Среди народных сказаний наибольшим успехом пользуются те из них, что повествуют о славных деяниях далёких предков - их громких победах и невероятных подвигах. Вся обозримая человеческая история заполнена сражениями, походами и набегами, воевать людям приходилось постоянно. На войне бывало и страшно, и тяжко, зато именно там, если повезёт, можно показать удаль и отвагу, заслужить восхищение соплеменников и прославить своё имя. Рассказы о героическом прошлом грели душу слушателя, наполняли её гордостью за своё племя и народ, вызывали чувство сопричастности с реальными или выдуманными свершениями великих пращуров.
Постепенно от поколения к поколению воспоминания растворялись в фантазиях, масштабы войн увеличивались многократно, враги становились всё кошмарнее, достижения - грандиознее, а подвиги - величественнее. Ну так хотелось, чтобы свои предки считались самыми, самыми. Славные события отдалялись во времени, затуманивались, рассказы о них в народной памяти перемешивались, отличия стирались и вот из множества рассказов о давних войнах сложился один, но зато о войне невиданной по размаху, ужасавшей своей жестокостью и бесчисленными жертвами и людей, и богов, о войне, завершившей целую эпоху и затмившей все прочие войны - как прошлые, так и будущие. Сказания о такой войне слушать куда интересней, нежели надоевшие рассказы о маловажных и не слишком героических (по сравнению с седой древностью) военных столкновениях близких по времени. Временами сказителям не удавалось уследить за логикой в своих повествованиях и тогда случался конфуз. Как, например, в истории о Троянской войне, на десятом году которой на помощь троянцам пришёл фракийский царь Рес всего с дюжиной соплеменников (ясно, что не царь, а незначительный вождь мелкого племени). Так этот Рес заставил в страхе бежать стотысячное ахейское войско ("Рес" // "Мифы народов мира", т. II, с. 378, М., 1992). Тут одно из двух: либо ахейские герои оказались на редкость слабосильными и трусливыми, либо в ранних сказаниях масштабы войны описывались намного скромнее.
Никогда не происходили в реальности ни Троянская война, ни остальные мифические войны, на деле из обрывков сказаний о многочисленных битвах ушедших времён стараниями сказителей сложился миф о Великой Войне. Каждый народ воспринимал его по-своему, но это был один и тот же миф, только приспособленный к конкретным условиям.
Могли рассказывать о войне агрессивной ради завоевания новых земель и уничтожения соперников, как греческий миф о разорении ахейцами Трои или индийский - о сокрушении дэвами во главе с Шивой столицы асуров Трипуры. Или прославлялась оборона от агрессора, как война Ирана с Тураном, сражение Пандавов и Кауравов на поле Куру в "Махабхарате", ирландское предание о борьбе уладов войсками Медб - королевы Коннахта. Оба варианта относились к одной и той же войне, правда с точки зрения разных её участников.
В русском эпосе присутствуют оба варианта. Первый из них содержится в былине о Волхе Всеславьевиче, завоевавшем Индейское царство. Общий смысл тот же, что в греческом мифе о Троянской войне, иранском сказании про Исфандияра и, может быть, в библейской истории с разрушением Иерихона: неприступная неприятельская крепость, которую удаётся захватить благодаря сообразительности предводителя осаждавших. Начало сюжету было положено ещё в каменном веке, тогда в межплеменных стычках противники постоянно пытались захватить укреплённые поселения друг друга. Воспоминания об удачных хитростях передавались от участников событий к потомкам, многие поколения которых бережно хранили эти рассказы, потихоньку видоизменяя их и модернизируя.
Но для Руси актуальнее оказались предания о войне оборонительной. Через всю народную память пролегли ужас татарского нашествия и невыносимая тяжесть ордынского ига. Теперь главной целью героев (если они настоящие герои) должна стать защита родной земли от вражеских вторжений. Индейское царство, расположенное невесть где - да кому оно нужно? А татары - вот они, у самых русских границ зубы точат. И потому былина о разгроме воинства царя Калина скорее найдёт отклик в русском народе, чем байки о завоеваниях.
Ход событий в былине не придуман сказителями заново, они использовали прежние заготовки, взятые ими из ранних сказаний, потерявших прежнее значение. А ранние сказания перекрещивались со сказаниями других народов, оттого и случаются всевозможные совпадения между народными эпосами.
В русской былине Киев оказался беззащитным из-за ссоры Ильи Муромца с князем Владимиром. Этим тут же воспользовался царь Калин и напал на Русь с огромным войском, взяв Киев в осаду. В "Илиаде" поссорились верховный царь Агамемнон и Ахилл, после чего троянцы получили возможность напасть на ахейский лагерь и едва не достигли цели. В обоих случаях заметен общий стержень: ссора предводителя с лучшим воином, бедствия, последовавшие в результате этой ссоры, затем, наконец, примирение и отпор врагам. Сюжет сохранился с первобытного времени, когда сражались между собой отдельные племена и воинские отряды насчитывали от силы десятка два человек. В таких условиях отсутствие лучшего воина действительно могло иметь решающее значение. Но после разложения родового строя масштабы войн резко выросли, в сражение начали вступать настоящие войска и тогда особое значение приобрели отношения между правителем (вождём, старейшиной) и военным предводителем.
На Руси второе место после князя занимал воевода и его роль в государственной жизни была очень велика. Мусульманский писатель Ибн Русте (IX-X вв.) сообщал, что у русов кроме верховного главы ("ра'ис ар-руаса") имелся ещё его заместитель - так он оценивал положение воеводы в русской иерархии (А.П. Новосельцев "Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв." // "Древнерусское государство и его международное значение", с. 388, М., 1965). У хазар такой заместитель (каган-бек или малик) даже оттеснил от управления государством официального правителя - кагана.
У других народов наблюдалась сходная картина, отражённая в эпосе. В результате эпические персонажи воплощали кто высшую власть, кто военную силу, а вот всё сразу - никак. В "Илиаде" это Агамемнон и Ахилл, в "Шах-наме" - Кавус и Рустам, в "Махабхарате" - Бхишма и Карна, в ирландских преданиях - Конхобар и Кухулин, а в русских былинах им соответствуют князь Владимир и Илья Муромец. Сила государства заключена в сплочённости его лидеров, раздоры (а их в истории не счесть) приводят к большой беде.
Хотя основной стержень для "Илиады" и русской былины общий, конкретное содержание у них существенно различается - Илья Муромец не сам отказался оборонять столицу, его заточил в темницу князь Владимир:
"Как Владимир-князь да стольнёкиевской
Порозгневался на старого казака Илью Муромца,
Засадил его во погреб во глубокии,
Во глубокий погреб во холодныи
Да на три-то году поры-времени"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #75, с. 445, С.-Петербург, 1983)
В другой былине объясняется причина княжеского гнева:
"Ишшо были-жили тут бояры кособрюхие,
Насказали на Илью-ту всё на Муромця, -
Ай такима он словами похваляется:
"Я ведь князя-та Владимира повыживу,
Сам я сяду-ту во Киев на его место,
Сам я буду у его да всё князём княжить"
("Беломорские былины, записанные А. Марковым", #43, с. 215, М., 1901)
Кстати, эта клевета однозначно оценивает Илью Муромца как человека знатного происхождения. . Упоминается в былине "паробок", который ухаживает за конём Ильи. Каждому рыцарю всегда прислуживает оруженосец:
"Ай же, верный мой слуга неизменныи,
Я люблю тебя за то и жалую,
Что кормил, поил ты моего добра коня"
("Былины И.Г. Рябинина-Андреева", #1, с. 46, Петрозаводск, 1947)
В другой былине Илья ещё до первой своей поездки в Киев живёт в богатом доме, окружённый слугами:
"Во том селе во Карачарове,
Жил молодой Илья Муромец,
.......................................
Приходил на свой широкий двор,
Говорил-то своим слугам верныим:
"Седлайте-ко, уздайте добра коня"
("Песни собранные П.Н. Рыбниковым", ч. IV, #2, с. 8, С.-Петербург, 1867)
Или вот ещё:
"Спит Илья Муромец на кровати - рыбий зуб,
Под тым одеяльцем соболиным"
("Песни собранные П.Н. Рыбниковым", ч. I, #19, с. 103, М., 1861)
На похвальбу крестьянина можно было бы не обращать внимание, а тут князь Владимир всерьёз воспринял Илью как реального соперника, даже не выслушав его оправданий:
(Н.Е. Ончуков "Печорские былины", #2, с. 16-17, С.-Петербург, 1904)
Очень сильно ошибся князь, игнорируя важное обстоятельство:
"А он мог бы постоять один за веру за отечество,
Мог бы постоять один за Киев-град,
Мог бы постоять один за церкви за соборныи,
Мог бы поберечь он князя да Владымира,
Мог бы поберечь Опраксу королевичну"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #75, с. 445, С.-Петербург, 1983)
Киев Владимиру, конечно, дорог, но своя особа ещё дороже. И пока князь боролся с придуманными врагами, настоящие враги поспешили воспользоваться ситуацией:
"И воспылал-то тут собака Калин-царь на Киев-град,
И хотит ён розорить да стольний Киев-град,
Чернедь-мужичков он всех повырубить,
Божьи церквы все на дым спустить,
Князю-то Владымиру да голова срубить
Да со той Опраксой королевичной"
(Там же, с. 446)
А помогли ему те самые "бояра да толстобрюхие", что оклеветали Илью Муромца. Они послали врагам "ерлыки, да скору грамотку":
"Нынь уж вси разошлись руськи богатыри,
Как пустой стоит у нас стольно-Киев-град"
(Н.Е. Ончуков "Печорские былины", #2, с. 18, С.-Петербург, 1904)
Сколько в нашей истории уже было всяких предателей - время идёт, а "толстобрюхие" не меняются. Откуда родом этот Калин в былине не говорится, да и в других былинах такой персонаж не известен. Внезапно явился откуда-то издалека, притом с неисчислимым воинством:
"За ним сорок царей, сорок царевичей,
За ним сорок королей, королевичей,
За ним силы мелкой числу-сметы нет"
("Илья Мурович и Калин-царь" // О.Э. Озаровская "Пятиречие", с. 264, Архангельск, 1989)
В описании войска запечатлена память о татарском нашествии. Страшнее врага Русь не знала:
"Посмотрел на все четыре на сторонушки,
Он не мог насмотреть конца й краю силы татарскоей;
От того ли пару лошадиного,
Сквозь того пару человечьего
Не может пропекать да й красно солнышко.
Ото ржания да й лошадиного,
От покриков да й человечецких
Ужахается сердечко да й молодецкое"
("Былины И.Г. Рябинина-Андреева", #1, с. 46, Петрозаводск, 1947)
Ну куда монарху податься? Пришлось Владимиру, скрипя сердцем (а может, в придачу, и зубами), отправляться на поклон к опальному богатырю: "А я глупость сделал князь да стольне-киевский" (там же, с. 43). Тот, хотя и не сразу, всё же согласился помочь:
"- Тибя Бох простит, да красно наше солнышко,
Тибя Бох простит, да всё Владимир-князь!
Не своим-то ты умом да дело задумал делати:
Насказали то тебе бояра кособрюхие"
("Беломорские былины, записанные А. Марковым", #2, с. 42, М., 1901)
В общем, на убогих не обижаются. Вежливое по форме обращение содержало в себе оскорбительный намёк, который Владимиру пришлось покорно проглотить. Герой, выходящий из темницы сражаться с врагами - это похоже на миф про умирающего и воскресающего бога грозы. На зиму он попадает в загробный мир, а весной оживает и вступает в бой с демонами холода и мрака. Не зря показаны в былине сверхъестественные способности богатыря:
"В полону сидит богатырь святорусськии,
Он не старится, да й лучше ставится"
("Былины И.Г. Рябинина-Андреева", #1, с. 44, Петрозаводск, 1947
История о несправедливо обвинённом герое, которого правитель-самодур вынужден просить о помощи, достаточно распространена. Она лежит в основе сербской песни "Марко Королевич и Муса-разбойник" ("Сербские народные песни и сказки из собрания Вука Стефановича Караджича", с. 211-217, М., 1987), французской поэмы XIII века "Ожье Датчанин" (А.Д. Михайлов "Французский героический эпос. Вопросы поэтики и стилистики", с. 328, М., "Наследие", 1995), но ближе всего к русской былине рассказ про Исфандияра из "Шах-наме".
Исфандияр был сыном иранского шаха Гуштаспа и предводителем его войска. Он прославился военными победами, но однажды на пиру его оклеветал завидовавший ему Гуразм, утверждая, что будто бы Исфандияр замыслил захватить престол. Разгневанный шах велел заковать сына в цепи и бросить в темницу. Услышав об этом, туранский правитель Арджасп собрал войска и вторгся в Иран, войска Гуштаспа были разбиты, а сам шах укрылся на горе. По совету мудреца Джамаспа Гуштасп обратился за помощью к заточённому им Исфандияру. Тот поначалу упрямился, перечисляя свои обиды, но в итоге смягчился и поспешил организовать отпор туранцам. С появлением на поле боя Исфандияра положение дел переменилось и теперь уже войска Арджаспа оказались разгромлены. После этого Исфандияр направил своё войско в земли туранцев и захватил их столицу, использовав для этого такую же хитрость, как и наш князь Олег при захвате Киева, а потом убил Арджаспа и забрал его голову как трофей (Фирдоуси "Шах-наме", БВЛ, с. 484, 528-537, М., 1972).
Одно и то же сказание, только в местных вариантах, принадлежало народам разделённым исторически и территориально. Трудно представить, чтобы фольклор хоть кем-то перенимался от народа с другим образом жизни, другой культурой, другими национальными устремлениями и при этом не подвергался кардинальной переделке. Логичнее предположить, что сказание зародилось в тот период, когда индоевропейцы ещё только формировались и не успели далеко отделиться друг от друга. Ближе всего к русской былине иранский вариант сказания, а ведь с Ираном у Руси не было тесных культурных и хозяйственных связей. Напрашивается вывод, что близость эта происходит с той поры, когда предки ариев жили совместно с праславянами.
Заимствование невозможно и потому, что для русских былин история с несправедливым обвинением стала не единственным объяснением причины ссоры князя Владимира с Ильей Муромцем. Есть и другие объяснения, не имеющие сходства с иранским сказанием.
Ну вот ещё такая версия былины - Илья оскорбился тем, что его не пригласили на княжеский пир:
"Славныя Владимир стольне-киевской
Собирал-то он славный почестен пир,
На многих князей он и бояров,
Славных сильныих могучиих богатырей,
А на пир ли-то он не́ позвал
Старого казака Ильи Муромца.
Старому казаку Илье Муромцу
За досаду показалось то великую"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #76, с. 458, С.-Петербург, 1983)
Обидно, конечно, но может у Владимира имелись какие-то основания для такого поступка? Южнославянского двойника Ильи Муромца - Королевича Марко тоже боялись приглашать на пиры, потому как из-за своего буйного нрава он непременно учинит там побоище:
"Пьют, едят и только молят бога,
Чтоб про то не ведал буйный Марко"
("Королевич Марко, Груя и Филипп Мадьярин" // "Песни южных славян", БВЛ, с. 192, М., 1976)
Вот и Рустам оскорбился, когда Исфандияр не позвал его на пир. Явившись туда самовольно, Рустам заставил хозяина извиняться, потом потребовал для себя лучшего места, а после этого ещё захотел сидеть на золотой скамье (Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. IV, с. 246-247, М., 1994). Но ведь то же самое происходит и в русской былине. Разбушевавшийся Илья устраивает в столице дикий погром и некому обуздать его. Владимир просто вынужден хитростью заманить богатыря в темницу, а не то он весь город разнесёт.
Такая выходка Илью совсем не красит, но наглядно показывает нравы воинского сословия. Люди, умеющие владеть оружием, привычные к постоянным схваткам и не знающие другой жизни, полезны на войне, зато невыносимы в мирной жизни. Они привыкли силой добиваться желаемого и не привыкли себя сдерживать. Потому-то в средневековой Европе предпочитали отправлять рыцарей воевать куда-нибудь в Палестину, лишь бы как можно дальше. Пускай уж лучше грабят чужих, а своих оставят в покое. Профессиональные военные, не имеющие привычного занятия, опасны для страны. А Илья Муромец и был профессионалом, так что при его невероятной силе Киеву был обеспечен настоящий кошмар. Понятно, что Владимир предпочитал видеть сильнейшего из своих богатырей где угодно, только не в стольном граде. Но не всегда ссора заканчивалась заточением Ильи Муромца в темницу. Порой разгневанный Владимир ограничивался изгнанием надоевшего богатыря:
"Говорит-то князь Владимир таковы реци:
"Прогоню тебя, Илья, да Илья Мурамець,
Прогоню тебя из славного из города из Киёва;
Не ходи ты, Илья Мурамець, да в красён Киёв-град".
Говорил-то тут Илья всё таковы слова:
- А ведь прѝдет под тебя кака сила неверная,
Я тебя тогды хошь из неволюшки не выруцю"
("Беломорские былины, записанные А. Марковым", #43, с. 215, М., 1901)
Как в воду глядел - к столице подступило такое несметное воинство, что все княжеские богатыри устрашились и готовы были бежать "на горы на высокия", а князю оставалось лишь молиться: "И ты молись-ка богам нашим могуциим" (А.М. Астахова "Былины Севера", т. I. "Мезень и Печора", #44, с. 312, М.-Л., 1938). Илья Муромец, изменив свою внешность, тайком проник в осаждённый Киев, а там, у церкви столкнулся с князем Владимиром, одетым во всё чёрное. Князь как раз шёл молиться и, приняв Илью за калику перехожую, принялся жаловаться ему на жестокую судьбу. И вдруг услышал в ответ:
("Песни, собранные П.В. Киреевским", ч. I, вып. 4, #6, с. 42-43, М., 1862)
Или же возвращается Илья совершенно открыто, на глазах у вражеского войска, потому что знает себе цену. Бесцеремонно входит он в княжеский терем, где встречает татарского посла:
"Что ясной сокол в перелет летит,
Как белой кречет перепорхавает,
.............................................
Середи двора княженецкова
Скочил Илья со добра коня,
Не вяжет коня, не приказывает,
.........................................
"Гой еси, сударь Владимер-князь,
Что у тебе за болван пришел?
Что за дурак неотесоной?"
("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", #25, с. 131, М., 1977)
Параллель сюжету с изгнанием Ильи Муромца из Киева можно обнаружить опять-таки у Фирдоуси: шах Кавус после ссоры высылает чересчур строптивого Рустама в его наследственные владения (Фирдоуси "Шах-наме", БВЛ, с. 281, М., 1972).
Ещё одна версия причины бедствия, постигшего Киев, непосредственно не связано с Ильёй Муромцем. На этот раз столицу покинула дружина, недовольная своим материальным положением:
"По грехам над князем учинилося:
Богатырей в Киеве не случилося"
(Там же, с 130)
Дружинников можно понять - они рискуют жизнью и вправе ожидать, что их усилия соответственно оценят. Но вот способ для достижения своих вожделений они выбрали крайне непорядочный. Столицу враги вот-вот возьмут приступом, её жителей вырежут, все богатства разграбят, а зарвавшиеся защитнички преспокойно расположились станом неподалёку и без зазрения совести шантажируют руководство страны. И ведь ничуть не боятся татарских полчищ, стало быть, вполне могли дать отпор. Элементарно не хотят. Как только Илья Муромец не пытался взывать к их совести:
"Вы седлайте-тко добрых коней
И садитесь-тко вы на добрых коней,
Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,
И постойте вы за веру за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град,
И постойте вы за церквы-ты за божии,
Вы поберегите-тко князя Владымира
И со той с Опраксой королевичной"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #75, с. 452, С.-Петербург, 1873)
И получал равнодушный ответ:
"А й не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру за отечество,
Да не будем мы стоять за стольний Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьй церкви,
Да не будем мы беречь князя Владымира
Да еще с Опраксой королевичной.
У него ведь есте много да князей-бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владымира"
(Там же)
Это называется - вымогательство. Хотите жить? Заплатите нам побольше, а жалко денег, так сами себя спасайте. В период феодальной раздробленности дружинники нередко перебегали от одного князя к другому, если видели выгоду, но былинные богатыри почему-то обращаются с людьми, как с чужим для них народом. Так, в общем-то, и было на заре государственности, тогда воинские дружины заключали договор с горожанами, выдвигая условия, на которых согласны их оборонять. Никакой общности с местными жителями, только свои, клановые интересы. Национальные чувства - ничто, боевое братство - всё! Осознать себя частью единого народа им ещё только предстояло.
Наглядно иллюстрируют подобные взаимоотношения в славянском обществе действия русов в захваченном ими кавказском городе Бердаа. Когда они в 944 году заняли этот город, то, как сообщал арабский автор XI века Ибн Мискавейх, объявили местным жителям:
"Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно, чего мы желаем, это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас - хорошо повиноваться нам"
(А.Ю. Якубовский "Ибн-Мискавейх о походе Русов в Бердаа в 332 г. = 943-4 г." // "Византийский Временник", т. XXIV, 1923-26, с. 65)
Полное равнодушие к общественной жизни не означает, что у профессиональных воинов не было понятия о чести. Было, только направленное на людей своего круга. Родовая организация общества разрушилась, государственная пока не сформировалась и дружина стала высшей ценностью для воина. Сближаться с горожанами не имело смысла - сегодня служат этим, а завтра, глядишь, кому-то ещё. Первейшая забота воина - поддержка побратимов всегда и во всём, побратимство ценилось выше кровного родства. И былинные богатыри пришли на помощь Илье Муромцу, когда тот попал в беду: стольный град может гореть синим пламенем, но спасение побратима - священный долг.
После неудачных переговоров с богатырями Илья Муромец понял, что придётся рассчитывать только на себя. Перед описанием сражения порой в былины вставляется ещё такой эпизод - Илья отправляется к царю Калину с богатыми дарами, чтобы попросить отсрочку на три дня:
"Насыпай ты мису чиста серебра,
Другую - красна золота,
Третью мису - скатнова земчуга;
Поедем со мной ко Калину-царю
Со своими честными подарками.
Тот татарин-дурак нас прямо доведет"
Нарежался князь тут поваром,
Заморался сажею котельною"
("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", #25, с. 131, М., 1977)
Трудно понять для чего Илье понадобилась отсрочка, если сражаться всё равно пришлось самому? А князя зачем тащил с собой? Можно трактовать посольство как прикрытие для разведки. Ну и что Илья узнал нового? Абсолютно ничего, в том числе и о ловушке, в которую позднее сам же и попался. Эпизод явно взят из какой-то другой истории, уже забытой, когда ещё воевали мелкими отрядами и предводителям приходилось всё делать самостоятельно.
Точно так же в "Шах-наме" действует Исфандияр, когда под видом купца пробирается в туранскую крепость Руиндиж (Фирдоуси "Шах-наме", БВЛ, с. 516-522, М., 1972). Вот там разведка более оправдана - там, как сказано в поэме, иранцам предстояло захватить неприступную твердыню. И всё же "Шах-наме" не может быть первоисточником, потому что не дело полководцу работать лазутчиком. В случае неудачи он погубит всё войско. Первоисточник, общий для поэмы и былины, давно канул в небытие, но его содержание использовалось в национальных эпосах применительно к своим героям.
Ход сражения Ильи Муромца с татарами складывается из ряда эпизодов. Сначала богатырь лихо громит врагов, а те даже не в состоянии оказать хоть какого-нибудь сопротивления. Происходит откровенное избиение заведомо слабейшего противника:
"Стал он бить ту силушку великую,
А он силу бьет, будто траву косит"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #75, с. 453, С.-Петербург, 1873)
И тут внезапно заупрямился богатырский конь, да и заговорил человеческим голосом. Вообще-то, вещий конь для фольклора не редкость и не только на Руси, но на этот эпизод, похоже, повлияла библейская история с Валаамом. Конь проинформировал хозяина, что татары устроили три подкопа (вот кого следовало бы посылать на разведку), и что вытащить Илью он сможет только из первых двух, а насчёт третьего: