Илья Муромец родился в селе Карачарово возле города Мурома - так традиционно утверждается в былинах. И местные жители с этим согласны. Память о богатыре запечатлена в названии Богатырёва гора, а со скачками богатырского коня связана Скокова гора, показывали и колодец, выбитый копытом коня во время таких его "скоков". Ещё там имелись Большая Ильинская улица и храм св. Ильи ("Богатырь-казак Илья Муромец как историческое лицо" // Д.И. Иловайский "Рязанское княжество", АИР, с. 462, М., 1997).
Первые 30 лет жизни Илья просидел на печи, потому как родился калекой:
"Он сидел-то на печеньке-то тридцать лет,
Не имел при себе он как ведь рук-ле ног"
(Н.Е. Онучков "Печорские былины", #53, с. 221, С.-Петербург, 1904)
В былине об этом говорится осторожно, сказки то же самое преподносят коротко и откровенно - "без рук, без ног" (А.М. Астахова "Народные сказки о богатырях русского эпоса", с.10, М.-Л.,1962; В.Я. Евсеев "Карельские сказки и пересказы былин об Илье Муромце" // Труды Карельского филиала АН СССР. Вып. 35. "Вопросы литературы и народного творчества", с. 112, Петрозаводск, 1962). И какая ассоциация возникает при описании человека, имеющего только туловище и голову? Языческий идол, грубо вырезанный из древесного ствола. Изготовители идола не заботились о красоте, не думали о культуре, их намерения были самыми утилитарными - оповестить богов о возникших проблемах и попросить о помощи. Изображения требовались, чтобы обратиться конкретно к нужному богу и большая точность в таких случаях ни к чему. Знаешь, с каким из богов общаешься, ну и довольно, а детали можно самому домыслить. Не для музея делали, для себя.
Герой, не слезающий с печи, перебрался и в финские сказки - там его называли Тухки Мурович (от tuhka - зола), прозвище явно указывает на Илью Муромца ("Тухки Мурович - Иван Запечин" // "Карельский фольклор. Новые записи", #48, с. 109-111, Петрозаводск,1949; В.Я. Евсеев "Карельский фольклор в историческом освещении", с.74, Л. 1968). В одной из финских сказок Илья Муромец - ожившая деревянная фигурка, вырезанная из ольхи, тоже "без рук, без ног". В отсутствие родителей (муж и жена, что вырезали фигурку) некий старик его исцеляет и даёт ему силу (А.Н. Веселовский "Мелкие заметки к былинам" // ЖМНП, 1890, ч. CCLXIII, март, С.-Петербург, с. 15).
Финны заимствовали сюжеты русского фольклора задолго до того, как его додумались собирать и записывать, а значит велика вероятность того, что заимствованные фрагменты сохранились в более древнем виде, чем записи русских былин, которые сказители приводили в соответствие с современностью. Тогда выходит, что в былине описывается изображение языческого бога.
Правда, вариант "без рук, без ног" для былин не единственный. Есть версия, что Илья Муромец долгое время провёл за границей. Например, в былине "Илья Муромец и дочь его" богатырь вспоминает:
"- А когда я был во той земли во тальянскою,
Три году служил у короля тальянского"
(А.Ф. Гильфердинг "Онежские былины", с. 142, Архангельск, 1983)
Три года у одного короля, три года у другого, так постепенно и все три десятка лет наберётся. И другой вариант, где Илья плавал на Соколе-корабле, наводя ужас на татар и турок:
"По морю, по морю, по морю же синему,
По синему по Хвалынскому,
Плавал Сокол корабль ровно тридцать лет;
И на якори Сокол корабль не стаивал,
И желтаго песочку в глаз не видал.
Хорошо Сокол корабль изукрашен был:
Бока сведены по звериному,
А нос-о-т да корма по змеиному.
Кормою-то владает млад Полкан богатырь,
А всем кораблем Илья Муромец"
("Песни, собранные П.В. Киреевским", ч. 1, вып. 01, #7, с. 22, М., 1860)
Тут заметно влияние известий о походах новгородских ушкуйников, а позднее и о походах Разина. Всё-таки первый вариант следует считать древнейшим, потому что именно он был заимствован от русских в иноязычном фольклоре.
Количество странников, исцеливших Илью Муромца, колеблется от одного в финских сказках до двух или трёх в русских. При этом странники говорят с Ильёй хором, как один. Очевидно, что первоначально и был один странник, а позднее на былину повлияла христианская легенда о Кузьме и Демьяне - двух братьях-врачевателях, лечивших всех задаром. В качестве лекарства Илья пил воду, пиво, вино, мёд - в зависимости от фантазии рассказчика назывались разные напитки. Но ведь Илья не просто вылечился, он приобрёл необычайные способности:
"Говорят калики перехожия:
- Будешь ты, Илья, великий богатырь,
И смерть тобе на бою не писана"
("Песни собранные П.Н. Рыбниковым", ч. I, #8, с. 34, М., 1861)
Похоже, что Илья выпил напиток бессмертия подобный амрите, о которой рассказывается в индийских мифах: много лет боги и асуры пахтали океан, используя в качестве мутовки гору Мандару, обвязанную вместо верёвки змеем Васуки, но добытую амриту у богов отнял царь птиц Гаруда ("Мифы народов мира", т. I, с. 266-267, 536, М., 1991; Г.М. Бонгард-Левин, Э.А. Грантовский "От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история", с. 124-126, М., 1983). Греческая амброзия - то же, что и амрита. В русских сказках живую и мёртвую воду хранят вороны - птицы, как и в индийском мифе. Сюда же примыкает шумеро-аккадский (самый древний из известных) миф о Гильгамеше, который добывает со дна моря траву бессмертия. И так же, как в индийском мифе за ней охотятся змеи, причём как раз в шумерском варианте им это удаётся (Д.Г. Редер "Мифы и легенды древнего Двуречья", с. 99-100, М., 1965). Вот этот эпизод имеет параллель в былине "Михайло Потык", где именно змеи владеют живой водой (А.Ф. Гильфердинг "Онежские былины", с. 263-264, Архангельск, 1983). Поэтому русский вариант нельзя считать простым заимствованием, он вполне оригинальный, сохранившийся с той поры, когда арии ещё жили в Европе.
Так значит, личина Ильи Муромца накинута на одного из языческих богов. Больше других на эту роль подходит Велес. По летописным известиям это один из главенствующих богов, соперник Перуна, а на севере и северо-востоке Руси и вовсе верховный бог. К тому же имена похожи. Но имеется летописное переложение языческого мифа о том, что небесный бог Сварог отдал верховенство Дажьбогу:
"И по семъ царствова сынъ его, именемъ Солнце, егоже наричютъ Дажьбогъ <...>
Солнце царь, сынъ Свароговъ, еже есть Дажъбогъ"
(Ипатьевская летопись, РЛ, т. XI, с. 200, Рязань, 2001)
В таком случае должен был сформироваться миф о том, как Велес добился величия. Исцелённый Илья занимается крестьянской работой - обычно корчёвкой леса под пашню. Но крестьянин ли он?
(Н.С. Тихонравов и В.Ф. Миллер (сост.) "Русские былины старой и новой записи", отд. II, с. 13, М., 1894)
"Говорил-то Владимёр-князь таковы речи:
"Ты прости меня, осударь Илья Муромец"
("Первая поездка Ильи Муромца" // "Беломорские былины, записанные А. Марковым", с. 536, М., 1901)
Уж князь Владимир должен был разбираться в титулах. Да и как работает Илья:
"А ён и налез ли дубыки подергивать,
А во Непру-реку стал покидывать,
А накидал Непру-реку дубов ли он,
А вода в реке худо побежала"
("Илья Муромец", ЛП, с. 68, М.-Л., 1958)
Мало того - Илья опрокинул гору, совершенно запрудившую Оку. Под Муромом потом долго показывали старое русло реки, засыпанное Ильёй (Ф.И. Буслаев "Народный эпос и мифология", с. 227, М., 2003). Это похоже на два варианта одного предания. Названия реки различаются, подручный материал разный, но смысл один - Илья в одиночку остановил течение реки. Сила у него нечеловеческая.
В христианской Руси о языческих богах поминать запрещалось, ну так был бог - стал богатырь (и слова похожи). По представлениям языческих славян мир делился по вертикали на три царства: небесное, где правил Дажьбог, среднее - воздушные стихии, над которыми владычествовал Стрибог, и земля, мир людей, которому покровительствовал Велес. Так установил великий Сварог, перед которым все боги стояли навытяжку. Корчёвка леса под пашню необходима для подсечного земледелия, оно использовалось в Восточной Европе с древнейших времён и сохранялось кое-где во времена Киевской Руси. Работа очень тяжела и помощь бога тут совсем не лишняя. Неведомо сколько времени Велес провёл за такой работой, да уж не эпические 30 лет, а намного больше. Но вот его услуги потребовались высшей власти, а высшая власть - это Сварог.
Странники пришли в Илье Муромцу с конкретным заданием. Сперва они его излечили, то есть дали силу, какой он до сих пор не имел. Правда переборщили малость - сила Ильи Муромца стала настолько велика, что угрожала всему Мирозданию:
"Кабы было кольцё в матушки в сырой земли,
Я бы взял-то я сам единой рукой,
Поворотил бы всю матушку сыру-землю"
("Исцеление Ильи Муромца" // "Беломорские былины, записанные А. Марковым", с. 208, М., 1901)
Пришлось эту силу наполовину убавить. Но великая сила предназначена для великих дел и странники дают Илье подробные инструкции о том, что ему надлежит сделать потом. А надлежит ему найти себе богатырского коня (непременно указанным способом), вооружиться и, навсегда покинув родной дом, отправляться в Киев служить князю Владимиру. Закончив наставления, "калики-ти стали всё невидомо" (там же, с. 209), показав свою сверхъестественную природу. При этом Илья даже не подумал возразить и послушно выполнил всё, что ему велели странники. То есть, тот, кто их послал, имел право приказывать и его приказы не обсуждались. Да и родители Ильи не посмели возразить - раз велено, значит велено, надо подчиниться. Если забыть про Того-Кто-Отдаёт-Приказы, то невозможно понять, почему Илья так безоглядно поверил незнакомым людям.
В былинном Киеве княжил Владимир Красное Солнышко. Это не эпитет, это прямое указание на солнечную природу князя. Под Владимиром понимался Дажьбог. Именно на помощь Дажьбогу Сварог призвал Велеса. Власть, конечно, оставалась у Дажьбога, но власть без силы мало что значит. Если вспомнить былины, то Владимир там пирует, отдаёт приказы, творит суд и расправу, но самостоятельно ничего не делает. Совершенно ничего. Так и должно быть - солнце всегда находится на положенном ему месте и не может никуда уклоняться, иначе произойдёт катастрофа вселенского масштаба. Работа Владимира - сидеть на престоле, это очень важная работа, ведь только благодаря ей одной сохраняется мировой порядок. Вот почему князю необходимы надёжные исполнители его воли. Но тогда получается, что не только исполнители зависят от князя, и сам-то князь полностью зависит от того, как будут выполнены его повеления, и станут ли их вообще выполнять. Вот в эпосах и появляется возле престола герой, на котором держится государство: Илья Муромец, Рустам, Ахилл, Зигфрид.
Сам ли Сварог соизволил явиться, чтобы передать Велесу высочайшие указания или же прислал заместителя? И в греческих, и в скандинавских мифах боги порой бродили по земле под видом странников, просились к людям переночевать, а потом вознаграждали приветливых хозяев и наказывали злых да жадных. Но тут другой случай. Сварог точно знал кто ему нужен и что от избранника требуется. Не царское дело курьером работать, наверняка Сварог послал на землю другого бога - мелкого, но исполнительного. В одной из былин это "бел старик Снежна Груда" (Н.П. Леонтьев (сост.) "Печорские былины и песни", с. 11, Архангельск, 1979). Некий прообраз Деда Мороза.
Важное значение в подготовке к предстоящим подвигам имел выбор коня. И этим Илья Муромец резко отличается от остальных богатырей. Другие богатыри тоже ездили верхом, но для них не имело значения - тот или иной конь, везёт и ладно. Только для Ильи конь стал близким другом, к тому же вещим. Находит он коня и в русских, и в иноязычных сказках одним способом - выбирает неказистого жеребёнка, из которого потом вырастает богатырский конь. Как это объяснить? Ну, может, тем, что чудесного коня боги скрывали до времени, пока не появится тот, кто достоин им владеть.
Этот выбор коня сближает Илью Муромца с иранским героем Рустамом, у которого был чудесный конь - Рахш (свет, сияние), обладающий необычайной силой и быстротой. От него в грузинском эпосе волшебные кони раши - земные, морские и небесные. Небесные раши крылатые и огнедышащие ("Мифы народов мира", т. II, с. 373, М., 1992). Видимо, первоначально Рахш был связан с культом огня, бегущий конь с развевающейся гривой напоминает языки пламени. И ещё известен Араш - крылатый конь из абхазского нартского эпоса, помещённый на гербе Абхазии (там же, т. I, с. 98). Арашем зовут и коня Еруслана Лазаревича из русской лубочной сказки (В.Ф. Миллер "Экскурсы в область русского народного эпоса. I-VIII", с. 152-153, М., 1892). Сходство Еруслана и Рустама бросается в глаза, может и было заимствование из "Шах-наме", но вот конь явно из кавказских преданий. Илья Муромец своего коня называл "бурушкой", только это не имя, а всего лишь ласкательное прозвище. У южнославянского Марко Кралевича (местного аналога Ильи Муромца) коня звали Шарац - видоизменение от Араш. Так что и конь Ильи Муромца - тот же Араш. Правда, он не крылатый, но это ещё как сказать:
"Тут скакал-то ево всё как доброй конь,
Он повыше-то выскакивал лесу стоящего,
Он пониже-то облака ходечого,
Церес стены, церез башни перескакивал;
Он ведь речки-ти, озёра небольши-ти промеж ног скакал,
Ай больши-ти таки реки перескакивал"
("Исцеление Ильи Муромца" // "Беломорские былины, записанные А. Марковым", с. 211, М., 1901)
С Рустамом Илью Муромца сближали В.В. Стасов и В.Ф. Миллер. Разумеется, не было прямого заимствования, но облик Ильи формировался на юге Руси при взаимодействии с населением салтово-маяцкой культуры (VIII - IX вв.). Культурный обмен её болгаро-аланского населения с Русью был интенсивным. Оттуда и удалые поляницы, на которых женились русские богатыри, и Араш, и, возможно, Тугарин на крылатом огнедышащем коне. Рустам, ведь, не был изначально иранским героем, сказания о нём восприняты от скифов, и скифы же некогда обитали в Причерноморье. Так что сходство Ильи Муромца и Рустама объясняется общим источником некоторых из преданий. Можно вспомнить антов - славян, населявших Причерноморье в 1-4 вв. и заставших там последних скифов. Или ещё более древних венетов - не славян ещё, а только их предков, у которых существовал культ коня. Во всяком случае, образ Ильи Муромца очень древний и сложился он на юге Руси.
Но вот Илья снарядился и отправился в путь, при этом его конь сразу же показал невероятную прыть:
С такой скоростью Илья Муромец моментально добрался до Чернигова и как раз вовремя - город срочно требовалось спасать от вражеского нашествия. Три каких-то нахальных царевича (на их биографии былина не останавливается) привели с собой несметную рать, а князь Владимир пирует в своём Киеве и не ведает об опасности (там же, с. 26). Вот что значит - божественное предвидение. Богатырь подоспел со своей помощью, когда падение города казалось неизбежным, и в то же время не слишком рано, чтобы показать себя во всём блеске. Естественно, что горожане тут же принялись упрашивать Илью остаться у них воеводой или даже боярином.
Заметно в этом описании сходство с былиной о спасении Киева от царя Калина, только дано оно в краткой форме. Другой локальный вариант - предание о спасении Александром Поповичем Ростова от войск Юрия Всеволодовича, Владимирского князя ("Краткая" повесть об Александре Поповиче" // "Добрыня Никитич и Алеша Попович", ЛП, с. 336, М., 1974). Когда-то, должно быть, имелось много локальных преданий о спасении того или иного города местным героем, но постепенно все они были вытеснены самым популярным - о победе под Киевом. Но в Чернигове сохранялись смутные воспоминания о временах, когда там считали Илью Муромца своим, черниговским богатырём. Не крестьянином, конечно.
Князь с дружиной избавил город от смертельной угрозы, и тогда благодарные горожане пригласили спасителя княжить у них. Предание оказалось почти забытым, оттого и о битве под Черниговом былина рассказывает коротко, как бы мимоходом:
"А подъехал как ко силушке великоей,
Он как стал-то эту силу великую,
Стал конем топтать да стал копьем колоть,
А й побил он эту силу всю великую"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #74, с. 440, С.-Петербург, 1873)
В общем: пришёл - увидел - победил. Черниговская битва для Ильи так, разминка перед встречей с Соловьём-разбойником. В разговоре с черниговцами Илья спрашивает их о дороге к Киеву. Две дороги ведут туда - безопасная окольная и смертельно опасная прямоезжая. Выбор пути такой же, как и в былине "Три поездки Ильи Муромца". Неважно, что в одном варианте две дороги, а в другом три, главная мысль та же, что и в знаменитой картине В. Васнецова "Витязь на распутье" - русский богатырь всегда выбирает прямой путь.
Современные художники обычно изображают Соловья-разбойника никаким на чудовищем, а обычным человеком, только сидящим на дереве. И совершенно непонятно - почему это он наводил такой ужас на всю округу? Почему черниговское ополчение не изловило одного-единственного разбойника? Почему богатыри князя Владимира не очистили дорогу на Киев? Лишь Осаму Тэдзуки решился изобразить Соловья-разбойника с птичьими признаками. Можно считать это наивным, но похоже, что японский художник оказался ближе к истине.
Приписывать Соловью-разбойнику человеческий облик стали отчасти из-за его невнятного описания сказителями, в силу своего понимания осовременившими полузабытый образ. В некоторых былинах Соловей-разбойник после ранения соскакивал с дерева и бился с Ильей Муромцем, как обычный богатырь ("Новая повесть об Илье Муромце" // "Живая старина", отд. II, с. 81, С. Петербург, 1894; "Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", # 120, с. 653, С.-Петербург, 1873). Но главным образом это произошло в результате распространения в науке мнения (Ф.И. Буслаев, В.Ф. Миллер), что историческим прототипом Соловья стал некий разбойник Могута, взятый в плен людьми князя Владимира:
"Въ лЪто 6516. Митрополитъ Iоанъ постави церковь камену, в КiевЪ <...>
Того же лЪта изымаша хитростiю нЪкоею славнаго разбойника, нарицаемаго Могута"
(Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 69, М., 2000)
Слишком мелок этот разбойник, чтобы стать персонажем эпоса. Большинство летописей его и вовсе игнорирует, а где вспоминают, так в ряду других, более важных известий. И вспоминают лишь для рекламы новой веры: бывший злодей стал вести праведную жизнь (ну ещё бы, жить-то хочется). Нет, это тупиковый путь.
И в былинах, и в сказках сохранились указания на птичий облик Соловья-разбойника. Он сидит в гнезде, расположенном на девяти или двенадцати дубах (если такое гнездо, то какова птичка?), стрела Ильи Муромца, перед тем, как попасть в глаз Соловья-разбойника, пробивает ему крыло. В память о тех событиях появилось село Девятидубье, старожилы которого указывали место, где находилось гнездо Соловья-разбойника и пень от одного из дубов на берегу реки Смородинной (будто бы той самой реки Смородины, что упоминается в былине). А ещё появилось урочище Соловьёв перевоз ("К былинам об Илье Муромце и Соловье-разбойнике" // В.Ф. Миллер "Народный эпос и история", с. 179, 209, М., 2005). И сыновья Соловья-разбойника обладают птичьими признаками. Когда они увидели, как Илья Муромец везет их пленного отца:
В иноязычных сказках (финская, карельская, чувашская, якутская) Соловей-разбойник - это чудовищная птица, сидящая в гнезде, а в белорусской сказке он назван соколом (А.М. Астахова "Народные сказки о богатырях русского эпоса", с. 90, 91, Л., 1962). Всё указывает на то, что первоначальный облик Соловья-разбойника - огромная, невероятных размеров птица, преграждавшая путникам дорогу на Киев.
Подвигом считалась победа над чудовищем, вселявшим ужас в людей, а не поимка очередного разбойника или даже целой шайки (кстати, одну такую шайку по дороге к Чернигову Илья разогнал мимоходом, но не стал возиться с мелкотой - не его уровень). А Соловей показан в былине именно чудовищем - ужасным и неодолимым:
"А то свищет Соловей да по-соловьему,
Ён крычит, злодей-разбойник, по звериному
И от него ли-то от посвисту соловьяго,
И от него ли-то от покрику звериного,
То все травушки-муравы уплетаются,
Все лазуревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земли вси приклоняются,
А что есть людей, то вси мертвы лежат"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #74, с. 440, С.-Петербург, 1873)
"Со рта пламя у него помахивает,
С носу искры у него попрядывают"
(Там же, #120, с. 652)
Сразу ясно, что смертному не стоит и пытаться противостоять разбушевавшейся стихии. Это работа для бога. В поединок богов смертному лучше не вступать и даже не приближаться к запретному месту. Вдобавок, есть штрих в описании Соловья-разбойника, дающий понять, что сказители считали его чужим, иноземным. Его называли Соловей Рахманов, Рахманович или птица рахманная ("Песни собранные П.Н. Рыбниковым", т. II, с. 165, М., 1910; "Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", # 210, с. 988, С.-Петербург, 1873), позднее непонятное слово переделали в Одихмантьев сын. Рахманы - это индийские жрецы брахманы, которые в русских, молдавских, румынских поверьях превратились в некий сказочный народ ("Рахманы" // "Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона", т. XXVI, с. 382-383, С.-Петербург, 1899; "Слово о рахманех и предивном их житии" // "Александрия. Роман об Александре Македонском по русской рукописи XV века", ЛП, с. 143-144, М.-Л., 1965). Правда, представления о рахманах вышли из книжной традиции, но если именно такое прозвище прилепилось к Соловью, стало быть, он мыслился сказителям непременно как выходец с Востока. И действительно, подобный персонаж (да почти близнец былинного Соловья) занимает почётное место в иранской средневековой поэме "Шах-наме" (X-XI вв.) под именем - птица Симург:
"Увидишь ты гору главою до туч,
Там птицу, сей облик суров и могуч,
Симоргом зовут ее; полного сил
Его ты с крылатой горой бы сравнил.
В когтях унести в поднебесье слона
И чудище моря с глубокого дна
Поднять нипочем ему, доблестный, знай!
С колдуньей и волком его не равняй.
Птенцы с ним, не меньше его самого,
И оба покорны веленьям его.
Довольно ему над равниною взмыть,
Чтоб солнцу померкнуть, чтоб миру застыть.
Путь, верь мне, назад тебе лучше держать
Горы и Симорга того не искать"
(Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. IV, с. 172, М., 1994)
Симург жил на горе Альбурз, высочайшей из всех гор и расположенной в самой середине мира. Вершина священной горы достигала Солнца и звёзд, ни один из смертных не мог на неё подняться, разве что того пожелает сам Симург. Имя образовано от древнеперсидского "Сайна-мрига", то есть Сайна-птица (Г.М. Бонгард-Левин, Э.А. Грантовский "От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история", с. 127, М., 1983). Симург хранил дорогу к обиталищу богов и на смертных, дерзнувших проникнуть в его владения, взмахами исполинских крыльев насылал снежную бурю - как это похоже на былинного Соловья! И так же, как в былине, нашёлся герой, сумевший одолеть чудовище, в "Шах-наме" его звали Исфандияр. Он, как Илья Муромец, выбирает кратчайший, но смертельно опасный путь. Это был один из семи подвигов Исфандияра - аналогично двенадцати подвигам греческого Геракла. На речи Гургсара, поведавшего ему об ужасной птице, он отвечал презрительно:
"Вот диво! - смеется воитель, - стрелой
Недолго пронзить мне грудь птицы той злой.
На землю низвергну с высот и потом
Ее изрублю я индийским клинком"
(Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. IV, с. 172, М., 1994)
Стоит запомнить, что в первоначальных намерениях Исфандияра упоминается стрела, как в русской былине. Потом планы изменились, но в поэму всё же проникли следы раннего предания. Исфандияр приготовил повозку, в которой были укреплены мечи, а сам спрятался в железный сундук. Точно таким же способом он недавно разделался с драконом - предание просто дублируется. Былинный Соловей и свистит по-соловьиному, и шипит по-змеиному, а в поэме противоречивый персонаж оказался разделён соответственно двум сущностям. Едва Исфандияр достиг подножия горы, на него с неба обрушился Симург:
"Как туча спустился и взмахами крыл
Сиянье небесных светил погасил.
Хотел колесницу он в лапы схватить,
Как будто готовясь добычу когтить.
Но сотни клинков, разом в крылья вонзясь,
Пернатого силы лишили тотчас.
Он долго когтями и клювом кривым
Бил оземь и замер потом, недвижим.
Птенцы, это видя, прочь в страхе летят,
Слезами кровавыми плачут, кричат.
Такая упала от крыльев их тень,
Что ясный померк на мгновение день"
(Там же, с. 173)
Тут Исфандияр набросился на птицу с мечом и разил до тех пор, пока не добил окончательно.
"Так долго свирепую птицу разил,
Доколе с дыханием не разлучил"
(Там же)
И опять аналогия - в некоторых былинах Соловей-разбойник после падения с дерева ещё и сражается с Ильей Муромцем, после чего тот окончательно побеждает его. Птенцы Симурга соответствуют сыновьям Соловья-разбойника, пытавшимся освободить своего пленного отца. Но с сыновьями Илья без труда справился.
В "Шах-наме" рассказывается и о другом Симурге - этот персонаж уже однозначно положительный. Он выкормил в своём гнезде и воспитал Заля - отца Рустама, он постоянно покровительствовал и самому Рустаму. Поэтому в Иране стали рассказывать о двух Симургах: один злой, вот его-то и убил Исфандияр, а второй - мудрый покровитель героев. Но вообще-то противоречия объясняются тем, что эпос составлен из преданий разного происхождения, плохо стыкующихся между собой. Это хорошо заметно в русском былинном эпосе, который предстаёт перед исследователями во всей своей "непричёсанности".
Исфандияр вошёл в поэму в качестве эпического противника Симурга, и он же потом обращает в бегство самого Рустама. В русской былине Илья Муромец поражает Соловья-разбойника стрелой в глаз, а в поэме именно таким способом, по совету многомудрого Симурга, Рустам убивает Исфандияра (Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. IV, с. 288, 292, М., 1994). Как оказалось, у Исфандияра это было единственное уязвимое место. Ближайшая аналогия - Парис поражает стрелой неуязвимого Ахилла (только в пятку). Сюжет о неуязвимом воине, имевшем одно слабое место, разошёлся по всему свету: это и немецкий Зигфрид, и осетинский Сослан, и индийский Карна.
Симург - древний персонаж арийской мифологии, первоначально чудесная птица Сайна - похититель сомы (аналог амриты). Облик Симурга неясен, но в прошлом его представляли в виде хищной орлоподобной птицы. В Индии птицу Сайну (её там называли Шьена) переименовали в Гаруду. И Симург, и Гаруда враждовали со змеями и это противоборство проникло в сказки самых разных народов. Но вот что было раньше - вражда или объединение двух сущностей в одном персонаже, как в русской былине?
Иначе эту птицу представляли в виде крылатого пса и называли Сэнмурв. Он восседал на вершине мирового дерева, пронзавшего весь мир снизу доверху. У корней этого дерева кружила рыба Кара, охраняя их от вредоносных существ. Ствол хранил царь Гопат - от ног до пояса бык, а выше пояса человек, он постоянно лил в море воду. Три хранителя соответствовали трём частям мира, трём царствам, которые и обозначало мировое дерево: вершина - небо, ствол - наш человеческий мир, корни - подземелье. Это дерево ещё называли деревом всех семян. Когда Сэнмурв взлетал с него, на дереве вырастала тысяча веток, когда садился - тысяча веток ломались и семена рассыпались. Рассыпавшиеся семена подбирала птица Камрош и уносила в наш мир (К.В. Тревер "Сэнмурв-Паскудж, собака-птица", с. 11-12, "Государственный Эрмитаж", Л., 1937).
Обнаружено немало изображений Сэнмурва, как существа, сочетающего птичьи и собачьи признаки. В греческой мифологии грифоны и сфинксы имели признаки птичьи и львиные. Говоря о причинах таких метаморфоз, К.В. Тревер в своей работе приводит такой пример. Жираф по латыни Kamelopardalis, то есть верблюдо-леопард. Ну и как бы его изобразил человек, никогда не видевший настоящего жирафа, ориентируясь только на название? Вот и с мифическими гибридами та же история (там же, с. 7-8). Из-за неточностей в описании люди нафантазировали совершенно невозможные в реальности существа.
Рассуждая о Симурге, К.В. Тревер оставила в стороне его индийского двойника Гаруду. И, может быть, напрасно - как раз от Гаруды удаётся протянуть тоненькую логическую нить. На изображениях он имел человеческое лицо, но с орлиным клювом (Г.М. Бонгард-Левин, Э.А. Грантовский "От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история", с. 124, М., 1983). В наших краях так выглядит сова. Арии когда-то жили в восточной Европе и сохранили кой-какие воспоминания о северном периоде своей жизни. Например, фантастический зверь шарабха, оказавшийся вполне реальным лосем (там же, с. 104-107). Сова, конечно, уступает в силе и быстроте орлу и соколу. Зато её ночной образ жизни, её бесшумный полёт, её большие горящие глаза способны вызвать у суеверных людей (а других людей в древности не было) мистический страх. Мохнатые лапы совы сравнивали с собачьими - вот и получилась собака-птица. В Иране Сэнмурва называли ночной птицей и на этом основании сближали с летучей мышью (которую тоже относили к птицам), возможно, из-за этого сближения Сэнмурв и стал зубастым. Если учесть, что главой птиц считался сокол Каршифт, то почитание Симурга-Сэнмурва должно объясняться именно его мистической природой. В авестийском тексте Бундахишн так и говорится:
"Первой среди птиц был создан Сэн о трех естествах (avênak), не для здешнего мира"
(К.В. Тревер "Сэнмурв-Паскудж, собака-птица", с. 15, "Государственный Эрмитаж", Л., 1937)
О почитании на Руси Симурга сообщал персидский поэт XII века Афзаль-Эддин Хакани. Воспевая разрушение русских селений на Кавказе правителем Ширвана Ахристаном, поэт похвалялся: "Ты видел, как воины его произвели ночное нападения на дивов русских <...> Все эти ястребиные сердца шли ночью как журавли и как птицы Ката изгнали Симургов из их гнезд" (М.М. Тебеньков "Древнейшие сношения Руси с Прикаспийскими странами и поэма "Искандер-Наме" Низами как источник для характеристики этих сношений", с. 41, Тифлис,1896).
И вот, в древнерусском языческом пантеоне находится прямое соответствие иранскому Симургу. Это Симаргл, на которого дружно указывают исследователи, его идол в числе прочих стоял в древнем Киеве. Находки русских средневековых изображений крылатого пса в качестве украшений и орнаментов не оставляют сомнений относительно происхождения Симаргла. Это тот же Симург, только в славянском исполнении. При этом на Руси его имя произносилось не в иранской (murg), а в скифской (marg) огласовке (М.А. Васильев "Боги Хорс и Семаргл восточнославянского язычества" // "Религии мира. История и современность", с. 139, 1987, М., 1989).
Скифы, обитавшие в Северном Причерноморье, безусловно оказывали культурное влияние на славян, но принять и признать скифского бога славяне могли только, если бы он стал для них своим, славянским. Часть скифо-сарматского населения действительно вошла в число восточных славян как этнический компонент. Как определил известный советский археолог В.В. Седов, территорию Черняховской культуры (II-IV вв.) наряду со славянами населяли остатки скифов и сарматов, а также фракийцы - даки и геты (В.В. Седов "Славяне: Историко-археологическое исследование", с. 166, М., 2002). Тогда ещё различия оставались заметны, но со временем всё население перемешалось и ославянилось, оставив в наследство потомкам религиозные культы, давно уже неотличимые от собственно славянских. Ближайший родственник русского Стрибога - фракийский Стримон, а имя Симаргл, хоть и непонятно, но освящено многовековой памятью народа.
Истоки почитания Симаргла на Руси могут быть и ещё глубже. Ведь предки ариев и предки славян в глубокой древности населяли одну область и составляли пусть не народ, но всё же определённую культурную общность. Та часть населения, что мигрировала на юг, образовала ариев, а оставшиеся приняли участие в сложении славян. Религиозные представления о божественной первоптице, сотворившей мир, зарождались уже в те далёкие времена: арийская птица Шьена, египетский Великий Гоготун, утка финской богини Ильматар, а в русской Голубиной книге им соответствует Ногай-птица или иначе Стратим-птица:
"А нагой-птица - всем птицам мати,
А живет она на акиане-море,
А вьет гнездо на белом камене;
Набежали гости корабельщики
А на то гнездо ногай птицы
И на его детушак на маленьких,
Ногай-птица вострепенется,
Океан-море восколыблется,
Кабы быстры реки разливалися,
Топят много бусы-корабли,
Топят много червленые корабли,
А все ведь души напрасные"
("Голубина книга сорока пядень" // "Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", с. 212, М., 1977)
Бросается в глаза сходство и с Симургом, и с Соловьём-разбойником, только место действия перенесено на край земли. Так ведь и птица не простая, а космическая, один из устоев всего Мироздания. Эта птица... Нет, эта Птица снесла яйцо (то самое, золотое), из которого появился весь мир.
Симург курдского фольклора - птица Симыр, в армянском его называли Синама-птица (Sinamahawg). Главный герой сказки спасает птенцов птицы от змеи (или огромного змея), а благодарная птица в свою очередь помогает герою (К.В. Тревер "Сэнмурв-Паскудж, собака-птица", с. 22-23, "Государственный Эрмитаж", Л., 1937). Такой же сюжет находим и в русских сказках, хотя имя птицы там позабыто, обычно та же Ногай-птица.
Если немедленная помощь не требуется, то птица дарит герою свое перо, которое надо сжечь, чтобы вызвать её. С той же целью Симург даёт перо своему воспитаннику Залю (там же, с. 21), а в русских сказках такую же ценность имеет перо Финиста. Его называли Финист - Ясный Сокол. Имя заимствовано из Греции, но соколиный облик, должно быть, отражает истинный вид Симаргла. Пускай крылатого пса охотно изображали на украшениях, но то для развлечения. В конце концов, крылатых собак никто не видел, а сокола на Руси любили. Хотя, конечно, возможны варианты. Молодец, обращающийся в сокола и соблазняющий девиц, поначалу не вызывал у людей неприятия, его воспринимали как сказочного царевича, уносящего избранницу в волшебную страну. И лишь под воздействием церковной пропаганды на первый план вышла змеиная составляющая и появились рассказы о летучем змее, коварном соблазнителе доверчивых красавиц.
Птица всегда символизировала небо и Симаргл попал на Русь в качестве небесного божества. Вот Илья Муромец стреляет из лука в Соловья-разбойника:
"А й тут старыя казак да Илья Муромец
Да берет-то он свой тугой лук разрывчатый*,
Во свои берет во белы он во ручушки,
Ён тетивочку шелковеньку натягивал,
А он стрелочку каленую накладывал,
Он стрелил в того-то Соловья Разбойника,
Ёму выбил право око со косицею,
Ён спустил-то Соловья да на сыру землю"
("Илья Муромец", ЛП, с. 35, М.-Л., 1958)
Небесный бог летел над землёй, глядя на неё сверху. Его глазом считалось солнце, а оно движется по южной стороне неба слева направо, если стать к нему лицом. Значит и бог летел в том же направлении и наблюдатель видел его правый глаз, в который и попал стрелой Илья Муромец. Одноглазые боги встречаются у разных народов - египетский Хор, скандинавский Один. Поскольку бог всегда глядел с высоты одним глазом, мифы объясняли, как он лишился второго глаза. Нашёлся некий супротивник для бога и рисовался он в мифах соответственно местным космогоническим представлениям. Супротивником для Симурга стал Исфандияр, их противоборство началось не в поэме, но истоки его скрыты от нас и, видимо, навсегда. Похоже, что имя Исфандияр знали и на Руси, во всяком случае в летописи можно найти близкое по звучанию женское имя - Сфандра (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 46, Рязань, 2001).
Нельзя отрицать наличие культурного обмена между Русью и Ираном, но всё-таки представления о Симурге зародились в областях куда более близких к нам. Пока арии странствовали по свету, священными горами попеременно назначались вершины Северного Урала, Кавказ, Гималаи. Самая главная и самая священная гора, вокруг которой вращались все светила, в Индии называлась Меру, а в Иране Альбурз (от авестийского Хар-бурз или Хара Березайти - Высокая Хара). Мифический Альбурз и реальный Эльбрус - совпадение названий практически полное. И почему бы Эльбрусу не быть священной горой ариев, действительно некогда обитавших в Северном Причерноморье? Да и позднее, в античное время там продолжали жить их потомки. Среди них встречались не только ираноязычные народы, немало оставалось ещё индоязычных, а значит, реальны контакты индоариев с предками славян (О.Н. Трубачев "INDOARICA в Северном Причерноморье", с. 42-60, М., 1999). И если жители Индии и Ирана сохранили воспоминания о своём арийском прошлом, то тем более это должны были сделать их сородичи, поселившиеся вблизи от тех мест, где происходили события мифов. Культурное влияние Ирана на соседей было влиянием мощного государства, а ведь когда-то его только предстояло создать. И откуда предкам иранцев черпать духовную силу, как не с прежней родины?
"Шах-наме" - это всё-таки не фольклор, а литературное произведение, опирающееся на фольклорные источники. В своей поэме Фирдоуси смешал разнородные этнические предания и местные легенды, которые никогда не стыковались друг с другом. Наверняка существовали самостоятельные циклы сказаний об Исфандияре - противнике Симурга, и Рустаме, почитавшем того же Симурга. И это были сказания даже не дружественных народов - небесное божество одного из них воспринималось противниками как чудовище. Насильственное соединение двух циклов не избавило от противоречий. Пускай Исфандияр и Рустам в поэме изображены друзьями, их противоестественное сближение предопределило трагическую развязку. Два великих героя и не могли ужиться в одной поэме, потому что частично дублировали друг друга. Семь подвигов Исфандияра соответствуют семи приключениям Рустама. Каждый народ стремился приписать эпические подвиги своему герою. И в русском эпосе можно найти достаточно совпадений со сказаниями об обоих богатырях. Разумнее объяснить это не влиянием Ирана (далековато от Руси), а наличием источника сказаний по соседству с русской землёй.
Прежде всего, это салтово-маяцкая культура - её отношения с Русью нельзя сводить к обычному культурному обмену. Всё в этих отношениях оказалось настолько связано и переплетено, что и не разделить, если не резать по живому. А в зоне Причерноморья и Предкавказья как раз и сохранялись остатки арийских мифов. При том, что анты римского времени жили в той культурной области невесть с каких времён, неслучайно же в русских былинах появились святые Араратские горы. Можно спорить о том, как распространялись предания, но нельзя подменять сложный процесс этногенеза примитивным заимствованием. Проблема в том, что если иранская мифология довольно подробно известна, скифская тоже известна, хотя и плохо, то праславянская не известна совсем. Но это не значит, что её не было, никто не начинает свою историю с чистого листа.
Симаргл изначально почитался как бог неба. Но на русском небосклоне вне конкуренции был Сварог. Так культ Симаргла потихоньку бы и угас, да величие и могущество Сварога не позволяли простым смертным обращаться к нему напрямую. Он не мелочился и решал вопросы вселенского масштаба, земные же дела оставил прочим богам, над которыми возвышался настолько, насколько они сами возвышались над людьми. Крылатый бог на побегушках у Сварога оказался очень кстати. Хорошо известно, что когда недоступен директор, то особое значение приобретает его секретарь. Вот почему в Киеве появился идол Симаргла - к нему жители обращались с просьбами, не смея докучать невообразимо могущественному шефу (до бога высоко, до царя далеко).
В "Шах-наме" именно Симург излечивает Рустама после неудачной схватки с Исфандияром. Так может Симаргл и был чудесным странником, излечившим Илью Муромца? Кого ещё мог послать Сварог, как не своего ближайшего помощника? У Симурга в поэме упоминаются два птенца, помогавшие ему во всём, былинный Соловей-разбойник тоже имел сыновей, стало быть, и Симаргла сопровождали два его сына. Вот они, трое странников из русской былины.
А потом с тем же Симарглом Илья и сразился у реки Смородины. Ну и что? Симаргл же бог, по определению бессмертный, так что с него не убудет. Дуб, на котором Соловей-разбойник устроил своё гнездо, соответствует мировому дереву Сэнмурва, эпический Киев стал заменой обиталища богов, Смородина - мифическая река, отделяющая наш мир от мира потустороннего. Суть в том, что призвав Велеса на службу, Сварог устроил ему по дороге строгую проверку - достаточно ли он силён и храбр, сумеет ли самостоятельно одолеть самого грозного из стражей. Только тогда он достоин занять приготовленное для него место.
Разница между былиной и сказанием из "Шах-наме" в том, что Исфандияр вынужден прибегнуть к хитрости, Илья же идёт напролом. Он без труда преодолевает бурю, смертельную для всех людей, и поражает противника стрелой-молнией. Больно, конечно, да куда Симарглу деваться - против воли Сварога не пойдёшь. Бой бога с богом. Велес, которого Симаргл и одарил неодолимой силищей, теперь его самого взял в плен и повёз к Владимиру-Дажьбогу как доказательство своей победы. Там пленнику пришлось продемонстрировать свою мощь, причём на приказ Владимира тот отвечает презрительным отказом. Понятно, что Симаргл равен Дажьбогу, он исполняет только волю Сварога, ну и ещё того, кто пленил его. В большинстве вариантов былины Илья потом убивает Соловья-разбойника, оправдывая свой поступок злобной натурой пленника - в этом можно усмотреть близость былинного сюжета и сказания об Исфандияре. Но есть былины, где Соловью-разбойнику позволяется выкупиться на свободу ("Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899-1901 гг.", т. I, с. 163, М., 1904; Тихонравов Н.С. и Миллер В.Ф. (ред.) "Русские былины старой и новой записи", отд. II, с. 13, М., 1894) или, где Илья Муромец и Соловей вместе спасают город Кряков от нашествия: