Городенский Павел, Городенский Александр : другие произведения.

Город

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    РЕДАКТИРУЕТСЯ АВТОРАМИ

  Аннотация
  
  Привычный мир рухнул. Мир, который всегда казался устойчивым и прогрессирующим. Мир, который вынужден был жить по законам человека. Мир, который обещал людям только счастливое будущее. Однако все сложилось совсем иначе. Книга рассказывает о людях, переживших глобальный катаклизм. Все действия разворачиваются в белорусском мегаполисе, где жизнь каждого выжившего после катастрофы превратилась в настоящую борьбу за выживание. Город умирает. Многие районы опустели. Повсюду смерть, мародерство, грабежи. Заброшенные улицы превратились в рассадник преступности. Люди вынуждены сбиваться в группы, надеясь на спасение. Город постепенно оброс отдельными поселениями, которые еще являются пригодными для хоть какой-то жизни человека. Какова модель поведения общества в рухнувшем мире? Как поведет себя человек перед лицом постоянной опасности? Ответов нет, есть только опыт героев нового мира, новой эпохи человека.
  
  Все события, описанные в книге, никогда не происходили в реальности и являются исключительно фантазией авторов. Имена, фамилии, прозвища и другие совпадения полностью случайны.
  
  Авторы сердечно благодарят всех, кто поддержал идею и участвовал в создании этой книги.
  
  Павел Д. Городенский
  Александр С. Городенский
  'ГОРОД'
  
  В надежде, что этого никогда не случится, человеку посвящаем...
  
  "Все чаще будете вы встречать людей, которые глаза имеют, да не видят, уши имеют, да не слышат. Брат против брата пойдет, матери будут бросать детей своих. Каждый будет искать способ спасаться поодиночке..."
  Вангелия Пандева Гуштерова (Ванга)
  
  Пролог
  
  Темноту безжизненного метрополитена нарушала горящая свеча. Выплясывая фантастическими узорами на холодных стенах и потолке одинокой подземки, она то разгоралась, то немного затухала от резких порывов сквозняка, что изредка прилетал откуда-то из глубины брошенной станции. Роняя свои восковые слезы на пол, изо всех сил стараясь согреть окружающую темноту, она словно танцевала под музыку умирающего метро. Будто сливалась в медленном темпе тяжелого дыхания одинокого, когда-то внезапно замолчавшего тоннеля. Она не хотела умирать вместе с подземкой. Свеча просто хотела жить. Бесконечно дарить себя этой жуткой и безмолвной тьме, но ее судьба уже давно была предопределена. Сколько бы не было пролито горячих слез, рано или поздно последняя капля обязательно скатится к полу, и свеча замолкнет навсегда. Она исчезнет, оставив лишь маленький уголек, который, постепенно затухая, отдаст миру душу огня, дарившего себя без остатка каждому, кто подносил горящую спичку к пропитанному воском фитилю. С первым прикосновением раскаленной серы огонь всегда разгорался. Он никогда не подводил дававшим ему жизнь, и нес свое тепло всем окружающим. Всем, кто желал хоть немного освещения в жуткой и холодной темноте. Вот и сейчас, свет одиноко плясал во тьме, падая на лицо неподвижно сидящего у свечи человека.
  Человек сидел на полу, скрестив ноги, крепко сжимая испачканными в кровь пальцами АКСУ, что лежал на коленях перед ним и неотрывно, изредка морща лоб, словно от боли, задумчивым взглядом наблюдал за танцем одинокого огонька. Потрепанный вид, уставший взгляд и постоянное постанывание сквозь ровное, но тяжелое дыхание все время заставляли сидящего зажмуривать глаза, будто кто-то или что-то пытается сломить дерзкого. Отправить его в мир сновидений на несколько положенных организму часов. Но, не смотря на усталость, человек продолжал бороться, изо всех сил зажмуривая глаза и снова заостряя внимание на огне.
  Испачканное лицо сидящего покрывалось многочисленными следами от заживших ожогов и свежих ссадин. Вся левая сторона, начиная от глаза, в котором практически не было видно зрачка, заканчивая где-то под забрызганным грязью воротником потрепанного бушлата служащего МЧС, покрывалась ярко-розовыми рубцами, витиевато переплетающимися между собой. Из-под вязаной шапки темного цвета виднелись царапины, тянувшиеся через весь лоб в сторону правого виска и сползавшие маленькими синяками по щеке вниз. Уцелевшая часть подбородка пряталась под густой щетиной, сквозь которую слабо просматривалось несколько следов от ссадин и глубоких ран, которые уходили куда-то под растянутое горло теплой кофты. С правой стороны, на бетонном полу, виднелась кровь. Она сочилась из разорванного бушлата сидящего, проскальзывала по его потрепанным джинсам и скапливалась рядом с ним небольшой лужей. Казалось, сидящего не волнует боль. Он был спокоен и просто продолжал усталым взглядом наблюдать за огнем.
  Человек снова зажмурил глаза. Спустя мгновение, шевельнулись его потрескавшиеся губы, лицо одновременно исказилось и яростью, и страданием. С ненавистью заиграв скулами, он что-то прошептал и заскрежетал зубами. Страшная болезненная гримаса исказила изуродованное лицо, а рука так схватилась за цевье автомата, что костяшки пальцев побелели. Ссохшиеся губы что-то прошептали. Сидящий немного дернул головой, будто в этот момент в него с болью вселилась некая галлюцинация. Шепот перерос в отчетливые звуки. Слышались какие-то имена, он просил прощения, умолял кого-то не уходить прочь и бесконечно в чем-то винил себя. В его словах была невыносимая боль. Нет, не физическая. Она все еще не волновала его. Это была боль, которая предательски вырвалась откуда-то из глубины сердца. Откуда-то из уголка сознания, где прячется самое ценное, самое заветное. Человека сейчас не волновало ничего. Он просто хотел остаться наедине с тем, что беспощадно разрывало его душу на куски.
  Внезапно он замер и громко простонал. По заросшим щекам проскользнули слезы, и человек открыл глаза. Все что у него было сейчас - это память. Память и горячие слезы умирающей свечи... Ему больше ничего не оставалось, как просто оставаться наедине с маленьким огоньком, который все еще продолжал бороться за свою жизнь, согревая немую темноту городской подземки.
  Немного посидев, сидящий устало снял с плеча армейский вещмешок. С трудом раскрыл его. В руках показался потрепанный ежедневник красного цвета, обвязанный каким-то шпагатом крест-накрест. Развязав узел, он открыл его на первой странице. Улыбнулся. Прикоснулся рукой к листу, что был вложен между переплетом и первым исписанным листом. Утерев рукавом влажные глаза, он достал из бушлата маленький огрызок простого карандаша. На мгновение задумался. Полистав желтоватые страницы, человек внимательно посмотрел на карандаш и вывел первые буквы в углу чистого листа.
  Он писал и что-то шептал сам себе, словно вместо страницы со словами перед ним находится живой человек. Словно сейчас он ощущает все полноту той жизни. Жизни, которая, наконец, открыла перед ним свой тяжелый занавес. Он писал не думая, отвлекаясь лишь для того, чтобы смочить слюной грифель карандаша. Его мысли сами по себе выливались на бумагу. Связывались словами, заполняя последний лист блокнота его памятью. Памятью, которую он так долго искал. И лишь написав последние слова, человек снова посмотрел тяжелым взглядом на дыхание умирающей свечи. Здесь, среди пустой темноты он, наконец, почувствовал себя человеком. Теперь он не был частью холодного мрака. Теперь он был частью своей жизни, частью своей памяти. Именно сейчас к нему вернулось позабытое ощущение бесконечного блаженства и умиротворенного спокойствия. Именно сейчас к нему вернулись кусочки забытых воспоминаний, обрывки ушедших мгновений из далекого прошлого. Человек закрыл глаза, и слезы снова проскользнули по щекам.
  Спустя некоторое время, сидящий раскрыл прикрепленную канцелярской скрепкой к заднему переплету блокнота какую-то карту. Он немного качнулся и, постанывая, схватился за разорванный бок. Сжав зубы от невыносимой боли, человек снова поднес карту поближе. Прищуриваясь, сдерживая боль и что-то выискивая в ней, сидящий с ухмылкой посмотрел на свою окровавленную ладонь. Рука потянулось к карте, и в некоторых местах появилось несколько отметин кровью.
  Внезапно где-то в темноте тоннеля послышались человеческие голоса. Слабым эхом они принеслись откуда-то из глубины подземки. С ужасом на лице, затаив дыхание, человек обернулся. Вдруг голоса послышались снова и довольно быстро приближались. Сидящий мигом закинул в рюкзак ежедневник и задул свечу.
  В темноте послышались тяжелые шаги. Человек шел медленно, придерживая вещмешок на плече и крепко сжимая автомат за цевье. Ослабевшие ноги не хотели слушаться. Каждый шаг давался с большим трудом. Тело словно просилось отдохнуть, но понимая, что останавливаться нельзя, он продолжал сквозь силу переставлять ноги. Из рук выпал автомат. Попытка поднять оружие окончилась резкой болью. Оно так и осталось лежать на своем месте. Спустя мгновение тишины, во тьме снова послышались тяжелые шаги. И человек продолжил свой путь в глубину Минского метро...
  
  Глава 1
  ВРЕМЯ ЖИТЬ
  
  'Не пройти мне ответом
  Там где пулей вопрос,
  Где каждый взгляд - миллиметром,
  Время - пять папирос.
  Мертвый город хоронит
  Свои голоса.
  Потерялись и бродят
  Между стен небеса.
  Рождество наступило,
  В подвале темно.
  Сколько душ погубило
  Напротив окно?'
  
  Ю. Шевчук гр. ДДТ 'Мертвый город. Рождество'
  
  
  Этот день для меня начался как и многие другие. Я проснулся среди ночи, разжег уже давно потухший костер, заварил чай и, как обычно, сидел у огня в ожидании рассвета.
  В последнее время мне часто приходилось оставаться в городе на ночлег. Обычно я его устраивал на верхних этажах зданий. Там не сильно чувствуется запах дыма и еще можно отыскать остатки мебели для костра. Вчера вечером мне очень сильно повезло. На окраине одного из заброшенных районов, куда я забрел впервые за последние несколько месяцев, мне сразу удалось найти подходящее место и практически без труда устроить себе ночевку.
  Я нашел его на восьмом этаже. Брошенная квартира располагалась в самом углу коридора под обваленным перекрытием верхнего лестничного пролета. Скорее всего, при обстреле района один из снарядов удачно угодил в угол дома, и обломки рухнули прямо в коридор, перегородив его с обеих сторон от лишних глаз. На противоположной стороне, за обломками, я случайно заметил дверной проем. Отсутствие в нем входной двери меня нисколько не удивило. Последние несколько лет это уже не редкость даже в обитаемых дворах. Двери и дверные коробки прекрасно подходят на растопку печей, но здесь, в заброхе, к моему большому удивлению, дверная коробка была цела и невредима. После я удивился еще больше, когда протиснулся между обломками и прошел на совершенно нетронутый деревянный пол. В глаза сразу же бросилось удобное расположение окон. Они выходили на сторону практически полностью сгоревшего лесопарка, откуда вряд ли будет виден огонь моего костра. Пробежав взглядом по всей квартире, мне стало ясно - лучшего места для ночлега здесь просто нет.
  Сон прервался несколько часов назад. Короткий отдых во время поискового рейда - это уже даже не привычка. Вымершие районы города - не то место где можно поспать нормально хотя бы несколько часов. Ощущение преследования здесь не покидает даже в хорошо укрепленном месте. Брошенные людьми улицы уже давно живут своей жизнью и не собираются идти на примирение человека. Из любого, на первый взгляд кажущегося пустого окна, может свободно прилететь несколько грамм свинца и отправить еще одного 'счастливчика' на тот свет.
  Но все же в заброхах бывает спокойное время. Такие ночи как эта - здесь очень большая редкость. За всю ночь я не услышал ни одного выстрела и ни одного крика. Создается такое ощущение, будто заброха попросту уснула. Отдыхает от обилия крови и перенасыщение сбора человеческих душ. По всей видимости, даже смерть иногда устает, беспрепятственно впуская в свои владения посетителей вроде меня. Но несмотря на все спокойствия, сон уже вряд ли вернется ко мне сегодня. Эта ночь мне не оставляла выбора, как только сидеть и просто смотреть на огонь... На мгновение мне даже показалось, будто вот так, с кружкой горячего, умиротворяющего чая, глядя, как живут и умирают стремящиеся к потолку языки моего костра, я просижу всю свою оставшуюся жизнь, но... все мои мечтания о той малой доле душевного покоя всегда становятся тщетны. Неизбежно наступающий рассвет умеет возвращать к этой давно бесполезной и никому не нужной реальности. К той самой реальности, что находится за окном этого брошенного дома уже много лет.
  Сейчас, скорее всего, середина октября. Хотя я могу ошибаться. Последний календарь я держал в руках очень давно. Кто-то в городе еще пытается вести счет дней, но мне, как и многим, уже давно на время просто наплевать. Какая разница, если каждый прожитый день, каждый прожитый час, это лишь очередная отсрочка от финального вздоха еще одной никому не нужной души. Хочется, конечно, верить во все это особенное безразличие, но, в конце концов, становится понятно - это всего лишь обычная иллюзия. Невозможно убежать от будущего, невозможно скрыться от настоящего, невозможно забыть и прошлое. Сколько бы я не старался стереть свою прошлую жизнь из памяти, она всегда возвращалась ко мне. Прошлое очень хорошо позаботилось, чтобы я о нем никогда не смог забыть.
  Когда произошла первая вспышка, я проходил срочную службу в мотострелковой части, что располагалась на окраине Минска. С самого начала не совсем было понятно, что происходит, да и никто особо не хотел понимать, но спустя какое-то время ответы вместе с новыми вопросами посыпались сами по себе.
  Все началось с выпусков новостей. По радио и телевидению чуть ли не каждый час стали передавать всякие научные передачи об аномальной активности солнца, пятнах и каких-то ближайших, небывалых за всю историю земли, магнитных бурях. Мало кто трубил тревогу. Телевидение просто разрывалось от научных дебатов и захватывающих сюжетов с предсказателями на любой вкус. Кто-то выступал во все горло, доказывая свою научную степень, а кто-то просто все это критиковал. Кто-то предупреждал о каких-то библейских грядущих переменах, а кто-то скептически все прогнозы высмеивал. Обычная картина очередных слухов. Никто и подумать не мог о серьезности всей ситуации. Многие просто напросто с улыбкой смотрели на 'чудаков', распространявших панический шум о приближающемся конце света. Тогда все это выглядело слишком похожим на очередную 'утку' о мифическом апокалипсисе из различных пророчеств.
  А потом на ночном небе появилось странное сияние, очень похожее на то, что видят жители северного полюса. Оно переливалась различными цветами, и сопровождалось какими-то странными, до ужаса жуткими звуками, будто кто-то разрывал небеса на части. Зрелище было просто незабываемо красиво и в тоже время ужасающее. Весь небосвод над городом словно стонал от тяжести и полыхал адским огнем. Явление быстро усиливалось, заполняло оставшееся пространство, будто поскорее стремилось достигнуть пика своей зрелости и незамедлительно умереть. Так и произошло. До самого конца никто и не догадывался, что это начало больших перемен.
  Аномалия исчезла так же внезапно, как и появилась, окутав город в полную темноту. Повсюду пропало электричество, остановились ТЭЦ, фабрики, метро. Тогда остановилось полностью все. Люди предстали перед настоящей неизвестностью.
  Отсутствие информации меня, как и многих моих сослуживцев, просто сводило с ума. Нас успокаивали, говорили, что в городе паники нет и скоро все наладится. На самом же деле каждая минута приближала всех к роковой точке. Я понял это, когда однажды зимним утром нас подняли по тревоге и дали команду о вводе части в город для поддержания порядка. По крайней мере, так было сказано нашим командиром роты. Милиция и первые воинские части, вошедшие в Минск, не справлялись с народными волнениями и нас забрасывали им в помощь. Но все было понятно и без всяких слухов. Когда мы узнали, что в город начали вводить первые войска, это означало одно - в Минске начался хаос.
  То, что это не обычный разгон 'несогласных', мы осознали, когда нам выдали оружие и боевые патроны. На наши вопросы никто из начальства не отвечал до тех пор, пока колонна не добралась до площади Независимости. Но ответы никому так и не понадобились.
  Мы вышли на площадь полностью забитую людьми и стали занимать дорогу за милицией, что выстраивалась прямо напротив демонстрантов. Вокруг царил запах предстающего безумия. Люди орали, бросались на щиты спецназа, швыряли в них все, что попадало под руки. А потом начался разгон. Мы не участвовали в нем. Наша задача была в оказании помощи, если внутренних сил будет недостаточно. До последнего мы надеялись, что все закончится без участия наших автоматов, заряженных боевыми патронами, но случилось непоправимое. Со стороны жилых домов появились какие-то вооруженные люди. Как потом оказалось, все эти месяцы обещаний и пустословий городских властей население попросту близилось к войне. Власти потеряли контроль над городом еще за несколько месяцев до той демонстрации.
  Первые погромы начались на окраинах Минска еще до ввода частей и потихоньку все это время приближались к центральным районам города. Люди разносили заправки, грабили аптеки, продуктовые склады, магазины, а потом добрались и до милицейских участков. Тогда, помимо гладкоствольных ружей и травматических пистолетов, среди гражданского населения появилось нарезное оружие. Вместе с этим в армии и милиции стало возрастать количество дезертиров. Бежали в одиночку, целыми группами, прихватывая с собой оружие вместе с казенным продовольствием. Город наводнялся мародерами, грабителями и беженцами. Хаос стремительно окутывал все районы, не щадя никого на своем пути. Люди переставали быть похожими на людей и сходили с ума окончательно: убивали, грабили, насиловали. К середине декабря Минск уже полыхал ярким огнем безумия.
  После, погромы переросли в настоящую гражданскую войну. Улицы переходили из рук в руки по несколько раз за день. Военным не помогали блокпосты и баррикады. Обстрелы районов не затихали даже ночью.
  Спустя какое-то время наша рота попала в засаду. Я очнулся в помещении, похожем на подвал, среди множества раненных солдат и гражданских. Оказалось, что меня вытащили бойцы из так называемого 'Народного сопротивления'. Они проводили зачистку после нашего разгрома и случайно напоролись на меня в обломках. Бригаду разбили почти полностью. Выживших офицеров взяли в плен, а тех, кто пытался бежать, расстреляли. Некоторых оставляли в живых в качестве заложников, которых обменивали у властей на боеприпасы и продовольствие. 'Тяжелых' добивали или просто оставляли умирать на улицах. Многих солдат-срочников, с условием, что они перейдут на сторону сопротивления, трогать не стали. Вот так и закончилась моя срочная служба без объявления демобилизации, до которой мне оставалось всего пару месяцев.
  Около недели я пролежал в их лазарете, который из-за боев перемещали раз двадцать. Лечение было никакое, лекарств не хватало, да в прочем, как и всего остального. А потом, когда я уже встал на ноги, мне вручили автомат и отправили на баррикады одной из ячеек сопротивления, у которой стояла задача совершать вылазки на позиции десантников, что крепко держали дома у здания правительства. При первой же возможности мне удалось бежать. Несколько раз пытался уйти из города, но сам не зная почему, остался.
  Как таковой войны в Минске уже нет. После очередной вспышки, не смотря на новые поломки электроники, все более-менее успокоилось и стало понемногу налаживаться. Народное сопротивление каким-то образом развалилась, стрельба поутихла, люди вылезли из своих подвалов. Во дворах закипела жизнь. Остатки вооруженных сил организовали в городе 'спасательные пункты', заняли большую часть территорий, понемногу возвращая контроль над всем Минском и прилегающей сельской местностью. Конечно, это не похоже на спокойную жизнь, но, по крайней мере, у людей появился шанс прожить хотя бы немного дольше. Не обходится сейчас и без противников нынешнего режима. Меньшая половина жилого города состоит из независимых территорий, которые не соглашаются надеть синие повязки, как отличительный знак борцов за новый порядок, отстаивая этим свою независимость всевозможными способами: когда стрельбой, когда дипломатическими переговорами. Минск сейчас похож на некую матрицу городов в городе. Он разделен на участки, контролируемые спасательными пунктами и конфедерацией независимых дворов, границами которых являются мертвые брошенные районы, где полным-полно обитателей на любой вкус. Обе стороны подписали перемирие, несколько общих законов и торговое соглашение. Но в городе есть еще свободные дворы и прилегающая сельская местность. Им жить тяжелее всех.
  Когда стихла стрельба, я занялся 'поисковым ремеслом'. Нынешняя жизнь вся завязана на торговле всем необходимым для выживания человека. На торги выставляется все, что подойдет для сегодняшней жизни. С самого начала желающих выйти в город было хоть отбавляй, но потом ремесло попало под контроль двух сторон власти и у многих желание попросту исчезло. Они сумели накрыть своим колпаком обычное мародерство, дав ему всего лишь новое узаконенное название с правилами, которые с каждым разом стремительно ужесточаются.
  Раньше поисковые рейды приносили неплохую прибыль, но вскоре стороны ввели обязательное разрешение, за которое необходимо отдавать своему руководству большую часть найденного. Ремесло понемногу начинает изживать себя и перестает быть выгодным. Никто, правда, не запрещает заниматься поиском без разрешения, но если его нет, поисковик автоматически приравнивается к мародеру, а за это наказание простое - смерть. В заброхах часто встречается патруль, который обязательно проверит наличие бумажки с печатью и поставит к стенке любого нелегального ходока. Но все это лишь обычные показательные действия людей имеющих полномочия держать все прибыльные виды бизнеса в своих руках. Ничего не изменилось, монополия существует и у нового режима¸ ровно столько, сколько и беззакония. Разрешение на поиск так просто не получить. По договору пунктов с конфедератами, количество опечатанных бумажек должно быть ограничено, якобы для поддержания равновесия иссекаемых запасов продовольствия в брошенных районах города и сельской местности. Кто-то вынужден приклонить голову, а кто-то на свой страх и риск, особенно в осенний период, выходит на поиск в качестве мародера или банального бандита.
  Осень - это сезон по заготовке припасов на зиму. Заброхи в это время просто кишат поисковиками, мародерами и еще черт знает кем. Вымершие районы превращаются в некое поле боя соревнующихся зверей по сбору всего, что может помочь пережить очередную зиму. Весь бизнес, не связанный с поиском, но имеющий дело с выходами в город в это время, практически перестает работать полностью. Даже самые матерые проводники и ушлые торговцы не решаются в это время переходить заброхи. Прекращается и ведение политической деятельности между конфедератами, спасательными пунктами и свободными дворами. Одни, другие и третьи попросту готовятся к холодам. Все сосредотачиваются только на своей жизни. Кто-то нанимает разнорабочих для заготовки дров, кто-то покупает припасы у пришлых или местных торговцев, кто-то готовит свое жилье под аренду на всю зиму пришлым зимовщикам и ходокам. Весь Минск осенью становится по-своему другим.
  За окном уже понемногу начинало светать. Над городом показались первые лучи солнца, придавая холодным каменным руинам хоть немного теплых мгновений. Я допил чай и принялся собираться в дорогу. Сегодня мне предстоял переход на соседний район для перетаскивания двух тайников ближе к границам восточной заброхи. Через несколько дней туда должны прибыть скупщики с Восточного пункта и поисковики со всей округи, где пройдет очередной большой торг всего добытого за неделю. Чтобы не таскать с собой самое ценное и привлекать к себе внимание лишних глаз, тайники сейчас делают все кому не лень. Мародеры хоронят нелегальный товар, торговцы временный, проводники и курьеры прячут все, что получат за работу или найдут по счастливому случаю что-нибудь ценное по дороге. Заброха - это что-то вроде большого хранилища.
  Первым делом я проверил в своей фляжке воду, запас еды и наличие вощеных спичек. Всего этого должно было еще хватить на несколько дней, но батарейки в моем фонаре уже просились на замену. Следующее, что я основательно осмотрел, это добротный охотничий нож и свой незаменимый АКМ - хороший механизм, правда, старенький уже, но для стрельбы еще должен был сгодиться и послужить далеко немало. Нож я купил на одном рынке за несколько блоков сигарет, а 'ствол' мне достался практически бесплатно: я как-то выменял его всего на полбутылки самогона у одного алкаша оружейника. Боеприпасы всегда держал в своем рюкзаке и постоянно их пересчитывал. Каждый патрон - это чья-то душа. За связку боеприпасов на рынке можно смело выменять недельный запас продовольствия, снять комнату и все это время ничего не делать.
  В боковом кармане своего рюкзака я всегда держал инструменты: пассатижи, несколько отверток, пару молотков и небольшую монтировку. Самые незаменимые вещи на промысле: всегда приходится что-то ломать, вскрывать или долбить. Армейский бушлат, в котором я всегда ходил, однажды нашел во время одного из рейда. Там еще были найдены хорошие берцы, практический новый теплый свитер и неплохие брюки. Конечно же, это все я оставил себе. Хорошая обувь и одежда в городе уже давно почти дефицит.
  Собрав все в дорогу, я решил осмотреть все подходы к дому. Со стороны лесопарка все, как и предполагалось, было спокойно. Я не стал особо высматривать в нем какую-либо опасность и осторожно, не создавая лишнего шума, выбрался из заваленной квартиры.
  Остановившись у ближайшего окна, я окинул взглядом округу. Все было безжизненно спокойно и ничего не предвещало беды. Город словно продолжал спать своим мертвым сном.
  Вся улица напоминала некую военную кинохронику. Взгляд пробежал по пустой безжизненной дороге, по зданиям, мрачными силуэтами, возвышавшимися над словно распаханным асфальтом, остановился на ближайших высотках, что были разрушены практически полностью. О них напоминали лишь завалы из кирпича, искореженные обломки бетона и торчащая во все стороны арматура. Этими огромными кучами в нескольких местах перекрывало проезжую часть. Все остальное свободное пространство на дороге занимали брошенные автомобили. На въездах в один из дворов, машины были составлены несколькими рядами и по-всякому, в основном металлическими тросами, скреплялись между собой. Не сложно было догадаться, что когда-то эти сооружения играли роль баррикад. У обочин, словно разбросанные спички, валялось множество фонарных столбов, вперемешку с кучами различного хлама. На глаза попался пассажирский автобус, которому довелось остановиться прямо напротив дома, где я провел ночь. На нем виднелась табличка, говорящая о названии маршрута. Прочитав всего несколько букв, я узнал знакомое название улицы. Ухмыльнулся. Вспомнил, как еще до всего случившегося прохаживался в том районе, попивая отменное холодное пивко.
  В обе стороны улицы пейзаж не собирался меняться. Все продолжало быть серым и унылым. На противоположной стороне дороги, словно нелепым приветом из того, уже почти забытого прошлого, возвышался чудом уцелевший рекламный щит, на котором еще виднелись кричащие надписями о горячих путевках в теплые страны. Я долго стоял неподвижно и смотрел на него. В этот момент перед глазами, наполнявшие себя какими-то цветными и теплыми образами, словно каруселью, кружились воспоминания: солнечный день, приятная музыка, вся улица заполнена радостными людьми, все куда-то идут, улыбаются. Но внезапно навалившиеся наваждения предательски растворились, оставив меня опять наедине с ужасающим пейзажем вымершего города. Постояв еще немного, я провел взглядом по пустой дороге и, закинув за спину рюкзак, направился к выходу из подъезда.
  Преодолев несколько улиц, я остановился у проезжей части немного перевести дух. По привычке осмотрелся и прислушался. Вокруг стояла немая и даже, наверное, мертвая тишина. Здания возвышались как огромные памятники на каком-то гигантском кладбище. Невозможно привыкнуть ко всему мертвому, что когда-то было живым. Там, за разрушенными домами, виднелось место, где раньше находился 'Раковский рынок'. Теперь в том районе зияли большие воронки, оставленные мощными взрывами той, никому ненужной войны. Кинотеатр 'Аврора' превратился в огромную груду обломков, а от универсама 'Фрунзенский' остался только обугленный козырек у входа. Дома, что находились по другую сторону проезжей части, каким-то образом уцелели и теперь служили для всех поисковиков ориентиром границы следующей заброхи. Я неподвижно стоял на дороге и просто слушал тишину.
  Ранее утро хорошо подходило для переходов. В это время мало кто может попасться на глаза, хотя угадать очень сложно. Однажды я по неосторожности напоролся на целую группу мародеров. Мне тогда очень сильно повезло. Я вышел из той перестрелки с неплохими трофеями. Несмотря на всю опасность, рейд был удачным и закончился очень быстро. Я около месяца после этого не появлялся в заброхах, прохлаждаясь в местных дворах железнодорожного вокзала.
  Мне захотелось пить. Весь переход до этого места занял около трех часов, и меня сильно тянуло передохнуть, но что-то здесь было не так. Я нутром чувствовал, будто за мной кто-то наблюдает из этих окон напротив.
  - А может из тех, или вообще из той подземки. Блин, да что я здесь стою, как на показ. Укрыться надо бы. Ага, вон туда, за машину.
  Я не стал больше раздумывать и на всякий случай выдвинулся к какой-то сгоревшей легковушке.
  За машиной я вытащил из рюкзака бинокль и внимательно осмотрел ближайшие здания у подземного перехода. Все было вроде бы чисто, спокойно и, казалось, не стоило напрасно паниковать, как вдруг...
  - О-па! Вот тебе и на...
  Из подземки появились трое. Все были одеты кое-как, но наличие оружия у каждого объясняло многое. Они не были похожи на пунктовиков, хотя бы из-за отсутствия синих повязок на руках и наличия нормального военного снаряжения, но все как один выглядели очень агрессивно.
  - Кто же вы такие? На поиске или, может быть, мародерят. На конфедератов тоже вроде не похожи... Че вы там, интересно, делали? Хотя какая разница - стволы есть, значит нечего соваться...
  Незнакомцы остановились у самой подземки и о чем-то стали разговаривать, размахивая руками в разные стороны. По всей видимости, у них шел спор. Самый активный, с рыжей щетиной и выбритой наголо головой, кричал громче всех, в чем-то все время обвиняя остальных. Мне не особо было интересно, чем это все закончится и я начал перебирать все пути обхода, чтобы не терять время впустую.
  Вдруг лысый выхватил пистолет и без лишних слов выстрелил в грудь одному из своих собеседников. Тот рухнул замертво, и сразу же раздался второй выстрел, пуля которого догнала убегающую жертву номер два. На мгновение мне показалось, будто вся эта пальба была проведена в мою сторону, но развернувшаяся передо мной ужасающая картина меня успокоила и в тоже время бросила в гнев.
  Лысый, немного постояв, и, оглядываясь по сторонам, принялся собирать с того, что лежал рядом, трофеи, копаясь в его карманах.
  Сжав зубы, я уговаривал себя не встревать в ситуацию. От злости меня всего просто выворачивало наизнанку, рука машинально тянулась к автомату, но мне еще удавалось сдерживать себя до последнего.
  Обыскав мертвеца, лысый внезапно остановился. Немного посидел задумчиво над трупом и через мгновение с улыбкой достал нож. От увиденного меня чуть не вырвало - он, улыбаясь, начал отрезать голову мертвецу. С каждым движением ножа, казалось, улыбка лысого становится еще больше, еще краше, еще безумнее. Было хорошо видно, как процесс отрезания человеческой головы доставлял ему очень большое довольствие.
  Оценив свое тактическое преимущество, я все же решил его наказать. Рюкзак мигом закинул в машину, оставив при себе только автомат. Пока тот был занят своим делом, я метнулся за автобусную остановку, которая находилась практически у самого перехода.
  - Так, тормозить не стоит. Сейчас туда, к парапету, и валю козла!
  Я выскочил прямо перед ним. Он испуганно посмотрел на меня и одернулся, вытаскивая свой нож из недорезанной шеи. В какую-то секунду мне показалось, что он будто умоляет меня не стрелять, но в мои планы никогда не входило оставлять жизнь тому, у кого собирался ее отнять.
  Мозг мгновенно отключился. Палец нажал на спусковой крючок. Лысого отбросило назад, забрызгивая мозгами и какой-то кровавой жижей вперемешку с костями черепной коробки парапет подземного перехода. Я опустил автомат, выдохнул. От выстрелов в ушах разливался звон. Теперь лысый напоминал жертву, у которой, к сожалению, уже невозможно было отрезать голову. Безобразной позой он валялся у подземного перехода, сжимая в правой руке окровавленный нож. Повсюду лилась кровь. Было сложно даже подойти хоть к одному из них. Я обратил внимание на человека с надрезанной шеей. Это был молодой парень с чертами лица типичного азиата. Он лежал неподалеку от лысого и сильно истекал кровью. Передумав копаться в кровавом месиве этих двоих, я огляделся и подошел к тому, что валялся немного дальше.
  Парень лежал на животе, поджав руки. Пуля угодила ему прямо в затылок. Об этом говорила дыра в голове, из которой виднелись кусочки какого-то месива, напоминающего человеческий мозг. Пнув ногой безжизненное тело, под мертвецом я заметил что-то металлическое. Оно напоминала какую-то трубку с расширением у основания, очень подозрительно похожим на отдельную деталь. Немного повозившись, я вытащил из-под мертвого парня АКСУ. Автомат был просто в идеальном состоянии: еще в масле, затвор ходил с натугой, магазин был заполнен под завязку патронами, приклад откидывался, словно какой-то послушный механизм. Это была действительно самая лучшая находка всего рейда. Оружие и боеприпасы очень сильно ценились среди скупщиков. За хороший автомат многие готовы заплатить хорошую цену и продать месячный абонемент на поиск в любые заброхи города. Даже в сельскую местность по абонементу можно было выходить для торговли с местным населением. Рейд подходил к долгожданному концу. Моей радости просто не было предела.
  Немного порывшись в карманах этого бедолаги, ничего, кроме как пол пачки каких-то окурков, я не нашел. Бросив этот бесполезный осмотр, я решил немедленно уходить с места расправы и направился к своему рюкзаку. В спешке ухватив свой мешок, я уже отходил в сторону домов, как вдруг где-то неподалеку послышался рев мотора.
  Прижав к себе рюкзак, я и изо всех сил рванул к подземному переходу. Всего доля секунды меня отделяла от нежелательной встречи, но я все-таки успел скрыться в подземке.
  В том, что это была патрульная машина какого-нибудь ближайшего спасательного пункта, я не сомневался. Только у них была более-менее налажена починка транспорта и сбор горюче-смазочных материалов во всем городе. Хотя конфедераты и некоторые свободные дворы тоже достигли этого, но здесь, у границ территорий контролируемых пунктами, никто, кроме синих повязок, ошиваться точно не мог. Застав меня возле трех трупов, даже при наличии разрешения на поиск, патрульные без всяких сомнений поставили бы меня к стенке. Всей картины расположенной у подземки достаточно, чтобы, не спрашивая, на меня повесить ярлык мародера.
  От греха подальше я решил спуститься вглубь метро и немного обождать.
  Я шел медленно, вслушиваясь в свои шаги, что разносились слабым эхом и где-то терялись в жуткой, до дрожи во всем теле, темноте. Фонарь светил слабо, постоянно напоминая о срочности вычисления своего местонахождения. С этим нельзя было медлить. В любой момент свет мог потухнуть, и все шансы выбраться из мертвого метро приравняются почти к нулю.
  По названию станции было ясно, что где-то недалеко должен находиться уцелевший выход на поверхность с другой стороны улицы. Надо было только пройти метров восемьсот вдоль ветки, и перебраться на другую сторону следующей станции.
   С каждым шагом луч фонаря становился все слабее. По моим расчетам выход должен был уже показаться на горизонте, и я немного ускорился, как вдруг фонарь потух окончательно. Сердце забилось сильнее. Настолько сильнее, что, казалось, еще немного, и оно выскочит из груди. Я замер на месте. Прислушался. Что-то стиснуло живот. Подземка словно дышала, жила своей жизнью. Где-то совсем неподалеку эхом раскатывались разнообразные, словно некая мелодия, звуки падающих с потолка капель. Откуда-то из конца тоннеля доносилось слабое завывание сквозняка, порывами иногда достигавшего места моего расположения, с собой принося специфический запах сырости и ржавого железа. Вместе с тем слышались какие-то странные глухие удары, словно кто-то тяжелыми шагами прохаживался где-то на поверхности прямо надо мной. Они доносились изредка. Сначала где-то сверху, а потом словно из другого конца тоннеля.
  Я стоял неподвижно. Вглядывался в каждый кусочек раскрытой пасти мертвого метро. Ноги наливались тяжестью и не решались сделать хоть какое-то движение. Внезапно, со стороны противоположной станции, раздались какие-то громкие звуки. Я прижался к стене. Все нутро просто разрывалось от страха. Сердце выскакивало из груди и по всему телу бежали мурашки. Только спустя несколько минут ко мне вернулось состояние трезво мыслить. По всей видимости, это был всего лишь падающий на бетонный пол кафель, отвалившийся от стены. Но исключать чье-то присутствие я не стал и пожелал оставаться в темноте, не решаясь выдавать свое место, смастерив хоть что-нибудь подходящее для освещения. Спустя какое-то время я все же снял рюкзак и немного пошумел, перебирая все содержимое своего мешка вслепую. В потемках было неудобно копаться в рюкзаке, но через несколько минут метро озарилось светом: я поджег найденную в мешке тряпку.
  Внезапно факел выпал из рук. На лбу выступили капли пота и засосало под ложечкой. С испугом я выхватил свой автомат и приготовился к стрельбе. Казалось, мое сердце от страха сейчас разорвется на части.
  В тусклом свете упавшей тряпки я разглядел на бетонном полу силуэт какого-то человека. Он находился в метрах пяти, в самом углу станции, возле кучи битой плитки. Мысли бешеным хороводом вертелись в голове, пытаясь разложить все по полочкам и дать всему этому хоть какое-то логическое объяснение. Но все смешивалось, переплеталось, путалось огромной вязью между собой и мешало мне сосредоточиться на ситуации.
  Человек лежал неподвижно. Свет от тряпки слабо освещал станцию, но спустя какое-то время я смог более-менее разглядеть лежащего. Его ноги были поджаты под упавшее лицом вниз тело, словно он, стоя на коленях, так и рухнул всем своим весом на пол. Неестественно застывшие перед собой руки были безобразно выкручены, будто человек пытался ползти дальше в сторону выхода. Когда я посмотрел себе под ноги, увидел свежие капли крови, постепенно перерастающие в кровавую полосу, что шла в его сторону. Полоса менялась от тонкой струйки к широкой размазанной луже, что только подтверждала недавние действия этого человека: похоже, он действительно полз к выходу из подземки.
  Немного погодя, я осторожно сделал шаг в его сторону и остановился. В любую секунду, при любом движении незнакомца, мой палец был готов привести в движение спусковой механизм автомата, но тот, не подавая никаких признаков жизни, оставался лежать в углу станции. Спустя несколько минут я все же решился подойти.
  На спине изрядно запачканного в кровь бушлата, в тусклом свете я разглядел буквы 'МЧС'. Красно-зеленая куртка была сильно разорвана в нескольких местах, особенно с правой стороны, откуда еще сочилась кровь. На ногах были какие-то прохудившиеся кирзовые ботинки, перешнурованные шпагатом и медной окисленной проволокой. Потрепанные джинсы уже были далеко не синего цвета от грязи и засохшей крови. На руках, которые тянулись к выцветшему армейскому вещмешку, что валялся всего в метре, были надеты штопаные во многих местах вязаные чумазые перчатки.
  Я аккуратно перевернул вещмешок ногой. Оглядевшись по сторонам, вывернул все его содержимое на землю и стал внимательно перебирать: несколько банок тушеного мяса, пакет хлебных сухарей, чай, сахар, какие-то медикаменты, крупа, спички, несколько связок патронов пятого калибра и всякие ручные инструменты, которых так мне не хватало для поиска, особенно болтореза и флакона жидкого ключа.
  Среди вещей я заметил какую-то пластмассовую коробку, сильно походившую на радиостанцию. Она была основательно потрепана, но, несмотря на треснутый в нескольких местах корпус, что был стянутый тряпичной изолентой, выглядела еще работоспособной. На корпусе устройства находилась импровизированная выдвижная антенна, небольшой экран и в ряд расположившиеся какие-то тумблеры с регуляторами. С боку пучком висело несколько цветных проводков, скрученных какой-то резинкой, по всей видимости, от камеры велосипедного колеса. Проводки вылезали через небольшой скол в корпусе, из которого виднелись зеленые ряды напаянных плат. Рядом у самого скола, на конце обмотанный липкой канцелярской бумагой, из корпуса торчал небольшой рычажок. Подняв неизвестный аппарат, я заметил на обратной стороне, приделанные к коробке металлическим хомутом, несколько аккумуляторных батареек. Что-то не давало разглядеть устройство поближе. Снизу я заметил выходящий из корпуса черный провод, который застрял в вывернутых вещах. Потянув за него, на конце показался наушник, очень сильно похожим на гарнитуру от какого-то фирменного плеера из прошлой жизни. Я не понимал, почему этот человек носил какое-то непонятное радиоустройство без экранированного контейнера. Электромагнитный импульс мог повыситься в любую минуту. С любопытством повертев в руках неизвестный аппарат, я отложил его в сторону и принялся обыскивать карманы вещмешка.
  Открыв задний клапан, я нашел несколько батареек, маленький раскладной ножик и какой-то потрепанный ежедневник красного цвета. Все страницы блокнота были исписаны и зарисованы какими-то схемами. На последней странице показалась, прикрепленная скрепкой к переплету, почти новая туристическая карта Минска. Развернув ее, я увидел на ней множество поставленных карандашом пометок в форме геометрических фигур. Хотел было рассмотреть их поближе, как вдруг в темноте метро эхом пронеслись какие-то голоса. Они слышались со стороны станции, откуда я пришел, и стремительно приближались. Спустя мгновение на путях показались огни нескольких фонарей.
  Я ушел сразу, как только поспешил закинуть все найденное к себе в рюкзак. Несомненно, встреча с теми, кто бродил в метро, не сулила ничего хорошего. Это мог быть кто угодно, начиная от патрульных, которые вряд ли, но все же могли пойти за мной, и заканчивая какими-нибудь мародерами, что решили спрятать добытое в подземке. В любом случае при встрече я получил бы пулю в лоб. В неприметном месте, где вряд ли кто услышал бы выстрел, легко расправится с человеком и отобрать у него все ценное. Оставлять радиоустройство, которое с виду выглядело хорошим товаром, не было смысла. Даже его можно было продать скупщикам на запчасти, которых с каждым годом в городе становилось все меньше.
  На поверхность я выбирался осторожно. Оглядывался по сторонам и с опаской рассматривал застройки, что высились по ту сторону проезжей части. Не увидев ничего подозрительного, не медля, короткими перебежками я перебрался на противоположную сторону дороги. Решил идти дворами: там намного спокойней, нежели на открытой местности.
  Всю дорогу тот человек, которого я нашел в метро, не выходил из моей головы. Я перебирал все возможные варианты его ранения, но ясности во всей ситуации виделось очень мало. Мне казалось, те трое, что остались лежать у подземки и есть причина смерти незнакомца. Возможно, он был какой-нибудь поисковик-неудачник, возможно, забредший конфедерат, возможно, мародер или обычный проводник, за которым охотились случайные ходоки, в надежде поживиться добытыми ценностями. Но вариант того, что случайные ходоки могли быть вовсе и не случайными исключать тоже нельзя. Да и сам незнакомец мог быть даже пунктовиком, ведь отсутствие повязки еще ничего не значит. Но кто бы это ни был, я был ему благодарен за все. За все то, что всю дорогу заставляет давить мне на плечи шлейки заполненного рюкзака.
  Через час я добрался до первого схрона. Он находился в доме возле детского сада на самом верхнем этаже. Я сделал его еще в самом начале этой недели. В нем не было ничего ценного, но оставлять тайник я был не намерен. Все, спрятанное в одной из квартир пятого этажа - это была моя жизнь, которой мне пришлось рисковать, прочесывая несколько дней мертвую территорию. Тогда мне не верилось, что рейд этой недели будет удачным, и я брал все, показавшееся мне полезным. Квартиры попадались уже прочесанные другими поисковиками, в магазинах и торговых центрах мало что находилось, имеющее хоть какую-то ценность. Правда, в одном из ларьков, решив устроить привал, я нашел целую упаковку отсыревшего сухого детского питания. Тогда это была самая удачная находка.
  Укрывшись в соседнем здании, я осмотрел местность возле дома, где находился тайник. Все было спокойно, но меня все время не покидало чувство взгляда со стороны. Оно преследовало всю дорогу и сейчас становилось еще сильнее. Около получаса, внимательно всматриваясь в каждое окно, в каждый угол мертвого двора я не решался выходить из здания. Все это время мне думалось, будто кто-то за мной наблюдает. На мгновение мне даже показалось, словно я слышу чье-то дыхание за своей спиной. Но с трудом выбросив из головы все чувства паранойи, окинув напоследок взглядом округу, я все же выдвинулся на вскрытие своего тайника. Вся процедура прошла успешно и заняла всего несколько минут. Переложив содержимое схрона в запасную спортивную сумку, я незамедлительно решил идти дальше.
  Вторая, и самая ценная 'нычка', располагалась в здании школы. Несколько дней назад, прочесывая улицу, по зловонному запаху я нашел практически нетронутый подвал брошенного дома. Ничего из съестного взять не удалось, все маринады давно покрылись плесенью, картошка и другие овощи превратились в гнилое месиво. Но на стеллажах я обнаружил множество полезных инструментов, коробку, набитую хозяйственным мылом, емкости с различной краской и почти целую канистру бензина. Все унести далеко я не смог и решил заложить тайник в ближайшем удобно расположившемся здании. Школа подошла просто идеально. В центре двора, за многоэтажными домами, она не сильно бросалась в глаза. Даже сейчас я не сразу обратил на нее внимание.
  Вероятность того, что мой тайник уже кем-то вычислен, есть. Но если кто-то решился раскатать губу на мое добро, ему явно уже не повезло несколько раз. У входа в бывший класс химии, на втором этаже западного крыла здания, ожидал всех желающих сюрприз из хорошего промыслового капкана. В самом классе, прямо на пути к тайнику, прикрытые всякими тряпками, удачно располагались еще две ловушки такого же плана. Если бы схрон не содержал топливо, таких предостережений не было бы. Дороже топлива сейчас может быть только топливо.
   Я остановился в одной из высоток, откуда хорошо просматривалась вся местность, решив передохнуть и немного перекусить. Время еще позволяло до темноты забрать содержимое схрона и уйти подальше.
  Усевшись у окна на лестничной клетке, я снял с себя рюкзак и расположил сумку перед собой, соорудив некое подобие стола. Костер разводить не стал, просто открыл найденную в вещмешке человека из метро, банку тушенки. На корпусе банки показались какие-то цифры в форме печати, обычно говорящие о сроках изготовления продукта. Не решаясь есть тушеную говядину семьдесят восьмого года выпуска, я долго вынюхивал и ковырял ножом содержимое банки, но все же, спустя какое-то время, попробовал. С аппетитом уложив неплохую на вкус тушенку, которая была старше меня на много лет, я закурил и принялся перебирать вещи в рюкзаке.
  На глаза попался найденный в метро ежедневник. Сам не зная почему, я вытащил его. Повертел в руках, хотел было выбросить, но, открыв первую страницу, передумал. На листе пожелтевшей бумаги, что был вложен в блокнот, показался детский рисунок, подписанный пляшущими буквами: 'Мама, папа, братик, я'. Дрожащая рука коснулась каракулей, и горький ком подкатил к горлу, не давая дышать. Только неимоверными усилиями я заставил себя не разрыдаться прямо здесь... среди пустых стен этого дома. Вдруг из глубины мыслей послышался детский смех, и в ушах резануло: 'Кирилл!'. Я вздрогнул и в волнении огляделся по сторонам, но увидел лишь холодные бетонные стены, которые безжалостно отбирали даже эти мелкие отголоски света из моей прошлой жизни. Это был голос моей младшей сестренки. Перед глазами, словно кинопленка, закрутились ее образы и сразу же исчезли, постепенно поглощаясь уже знакомым чувством пустоты. На первой странице блокнота показались первые строки. Все читать не стал, только пробежал глазами по записям из жизни неизвестного мне человека.
  Перевернув еще с десяток страниц, я наткнулся на что-то любопытное. Об этом говорили записи помеченные красными чернилами, непонятные схемы и какие-то геометрические фигуры, зарисованные карандашом на скорую руку. Перечитав несколько подобных заметок, я мало что понял, но сразу уловил несколько описаний. Следом раскрыл найденную туристическую карту и стал ее внимательно разглядывать со всех сторон. Множество на первый взгляд бесполезных каракулей портили ее новизну, но когда мне на глаза попались метки, похоже, нарисованные кровью, по телу проскользнул холод. Таких меток на карте было три. Снова пробежал глазами по заметкам в блокноте. Дальше обо всем рассказывалось подробно, даже шли пояснения схемам, говорилось о всех пометках, но время заставило меня отложить изучение любопытной информации на потом и закончить начатое.
  Внимательно изучив все подходы к школе, я выпрямился в полный рост, как вдруг где-то вдалеке послышался хлопок, и мое обессиленное тело рухнуло на пол. Ничего не понимая, попытался подняться, но ослабевшие руки только проехались по бетонному полу. Повалившись, я почувствовал сильное жжение в области шеи. Пробовал сделать вдох, но только лишь захрипел. Инстинктивно поднес руку к горлу, выясняя, что мешает дышать, моя рука внезапно отдернулась назад, как ошпаренная. Я заметил кровь. Она была повсюду, на одежде, на рюкзаке, на сумке, на руках, на полу. Ее было очень много, она струями пульсировала из моего горла, заливая все вокруг. Снова попытался подняться. Схватившись за перила, изо всех сил потянулся к окну. Немного обождав, я попробовал встать, но тело словно наливалось свинцом и не хотело подчиняться. Очередная попытка оказалась неудачной, и я опять повалился в угол пролета. В голове все закружилось муторным хороводом, тело становилось до невыносимости слабым, в глазах начинало темнеть. Жадно хватая воздух хриплыми глотками, я старался наполнить свои легкие жизнью, но лишь чувствовал, как она предательски от меня уходила. Я ощущал, как душа покидает меня постепенно, не сразу.
  Спустя какое-то время, на нижних этажах послышались шаги. Кто-то не спеша поднимался по лестнице. Я хотел дотянуться до автомата, но у меня ничего не получилось. Мне больше ничего не оставалось, как просто лежать на полу и медленно умирать.
  В голове крутились странные мысли. Я даже и подумать не мог, что смерть приходит так легко. На самом деле она не причиняет боли, а скорее наоборот, обезболивает, вылечивает всевозможные раны, что были получены на протяжении всей жизни. Тело постепенно наполнялось приятным обжигающим холодом и невыносимой слабостью. Я почувствовал какую-то легкость, какое-то умиротворение, совершенно не беспокоясь о вдохе, который с каждым разом становилось сделать все труднее.
  На ступеньках показался человек в капюшоне. Сжимая в руках снайперскую винтовку, он остановился на лестнице и уставился на меня холодным взглядом. Я ощущал что-то привычное, что-то до боли знакомое, словно этот взгляд уже смотрел на меня когда-то. Человек ухмыльнулся и направил на меня дуло винтовки. В мгновение, вместе с невыносимым нарастающим звоном в ушах, в мое сознание ворвалась темнота. И я провалился в пустоту...
  
  
  Выписки из дневника
  
  ***
  24 Сентября
  Не знаю, почему я пишу здесь. Наверное, потому что у меня слишком много безответных вопросов. Наверное, потому что мне больше ничего не остается, как только держать в руках этот карандаш. Странно ощущать себя растением. Калекой. Уродом. Человеком, у которого отобрали все. Отобрали даже память. Мое тело в ожогах, но я не чувствую боли. Мне не страшна боль. Я не боюсь даже смерти, потому что уже однажды подыхал. Я уже был мертв, но меня вернули в это гниющее заживо тело. Зачем? Хотел ли я этого? Почему никто у меня не спросил разрешения? Я не помню, что со мной произошло. Я вообще ничего не помню. Не помню даже собственного имени. Все исчезло, стерлось, ничего больше нет. Зачем я вернулся? Какое наказание я должен принять от своей судьбы, если даже смерть не забирает меня к себе? Какие испытания я должен пройти еще? Мне кажется, судьба просто издевается надо мной. Хочу ли я вообще хоть что-то вспоминать? Не знаю. Может, прямо сейчас закрыть этот блокнот и выбросить его? Может, встать на ноги и уйти прочь? Подальше отсюда. Да куда там. Я еще слишком слаб, чтобы вообще ходить. А все же, почему я здесь пишу? Наверное, это хорошая идея. А может, я просто начинаю сходить с ума? Странное ощущение внутри. Будто память крутится где-то рядом, но специально не хочет показывать свое лицо. Господи, как же я одинок...
  
  ***
  30 сентября
  Прошло ровно 6 дней со дня моего нового рождения. Мне повезло, что в этом блокноте есть календарь. Я все еще нахожусь у этого старика в подвале. Странный дед. Он все время молчит, что-то пишет, читает, чертит и целыми днями что-то мастерит за своим столом. Весь стол забит какими-то папками, тетрадями, книгами и всякими радиодеталями. В подвале сильно воняет припоем и канифолью. Вся комната пропитана запахом лекарства, пота, дыма и работой старика. Я уже просто схожу с ума от этого запаха. Дед постоянно работает. Днем и ночью все время что-то паяет. Сегодня старый уходил куда-то на пару часов. Принес еще каких-то деталей и опять уселся за работу. Блин, как же задолбала эта вонь. Сегодня дед делал перевязку. Намазал меня всего какой-то вонючей хренью и снова замотал в бинты. Мне кажется, ожоги на спине начали гноиться. Я чувствую, как оттуда выделяется что-то до ужаса вонючее. Мое тело гниет. Полный абсурд. Зачем меня нужно было воскрешать? Чтобы я выращивал червей в своей коже? Сплошная бессмыслица. Сегодня мне удалось впервые встать с лежака. Шаги давались нелегко. Я словно учился ходить заново. Теперь снова лежу на топчане под вонючими одеялами и сам не зная почему, опять пишу эти строки. Пытался узнать у старика о себе. Молчит. Постоянно говорит, что занят. Может он просто не хочет мне рассказывать, что со мной произошло? Может мне заставить его заговорить? Вряд ли. Я даже ударить этого деда не смогу. Слабость мне мешает держать в руке даже этот карандаш. Я похож на урода. На какого-то упыря. Во время перевязки заметил, что левый глаз практически ничего не видит. Но все это, по большому счету, меня мало интересуют. Я все еще не знаю, кто я такой. Сколько не пытался вспомнить хоть что-нибудь, у меня ничего не получилось. Мою память словно стерли. Кто я? Откуда я пришел?
  
  ***
  1 октября
  Не смотря на жуткий холод в подвале из-за корявой буржуйки деда, сегодня был хороший день. Наконец этот старикан заговорил со мной. Его зовут Сергеич. Интересно, это кличка или отчество? Но он, как выяснилось, неплохой дед. Смотрит за мной, помогает ходить, перевязывает и неплохо готовит поесть. Правда, который день душусь перловкой и каким-то желтым салом, но желудок набивается и то хорошо. Сегодня вообще у деда хорошее настроение. Все время говорил, что через несколько дней ему что-то там должны поднести очень редкое и даже рассказал, как он меня нашел. Думаю, мне нужно записать это. Мне, наверное, вообще нужно записывать все, что связанно со мной. Кто знает, может эти записи помогут мне вспомнить хоть что-нибудь. Дед рассказывал обо всем, что творится в городе. Это просто какая-то полная не просветная жопа. Рассказал о солнечной вспышке, которая была много лет назад и стала причиной всей этой неразберихи. Ничего не понимаю. Это словно кошмарный сон. Сергеич смеется надо мной. Он поражен и даже завидует моей амнезии. Постоянно твердит, что такое забыть просто невозможно. Возможно. Результат на лицо. На самом деле старикан почти ничего не знает обо мне. Сказал только то, что нашел меня в сгоревшем доме где-то в центре города. Это случилось недели четыре назад. Получается, я провалялся в отключке у него около трех недель. Немало. Дед тогда возвращался с проводниками из дальних рынков и какого-то хрена полез в сгоревший дом. Говорит, что ему пришлось нехило заплатить поводырям, чтоб они меня притащили к нему в подвал. Оказывается, я нахожусь в одном из дворов железнодорожного вокзала. Что это вообще за место? Рассказал, правда, еще об этом блокноте. Я сжимал его в руках, когда он на меня наткнулся. А может Сергеич все знает обо мне? Просто тут попахивает каким-то обманом? Зачем я ему нужен? Оставил бы подыхать, но почему-то притащил к себе. Видимо, старый точно напрашивается. Хорошо, я подожду. Если он знает больше, чем мне сегодня рассказал, ему будет очень хреново. Потом. Когда наберусь немного сил. Ничего не понимаю. Или меня жестоко водят за нос, или я медленно схожу с ума.
  
  Глава 2
  ЧУЖОЙ
  
  'Я смотрю в темноту,
  я вижу огни.
  Это где-то в степи
  полыхает пожар.
  Я вижу огни,
  вижу пламя костров.
  Это значит, что здесь
  скрывается зверь.
  Я гнался за ним
  столько лет, столько зим.
  Я нашел его здесь
  в этой степи.
  Слышу вой под собой,
  вижу слезы в глазах.
  Это значит, что зверь
  почувствовал страх...'
  
  В. Бутусов гр. Nautilus Pompilius 'Зверь'
  
  
  В темноте всегда прячутся самые невиданные и забытые страхи. Они не спеша выползают из потайных уголков сознания и начинают медленно поедать его изнутри. Это происходит сразу после того, как, словно глухим ударом по лицу, резко вырывается из своих владений тьма. Она не имеет никакого начала. Она просто приходит и остается там, где ей хочется быть. Зачастую все старания избавиться от душной и пустой темноты оказываются удачны. Достаточно открыть глаза и судорожно вынырнуть из нее, но сейчас это было всего лишь иллюзией спасения. Я уже много времени смотрел прямо в пустоту и не видел ничего, кроме бездонной черноты. Все, что меня вчера окружало, сегодня поглотилось мертвой и бесконечной тьмой. Нет, это не похоже на сон, но почему же тогда я не чувствую самого себя, не чувствую своего тела. Зажмурившись, пошарил перед собой, но пространство словно просочилось, отдавая невыносимой болью в левую сторону. Где-то эхом пронеслись какие-то непонятные звуки, и я огляделся по сторонам. Спустя мгновение из темноты показались люди. Они выходили из пустоты и молча, беспорядочно выстраивались вокруг меня. Среди этих людей я заметил до боли знакомые лица. Они отчетливей вырисовывались поочередно среди остальных, словно кто-то играет с резкостью изображений. Я знал их всех. Каждый из них на меня смотрел знакомым взглядом, словно копируя мой, когда я забирал их души себе. Вдруг я заметил, как игра с резкостью остановилось на одном из стоящих прямо передо мной человеке в армейском бушлате. Со всех сторон толпа продолжала выходить из темноты, но там, где стоял этот человек, все уже закончилось. Я внимательно посмотрел на него, и увидел какую-то особенность. Он не был похож на остальных. Его глаза были спокойны и полны жалости. От всех присутствующих я ощущал холод, но человек в армейском бушлате был единственным, от кого веяло теплом сожаления. Мне стало не по себе. Казалось, я знаю его, но не могу вспомнить. Изо всех сил напряг память, но она словно ускользнула от меня куда-то в темноту. Внезапно человек подошел ближе и закричал. Мне стало до ужаса страшно. Крик был странным. Он был нечеловечески жутким, становился еще громче и нарастал с каждой секундой, с аппетитом пожирая все клетки моей души. Вдруг человек, словно в судорогах, отпрянул назад. Резкость изменилась. Теперь она больше не вела свою игру. Она снова погрузила всех присутствующих в туман, не давая отчетливо разглядеть их лица. Внезапно в горле пересохло, и, откуда ни возьмись, поднялся сильный ветер. Меня сильно качнуло в разные стороны, словно какой-то маятник. Я попытался остановиться, но меня стало раскачивать еще сильнее. Вверху что-то спешно зашевелилось и мне стало трудно дышать. Что-то твердое стиснуло шею. В мгновение я почувствовал на себе петлю. Попытался ее убрать, но она стала затягиваться еще быстрее, словно хочет поскорее меня задушить. Я закричал, но не услышал собственного крика. Внезапно от сильного рывка меня что-то остановило, и я снова застыл в темноте. Ветер затих. Люди, совсем недавно окружавшие меня, растворились где-то в пустоте. Меня опять окутывало одиночество бесконечной и ужасающей черноты. Тишина не оставалась собой, она заполнялась каким-то противным звоном где-то совсем рядом. Сделав несколько попыток глотнуть воздуха, я забился в истерике. Мне не удавалось сделать вдох. Я застонал от бессилия, закричал в тишину, как вдруг все пространство словно закрутилось каруселью, отзываясь жуткой болью во всем теле и, глубоко вдохнув, я выскочил из кошмарного сна.
  Заброшенная комната, костер, СВД, мои сумки - все оставалось на своих местах, как и вчера, когда я ложился спать. Это был очередной кошмарный сон. Сон, который повторяется практически каждую ночь, как только мне удается уснуть. Картинка сна всегда разная, но суть одинакова, словно кто-то рисует сюжет через копирку, постоянно добавляя в него новых людей, души которых остаются свежими зарубками на прикладе моей винтовки. Но это был не обычный сон, не такой как все остальные. Я не мог понять почему, но что-то подсказывало мне о его особенности. Лицо человека в военном бушлате стояло перед моими глазами, засев крепко где-то глубоко в голове. Я попытался его выбросить, но оно словно уцепилось в мое сознание и не хотело оттуда уходить.
  Холод пробирал до костей. Из оконных проемов потянуло осенней сыростью и жуткой прохладой. Костер медленно переставал подавать признаки жизни, отдавая холодному помещению последнее тепло своих потухающих углей. Чтобы хоть как-то спастись от озноба, я натянул на голову капюшон и застегнул куртку до подбородка. Поджав ноги, внимательно прислушался к одинокому посвистыванию ветра, что бродил где-то в пустом здании бывшего продуктового магазина. Вместе с проникающим из окон унылым светом ветер по-своему умиротворял, успокаивал, будто я просил отвлечь меня от кошмарного сна и всего, что происходит вокруг. Я уставился на противоположную стену с почти полностью ободранными обоями. О них напоминали только выцветшие бумажные лоскуты всего в нескольких местах кабинета, особенно под потолком и возле батарей. Серые тучи в оконном проеме плыли неспешно, низко, настолько низко, что, казалось, вот-вот и они заденут верхние этажи соседних зданий.
  Рука машинально нащупала винтовку, что находилась совсем рядом. Автоматически проверив снятый предохранитель, я прижался щекой к холодному основанию мушки и пододвинул ее ближе, обнимая обеими руками перекрученный липкой изолентой приклад, словно мне это поможет согреться. Спать не хотелось. Я лежал в холоде и размышлял. Мне казалось очень странным, что во сне я не мог вспомнить этого поисковика. Прошло ведь совсем немного с того вечера, как на моем прикладе появилась совсем свежая насечка.
  Взгляд застрял на стоящих у лежака спортивных сумках. Вспоминая, как часами просиживая за прицелом, выслеживая поисковика, в ожидании, когда одна из этих сумок набьется ценностью, у меня перед глазами появилась картина самых последних событий: слежка за поисковиком, моя позиция в здании заброшенной школы, жертва в окне противоположного здания, выстрел. Последним, что завертелось перед глазами, это взгляд умирающего поисковика на лестничной площадке. В его глазах не было боли, не было страха, не было ничего, что я видел в этом кошмарном сне. Он тогда просто смотрел на меня и медленно умирал в ожидании последнего выстрела...
  Внезапно послышался какой-то шум. В одном из соседних зданий что-то с грохотом рухнуло, раскатываясь эхом по всей улице. Отогнав от себя навалившиеся образы, я потряс головой и приподнялся. Остатки сна вместе с эхом обвала растворились, в мгновение вернув мои мысли в настоящее.
  Стало холоднее. Меня всего перетрясло и захотелось согреться. Пошарив за своей спиной, я перетащил к себе небольшой тряпичный портфель, что висел на шлейке через плечо. Он был еще не сильно потрепан, но уже в нескольких местах висела бахрома, и виднелось несколько потертостей в углах верхнего клапана.
  Портфель я нашел в заброхе в одной из квартир. Решил взять его для складирования самого необходимого аварийного запаса: фляга с водой, огниво, веревка, нож, небольшая аптечка, 'мультитул', батарейки, налобный фонарик и боеприпасы к винтовке. Эту сумку я никогда не снимал, даже во время сна, чтобы в случае опасности бросить все остальное, прихватив лишь только с собой аварийный запас и винтовку.
  Покопавшись немного в портфеле, я достал из аптечки маленькую стеклянную бутылку со спиртом и немного отпил. Спирт оказался действительно согревающим. Занюхивая воротником куртки, я ощущал как приятным, обжигающим теплом он разливался по всему телу, отдавая в висках частыми пульсирующими ударами. Матерно похвалив напиток, я закинул бутылку обратно в сумку, схватил винтовку и медленно, снимая самодельные резиновые крышки с оптического прицела, подошел к ближайшему окну.
  В прицеле появился ледовый дворец. Здание, некогда представляющее 'гениальную' идеею президента республики, сейчас представляло собой серые развалины бетонных перекрытий вперемешку с грудами кирпича и искореженных металлических конструкций. Грохот обвала пришел именно оттуда. Скорее всего, обвалился второй этаж корпуса. Было видно, как над ним еще стоял столб пыли. На противоположной стороне улицы, где когда-то находился небольшой магазинчик, в прицеле медленно проплыли обугленные железные каркасы, что когда-то являлись ларьками 'БелСоюзПечати'. В одном из ближайших домов около дворца, развернув несколько верхних этажей, торчали лопасти и части уцелевшей кабины военного вертолета. Хвост вертолета был отломан. Он висел на каких-то толстых кабелях на уровне второго этажа дома, где неподалеку стояла сгоревшая машина пожарного расчета. Вся улица представляла собой жалкое, но уже привычное зрелище, которое заставило меня опустить винтовку и тяжело вздохнуть.
  Передо мной стоял мертвый Минск. Я никак не мог привыкнуть к этому замолчавшему городу, походившему теперь на огромную свалку. Голова была забита мыслями о разрушенных улицах, о кошмарном сне, о мигом пролетающих днях в месте, где когда-то миллионы граждан радовались, создавали семьи, и жили обычной жизнью. Но меня волновало еще одно обстоятельство и, задумываясь о нем, я чувствовал сильное беспокойство, перерастающее в неприятное ощущение страха ко всему окружающему еще больше обычного. То, что я увидел на страницах записной книжки, найденной у поисковика, очередной раз подтверждало мои опасения о предстоящем будущем. Прочитав дневник, я решил незамедлительно сбыть всю эту опасную для жизни информацию в другие руки и попытаться уйти из города. Я хотел избавиться от клейма, которое заставит любого оглядываться назад чаще. Не думаю, что хозяин блокнота сейчас в живых. Все, рассказанное на его страницах, слишком дорого стоит. За доказательства того, что сейчас творится у каждого под носом, в живых остаться невозможно.
  Меня терзали мысли и о предстоящем обмене. Сегодня во второй половине дня должна была состояться очередная сделка с одним скупщиком нелегального. Моня был единственный, с кем мне приходилось поддерживать контакты из дворов Восточного пункта. Каждую среду скупщик приходил в условленное место на окраине восточной заброхи и забирал все, что было собрано мной за неделю в тайнике, оставляя в нем плату из патронов седьмого калибра. Я не верил ему. Всегда старался, в готовности выстрелить, наблюдать в прицел за всем процессом вскрытия схрона. Хитрый барыга еврейского происхождения был подозрительным и мог просто не положить плату, и, что хуже всего, подстроить засаду.
  Молча выслушивая его хныканье при первой встрече о бедной, несчастной жизни простого дворового скупщика, у которого начальство пункта постоянно требует все больше налогов, я согласился с ним работать, отстреливая ходоков в заброхах. Страх о продолжении своей жизни на улицах без боеприпасов, которые не всегда удается найти у застреленных ходоков, меня заставлял все это время работать на него. Моня, как и обещал, пока еще покрывал меня перед пунктовиками на Восточном, но что-то мне подсказывало о скорой кончине обоюдовыгодного сотрудничества.
  О решении этой проблемы мне подсказала находка поисковика. Дневник был слишком опасен, чтобы его оставлять у себя, но уничтожать ценную информацию, не воспользовавшись шансом пополнить свои личные припасы для ухода из города, было бы слишком глупо. После долгих раздумий я все же решился пойти на огромный риск и перенести дневник на восточные заброхи. Я собирался встретиться с Моней у тайника и предложить ему добытые записи.
  Я не был хорошо знаком с евреем, но судьба заставила наши дороги пересечься. Раньше я жил во дворах у спасательного пункта, что находится в здании бывшего восточного автовокзала. Пополнял ряды обычной рабочей силы, платил арендатору бешеную плату за угол в подвале жилого дома. Я постоянно был кому-то должен, всегда недоедал, недосыпал и практически все время боялся, что однажды закончу свою жизнь как бродячая собака. Однако ничего страшного в бродячей жизни нет. В ней нет постоянного недовольства, нет тупости властей, нет виновных, нет ничего, что запретит смотреть на мир через оптический прицел.
  Однажды, вернувшись с работ, я пришел к старшине двора попросить немного еды. Меня высмеяли перед толпой, сильно избили и после выбросили, как последнюю тряпку, на улицу. Решение пришло само по себе. Я всегда буду помнить взгляд зажравшегося дворового коменданта, как, стоя на коленях, он умолял меня опустить топор.
  Труп старшины нашли не сразу. Мне удалось уйти незамеченным, прихватив с собой его снайперскую винтовку и немного припасов из ящика с большим замком, который предназначался для хранения выплат разнорабочим. С тех пор по всем спасательным пунктам города и конфедератов я объявлен в розыск. Оказалась, убитый мною старшина был родным братом начальника Восточного пункта, который готов пойти на все, чтобы меня изловили в заброхах. Моня вышел на меня сам. Предложив сотрудничество, намекнул он на то, что должен кто-то меня прикрывать на Восточной территории и без боеприпасов мне долго не протянуть на мертвых улицах. Еврей оказался прав - выбора у меня не было.
  Я уже и не помню, сколько точно нахожусь в этих каменных руинах, но за все время пребывания здесь на моем счету появилось тридцать четыре ходока, собрано тридцать четыре проданных схрона, сделано тридцать четыре зарубки на прикладе СВД, благодаря которой я еще жив. Мне не жаль никого, кто умер от моих рук. Мне жаль только самого себя... простого человека, который невольно стал жителем Нового Минска.
  Первую солнечную вспышку я застал на ЖД вокзале. Тогда, в ожидании поезда, в чужом городе, в непривычной и странной для провинциала суете мегаполиса, все случилось просто и быстро. Сначала по громкой связи приятный женский голос объявил обо всех задерживающихся поездах по причине неполадок в сети электроснабжения. Потом все переговорные замолчали, и на вокзале началась суета, на которую я не обращал никакого внимания. Я всегда считал толпу беспомощно глупой и постоянно держался где-то с краю, в стороне. Толпа становилась больше и быстро набирала обороты. Вскоре в зале ожидания собралось слишком много народу, и мне стало как-то некомфортно. Не то, чтобы я боялся толпы, нет, просто я всегда хотел быть где-то сбоку. У меня никогда не было желания становиться частью организованного стада, в которое превратили тогда людей последние пятилетки страны. Я вышел на улицу и закурил. К вокзалу подъезжали и отъезжали машины, на фоне ночного освещения суетливо бродили туда-сюда люди. Город продолжал жить своей привычной и беззаботной жизнью. Я достал мобильный взглянуть на время и, может, кому-нибудь позвонить, как внезапно телефон вспыхнул белым светом, неестественно замигал и потух. В мгновение послышались какие-то непонятные звуки, небо покрылось переливающимся сиянием, а потом весь город погрузился во тьму.
  Электричество не появлялось. Все, что погорело благодаря электромагнитному импульсу, так и оставалось непригодным для использования. На аварийных участках работы безрезультатно прекратили спустя месяц, оставив весь город без света и водоснабжения. Время словно назло ускорялось, беспощадно приближая зимние холода, которые становились все суровей и беспощадней, словно вспышка их принесла из бездны далекого космоса. В местных квартирах и лагерях беженцев появились печи, на растопку которых подходило все, что хоть немного было похожим на горючий материал. Все чаще на улицах стали появляться умершие от переохлаждения и в квартирах от угарных газов. Минск понемногу сходил с ума. С каждым днем напряжение росло. На площадях города стали чаще проводиться митинги, которые сначала заканчивались выступлением представителей властей, а потом и вовсе разгонялись жесточайшими методами. Среди населения появлялись мародеры, бандиты, беглецы в сельскую местность. На выходах из города орудовали целые банды грабителей. По ночам на улицах слышалась стрельба, днем крики и шествия по проспектам демонстрантов. Город словно накрывало волной сумасшествия.
  Я жил в одном из временных палаточных городков, что располагался в зале ожидания центрального железнодорожного вокзала. Администрация ЖД разместила беженцев у себя в здании и при помощи МЧС организовала некое подобие временное городка. Потом временное превратилось и в постоянное. Таких городков в здании было несколько. Первый и самый большой занимал весь первый этаж, за исключением главного фойе и заканчивался в коридорах. Второй, немного поменьше, находился под вокзалом и тянулся до самого выхода из подземки. Третий, закрытый городок, в котором располагались наряды милиции, скорой помощи и МЧС, размещался на втором этаже. Я жил в одной из палаток городка, что занимал часть зала ожидания: туда сгоняли всех, кто считался гостем столицы. Его так и называли - 'Гостиница'.
  В Минске подобных лагерей с каждым днем становилось все больше. Они устраивались во всевозможных зданиях торговых центров, вокзалов, ледовых дворцов и различных выставочных комплексов.
  Жизнь ухудшалась. Никто ничего не знал о происходящем в городе. Связи никакой не было, на вопросы начальство городков отвечало недоговаривая. Время шло и 'Гостиница' становилась для меня родным домом. Гуманитарную помощь подвозили все реже, беженцев становилось все больше, городок административного лагеря редел все чаще. На вокзале стали вводиться карантины, устраиваться постоянные построения и различные поверки. Правила проживания на ЖД ужесточались и, в конце концов, становились просто невыносимыми. Почувствовав, что над городом контроль практически утерян, власть объявила в Минске военное положение. В город стали входить войска.
  В одно утро по вокзалу пробежал слух о перестрелке военных и демонстрантов на площади Независимости. Потом стали говорить о перестрелке на проспекте Победителей, потом стало понятно, что стрелять начали и в центре Минска. Стрельба стремительно охватывала весь город и вскоре началась гражданская война. Вся администрация ЖД постепенно разбежалась, люди бросили городки и подались прочь. Все, кто остался, боролись за свою жизнь по-разному: кто-то уходил в Народное сопротивление, кто-то прибивался к военным, кто-то, в том числе и я, прятался в подвалах.
  Пока на улицах люди убивали друг друга в надежде выбраться из города, я переходил из одного убежища в другое. Питался подножным кормом, копался на помойках, изредка заходил в брошенные квартиры. Но однажды, проснувшись среди ночи, я ощутил настоящий животный инстинкт, который потребовал от тела действий, и тело тут же повиновалось. Именно тогда я стал представителем новой расы, жителем совершенно другого мира, совсем не похожим на тот, в котором я существовал до всего случившегося. Разум безжалостно сломал сам себя и задвинул мораль за грань инстинкта самосохранения. Голодный, бешенный, я вломился в одну из квартир, где нарвался на каких-то людей. Тогда я получил первое приятное ощущение от легкости убийства. Нож впивался в человеческие тела, словно в масло. Запах крови дурманил меня и приятно сводил с ума. Я не останавливался, пока не убеждался в смерти каждого, кто попадался мне под руку: мужчина, женщина, двое маленьких детей, старик. Все они были изуродованные мной до неузнаваемости. Они перестали быть похожими даже на человеческие тела. Когда я остановился, мне досталась награда. Долгожданная награда голодному человеку: полбуханки черствого хлеба и бутылка мутной воды с противным привкусом.
  С тех пор все перевернулось с ног на голову. По городу ударило еще несколько импульсов, и продолжало бить регулярно. Спасательные пункты на грани новой войны с конфедератами. Мародеры нападают на свободные дворы и сельскую местность. Мегаполис просто переваривает сам себя. Такое понятие, как человек, сегодня уже перестает существовать. Понадобилось всего несколько лет, чтобы именно человек вогнал себя в такие условия. Правительство не было готово и никогда не готовилось к предотвращению какой-нибудь беды, а только лишь к ее устранению. Фактически ее подготовки предназначались к очищению местности от трупов уже после. Как оказалось, спасение простых смертных не входит и никогда не входило в интересы вышестоящих. Ту систему нельзя было нарушить человеческими руками. Всех, кто выпадал из нее, она просто проглатывала с потрохами и редко выплевывала. Катастрофа такого масштаба была просто необходима.
  Вдруг я заметил в начале улицы какое-то движение. Резко вскинув винтовку, я припал к краю оконного проема, и уставился в прицел. Со стороны ледового дворца на дорогу выходила группа вооруженных людей. В прицеле проплыли синие повязки с надписью 'Патруль'. Во главе колонны шел старший группы: человек в милицейской куртке и разгрузочном жилете. Он все время что-то говорил по рации и придерживал рукой автомат, что болтался сбоку на самодельном ремне. Следом двигались двое. Они шли медленно по левой стороне дороги и о чем-то разговаривали. Третий, парень в военном бушлате нараспашку, шел сразу за старшим группы и внимательно всматривался в окна соседних зданий. Замыкал колонну угрюмый мужик в телогрейке и с огромным шрамом на все чумазое лицо. Он постоянно оглядывался назад и, почесывая густую, покрытую легкой сединой бороду, поправлял ручной пулемет за своей спиной. Все они выглядели вымотанными. Шли медленно, устало, особенно парень в бушлате. Он еле переставлял ноги и постоянно останавливался на короткий отдых.
  Нажимать на курок сейчас было бы огромной ошибкой. Если бы я хоть один раз так поступил, то уже давно удобрял бы своим телом местные улицы. Все признаки присутствия здесь пунктовиков говорили только об одном - теперь на восточную заброху нужно было перебираться незамедлительно. Решив убраться из этого места прямо сейчас, я схватил свои сумки и выскочил из окна с обратной стороны здания.
  Всю дорогу шел быстро и осторожно. Опасался хорошо просматриваемых улиц, старался идти завалами, почти бегом уходил с местности, где обнаруживал свежие человеческие следы. Останавливался лишь только в самых высоких зданиях для осмотра округи на наличие преследования и снова продолжал путь.
  К восточной заброхе я добрался спустя час. Она начиналась сразу же за перекрестком брошенного блокпоста, в двухэтажном здании бывшего торгового центра. В нем и находился тайник. Перейти на следующую мертвую территорию можно было только через само здание. Вдоль развалин в обе стороны тянулся в несколько километров забор из колючей проволоки, всякого хлама и минных участков.
  Я с опаской огляделся по сторонам. После большого отрезка пути сильно болели ноги, но, не желая терять драгоценного времени на отдых, мне пришлось самого себя поторопить. Мысли о том, что за моей спиной в любой момент могли показаться синие повязки пунктовиков не давали покоя и заставили поскорее войти в здание.
  Внутри блокпост был в таком же запущенном состоянии, как и снаружи. Повсюду на полу валялись гильзы и части от ящиков с серийными номерами на металлических крышках. Уцелевшие стены, особенно напротив окон, возле которых я заметил множество вскрытых 'цинков' от боеприпасов, были усыпаны следами от пуль. Многие комнаты оказались обвалены и закопчены от пожаров. Такая картина встречалась по всему зданию, пока я шел к лестнице, что вела на второй этаж.
  Тайник находился в кабинете на втором этаже. Бывшая вентиляционная шахта прекрасно подошла для складирования всего, что подходило для торгов с евреем. Оставалось лишь вложить туда дневник с картой. Все предостережения о защите тайника были соблюдены после того, как одна из первых закладок была кем-то обнаружена. Теперь у схрона, прямо в дверном проеме, располагалась растяжка на конце с самодельной осколочной миной, нашпигованной шарами от подшипника. В случае если какому-нибудь 'доброжелателю' удастся обойти мину, на крышке вентиляционной шахты, была расположена незаметная нитка, которая при постороннем открывании должна была порваться и дать сработать ловушке, что по моим расчетам в состоянии перерубить человеческую кисть. Все предосторожности снимались за несколько часов до прибытия еврея, и я растворялся в заброхах.
  Впереди за небольшим обвалом показались ступеньки. Пройдя пару пролетов, я попал в просторный коридор с разбросанными повсюду каркасами от солдатских коек и направился в кабинет, что находился с правой стороны. Спокойно переступив растяжку, я прошел в захламленное помещение с большими вентиляционными трубами по всему периметру. Убедившись в целости нитки на крышке, я уселся у выщерблины в стене и стал осматривать улицу. Она хорошо подходила для осмотра округи, но захватывала лишь один перекресток перед блокпостом. Меня это и беспокоило. Кто угодно мог появиться с обратной стороны здания и я не смог бы его увидеть, но вдруг, вспомнив о любопытной находке в рюкзаке поисковика, я мигом распахнул одну из спортивных сумок.
  Через мгновение в моих руках оказалась обмотанная тряпичной изолентой небольшая пластмассовая коробка, с торчащими проводами, с несколькими в ряд расположенными регуляторами, раздвижной антенной и наушником от плеера с модным названием. Это самодельное радиоустройство было найдено в рюкзаке убитого поисковика. В дневнике говорилось об этом аппарате. Из слов хозяина записной книжки было понятно, что его собрали из старой портативной радиостанции, полностью с заменой перепаяв все внутренности и вместо стационарного питания вставив выходы под аккумуляторные батарейки.
  Целая страница в ежедневнике была посвящена характеристикам: устройство не убиваемо, автоматически экономит энергию батарей, самостоятельно настраивает каналы и сканирует их беспрепятственно, работает бесперебойно в радиусе десяти километров, позволяет заряжать аккумуляторные батарейки с помощью динамо-рычага, улавливает специальные маячки, которые оставлял хозяин блокнота в своих тайниках. Теоретически, с двадцати процентной вероятностью, устройство может предупредить обладателя об ударе импульса за восемь минут до начала и с восьмидесяти процентной вероятностью в состоянии выдержать электромагнитный импульс среднего класса. В случае приближающегося удара аппарат автоматически должен отключиться, подав несколько звуковых сигналов и активировать защиту от электромагнитного импульса. В дневнике говорилось о всевозможных принципах работы станции. Хозяин блокнота сделал множество схем, пошагово обрисовал необходимые настройки, которые указывали мгновенное переключение станции по всевозможным частотам. Несколько раз в заметках упоминалось о человеке, который собрал это устройство. О нем говорилось немало. Было понятно, что это был один из немногих, кому хозяин дневника доверял.
  Открыв ежедневник, я включил несколько тумблеров и повернул несколько регуляторов станции точно в такой же последовательности, о которой говорилось на одной из страниц дневника. Экран резко засветился тусклым светом и станция заработала. В наушнике зашумели помехи, переливающиеся разнообразными звуками частотных колебаний, которые непривычно резали слух. Немного настроив устройство, согласно первой схеме, я в надежде стал прослушивать эфир, слегка подкручивая регуляторы в разные стороны. Прежде чем спокойно находиться на территорию заброхи, что прилегает к восточному пункту и совсем рядом находятся границы конфедератов, я решил удостовериться в отсутствии на ней патрульных. Чтобы перехватить радиопередачу, требовалось много терпения.
  Из-за отсутствия знаний мне не совсем были понятны некоторые описания работы станции. Приходилось часто полагаться на старый добрый метод научного 'тыка' в настройках, но терпения у меня было больше чем достаточно. Из очередных заметок я понял, что если любое радиоустройство попадет под радиус действия сканера, он с легкостью уловит их радиопередачи, даже если переговоры будут вестись на закрытых частотах. Но ничего не происходило. В наушнике продолжали звучать помехи и переливаться звуки. Они словно успокаивали, убаюкивали, вводя мое сознание в транс, и, облокотившись о стену, я уставился на дорогу, что убегала куда-то за поворот.
  Вдруг в наушнике послышались голоса. Было тяжело что-то разобрать, но отдельные фразы мне удалось уловить. Голоса говорили о какой-то операции, которая должна вот-вот закончиться и 'зверь' будет пойман. Когда было сказано о начале 'облавы', по телу проползла дрожь. Мне этого было достаточно, чтобы решить незамедлительно уходить вглубь района и просидеть там, пока все не уляжется. Положив ежедневник вместе с радиоустройством к себе в портфель, я бросил тяжелые сумки за трубы и немедля направился к выходу.
  Я уже выходил из здания на дорогу, как вдруг где-то неподалеку послышался свист.
  - Э! Пассажир! Сюда посмотри!
  Неподалеку показался человек с РПК, направленным прямо на меня. Мне сразу бросилось в глаза отсутствие у пулемета сошек, наклейка на магазине с какой-то женщиной, демонстрирующей свои округлые формы и синяя изолента по всему прикладу, видимо, стягивающая трещину от старости, так же как и на моей винтовке. Рука автоматически дернулась к СВД, что была за спиной, но тут же застыла на месте: из подъезда дальнего дома выходило еще четверо. От увиденного я замер в остолбенении.
  Первым выходил уже знакомый мне человек в милицейской куртке. Он и сейчас придерживал свой автомат, что болтался с боку на самодельном ремне. Следом показались остальные. Я перевел взгляд на человека с пулеметом и увидел, что передо мной стоял тот самый бородатый мужик со шрамом на все испачканное лицо. Он что-то бормотал себе под нос и, ехидно улыбаясь, медленно подходил ко мне.
  Через минуту они все уже стояли, окружив меня со всех сторон. Мне многое стало ясно. В радиопередачи говорилось об облаве на меня. Операция по поимке 'зверя', похоже, подходила к концу. В голове всплывали безответные вопросы. Почему я не перестрелял их тогда? Как они смогли меня найти? Кто меня сдал? На последний вопрос, никого не спрашивая, ударом приклада в затылок я получил ответ, отозвавшийся вместо слов искрами из глаз. Причин было достаточно, чтобы Моня все же продался начальству Восточного и сообщил о сегодняшней сделке. Мне стало до боли любопытно, что же еврей получил взамен, сдав мое местонахождение. Но с каждым ударом ответы прилетали сами по себе.
  Я очнулся от противного запаха смолы и увидел перед собой асфальт, который стремительно заливался кровью из моего сломанного носа и разбитых губ. Выплюнув липкую жидкость вместе с несколькими передними зубами, я попытался пошевелиться. Резкая, невыносимая боль пробежала по всему телу и заставила меня снова застыть на месте. Сильно болела рука. Я попробовал пошевелить пальцами, но у меня ничего не получилось. Вдруг стало противно во рту. Почувствовав какие-то кусочки мяса на своих зубах, я снова сплюнул кровавую жидкость себе под нос. Внезапно в лицо ударил яркий свет. Открыв глаза, я понял, что меня перевернули на спину. От сильного пинка в живот я стал задыхаться. Поджав ноги, изо всех сил пытался глотнуть хоть немного воздуха, но у меня ничего не получалось. Через секунду посыпались сильные удары ногами в голову, и яркий свет в глазах резко заменила тьма.
  В нос снова ударил запах асфальта. Еле разлепив глаза, я увидел, что меня перетащили поближе к входу в торговый центр. Спустя мгновение, ко мне подошли двое и, подняв меня, поставили на колени. Через секунду в моих глазах прояснилась картинка, в которой показалось противное бородатое лицо человека со шрамом. У него за спиной я заметил дуло своей винтовки и улыбнулся. Он что-то говорил мне, дурковато улыбаясь беззубым ртом, постоянно поправляя мою сумку на своем боку. Не сложно было понять, что патрульные о содержимом моего портфеля даже и не догадывались. Заросшее лицо вблизи казалось еще противней, чем в прицеле. Это тупое существо в виде человека даже не подозревало, что у него находилось в этот момент на ремне. Матерно с улыбкой 'похвалив' 'приятное' на вид лицо, которое годится лишь для мытья полов в дворовых туалетах, я в ответ почувствовал сильный удар в грудь. В мгновение в ситуацию встрял старший группы.
  - Хорош вам, зашибете! Петрович шкуру спустит!
  Он подошел ближе и, отгородив меня от бородатого, заговорил по рации.
  - Восток! Восток! Это патруль четыре... Где машина?
  - Патруль четыре, ждите, скоро будет... Как понял?
  - Мужики, давайте живее, заколебались ждать уже! Еще не дай бог на каких отморозков нарвемся.
  - Не суетись, Сема. Идет машина, скоро будет... Слушай, только 'Выродка' живым привезите.
  - Ага, принял... Отбой...
  Запихнув рацию в подсумок разгрузочного жилета, старший отозвал всех в сторону на разговор.
  Ослабевший, весь в ссадинах и синяках, я продолжал стоять на коленях, поглядывая на собравшийся консилиум пунктовиков. Они стояли кучкой и, изредка поглядывая на меня, что-то обсуждали, покрикивая друг на друга. Итог всего был очевидным. Наконец охота на человека, который убил брата одного из начальников Восточного, закончена. Загнанный зверь был пойман, и теперь оставалось дело за малым - доставить его в зоопарк и выдать награду еврейскому дрессировщику. Нет, я не жалел в эту минуту ни о чем. Я просто, со всей ненавистью смотрел на собравшихся пунктовиков и молил хотя бы об одной возможности, хотя бы об одном малом шансе - попытаться утянуть за собой на тот свет хоть одного из них...
  Через несколько минут все замолчали. Бородатый отдал винтовку и портфель старшему группы, который уже начинал свой разговор, шагая в мою сторону.
  - Короче... Петровичу нужен твой тайник, который ты собирался пихать Моне. Но у тебя есть выбор... Либо ты показываешь сейчас его нам, либо координаты схрона у тебя выбивают на базе другие, выбирай...
  Ответ последовал спустя несколько секунд. У всех до одного лица стали яснее, когда сквозь выбитые зубы, сплевывая сгустки кровавой слюны, я согласился показать схрон. Теперь оставалось только все сделать правильно, не ошибиться и не использовать напрасно возможность, о которой совсем недавно я молил все на свете.
  Подняться на ноги меня заставил удар бородатого в спину. Посмотрев со всей злостью ему прямо в глаза, прихрамывая на правую ногу, я направился к торговому центру. Позади раздавались команды старшего: кого-то он отправлял идти вслед за мной, кого-то посылал в дозор к месту эвакуации, кому-то указывал наблюдательные позиции у соседнего дома.
  Каждый шаг, приближавший меня к торговому центру, взбадривал, наполнял мое избитое тело силами. Последними силами, которые я был готов отдать ради задуманного. Отдать все до последней капли. Безразличие к возможности своей гибели становилось все сильнее и вскоре вовсе перестало напоминать об этом. Я был готов даже голыми руками задушить человека, шаги которого я слышал сейчас позади себя. Мне было все равно, на кого пал выбор, но когда до входа в здание оставалось всего несколько шагов, мне в спину пришелся уже знакомый и 'полюбившийся' удар бородатого. Обернувшись с улыбкой, с огромным отвращением к этому человеку, я посмотрел на него и вошел в арку торгового центра.
  Бородатый все время спрашивал меня о содержимом схрона, постоянно подшучивая над моей вынужденной хромотой. Частые, будто в шутку проявленные желания о присвоении какой-нибудь вещи из моего тайника, показывали настоящее лицо представителя закона, от которого мне становилось еще противней. До самого дверного проема вентиляционной шахты я шел в нетерпении и лишь успокоился, когда проем показался из-за угла.
  Я остановился у самого порога. Сквозь предвкушения предстоящих событий я посмотрел на сопровождающего и снова улыбнулся.
  - Че лыбишься, морда! Где схрон?
  - Там, в шахте, под крышкой...
  С ехидной улыбкой от сильного любопытства нога бородатого сделала шаг.
  Время словно остановилось. Все плыло перед глазами, будто в тумане. Я лежал с другой стороны коридора пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь стену густой пыли. В голове все смешалось вместе с невыносимым гулом. Я попытался подняться, но не почувствовав своей левой руки, повалился на бок. В бедро впилось что-то острое, на ощупь липкое и теплое. Выдернув из-под себя это, я увидел, что держу перед собой человеческую руку. Свою левую руку с торчащим огрызком кости на месте локтевого сустава. С ужасом отбросил ее в сторону. Немного подвинулся и прислонился к стене. Вся моя одежда, особенно спереди была сильно разорвана и покрывалась мелкими бетонными осколками. В нескольких местах выступала кровь. Стены вокруг были усыпаны следами от вылетевшей начинки взрывного устройства. Повернув голову, на противоположной стороне коридора я увидел размазанную тушу бородатого. Его изуродованное тело еще дергалось в судорогах, выплескивая кровь из разорванного бока. До самого пола из раны, будто клубком, свисали внутренности, из которых виднелся обрубок правой ноги. Стена была забрызгана кровью и какими-то кусочками мяса. Лицо было неузнаваемо. О нем напоминали только отдельные части обвисающих губ в районе развороченного подбородка. Неподалеку от тела, на полу я заметил его ногу. Она лежала в метре от туловища и напоминала обычный окровавленный кусок мяса с костью. Где-то в отдалении послышались быстрые шаги. Я обернулся и увидел летящий прямо мне в лицо приклад автомата.
  
  
  Выписки из дневника
  
  ***
  19 октября
  Сегодня я, наконец, вышел впервые на улицу. Долго не ходил. Около часа. Сергеич завел меня обратно в подвал, несмотря на все мои просьбы побыть еще немного на свежем воздухе. Я давно хотел посмотреть, как выглядит двор. Все рассказы старого оказались правдой. Двор похож на помойку, забитую всюду бомжами. Правда, эта помойка охраняется местными. Я видел несколько человек с карабинами на входе, который здешние называют 'Главными Воротами'. Я надеялся, что меня хоть кто-нибудь узнает из дворовых жителей, но всем, похоже, наплевать на меня. Завтра попытаюсь уговорить старика выйти во двор больше, чем на час. Попробую поискать в толпе знакомые лица. Не знаю, удастся ли мне уговорить деда. Ему до сих пор так и не поднесли редкие запчасти. Злой как черт. Его работа затормозила. Ходит с угла в угол и бурчит себе под нос. Попытался разузнать, что он там мастерит. Отмахнулся. Не хочет рассказывать. Или просто нет настроя. Ничего пока не меняется. Я все еще остаюсь безымянным человеком. Если конечно так можно назвать кусок гниющего мяса. Ожоги на руках начали затягиваться. Хоть что-то радует. Все остальное очень и очень хреново. На спине куча гнойников. Глаз, похоже, уже никогда нормально не увидит. Все лицо изуродовано и не хочет заживать. Чувствую себя обузой. Интересно, зачем же дед спас меня? Он так толком и не объяснил мне это. Думаю, когда старому поднесут запчасти, он будет более сговорчив. Ерунда все. Завтра будет новый день.
  
  ***
  29 октября
  Чувствую себя лучше. Передвигаюсь уже сам. Дед подогнал неплохой костыль. Ожоги стали затягиваться. От пролежней не осталось почти и следа. Глаз не видит. Хреново. Очень хреново. Каждый день выхожу во двор. Знакомлюсь с соседями. Дед всем говорит, что я его дальний родственник. Все спрашивают мое имя. Сергеич выкручивается и называет меня по-всякому. Сегодня приходил комендант двора. Спрашивал про меня. Оформили как племянника Сергеича. Интересно, что там они за имя написали? Во дворе многие уже здороваются со мной. Никто, похоже, не знает меня. Поиски своей памяти пора расширять. Завтра впервые выйду за ворота двора. Пройдусь по территории пункта. Может там меня узнает хоть кто-нибудь. Холода стали сильнее. Теперь в подвале находиться можно только в теплой одежде. Надо будет залатать буржуйку. Завтра же этим и займусь.
  
  ***
  30 октября
  Это было что-то. Территория пункта просто неописуема. Здесь очень много людей. Здесь очень много жилых дворов. Очень много. Наш двор один из самых маленьких резерваций. Всего три дома на пересечении Ульяновской и Свердлова. Видел только жилые резервации, что у привокзальной площади. Страшно представить, сколько еще дворов за железкой. Повсюду полно вооруженных людей. У всех на правой руке синие повязки. Краем глаза видел автопарк пункта. У меня просто нет слов. Там полно машин. Их там сотни. Интересно, сколько всего здесь жителей? Поиски, похоже, затянутся. Сегодняшний день не дал результатов мне, но для Сергеича этот день закончился удачно. Недавно приходил какой-то человек. Дед его называл Сева. Интересно, кто он такой? С виду напоминает матерого военного, но повязки на руке не было. Человек имел неплохое снаряжение и ствол. Чего он так на меня смотрел? Поздоровался еще, будто с ним давно знакомы. Сева передал старому какие-то детали. Сергеич прямо расцвел. Сидит сейчас снова за своим столом и опять воняет канифолью на весь подвал. Скорее всего, этот человек приволок ему те самые редкие детали. Хоть кому-то повезло сегодня. Теперь у нас тепло. Залатал печь и почистил дымоход. Все, конечно, хорошо, но что же мне делать дальше? Мне нужно хорошенько изучить все дворы ЖД. Мне нужно искать хоть какую-то зацепку.
  
  ***
  14 ноября
  Ну и дурной денек. Все началось еще ночью и продолжается до сих пор. Дед собрал свой аппарат. Похоже, это какая-то рация. Задолбал уже. Целый день слушает эфир. Ни на минуту не выключает. Все что-то крутит, настраивает, матерится на весь подвал. Днем пришел какой-то друг Сергеича со странной кличкой 'Жиглов'. Раньше я его никогда не видел. Из его слов я понял, что он живет на платформах вокзала. В каком-то вагоне. Видно, что алкаш со стажем. Бухали с дедом полдня, а теперь улегся спать на полу и зверски храпит. Воняет своими портянками просто караул. Сергеич, видимо, не думает ложиться спать. Снова начал что-то настраивать. Дурдом. Мне, похоже, сегодня тоже не уснуть. Завтра дед обещал познакомить с Севой. Это мой единственный шанс. Попробую уговорить этого проводника довести меня к дому, где Сергеич нашел меня. Оказывается, Сева и тащил меня к подвалу старого. Теперь понятно, почему он так смотрел на меня тогда. Лишь бы Сева был на месте. Дед сказал, что его можно найти только в Аквариуме. Если там нет, то значит он в рейде. Жиглов говорил, что видел его вчера. Только бы найти его. Ждать нельзя. Холода приближаются. В город потом выйти будет невозможно. Поиски знакомых на территории ЖД на время надо прекратить. Теперь важно выйти в город. Несмотря на еще незажившие раны, я должен идти с Севой. Главное, что лицо зажило. Руки тоже. Спина немного еще гноится, но это не мешает мне ходить. Дед не очень хочет меня отпускать в город. Говорит, что опасно там. Говорит, что привык уже ко мне и если со мной что-нибудь случится, ему будет тяжело одному. Не знаю, не могу объяснить, что я сейчас чувствую. Какой-то страх, вперемешку с огромным желанием. Главное найти и уговорить Севу. С нетерпением жду утра. Поспать вряд ли получится.
  
  
  Глава 3
  СРЕДИ ЛЮДЕЙ
  
  'Ходит дурачок по лесу,
  Ищет дурачок глупее себя.
  Ходит дурачок по лесу,
  Ищет дурачок глупее себя.
  Идет Смерть по улице, несет блины на блюдце
  Кому вынется - тому и сбудется.
  Тронет за плечо, поцелует горячо.
  Полетят копейки из-за пазухи долой...'
  
  Е. Летов гр. Гражданская Оборона 'Про дурачка'
  
  
  Предательство. Существуют тысячи причин человеческой лжи. Мы можем предать ради мести, обмануть ради сытной жизни, лгать во благо или совершенно случайно, не запланировано, мысленно приукрасить нерукотворное. Мы можем даже предать от безысходности, вопреки обещаниям дружбы, честного сотрудничества, верности или даже любви. Но сколько бы ни было оправданий в защиту обмана, все и всегда сводится только к одному - к собственной корысти. Человек никогда не перестанет поддаваться искушению лжи ради своей выгоды. Предав единожды, рано или поздно он снова поддастся соблазну. Но если человек сумеет остановиться? Сумеет перебороть корысть? Сможет убить выгоду внутри себя? Возможно тогда какой-то, даже самый малый кусок мира изменится. Он станет немного лучше, немного светлее, спокойнее. Если сложить все такие куски в один, наверное, изменится и весь мир. Достаточно убить лишь в себе непокорную ложь. Но я не смог этого сделать. Мне не удалось изменить свой кусок мира, который доживает свои последние дни, отсрочивая смерть лишь на короткий срок. Нельзя идти против всех. В противном случае финал окажется очевидным. Только подвергнув чью-то жизнь опасности, есть шанс немного продлить в этом умирающем осколке жизни свое, пусть и убогое, существование. И хочется мне этого или нет, но выбор уже сделан.
  Стараясь отбросить все мысли из головы, я натянул на себя шерстяное одеяло и закрыл глаза. Сон понемногу возвращался. Он медленно окутывал сознание, и тело постепенно проваливалось куда-то в темноту.
  За окном послышались звонкие удары. Сон растворился в мгновение, заставив меня скинуть с себя покрывало и открыть глаза. С неохотой поднявшись со своего дивана, я подошел к окну. Посередине двора, на конструкции, предназначенной в прошлом для подтягивания, висел прикрученный проволокой кусок металлической болванки, по которому изо всех сил молотил арматурой здоровенный пунктовик с автоматом на плече. Он бил и оглядывался по сторонам, затягиваясь периодически сигаретой, жмуря глаза от удовольствия. Лицо его, конечно, не несло печати хоть какого-то интеллекта, но для порученной ему обязанности он вполне годился. Рядом стоял высокий худощавый парень в черной куртке и камуфляжных штанах. В руках он держал пачку бумаг, скрепленную в двух местах, которую деловито перелистывал, всем своим видом показывая значимость и важность своего присутствия во дворе. Мне показалось, что если бы не пунктовик, то никто бы и не вышел во двор. Из подъездов и подвалов выходила разношерстная толпа людей, собираясь на площадке между домами. Они беспорядочно выстраивались подобием шеренги, в несколько рядов. Мужчины впереди, женщины и дети выстраивались сзади. Некоторые на ходу еще одевались. По заспанным и недовольным лицам очень отчетливо читалось, что никто не хотел никуда выходить, а тем более в такую рань.
  Очередная еженедельная поверка дворов. Она никогда мне не нравилась и отнимала лишь драгоценное время. Построение ввели для контроля количества населения во всех жилых дворах города. На спасательных пунктах ее проводили каждую среду, но в последнее время устраивали нежданно-негаданно, чтобы больше выявить нелегальных жильцов. В отличие от списков постоянных жителей, на временно-проживающих составлялись небольшие личные дела. Их было больше, чем постоянных, особенно в зимний период, когда во дворах полным-полно появлялось зимовщиков. Каждая живая душа должна была иметь имя, фамилию, отчество, год рождения и адрес временной прописки. Там же должен быть указан личный номер, который при входе на территорию пункта выдавался во время регистрации. Все, у кого не было номера, считались нелегальными жильцами и попадали под арест при плановых облавах 'отдела по контролю населения'. Кроме всего этого во временных делах указывалась нынешняя профессия каждого. Все дворовые жильцы, особенно мужского пола, достигнувшие пятнадцатилетнего возраста, должны работать во благо нового порядка и пополнять своими налогами его склады. При наличии оружия, отдельным пунктом прописывалось его имение. Оружие среди населения не запрещали законом, но по правилам с ним нельзя было свободно расхаживать по жилой территории. Для этого выдавался специальный пропуск, который получить можно было только у старшины двора.
  На постоянных жильцов заводили личные дела куда больше. Кроме всего того, что указывалось во временных, там прописывалась чуть ли не вся личная биография каждого проживающего. Так же подробно излагалась вся рабочая деятельность, фиксировался заработок, уплаченные налоги, нарушения и всевозможные долги. По слухам, в независимых дворах проходит что-то подобное. Многие процедуры мало чем отличаются от пунктовых, но я знал точно, что на территориях конфедерации временным жильцам устанавливались какие-то определенные сроки пребывания.
  - Моня, что там, опять?
  Обернувшись, я увидел позади себя заспанную Машу. Я и заметить не успел, как она поднялась с дивана и все это время стояла за моей спиной.
  - Спи, чего встала!
  Молодая миловидная девушка с европейскими чертами лица, появилась в моей лачуге около месяца назад. Я купил ее на рынке за четыре коробки тушенки, совершенно новый бинокль и двадцать две связки пятого калибра.
  В тот день у меня происходила встреча с оптовыми покупателями. Распродав весь товар, я уже возвращался назад, но увидел у стены, где обычно женщины продают свои тела, чумазую девушку и задержался. Она стояла немного дальше остальных и пыталась продать себя какому-то рослому мужику всего за два охотничьих патрона.
  За такую же цену мне купить ее не удалось. В торги встряла толстая тетка с 'шмароватым' видом и с важностью заявила, что такая цена сойдет только для кратковременных утех. В тот момент я впервые за все проживание в восточных дворах услышал весь перечень предоставляемых услуг 'стеновых дам'. Оказалась, что самая высшая услуга - это продажа дамы навсегда.
  Начались торги. Мне было плевать на судьбу молодой девки, но уступать какому-то пришлому торгашу-конфедерату я не желал. 'Мамка' мгновенно устроила целый аукцион, в котором приняло участие еще несколько торговцев, хотевшие показать свою значимость перед всеми. Торги закончились на мне. Тогда я понял, что лишаюсь целой оптовой продажи ради какой-то бабы, и уже хотел было отказаться, но угроза мгновенного подрыва репутации заставила меня забрать покупку.
  В качестве домработницы Маша прослужила неделю, пока отмывалась от грязи, что собирала неизвестно где и сколько месяцев по дворам. Но спустя какое-то время, я начал использовать ее и по назначению.
  Совсем недавно, наконец, забылась цена, заплаченная на том аукционе. У 'стены' сейчас невозможно было купить что-то достойное. В последнее время там предлагают какой-то гнилой, вшивый и заразный товар, который очень сложно назвать даже человеком.
  Законами пунктов, да и скорее всего конфедератами тоже, бизнес, связанный с самой древней профессией в мире, не был запрещен, но и не был легализован. Наши власти закрывали на это глаза, часто пользуясь услугами специально отобранного Мамкой товара для вышестоящих должностей. В народ отпускался самый низший или использованный сорт, но как показал случай, иногда такая покупка как Маша попадается и обычным смертным. Несколько раз мне предлагали ее продать, но такой достойный товар всегда должен находиться у достойного покупателя.
  Я уже торопливо застегивал пальто, поглядывая на диван, где спала Маша. Похотливые желания взять ее прямо сейчас плыли в голове приятными волнами, отзываясь легким шевелением 'органа' в штанах. Но скорая плановая поверка заставила меня отложить все на потом и поспешить выйти из квартиры.
  С собой на поверку Машу я никогда не брал. О том громком аукционе тогда узнал чуть ли ни весь пункт, и мне было достаточно приходить на построения одному. Я не очень хотел показывать ее отмытую на людях, чтобы не привлекать лишний интерес соседей, но несколько раз в неделю я все же отпускал свою покупку по личным делам.
  Я вышел во двор и огляделся. Практически во всех зданиях двора не было стекол. Окна были заделаны фанерными листами, жестью, ДСП и кирпичной кладкой в половину проемов. Во многих окнах торчали дымоходы буржуек. В нескольких местах фасад домов закоптился от постоянных использований печей. Было видно, как из многих дымоходов медленно выползал дым и осторожно стремился в небо. В одном многоэтажном доме, что стоял в самом углу двора, верхние этажи были обвалены и несколько оторванных плит перекрытий висели на арматуре с правой стороны здания.
  Сам двор представлял собой промышленную территорию жильцов. В центре, за небольшим ограждением, располагалась ржавая 'молоковозка' с цистерной. Машина уже давно стояла на колодках и не подавала вида, что когда-то она была работоспособной, но сейчас ее бочка прекрасно служила в качестве емкости для общей дворовой воды. Вдоль домов были сколочены из разных деталей мебели, всяких металлических листов мастерские и сараи жильцов. Все проходы между домами занимал импровизированный забор из различного хлама, кроме главных и задних ворот, где располагались небольшие помещения дворовых охранников. У главных ворот помещение было больше. Это был кузов от пассажирского автобуса с заделанными окнами, печкой и несколькими лежаками внутри. У самой 'дежурки' находился навес, где сидел охранник с охотничьим ружьем, у ног которого валялась чумазая дворняга, привязанная к деревянной опоре навеса. Неподалеку находился торговый стол для тех, кто желает что-нибудь продать, не покидая двор. В самом конце, откуда вечно несло вонью, виднелась огромная помойная яма. В соседстве с общественными деревянными туалетами располагались задние дворовые ворота с небольшой будкой для охранника. Между двумя домами, на бывшей стоянке для автомобилей, находилось место для дворовых собраний. Там уже стояло много людей.
  Протиснувшись в толпу, я остановился в шеренге жильцов своего дома и молча стал ожидать старта переклички. Поверка вот-вот должна была начаться.
  Молодой парень продолжал перелистывать бумаги. Этот новый старшина пришел к нам во двор около двух месяцев назад, почти сразу после убийства прежнего коменданта. Слухи о новом начальстве расползлись мгновенно. Люди поговаривали, что Сергей был направлен к нам с самого ЖД пункта, но судя по отношению к нему жильцов, мне в это очень слабо верилось. Сергея всегда старались игнорировать, пропускать мимо ушей его указания, отчего в последнее время он начал ходить со своей цепной собакой в виде пунктовика. 'Помощник Лом' жил неподалеку от старшины. Ему выделили комнату рядом с кабинетом Сергея. Он ни на шаг не отходил от своего хозяина и часто выполнял работу курьера. Чего-то плохого про нового старшину никто сказать не мог. Он все время сидел у себя в кабинете, изредка появляясь на поверках и по служебным делам на восточном вокзале. Но о его цепной собаке ходили разговоры разные: начиная от пьяных разборок в рыночных забегаловках и заканчивая участием в местной кровавой забаве под названием 'Рубка'. Его несколько раз видели среди участников.
   Рубка появилась в городе несколько лет назад. Это некие бои без правил, которые проходят в основном во дворах города. Мне не было известно, как относится руководство спасательных пунктов к схваткам, но слухи о постоянных состязаниях продолжают приходить из разных концов всего города. Я всегда старался обходить стороной орущую толпу, сделавшую немалые ставки на бойцов, которые молотят друг друга до полусмерти. Меня никогда не интересовал этот кровавый мордобой, но я знал точно одно: рубка - очень жестокая забава со своими правилами и определенными традициями. Убивать соперника в поединке запрещалось, лишь были допустимы нанесения серьезных увечий, после которых многие становились никому ненужными калеками, что заканчивали свою жизнь с протянутой рукой на рынках города. Сейчас таких личностей появлялось все больше. Сезон схваток подходил к концу, близилась зима и с каждым днем рубка становилась все безумней, ставки поднимались все выше, бойцы зверели все больше. Предстоящие холода вынуждали участников выкладываться во всю, не жалея никого. Шанс сорвать большой куш на зиму просто сводил всех с ума.
  В мгновение старшина сложил все стопки бумаг в одну и начал зачитывать личные номера, на которые стали откликаться их хозяева. Я стоял, молча рассматривая собравшихся жильцов, что находились в шеренге напротив. Мой номер всегда зачитывался где-то в середине. Мне это очень сильно не нравилось, но с другой стороны позволяло хоть немного отвлечься от своих дел.
  Напротив стояли жильцы соседних домов. Я узнал среди них своего конкурента. Толстый мужик с выбритой мордой находился в центре шеренги, иногда поглядывая на старшину, разговаривал с каким-то парнем в грязной телогрейке. Я попытался вспомнить имя этого мужика, но сразу же выбросил лишние и совсем ненужные напряжения из головы. Неподалеку от толстяка показалось несколько торговцев, которые постоянно закупались у меня товаром. Это не были оптовые покупатели, но многочисленные мелкие покупки этих людей тоже приносили свой плюс. Один из торговцев махнул рукой, приветствуя кого-то в нашей шеренге. Во втором ряду, среди женщин, на глаза попалась знакомая старуха. Я ее часто встречал на рынке. Она все время сидела на своей самодельной табуретке у входа на рынок и предлагала всем подряд услуги гадалки. Возле нее стояла девушка в красном платке. Ее я тоже видел среди продавцов. Вместе со своей маленькой дочерью она изредка приторговывала разной мелочью, что постоянно добывал ее муж-поисковик. Сегодня его не было на построении. Меня это не удивило: поисковики часто не возвращались с промысла. Среди компании, которая шумела в центре шеренги, бросился в глаза мужик с седой бородой. Он несколько раз приходил ко мне за связками двенадцатого калибра. Ходили слухи, что он часто выходит на поиск без разрешения. Мне всегда казалось удивительным его присутствие на поверках в целости и сохранности. Рядом с ним, с изрядно помятым видом, стоял всем хорошо известный местный пьяница. Наверное, нет в нашем дворе, да и в соседних, таких людей, которые бы не знали нашего хромого Андрея. Каждый вечер он ходит по квартирам в надежде взять хоть что-нибудь взаймы. Даже сейчас мне казалось, будто он просил в долг у громко смеющегося парня в коричневой дубленке. Это было заметно по виду этого парня. Он, не обращая внимания на постоянное подергивание за его рукав Андреем, продолжал что-то рассказывать окружающим. Этого парня в дубленке я тоже хорошо знал. Он единственный, кто занимался качественным самогоноварением во всем дворе. Даже начальство пункта является его постоянными клиентами, но все равно продолжает душить Витьку высокими налогами для профилактики. Сам Витька не пьет. Каждый вторник он приходит ко мне за хорошей партией сахара. Мне как-то довелось один раз попасть к нему на 'завод'. Вся его квартира заставлена бидонами и бочками с брагой, а на кухне располагался сам чудо-аппарат. Конечно, его качественная водка не обходилось и без сплетней. Одни говорили, что он настаивает брагу на дохлых кошках и собаках, другие, что во время 'перегонки' использует всякую химию. Но я знал, что Витька никакой химией не занимается. Ее просто негде сейчас приобрести, а если и есть, то уж точно не на восточных дворах.
  Сбоку, немного в отдалении, стояла горстка людей в сильно потрепанных одеждах. Среди них в глаза бросился тощий паренек лет восемнадцати в рваном пуховике желтого цвета. Он отличался от всех своим возрастом. Остальные были намного старше, особенно тот, кто их возглавлял. Это был мужик на вид лет пятидесяти в сером пальто. Их никто недолюбливал и старался держаться от этого сборища подальше. Ходили слухи, что они являются прихожанами новой сектантской общины. Их везде называют 'Сиамскими Близнецами'. Неизвестная доколе религия расползлась, словно чума, по дворам города, проповедуя очищение человеческой души через убийство. Особенно, говорят, их очень много на территории конфедератов. Пунктовики рассказывали, что эта религия пришла именно оттуда. Почти у всех нет сомнения о причастности Близнецов к взрывам в некоторых независимых дворах города. Наверное, именно из-за этого, их руководство ввело на своей территории временные сроки пребывания пришлых жильцов.
  На спасательных пунктах Сиамских Близнецов немного меньше. Здесь жители их стараются сразу вырезать под корень, но выгнав одну общину, через несколько дней появляется новая. Наверное, конфедераты специально их подкидывают на территорию пунктов, чтобы Близнецы задушили и их своей деятельностью. Но пока в наших дворах взрывов нет, власти особо эти общины и не контролируют.
  Еще независимые дворы очень сильно страдают от вспышки каннибализма. За много лет эпидемий и голода, выкашивающих все живое на своем пути, в городе опустело много районов. Обескровленные люди вынуждены были уходить на независимые территории, заполняя все прилегающие заброхи. Там не так часто устраиваются карательные рейды патрульными конфедерации. Поисковики много раз рассказывали различные истории о жителях независимых заброх, которые иногда появляются и у наших границ. Многие поговаривают, что Сиамские Близнецы пришли именно из этих заброх, но болтливости людей нет предела. Я всегда относился осторожно к слухам и не верил во все подряд.
  Отгоняя все ненужные мысли, я посмотрел на небо, которое предвещало скорый дождь, как вдруг послышался голос Сергея.
  - Моня! Ты, блин, заколебал! Четыреста два, говорю!
  - А, да, я!
  - Хватит о своей бабе думать, не даст она тебе сегодня... Кстати, она на месте?
  - На месте, Сергей, куда ей деваться то...
  - Больше никого нет?
  - Да нет, с чего бы мне еще один лишний рот кормить...
  - Смотри, если попадется кто во время проверки, беда будет. Ладно... Ну что, поехали дальше...
  Поверка закончилась под дождем. Люди разбежались по своим норам и дворовая площадка скоро опустела. В надежде быстро обсохнуть, дожидаясь закипания чайника, я сидел у своей самодельной печки, что располагалась в спальне квартиры. Верхняя часть оконного проема, где когда-то находилась форточка, была приспособлена для ее дымохода. Печь в нескольких местах насквозь прогорела, и теперь в комнате сильно пахло дымом. Рядом с печкой в беспорядке валялась груда дров, если так, конечно, можно было называть разломанные части от шкафов, буфетные дверки, останки кухонных табуретов и всевозможные деревянные конструкции, пригодные для растопки. В углу, на запыленном столе, была беспорядочно составлена посуда. Возле стола творился такой же беспорядок, как и на нем. Вперемешку громоздились картонные коробки, наполненные всяческими полиэтиленовыми пакетами, стеклянными банками и скрутками разного тряпья. В противоположном углу располагался диван. Мне уже давно хотелось что-нибудь найти лучше, но отсутствие мебели во дворах заставляло меня и Машу спать на почти развалившемся ложе.
  За окном не унимался дождь. Раздражительно постукивая по единственному в оконном проеме стеклу и металлическому отливу, он уже несколько часов не выпускал меня на улицу.
  Маша сидела неподалеку. Я задумчиво посмотрел на нее и улыбнулся. Казалось, уже ничто не помешает моим задуманным планам покувыркаться с безотказной девкой, но все закончилось так и не начавшись: кто-то постучал в дверь.
  - Ну и кого это черт несет, блин... Кто?!!
  - Я...
  - Кто я, блин?!!
  - Андрей.
  - Елки-палки... Еще не хватало... Ну и чего ты хочешь, Андрей?!
  - Открывай! Дело есть...
  - Ага! Открой, так сразу займи-одолжи. Андрюха, чего тебе надо?
  - Открывай, говорю, дело есть.
  - Какие у тебя дела... Ничего не дам.
  - Моня, открывай, зараза, товар купить хочу.
  - Купить?! Странно... Ладно, обожди...
  Мне не сильно верилось, что человек, который с самого начала живет в долг, решил что-то купить, а не взять взаймы, но, не смотря ни на что, я все равно начал открывать. Отодвинув семь больших засовов, скинув четыре крючка и посмотрев на карабин, что висел неподалеку на всякий случай, я распахнул дверь.
  - Чего тебе?!
  - Слушай, Моня, хочу товара прикупить нормального. Вечером на рынок пойду.
  - А платить есть чего?
  - Понимаешь... Тут такое дело...
  - Нууууу... Понеслась....
  - Не, подожди. Я хочу в долг взять, но как с наценкой распродам, сразу верну.
  - Э нет, Андрюха, так не пойдет...
  - Да бля буду, отдам.
  - Что ты отдашь... Ты мне еще с прошлого раза должен.
  - Ну, отдам, говорю, еп-мать, выручи.
  - Эх... Как же ты дорог. Не, Андрюха, все, лавка прикрылась. Вон, к Толстому иди.
  - Да ходил я уже...
  - И че?
  - Нахер послал...
  - Вот и я тебя посылаю нахер. Все! Уходи!
  Накинув крючки обратно, я с облегчением, что, наконец, отделался от этого доходяги, направился обратно к своей печи. Только присев и уже хотел было снять закипающий чайник, в дверь снова кто-то забарабанил.
  - Ну е-мае... Только сел!
  - Машка, дай карабин! Я сейчас кое-кому жопу отстрелю.
  Крючки сбросились мгновенно. Распахнув дверь, со злостью что-то матерное выкрикивая в адрес Андрюхи, я тут же заткнулся и обомлел: за дверью стоял не Андрей. Это был 'всеми уважаемый' Помощник Лом. Он стоял на пороге, словно какой-то шкаф, закрывая своими могучими плечами весь дверной проем. На правом рукаве старого потертого бушлата виднелась синяя повязка. Она уже давно выцвела, и от синего цвета на ней виднелось лишь несколько полос внутри складок, что образовались от постоянного сгиба руки. Песчаные штаны были далеко не новые: колени обвисали, в нескольких местах виднелись потертости. Лом стоял неподвижно и угрюмо смотрел на меня с ружьем. Визит этого человека с дурковатым видом, и, казалось, с никогда незаживающими синяками на лице, говорили о многом - сейчас произойдет что-то очень интересное.
  - Здорово, жидовская морда!
  Как же мне не хотелось хоть что-то говорить ему в ответ, но вид этой обезьяны заставил меня кое-как выдавить из себя слова приветствия.
  - Вечер добрый...
  - Ага, добрый... Ствол спрячь, а то я тебе его в жопу затолкаю!
  - Да ладно, что ты...
  - Короче!!! Тебя Петрович зовет, собирайся.
  - На кой я ему?
  - Я откуда знаю! Давай живее!
  В мгновение мне стало ясно, зачем я понадобился начальнику пункта. В предвкушении получения законной доли за содействия властям по поимке убийцы, который лишил жизни очень уважаемого человека, что был старшиной нашего двора, я мигом стал собираться.
  Лом все время стоял в прихожей, изрядно намачивая стекающей водой с бушлата и вымазывая своими грязными ботинками, мой половик. Мне это не нравилось, но когда я заметил его жадный взгляд на Машке, что пила чай у печки, мне не понравилось еще больше и через минуту мы вышли из квартиры.
  Спускаясь по лестнице, меня волновало только одно: чтобы Маша не забыла закрыть за мной дверь. Никогда не надо было оставлять ее открытой. Весь двор знал, кто у меня живет и чем я занимаюсь. Уже собирался вернуться и всыпать своей 'звезде' по первое число, как вдруг по подъезду пронеслись знакомые звуки засовов. Бросив взгляд на сопровождающего, я понял - если бы мне даже очень сильно захотелось вернуться, у меня вряд ли бы это получилось. Хватило одного взгляда, чтобы я смог мгновенно забыть обо всем, поспешить накинуть на себя плащ-палатку и незамедлительно выскользнуть из подъезда.
  Всю дорогу Лом шел позади меня, не отставая ни на шаг. Я даже специально пошел через свалку, проверить, полезет ли он за мной в своих берцах в эту грязищу, но получив за остроумие 'ускорителя' между лопаток, пошел к зданию вокзала в обход.
  Спокойствие вернулось, как только мы зашли в фойе. Лом испарился, оставив меня одного перед дверью начальника, в которую я не решался постучать несколько секунд. Петрович, казалось, был неплохим мужиком, но я его все равно побаивался. Набравшись немного смелости перед серьезным разговором с начальством, я все же постучал в дверь.
  - Разрешите, Николай Петрович?
  - Давай, заходи.
  Петрович как всегда сидел за своим столом и что-то писал. В последний раз, когда я его видел, он был в том же самом положении.
  - Посиди, я занят пока.
  Я прошел в центр и сел в кресло. Комната представляла собой обычный кабинет с буржуйкой, заставленный шкафами с какими-то папками, подранным диванчиком, столом и всего несколькими, уже далеко не новыми стульями. На стене я заметил портрет бывшего президента страны. С гордым видом, в пиджаке и красном галстуке, он висел в деревянной рамке над головой Петровича, нелепо напоминая о тех смутных временах еще до первой вспышки.
  Казалось, что уже могло быть хуже, чем жизнь в системе Советского Союза, который позорно развалился и так же позорно вернулся, но уже под совсем другой обложкой. Последние события, происходившие тогда в стране, не замечал только самый глупый.
  Когда я приходил на завод, каждый день напряжение росло, и те, кто когда-то так сильно хвалили власть, говорили совсем другое, и даже устраивали забастовки. Меня, правда, это не сильно зацепило. Я был простым инженером, который всегда натягивал улыбку и всегда положительно махал головой перед неграмотным человеком с высшим образованием, стоящим на должности генерального директора завода. Забастовок среди инженерных технических работников никогда не могло быть, пока при должности находилось бестолковое руководство, которое готово было уволить даже самого ценного сотрудника. Тогда я не хотел раскрывать рот, не желая быть выкинутым на улицу, и тихо продолжал работать под статусом козла отпущения. То, что случилось 'после', дало мне много ответов. Я понял одно и, наверное, самое главное: люди никогда не станут между собой равны. Даже сейчас я сидел перед человеком, который ничем не отличался от меня, но имел все права, чтобы я так и продолжал быть тем самым козлом отпущения, с закрытым ртом ради своей же безопасности.
  Во время войны я жил в одном из бомбоубежищ города, которое находилось в здании бывшего университета. Набегов сопротивления на наш район практически не было, но иногда перестрелки слышались совсем рядом. Они старались бить по позициям мотострелков, чьи базы располагались на соседней улице. Когда военных выбили из блокпостов, в убежище пришли сопротивленцы и отобрали все, что могло помочь в борьбе против режима. Многих мужчин силком забрали в свои ряды. Спрятавшись в вентиляционном помещении, мне тогда чудом удалось избежать принудительной мобилизации. Когда линия огня ушла далеко за проспект, на районе появились мародеры, которые постоянно нападали на университет. Убежище превращалось в оборонительную крепость. Но вскоре защищать свой дом было некому, и все жильцы университета разбрелись по городу в поисках спокойной жизни. Небольшая группа, в числе которой оказался я, поселилась в подвале пятиэтажного дома в центре одного из дворов. Около полугода жизнь была более-менее спокойна. Люди почти не умирали, начались вылазки в брошенные дома за припасами. Стрельба на улицах с каждым днем затихала, линия огня уходила все дальше. Дома постепенно наполнялись жизнью, во дворах появлялись первые торговые 'точки'. Тогда, казалось, жизнь уже набирает обороты, и у всех появилась надежда на хоть какое-то будущее, но незаметно в город пришла очередная зима, и все надежды развеялись с первыми холодами. Было очень холодно и с каждой вспышкой становилось еще холоднее. Промерзали даже утепленные стены, которые обогревались самодельными печами. Люди замерзали в собственных комнатах, обморожения получали все, кто выходил на улицу. Никто не переставал молиться о скором приходе весны, но она так и не наступила. Холода продержались до середины мая. К началу лета в городе уже шли теплые дожди, после которых предательски пришла новая беда - засуха. Болезни выкашивали одного за другим, все голодали, трупный запах становился все сильнее, в подвале было просто невыносимо жить. Умерших уже переставали закапывать. Трупы беспорядочно валялись повсюду: в комнатах, проходах подвала, по всему двору. Можно было наступить на гниющее тело, если не посмотреть под ноги. Потом опять началась стрельба. После сильных обстрелов нашей улицы военные потеснили сопротивление обратно. До самой зимы в городе снова рекой лилась кровь.
  С горем пополам, пережив очередную зиму, я ушел искать новое место для существования. Каким-то чудом мне удалось прибиться к роте десантников, что направлялись на восточный вокзал для размещения новой базы по приказу командования. Размещение планировалось временное, но вокзал сопротивленцы взять так и не смогли. Восточный постепенно превращался в лагерь беженцев, все вылезали из подвалов и заселяли близлежащие дома. К следующей зиме стрельба в городе практически стихла. В Минск пришла совсем новая жизнь.
  Когда образовались спасательные пункты, я начинал приторговывать на местных базарчиках всякой мелочью. С самого начала продаж почти не было. Торги шли никакие. Покупателей было мало, а если и появлялись, то практически с каждым приходилось торговаться до хрипоты, чтобы продать хотя бы одну банку просроченной консервы. Но после легализации поискового ремесла в городе стали появляться большие рынки, куда потянулись торговцы из разных концов Минска. Тогда среди населения твердо укрепилась бартерная система и самая дорогая валюта - 'Связка'. Патроны одного калибра связывались в количестве пяти штук в основном резинками и служили самым надежным способом при расчете. Для связки подходили любые калибры: начиная от охотничьих патронов, заканчивая крупнокалиберными, для пулеметов и снайперских винтовок. Но была и другая валюта. Все, что было необходимо для выживания, также имело свое место при расчетах с продавцами. Город оживлялся. Торговля стремительно набирала обороты. На городские рынки доходили даже товары из прилегающей к Минску, сельской местности. Это было мое время. Мне удалось мгновенно поднять уровень продаж, зарегистрироваться на пункте скупщиком и занять одну из квартир самого ближайшего двора к вокзалу. С тех пор спасательный пункт 'Восток' является моим домом.
  Разглядывая кабинет, мой взгляд остановился на небольшой куче всяких коробок и сумок, что беспорядочно были составлены в углу комнаты. Я ухмыльнулся. Все эти вещи были мне до боли знакомы. Я видел их каждую среду, когда забирал товар 'Выродка'. Мне жаль, что все так получилось, но у меня не было выбора. Слишком долгая закупка у человека, который находится в розыске всего города - очень опасное занятие. Мои походы с пустой тележкой в заброхи и возвращения оттуда с полной могли попасть под подозрения в любую секунду. За нелегальную закупку меня повесили бы на первом же столбе, не говоря уже о том, что бы со мной сделали за укрывание преступника. Мне удавалось прикрывать убийцу, но все это в любом случае было бы до поры до времени. От нужных людей с восточного, что находились среди управления пунктом, прилетали вести о том, что начальство начинало догадываться, кто покрывает убийцу. Счет шел даже уже не на дни. Всю нужную информацию с меня выбили бы мгновенно, но я решил ее рассказать сам, с возможностью заработать за содействие.
  Внезапно начальник отложил ручку в сторону и, тяжело вздохнув, начал свой разговор.
  - Ну что, Моня... Выродок у нас. Еле схрон нашли.
  - Где он?
  - У нас сидит... В яме...
  - Что с ним будет, Николай Петрович?
  - А ты не знаешь, что мы с Выродками делаем?! Антона моего убил, сука...
  Начальник закурил и подошел к окну.
  - Ты же знал Антона, брата моего?
  - Знал, он ведь в нашем дворе старшиной был...
  - А, ну да... Эх... Братан-братан... Нашел я его... А Жору из крайних дворов помнишь? Такой бородатый, со шрамом на все лицо...
  - Видел пару раз на рынке.
  - Нет его больше. Выродок и его положил. А Сему Московского помнишь? Ну, старшего четвертой патрульной... Коренастый такой парниша...
  - А, его хорошо знаю, он у меня табак берет постоянно... Один раз даже помог тележку до рынка дотащить.
  - Теперь ты ему помогать будешь... Калека он. Когда схрон полез открывать, кисть отсекло. Вот такие дела, Моня... Эх... Как я задолбался... То Выродки, то Конфедераты покоя не дают... Ладно, Моня, я чего звал-то... Можешь взять из той кучи что-нибудь себе. Так сказать, благодарность за содеянное... Только быстро давай! И это, патроны не бери, а то треснет у тебя...
  Пока начальник продолжал заниматься писаниной, я переворачивал сумки. Все было стандартно и обычно. У меня такого добра на складе еще должно было хватить не меньше чем на год. Но перебрав все сумки, я решил порыться в куче еще раз. Отлаживая подходящий товар для продаж, в уме автоматически появились подсчеты. Все, не имеющее ценность, отодвигалось в сторону. Самые более-менее достойные вещи разлаживал перед собой.
  Петрович, несколько раз подгоняя меня, в конце концов не выдержал.
  - Моня, ты борзеешь! Давай живее!
  - Николай Петрович, да уже...
  - Короче, вот бери эту сумку и вали отсюда.
  Начальник достал из кучи совершенно недорогих вещей какой-то немного потрепанный портфель на шлейке. Он сунул его мне и сквозь сигаретный дым угрюмо посмотрел прямо в глаза. Все было понятно без слов. Моя доля состояла из содержимого этой очень маленькой сумки. Не имея хоть какого-то выбора, я прижал ее к груди и медленно побрел на выход.
  - Слыш, Моня, ты это, бабе своей привет передавай. Нормальная малая, подмахивает хорошо. И еще, завязывай с нелегалкой! Еще раз услышу - на дороге висеть будешь!
  В недоумении я закрыл дверь с обратной стороны. Оказывается, о прошлом Маши я совсем ничего не знал. Меня никогда не интересовало, где и чем она занималась до 'стены', но теперь у меня к ней появилось много вопросов, тем более о том, куда она каждую неделю уходит на несколько часов. Начальник все же знал о моих закупках и меня это очень сильно беспокоило. Кто-то явно доносил на меня все это время.
  Всю дорогу к себе домой я не обращал внимания ни на дождь, ни на грязь. Внутри было как-то пусто и тревожно. Получается, что я просто так сдал Выродка. Получается, вся моя закупка под колпаком Петровича. Получается, что и Маша является не моим товаром. Голова от мыслей гудела.
  Придя домой, я снова уселся у печки, но уже не так спокойно смотрел на огонь. Не было в этом огне того тепла и бесконечного умиротворения, как сегодня днем. Теперь он казался холодным и далеко не спокойным. За все время я перебрал много вариантов ответов на все мои вопросы, но очевидным было только одно - меня обманули как последнего 'барана'.
  - Маша! Сюда иди! Значит, вот тебе ключ. Там, на складе, возле шкафа, стоит несколько коробок. Все их вынеси, скоро люди придут, надо товар подготовить!
  - А кто придет?
  - Да какая тебе разница! Делай что говорю!
  Я еле сдерживал себя, чтобы не ударить Машу. На мгновение мне показалось, что она догадывается, почему я такой злой.
  - Да ладно, Монечка, чего ты орешь? Сейчас все сделаю. А что за сумка у тебя?
  - Подарок от Петровича. Тебе, кстати, привет он передавал!
  Маша тут же ушла на склад, что находился за железными дверями бывшей кухни. Подозрительно проводив ее торопливую походку с приятной на глаз виляющей попой, я посмотрел на портфель. Все это время сумка находилась у меня в руках. Она меня настолько не интересовала, что даже сейчас я готов был ее выбросить. Поднес ближе, внимательно рассмотрел. Прикинул содержимое на вес и, наконец, решился открыть.
  - О, д-а-а-а... Самое ценное, что я видел в жизни... Надо было к Андрею по дороге зайти, подарить...
  Достал из сумки потертую пластиковую флягу, повертел в руках, понял, что в ней вода и бросил под ноги. Следом вынул веревку, пакетик с инструментами, россыпью патроны седьмого калибра и какую-то коробочку, от которой несло лекарствами - бросил все туда же. На дне портфеля лежала какая-то радиостанция с наушником. Не увидев ничего в ней ценного, положил поверх остального. В соседнем кармане показался потрепанный блокнот красного цвета. Я ухмыльнулся.
  - Ну, будет хоть чем печку растапливать...
  Немного полистал. Увидел карту, прикрепленную к переплету. Развернул, и хотел было от злости разорвать блокнот на части, как вдруг на карте в глаза бросилась надпись 'Новый Минск', причем слово 'Новый' было написано от руки простым карандашом. Это была туристическая карта города, с какими-то непонятными треугольниками, линиями, квадратами и кружками, нарисованными так же от руки. Немного разобравшись в чирканьях, мне стало ясно, что на карте отмечены все спасательные пункты города, свободные дворы и территории конфедератов. Так же было отмечено множество торговых путей. Я узнал их сразу. Но три жирные отметки коричневатого цвета, по всей видимости, засохшей крови, меня определенно заинтересовали. Открыл ежедневник на первой странице. Отложив какой-то детский рисунок в сторону, я начал читать первые записи.
  С самого начала заметки напоминали какие-то выписки из прошлой жизни. Мне думалось, эти записи делал Выродок, но после нескольких страниц стало ясно, что их хозяин совсем другой человек. Перечитав с половину дневника, я наткнулся на какие-то схемы и пояснения некоего радиоаппарата. Дальше было понятно, что речь идет о той коробочке с наушником, что сейчас валялась у меня под ногами. Оценив все описания устройства, у меня появилась надежда на ценность моей доли. Своей радиостанцией я пользовался очень редко. Мне было достаточно иметь обычное устройство армейского образца, при помощи которого изредка связываться с крупными клиентами из ближайших дворов и в случае поломки, без труда заплатить за починку всего четыре банки тушенки. Но судя по записям, этот аппарат мог пережить электромагнитный импульс. Более того, его не нужно даже носить в экранированных контейнерах, в которых носят свои рации практически все. Он улавливает маячки, оставленные в тайниках, и может даже предупредить своего владельца о скором ударе электромагнитного импульса. Повертев в руках найденное устройство, я аккуратно положил ее на соседний табурет и принялся читать дневник дальше.
  Спустя несколько страниц меня бросило в пот. Я не верил всему, что было написано на страницах блокнота. С каждой прочитанной заметкой меня наполнял немыслимый восторг и жуткое беспокойство одновременно. В записях говорилось о секретных городских складах, в которых находилось очень большое количество припасов и оружия. В городе их всего три. Они располагались в разных местах Минска. Один склад, который находился на территории спасательных пунктов, был уже вскрыт. О месторасположении второго, что располагался на нейтральных улицах, судя по записям, никто не знает. На страницах говорилось и о третьем. Он находился в черте заброх, контролируемыми конфедератами. Склад никем не был найден, но хозяин дневника в точности знал, где он находился. Прочитав о содержимом, что находилось на этом складе, по спине пробежали капли холодно пота. Немного позже стало понятно, что отметки на карте кровью - это были места расположений всех трех складов.
  Прочитав весь дневник, я положил его на радиоустройство. Чувствовалось, как мое тело наполнялось страхом. Машинально повернув голову к двери, я убедился, что все засовы с крючками находились на своих местах. Глаза не хотели отводить от них взгляд. Я продолжал сидеть, переваривая и разлаживая по полкам всю прочитанную информацию.
  В ежедневнике говорилось и о тех, кто ищет дневник вместе с прибором. У меня не укладывалось все в голове. Мысли то ускользали, то возвращались вновь. Судя по всему, начальник попросту не знал, что находится в этом портфеле, иначе его действия были бы просто абсурдными. Если руководство пункта обо всем узнает, мне просто не жить.
  - Моня, а что это за фигня?
  Я обернулся и увидел Машу сидящую на соседнем табурете. Она любопытно перелистывала блокнот, держа на своих коленях радиоустройство.
  - Ты че!!!! Дай сюда!
  - Да ладно тебе... Что это такое?
  - Ничего!
  - Дай посмотреть, чего ты.
  - Отвали, Маша! Не до тебя сейчас!
  - Ну чего ты бесишься, что случилось?
  - А ты у Петровича спроси, он лучше знает!
  - Слушай, Моня, может, хватит уже!
  - Обратно к Стене пойдешь, шлюха!
  - Моня, перестань!
  - По делам она ходит каким-то, шалава, блин...
  Все замолчали. Тишину нарушали лишь потрескивания дров в буржуйке. Можно было дальше и не узнавать у Маши, куда и по каким делам она ходит каждую неделю. Но даже если бы я и хотел думать о ее измене, у меня не особо это и не получилось бы. Голова была забита только одним - что делать с дневником? Идею о возвращении ежедневника обратно начальству я отмел сразу. Это было бы похожим на автоматическое подписание смертного приговора. Обычный человек, который является лишь обузой для руководства, не должен знать о таком. Его удел - жить в перегрызающей друг другу глотки толпе. Оставалось только два варианта: выбросить или продать. Но на каждый вариант приходилось еще по несколько вопросов. Даже если я и решу избавиться от блокнота, то что тогда делать с устройством? Без схем я смогу лишь им заколачивать гвозди. Выбросить все? А куда? Как? А если кто-нибудь заметит? Подумав о продаже, тут же всплыло вопросов еще больше. Если продавать, то нужно было сначала очень хорошо подумать кому. Кому доверить такое? Кто заплатит достойную цену за информацию, которую ищут в городе другие и готовы разорвать на куски любого? Голова раскалывалась от мыслей. Я постоянно поворачивался к входной двери, чтобы снова удостовериться в ее надежности. Мне по-настоящему было неспокойно. Страх заставлял дрожать и обливаться все тело потом.
  Спустя несколько минут молчания Маша снова заговорила.
  - Кто прийти должен за товаром?
  - Да там, от Бахыма один...
  Меня словно всего перевернуло.
  - Точно! Бахым!
  Я был уверен, что он согласится мне помочь. Бахыма я знал очень хорошо. Татарин жил на Степянках и управлял самым большим рынком района, что определенно давало ему возможность иметь высокий авторитет среди начальства дворов. Степянки являлись свободными дворами. Я смог бы укрыться там, если слух о дневнике дойдет до Петровича. За долгое время сотрудничества мы с Бахымом смогли научиться доверять друг другу и быть постоянно в дружеских отношениях. Он часто приезжал ко мне в гости закупить большую партию товара, попить водки или заварить кумыс, но в последнее время мы с ним виделись редко. Дела на рынке вынуждали его не вылезать из кабинета и отправлять ко мне своих курьеров, чтобы не сбивать графики поставок.
  Все сводилось к одному - устройство и дневник нужно переправлять на Степянки. Посчитав опасным попытку связаться с Бахымом, в эфире рассказывая ему о своем предложении, я достал из своего пальто карандаш и написал предложение на листе бумаги.
  Взамен на информацию, я попросил у него всего ничего: паспорт гражданина Степянки, квартиру в доме у центрального рынка и охрану при переходе. Чтобы Бахым поверил сразу, мне пришлось вложить радиостанцию и дневник в сумку, куда следом отправилось и мое письмо. Переправлять все, не договорившись, было почти глупостью, но я знал точно - татарина это все заинтересует без обмана.
  Теперь нужно было решить, через кого передать портфель. Курьерам Бахыма я не доверял. Нужно было искать посыльных. Очень надежных посыльных, которые знают свое дело не понаслышке. Я догадывался, кто мне нужен. Их можно найти было только в одном месте всего восточного пункта.
  Кроме всего остального была и еще одна проблема - Маша. Я не знал, что с ней делать, но ее какие-то дела с Петровичем меня сильно беспокоили. Решение пришло быстро - брать с собой на Степянки Машу не стоит.
  Свой переход я запланировал через неделю. Бахым за это время должен был подготовить все к моему приходу и выслать мне проводников. Сделка определенно была очень опасная, но она того стоила. Схватив с собой целый пакет связок седьмого калибра, что когда-то собирал для оплаты Выродку, положив сверху портфель с дневником, я направился к выходу из квартиры.
  - Маша, я на рынок, а ты здесь будь!
  - Чего это ты туда?
  - Будь здесь, говорю! Придет такой дядька в коричневой куртке, зовут Коля - отдашь ему товар. Только смотри не отдавай, пока не оплатит. И сначала убедись, что это он пришел. Другим не открывай. Поняла?!
  - Поняла-поняла.
  - Смотри никуда не выходи! Дома будь!
  - Да ладно, куда я пойду...
  - Если выйдешь, на улицу выкину! Я не шучу!
  Во дворах уже суетился народ. Дождь закончился как раз в нужное время, когда все жители уже стали возвращаться со своих работ. Это вечернее время здесь называли 'Свободка'. Все заканчивали работать и имели полное право заняться своими личными делами. Но на Свободку отводилось времени немного. После захода солнца начинался комендантский час, и никого на территории восточного быть не должно, кроме охраны и внутреннего патруля.
  За шатание после отбоя наказаний было больше чем достаточно, поэтому все спешили закончить дела пораньше: бегали по рынку, решали свои внутренние вопросы, готовились к завтрашнему дню. А после, по традиции, собирались на площади у вокзала для прослушивания сводки последних новостей.
  Новости зачитывались диктором обычно за несколько часов до темноты, по громкоговорителю, что находился на будке в самом конце привокзальной площади. Это было что-то вроде местного телевизора и радио вместе взятых.
  Я подходил к проезжей части, что разделяла дворы и сам пункт. Ветер все сильнее приносил с противоположной стороны улицы ужасный смрад. Это было известное место казни преступников, которых после повешения обязательно оставляли гнить на столбах. Ее здесь называли 'Дорога'. На груди у каждого приговоренного болтался кусок фанеры с пугающими надписями: 'Мародер', 'Вор', 'Выродок', 'Он ел людей'. Не очень любил я ходить через это кладбище, порой даже обходил стороной, но сегодня ноги сами почему-то меня понесли через эту дорогу смерти. При всем желании пройти быстрее это место, глаза сами по себе поднимаются, чтобы посмотреть хотя бы на одного несчастного. Так и случилось. Я посмотрел и чуть не сел прямо на асфальт. На одном из столбов висел тот самый Выродок. В ту минуту меня чуть не вырвало. Такого не было со мной никогда, но здесь другой случай, и я это понимал. Человек, который сейчас висел передо мной, умер из-за меня. Не отрываясь, я смотрел на его изуродованное тело. Левая рука отсутствовала. На обрубке еще был затянут жгут из какого-то шпагата, видимо, ловчие не хотели, чтобы он умер еще до казни от потери крови. Вся одежда на нем была изорвана в клочья. На посиневшей шее виднелась затянутая петля из какой-то проволоки. Несмотря на ссадины и покрытое синяками лицо, глаза Выродка были полны спокойствия. Они смотрели куда-то далеко за горизонт. Вдруг мне показалось, что неестественно стянутое судорогой лицо, будто повернулось с улыбкой в мою сторону и холодный взгляд Выродка пал прямо на меня. Я стоял, словно парализованный и не мог даже пошевелиться. Мне слышался его шепот. Он что-то пытался мне сказать. Внезапно все завертелось и, открыв глаза, я увидел, что лежу прямо на дороге. В голове все шумело, мысли перекручивались между собой, по телу бежала холодная дрожь. Я понял, что потерял сознание. Немного посидев, я с огромным трудом поднялся и тут же убрался из этого жуткого места.
  Всю дорогу до рынка это лицо стояло перед глазами. Мысли путались огромным клубком, отзываясь невыносимо муторным состоянием во всем теле. Я еле сдерживался, но меня все-таки вырвало. Немного посидев у дороги, я направился к зданию восточного, где виднелась толпа разношерстных людей. Показав свою регистрацию охранникам на входе, я слился с огромным потоком и вошел в главную арку вокзала.
  Рынок начинался в фойе и заканчивался в бывшем зале ожидания. Как всегда в здании было полно охранников, проверяющих регистрацию, и огромное количество разных покупателей. В это время на вокзале всегда много людей. Регистрация торговцев давно закончилась, и те, кто не успел ее пройти, были выведены за ворота до завтрашнего дня. Теперь на рынок торговать пропускали только при наличии разрешения, которое можно получить у главного управляющего рынком. Пришлых торговцев-конфедератов контролировали даже после регистрации. Для них специально выделялись отдельные ряды в фойе, где стояло много вооруженных пунктовиков и проверяющих. Руководство двух сторон уже давно подписало торговое соглашение, но не особо хотели всем подряд выдавать разрешение на торговлю. Немного побродив среди них, я прошел в главный зал рынка.
  У правой стены начинался первый ряд, он был самый длинный. Я проходил мимо и обратил внимание на человека с охотничьим ружьем, который, расплачиваясь тушенкой, покупая у какой-то старушки детские вязаные носочки. Неподалеку, за очередным столом, суетились две женщины, продавая шумным покупателям какие-то травы на развес. Те орали во всю глотку, пытаясь сбить цену, размахивая перед лицами продавцов несколькими пачками сигарет. Немного дальше какой-то мужик из своего пуховика доставал самогон, расставляя бутылки перед двумя пунктовиками, которые в это время выщелкивали патроны из рожков своих автоматов. Дальше продавали инструменты, одежду, обувь, а за ними стоял большой стол из деревянных ящиков, на котором была разложены всякая электроника. Я остановился у стола и ради любопытства пробежался взглядом по радиостанциям. Ни один из предлагаемых продавцами товаров, не напоминал и близко устройство из моего портфеля.
  За столом сидело два мужика. На восточном пункте это были самые известные мастера, работа которых кипела не переставая. Пока я стоял и рассматривал товар, мне вспомнились некоторые записи из дневника. Вспышки всегда вели себя непредсказуемо, и просчитать время до следующего удара было невозможно, но в дневнике говорилось обратное. На страницах я видел графики цикличности солнечных выбросов. Их просчитал человек, который собрал радиоустройство, правда, теоретически. В одном из графиков даже были указаны приблизительные сроки до следующего удара. Только после изучения схем я обратил внимание, что перед большой вспышкой всегда было долгое затишье: небо словно остывало от сияний, электроника переставала гореть. Сейчас же именно такое затишье. Вспышек уже не было давно.
  Неподалеку от стола этих мастеров показалось нескольких человек. Они сидели на деревянных ящиках и, споря друг с другом, играли в кости. Это самая распространенная игра во всем городе. Здесь ее все называли 'Камни'. Поначалу игру запрещали законом, но отучить людей от хорошего было невозможно. В камни играли, играют и, несомненно, будут играть все и везде. В качестве ставок в основном подходят связки, батарейки, консервированная еда, порох, но иногда кладется и все, что имеет хоть какую-то ценность. Заядлых игроков, желающих раскинуть партию, всегда можно было встретить в местах, где расположены большие рынки, торговые лавки и разнообразные закусочные. Игра настолько стала популярна, что даже в городе появились отдельные личности, которые зарабатывают себе на жизнь, путешествуя по дворам и раскидывая камни со всеми желающими.
  В начале следующего ряда я бросил взгляд на прилавок и остановился - это оказалась оружейная мастерская. На столе лежали кучи пластиковых заготовок к охотничьим патронам, россыпью продавалась дробь и войлочные пыжи. Немного дальше стояли коробочки с капсулами и связками разных калибров. Дальше лежали детали автомата Калашникова по соседству с разнообразными прикладами охотничьих ружей. В углу стола была расположена коробка с самодельными минами, подствольниками и порохом, возле которой рядами были составлены всякие баночки с маслами. За прилавком сидел рослый парень в замызганном фартуке и деловито рассматривал АКМ, выслушивая клиента с синей повязкой о неисправностях автомата.
  Где-то заиграла музыка. Я обернулся и увидел в противоположном от мастерской углу деревянный навес. Это была закусочная лавка Славика Батона. Об этом говорили большие буквы из пенопласта на крыше навеса. Он часто покупал у меня спирт и какие-то продукты. В закусочной людей почти не было, столы пустовали, лишь за одним из них сидела шумная компания, среди которых я заметил парня с ранними залысинами в тряпичной куртке оливкового цвета.
  Ромыч и его команда всегда пользовались хорошим авторитетом среди заказчиков. Это единственная группа посыльных, которая очень качественно выполняла свою работу. Ребята занимались этим уже несколько лет и хорошо знали свое дело. Ромыча я знал давно. Мне приходилось часто пользоваться его услугами, но в последний раз у нас вышел серьезный конфликт. Он тогда не получил положенную плату и мы сильно разругались. Теперь оставалось как-то уговорить его снова взяться за мой заказ. С ним сидело еще четверо. Из них я знал только двоих, но не так хорошо как Рому. Все как один уже были навеселе и почти кидались в пляс, размахивая руками хозяину лавки, чтобы тот сделал музыку погромче.
  - О-па! Моня! Какие люди...
  - Здорово, Роман, как жизнь молодая?
  - Нормальная у меня жизнь... А ты как? Смотрю не сдох еще...
  - Да что ты, Рома, пока, как видишь, цел и невредим...
  - Ну садись, раз пришел... Парни, налейте ему.
  Мне мигом поставили под нос стакан с самогоном и положили рядом кусок какого-то сухаря.
  - Что за праздник, Рома?
  - Да у нас пополнение в группе. Вот решили теперь впятером посылки носить... Ну ладно, я-то вижу что ты по делу пришел, вон, аж руки трясутся. Давай, глаголь...
  Махнув стакан водки, и занюхав ее сухарем, я начал свой разговор.
  - Тут, Рома, дела такие... Хочу вам сделать заказ. Очень серьезный заказ. Обратиться мне больше не к кому, посылка серьезная.
  - Куда нести?
  - Вот мне всегда нравилось с вами работать, никогда лишних вопросов не задаете!
  - Ага, особенно тебе, Моня, нравилось с нами в последний раз работать, да?
  - Ну да ладно тебе... Ну погрызлись немного, ну вышли непонятки. Я компенсирую ту проблему выплатой за этот заказ.
  - Сколько?
  - Сорок четыре связки семерок.
  - Хм, достойно, вопросов нет...
  Тут же в разговор влез какой-то незнакомый мне парень, что сидел с ними. Очень мерзкий тип с замашками людей из мест не столь отдаленных.
  - Да хорош базарить. Че и куда переть?
  Ромыч заткнул его быстро, и мы продолжили разговор. Я пообещал, что заплачу еще столько же по факту доставки моей посылки в назначенный срок. Пришлось немного напрячь свое умение в совершенстве обманывать людей, что мне очень сильно помогло в этой ситуации, и Ромыч согласился с интересом.
  Условия оговорились сразу же. Первое и самое главное - посылку должен нести сам Ромыч. Второе - портфель они должны передать лично в руки Бахыму. Третье - я не при каких обстоятельствах не должен фигурировать как заказчик. Четвертое - посылку не открывать и никому не показывать. Пятое - плата за работу будет ждать у Славика в лавке. И последнее - группа выходит на заказ прямо сейчас. Посидев немного, Ромыч взял портфель, вложил его к себе в рюкзак и мы обменялись рукопожатиями. Выпив еще по одной за удачу в переходе, группа выдвинулась в путь.
  Проводив взглядом парней, пока они не скрылись в толпе, я подошел за стойку к хозяину лавки, который, помешивая что-то в кастрюле, суетился возле самодельной печки.
  - Привет, Слава, как сам?
  - Оу, Моня, какими судьбами?!
  - Да вот занесло ветром... Слушай, Славик, я тут оставлю у тебя кое-что, отдашь Ромычу когда с рейда вернется?
  - Да без проблем.
  Передав пакет хозяину лавки, я уже собирался уходить, как вдруг резкий запах перегара в нос, меня остановил.
  - Кого я вижу! Моня...
  Перед моими глазами качался во все стороны Андрей.
  - Андрей, чего тебе? Уже успел набраться, торговец сраный...
  - Что, жид поганый? Булки, бляха-муха, свои расслабляешь?
  - Иди проспись, задолбал уже...
  - А чего мне спать, я нормальный...
  - Ага... Нормальный. Пьянь подзаборная. Иди, не маячь перед глазами. Фу, блин... Воняешь, как сволочь... Все! Давай отсюда!
  Внезапно по громкоговорителю объявили о скором начале сводки на площади. Оттолкнув в сторону Андрея так, что он сел на один из стульев, я направился к выходу.
  На площади уже вовсю гудела толпа. Все стояли в ожидании сегодняшних новостей. Для жителей это было одно из важных мероприятий. В сводке зачитывали многое: сколько во дворах зарегистрировано людей, сколько было поймано нелегальных жителей, звучали всякие объявления и рассказывали о том, что происходит в городе. В самом конце всех новостей оглашали списки погибших за день. Это была самая ожидаемая часть, на которую все, собственно, и ходили.
  Я уже бродил в толпе. Вдруг по всему периметру загорелись фонари - это говорило о начале мероприятия. Через минуту толпа затихла, громкоговоритель засвистел, и послышались первые новости прошедшего дня.
  Слушая вести краем уха, я рассматривал собравшихся. На глаза попался паренек, который сегодня утром был на поверке среди Сиамских Близнецов. Я узнал его по все тому же порванному пуховику желтого цвета. Парень стоял в метрах десяти и заметно нервничал, постоянно проговаривая что-то себе под нос. Вдруг меня словно ударили чем-то тяжелым по лицу. Неподалеку от этого парня я заметил свою Машу. Она стояла в пяти шагах от Близнеца и с улыбкой разговаривала с каким-то пунктовиком. Стараясь не лопнуть от злости, что она оставила квартиру без присмотра и опять вышла по каким-то там своим слишком подозрительным делам, расталкивая толпу, я направился прямо к ней. В этот момент паренек в пуховике обернулся в мою сторону и что-то достал из своего кармана. Словно в замедленной съемке перед моими глазами проплыла батарейка в его правой руке и какие-то выходящие из рукава проводки. Меня всего перетрясло. Сжав батарейку в кулак, парень посмотрел на меня, поднял свой взгляд к небесам и закрыл глаза. Все замерло. В ушах резко зазвенела тишина.
  
  Выписки из дневника
  
  ***
  18 ноября
  Третий день в городе. Холодно, очень холодно. Сева разбил лагерь в каком-то подвале. Постоянно молчит. Говорит очень редко и только по делу. Завтра уже будем у дома. Не знаю. Сергеич что-то приукрасил. Что здесь может быть опасного, кроме обвалов? Здесь кругом пустота. Мертвые руины домов. Ни одной живой души не встретили за три дня. В любом случае со мной Сева и ему видней. Когда я смотрю на снаряжение этого проводника, я чувствую себя ущербным. Что-нибудь случись с Севой, мне кажется, я тут в городе и останусь гнить. Проводник хорошо подготовлен к рейду. Видно, что не первый раз он выходит в город. Гадать, откуда у него столько патронов, двустволка и полный ранец запасов, не стоит. Сергеич заплатил ему щедро. Наверное, все так платят проводникам. Но это не главное сейчас. Мне важен завтрашний день. Попробую поспать.
  
  ***
  19ноября
  Привал. Через несколько часов будем уже на месте. Мы пошли в обход и намеренно сделали нехилый крюк. Все из-за людей. Мы заметили несколько человек, которые шарились в каком-то здании. Из слов проводника - это может быть кто угодно. Он не очень доверяет людям. Может это и правильно. Лично я видел только одного. Какого-то молодого паренька с походным рюкзаком. Меня он не напугал. У него даже оружия не было. Наверное. Сева вскрыл свой тайник. Оказывается, он не все берет с собой на пункт. Большинство боеприпасов он оставляет в своих схронах. Любопытно. Не терпится увидеть место, где старик нашел меня. Даже и не знаю, что еще писать. Меня всего трясет. Возможно, скоро я узнаю кто я такой.
  
  ***
  21 ноября
   Сева погиб. На нас напали какие-то ходоки. Их было несколько человек. Это было прямо на привале. Они напали внезапно. Били с верхних этажей. Сева умер сразу. Мне удалось завалить четверых. Сейчас я в подвале. Целый день тащил тело проводника. Темнеет. Нужно похоронить тело.
  
  ***
  22 ноября
  Город. Что он представляет собой? Огромную могилу? Рассадник всякого отребья? Почему так случилось? Почему мы стали врагами друг для друга? Сева теперь гниет в земле. Ему, наверное, еще повезло, потому что было кому хоронить. Сколько таких удобрений сейчас покоится во всем городе? Бля, что мы натворили? Кто ответит за все это? Мне пришлось забрать снаряжение и одежду проводника себе. Поршиво на душе. Меня тошнит от этого всего. Теперь я ношу вещи покойника. В вещах Севы я нашел карту. На ней какие-то отметки. Скорее всего, это его схроны. Что мне делать? Куда идти? Я так и не попал к дому. Мне не найти его одному. Сейчас мне по-настоящему страшно. Стараюсь не бросаться в панику. Нужно идти обратно на вокзал. Больше некуда. Мне нужно попасть к дому, во что бы то ни стало. Теперь вся надежда на Сергеича. С рассветом двину.
  
  Глава 4
  ПОСЫЛЬНЫЙ
  
  'На меня идет охота
  На меня скалятся стены
  Мышеловкин сыр смеется
  Надо мною за спиной
  На меня напали осы
  И погрызли мои вены
  Ну и пусть напьются крови
  Пока я еще живой...'
  
  Красные Звезды 'Охота'
  
  
  Над городом сгустились темные тучи, и солнце медленно пряталось за далекий горизонт. Прорывающиеся остатки лучей сквозь темно-серую пелену осеннего неба спокойно плясали по верхушкам деревьев одинокого лесопарка, расположившегося среди виднеющихся вдали городских построек. Эти холодные опустевшие тени когда-то были наполнены человеческой жизнью. В их дворах звучали голоса, слышался смех, умирала старая и рождалась новая жизнь. С тех самых пор вместе с этими постройками изменился и сам парк. Он стал будто бы старше, еще выше, и, казалось, бесчеловечнее. Оберегая последние дни своей жизни, теперь он настойчивее не впускал в свои владения людей. Он больше не хотел им приносить радость и умиротворяющее спокойствие от всей городской суеты. Он больше не хотел быть частью города, частью человеческой жизни, за которой наблюдал с первого дня своего рождения. Он просто хотел спокойно умереть. То, ради чего когда-то он жил, теперь презирал, ненавидел всеми оставшимися силами. Люди, словно паразиты, заставили покрыться его тело страшными гнойниками и раковыми опухолями. Они изуродовали его и бросили на произвол судьбы. Множество деревьев уже засохли. Большая их часть выгорела, и теперь лесопарк покрывался беспорядочными пятнами мертвенно-черного цвета. Там, где пятна были светлее, в основном у самых дорог, громоздились огромные кучи мусора, оставленные людской жизнью. От усталости парк медленно уходил, засыпал, отдавая изголодавшейся после сильных засух почве остатки своей живительной влаги. Но все же изредка, в надежде, что человек когда-нибудь изменится, лесопарк впускал его в свои владения. Он внимательно наблюдал за каждым его шагом, и если не видел никаких перемен - убивал.
  Я сидел на корточках и внимательно рассматривал в бинокль противоположную сторону дороги. Там начинались границы мертвого лесопарка. Он выглядел ужасающе. Безобразные сухие деревья стояли, словно гиганты с выкрученными руками в разные стороны, охраняющие вход в некий таинственный обитель мифических существ. Некоторые из них беспорядочно валялись в огромных кучах внутри и у самых границ посадок. С правой стороны виднелись следы от летних пожаров, которые продолжались однообразным черным цветом где-то в глубине лесопарка. Вся земля, даже внутри зарослей, была выжжена и безжизненна. Дальше, вглубь, лесопарк терялся в темноте приближающегося вечера. Я перевел взгляд немного левее. У самой дороги показалось несколько куч разнообразного мусора. Они перекрывали проезжую часть в трех местах и заканчивались где-то за поворотом дороги, которую предстояло нам перейти. От обстрелов дорога находилась в очень плачевном состоянии, но попробовать перебраться незамеченным через единственное местно, где все как на ладони, хоть и трудновато, но было возможно. Кругом стояла тишина, однако я не решался выходить из укрытия. По лицам сидящих рядом напарников было видно, что им это определенно не нравилось, но все продолжали молчать.
  Еще с самого начала было ясно, что переход будет не из легких. Вручая посылку, Моня постоянно напоминал нам о ее ценности, вызывая у всех нас предчувствие предстоящего риска. Подобные заказы всегда несли вероятность угрозы во время переходов, но эта доставка почему-то меня беспокоила больше предыдущих. За сутки перехода ничего не случилось, за исключением отстрела небольшой своры диких собак, что набросились на нас в заброхе. Но даже это происшествие не мешало мне постоянно думать о доставке. Чувство неизвестности к содержимому мне уже давно была привычно, но сейчас любопытство грызло все нутро, постоянно напоминая о посылке, что находилась в рюкзаке за моей спиной.
  Меня беспокоили и махинации заказчика. Они выглядели очень подозрительными. Моня выдвинул слишком много условий, обещал слишком много заработка, чего раньше не было никогда, сколько мы его помним. У него всегда имели место быть обман и постоянные гнилые отговорки. Сколько раз сам себе клялся больше не работать с этим 'хитрожопым' евреем, но снова несу его посылку. Как ему удалось меня уговорить - никак не укладывалось в голове. Я согласился на свой страх и риск выйти в город с подозрительным заказом осенью, когда заброхи полны патрульными и ходоками на любой вкус. Но репутация качественных курьеров всегда на кону, даже не смотря на риск. Все мы прекрасно понимали, на что идем каждый раз, когда с заказом покидали жилую территорию.
  Конкурирующих посыльных сейчас во дворах развелось немало, но хорошо делают свою работу единицы. Кто-то занимается полной ерундой и без всякого сожаления может обмануть заказчика, кто-то работает неплохо, а кто-то только думает, что работает неплохо и, что хуже всего, эти раздумья превращаются в обычное хвастовство о небывалом профессионализме. Сколько таких профи можно встретить по пути в виде подгнивших трупов, порой даже я сбивался со счета. В любом случае Моня обратился по адресу. Но кому из нас повезло больше, предстояло узнать в самом конце рейда.
  Первый не выдержал Храп.
  - Что-то не так, Ромыч?
  - Да черт его знает.
  Храп вытянулся почти во весь рост.
  - Епт, че не так-то?
  - Да все не так! Сядь, дурила! Ты, блин, меня достал уже, блатота! Еще раз такой залет, пойдете нахер вместе с Рыжим, понял?!
  Переглянувшись с сидящим рядом рыжеволосым пареньком, Храп послушно сел обратно на корточки и замолчал. Я снова уставился в бинокль.
  С этими двумя я был знаком всего несколько дней. Они подошли к нам в закусочной и попросились в группу. Сначала все были против, но после их нытья, что первое время будут работать бесплатно, согласились взять. Одному, который назвался Рыжим, я бы дал всего лет двадцать, не больше. Парень слишком молчалив и слишком болтлив одновременно. Когда его спрашивают, он всегда не знает, что ответить, а когда с ним никто не хочет разговаривать, он всегда лезет прямо в глаза со своими глупыми и раздражительными вопросами. Юношеского максимализма, амбиций и каких-то своих личных иллюзий матерого посыльного у этого паренька было хоть отбавляй. За короткое время нашего знакомства он успел показать себя с далеко не лучшей стороны, что сказалось на всех нас. Второй, его товарищ, Храп, правда, был постарше, да и покрепче Рыжего, но его блатные замашки меня только выводили из себя, нисколько не давая повода, чтобы этот человек получил мое уважение. За весь переход он только и делал, что надоедал всей группе своими тюремными фразами с подобием на язык криминальных личностей. Казалось, если бы не я, то оба уже давно были бы отправлены на все четыре стороны пинками по зад от моих напарников, что косо посматривали всю дорогу на их поведение.
  Андрей и Дима сидели рядом. За весь переход до этого места эти двое им успели надоесть больше чем мне. Дима несколько раз признавался мне о желании заехать Храпу по морде, но допустить драку в группе, тем более во время рейда, я не мог ни при каких обстоятельствах. Андрей же относился к новичкам спокойно. По крайней мере не хотел устраивать мордобой, но несколько раз дал мне понять, что новички совсем ненадежны. Даже сейчас Храп и Рыжий не выполняли обычные простые правила безопасности и лезли на рожон, не задумываясь о последствиях. По любой неосторожности вся группа могла нарваться на кого угодно, что, очевидно, сорвет доставку и группа останется без недельного заработка.
  Все же расставание без всякого сожаления с этими двумя надоедливыми ходоками случится: я собирался объявить им об этом, когда мы доберемся до границ Степянок. Мне было все равно, как они пойдут назад на восточный, все равно, как организуют свое проживание в 'степных' дворах. Меня не интересовало уже ничего, даже то, что им придется какое-то время горбатиться на местных торговцев, чтобы заработать хоть что-то для перехода обратно. Сейчас меня волновало только одно - доставка портфеля на Степянки.
  Я продолжал вглядываться в темноту парка. Солнце уже садилось за верхушки деревьев, постоянно напоминая мне о необходимости скорого прохода через лесопарк, но что-то здесь было не так. Какие-то странные предчувствия всплывали внутри.
  - Слыш, Андрюха, как думаешь, есть там кто?
  - Хрен его знает, Рома, вроде тихо все. По сути, что там, в парке, делать? Если только трупы собирать... ну или дрова...
  - Или нас ждать... Не нравится мне что-то. Димон, иди, глянь, только тихо. Если что, мы тебя подстрахуем.
  Дима без лишних слов передернул затвор своего пистолета и осторожно, преодолевая куски выщербленного асфальта, выдвинулся в сторону дороги. Все оставались на месте, в готовности прикрыть его отход огнем в любую секунду.
  - Парни, если начнется стрельба, я ухожу первый, вы меня прикрываете, встречаемся на повороте в тракторные заброхи, ясно?
  - Да какие дела, Ромыч, да без базара.
  - Храп, меньше трения, в оба смотри! Андрюха, ты, если что, за старшего.
  Дима уже вплотную подбирался к границам лесопарка. Укрывшись за стволом поваленного дерева, он остановился и, высунув голову, стал что-то высматривать. Спустя несколько минут Дима повернулся к нам, громко свистнул и махнул рукой. Свист разнесся эхом по дороге, постепенно теряясь в глубине лесопарка. Опять повисла тишина. Через мгновение он свистнул еще сильнее. Храп поднялся первый, и хотел уже было выходить из укрытия, как вдруг краем глаза я заметил где-то в темноте лесопарка промелькнувшую тень. Кто-то явно там был. Тень промелькнула снова, но уже с другой стороны и застыла на месте.
  - Храп!!! Сядь, бля! Андрюха, ты видел?
  - Ага. Че делать будем?
  - Хер его знает... Так, Рыжий, давай к Димону, скажи что мы отходим. Живо-живо! Парни, будьте наготове!
  Проверив свое охотничье ружье на наличие в нем патронов, я пригнулся, стараясь не упустить из вида свалку, как вдруг тень сдвинулась с места и стала приближаться. Уже отчетливо было видно, что это был какой-то человек с автоматом. Короткими перебежками он шел прямо на встречу к Диме, который, заметив его, уже лежал на земле.
  Внезапно за моей спиной прогремел выстрел и Андрей замертво рухнул на землю, забрызгав меня своей кровью. В недоумении я обернулся назад. В метрах тридцати приближались к нашему укрытию несколько вооруженных человек. Они занимали ближайшие позиции у первых домов. В мгновение я вскинул свое ружье и стрельнул в их сторону.
  - Храп, за мной! В парк!
  За спиной послышалась стрельба. Изо всех сил я побежал к лесопарку, обминая завалы и сухостои. Внезапно со стороны парка показалось еще несколько человек. Они бежали в сторону позиции Димы, который уже вел беспорядочную стрельбу в их сторону.
  - Димон, в парк! Живо!
  Перескочив несколько поваленных деревьев, я пересек границу лесопарка и забежал в заросли. Рыжий и Храп вбежали следом. Переломив свое ружье, я стал перезаряжать патрон.
  - Парни, Димона надо вытаскивать.
  - Да ты че?! Ты видел сколько их! Их, бля, не меряно!
  - Сука ты, Храп! Рыжий, ты со мной?
  - Не-не, я не пойду.
  - Ясно короче, уроды вы, бля!
  Выстрелы стихли. Я выбежал на открытую местность и увидел мертвого Диму, который оставался лежать в своем укрытии. Все уже бежали в нашу сторону. Выстрелив оба патрона в толпу преследователей, я мгновенно закинул ружье за спину и, перескакивая завалы, побежал обратно в заросли.
  Рыжий и Храп уже скрывались в глубине парка.
  - Вот суки!
  Сейчас я расплачивался за свою доброту. Они скрывались за обгоревшими деревьями без малейшего намека на помощь. За моей спиной уже ясно послышались тяжелые дыхания преследователей. Я усмехнулся.
  - Все-таки на этот раз мне не уйти от своей смерти.
  Где-то очень близко прогремел выстрел, сопровождающийся полетом свинцовой смерти над моей головой. Я изо всех сил рванул вперед, ощущая, как от страха немеет мой задний проход. Обминая обугленные деревья, перескакивая через ямы, я бежал не останавливаясь. Преследователи шли по пятам и не собирались отставать ни на шаг. Тяжелый рюкзак неумолимо тянул к земле, а за спиной сильно мешалось ружье, но понимая, что выбрасывать нельзя ни то и ни другое, я продолжал бежать без остановок.
  Справа показался сильный завал. Мгновенно, нисколько не сомневаясь в возможности оторваться от погони, я свернул в его сторону. Мне оставалось всего несколько километров. Всего перебраться через завал и пробежать посадку, за которой начиналась граница территорий Степянок. Я не был уверен в наличии на дороге у парка их патрульных машин, но шансов спастись больше не было.
  Внезапно моя нога застряла в какой-то рытвине, и я с огромной силой упал между двух поваленных деревьев. Дикая боль в области голени перебила мысль о спасении. Я лежал, сжимая зубы, чтобы не закричать. Схватившись за ногу, я почувствовал что-то твердое и влажное. Тихо выдохнув, немного перевернулся. Боль накатила еще сильнее. Я мигом разорвал штанину и увидел торчащий из рваной глубокой раны кусок кости. Кровь лилась не переставая. В голове раздался гул. Внезапно все завертелось с сумасшедшей скоростью, в ушах нарастал звон, постепенно заполняя мой взгляд темнотой. Я попытался подняться, но ослабевшее тело повалилось обратно на землю. Голова опрокинулась назад, меня качнуло в сторону и небеса резко заполнились безжизненной темнотой.
  Еле разлепив глаза, я увидел верхушки деревьев. Темнота постепенно рассеивалась, давая отчетливо разглядеть небо, по которому медленно плыли осенние тучи. Немая тишина постепенно заполнялась легкими поскрипыванием сухих деревьев, которых окутывали резкие порывы холодного ветра. Ветер тоже не молчал. Иногда слышались его тихие завывания где-то сверху. В нос бил знакомый запах гари и древесины. Я лежал неподвижно, пытаясь понять, где нахожусь. В голове всплывали странные мысли. Мне казалось, будто ветки окружавших меня деревьев тянутся к небесам, чтобы остановить движение всего небосвода, который непослушно продолжал свой ход куда-то прочь от этого места. Я прислушался к биению своего сердца. Оно билось будто бы в ритм дыханию всего лесопарка, медленно покачивавшегося со стороны в сторону. Перед глазами закрутились воспоминания из прошлой жизни.
  Еще до всего случившегося я был обычным человеком. Человеком, который жил обыкновенной жизнью и строил планы, надеясь на счастливое будущее. Мне не нужны были горы драгоценных металлов, не нужны были чемоданы бумажек с печатью, носившие название 'Деньги', не интересовали дорогие автомобили вместе с разнообразными тряпками, что продавали в больших магазинах с престижными названиями. Я просто наслаждался жизнью. Безумно любил свою жену, каждый день благодарил бога за красавицу дочку, которая, едва научившись ходить, бегала по квартире и дарила улыбки своим родителям. Моя жизнь была похожа на сказку. Тогда мне казалось, что счастье уже найдено и теперь оставалось только плыть по ее течению. Но будущее тоже строило планы. И, как оказалось, все ее планы были не в пользу людей. В тот деть в наш дом угодил снаряд. Меня выбросило ударом через окно, и когда я лежал на земле, прямо на моих глазах рухнули этажи, где находилась моя семья. Несмотря на травмы и переломы от падения с третьего этажа, я пытался их спасти, но у меня ничего не получилось. Я просто смотрел на руины, которые стали могилой для всех, кого я любил. Вместе с домом рухнуло и мое счастье, моя жизнь. После скитаний по городским улицам в поиске смерти, вместо нее я нашел ответы. Несколько лет я воевал на стороне сопротивления, поклявшись отомстить военным за тот день. Я убивал каждого, кто носил погоны, не жалея даже простых солдат. Собственноручно резал офицеров и прапорщиков. Всегда вызывался добровольцем на самые опасные задания. Но однажды война для меня закончилась. Мы выбили военных из базы, которую штурмовали около недели и во время зачистки, вломившись в кабинет командира, я увидел маленькую девочку, что сидела у трупов своих родителей. Она не плакала. Она просто сидела у тел и гладила мертвого отца по голове. Тот день решил для меня все. До самого окончания войны я больше не сделал ни одного выстрела.
  После образований спасательных пунктов и дележки города на территории так случилось, что мне удалось найти себя в посыльной деятельности. Дела шли плохо, но мне удавалось находить клиентов для выхода на заказ хотя бы несколько раз в месяц. Когда появились рынки, дела пошли в гору. Заказы посыпались горами, и мне пришлось набрать группу. Тогда я искал надежных ребят. Ходил по многим дворам в поиске нужных людей, которым, как и мне, кроме своей жизни терять было больше нечего. Так у меня появились друзья.
  Мы не селились во дворах, только заходили туда исключительно в поиске заказчиков. Я всегда вел кочевой образ жизни, но одно место, куда я ходил чаще всего, все же было. Разрушенное здание, где покоились тела моей жены и дочери, так и осталось моим единственным домом навсегда. Но теперь смерть снова у меня отобрала дорогое. Она забрала моих друзей.
  Захотелось пить. Смочив горло слюной, я поднял голову и огляделся по сторонам. Я лежал среди поваленных деревьев в самом центре завала. Сильно заболела нога. Боль пробежалась по всему телу и отозвалась резким ударом в голову. Оторвав кусок тряпки от джинсов, я повязал ее поверх раны, в надежде, что это остановит кровотечение. Облокотившись о дерево, я присел рядом и протер лицо руками. Нога ныла не переставая, все сильнее и сильнее заставляя вырываться откуда-то изнутри меня болезненные стоны сквозь зубы.
  Вдруг неподалеку послышался какой-то шум. Боль автоматически отступила от резкого прилива страха. Я немного приподнял голову и увидел в метрах сорока перебирающихся в мою сторону через завал несколько вооруженных человек.
  Лихорадочно перебирая всевозможные пути к спасению, я как мог вжался в землю. Выхода не было. Сейчас нужно было полагаться только на себя.
  Рука автоматически нащупала ружье, что лежало, засыпанное корой, неподалеку. Не создавая лишнего шума, я достал из бокового кармана рюкзака осколочную гранату. Приподнялся.
  Было видно, что преследователи не догадываются о моем присутствии в завале. Все говорило о том, что они просто прочесывали территорию. Слева показались четверо. Они шли одной кучкой и медленно выходили на открытую местность. С правой стороны подходили трое. Все были вооружены автоматами и шли на расстоянии друг от друга в несколько метров. По центру я увидел еще одного. Парень с наголо выбритой головой, в военном бушлате и разгрузочном жилете шел быстро прямо на меня. В глаза бросился его автомат с подствольником. В горле тут же пересохло от страха.
  - Все! Пора!
  Чека выскользнула. Я высунулся из-за укрытия и со всего размаху швырнул гранату прямо навстречу четверым, что уже выходили с левой стороны на поляну. Я вжался в землю с такой силой, будто сейчас треснет моя грудная клетка. Всего несколько секунд, но почему-то эти несколько секунд длились так долго, что мне казалось, ничего уже и не произойдет.
  Я немного высунулся, как вдруг прогремел долгожданный взрыв, который начал сразу же сопровождаться противным звоном в ушах. Ни секунды не медля, я вывернул все патроны из кармана на землю и сходу переломил ружье. Из-за завала непрерывно доносились дикие крики и стоны. Все произошло так, как я и предполагал: те четверо, что шли слева, накрыты взрывом полностью, остальные попадали на землю и расползлись по укрытиям. Засадив в патронник две гильзы, я высунулся из-за дерева.
  Я увидел, как один из них выглядывал из-за какой-то коряги справа. В глаза бросилась его модная кепка с надписью на языке заморских соседей. Немного помешкав, он, словно почувствовав на себе мой прицел, внезапно спрятался обратно в укрытие.
  Справа, из-за ствола дерева, показалась спина еще одного.
  Я снял его без всяких раздумий. Этот 'бедняга' рухнул там, где стоял.
  У поваленных деревьев я заметил дуло знакомого автомата с гранатометом. Меня всего бросило в холод. Если выстрел будет произведен в мою сторону из подствольника, меня накроет в ту же секунду. Хоть и было темно, но я все же видел в сумерках, как сантиметр за сантиметром показывалась бритая голова. В напряженном нетерпении я держал его на мушке, не отвлекаясь на движения, которые показывались с правой стороны где-то в кустах. Руки медленно затекали, ружье неумолимо тянуло от тяжести вниз. Я уже начал проклинать про себя этого 'счастливчика' за его медлительность, но вот его голова показалось полностью. Не раздумывая, я нажал на спусковой крючок, и очередная порция моих дробин попадает прямо в цель. На этот раз выстрел оказался еще более удачлив, и голова моей мишени, если это уже можно было назвать головой, превратилась в кровавое месиво.
  В мою сторону посыпались выстрелы. Я снова переломил ружье.
  Меня всего трясло, адреналин просто обжигал внутренности и отзывался дрожью во всем теле. Патроны валились из рук, словно кто-то не давал мне перезарядить ружье, но с большими усилиями патроны снова оказались в патроннике.
   Все стихло. Не было слышно даже ветра. Казалось, парк, затаив дыхание, наблюдает за происходящим в ожидании кровавой развязки. От этой немой тишины ко мне снова вернулась боль. Она возвратилась медленно, обволакивая каждый кусочек моей ноги.
  Сжав зубы, я снова приподнялся. Завал был безжизненным, и, казалось, все уже закончилось, как вдруг в обгоревших деревьях что-то проскользнуло. Я и заметить не успел, как мой палец нажал на курок. Мне не было видно, попал ли я в цель, но было слышно, как со стороны обугленных деревьев донеслись болезненные человеческие стоны и резко затихли.
  Снова это нелепая тишина. Но вылезать из укрытия и подставлять под пули свой центр тяжести я не решался.
  - Где же еще один?
  Я лежал неподвижно, всматриваясь в каждый кусочек вечерней темноты, в каждый кусочек парка, но не видел ни малейшего движения. Мне хотелось перезарядить отстреленный патрон, но я боялся даже пошевелиться. Вдруг позади что-то треснуло. Я обернулся и увидел человека с поднятым автоматом над своей головой.
  Удар пришелся сильный. Из моих глаз посыпались искры и загудело в голове. Я окончательно пришел в себя, когда почувствовал сильный удар в лицо чем-то металлическим. Осознав, что еще сопротивляюсь и пытаюсь дать отпор, я уперся ногами в землю, пытаясь скинуть с себя нападавшего. Это был тот самый парень в модной кепке. Он пытался меня задушить моим же ружьем. Его бешеные глаза словно кричали от ярости, сквозь полусгнившие зубы текла пена в сопровождении каких-то непонятных слов и воплей. Я изо всех сил старался откинуть его в сторону, но он, словно зверь, уцепился в свою добычу. Мои руки слабели. Снова в глазах стало темнеть.
  Внезапно тело разъяренного откинулось в сторону и замерло. Жадно глотнув воздух, я отполз назад. Схватив свое ружье, хотел было выстрелить, но остановился. Напавший лежал неподвижно, не подавая никаких признаков жизни. Из его виска торчала обмотанная черной изолентой рукоятка моего ножа. Кровь сильно пульсировала и заливала все вокруг. Мне не было понятно, что произошло. Сквозь сильный кашель, жадными глотками я продолжал хватать воздух, пытаясь отдышаться.
  Нога болела невыносимо. Сжав зубы, я попробовал подняться, но первая попытка окончилась резкой болью и падением обратно на уже нагретое место между деревьев. Мысли о том, что это может быть далеко не конец погони, заставили меня снова собраться с силами, и, облокотившись на ружье, я все же встал. Сделать хоть один шаг мне не удалось. Нога сильно заныла, и мне пришлось присесть.
  Ужасно захотелось пить. Подвинув к себе рюкзак, я расстегнул его. Там была фляга с водой. Взяв ее, поверх всего снаряжения я заметил ту самую загадочную посылку. Портфель лежал потертым клапаном вверх и будто просил, умолял, чтобы я его вытащил. Открыв флягу, я сделал несколько глотков. В горле запершило. Хотел было попить еще, но глаза снова уставились на портфель. Мне казалось, что в этот момент в голове послышались какие-то странные звуки. Они не были похожими ни на что, даже на человеческий шепот. Думалось, я уже начинаю сходить с ума. Снова сделав несколько глотков, я уже собирался встать, но любопытство перебороло меня и портфель оказался в моих руках. Клапан открылся мгновенно. Заглянув вовнутрь сумки, я вывернул все содержимое на землю.
  Темнело. Облокотившись на выломанную, с подходящим изгибом для костыля, ветку, я стоял в самом центре завала. Глаза неотрывно смотрели в одну точку. Словно водоворотом крутились мысли о дневнике из портфеля. Где-то в глубине души я знал, что нечто подобное происходит сейчас в городе. Я догадывался о некой поддержке спасательным пунктам, что сумели засесть в городе с большим количеством оружия и припасов. Годы войны не могли оставить в целости и сохранности склады воинских частей, но несмотря ни на что пункты все равно укрепились в городе. Теперь мне стало ясно, почему у синих повязок внезапно появилось так много оружие и боеприпасов. Они нашли один из складов, что все это время находились у всех нас практически под ногами. Не могла холодная война так просто закончиться. Ее отголоски слышались даже сейчас, когда все уже давным-давно о ней забыли. Я должен был догадаться о секретных хранилищах гражданской обороны. Этот неприкосновенный запас на случай войны хранился еще со времен СССР. Хозяин дневника нашел один из складов. Из записей мне было известно, что это хранилище намного больше первого. Оно находилось глубоко под землей. К нему можно было пройти только с помощью радиоустройства, по двум секретным ходам городской подземки. Аппарат улавливал маячок, что был оставлен хозяином дневника в бункере, и звуковыми сигналами указывал правильность пути. Я очень сомневался в везении хозяина записной книжки. Найденная им информация в этом бункере совсем не похожа на удачную находку. Все три склада были строго засекречены, но по оплошности комитетчиков теперь я знал, где находится каждое хранилище НЗ. Хозяин дневника нашел в одном из журналов дежурного информацию о всех складах с подробными схемами их месторасположения. По всей видимости, у заступившего на боевое дежурство комитетчика хватило ума, чтобы упомянуть в записях журнала подробные координаты всех хранилищ города. Меня очень сильно беспокоил и то, что находилось в последнем хранилище. Я понимал, что если тот, кто ищет дневник, доберется до его содержимого - в городе начнется новая война, еще намного страшнее прошлой. Мне, наконец, стало ясно, почему две противоборствующие городские стороны, как ни в чем не бывало, столько лет натягивают улыбку друг перед другом. Спасательные пункты и конфедераты знают о дневнике и тайно ведут охоту за информацией. Тот, кто доберется до хранилища первым, тот и станет победителем.
  Перекручивая в голове все прочитанное, у меня всплыл самый главный вопрос - что делать дальше? Если не передать информацию татарину, мне не удастся скрыть факт наличия у себя дневника. Моня с радостью отомстит мне, написав докладную начальнику восточного. Но и Бахыма я знал очень хорошо, чтобы ему не доверять. Возможно, мне удастся его уговорить о серьезном сотрудничестве по организации крупной и в то же время секретной экспедиции к хранилищам. Даже если бы я сильно захотел провернуть все сам, моя нога в любом случае не позволила бы мне это. Мне определенно требовалась медицинская помощь. Да и что делать с таким большим количеством припасов? Все всплывет наверх при первой же сделке с первым же скупщиком. Единственный, кто может скрыть наличие большого количества припасов и держать в тайне информацию о хранилищах - это Бахым. Прикрываясь своим рынком и личной охраной, татарин в состоянии защитить своих людей от любой агрессии. Несомненно, защиту нужно было просить только у него.
  Неподалеку послышался шум. Я резко обернулся и увидел в темноте парка какой-то силуэт. Он стоял неподвижно и сверкающими глазами смотрел прямо на меня. Через мгновение силуэт сдвинулся с места. Между деревьев, в вечернем свете, показалась чумазая овчарка. Она медленно вышла на открытую местность и остановилась. Практически все тело пса украшали белые полосы шрамов. На морде отчетливо вырисовывалась свежая рана, видимо, от укуса. Шерсть потеряла свой блеск и в нескольких местах свалялась. Потрепанный вид говорил, что ей ни один раз приходилось участвовать в схватках с одичавшими голодными сворами облезлых дворняг, которые наводнили развалины города. Но, несмотря на свой плачевный вид, каждое движение собаки источало уверенность и благородство. Я стоял неподвижно. В любую секунду зверь мог наброситься, но пес стоял на месте и, не отрываясь, смотрел прямо на меня. Собака не была похожа на одичавшего людоеда. Ее не привлекала кровь разбросанных по завалу тел преследователей, не настораживало присутствие здесь живого человека. Она просто смотрела на меня. В какой-то момент мне показалось, что я знаю, чего хочет этот зверь. Обитатель парка, хозяин безжизненных владений хотел, чтобы я просто покинул его дом. В сверкающих глазах не было злобы, не было желания лишить меня жизни, но не было и сострадания. Казалось, на меня смотрит вовсе не животное, а сама душа умирающего лесопарка. Внезапно пес развернулся и словно по чьей-то команде скрылся в темноте.
  У ног лежало тело человека в кепке. Выдернув тесак из его головы, я пнул лежащего ногой и попытался его перевернуть. Все было залито кровью. Подняв лишь один автомат, что валялся рядом с деревом, я сделал несколько шагов в сторону, где в разброску валялись остальные тела преследователей. С трудом преодолев несколько препятствий, мне удалось разыскать труп человека, который хотел выстрелить в меня из подствольника. Оно лежало между двух больших камней, в метрах десяти от моей позиции. Еле разжав пальцы, что крепко сжимали автомат, я выдернул оружие и закинул его за спину. Все же подствольник был заряжен выстрелом. В глаза бросились заполненные подсумки разгрузочного жилета. Чтобы их просмотреть, мне пришлось упереться костылем в камень и встать на одно колено. Вытащив несколько магазинов, которые под завязку были заполненные патронами, я принялся обшаривать подсумки поменьше. Улов был удачным. В мой рюкзак слаживались связки пятого калибра, несколько бензиновых зажигалок, кожаный кисет с табаком, спички и целая коробка разнообразных батареек. Перевернув тело, я увидел татуировку на запястье. На выцветшем красном фоне виднелась белая свастика с перекрученным вокруг нее черным змеем. Внимательно рассмотрев татуировку, я от ужаса сел прямо возле тела. Это был боец 'Городских Санитаров'. В спешке, практически не обращая внимания на боль, я подошел еще к одному телу, что валялось среди искалеченных осколками моей гранаты туш. Проверив и его запястье, увидел такую же татуировку. Все трупы, что лежали немного дальше, были из той же банды. У одного из них свастика была наколота прямо на голове. Оглядываясь по сторонам, в спешке собирая трофеи в свой рюкзак, закидывая пригодное для продажи оружие за спину, я поспешил уйти с места расправы.
  'Городские санитары' в Минске появились сравнительно недавно. Я никогда их не видел в глаза за все время своей деятельности, и уже подумывал, что это очередной миф дворовых сказочников, но, как оказалось, Санитары все же существуют. В дневнике так же упоминалось о них, но я не придал этому никакого значения. Теперь страницы блокнота дали мне много ответов.
  Никто не знал, откуда пришла эта группировка. Все считали местом ее обитания восточный пригород Минска. Но из рассказов сельских поисковиков часто слышались упоминания о 'бритоголовых' в городских заброхах. Они появлялись в разных местах города, и потом бесследно исчезали, словно проваливались сквозь землю. Никто точно не знал, сколько их всего человек, но по слухам банда насчитывала несколько десятков хорошо вооруженных лбов, готовых вступить в бой с любым противником. Самым любопытным было то, что Санитары не были похожи на обычных мародеров. Свое название они получили благодаря особой дисциплине, хорошей организованности и хладнокровному расизму. Кроме отстреливания ходоков, набегов на свободные дворы и деревни, они активно вырезали 'цветных', которые тоже организованно сбивались в кучи, подминая под себя целые дворы города. Но в отличие от 'бритоголовых', цветные не занимались разбоем. Они вели исключительно торговую деятельность, самостоятельно охраняя свои передвижные рынки и территории. Степянки тому не исключение.
  С открытием множества рынков, Степянка стала одним из самых посещаемых мест города. Это что-то вроде огромной перевалочной базы торговцев всех национальностей. От нее проще всего выходить к центральным дворам по хорошо патрулируемым дорогам. Все желающие попасть на рынки района, словно устроили целое паломничество с тех пор, как там случился переворот, и Степянки объявили себя свободными дворами. Район практически полностью заполнен рынками, маленькими базарчиками и разнообразными торговыми лавками, где продают все, что только можно. Мне даже удалось в прошлый раз купить там осколочную гранату. Пришлось, правда, заплатить за нее недельный заработок, но ее наличие в рюкзаке сегодня спасло мне жизнь. Странно, но продавец азиатского происхождения, что продал мне гранату, тогда прокричал в след слова благодарности и сказал, что рано или поздно я вспомню его. Он оказался прав.
  Степянки мне всегда нравились. Там с легкостью можно попробовать вкусной еды от кавказцев, пополнить свою флягу чистым деревенским молоком, запастись боеприпасами, снять недорогую комнату у арендаторов, выпить кумыса и даже поесть настоящей татарской 'кыздырмы'. Это единственное место во всем городе, где проживает такое большое количество 'цветных'. В голове не укладывался факт присутствия Городских Санитаров у их границ. Но среди всех сомнений, витающих у меня в голове, был еще один очень важный вопрос - почему, несмотря на ближайшие границы заядлых врагов, Санитары осмелились напасть на нас? Не думаю, что они хотели поживиться только нашим снаряжением. Возможно, они знали о посылке и устроили засаду даже в опасном для них месте. Определенно кто-то навел на нас 'бритоголовых'.
  Парк уже был позади. Я стоял, облокотившись на ветку, и всматривался вдаль. Заполненный рюкзак от тяжести постоянно сползал с плеча, автоматы невыносимо мешались за спиной, но я не чувствовал усталости. Даже дикая боль забывалась от мыслей, что мне все-таки удалось. Удалось выйти к месту назначения. Где-то, в темноте ночного неба виднелись силуэты городских зданий. Все выглядело мертвым, безжизненным, но мне все равно было спокойно. Вокруг стояла немая тишина. Только ветер нарушал ее, завывая свою жуткую песню и гоняя мусор по проезжей части. Немного левее виднелось многоэтажное здание. За ним находилась Степянка. Возможно, там ждет меня новая, полная спокойствия жизнь. Возможно, я найду, наконец, душевное умиротворение. Возможно, это и есть начало моего пути...
  Я обернулся в сторону лесопарка, который находился за моей спиной. Мрачной стеной он, молча, стоял в темноте, все так же напоминая собой огромный обитель неких мифических существ. Я смотрел на него, и мне казалось, он тоже смотрит на меня. Мне казалось, душа парка теперь живет в облике зверя. В облике пса, который сейчас где-то смотрит из темноты. Я чувствовал его взгляд. Прощальный взгляд умирающего осколка мира, что стал хранителем душ погибших друзей. Теперь они стали жителями этого осколка и обрели настоящую свободу. Я прощался. Прощался с ними, давая клятву, что никогда и никто у меня не сможет отобрать последнее - память. Я обещал, что сохраню ее и пронесу через всю свою жизнь. Я обещал помнить их.
  Поправив сползающий с плеча рюкзак, напоследок окинув взглядом границы лесопарка, я направился навстречу новой жизни.
  
  
  Выписки из дневника
  
  ***
  12 декабря
  Три дня назад была вспышка. Холода стали такие, что печь почти не помогает. Некоторые стены подвала покрылись инеем. Теперь на улицу можно выйти только в районе обеда. Мороз вроде спадает к этому времени, но я не скажу, что сильно. Теперь в основном во двор выходят только за дровами или водой. К вечеру многим приходится бегать на рынок. Особенно не повезло разнорабочим. Их гоняют на работы, не смотря на мороз. Интересно, выходят ли в город поисковики? Сергеич, кажется, приболел. Кашляет на весь подвал. То ли от табака, то ли от простуды. Сейчас сидит опять за своим столом и крутит свой не убиваемый прибор. Похоже, этому устройству похер всякие вспышки. У соседей погорели все рации, а Сергеича аппарату хоть бы что. А всё же, что дед хочет услышать в эфире? Впрочем, какая разница. Холода пришли некстати. Мои поиски прекратились на неопределенное время. После допросов о гибели Севы, я попал под надзор. Каждый вечер меня проверяет старшина дворов. Мужик со странным именем Гаврюша. Здесь его так все называют. Мне кажется, ему это очень не нравится. Но здесь если кличка прижилась, то всё - от нее избавиться невозможно. Я записан на ЖД как Рамуальд Найденов. Сергеич еще бы Альфредом меня записал. Но меня все равно называют Спасателем. Это случилось после моего возвращения из города. На одном из рынков ЖД я разнес морду одному очень влиятельному человеку по имени Сметана. Он является самым большим скупщиком на пункте. Толстый требовал от Сергеича возврата какого-то долга и грозился походатайствовать о выселении меня и деда из подвала. Мне пришлось заткнуть жирдяя и забрать с его барского плеча новый бушлат МЧС. Слух о том, что некий обгоревший парень посадил Сметану на жопу, разлетелся мигом по всем дворам. С тех пор меня так и прозвали - Спасатель. Да мне и на эту кличку плевать. Пусть называют, как хотят. Одна проблема - теперь я на карандаше у начальства. Постараюсь больше не встревать в передряги. Через несколько дней собираюсь получить разрешение на поиск. Сейчас самое время. Не сезон. Пусть все ржут, но один Сергеич только знает, зачем мне нужно в город.
  
  ***
  14 декабря
  Сегодня снова приходил Жиглов. Теперь я понял, почему у этого алкаша такая кличка. Оказывается он бывший гэбист. Весь вечер рассказывал о своих подвигах, делах комитета, которые очень слабо похожи на правду. Хотя, может, так оно и было. Они с дедом старые друзья. Сразу после образования пункта каким-то образом сдружились. Тогда Жиглов был одним из начальников охраны. Но очевидно, что его выперли за пьянство. Дед тогда, оказывается, был пунктовым радиомехаником. Наверное, отправили на пенсию. Все больше узнаю о прошлой жизни в городе. Иногда воспоминания приходят во снах. Но мне кажется, что это всего лишь сны. Они не мои. Они какие-то чужие. Последнее время часто снится одно и то же. Если бы кто знал, как же мне хочется хоть что-нибудь вспомнить. Неизвестность начинает сводить с ума. В четверг иду на пункт договариваться по поводу разрешения на поиск. Могут не дать из-за надзора, но Жиглов обещал помочь. Я прекрасно понимаю опасность выхода в город такими холодами, но сидеть здесь и выращивать блох - это тоже не вариант. Да и Сметана все продолжает копать под меня. Пора заканчивать эту запись. Поздно уже.
  
  ***
  16 декабря
  Сколько пришлось деду заплатить за мое разрешение? Молчит как партизан. Как же я благодарен старику и Жиглову за эту бумажку, что сейчас лежит передо мной. Разрешение мне выдали на две недели поиска. Сергеич говорит, что это очень большой срок. На больше просто не получить. Как же я все-таки рад. Мне хочется сорваться прямо сейчас и свалить в заброхи, найти тот самый дом, но дед уговорил меня два дня еще побыть на пункте. Старый помогал весь вечер слаживать снаряжение. Многое осталось еще от Севы, но многое еще нужно купить. Дед обещал достать больше боезапаса и еще какие-то полезные вещи. От старый... все подарки делает мне. Как же мне его отблагодарить? Теперь не знаю, как уснуть. Я, конечно, попробую, но мысли о скором выходе в город вряд ли мне дадут это сделать. И уж тем более это невыносимый храп старика. Ничего, завтра будет время поспать.
  
  ***
  24 декабря
  Вот уж денек. Столько всего случилось, что просто не хватит слов описать. Утром приходил Гаврюша и парил мозг о моем скором выходе в город. Мол, как человек, который находится под надзором, смог получить разрешение на поиск. Наверное, так же как и управляющий отдела ремесел намекал на взятку. Сергеич грамотно и умело отшил занудливого старшину, дав понять, что всё уже уплачено и куда более высшим чинам, чем этот вшивый старшина двора. Потом приходил некий Дорошин. Высокая шишка среди охраны всего ЖД. Какой-то начальник. Я видел его на допросах. Он все время молчал и сканировал меня своим взглядом матерого вояки. Дорошин приходил к деду, как выяснилось, по поводу стариковского аппарата. Похоже, кто-то сдал Сергеича. Но и здесь старый смог отмазаться. Я не особо вникал в претензии Дорошина, но мне кажется, дед что-то знает. И причем знает то, что знать не положено обычному жителю двора. Сергеич сильно нервничает. Я заметил это еще два дня назад. Потом, во время сборов рюкзака к завтрашнему выходу в город, дед подарил мне тэтэшник с двумя обоймами. Оказывается сегодня ровно три месяца как я пришел в себя. Типа день рождение что ли. Еще дед отметил на Севиной карте тот самый дом. Забавно, но судя по отметке, дом находится не так уж и далеко. Улица Солнечная. Какое светлое название. Потом пришел Жиглов и старый накрыл стол. Гэбист мне тоже подарил подарок. Вручил мне какую-то записку, сказав, чтобы я ее прочитал, когда буду в городе. И еще узнали мы с дедом кое-что. Оказывается, Жиглов пробил, кто сдал старого. Конечно, нам нужно было догадаться. Это Сметана. Один лишь вопрос. Как он узнал о стариковском аппарате, если даже я толком не знаю что это за штука? Ну и ладно. Дед все равно найдет способ выкрутиться. Еще Сергеич прямо за столом мне вручил какие-то приборчики. Маленькие, похожие на пробку от бутылки. В мешочке, наверное, штук тридцать. На каждом приборчике какой тумблер и лампочка. Понятия не имею что это. Старый сказал перед выходом все объяснит. Жиглов завалил вопросами старика о подарке, но деда не пробьешь. Точно партизан. А после выпитой бутылки, к нам присоединились соседи. Я даже до сих пор не знаю их имена. Интересные люди. Принесли еще самогона. В общем, пир был горой. Теперь все уснули. Дед и Жиглов отрубились прямо за столом. Соседи разбрелись по своим норам, а я как всегда решил сделать запись прошедшего дня. Иногда мне кажется, что ты живое существо. Не просто блокнот, где я пишу свои мысли. Будто я разговариваю с тобой. Будто ты нуждаешься в моих записях. Странно, но ты единственный, кто понимает меня. Возможно, ты единственный, кто знает меня. Наверное, мне стоит для тебя сейчас описать, что я чувствую? Но как? Тяжело на словах объяснить ощущения предстоящих событий. Без обид. Пусть это останется только в моих мыслях. Я уверен, это выход решит всё. Я не остановлюсь, пока не найду свою память. Обещаю, я отблагодарю всех, кто мне помогал.
  
  Глава 5
  ДРУГАЯ ДОРОГА
  
  'То ли символ, то ли знак судьбы,
  Первый крик, последний вдох.
  От пустыни до большой воды
  Сбой орбит, переполох.
  Каждый третий не готов принять
  Соль вины, как путь наверх.
  В этом мире слишком много тех,
  Кто хотел стать выше всех...
  Вирус памяти, обвал систем,
  Главный приз, последний штрих.
  Вряд ли можно оцифровкой схем
  Вызвать сны и скрыться в них.
  Литься копотью земных утех
  И принять аскезу звезд.
  В этом мире слишком много тех,
  Кто в грязи себя вознес...'
  
  К. Кинчев гр. Алиса '2012'
  
  Утро. Здесь оно всегда одинаково. Каждый новый, казалось, наполненный надеждами рассвет, предательски напоминал предыдущий. С самого начала просыпалось осеннее небо, купаясь в девственных, остывающих, благодаря первым вестям близившихся холодов, лучах одинокого солнца. Следом, отдавая последнее тепло холодным руинам, пытались выйти из своего непробудного, поглотившегося кошмарами сна, умирающие улицы города. Но все старания безжизненных переулков, некогда бурлящего человеческой жизнью места, всегда заканчиваются неудачей. Город продолжает спать. Продолжает лежать неподвижно, молча, будто погребенный заживо человек во время летаргического сна. Города больше нет. Он так и не смог проснуться после того, что с ним сделал человек. Не смог оправиться после природной стихии. Не смог подняться с колен. Жизнь, существующая сегодня посреди остатков прошлого, уже не думает о нем. Люди просто существуют. Обитают в уцелевших его частях, устраивая и заботясь только о самих себе. Этим утром ничего не изменилось. Все на Степянках осталось прежним. С рассветом во дворах постепенно закипала жизнь. На переходящих из одного рынка на другой дорогах, появлялось все больше людей. Район постепенно заполнялся голосами и человеческой суетой. Я направлялся в здание администрации на очередное внеплановое собрание 'Совета'. Шел, уставившись себе под ноги, и все время думал. Бессонная ночь давала о себе знать, но мысли, которые крутились сейчас в моей голове, заглушали усталость. Они не давали мне обращать внимание даже на проходящих мимо меня людей, что приветствовали и провожали взглядом задумчивого управляющего центральным рынком.
  Все дело в дневнике. Как только он попал мне в руки, я стал перед тяжелым выбором. Я словно уперся в стену, которую преодолеть, скорее всего, будет просто невозможно. Очень нелегко быть хозяином того, что разрушает последнюю надежду. Нелегко владеть очевидным доказательством мифа о той маленькой искре, которую, стоя у самого края, так долго ждут люди. Предательской и такой ненужной информации сейчас, когда только-только появились просветы на хоть какое-то будущее. Если информацией воспользоваться необдуманно, это лишь ускорит процесс механизма безумия, и мы быстро перешагнем черту. Искра исчезнет уже безвозвратно, породив новый и, скорее всего, последний пожар, который потом уже некому будет тушить. Где-то глубоко внутри я знал, что информация, подобная этой, рано или поздно должна была появиться среди людей. Но к большому моему сожалению, она попала не в те руки. Не к тому человеку. Я не знаю, как поступить правильно. Не знаю, что нужно сделать, чтобы не началась новая война. Не знаю, как не допустить кровопролития. Как не опоздать и остановить людей еще до того, когда последняя черта уже будет пройдена. Я и представить не могу, что начнется, если все дойдет до чужих рук. Сегодня мало кто старается оставаться человеком, которому можно хоть как-то доверять. Кроме боли и страха за масками многих скрывается ненависть, желание поставить на колени любого ради собственной корысти. Этот город уже давно заставляет людей идти одной дорогой. Идти одним скопом, одним общим бездумным стадом.
  Каждая страница дневника, каждая заметка доказывает, что город продолжает гнить изнутри. Каждое слово неизвестного мне человека, который вел записи больше года, подтверждает все мои догадки о грязных делах, творящихся за тяжелым занавесом заговора. Мне стало понятно, почему все так происходит. Почему мы не смогли оправиться от войны и невольно приняли факт всего происходящего сейчас в городе. Нас обманули и продолжают обманывать, как последних овец. Для всех нас создали иллюзию тяжелой жизни, которую невозможно наладить ни при каких обстоятельствах. Теперь я знал все.
  Раньше Степянки носили синие повязки. Но однажды один из пунктов района взбунтовался без определенных причин и поднял восстание. Люди словно сорвались с цепи и за несколько дней выбили пунктовиков со всего района. Во главе переворота стал бывший начальник пункта малой Степянки - Перков. Он установил свое управление, объединил районы и объявил обе Степянки свободной территорией независимой от спасательных пунктов и конфедератов. Никто толком тогда не знал, что его дернуло на такой шаг, но поддержали переворот практически все. Район понемногу превратился в огромный рынок и пристанище для многих беженцев города. Вместо одного начальника у штурвала руководства встал 'Районный Совет', в который вошли все бывшие начальники спасательных пунктов.
  Переворот на Степянках организовал центр управления спасательными пунктами, что располагается на железнодорожном вокзале. Они устроили это, чтобы создать единственный в городе огромный рынок, который можно было контролировать вопреки соглашению с конфедератами о запрете контроля потоков рыночных доходов. Все, кто сейчас сидел во главе Степянок, все являлись продажными крысами.
  Чтобы создать вид, будто спасательные пункты к Степянкам не имеют никакого отношения, ЖД создало организованную банду Городских Санитаров. Они сумели найти 'отморозков-расистов', которые подпольно занимались разбоем и вбить им в головы, что поддерживают их идеи. Было понятно, почему они были идеально организованы, понятно, откуда имели хорошее вооружение, как им удавалось совершать молниеносные набеги на наши караваны, а после бесследно скрываться от преследования. Санитарам предоставлялись все маршруты торговых обозов нашим же Районным Советом. Банда беспрепятственно все это время орудовала практически в самом центре города, совершая вылазки по веткам метро и таким же самым образом скрываясь бесследно, словно и вовсе их не было.
  ЖД попросту обманула руководство конфедерации. На самом деле нет никакого перемирия. Все эти годы война продолжает идти, но теперь только за спиной друг у друга. Синие повязки придумали Сиамских Близнецов, которые должны постоянно терроризировать территории конфедератов и простых жителей всего города. Они придумали миф о том, что религия фанатиков пришла именно с независимых дворов, чтобы жители вставали против конфедерации. Достаточно было найти нужного человека и путем обычного обмана создать по городу огромную сеть общин. Люди одурманиваются наркотическими веществами, после чего добровольно становятся сподвижниками новой веры, а в процессе еще и смертниками. Я был уверен, что недавний взрыв на Востоке - это запланированная акция. Акция против простого народа, чтобы он жил в страхе и ненависти к Конфедератам. На самом деле все давно спланировано. Город на грани новой войны. Поиски хранилищ не прекращаются. У меня не было сомнений, что до начала боевых действий остались лишь считанные месяцы, а возможно даже и дни. Если в руки одной из сторон попадет содержимое главного хранилища, погибнет много людей. Ни одна из сторон не выдержит такого удара. Кому-то придется подчиниться и признать поражение. Меня переполнял страх, вперемешку с глубокими раздумьями. Всю дорогу до здания администрации я шел, переваривая прочитанное. Мне не верилось. Я был просто подавлен.
  - Здорово, Бахым. Куда собрался уже в такую рань?
  - Эх...Здраве, Олег. На собрание иду. Управа опять собирает всех.
  - Так сегодня же пятница, кто ж в рыночные дни заседает? Да и рано ведь еще.
  - Да кто его знает, что там у них в голове. Зовут, значит иду... А ты, Олег, как? Все сторожишь?
  - А чего мне делать... Стой, да охраняй. Блин, дубак сегодня.
  - Не говори. Холодрыга, просто ужас. Как семья твоя поживает? Как жена, дети?
  - Нормально... Старшей вчера стукнуло десять уже.
  - Ого, как быстро выросла!
  Достав из кармана несколько леденцов, я всунул их Олегу в руку.
  - На, вот, детишкам передай.
  - Спасибо, Бахым, передам.
  - Олег, слушай, а ты не хочешь ко мне бойцом? Я бы тебя в теплое местечко взял, да и побольше Управы платил бы. Не хочешь, а?
  - Да не, Бахым, спасибо, я тут пока.
  - Ну как знаешь. Ты это, заходи как-нибудь. Давно гостей в моем доме не было... Давно...
  - Хорошо, зайду...
  - Ладно, давай, друг, пойду, а то Перков пениться будет. Кстати, заходил кто уже?
  - Да вроде нет, ты первый.
  - Эх... Ладно... Елене своей привет передавай.
  - Хорошо, Бахым, передам. Обязательно передам.
  - Эх..дела-дела...
  - А чего так тяжело вздыхаешь, Бахым Мушаррафович?
  - Да так, Олежек, от жизни такой вздыхаю...
  - Так у всех сейчас такая жизнь... Всем тяжело...
  - Не у всех, друг, не у всех...
  - Ну, у тебя-то понятно, центральным рынком не просто управлять, за всеми уследи, все перепроверь...
  - Это-то ладно... Тут вот что... Олег, уходи из Минска, плохи дела тут... Очень плохи...
  - Да куда ж идти-то, Бахым Мушаррафович? Везде сейчас одно и то же...
  - Да хоть куда, хоть куда, друг... Ну пойду я...
  В зале, где Перков постоянно проводил собрание руководства, никого не было. Я уселся у окна и закурил трубку. Благо, время позволяло еще немного расслабиться.
  Мне никогда не нравились эти собрания. На них мало что решается на самом деле. Эти сходки вообще являются пустой болтовней и лишним поводом кого-нибудь сделать крайним. Вместо того, чтобы заниматься делом, они всегда только говорят. Благо, что телевизоров сейчас нет. А то, наверное, так и продолжали бы с натянутой улыбкой кричать о стабильности, чистоте и спокойствии в стране, даже несмотря на руины города. И сейчас нашлись бы личности, которые вместо того, чтобы открыть глаза и выглянуть в окно, верили бы в этот бред.
  Я хорошо помню, как менялись времена. Не успели вылезть из девяностых, как попали обратно в ту же самую колею. Колхозные пиджаки сменились смокингами, а их бывшие хозяева повылезали из тракторов и засели в дорогие должностные кресла. А потом крепким председательским кулаком начали строить 'новую страну', которая полетела к чертям почти сразу после первой вспышки.
  Когда в городе началась война, я не прятался, как многие. У меня стояла другая цель. После первых 'звонков' мне сразу было понятно, что ничего тут хорошего не будет. Тогда мы со своими соседями организовали что-то вроде дружинников порядка и стали патрулировать районы. Мы крепко держали всю округу под своим контролем и пресекали любые попытки разбоя мгновенно. У нас мародерства практически не было, даже когда начались беспорядки. А потом смерть добралась и к нам. Линия огня проходила по Малой Степянке. Мы держали оборону как могли, но вскоре на район полетели снаряды. Мы все равно не ушли вместе с беженцами, а скорее наоборот, засели еще крепче и стали активней отбивать всех, кто приходил на Степянки с ружьем. И так почти всю войну, пока перестрелки не перенеслись дальше. Ну а когда война притихла, на район пришла армия и постепенно все, кто носил оружие, надели синие повязки.
  Должность управляющего рынком я получил случайно. Можно сказать, мне тогда сильно повезло. Мой дом оказался как раз в районе перехода торговых караванов, и вскоре центр оброс рыночными павильонами. За годы управления мой рынок стал самой большой и успешной точкой на всех Степянках.
  За все время на моих глазах Совет сгноил много хороших людей. Большой пример был Артур Магомедов, бывший управляющий западными базарными площадями. В считанные месяцы после огромного скандала на собрании, совет смог поставить его на колени и лишить всего, что у него было. Они просто выбросили хорошего человека на улицу. Я не смог смотреть на это с холодным сердцем и приютил его у себя во дворах. Теперь Магомедов работает на моем рынке.
  - Бахым... Ты как всегда раньше всех. Здорово, татарва... Что, блин, Чингисхан, 'иго' замышляешь или дань со славян брать надумал, а?!
  - А ты все шутишь, Митрич. Пора бы уже начать думать, когда языком ляпаешь.
  - Да ладно тебе... Я ж не со зла.
  - Ты лучше, Митрич, думай, как жильцов своих до голодной смерти не довести, а не дурака валяй.
  - А че тут думать. Не здохнут... На рынке Бахыма Мушаррафовича всегда работа есть... Ха-ха.
  - Смотри, что бы ты сам потом на моем рынке за сухарик не работал. Были уже такие...
  - От, не дури ты голову, Бахым, прорвемся... Ты лучше скажи, какого хрена Управа сегодня собирает всех, да и еще ни свет ни заря, блин?
  - Да откуда мне знать, в дела больших людей не лезу и тебе не советую - дольше проживешь...
  - А, брось ты... Отсыпь-ка табачку лучше. Подышим отравой, пока нет никого...
  - На вот, держи, отрава ты, блин...
  - Что нового у тебя, сосед? Как там дела на рынке? Как здоровье?
  - Маемся, Митрич, маемся... А ты как?
  - От, как я еще могу быть. Проблем, бляха-муха, выше крыши. Короче, как всегда... Скоро петлю с мылом вместо оплаты брать буду. У тебя есть, кстати?
  - Да брось... Все образуется...
  - Конечно образуется, не первый год замужем. А как там дела твои вчерашние? Приходил посыльный?
  - Приходил, Митрич... Приходил...
  - Ну и чего принес хорошего?
  - Да так, ничего особенного...
  Как же мне хотелось в этот момент все рассказать своему соседу, но чувство недоверия даже к человеку которого считал своим старым и верным другом, заставили с эти повременить. Митрича я знал очень давно. С самого начала мы с ним поддерживаем дружеские отношения. Во время войны мы вместе бегали с оружием по району, отбиваясь от всех подряд. В военном деле он мыслил весьма неплохо, афганская война в этом ему сильно помогла, но в старшинах ему вечно не везет. Постоянные проблемы то с жильцами, то с начальством. Один раз он принял к себе переночевать во двор пунктовиков с Восточного, так Совет устроил ему целую контрольную закупку, со всеми вытекающими из нее последствиями. По сей день Перков не давал Митричу прохода, постоянно заваливая штрафами и строгими выговорами.
  В коридоре послышались шаги. Через мгновение дверь в зал распахнулась, и в нее вошло пятеро незнакомых людей. Первый шел мужчина, лет тридцати, в военной куртке и спортивных штанах. На голове у него была надета черная вязаная шапка, заросший щетиной подбородок прятался под горлом свитера серого цвета. За ним шло трое. Все были одеты в камуфляж, кроме одного. На нем была гражданская одежда. Они также были в вязаных головных уборах. Позади всех шел парень в капюшоне выцветшей куртки, что когда-то была черного цвета. Он выглядел наглее всех, и деловито покручивая спичку в зубах, что-то непонятное проговаривая себе под нос, сгорбившись, плелся за остальными. Все как один выглядели весьма недружелюбно. Они прошли мимо нас, осмотрев меня с Митричем борзыми взглядами, и с ехидными улыбками сели в самом углу зала.
  - Как думаешь, Бахым, кто такие?
  - Да кто его знает... Первый раз вижу.
  - Видать, не здешние эти пассажиры... Может новые контролеры?
  - Поживем - увидим, Митрич, не паникуй.
  - Да я не паникую, ты же знаешь, такие долго не живут...
  - Это точно, дружище... На вот еще табачку...
  Зал потихоньку заполнялся людьми. Первыми собрались старшины дворов, местные арендаторы, управляющие всех рынков. Следом прибывала и администрация района: начальники милиции и внутренней охраны, командиры боевых подразделений, тыловики с силовиками, даже тюремные контролеры соизволили вылезть из своих подвалов. Потом собрались и члены Районного Совета. Молодой лейтенант, имя которого никто и никогда не знал из-за постоянного нахождения лейтенанта в здании администрации, и как всегда угрюмый заместитель Перкова, Дима Королев - дурковатый парень, но справедливый. Кроме всего остального, что на его плечи свалило руководство, он являлся главным судьей Степянок. Сам же Перков, как всегда, пришел последний. Он уселся за стол к своим заместителям и через минуту начал собрание.
  Все шло мирно и спокойно. Первые вопросы были посвящены жителям дворов и их регистрации. Решались самые больные вопросы по вводу нового типа паспорта гражданина Степянки и вопрос о взятии под особый контроль регистрационной службы района. После разбирались несколько новых законов по охране и найму жителей на работу. Первая часть собрания закончилась внеплановыми докладами старшин о проделанной работе за неделю. Митрич, как всегда, получил от администрации последнее 'китайское' предупреждение, а потом, в самом конце, был еще и привычно оштрафован.
  После небольшого перекура началась вторая часть планерки. Она уже была по горячее и посвящалась незаконной деятельности на районе. Многие управляющие, в том числе и я, попали под раздачу начальства из-за присутствия на рынках нелегальных рабочих. Каждый, кто имел личную охрану, отчитывался перед Советом за всех своих наемников. Эта часть длилась дольше предыдущей и была самой нудной: шли доклады, зачитывались отчеты, разбирались насущные вопросы. Когда администрация объявила очередной перерыв, все с облегчением выдохнули и стали выходить из зала, чтобы, наконец, убраться из этой духоты на свежий воздух. Я не торопился и спокойно, сидя на своем месте, забивал трубку, как вдруг ко мне подошел один из тех самых незнакомцев, которых Митрич назвал новыми контролерами. Он входил в зал первый, видимо, возглавлял шайку. Еще во время первой части собрания я заметил, что все эти незнакомцы косились в мою сторону. Не обращая внимания на дерзкого парня, что уже сидел рядом и нервно подрагивал ногой, я продолжал забивать трубку табаком.
  - Ты Бахым?
  - Ну да... С утра я был...
  - Разговор есть к тебе.
  - Ну, раз есть, значит говори...
  - К тебе с Востока посыльный приходил?
  - Может и приходил... Ко мне много кто с Восточного ходит.
  - Ты это, не умничай тут! Советую нормально говорить, а то ведь можешь закончить плохо...
  Незнакомец медленно снял вязаную перчатку с правой руки и почесал свою бороду. Краем глаза я заметил на запястье татуировку в виде свастики со змеем. От шока у меня свело челюсть. Но, не смотря ни на что, я старался сохранять полное спокойствие и продолжал заниматься делом.
  - Нам нужен посыльный или то, что он тебе передал!
  - Нам? Ты себя уже на 'Вы' называешь, уважаемый?
  - Папаша, не дерзи. Если я разозлюсь, будет беда!
  - Послушай, уважаемый. Хочешь говорить о серьезных вещах, но забываешь о главном. Тебя вообще, учили хоть каким-то манерам? Или у вас там, в вашей отмороженной шайке, совсем страх потеряли? Видишь, я занят. Потом подскакивай, поговорим...
  Санитар улыбнулся.
  - Ну-ну... Смотри, чтобы потом поздновато не было... Я не люблю терпеть, папаша. Тебе не кажется, что сегодня в городе на одного черножопого может стать меньше?
  Я улыбнулся Санитару в ответ.
  - Нет, не кажется, уважаемый. Ты не смотри на мой возраст, стреляю я метко... Особенно по лысым бошкам. Они хорошо в темноте блестят...
  Санитар напоследок ехидно улыбнулся и, надевая перчатку обратно на руку, направился обратно в конец зала. Теперь все написанное в дневнике подтвердилось с полной достоверностью. Те, кого все жители Степянок всегда считали заклятыми врагами, все же находятся в одной упряжке с администрацией нашего района.
  - Вот тебе и свободные дворы, Бахым...
  Послышался голос Митрича. Он стоял на ступеньках и угрюмо провожал незнакомца взглядом.
  - Бахым, ну ты идешь?!
  - Да и иду-иду, Митрич, обожди.
  - Давай, шевели батонами, перекур скоро закончится...
  На улице Митрич сразу же засыпал меня вопросами о недавнем собеседнике. Даже не смотря на его упрямство, я не стал посвящать соседа в свои дела. Мне не хотелось впутывать семейного человека в проблемы, которые могут угрожать жизни ни в чем не повинных людей. Но я знал, что в случае перестрелки, даже если я буду против, Митрич обязательно мне поможет. Этого 'прапора' не нужно было кормить хлебом, а дать только повод пострелять. Один раз мы с ним лихо перестреляли одних беспредельщиков, что завелись у меня на рынке. Рэкетиры орудовали под мои носом, снимая налог с пришлых торговцев, засыпая их угрозами, если вдруг все дойдет до меня. Как оказалось, моя прошлая охрана была куплена с потрохами, и нам пришлось разбираться самим. Здесь же простыми разборками не обойдется. Тут, по всей видимости, дело посерьезней тех безмозглых беспредельщиков.
  Нужно было срочно что-то предпринимать, но третья часть собрания была объявлена еще раньше, чем предыдущие, и мне пришлось доверить свою безопасность местной охране и всем присутствующим. В толпе не должны были стрелять, иначе все закончится для Санитаров, да и для всего Совета очень плохо. Я был уверен, что многие встанут за меня при любых обстоятельствах.
  Перков в начале собрания дал понять, что разговор будет серьезным, но его прервал местный радист. Он вломился прямо в зал и, едва успев отдышаться, принялся докладывать Перкову о какой-то срочной радиопередаче. С его слов было понятно, что на связь с районом вышла группа пунктовиков ЖД: речь шла о позывном 'Железка'. Они просили помощи у наших бойцов. Радист говорил о том, что группа почти вся разбита и сейчас находится недалеко от наших границ. Говорил, что ЖД предлагает за выручку своих ребят хорошо заплатить. Мне было очень любопытно, что же предпримет Совет, перед всеми скрыв факт тайного сотрудничества со спасательными пунктами.
  Перков ответил не раздумывая. Сказал, чтобы радист послал их куда подальше, и если они хотят помощи, то пускай идут к своим на спасательный пункт 'Восток'. Зал сразу же зашумел, но члены совета никого не слушали и будто не намеренно согласились принять этих пунктовиков лишь только потому, что ЖД пообещало заплатить. Я долго буду помнить взгляд Перкова, когда он говорил об этом, глядя в сторону Санитаров, что сидели и с улыбками поглядывали в нашу сторону. После всего случившегося, собрание уже было никакое. Перков со своими заместителями уехал решать вопрос с пунктовиками, но собрание распускать не стал. Он вернулся примерно через минут сорок и, все же распустив всех, подозвал меня к себе на разговор. Зал, как и ожидалось, опустел не полностью. Пятеро представителей Городских Санитаров остались, подсев ближе к столу начальства. Перков грозно посмотрел на меня и начал свой разговор.
  - Сразу перейду к делу. Мы знаем, что к тебе с Востока вчера приходил посыльный. Он должен был тебе передать то, что принадлежит нам. Наши уважаемые союзники не смогли перехватить его. Он просочился на район и прячется сейчас где-то здесь. Бахым, где сейчас курьер? Где то, что он для тебя нес?
  - Ну вы, ребята, совсем, видимо, охренели... Давай так. Сначала я хотел бы у тебя узнать, с каких это пор эти отморозки стали нашими союзниками? Потом услышать хочу, с чего ты взял, что посылка курьера находится именно у меня? Посыльный мог к кому угодно зайти... Ну и напоследок скажи этим бритым быкам, пускай валят по-хорошему очень далеко за наши границы, чтобы мы их искали и не смогли найти. Я ведь у себя дома живу, а они пришлые, как и ты...
  - Смело ты, Бахым... Очень смело... Ты кем себя вообще возомнил, чернота! Ты знаешь, что я могу с тобой сделать?!
  - А ты, Николаич, не пугай... Пуганые мы уже... Мне больше сказать нечего. Нет у меня того, что ты ищешь. Спрашивай у курьера... И не советую горячку пороть, если на районе бунта не хочешь... Один раз выбивали уже власть, еще раз выбить проблемы не составит.
  Пока я шел к выходу, создавалось такое ощущение, будто в моей спине от взглядов сейчас протрется огромное отверстие. Перков со злости просто метал пену, заместители что-то покрикивали мне в след, Санитары рвались с места, но никто ничего не смог сделать, и я беспрепятственно вышел из здания. К дому добрался без происшествий. Надежно закрыв входную дверь на засов, я достал из шкафа автомат и уставился в окно.
  Все было понятно. Во дворе скоро появятся 'доброжелатели'. Хочется мне этого или нет, но стрельбы сегодня не избежать. Упрекая себя в том, что большая часть охраны была отправлена в базарный день на рынок, за исключением всего двух человек, которые медленно похаживали у главных ворот двора, я заряжал магазин автомата и перебирал все возможные варианты спасения. Очевидным было только одно - нужно выносить дневник из города. Уничтожить блокнот вместе с радиоустройством означало обречь себя на смерть. Медлить было нельзя, иначе мне просто не выйти со Степянок живым. Нужно спасаться самому и выносить портфель. Мигом, забросив оружие на плечо, я метнулся в прихожую. Отодвинув металлическую тумбу, достал из отверстия в стене портфель, в который, кроме всего переданного мне посыльным, еще уместилось несколько сухарей и одна банка тушенки. Я уже собирался на выход, как вдруг в дверь кто-то постучал. Прислонившись к стене, медленно снимая с предохранителя автомат, я уперся ногой в дверь, чтобы ее не смогли выломать. Любое подозрительное движение по ту сторону могло спровоцировать меня на стрельбу.
  - Кто там?
  Через секунду послышался знакомый голос.
  - Это я, дядь Бахым...
  - А, это ты, Леха, сейчас, подожди, открою.
  Это пришел соседский мальчишка. Единственный человек, который всегда выполняет свою работу достойно. После гибели его родных, я забрал парня к себе и поселил возле самого рынка, регулярно выплачивая ему недельный запас питания за сбор слухов со своего базара.
  - Давай, быстро заходи.
  - Дядя Бахым, тут такое, тут такое творится!
  - Не торохти ты, отдышись и нормально скажи!
  Парень сел на ящик, что стоял неподалеку от двери и продолжил.
  - Дядь Бахым, на рынок какие-то люди пришли. Никто не знает их. Развернули весь кабинет твой. Говорят, ищут что-то. Наши бойцы влезть пытались, так там сейчас вообще неизвестно что началось. Менты сразу разбежались, а наши стрелять начали. Там трупов полно. Дядя Бахым, я видел, что к рынку еще подъехало несколько машин. Не вытянуть бойцам нашим. Положат их всех, дядя Бахым.
  - О как, блин... Началось, значит... Так, малец, слушай сюда! Дуй к левому входу на рынок. Попробуй разыскать бойцов, кто остался. Всех сюда гони. Срочно! Понял?
  - Ага...
  - По дороге заскочи к Митричу, скажи, что я его у себя дома жду, пускай ствол возьмет. И это, помнишь посыльного с Восточного?
  - Да, помню.
  - Так вот, сбегай в лазарет, скажи, пускай уходит срочно со Степянок, да и вообще из города пускай бежит. Он все поймет.
  - А где в лазарете? В каком корпусе именно?
  - Поспрашивай у медичек, они должны знать.
  - Понял, дядя Бахым, все сделаю.
  - Давай, Леха, не подведи.
  Закрыв дверь, я снова подошел к окну. Во дворе все было спокойно. Люди занимались своими делами, не подозревая ни о чем. Кто-то рубил дрова, кто-то носил воду, кто-то просто сидел на лавке и мирно потягивал сигарету, поглядывая на все это вселенское спокойствие. Леха выскочил из подъезда и, чуть не сбив с ног какую-то старуху с ведром, рванул по направлению районной администрации. Я знал, что он действительно решит все вопросы мигом.
  Окно в спальне, где я уже давно не жил, а просто заколотил дверь, чтобы не дуло, отлично подходило для перестрелки. Оттуда хорошо просматривалась вся улица и отлично были видны все подходы к дому, кроме заднего двора, где вряд ли пройдет машина. Если все же Санитары придут, я был уверен, что до моего подъезда им подойти будет сложно. Главное было подпустить противника ближе и выиграть время до подхода Митрича.
  Прошло около тридцати минут. В дверь снова кто-то постучал. Стук не похож был на удары пятнадцатилетнего парня, да и так быстро Алексей точно вернуться не мог. Тут явно приложилась рука взрослого человека. От страха меня всего заколотило. Медленно, не создавая лишнего шума, я подкрался к входу и тихонько уткнул автомат в дверь на уровне груди. Сердце колотилось невыносимо. Казалось, оно сейчас провалится куда-то вниз. Я был готов нажать на спусковой крючок в любую секунду, как вдруг за дверью послышался знакомый, уже привычный голос.
  - Э! Чингисхан, ствол убери, а то еще выстрелит. Хороших людей нельзя убивать...
  У меня словно камень свалился с души. Не думал я, что так сильно буду рад этому человеку, который вечно не следит за своим языком. Как он почувствовал, что я стою у двери с направленным на него автоматом, наверное, так и останется для меня загадкой.
  - Давай, быстро заходи, Митрич.
  - Блин, чего сразу не сказал? Успели бы еще кого-нибудь позвать...
  - Да кто знал, кто знал...
  - А где бойцы твои? Послал за ними?
  - Леха побежал. Их на рынке стрелять начали. Может уже никого и не осталось.
  - Херовы дела, а кто хоть на рожон лезет? С кем воевать собрался?
  - Митрич, лучше тебе не знать этого.
  - Ага, конечно, не знать. А вдруг ты войну с Районным советом начал. Колись давай.
  - Именно с ними войну и начал...
  Я принялся рассказывать Митричу о дневнике, о хранилищах, о заговоре пунктов, о Санитарах и продажных членах районного совета. Он долго слушал мои доводы, потирая и разглядывая свой автомат. Казалось, ему было все равно, что там планировали спасательные пункты, все равно, что там они искали и с кем придется совсем скоро воевать, но когда я начал рассказывать о хранилищах подробнее, он меня остановил.
  - Это все понятно. Дела твои. Они мне нахер не нужны. Ты мне скажи, какого хрена раньше не рассказал о шухере своем?
  - Митрич, кто знал что все так обернется... Не хотел подставлять тебя... Думал, сам разберусь ...
  Митрич снял автомат с предохранителя и улыбнулся.
  - Ай-я-я-я-яй... Надо иногда доверять своим старым друзьям. Как безответственно, молодой чемодан. Такого удовольствия хотел лишить своего соседа. От зараза, а...
  - Митрич, хорош ржать... Как узнал вообще? Леха забегал?
  - Прикинь, сижу в туалете, а тут торпеда моя: 'иди', говорит, 'к тебе пацан какой-то пришел'. Думал уже, соседский нахлебник приперся за жрачкой, смотрю - нет, Леха твой. Он все стал разрисовывать, как положено, а моя вроде как подслушала. Тут блин и началось... Эта жена - пушка заряжена, блин, такой визг подняла, что просто мама не горюй, мол, опять за старое, как ты уже задолбал и т. д. и т. п... Ну я за Калаш и к двери. А она - не пущу и все! Пришлось сказать, что на свалку пойду, по банкам стрелять... Вот видишь, какая у меня занимательная история, блин... Похлеще твоей будет. Твоя война - херня. А вот если я пораненный приду - все... точно моя на рынок к тебе отправит ящики носить.
  - А если убьют?
  - А если убьют, ты ж только не говори ей, а то из хаты выгонит.
  - Ты, блин, как всегда, Митя... Ладно, давай туда. За двором смотри.
  - Ну, за двором, так за двором. Слушай, Бахым, у тебя водяра есть?
  - Е-мое, нафига она тебе сейчас?
  - Вот сразу видно, что нихера человек не смыслит в военном деле. А сто грамм фронтовых, Бахым? Кто ж войну начинает на голодный желудок.
  - Ты, давай потом, а? Не до водки сейчас.
  - От, блин! Ну не могу я воевать без ста граммов. Вот увидишь, не скушаю спирта, войну проиграем, а скушаю, усих победим... Ей богу, победим.
  - Ладно-ладно, Жора Победоносец. Там, в шкафу посмотри...
  - Вот, другое дело... Елки-палки! Да тут у тебя целый вино-водочный магазин. Мы с такими запасами весь город от всякого говна освободим.
  Через секунду Митрич открыл одну из бутылок, и мы выпили по глотку.
  Со словами 'Ух, хорошо пошла...'. Он занюхал рукавом, поставил бутылку обратно, передернул затвор и добавил: 'Ну что, сосед, дадим стране угля. Че стал, к бою, ема-е'.
  Митрич не унимался все время, сколько мы сидели в засаде: то песни пел какие-то про себя, то анекдоты бородатые травил и сам же с них смеялся, то недовольно комментировал проходящих по двору людей.
  Я поражался его спокойствию. Как можно так несерьезно относиться к будущей перестрелке, которая может привести к гибели. Но с другой стороны я его понимал. Война для Митрича стала уже обычным делом. В своей жизни он видел столько смертей, что на свою гибель ему, наверное, просто наплевать. То, что этот прапорщик запаса, если понадобится, за собой утянет как минимум большую часть любых врагов, я был уверен без всяких сомнений. Своими глазами я видел, как он одним ножом зарезал троих и, спокойно закурив, усевшись у трупов, ожидал наряд патрульных.
  Митрич дернулся и прокричал.
  - Бахым! Смотри, Леха твой бежит. Иди, встречай. Скажи, чтобы сваливал отсюда по-быстрому, не дай бог зацепит пацана.
  Леха уже через минуту заходил в дверь. По его лицу я понял, что все вести, которые он нес, были далеко не лучшими. Парень уселся на корточки у двери и, сквозь одышку, заговорил.
  - Дядь Бахым, никого нет...
  - В смысле никого? Убили всех?!
  - Постреляли многих, остальные разбежались по дворам. Предали они тебя, дядя Бахым.
  - Е-мае... Что ж делать-то? А про курьера что? Видел его?
  - Видел посыльного, дядь Бахым, своими глазами видел. Он в школе лежал, с ментами рядом. Видел, как у входа толпой били его...
  - Кто? Менты?
  - Нет, контролеры наши и еще какие-то. Их Перков встречал на выходе...
  - Елки-зеленые...
  - Тут еще кое-что, дядя Бахым...
  - Ну?
  - Курьер имя твое кричал, клялся, что тебе отдал что-то...
  Внезапно из комнаты выскочил Митрич.
  - Вы че, охренели?!! Так, пацан, дуй отсюда! Сосед, погнали, началось! Они на таблетке подъехали.
  - Сколько их?
  - Семеро и водила!
  - Леха, слушай сюда! Вот, возьми этот портфель! Вынеси его со Степянок! Из города вынеси! Никому не показывай. Беги, малец!
  - А ты, дядя Бахым?
  - Я здесь останусь. Тебя потом догоню.
  - Дядя Бахым, я не пойду без...
  - Давай, я сказал! Уходи!!!
  Я рванул за Митричем вниз по лестнице.
  - Прощай, Алексей! Не возвращайся на Степянки!!! Беги, парень!!! Беги!!!
  На втором этаже уже во всю шла перестрелка. Митрич крепко держал оборону и ни на секунду не прерывал бой. Он с ходу уложил двоих, когда встретил их на лестнице. Они лежали на ступеньках прямо перед нами. Одного я узнал сразу - это был тот незнакомец, что подходил ко мне на собрании. Второго я смог разглядеть спустя несколько секунд. Рядом с Санитаром лежал Олег. Тот самый парень, что всегда с улыбкой встречал меня перед каждым собранием у входа в администрацию. Несколько человек появились на лестнице. Я застрелил одного прямо у стенки нижнего этажа. В пыли совсем ничего не было видно, и мне пришлось палить во все стороны, лишь бы не дать подняться противнику ни на шаг выше. Митрич отскочил назад.
  - Бахым, граната!
  Отпрыгнув к мусоропроводу, мне удалось избежать смерти. Я снова рванул к углу этажа и убил еще одного. Тот отлетел к окну и забрызгал кровью часть проема. Я видел, как Митрич уже дрался в рукопашную, не переставая что-то всаживать в живот одному из бритоголовых. Один набросился на меня, но я скинул его, ударив прикладом в лицо с такой силой, что хруст черепа разнесся по всему подъезду. Митрич побежал вперед, оттесняя нападавших на этаж ниже. Я сразу же кинулся ему на помощь, как вдруг меня ранило в бок, и я повалился прямо на ступеньки.
  Внезапно раздались выстрелы и резко затихли. Стало совсем как-то непонятно тихо. Казалось, все уже закончилось. Но спустя несколько секунд эту невыносимо мертвую тишину нарушили шаги Митрича. Он спокойными шагами, с улыбкой на лице, что-то напевая себе под нос, поднимался по лестнице. Немного качнулся и облокотился о стену возле меня. Тяжело дыша, он выронил автомат и присел на корточки. На стене я заметил его кровь.
  - Ну что, Чингисхан, херовы дела... Там еще одна машина подъехала... С нашими уже... Человек пять. Перков с ними. Броник одел еще, сука... Короче, прав ты оказал...
  Тяжело выдохнув, Митрич замертво рухнул прямо у моих ног. Я смотрел в его мертвые, полные мира и спокойствия глаза. Передо мной лежал человек, который отдал свою жизнь ради дружбы. Передо мной лежал человек, который умер, защищая меня. И я готов был поклясться, что, несомненно, поступил бы так же. Из последних сил мне удалось подняться на колени, как вдруг внизу послышался топот и в мгновение из-за угла нижнего пролета, что-то было брошено в мою сторону. Оно с глухим лязгом упало совсем рядом и завертелось. В эту секунду я подумал всего об одном - только бы Алексей успел уйти.
  Странно, и в то же время интересно смотреть на свое мертвое тело... Странно, наверное, потому что нет никакого сожаления, нет никакого страха, нет вообще никаких чувств. Кажется, в это время нет даже и меня... Сейчас я слышу только тишину. Говорят, что человек становится на свой путь еще до своего рождения, когда зарождается его душа под сердцем матери. В момент ее зарождения рождается и судьба человека. Она такая же девственная, совсем новая и такая же непредсказуемая, как сам процесс формирования пути человека. С самого начала судьба думает, размышляет, каким будет этот путь. А потом без всякого согласия человеческой души она начинает постепенно формировать всю жизнь, тщательно обдумывая каждую секунду, каждое мгновение, каждый будущий шаг человека. Вместе с развитием новой жизни растет и ее путь. Он обрастает эмоциями, испытаниями и чувствами. Это второй шаг формирования. Потом судьба пытается сформировать итог пути. Это третий и самый сложный этап. Но я не думаю, что судьбе составило большого труда сформировать мой финал... Странно, и в то же время очень интересно смотреть на свое мертвое тело....
  
  
  Выписки из дневника
  
  ***
  26 декабря
  Почему? Зачем? Мне тяжело писать, но я должен это оставить на твоих страницах. Все перевернулось. Все сложилось совсем иначе. Тогда ночью меня поднял Сергеич. Ночью, когда все сладко спали после празднования моего дня рождения. Ты, наверное, думаешь, что я все еще нахожусь у старика в подвале? Нет, ты ошибаешься. Сейчас я нахожусь где-то в городе и пытаюсь согреться маленьким костром. Причина тревоги старика объяснилась какой-то тогда еще непонятной на него облавой. Дед говорил быстро, и я могу тебе рассказать не все, но я попробую. Сергеич все это время создавал не просто радиоустройство. Это некий сканер, которому не страшны солнечные вспышки. Это некий прибор, которому нет аналога во всем городе, а возможно и во всей стране. С помощью этого устройства дед все это время ловил странный сигнал и прослушивал его. Оказалось это были переговоры начальника ЖД с неизвестными. Все это время Сергеич слышал то, что не должен знать простой смертный. ЖД что-то ищет. Я толком не понял что именно, но мне кажется что-то очень и очень серьезное. 16 декабря, дед словил передачу, где была назначена встреча начальства ЖД с неизвестными прямо в метро, на станции Купаловская. Встреча должна произойти через два дня 28 декабря. Это последнее, что успел мне рассказать старик. После он передал мне свое радиоустройство, и несколько тетрадей, где были все схемы и чертежи аппарата. Он передал мне свои труды. Может быть, однажды я расскажу тебе о них на твоих страницах. Но не сейчас. Не сейчас. Мне никогда не забыть ту ночь. В подвал вломились охранники, среди которых я заметил Дорошина вместе со Сметаной. Дед меня спрятал у соседей. Больше я ничего не знаю. Я сбежал. Последнее что слышал - это выстрелы. Не знаю, правильно ли я поступил? Я же мог спасти старика и Жиглова. Но, не смотря на имеющееся оружие, я струсил. Смерть этих людей на моей совести. Знаешь, я не хочу больше писать об этом. Прости...
  
  Глава 6
  БЕГЛЕЦЫ СКОРО
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"