Прежде всего оговорюсь, статья ориентирована в основном на подготовленную аудиторию, небезразличную к философской полемике. Людей, в той или иной мере знакомых с основами восточно-азиатских традиций мысли, гностического периода христианства, или с теософией, расширенно объединяющей всех их.
В свою бытность, над темой несовершенства мира, усиленно ломал голову наш знаменитый классик Ф.М. Достоевский (Братья Карамазовы) :
"Иван помолчал с минуту, лицо его стало вдруг очень грустно.
- Слушай меня: я взял одних деток для того, чтобы вышло очевиднее. Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, я уж ни слова не говорю, я тему мою нарочно сузил. Я клоп и признаю со всем принижением, что ничего не могу понять, для чего все так устроено. Люди сами, значит, виноваты: им дан был рай, они захотели свободы и похитили огонь с небеси, сами зная, что станут несчастны, значит, нечего их жалеть. О, по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание есть, что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, - но ведь это лишь эвклидовская дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться! Что мне в том, что виновных нет и что я это знаю, - мне надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя. И возмездие не в бесконечности где-нибудь и когда-нибудь, а здесь, уже на земле, и чтоб я его сам увидал. Я веровал, я хочу сам и видеть, а если к тому часу буду уже мертв, то пусть воскресят меня, ибо если все без меня произойдет, то будет слишком обидно. Не для того же я страдал, чтобы собой, злодействами и страданиями моими унавозить кому-то будущую гармонию. Я хочу видеть своими глазами, как лань ляжет подле льва и как зарезанный встанет и обнимется с убившим его. Я хочу быть тут, когда все вдруг узнают, для чего все так было. На этом желании зиждутся все религии на земле, а я верую. Но вот, однако же, детки, и что я с ними стану тогда делать? Это вопрос, который я не могу решить. В сотый раз повторяю - вопросов множество, но я взял одних деток, потому что тут неотразимо ясно то, что мне надо сказать. Слушай: если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети, скажи мне, пожалуйста? Совсем непонятно, для чего должны были страдать и они, и зачем им покупать страданиями гармонию? Для чего они-то тоже попали в материал и унавозили собою для кого-то будущую гармонию? Солидарность в грехе между людьми я понимаю, понимаю солидарность и в возмездии, но не с детками же солидарность в грехе, и если правда в самом деле в том, что и они солидарны с отцами их во всех злодействах отцов, то уж, конечно, правда эта не от мира сего и мне непонятна. Иной шутник скажет, пожалуй, что все равно дитя вырастет и успеет нагрешить, но вот же он не вырос, его восьмилетнего затравили собаками. О, Алеша, я не богохульствую! Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда все на небе и под землею сольется в один хвалебный глас и все живое и жившее воскликнет: "Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои!"
Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына ее, и все трое возгласят со слезами: "Прав ты, господи", то уж конечно настанет венец познания и все объяснится. Но вот тут-то и запятая, этого-то я и не могу принять. И пока я на земле, я спешу взять свои меры. Видишь ли, Алеша, ведь может быть и действительно так случится, что, когда я сам доживу до того момента, али воскресну, чтоб увидать его, то и сам я пожалуй воскликну со всеми, смотря на мать, обнявшуюся с мучителем ее дитяти: "Прав ты, господи!" но я не хочу тогда восклицать, Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулаченком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к "боженьке"! Не стоит потому что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем, чем ты искупишь их? Разве это возможно? Неужто тем, что они будут отомщены? Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены. И какая же гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены. Не хочу я наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим ее сына псами! Не смеет она прощать ему! Если хочет, пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное страдание свое; но страдания своего растерзанного ребенка она не имеет права простить, не смеет простить мучителя, хотя бы сам ребенок простил их ему! А если так, если они не смеют простить, где же гармония? Есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу. Я хочу оставаться лучше со страданиями не отомщенными. Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и не прав. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю.
- Это бунт, - тихо и потупившись проговорил Алеша.
- Бунт? Я бы не хотел от тебя такого слова, - проникновенно сказал Иван. - Можно ли жить бунтом, а я хочу жить. Скажи мне сам прямо, я зову тебя, - отвечай: Представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулаченком в грудь и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
- Нет, не согласился бы, - тихо проговорил Алеша.
- И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастие на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливыми?
- Нет, не могу допустить. Брат, - проговорил вдруг с засверкавшими глазами Алеша, - ты сказал сейчас: есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Но Существо это есть, и оно может все простить, всех и вся и за все, потому что само отдало неповинную кровь свою за всех и за все. Ты забыл о нем, а на нем-то и зиждется здание, и это ему воскликнут: "Прав ты, господи, ибо открылись пути твои".
А все-таки говори: есть бог или нет? Только серьезно! Мне надо теперь серьезно.
- Нет, нету бога.
- Алешка, есть бог?
- Есть бог.
- Иван, а бессмертие есть, ну там какое-нибудь, ну хоть маленькое, малюсенькое?
- Нет и бессмертия.
- Никакого?
- Никакого.
- То-есть совершеннейший нуль или нечто. Может быть нечто какое-нибудь есть? Все же ведь не ничто!
- Совершенный нуль.
- Алешка, есть бессмертие?
- Есть.
- А бог и бессмертие?
- И бог и бессмертие. В боге и бессмертие.
- Гм. Вероятнее, что прав Иван. Господи, подумать только о том, сколько отдал человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет! Кто же это так смеется над человеком? Иван? В последний раз и решительно: есть бог или нет? Я в последний раз!
- И в последний раз нет.
- Кто же смеется над людьми, Иван?
- Чорт, должно быть, - усмехнулся Иван Федорович.
- А чорт есть?
- Нет, и чорта нет."
В то время Достоевский мог позволить себе, хоть и глубочайшие, но все-таки вопросы. До ответов он совсем чуть-чуть не дожил физически. Когда он вопрошал через Ивана Карамазова - "когда жертва обнимится с палачом?", на дворе стоял не позднее чем 1880 год. И завеса сокровенных знаний не была еще приоткрыта даже частично, ее хранителями - Учителями-адептами. "Эзотерический буддизм" Синнетта увидел свет лишь в 1883 году, через 2 года после смерти классика. И это английское издание. Вряд ли оно было массово доступно русской интеллигенции того времени. Но гений Достоевского, это обстоятельство, конечно же, никак не умаляет, а скорее наоборот, огромная сила его (как я понимаю) проявлялась именно в гармоничном союзе ума и интуиции. Вот Л.Н. Толстой, уже мог соприкоснуться с тонкими знаниями уже сознательно. Что он видимо и сделал, судя по его последним работам, вегетарианству и переходу от внешней религиозности, так скажем - к внутренней.
Но оставим в покое классиков.
Хотя нет, пожалуй вернемся еще на миг к Достоевскому, а затем перейдем к другим пунктам темы. Как уже было сказано, он не дотянул самую малость. И я считаю, произведения именно этого классика, убедили Высших представителей иерархии Братства Света, в достижении совокупного человеческого потенциала требуемой степени готовности. Той, что нужна была для усвоения новых трансцендентных знаний, ранее не доступных массовой публике. Скажем так, благодаря своей возвышенной философии поиска Бога и его места в мире, а также умению филигранно задавать от лица человечества "правильные" вопросы, Достоевский возможно, выполнил роль последней капли, перевесившей чашу весов в пользу данного решения. Это мое личное убеждение, которое у меня нет возможности подкрепить фактами, поэтому могу ошибаться. Но косвенно, в пользу последнего довода, говорит многое. В частности известно, что при прямом посредничестве Братства (через Блаватскую) был переведен на английский язык ряд его работ. Также мне известно, что в переписке с Синнеттом и Хьюмом (Письма Махатм) Учителями человечества обсуждался уже сложившийся уровень той самой годности восприятия нового знания и озвучивалось принятое решение предоставить его в широкое пользование.
Хронология событий показала, что практически сразу после кончины Федора Михайловича, очень интенсивно, с небольшой разницей во времени, вышли в печать книги, немыслимые по своему содержанию еще каких-нибудь пару десятков лет назад.
Даже сейчас сложно оценить эффект и влияние, произведенные на общество той поры, довольствующееся обрывками искаженных фраз спиритуализма.
Указанную серию истечения мудрости 19 века, завершила "Тайная доктрина" в 1888 году. Издание в трех томах востребовано до сих пор, а у отдельных светил науки (Энштейн), было и вовсе настольной книгой.
Но это была предыстория. Вернемся же к теме. Напомню, мы сегодня размышляем о временном факторе (не вечности) зла.
Впервые с представлениями о временности зла, я столкнулся в "Письма живого усопшего" Э. Баркер. Ближе к концу книги показана сцена, где герой (и автор одновременно) встречает в нижних слоях астрального плана, прямо над земными "грохочущими" окопами первой мировой войны, как сейчас бы сказали - очень токсичную персону.
Действительный ее статус не назывался. Однако описательной частью, как и общей спецификой всего повествования, автор давал понять, что эта фигура не просто не из обычных смертных, она у самого апогея иерархии зла, если не возглавляет (на Земле) ее.
Мне просто запал в память их диалог. От затеи привести точную цитату, я пожалуй, откажусь - искать слишком долго. К тому же, все заинтересованные могут сделать это самостоятельно.
Итак, в финальной части разговора, этот злой разум недвусмысленно заявил, что он завидует собеседнику (стороне Света в целом) по причине понимания временности своей природы, и соответственно, той стороны, которой он служит. Тогда я только начинал погружаться в тему невидимого, читал больше из любопытства и мой уровень доверия к прочитанному, мягко сказать, не зашкаливал.
Уже позднее, наскочив на этот же смысл в произведении другого автора, у меня появился более основательный повод задуматься. В этом случае мне повезло куда больше - цитата нашлась почти сразу. Ч. Ледбитер (Ментальный план) :
"Наблюдатель с удовольствием удостоверяется в почти совершенном отсутствии той категории обитателей, которая на астральном плане слишком привлекала на себя его внимание. Действительно, в мире, отличительною чертой которого являются альтруизм и духовность, не могли бы найти себе места адепты чёрной магии со своими учениками, так как способ действия школ чёрной магии весь основан на эгоизме, и изучение ими оккультных сил основано только на личных соображениях.
Во многих из этих школ интеллектуальность действительно развита очень сильно, и вследствие этого материя, составляющая ментальные тела, обладает в известных пунктах крайней активностью и чувствительностью, но эти пункты, будучи неизменно связаны с каким-нибудь личным желанием, могут выразиться только в низшей части ментального тела, перепутанной почти неразделимо с астральной материей.
Как необходимое последствие такого ограничения, активность этих лиц не может выразиться вне планов физического и астрального. Может конечно случиться, что человек, вся жизнь которого носит характер зловредный и эгоистический, всё-таки время от времени посвящает некоторые минуты чисто отвлечённой мысли. Тогда он способен даже воспользоваться своим ментальным телом, если только он научился им управлять.
Но как только является на сцену элемент личный и укрепляется желание достигнуть какой-либо дурной цели, то мысль перестаёт быть отвлечённой и человек снова, ещё раз оказывается действующим в материи астральной, столь ему свойственной.
Если можно так выразиться, то я сказал бы, что чёрный маг может действовать на ментальном плане только тогда, когда он забывает, что он чёрный маг.
Но даже если он это и забудет, то он всё-таки не будет видим на ментальном плане никем, кроме лиц, находящихся там сознательно, и никогда (это уж абсолютно невозможно) он не будет видим существами, наслаждающимися после своей смерти небесным покоем в этой области, потому что каждое из них изолировано в мире своих собственных мыслей, под условием, чтобы ничто извне не могло бы нарушить его покоя тогда оно находится в совершенной безопасности.
Таким образом, оказывается вполне правильным прекрасное старинное описание небесного мира, этого места, "где злые перестают вредить и где души обретают покой"".
Таким образом, можно заключить - чем выше план, тем меньше выражено на нем присутствие "деструктивных элементов". И здесь также присутствует своя логика. Основание ее в следущем : с повышением плана геометрически усиливается и рычаг, с помощью которого действует воля посредством мысли. Выше сфера - сильнее мысль!
Понятно, что достаточно сильная воля вкупе с "неотесанным" мышлением, может наломать немало дров. Это на земле ее будет сковывать грубая материя, нейтрализуя указанные рычаги, а на "высоких" позициях - все происходит с точностью наоборот. Поэтому работа "фильтров" так важна и жизненно необходима.
Выражаясь иначе, мысль окрашивает воздействие в "+" , "-", а воля увеличивает эффект, и поверх всего, мощным дополнительным усилителем такого эффекта каждый раз выступает следующая ступень плана пребывания.
Собственно об этом же, если верить памяти, говорилось и в "Письма живого усопшего".
Мы подходим плавно к окончанию статьи. И вот что хотелось бы сказать в заключение, как бы подытоживая.
Ранее, неоднократно проскакивала идея, что всему есть общий План развития, включающий вехи достижений и сроки. Вовсе это не секрет, План действительно существовал с начал и продолжает существовать. В соответствии с последним, в ходе эволюционного движения, плавно и верно происходит общий постоянный подъем (в первую половину большого цикла, напротив - спуск) с низших на высшие планы бытия, естественно, с соответствующим ростом возможностей.
Это означает, что в будущем, естественной средой "физического" обитания человека, последовательно станут планы : астральный, ментальный, буддхический и нирванический. Рассуждать подробно, какое там будет иметь место зло, мне не позволяет мозг, в силу ограничений физического плана. Не в моих правилах претендовать на хлеб фантастов. В то же время, я вполне могу избрать направление мышления касательно своих предположений.
Так вот - зло, как источник низших вибраций, будет соразмерно утончаться, пока совсем не исчезнет на нирванической (атмической) сфере. И здесь наши земные (земные - условно) ясельки - закончатся...!
Впрочем, как и его синяки и царапины. А Карамазов Иван Федора Михайловича, крепко обнимется наконец, (начиная с буддхи-плана и далее) в своей индивидуальности, со всеми своими недругами, в возбуждении искреннего удивления, что дожил таки, как и мечтал, до столь важного и светлого момента истории.