Последние годы жизни Святослава связаны с придунайскими областями. Сведения о происходивших там событиях содержатся не только в русских летописях, но и в некоторых иностранных источниках. Это, прежде всего, сочинения византийских авторов: Льва Диакона (X в.), Иоанна Скилицы (XI в.), Иоанна Зонары (XII в.), Георгия Кедрина (XII в.), Константина Манассии (XII в.). Коротко упоминает о противоборстве в Болгарии ромеев и русов арабский автор Яхъя Антиохийский (XI в.), но его сообщение заимствовано у тех же ромеев и не имеет самостоятельного значения. Лиутпранд, епископ кремонский, в составе посольства императора Оттона I посетил Константинополь в 968 году и его наблюдения представляют определённый исторический интерес.
В.Н. Татищев и М.В. Ломоносов основывались в своих суждениях преимущественно на летописном материале. Позднее историки стали отдавать первенство византийским авторам, в особенности Льву Диакону. Н.М. Карамзин и С.М. Соловьёв уже бездумно следовали за любыми утверждениями учёного ромея, закрывая глаза на все его выкрутасы. Зато о русских летописях они отзывались презрительно и высокомерно.
"Греческие Историки описывают все обстоятельства подробнее, яснее, - и мы, предпочитая истину народному самохвальству, не должны отвергнуть их любопытные сказания", - распинался Н.М. Карамзин (Н.М. Карамзин "История государства Российского", т. I, с. 131, М., 1989). Почему-то ромейское "самохвальство" он в упор не видел или не желал увидеть. Ему вторил С.М. Соловьёв: "... выставляются одни победы руссов и умалчивается о поражениях" (С.М. Соловьёв "История России с древнейших времён", т. I // "Сочинения", кн. I, с. 288, М., 1995). Ромейские историки для него, стало быть, образец объективности и беспристрастности, в их адрес у С.М. Соловьёва нет ни одного критического замечания - где же его собственная беспристрастность? Н.А. Полевой механически пересказывал византийскую версию событий, без малейших попыток анализа (Н.А. Полевой "История русского народа", т. I, с. 141-147, М., 1997). А.Д. Чертков отзывался с похвалой о сочинении Льва Диакона, называл ромейского историка очевидцем событий (что более чем сомнительно), считал его известия вернейшими и особенно ценил в них подробность изложения событий (А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-971 годах", с. 135-136, М., 1843). Вот только многословие никогда не было признаком истинности, напротив - истина тонет в потоке слов.
Среди русских историков приобрели большое влияние западники, для которых иноземные свидетельства правильнее уже потому, что они иноземные. Свои летописцы, дескать, и победы преувеличивают, и неудачи преуменьшают, зато иностранцы будто бы свободны от таких недостатков. Да неужели? Больше всего западники боятся, как бы их не заподозрили в самом страшном преступлении - в патриотизме. Нельзя любить Родину, надо превратиться в бездушную деревяшку. Но касались подобные требования одних русских. Историки других национальностей преспокойно становились и националистами, и шовинистами - им можно. Приехавшие в Россию Байер, Миллер Шлёцер не отказывались от национальных пристрастий, и если требовалось выбирать между объективностью и национальной выгодой, то они в первую очередь оказывались немцами и лишь потом историками. Русских они обвиняли в ложном патриотизме, но объективность не может сводиться к самооплёвыванию. Патриотизм или есть, или его нет, либо ты любишь своё Отечество, либо предаёшь его, и середины тут не бывает. А западники дружно пристроились вслед за иноземцами, глядя на родную страну чужими глазами. Их гуру - Шлёцер, для которого они не скупятся на реверансы. "Муж ученый и славный, Шлецер" - так его подобострастно величал Н.М. Карамзин (Н.М. Карамзин "История государства Российского", т. I, с. 21, М., 1989). А С.М. Соловьёв посвятил Шлёцеру отдельную статью "Шлецер и антиисторическое направление" // "Русский вестник", 1856 г. Т. II, # 8. Это настоящая хвалебная песнь, представляющая заезжего немца чуть ли не создателем российской науки. Научно - это если по Шлёцеру, а что не по Шлёцеру - то заведомо ненаучно. Отечественная история и культура всегда были и останутся нашим народным достоянием, и его никогда и ни при каких условиях нельзя отдавать на откуп иноземцам - загадят.
И ещё, такими ли уж патриотами были отечественные летописцы? Ведь летописи вели монахи, а церковь на Руси только по имени называлась русской:
"Русская Церковь есть только часть Церкви Восточной, православно-кафолической. С этою последнею она всегда имела со времени происхождения своего самое полное внутреннее единение, содержа одну и ту же православную веру, одни и те же существенные священнодействия, одни и те же основные каноны и постановления"
(Митрополит Макарий (Булгаков) "История русской церкви", т. I, с. I, С.-Петербург, 1889)
На самом деле для церковников любые единоверцы, хоть греки, хоть эфиопы, намного ближе соотечественников язычников. Летописцы не стеснялись описывать даже крупные военные неудачи русских войск. Да ещё сочинили благочестивую байку о якобы гибели русского флота во время похода князя Аскольда на Константинополь: "...и лодiа безбожныхъ Руси к берегу приверже, и вся избiени быша" (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 7, М., 2000); "... буря безъбожную Русь повоева, единыхъ бо с кораблями на мори разбивши, потопи, другия же, сокрушивъше, на брег изверже..." (Густынская летопись, ПСРЛ, т. XL, с. 28, С.-Петербург, 2003). С какой злобой отзывались о своих сородичах: "... безъбожную Русь". Летописцы в этом эпизоде целиком на стороне врагов. А мы знаем из иностранных источников, что поход завершился вполне успешно: "Народ <...> достигший блистательной высоты и несметного богатства" (Е. Ловягин "Две беседы святейшаго патриарха константинопольскаго Фотия по случаю нашествия россов на Константинополь" // "Христiанское чтение" - 1882 - вып. 09-10, с. 432); "... они дерзко опустошили окрестности, перебив там многое множество народу, и так с триумфом возвратились восвояси" (Иоанн Диакон "Венецианская хроника" // "Древняя Русь в свете зарубежных источников", т. IV, с. 54, М., 2010); "... они нападают на пригороды, многих убивают и со славою отходят" (Андрей Дандоло "Хроникон венетов" - П.В. Кузенков "Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках" // "Древнейшие государства Восточной Европы", с. 152, М., 2000). Так церковники, вдобавок, ежегодно празднуют день гибели соотечественников (праздник положения ризы богородицы во Влахерне), пускай эта гибель и вымышленная, но должна же соблюдаться элементарная порядочность.
А насколько можно доверять византийским историкам? Никто из них не был очевидцем русско-византийской войны, у них почему-то совсем не упоминалась резиденция Святослава в Переяславце, а все события, происходившие там, они автоматически переносили в Доростол. Ни один из византийских историков не знал о возвращении Святослава в Киев в 968 году. И в то же время они хвастливо расписывали невероятные "подвиги" своих сородичей на уровне пьяных россказней в трактире, ничуть не заботясь о правдоподобии. Характерна "...крайняя тенденциозность греческих источников, стремившихся изобразить русских как врагов Болгарии, а византийцев как друзей и освободителей болгар" (Б.А. Рыбаков "Киевская Русь и русские княжества XII-XIII веков", с. 377, М., 1982).
По словам В.В. Мавродина: "Тон повествования Льва Диакона невыносимо хвастлив и тенденциозен. Сообщения всех источников не изобилуют ни точными цифрами, ни определенными датами" (В.В. Мавродин "Образование древнерусского государства", с. 277, Л., 1945).
П.О. Карышковский, историк-византинист, разбирая сведения византийских хроник времён похода Святослава, отмечал: "Наиболее полные, но резко тенденциозные сведения по истории византийско-русских и русско-болгарских взаимоотношений конца 60-х и начала 70-х годов X в. содержатся в византийских исторических памятниках X-XII вв. и частью более позднего времени <...> Все они проникнуты, хоть и в различной степени, высокомерным чувством по отношении к "варварским" народам" (П.О. Карышковский "К вопросу о первоисточниках по истории походов Святослава" // Крат. сообщ-я Ин-та славяноведения. - М. АН СССР, 1952. - Т. 9, с. 53-54). О сочинении Льва Диакона П.О. Карышковский отозвался достаточно откровенно:
"Это человек ограниченный, любящий блеснуть своими далеко не обширными познаниями <...> Мир его узок, представления о природе наивны <...> образование его в общем довольно поверхностно, начитанность невелика: она ограничена пределами сведений, почерпнутых из библейских книг, Гомера и историков VI века, т.е. произведений, служивших в то время обычными школьными пособиями <...> Язык "Истории" напыщен, часто неясен, стиль насыщен тяжеловесными метафорами и описательными оборотами <...>
Следуя античной традиции, усвоенной и византийскими учеными, Лев часто вводит в текст вымышленные речи (по подсчету одного из исследователей, они составляют около шестой части всего труда <...> Цифровые данные его по большей части не заслуживают доверия, причем Лев сплошь и рядом противоречит самому себе - и не только в этих показаниях.
Наконец, хронологические указания Льва неопределенны, а зачастую и просто ошибочны. Как правило, он не приводит точных дат, называя лишь время года <...> В тех же немногих случаях (во всей "Истории" их четыре), когда Лев сообщает год, индикт, месяц и число, эти сведения противоречат друг другу <...> Не представляется возможным усмотреть в этих противоречиях какую-либо систему.
Избрав своим руководством "Историю" Агафия, Лев Диакон следует за ним везде, где для того представляется малейшая возможность <...> Не приходится говорить, насколько проигрывает при таком способе работы достоверность его труда <...> Тенденциозность Льва находит свое выражение... в непомерном преклонении перед мощью византийского оружия и в самом неумеренном хвастовстве.
Подводя итоги, можно заключить, что труд Льва Диакона остается очень важным (хоть и мало надежным во многих случаях) источником, а сам автор представляется скорее "посредственным историком-подражателем", чем "самостоятельным современным автором" <...> Подражание Агафию и мало уместные заимствования из его "Истории", легковерие, неумеренное хвастовство и значительная доля официозности понижают его ценность как наблюдателя"
(П.О. Карышковский "Балканские войны Святослава в византийской исторической литературе" // "Византийский Временник". - 1953. - Т. VI, с. 39-40, 50-51, 53-54)
Уральский историк М.Я. Сюзюмов "низводит Льва Дьякона в разряд компиляторов <...> Лев стремится во что бы то ни стало подражать Агафию и выписывает из его труда целые фразы, выдавая их за собственные мнения <...> Желая еще больше походить на Агафия, он делает его буквально источником даже для некоторых сведений и подробностей <...> Вместо того, чтобы дать ценное сведение о состоянии современного ему военного дела, Лев Дьякон передает рассказ Агафия, слегка переделывая его <...> Желая описать какое-либо событие, он пользовался фактическими данными лишь в общих чертах; подробности же обстановки он придумывал сам, стараясь, по возможности, находить их у Агафия... узнает подробности не из рассказов современников или каких других современных источников, а находит их у Агафия <...> Эти наивные исторические приемы Льва Дьякона лишают значения многие места его истории <...> Характеристики лиц, психологические замечания, личные мнения и, главным образом, бессодержательные, но отнимающие целые страницы (более 1/6 всего труда) речи занимают огромную часть Истории Льва Дьякона"
Про Скилицу М.Я. Сюзюмов сообщал, что этот историк пользовался двумя независимыми источниками, один из которых был общим для Льва Диакона и Скилицы, потому-то местами очень заметно сходство в изложении событий у обоих авторов.
("Об источниках Льва Дьякона и Скилицы" // М.Я. Сюзюмов "Византийские этюды", с. 370-371, 375, 377-378, 393, Екатеринбург, изд. УрГУ, 2002)
М.Я. Сюзюмов решительно отметает всякие попытки изобразить Льва Диакона очевидцем войны Цимисхия со Святославом:
"На интересующий нас вопрос, находился ли он в армии во время похода Цимисхия против Святослава, присутствовал ли он на встрече Цимисхия со Святославом, по-видимому, надо ответить отрицательно. Лев Диакон в то время разъезжал по Малой Азии <...> Все подробности о боях и наружности Святослава он заимствовал из устных показаний очевидцев и из какого-то официального источника"
(М.Я. Сюзюмов "Лев Диакон и его время" // Лев Диакон "История", с. 145, М., 1988)
Критически относился к безапелляционным утверждениям византийских историков и дореволюционный русский археолог А.Д. Чертков:
"Шлецер, беспрестанно преследующий каждую малейшую обмолвку наших временников и нападающий... на наши летописи, верит однако же Кедрину и другим Византийцам <...> Например Кедрин говорит, что Руссы имели под Адрианополем 308,000 воинов, что все они были побиты или взяты в плен, а Греки лишились только 25 человек; под Доростолом он насчитывает, у Руссов, до 330 тыс. человек <...> такое число воинов, которое и в наше время, Английский флот, на всех своих линейных кораблях, едва ли может перевезти в неприятельскую землю. Шлецер все это выписывает в своем Несторе, и ни одним словом не опровергает Византийцев. Но если бы это самое известие он нашел в наших летописях, у Щербатова или Эммина, какой бы поднял шум наш критик, как бы всем им досталось от него <...>
Святослав имел по словам Льва Диакона, шестьдесят тысяч храбрых воинов <...> число показанных им Руссов, при начале войны, несмотря на эти, им же исчисленные потери, всегда остается неизменно, и под Доростолом он опять насчитывает у Святослава те же 60,000 <...> Что же мы после этого должны сказать о показаниях Кедрина и Зонары... У Кедрина под Адрианополем 308,000 Руссов; под Доростолом 330,000, не говоря о убитых 15,000 в Преславе... так что наш Византиец насчитывает едва ли не до 700,000 врагов в эту войну <...> Эта нелепость однако же еще удвоивается, по выпискам, помещенным у Шлецера, из которых открывается, что Руссы, в первый только день у Преславы потеряли убитыми пятьсот восемь тысяч человек"
(А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах", М. 1843, с. 52, 156-158, М., 1843)
Кроме того Лев Диакон и Скилица использовали песни и предания из византийского фольклора: всё шло в дело, лишь бы прославить ромейское оружие и ромейское благочестие (С.А. Козлов "Святославиада", или что общего у князя Святослава Игоревича с "Героями песнопевца Гомера"? // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana, # 1 (19), 2016, с. 88-89).
Пользоваться трудами византийских историков, конечно можно и нужно, но при этом не следует забывать про их неуёмное желание приукрасить историю в свою пользу, про их стремление непременно унизить язычников, хотя бы и задним числом. Ко всем их суждениям надо подходить с осторожностью, не забывая про логику и здравый смысл.
II
О причинах дунайского похода Святослава летописцам ничего не известно. Они ограничились коротким сообщением:
"В лЪто 6475 (967). Иде Святославъ на Дунай на Болгары"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 64, Рязань, 2001)
Подробнее об этом рассказывают византийские авторы (Лев Диакон, Скилица). По их утверждениям византийский император Никифор Фока послал в Киев к Святославу патрикия Калокира, сына стратига Херсонеса, чтобы дарами и лестью склонить русского князя к нападению на Болгарию.
"Затем, возведя в достоинство патрикия Калокира, мужа пылкого нрава и во всех отношениях горячего, он отправил его к тавроскифам, которых в просторечии обычно называют росами, с приказанием распределить между ними врученное ему золото, количеством около пятнадцати кентинариев, и привести их в Мисию с тем, чтобы они захватили эту страну"
(Лев Диакон "История", кн. IV.6, с. 36-37, М., 1988)
Получается, что Калокира именно ради этой миссии император и возвёл в достоинство патрикия - для убедительности. С точки зрения византийских читателей такая версия выглядела правдоподобно, по их мнению "все скифское племя необычайно корыстолюбиво, в высшей степени алчно, падко и на подкупы и на обещания" (там же, кн. V.1, с. 44). Такие порядки они видели в своей стране и не представляли, что где-то люди могут жить иначе. Варварского правителя византийцы ставили на один уровень с предводителем разбойничьей орды, которого всегда можно нанять для грязной работы. Но Святослав-то стоял во главе могущественной страны и действовал исключительно в её интересах. Тут спесивые ромеи сильно просчитались.
И всё же, чем не угодили ромеям болгары? Когда-то, ещё при царе Симеоне, Болгария действительно была для империи опасным противником. Но с тех пор многое изменилось. Сын Симеона Пётр полностью подчинился византийскому диктату, превратив свою страну в послушного вассала Константинополя. Никакой самостоятельности, полная капитуляция. Какой смысл жертвовать верным прислужником?
Лев Диакон в рассказе о ссоре византийцев с болгарами, излагает какую-то несуразную байку. Будто бы к Никифору прибыли болгарские послы за традиционными дарами, которые по старой памяти назывались данью, но давно уже превратились в средство влияния на Болгарию. Неожиданно император ответил им злобной руганью и оскорблениями, произнёс истерическую речь, сводившуюся к объявлению войны, после чего послов жестоко унизили и изгнали из пределов империи. А.Д. Чертков, комментируя байку, заметил: "Император мог говорить то, что заставляет его сказать Лев Диакон" (А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах", М., 1843, с. 148). Собрав войска, Никифор выступил в поход на Болгарию, но, убедившись, что страна эта гористая, и воевать там опасно, поспешно вернулся назад. Тогда-то он и послал Калокира к Святославу, звать русского князя на войну с Болгарией, а сам направился с войском в Сирию (Лев Диакон "История", кн. IV.5, с. 36, М., 1988).
А.Д. Чертков прокомментировал и эти странные манёвры византийцев: "Лев Диакон описывает Болгарию точно как terra incognita, и как будто греки узнали ее в первый раз при императоре Никифоре" (А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах", М., 1843, с. 150). Как же так - знаменитый полководец и не знает, что вражеская территория гористая, а узнаёт об этом только на месте? Ему память отшибло, он забыл азы военной науки? Затеял конфликт с соседом и вдруг всё бросил, да быстро перебрался в Сирию, полностью открыв северную границу. А если Святослав не согласится на его предложение? По сообщению Льва Диакона, Калокир прибыл в Киев, когда Никифор уже воевал в Сирии. И кто тогда помешал бы болгарам дойти до Константинополя? А зачем было вообще затевать конфликт? Не хочешь платить, так не плати - никто не заставляет. Так политика не делается. История мутная и недостоверная.
У Скилицы приведена совершенно другая версия, согласно которой император Никифор требовал от болгарского царя Петра, чтобы тот не позволял туркам (так ромеи называли мадьяр) нападать на земли империи с территории Болгарии. И вот, чтобы наказать болгар, за то, что они не защищают Византию (а самим себя защитить слабо?), император с помощью Калокира организовал вторжение русов в Болгарию (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 121, М., 1988). Нелепо и нелогично. Если до сих пор болгары не могли сдержать натиск мадьяр, то как это сделает разгромленная страна? А не лучше ли было помочь болгарам с обороной от мадьяр? Для себя старались бы. Никифор был профессиональным военным, он не мог совершить заведомую глупость.
Появление полностью взаимоисключающих версий свидетельствует лишь об отсутствии настоящих фактов. Обе версии лживы и призваны скрыть реальную историю. Эта история настольно дурно пахнет, что её прикрывают глупейшими выдумками, лишь бы она не выплыла на свет. Истинные цели Константинополя не должен узнать никто и никогда, для непосвящённых сочиняется слащавая сказочка о государственных мужах, ведущих страну к величию, могуществу, процветанию (нужное подчеркнуть). Как это знакомо по современной истории, когда вероломство и предательство выдаются за мудрость и благородство, когда низость оправдывают высшими интересами (только вот чьими?). Кто говорит - подлость, мы говорим - политика. Человек, решивший посвятить себя политике, должен быть готов окунуться в помои по уши.
Нет, не дряхлеющая Болгария пугала ромеев, а крепнущая Русь. Цель византийской политики сформулировал Б.Д. Греков:
"Расчет Византии был, по-видимому, прост: она думала, что Святослав, начав войну с Болгарией, нанесет материальный ущерб себе и Болгарии, два сильных соседа Византии, таким образом, ослабят друг друга во взаимной борьбе, а Византия воспользуется этим и восстановит свои прежние границы"
(Б.Д. Греков "Киевская Русь", с. 462, Л., 1953)
Византии немало приходилось воевать с Болгарией, и всегда эти войны были для неё тяжелы. "С того времени воевать с Болгарами на их земле Греки почитали безрассудным" (И.Е. Забелин "История русской жизни с древнейших времён", с. 467, М., 2007). Предполагалось, что и Русь тоже увязнет в войне, потеряв возможность угрожать империи. А угрозу для себя ромеи считали вполне реальной. После разгрома Хазарии русские войска подошли вплотную к византийским владениям в Крыму. В скором времени там ожидалось вторжение, и ромеи запаниковали. Они приписывали Святославу агрессивные намерения и, чтобы удержать его от предполагаемого захвата Крыма, решили переключить внимание русских дружин на страну, которую не жалко. Вот в этом и состояло задание Калокира (А.Н. Сахаров "Дипломатия Святослава", с. 109, М., 1982). Настроения, царившие тогда в византийском обществе, отражает фрагмент из хроники арабского писателя XI в. Яхъи Антиохийского, где он сообщал о войне Никифора Фоки с болгарами:
"И пошел он на них поразил их и заключил мир с русами - а были они в войне с ним - и условился с ними воевать болгар и напасть на них. И возгорелась вражда между ними и занялись они войною друг с другом. И одержали русы верх над болгарами и напали врасплох на город их, именуемый Т-л-с-т-ра - он же столица их государства - и взяли двоих сыновей Самуила, царя болгар, которые там находились"
(В.Р. Розен "Император Василий Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхъи Антиохийского", с. 177-178, С.-Петербург, 1883)
Совсем коротенькое замечание "а были они в войне с ним", но ведь на Руси и не помышляли о войне с Византией в 967 году, не было тогда никакой войны. Получить сведения арабский автор мог только от ромеев, это они восприняли приближение военных действий к своим границам как угрозу вторжения. Не зная замыслов Святослава, ромеи решили, что война катится прямиком к ним, и защититься не видели никакой возможности, разве что подставить кого-то другого вместо себя. Политика.
А Святослав вёл свою политику. "Согласившись на предложение византийцев идти войной против Болгарии, Святослав преследовал при этом лишь собственные планы" (А.П. Каждан, Г.Г. Литаврин "Очерки истории Византии и южных славян", ВБ, с. 179, С.-Петербург, 1998). Он стремился обеспечить безопасность торговых путей по Дунаю, и чтоб Византия ему в том не препятствовала. Очень кстати пришлись ромейские страхи, играя на них можно было беспрепятственно перебросить войска к Дунаю, да вдобавок Византия сама оплатила эту войну. По подсчётам А.Д. Черткова привезённого Калокиром золота хватало на наём 3600 воинов (А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах", с. 152, М., 1843). Вероятно, именно такой отряд Святослав и выставил против Болгарии. Нужно было удерживать в повиновении придунайские земли, требовался заслон от печенегов, а войск всего-то 10 тысяч. Ополчение не собрать без решения веча, а самовластно князь имел право распоряжаться только дружиной. Это, конечно, бойцы высочайшего класса, но их немного.
Совершенно бредовым выглядит утверждение Льва Диакона (как всегда, бездоказательное), что Святослав будто бы согласился помочь Калокиру "против ромеев в борьбе за овладение престолом и ромейской державой" (Лев Диакон "История", кн. V.1, с. 44, 1988). Калокира обвиняли в предательстве, потому что он после выполнения своей миссии не вернулся в империю. Но поступил он так из-за того, что боялся за свою жизнь после убийства императора Никифора Фоки Иоанном Цимисхием. Поселился ромейский посол в Преславе при дворе болгарского царя Бориса. Святославу он оказался совершенно не нужен. А.Н. Сахаров отождествляет его с Калокиром, возглавлявшем в 996 году посольство из Константинополя к германскому императору Оттону III.(А.Н. Сахаров "Дипломатия Святослава", с. 132, М., 1982). Если это так, значит, Калокир после смерти Иоанна Цимисхия вернулся на дипломатическую службу, а все обвинения Льва Диакона основаны на недостоверных сплетнях и слухах. Содержание переговоров ему не было известно, недостаток сведений историк восполнил домыслами и вымыслами, каких в его сочинении множество.
В ходе переговоров Святослав переиграл дипломатическими средствами перемудривших себя византийцев. "Святослав вмешался в византийско-болгарскую борьбу, но в интересах не византийской дипломатии, а древнерусского государства" ("История СССР с древнейших времен до конца XVIII в." Под ред. Б.А. Рыбакова, с. 60, М., 1983).
III
Теперь не осталось препятствий для похода на Дунай, и Святослав моментально воспользовался благоприятной ситуацией. Вот, что было известно о военных действиях в Болгарии русским летописцам:
"В лЪто 6475 (967). Иде Святославъ на Дунай на Болгары. И бившемся обоимъ, одолЪ Святославъ Болгаромъ, и взя городъ 80 по Дунаеви, и сЪде княжа ту в Переяславци, емля дань на ГрьцЪхъ"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII,, с. 64 Рязань, 2001)
Болгарский археолог Г.Г. Атанасов считает правдоподобным летописное сообщение о взятых Святославом 80 болгарских крепостях, потому что "для второй половины X в. в Добрудже и Северо-Восточной Болгарии (главный театр войны 968-971 гг.) фиксируется свыше 50 каменных крепостей <...> Если причислить к ним еще и 30 укреплений по Добружанскому каменному валу <...>, то выяснится, что действительно речь идет о более чем 80 крепостей. В некоторых из них <...> во время системных археологических исследований были с точностью зафиксированы пожары и разрушения конца 10 в. <...> По нашему мнению, эти перемены были связаны с русско-византийско-болгарской войной 968-971 г." (Г.Г. Атанасов "О численности русской армии князя Святослава во время его походов в Болгарию и о битве под Дристрой (Доростолом) в 971 г." // "Византийский Временник", т. 72(96), 2013, с. 87).
Как конкретно происходило сражение русских дружин с болгарами, летописцы не знали - слишком далеко от Киева. А вот в сочинении Льва Диакона можно найти некоторые подробности - он, ведь, жил ближе к месту событий, ему было проще установить детали:
"Узнав, что [Сфендослав] уже подплывает к Истру и готовится к высадке на берег, мисяне собрали и выставили против него фалангу в тридцать тысяч вооруженных мужей. Но тавры стремительно выпрыгнули из челнов, выставили вперед щиты, обнажили мечи и стали направо и налево поражать мисян. Те не вытерпели первого же натиска, обратились в бегство и постыдным образом заперлись в безопасной крепости своей Дористоле. Тогда, говорят, предводителя мисян Петра, мужа боголюбивого и благочестивого, сильно огорченного неожиданным бегством его войска, постиг эпилептический припадок, и спустя недолгое время он переселился в иной мир"
(Лев Диакон "История", кн. V.2, с. 44, 1988)
Если верить учёному ромею, то получается, что болгары имели над русами чуть ли не десятикратный перевес в силах. Но, во-первых, цифры Льва Диакона немногого стоят, он обращался с ними более чем вольно, а во-вторых, болгарский царь Пётр, скорее всего, наспех собрал ополчение - многочисленное и плохо подготовленное. А дружинники Святослава были профессионалами и быстро растерзали беспорядочную толпу болгар.
После описанных событий тон византийских историков резко изменился. Болгар они больше ни в чём не обвиняли, напротив - посыпались слёзные причитания о несчастной судьбе завоёванной страны, страдавшей под властью безбожных русов (а кто всю кашу заварил?), посыпались проклятия в адрес свирепых завоевателей. Ещё бы, никто в империи не ожидал, что победа Святослава окажется молниеносной. Только тогда в Константинополе осознали, что на переговорах молодой князь обвёл их вокруг пальца. Их, многомудрых и многоопытных государственных мужей. Злобные русофобские выпады византийских историков не имеют под собой никаких законных оснований: Святослав ни в чём не нарушил договор с ромеями. Но кому же понравится оставаться в дураках? А для ромеев такое вообще нестерпимо. Константинополь охватила паника, император Никифор срочно готовился к обороне:
"Он снаряжал пешее войско, вооружал отряды, [приучал] конницу к глубинным построениям, одел всадников полностью в железо, изготовлял метательные орудия и расставлял их на башнях городской стены. Затем он выковал тяжелую железную цепь и протянул ее на огромных столбах, расставленных в Босфоре, прикрепив одним концом к башне, которую обычно называли Кентинарий, а другим к башне Кастеллий, находящейся на противоположном берегу"
(Там же)
Мало того, теперь император сам искал союза с Болгарией, её старые грехи были забыты, лишь бы уберечься от страшного Святослава. Как же неловко гордым ромеям выступать в роли просителей, да к тому же перед бывшими вассалами:
"... он предпочел отправить посольство к единоверцам мисянам, назначив послами патрикия Никифора, прозванного Эротиком, и проедра Евхаитского Филофея. [Никифор] напомнил мисянам об их вере (ведь мисяне без всяких отклонений исповедуют христианскую религию"
(Там же, кн. V.3, с. 45)
Выход из положения учёные подхалимы, поднаторевшие в крючкотворстве, нашли моментально: они выставили просителями не высокородных византийских вельмож, а "второсортных" мисян (болгар). Это болгары якобы "простирали с мольбою руки", умоляли василевса Никифора "как можно скорее прийти к ним на помощь, отвратить повисшую над их головами секиру тавров" (там же, , кн. V.3, с. 45, V.4, с. 46). Как будто болгары не знали, чем оборачивается подобная "помощь"? Доказательств, как всегда, никаких, одни пустые слова. И почему мы должны им верить? Лев Диакон с пеной у рта уверял: "И если бы [Никифор] пошел защищать мисян, он одержал бы победу над таврами" (там же, кн. V.3, с. 45). Ну да, конечно, ещё один кабинетный стратег нашёлся. Задним-то числом все герои. Не оригинально. Никифор побоялся воевать с Болгарией, переживающей далеко не лучшие свои времена, и вдруг, неожиданно осмелев, схватился бы с противником намного сильнее прежнего. А горные проходы, где так удобно громить ромеев, никуда не делись. И василевс готовил Константинополь к осаде, явно не помышляя об активных действиях. Но верноподданнические чувства захлестнули учёного ромея целиком:
"Если бы рок со смертью [Никифора] не обернул судьбу ромеев вспять, то ничто не помешало бы им при его жизни расширить границы своего владычества на востоке до Индии, а на западе до самых пределов обитаемого мира"
(Там же)
Что на это скажешь? Закусывать надо.
В 969 году император Никифор Фока был убит заговорщиками, власть узурпировал Иоанн Цимисхий. Но антирусская истерия продолжалась, и о том, какой ужас нагнетался в византийском обществе, видно из надписи, сделанной на гробнице Никифора Фоки Иоанном, митрополитом Мелитинским:
"На нас устремляется русское всеоружие, скифские народы в бешеном порыве наносят убийство, грабят всякое племя, твой город"
(Ф.И. Успенский "История Византийской империи. Период Македонской династии (867-1057)", с. 366, М., 1997)
А между тем, Святослав вовсе и не думал угрожать империи, он и Болгарию-то покинул, как только добился установления своего контроля над дунайскими торговыми путями. В летописи это совершенно точно указано: "... сЪде княжа ту в Переяславци, емля дань на ГрьцЪхъ". Первоочередной задачей князь считал государственные преобразования, и новая война ему была ни к чему. Завоёванная Болгария превратилась бы в обузу, выгоднее сохранить её в качестве буферного государства между Русью и Византией, чтобы без помех сосредоточиться на внутренних проблемах своей страны. Лиутпранд Кремонский в 968 г. (после первого похода Святослава на Болгарию) видел на приёме у императора Никифора Фоки болгарских послов (Лиутпранд Кремонский "Антаподосис; Книга об Оттоне; Отчет о посольстве в Константинополь", с. 131, М., 2006). Стало быть, Болгария сохраняла самостоятельность и не подчинялась Святославу. На первый взгляд непонятно, отчего вдруг запаниковали ромеи, но с другой стороны - а как чувствует себя шакал рядом с тигром? Святослав ужасал ромеев уже самим фактом своего существования: такой грозный воитель и под боком у империи. А ну, как соберёт общерусскую рать, да обрушит её на Византию? О нелепости подобных предположений никто не задумывался, одна возможность такого исхода вызывала апокалипсические видения. И порождала желание уничтожить всякую возможность сокрушения империи, уничтожить в зародыше.
Русский князь как бы раздвоился. Настоящий Святослав, согласно показаниям летописей, мирно княжил у себя в Переяславце. Но на страницах византийских хроник появился совсем другой Святослав, выдуманный ромеями для устрашения своих сограждан. Фальшивый Святослав с неисчислимыми ордами варваров напролом рвался к столице империи, угрожая её существованию. Лев Диакон раздул воинство Святослава до 60 тысяч, Скилица и Зонара - до 308 тысяч. А чего мелочиться? Пергаменты всё стерпят. Впридачу, для нынешних болгарских историков появился выбор в щекотливой ситуации: всегда можно в соответствии с политической конъюнктурой сослаться на подходящий исторический документ. Если Константин Иречек ("Исторiя Болгаръ", с. 240, Одесса, 1878) оценивал русское войско в 10 тысяч бойцов, то Иоанн Раич ("История разных славенских народов наипаче же болгар, хорватов и сербов", ч.1, с. 494, 1823) - в 300 тысяч. И подтверждение тут же под рукой. Удобно.
Современные историки в описание балканской войны Святослава непременно включают пресловутую битву под Аркадиополем (или Адрианополем). Источником служат безудержные фантазии византийских хронистов, почерпнутые из досужей болтовни завсегдатаев трактиров, и близко не видевших настоящих сражений. Никто вне Византии никогда не слышал об этой битве, однако, в науке она почему-то признаётся за непреложный факт. Написано же, пусть даже нелепо и неправдоподобно. Вот она, рукопись. Не могли, ведь, почтенные ромейские историки так безответственно врать? Ещё как могли, и врали в своих писаниях постоянно. Любые выдумки годятся, лишь бы возвеличить правящую верхушку.
Русы (а вместе с ними болгары, мадьяры, печенеги), дескать, опустошали Фракию, но доблестные византийские войска под командой магистра Варды Склира одержали над ними великую победу. Лев Диакон насчитывает перед битвой 30 тысяч русов и их союзников против 10 тысяч ромеев, у Скилицы их, соответственно, 308 тысяч и 12 тысяч. И потери в битве составили у русов 20 тысяч, а у ромеев всего 55 человек (Лев Диакон), либо все 308 тысяч русов против 25 человек у ромеев (Скилица). При этом сам магистр одержал победу в поединке со "скифом" огромного роста. В воспоминаниях ромеев вражеские поединщики все, как на подбор, великаны (а может, это у страха глаза велики?). По той же схеме слеплен и рассказ о другой битве во Фракии, где византийскими войсками командовал патрикий Пётр-евнух: тоже блестящая победа ромеев, тоже Петр одолел на поединке "вождя скифов", разумеется, огромного роста (кто бы сомневался?).
Понятно, что для обоих сражений использовано одно и то же описание сомнительного происхождения. Но современные историки безоговорочно принимают ромейскую версию событий, лишь мягко и тактично указывая на некоторую несообразность в соотношении потерь воюющих сторон. Мол, под Аркадиополем ромеям действительно удалось остановить опустошительный набег дружин Святослава (Н.М. Карамзин "История государства Российского", т. I, с. 277, М., 1989; С.М. Соловьёв "История России с древнейших времён", т. I // "Сочинения", кн. I, с. 133, М., 1995). Вот только Святослав куда-то подевался, а он всегда сам руководил войсками в сражениях. Непонятно. Зато появились какие-то безымянные русские вожди, геройски поверженные ромейскими предводителями. И почему-то на сей раз ромеи даже не потрудились узнать имена своих супротивников, вообще никакого интереса не проявили. Очевидно, чтобы их не поймали на вранье. И Варда вдруг спешно был отозван воевать в Азию. Так существовала "русская угроза" или нет? "Не ясно ли, что все это сказки, рассказанные в похвалу себе самим Вардой или его ласкателями" (И.Е. Забелин "История Русской жизни с древнейших времён", с. 480, М., 2007).
Советские историки, желая согласовать измышления византийских писателей с показаниями русских летописей, безоговорочно отдававшим победу Святославу, выдвинули гипотезу о двух сражениях. Поскольку неизвестно, что в дальнейшем случилось с патрикием Петром, то его-то, значит, и разбил Святослав, а вспомогательные силы, состоящие из мадьяр и печенегов, были в свою очередь разбиты Вардой Склиром. Первым такую мысль высказал М.Я. Сюзюмов ("Об источниках Льва Дьякона и Скилицы" // М.Я. Сюзюмов "Византийские этюды", с. 392, Екатеринбург, изд. УрГУ, 2002) и поддержал его А.Н. Сахаров (А.Н. Сахаров "Дипломатия Святослава", с. 40-41, М., 1982). А.Н. Сахаров настолько поверил византийским писателям, что решил, будто Святослав создал некую антивизантийскую коалицию в составе руси, болгар, мадьяр и печенегов. Так нет, ведь, никаких документов, подтверждающих подобную договоренность на государственном уровне. И совместные действия тоже не отмечены. Единственное, что мог Святослав, разве что включить в состав своей дружины некоторое число мадьяр и печенегов, но это обычная практика. Не получится скрестить русские летописи с ромейскими писаниями, родится нежизнеспособный мутант. И так, и этак исследователи пытались изобразить ситуацию под Аркадиополем, а ничего на самом деле и не было. Совсем ничего. Да и не могло быть по двум причинам.
Первая заключается в том, что Святослав в то время вообще отсутствовал на Балканах. Он находился в Киеве возле своей умирающей матери (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 66-68, Рязань, 2001). А без князя никто бы не начал войну, так что некому было вести войска к Аркадиополю. Византийцы не слышали об отъезде Святослава в Киев, вот и принялись сочинять всякий вздор об агрессивных русах, чтобы оправдать своё собственное вторжение в Болгарию, и чтобы это вторжение не выглядело откровенным разбоем, каковым на самом деле оно и являлось.
Вторая причина - в отсутствие Святослава русский гарнизон оказался осаждён в Переяславце, и ему явно было не до набегов. Заручившись поддержкой Константинополя (моральной, как оказалось), болгарский царь Борис внезапно осмелел и вздумал захватить столицу Святослава. И, благодаря помощи горожан, ему это удалось, так что вернувшемуся Святославу пришлось заново брать штурмом свой город:
"В лЪто 6479 (971). Приде Святославъ в Переяславець, и затворишася Болгаре въ градЪ. И излЪзоша Болгаре на сЪчю противу Святославу, и бысть сЪча велика, и одоляху Болгаре; и рече Святославъ воемъ своимъ: "уже намъ сде пасти; потягнемъ мужьски, братья и дружино!" И къ вечеру одолЪ Святославъ, и взя градъ копьемъ"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 68, Рязань, 2001)
Аркадиопольская битва - миф, состряпанный византийцами, дабы усладить свою национальную спесь. Если что там и происходило, то Русь к этому не имела отношения. Довольно убедительной представляется догадка А.Д. Черткова, который, анализируя описание противников Варды Склира, видел в них мадьяр (А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах", с. 218, М., 1843).
Мадьяры действительно постоянно вторгались в пределы ромейской империи, грабили её, уводили людей в плен. О набегах 968 года сообщал Лиутпранд:
"... всего лишь 300 венгров захватили у Фессалоники 500 греков и увели их в Венгрию. Это обстоятельство, ввиду успешного завершения, побудило 200 венгров неподалеку от Константинополя, в Македонии, сделать то же самое..."
(Лиутпранд Кремонский "Антаподосис; Книга об Оттоне; Отчет о посольстве в Константинополь", с. 140, М., 2006)
Малозначительную стычку с мадьярами под Аркадиополем византийские книжники превратили в грандиозное сражение. Лев Диакон добавил в число участников русов, а Скилица ещё приписал и печенегов (для вящей славы ромейского оружия).
IV
Продолжительное пребывание Святослава в Киеве пошатнуло его позиции в Причерноморье. Была ли тому причиной византийская пропаганда или же местная знать мутила воду (наверное, всё вместе сложилось), в любом случае, выпуская ситуацию из-под своего контроля, тем самым позволяешь контролировать её врагам. Русский гарнизон в Переяславце мог бы дать отпор болгарам, да вот горожане взбунтовались. О событиях, происходивших в городе, сообщал В.Н. Татищев:
"Тогда болгары, уведав об отшествии Святослава к Киеву и о войне его с печенегами, придя, обступили Переяславец, прилежа взять град оный. Воевода же Святослава Волк крепко во граде оборонялся и, видя недостаток пищи, а скорее уведав, что некоторые граждане имеют согласие с болгарами, выйти же с войском в Русь было неудобно, так как в поле и по Дунаю в ладьях болгары крепко стерегли, велел тайно войску своему ладьи приготовить на берегу. А сам, показывая вид, разгласил, что хочет, до последнего человека град обороняя, Святослава ожидать, потому коней велел всех порезать, мяса солить и сушить; ночью же, собрав войско, град на нескольких местах зажег, что болгары увидев, приступили доставать град. А Волк, убравшись на ладьи свои, напал и, болгарские ладьи на другой стороне побрав, пошел со всем войском и имением вниз по Дунаю. И не могли ему болгары ничего учинить, поскольку ладьи их все были отняты. И придя к устью Днестра, Волк уведал, что Святослав идет с войском, пошел по Днестру и тут с ним совокупился. А болгары, взяв Переяславец, насколько возможно укрепили"
(В.Н. Татищев "История Российская", т. II, с. 51, М., 1995)
Дальнейшие события наиболее подробно изложены в Устюжском летописном своде:
"Приде Святослав к Переславцу, и затворишася от него переславцы в городЪ. Потом же, излЪзоша, нарядяся на сЪчю против Святослава, и одоляху болгаре переславцы. И рече Святослав воем своим: "то уже нам здЪ пасти; потягнем, братие, мужственЪ". И к вечеру одолЪ Святослав, и взят копием град. И рече: "сей град мой", и казни в нем изменников смертию"
(Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец), М.-Л., 1950, с. 27)
Болгары всё-таки решились на открытое сражение и можно сделать вывод, что по численности они значительно превосходили осаждавших их русов. Слова Святослава "то уже нам здЪ пасти; потягнем, братие, мужственЪ" вряд ли могли быть обращены к сражавшимся воинам - его никто бы не услышал в грохоте боя. Скорее всего, так он поднимал в атаку засадный полк, которому по плану Святослава надлежало переломить ход сражения в решающий момент. А возможно, что Святослав совсем ничего не говорил, и приведённые в летописи слова представляли собой обычную воинскую формулу, показывающую, что для стороннего наблюдателя ситуация выглядела неблагоприятной для русов. Святослав вполне мог намеренно скрыть в засаде часть дружины, чтобы хитростью выманить болгар из крепости.
Отклик на эти события можно найти в "Истории" Льва Диакона, который по своему обыкновению переместил всё действие в Доростол:
"Сфендослав видел, что мисяне отказываются от союза с ним и переходят на сторону императора. Поняв по зрелом размышлении, что, если мисяне склонятся к ромеям, дела его закончатся плохо, он созвал около трехсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и с бесчеловечной дикостью расправился с ними - всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму"
(Лев Диакон "История", кн. VIII.9, с. 73, М., 1988)
Когда учёный ромей приводит точные цифры, это верный признак того, что он врёт. Ведь ясно, что никакой ведомости у него под рукой не имелось. Только два источника сведений оставались доступны Льву Диакону: 1) взять с потолка; 2) высосать из пальца. Он использовал оба. Чем больше преступлений совершали ромеи в Болгарии, тем чаще им требовалась клевета на Святослава - для самооправдания.
Взяв Переяславец, князь казнил в городе только изменников, то есть тех из горожан, что переметнулись к противнику. Болгары, попавшие в плен, служили своему государю и потому изменниками не считались. Их отпускали на свободу за выкуп.
Вот теперь-то Болгарии пришлось по-настоящему расплачиваться за недавнее вероломство. Никакой ожидавшейся помощи от ромеев она, естественно, не получила. Византия осталась верна своему принципу: вместо себя выставить для битья кого-нибудь другого и отсидеться в стороне. Русская рать прошла всю Болгарию из конца в конец, разгневанный Святослав был беспощаден. Одно дело - честная схватка лицом к лицу, тогда и противнику можно оказать уважение, но тот, кто бьёт в спину, снисхождения не заслуживает. Скилица нагнетал страсти, на все лады понося русское нашествие:
"... на пятом году царствования Никифора в августе месяце 11 индикта они напали на Болгарию, разорили многие города и села болгар, захватили обильную добычу и возвратились к себе. И на шестом году его царствования они опять напали на Болгарию, совершив то же, что и в первый раз, и даже еще худшее"
(Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", кн. VIII.9, с. 73, М., 1988)
Лев Диакон, так просто плевался ядом:
"Объятых ужасом испуганных мисян он умерщвлял с врожденной жестокостью: говорят, что, с бою взяв Филиппополь, он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность"
(Лев Диакон 'История', кн. VI.10, с. 56, М., 1988)
Вот так и ляпнул - "говорят", а кто говорит, из каких источников взята эта галиматья, учёного ромея абсолютно не интересовало. Бросил бездоказательное обвинение и - попробуй отмыться. Даже не подумал о технической невозможности такой массовой казни, и что подобные зрелища было любимым развлечением добропорядочных христиан, а вовсе не богопротивных русов. Как раз от византийцев на Руси и узнали про изощрённые казни - плоды христианского просвещения.
Дореволюционный русский историк И.Е. Забелин решительно возражал против огульных обвинений Льва Диакона:
"20 тысяч есть только пустая риторская фраза, вроде сильного присловья, когда требовалось обозначить вообще какой-либо ужас <...> Такому воителю-барсу некогда было заниматься кропотливой операцией сажания на кол. Невозможно было отвлекать для этого и своей дружины. Он мог делать одно, - это без пощады умерщвлять сопротивников теми же мечами, которыми начинал и самую битву. Для сажания на кол необходимы были новые орудия, на изготовление которых требовалось время и материал и для самой операции множество людей <...> Руси было только 10 тысяч. Вот по какой причине она и не могла пересажать на кол 20 тысяч болгар"
(И.Е. Забелин "История Русской жизни с древнейших времён", с. 476, М., 2007)
Отсидеться в безопасности ромеям не удалось. Усмирив Болгарию, Святослав быстро разобрался, откуда уши растут. Да эти уши и спрятать было невозможно. Слишком очевидно, кто возбуждал воинственность у болгарской знати. Вскоре русская рать через горные проходы стремительно ворвалась в пределы византийской империи. И тут ромеям довелось услышать страшные слова "хочю на вы ити и взяти градъ вашъ, яко и сей" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 68, Рязань, 2001).
Лев Диакон пытался убедить читателей в превосходстве своих сограждан над варварами. В его изложении правители империи обращаются к Святославу гордо, высокомерно и порой даже по-хамски. Они постоянно сыплют угрозами, за которыми в действительности нет никакой настоящей силы. Византийские-то войска воюют в Азии, а русская рать уже изготовилась к наступлению на столицу и остановить её совершенно нечем. Ещё один бросок - и Константинополю конец. Отчаянно перетрусивший Цимисхий и помышлять не мог о сопротивлении. Более всего он ценил собственную голову и не желал подставлять её под меч. Уповать новоявленный василевс мог только на умиротворение Святослава. Обещать всё, что угодно, лишь бы не раздражать нетерпеливого князя. Перед ромеями отчётливо маячил призрак военной катастрофы. Как раз тогда на гробнице Никифора Фоки и появилась та самая паническая надпись, составленная митрополитом Мелитинским Иоанном. Эта надпись ярко иллюстрирует настроения, охватившие жителей Константинополя, ожидавших самого худшего, и уцелевших лишь по милости Святослава.
" не было другого момента, когда русские находились так близко к Константинополю, как при Святославе. Действительно, в Константинополе в это время дрожали, и скифские отряды бродили около самой столицы. Если поставить рядом этот документ с русскою летописью, то последняя, понятно, много выиграет, и, наоборот, хвастливая речь Льва Диакона потеряет свое значение. Успех русских был несомненен..."
(Ф.И. Успенский "История Византийской империи. Период Македонской династии (867-1057)", с. 366, М., 1997)
V
Информацию о переговорах Цимисхия со Святославом исследователи обычно берут из сочинения Льва Диакона (Лев Диакон "История", кн. VI.8-10, с. 56-57, М., 1988), ссылаются на него, цитируют. А насколько надёжен этот источник? Якобы Цимисхий уверял, что Мисия (Болгария) "принадлежит ромеям". Никогда не принадлежала она ромеям, и Святославу прекрасно было об этом известно. А воспоминания о временах Константина IV (668-685 гг.) и вовсе несерьёзны - те времена ушли и больше не вернутся. Да и не Болгарию требовал себе Святослав, а выплаты империей условленной дани. Угрожающий тон византийских посланий целиком на совести Льва Диакона. Ромеи всеми силами стремились избежать войны, к которой они оказались совершенно не готовы. Поэтому их целью было уговорить Святослава сменить гнев на милость и пощадить Константинополь. Агрессивная риторика вызвала бы прямо противоположные последствия, и ни один политик в здравом уме не стал бы призывать бедствия на свою страну. Святослав был вовсе не из тех, кому можно безнаказанно угрожать, а если он, в конце концов, увёл свои войска назад, значит, ромеи приняли все его условия. Иначе и быть не могло.
Недостоверность сведений Льва Диакона просматривается и в том, что византийское правительство никак не могло проявить такого дремучего невежества, какое приписал ему ретивый историк. Для переговоров надлежит использовать проверенные материалы, ну, по крайней мере, не уличные слухи, дабы не сесть в лужу. А тут лужа получается преогромная. Ромеи, дескать, напоминают Святославу о бедственной судьбе его отца Игоря, чей поход на Византию принёс одни несчастья (там же, кн. VI.10, с. 57). Это своим горожанам они могли так врать, а Святослав историю родного отца наверняка помнил куда лучше заморских книжников. Он знал, что русский флот всё лето опустошал владения Византии, в то время, как ромеи уклонялись от решающей схватки. Он знал, что повторный поход Игоря вынудил империю капитулировать. Какой смысл сочинять низкопробные байки, которые мгновенно разоблачат? Бессмыслица. А утверждение про гигантский флот князя Игоря в 10 тысяч кораблей, будто бы полностью уничтоженный византийским флотом (там же). Это ж получается войско в 400 тысяч человек - такого даже у Батыя не было. Может, кому другому ромейские политики и могли впаривать подобные байки, но только не Святославу.
И ещё одна лживая байка про князя Игоря, которой почему-то верят до сих пор:
"Не упоминаю я уж о его [дальнейшей] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое"
(Там же, кн. VI.10, с. 57)
Кому ромеи навязывали этот бред? Уж Святославу история гибели его отца была досконально известна. Он знал, что князь Игорь, как и сказано в летописи, погиб в бою. И византийское правительство это знало. Не знал только сам Лев Диакон. Услышал где-то выражение, что Игорь был убит " в ДеревЪхъ ", то есть в земле древлян ("... есть могила его у ИскоръстЪня града в ДеревЪхъ и до сего дне" // Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001), и тут же решил, что имеется в виду казнь между деревьев, как в греческом мифе про разбойника Синиса (Синида) по прозвищу - сосносгибатель. А миф-то и ни при чём. Просто случилось недоразумение. Древлян ромейский историк переименовал в германцев, наглядно продемонстрировав, насколько низок уровень его знаний. А он ещё и своих читателей поучал.
Святослав в изображении Льва Диакона какой-то многоречивый и его длинные рассуждения не имеют аналогов в русских летописях. Обратил внимание на эту особенность и А.Д. Чертков: "Как кратки и сильны слова Русскаго князя по Нестору, при сличении их с многоглаголивым переводом Византийца!" (А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах", с. 205, М., 1843). Наверняка летописные сведения о Святославе достовернее иноземных выдумок, так что исторический Святослав на самом деле говорил всегда кратко и чётко и наверняка не называл себя тавроскифом. Д.И. Иловайский считал, что византийцы так истолковали самоназвание тиверцев (Д.И. Иловайский 'Начало Руси', АИР, с. 54, М., 1996). А выражение "мужи крови", так и вовсе библеизм, заимствованный из "Второй книги царств", гл. XVI, и в речи язычника Святослава заведомо невозможный:
"6. и камением метая на давида и на вся отроки царя давида: и вси людие и вси сильнии одесную и ошуюю царя бяху.
7. и тако рече семей проклиная его: изыди, изыди, мужу кровей и мужу беззаконный:
8. возврати на тя господь вся крови дому сауля, понеже воцарился еси вместо его: и даде господь царство в руце авессалома сына твоего: и се, ты в злобе твоей, яко муж кровей ты"
(Библия на церковнославянском языке // http://www.my-bible.info/biblio/bib_tsek_rus/2tsarstv.html)
Очевидно, что содержание переговоров Цимисхия со Святославом так и осталось неизвестным Льву Диакону. Но учёный ромей не желал признаваться в своей некомпетентности и преспокойно сочинял диалоги, никогда не происходившие в действительности. Описание переговоров, приведённое у Льва Диакона, не имеет научной ценности, не следует ссылаться на него, а тем более цитировать.
В русских летописях представлен свой вариант событий:
"... и посла къ Грекомъ, глаголя: "хочю на вы ити и взятии градъ вашь, яко и сей". И рЪша Грьци: "мы недужи противу вамъ стати, но возьми дань на насъ, и на дружину свою, и повЪжьте ны, колико васъ, да вдамы по числу на главы". Се же рЪша Грьци, льстяче подъ Русью; суть бо Греции лстивы и до сего дни. И рече имъ Святославъ: "есть насъ 20 тысящь", и прирече 10 тысящь, бЪ бо Руси 10 тысяшь толко"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 68, Рязань, 2001)
Вот чего не умел Святослав, так это врать. Мог бы оценить свою рать и в 60 тыс. воинов, и в 70 тыс. - ромеи готовы были поверить и в большее. А там, глядишь, и покладистее стали бы. Но слишком бессовестно врать Святослав не решился (а ведь именно в такое враньё легче верят), князь предпочёл не выходить за рамки правдоподобия и в результате новая война стала неизбежной. Цимисхий пришёл к выводу, что если собрать все силы империи воедино, то русов можно задавить числом. Пока сила на стороне Святослава, приходилось обещать любые уступки, а потом договор можно и разорвать.
Приняв от ромеев капитуляцию, Святослав вернулся в Переяславец, где его ждали срочные государственные дела. Ромеи достаточно устрашены, а если всё же решатся на агрессию, то сначала им придётся пройти через Болгарию. Болгары своим сопротивлением задержат ромеев, а тем временем соберётся русская рать и нанесёт ответный удар. Для подкрепления болгарских сил, в их столице разместился русский вспомогательный отряд под командой воеводы Сфенкела. Оборона выглядела вполне надёжно, если бы не одно обстоятельство: Святослав рассуждал, как язычник, то есть логично. Но поступки "истинно верующих" не поддаются никакой логике. Кто мог ожидать, что богары, угождая единоверцам, согласятся загубить свою же страну? Когда нет политической воли, бесполезно искать разумные объяснения действиям руководства государства.
