Ельцина не только со спины.
- Что надо? - спросил он довольно грубо, пристально изучая меня голубыми глазами.
- Простите, я по делу. Очень важно, правда.
- Если ты от ментов, можешь идти: тут до тебя один приходил. Это не у меня бухали, а у соседей. Еще вопросы?
- Да не из милиции я, - сказав это, понял, что Россия действительно великая страна, обладающая такой силой, что способна переломать кого угодно. Раз уж Король так обрусел, то что говорить о других. Но акцент у него был, это точно. Правда, какой-то не англо-американский, а иной.
- По делу пришёл, - повторил я. Тут перед мысленным взором снова появился Семён, говорящий: 'Ты водки купи, иначе разговор не получится'.
Я достал бутылку, которую, прежде спрятал за пазуху:
- В общем, разговор небольшой есть.
- Раз так, проходи. С этого и начинал бы. Разговоров мне не жалко.
Элвис подносил стакан к губам и, не морщась, тут же выпивал до дна.
- Давно такого пойла не пробовал, - произнёс он. Его лицо чуть раскраснелось, он стал доброжелательней, хотя когда закусывал, смотрел на меня, щурясь, хитрыми издевающимися глазами. Похоже, что Пресли так и остался большим любителем выпить, ведь это было одно из его 'увлечений' наравне со стрельбой из пистолета по баснословно дорогим вещам. Впрочем, судя по его квартире - по серым, отклеивающимся обоям, грязной алюминиевой посуде, неметёному полу и прочему он давно отказался от второго хобби. Неужели Элвис так сильно обнищал за тридцать лет жизни в тиши от славы...
- Так зачем пришел?
- Вы - Элвис Пресли?
- Да уж, Пресли. А ты наверно Джон Леннон. Приятно встретится вновь.
- Я серьезно.
- И я тоже. С чего ты решил, что я Пресли?
- Но ведь Вы пели на Арбате.
- Там много кто поёт, и что, они все Элвисы?
- Но Вы пели так же, как он, даже более того. И всё сходится.
- Хорошо, я - Элвис Пресли, пусть будет так. Тебе то что нужно?
- В США объявили, что дадут три миллиона долларов тому, кто сумеет отыскать Вас живым. Никто до сих пор не верит, что Вас больше нет.
- Три миллиона, - старик сразу же преобразился. - За меня? Не слышал. И что ты предлагаешь?
- Отправиться со мной в Америку, расходы беру на себя. Я сильно потратился, чтобы отыскать Вас. Я потом расскажу, это долгая история. Я был и в Китае, и в Индии, уже собирался в Латинскую Америку. А теперь, когда нашёл, я не оставлю Вас! Элвис, Вы должны лететь со мной!
Пресли помедлил, он думал о чём-то. Выпив ещё, с удивлением для меня произнес:
- Я согласен лететь в Штаты, хоть сейчас.
- Что? - я не верил.
- Именно так. Во-первых, я не умел правильно тратить деньги, и обеднел. Деньги на счетах давно кончились, я живу в нищете. Я был глупый, толстый и тщеславный мальчишка, когда решил уйти тогда от славы! Я не могу больше так, я хочу встретить смерть дома. Ты, парень, сначала вызвал у меня подозрения, я ведь не знал твоих планов. Но я хочу признаться тебе.
Он налил полные стаканы. Я даже не решался прикоснуться к своему, понимая, с кем я сижу рядом:
- Всё что я сказал, это было во-первых. А вот во-вторых, тогда, в семьдесят седьмом, я дал себе слово, что вновь воскресну для мира, когда появится кто-то, готовый отдать всё на свете, лишь бы отыскать меня. Такой искренний boy, как ты. И вот ты пришёл. За тебя, дорогой!
Мы потом еще долго разговаривали. Элвис пел на гитаре для меня, я заказывал песни и был без ума от счастья. Некоторые песни, правда, он отказывался играть - про одни говорил, что больше не любит их, про другие - что забыл слова и мелодию. Я рассказал про отца, который всем сердцем любил Короля. Пресли сам предложил его помянуть, не чокаясь, потом с неохотой описал мне свои мытарства. С тех пор как скрылся, он жил в Бразилии, потом недолго в Канаде, вернулся в Америку, затем была Румыния, и с девяносто девятого года оказался в России. Он говорил о том, как выучил русский язык. Как открывал для себя дивный мир нашей природы и людей. Ведь в Москве он совсем недавно, больше по провинции скитался. Когда ему стало жарко, он снял тельняшку, и на груди среди серебрящихся волосков блестел православный крестик.
- Вы точно никуда не исчезните? - спросил я, прежде чем уйти.
- В смысле?
- Ну, приду я снова, а Вас тут нет. Не обманете? Предупреждаю: у меня больное сердце, я не выдержу! Моя смерть окажется на Вашей совести!
- Успокойся, так не будет.
- Правда?
- Слово Элвиса Пресли.
Да, у него был акцент, теперь я знал это точно после двух часов общения. Не англо-американский, верно, другой какой-то. Но, может, я путаю или ошибаюсь. Вдруг он в каждой стране, где жил после 'смерти', пытался изучить язык, и поэтому так говорит. Хотя тоже глупость.
Сначала я хотел обратиться в российский фэн-клуб Элвиса Пресли с сенсационным заявлением о находке, но тут же передумал. Там меня только высмеют: 'Ха-ха, Элвис Пресли поёт песни... на Арбате под гитару'. Нет уж, спасибо, я как-нибудь сам отвезу его в Нью-Йорк.
Правда, денег на билеты у меня не было. На помощь опять пришел брат. Только ему не нравилось, что я уклонялся от вопросов, зачем мне опять понадобились такие средства. Он сложил руки на груди, сказав, что ни копейки не даст, пока я ему всё не объясню. Что ж, пришлось снова врать:
- Дим, это связано с моей болезнью.
- Во-о-от оно что, а почему молчал? Так бы и объяснил сразу. Но ты же говорил, что вылечился.
- Боюсь, это неизлечимо...
Потом я долго стоял у окна, молча смотрел во двор. Там дети играли с опавшими листьями и веселились. Мне их забавы показались плохими. Что они, не понимают будто, что листья - это мертвые, опавшие частички чего-то общего, единого, огромного. Они послужили своё, им на смену скоро придут другие. Теперь они нуждаются лишь в покое для того, чтобы сгнить, оставив о себе лишь воспоминания. И не стоит над ними глумиться, опять поднимать в воздух, швырять, пинать ногами. Как можно...
Эх, с детства любил пофилософствовать.
Я зашёл к Пресли. Оказалось, у него был загранпаспорт на имя Ивана Тамма. На фото был он лет шестидесяти - видимо, отличная подделка. Я купил билеты. Перед вылетом Пресли был одет в белый костюм, как в старые добрые времена: без рубашки, видна грудь, только теперь волосы на ней были цвета пиджака. И сам Элвис круто изменился, хотя оделся в своем привычном стиле. Он мне почему-то напомнил старого моряка, который на праздник достал форму и теперь не без гордости красуется у зеркала.
- Ну что, в путь, my boy? - спросил он.
- Да.
- Я наконец-то возвращаюсь домой. К могилам родных, к особняку, меня ждёт Лас-Вегас. А самое первое, что я хочу - это поджаренные бутерброды с арахисовым кремом и бананом.
- У, любимое блюдо Короля! Как же, слышал, знаю.
- Точно. Здесь его совершенно не умеют готовить.
Мы летели через океан. Элвис пил виски и спал. Иногда мы перебрасывались с ним парой-тройкой фраз. Разговор не клеился. Пресли отмалчивался, а мне так хотелось говорить с ним. Я не мог уснуть. Всё время перематывал воспоминания, будто плёнку на магнитофоне, и не верил, что всё скоро кончится.
В самолёте мне стало плохо. Ночью я еле-еле сумел позвать на помощь, точнее, пропищать что-то, и это спасло меня. Сердце будто сжалось до кулачка новорожденного и продолжало еле пульсировать, становясь всё меньше и меньше, а глаза, наоборот, выпячивались, готовые лопнуть или выскочить вон. Я еле дышал, в горле пересохло, а язык словно распух и перестал слушаться. Кто-то из пассажиров услышал стон и стюардесса позвала врача. Элвис, несмотря на шум, даже не проснулся. Может, он и правда ничего не слышал, потому что был пьян, а скорее всего, только делал вид.
Нью-Йорк встретил нас прохладным дождём. Мы с Элвисом переждали, пока он закончится в ресторанчике, где Король непременно заказал любимое блюдо, о котором мечтал столько лет. После мы отправились на Манхэттен в верхний Ист-Сайд, где находился офис того самого миллионера, обещавшего деньги за Элвиса. Нас принимали в торжественном зале. Собралось много людей, включая журналистов, фотографов и прочих. Мне почему-то запомнилась одна девушка - такая шустрая, в беретке и клетчатом платье, с сумочкой на плече. Все ждали, когда миллионер Билл Тейлор спустится, чтобы встретить нас.
Наконец он появился - круглолицый, довольный, ну просто Мистер-Твистер, в смокинге и бабочке. Мой Элвис приветливо улыбнулся. Они говорили по-английски:
- Вы - мистер Пресли? - спросил он.
- Да.
- Хорошо.
Потом миллионер обратился ко мне:
- Спасибо. Вам нужно подождать.
Я разместился в роскошной комнате, где было всё - холодильник, полный еды и алкоголя, огромная кровать, плазменный телевизор, сауна и небольшой бассейн. Я боялся прикоснуться ко всему этому и только ждал. Очевидно, в это время эксперты тестировали моего Пресли. Я волновался, и, несмотря на бесчисленные удобства и тот факт, что измучился и не спал прошлую ночь, лежал и не мог сомкнуть глаз.
Меня пригласили только следующим утром в кабинет миллионера. Билл Тейлор сидел в кресле с сигарой, любовался видом на Ист-Ривер и пускал колечки. Я неплохо знаю английский, но теперь волновался, что не пойму, о чём меня спрашивают.
- Мистер Тейлор?
- Доброе утро, молодой человек. Ну и что же Вы мне теперь скажите? - он улыбался.
- Я не понимаю. Вы отправили меня в комнату, когда я привез Вам Элвиса. Где он?
- Сбежал.
- То есть?
- Вот так, сбежал. Я же не мог приковать его наручниками.
- Но как же так...
- Не волнуйтесь. Всё равно это был не Элвис Пресли.
- А кто же тогда?
- Не знаю, Вам видней. По-английски говорит, однако он прибалт. Должно быть, аферист, который воспользовался Вашей доверчивостью, чтобы попасть в Америку.
- Но ведь он так похож на Короля.
- То, что это не он, видно невооруженным взглядом. У Элвиса были серые глаза. У Пресли, которого Вы доставили в Америку - голубые. Король мог изменить многое, но уж цвет глаз - вряд ли. Я мог сказать Вам об этом еще вчера, но Вы специально прилетели из России, а я - гостеприимный человек, и был рад дать Вам возможность отдохнуть. Вас всё устроило?
- Да, спасибо.
- Этому Ивану Тамму как подражателю я бы поставил высший балл. Хороший мог быть актёр... кем бы он ни был, его талант сгубил алкоголь. Как и многих.
- И что теперь?
- Ничего... Спасибо Вам, молодой человек, - он нехотя поднялся и протянул мне руку. - Я бы с удовольствием побеседовал с Вами еще, но у меня нет времени. Я рад, что в мире есть такие хорошие парни, которые верят, что Элвис жив. Кто знает, может, повезет в следующий раз. Приезжайте ещё.
Я покинул небоскреб и вышел на улицу. Манхэттен - это мечта. Это место, куда хотят попасть многие. Но я знал, что близок мой конец. На любой точке земли я буду лишним. Арбатский Элвис оказался обманщиком, и мои карманы пусты. Иван Тамм понял, что перед ним псих, за счет которого можно легко попасть в Штаты, ему не стоило труда мне подыграть. А теперь мне некуда идти, негде ночевать. Чужая страна, незнакомые люди. Я сидел на скамейке, смотрел на знаменитый Бруклинский мост, и курил. Тогда ко мне и подошла та девушка в беретке, на которую я обратил внимание еще вчера.
- Курите? - спросила она по-английски.
Я молча кивнул.
- Вам плохо?
- Да.
- Меня зовут Сара. Сара Джонсон. Я корреспондент 'Нью-Йорк пост'. Вы могли бы рассказать, что привело Вас сюда, как Вы нашли этого 'Элвиса'?
И я долго разговаривал с ней, не заметив даже, что она включила диктофон. Я не хотел вызывать жалость, но вывод был таким, каким и должен быть:
- Я теперь бомж и... почти покойник: у меня порок сердца.
Она взяла меня за руку и сказала идти за ней.
- Не переживайте. Переночуете у меня. А завтра будет самый настоящий 'бум', вот увидите.
Мне она сразу понравилась. Бойкая, такая нагловатая, напористая, знающая себе цену девчонка. Настоящий журналист, готовая на всё ради работы. Я понимал, что нужен ей как сенсация для газеты. И на том спасибо. Она постелила мне на кухне, а сама уехала. Ночью вернулась, но не одна - с фотокорреспондентом.
На следующее утро в 'Нью-Йорк пост' вышла развернутая статья, а в ней - рассказ обо мне. О том, как я поставил крест на будущем, бросил институт, расстался с девушкой, распродал всё, лишь бы отыскать Элвиса. О том, как, несмотря на проблемы со здоровьем, работал день и ночь, чтобы заработать денег на поиски Пресли. Жизнь, похожая на ад во имя правды. Или во имя любви к великому человеку. И я доверился проходимцу вовсе не из-за того, что дурак. Просто верил всем сердцем, что Элвис обязательно жив.
Об этом я прочитал, сидя на кухне у Сары Джонсон. Она готовила плоховато, и слишком поджаренные гренки с апельсиновым соком я нехотя проглотил, делая вид, что мне нравится.
Сара долго разговаривала по телефону. Потом наконец повесила трубку и обратилась ко мне:
- Сергей, можно ехать.
- Куда?
- Как куда? К Биллу Тейлору. Он хочет Вас видеть.
Я снова оказался в том небоскребе. И меня принимал тот же миллионер. Только на этот раз он был еще более гостеприимным и улыбчивым, а на столике прямо перед ним лежал черный портфель, а рядом - свеженький номер 'Нью-Йорк пост'.
- Мистер, если бы я знал сразу о Вашей истории, о том, что сегодня написали в газете, - сказал он, откупоривая бутылку вина, - такая захватывающая история, дорогой Сергей, она достойна постановки на Бродвее! Вы мне очень нравитесь!
Я молчал. В этот момент в зал вбежали фотографы. Тейлор положил мне руку на плечо и продолжил:
- Дело в том, что я не очень верю, что кто-нибудь найдет Элвиса. Хотя я и был инициатором поиска, но... даже в семьдесят седьмом Король был очень болен. Весь мир хотел бы верить, но Элвис вряд ли жив... Итак, давайте выпьем, Сергей, и я открою Вам главный секрет.
Я принял фужер.
- Так вот, - продолжал Тейлор. - Все это я придумал лишь для того, чтобы отыскать самого преданного поклонника Короля. Что ж, я очень рад, что им оказались Вы. Я знаю про Вашу беду, у Вас больное сердце... мой долг помочь Вам с лечением. Ведь необходима операция?
- Должно быть, - ответил я. - Это врачи должны сказать. Я слишком давно проходил обследование, а дела обстоят всё хуже... Спасибо, мистер Тейлор.
- Но это ещё не все, мой мальчик. Подойди к портфелю. Смелее. А теперь открой. Да-да, щелкни вот на эти две кнопки.
Фотографы обступили меня со всех сторон, но я старался не замечать их.
Крышка плавно откинулась, и я отпрянул: там лежали доллары. Много. Зеленые пачки рядами.
- Здесь три миллиона. Вы их достойны.
Я не замечал, как меня фотографируют, сотни вспышек со всех сторон. Не видел протянутых микрофонов. Не чувствовал, как Сара оказалась рядом и погладила моё плечо. Я не понимал, что все происходящее есть какая-то акция. Но это не важно... три миллиона были в моих руках, и я держал портфель, крепко сжимал его ручку.
Я шёл, как голливудская звезда, и репортёры стояли по обе стороны. Им я бросал короткие фразы, что счастлив, что в шоке от радости, и потому не в состоянии ответить.
Меня догнала Сара.
- Вот телефон, - сказала она. - Позвони. Это насчет операции. Тебе ее сделают. Здесь, за счет Билла Тейлора.
- Слушай, а зачем всё это? - спросил я.
- Что 'это'?
- Поиски Элвиса, три миллиона. Я имею ввиду для этого миллионера. Он что, поклонник Пресли?
- Нет. Для Билла три миллиона - как три доллара. О нём теперь говорят, как о благодетеле. Ты оказал услугу будущему сенатору.
Я не ответил.
- Постой, - она догнала.
- Что?
- Странный ты какой-то. Ну, может, давай опять пойдем ко мне. Мы же вчера почти и не пообщались. Отметим вместе, как ты добился того, чего хотел.