- Вот так, сестренка, теперь я свободная женщина, - невесело улыбаясь, Либия подвела итог своего рассказа и, прикусив стебелек травинки, опустила глаза.
Два продолговатых жука с обильными желтыми пятнышками на бирюзовых спинках беззвучно шептались друг с другом рядом. Либия легонько шевельнула пальцами. Жуки попятились, но не расстались. "Каждая тварь тянется к своей паре", - подумала Либия, вздохнув, то ли сокрушенно, то ли облегченно. Архабтум поняла ее по-своему.
- Ничего, сестра, все наладится, - мягко, как мать, уговаривая, а не утверждая, сказала она и положила свою ладошку поверх руки Либии.
Жуки отползли к зеленым листьям, которые веером торчали из щели в земле. Либия потеряла к ним интерес.
- Как твое дитя? - нежно погладив сестру по торчавшему животу, спросила она. - На волю не просится?
- Толкается, но еще не время, - Архабтум неожиданно всплакнула. - Боюсь я, сестра, а как в дороге начнется, что буду делать?
- Что ты, родная, не бойся, - Либия порывисто обняла сестренку, отстранилась, поправила прядь ее волос, выбившихся из валика, - ты же не одна, с тобой будут женщины, опытные, мать Хаташтры, его сестры...
- Пойдем с нами! - перебив, взмолилась Архабтум. - Пойдем, Либия! Как вы тут одни останетесь? На что жить будете?!
Женщины вместе повернулись к Аруше. Она лежала на животе, подперев голову руками, и рассматривала нераскрывшийся бутон тюльпана. Еще зеленый и крепкий он покачивался на коротком мясистом стебле, придерживаемом тремя волнистыми листьями. Один из листьев полностью опирался о землю, два других, словно руки, балансировали в воздухе, сопротивляясь порыву ветра.
- Не могу я уйти, - злясь на саму себя, ответила Либия, - не могу! Понимаю, что надо, но не могу!
- Его ждешь?
- Не знаю...
Прямым вопросом Архабтум попала прямо в сердце. Да, ждет! И сама себе боится признаться, что ждет его - Сапара! Либия встала, потянулась, вскинув руки за голову. Просторная рубаха, не скованная поясом, обтянула высокую грудь и свободно провисла ниже. Либия выдернула заколку из валика и волосы черным потоком обрушились на спину. Ветер подхватил несколько прядей, поднял их, распушил и кинул на лицо. Нежная сеточка прикрыла глаза и щеки, лаской прошлась по губам, расплывшимся в улыбке.
- Как хорошо, сестренка, а?
Либия закружилась на месте, сверкая голыми пятками. Аруша оторвалась от тюльпана и, прикрыв глаза ладошкой, воззрилась на приемную мать. Архабтум подставила лицо ветру. Ее ноздри дрогнули. Свежий, но теплый поток проник в приподнявшуюся грудь, вытеснил из нее тревогу и обдал радостью сердце.
- Хорошо...
Но ребенок уперся в живот ручками и ножками, словно не соглашаясь с матерью или требуя к себе внимания.
- Ой, - мимолетный порыв прошел, улетучился и страх снова выполз из тайников обволакивающими серыми струйками.
- Что? - Либия припала на колени рядом с сестрой.
Архабтум приложила ладони к животу, поводила по нему. Малыш успокоился.
- Ничего. Толкается.
- Уф, - Либия перевела дух, - пугаешь!
- Я и сама боюсь, - беременная женщина неуклюже поднялась, опираясь на плечо сестры, - пойду я.
Стены города - еще высокие, хоть и оплывшие местами - возвышались неподалеку. Весенняя зелень окружала Священный город со всех сторон. Даже река, поблескивающая вдали золотистой лентой, как и века тому назад, торопилась выплеснуться из берегов. Все кричало о жизни! Но только те, кто знал нрав пустыни, понимал, что весенняя красота скоротечна, и потому каждое существо, будь то жук или лиса, торопилось насладиться ею сполна и побыстрее.
- Я тебя провожу!
Либия собрала волосы, заколола, подхватила свой пояс с земли. Но Архабтум возразила:
- Не надо. Сама дойду. Лучше вечером приходи.
Не обращая внимания на ее слова, Либия позвала Арушу и они втроем, не спеша, вернулись в город.
Избегая встречи с синеглазым жрецом, Либия обходила Храм Митры стороной. По той же причине не спешила она и переселяться поближе к людям, в поселок у западной стены цитадели, который стихийно образовался неподалеку от Храма Митры. Те, кто ушел из города, оставили свои дома пустыми. Те, кто еще остался, перебирались ближе к воде, к не так давно выкопанному озеру, наполняемому дождями.
Люди тянулись к воде, как любое живое существо. Уровень ее в Большом озере весной поднимался, но летом канал мелел и трубы, по которым вода шла к озеру, высыхали. За водой в новом озере следили служители Храма Воды. Либия ходила в Храм, выполняла разную работу и, главное, получала за нее чистую воду. Нечаянная встреча с Главным жрецом Храма Митры пугала. Из головы не шли слова Даяны "избегайте синеглазого жреца" и похотливый взгляд тех глаз. Но оставаться одной среди заброшенных домов бывшего гончарного поселка Либия тоже опасалась. Кто защитить их с Арушей от худых людей? Стража охраняет город только тогда, когда оживает дворец, как сейчас перед праздником возрождения природы.
"Переберусь в дом Архабтум, когда они уедут, - решила Либия, - и жрец уедет!" А пока она спешила подготовить свой дом к самому красивому празднику. До его начала оставались считанные дни. Краски огня уже тронули верхушки тюльпанов. День, другой, и пустыня заалеет, как горизонт на закате, и тогда юноши выйдут на алый простор собирать пахучие "огоньки" в букеты. И дальше... Три дня народ Маргуша будет веселиться, славя Древних Богов, дарующих жизнь!
Аруша сосредоточенно мела пол в доме полынным веником, поднимая клубы пыли.
- Дочка, побрызгай водой! - посоветовала Либия.
- Зачем? Пыль сама уйдет, а за водой вон как далеко ходить! - возразила Аруша, не отрываясь от работы.
Они принесли воды из канала. Аруша пыхтела всю дорогу, но крепко держала кувшин обеми руками, прижав его к животу. Либия, как все женщины, несла два кувшина на плечах. Как ни тяжела была ноша, а женщина с кувшинами выглядела грациозной: ровная спина, приподнятый подбородок; обнаженные белые руки; вздымающаяся от частого дыхания грудь...
Либия не стала спорить. Она дождалась, когда пыль уляжется, вытряхнула все вещи, сложила аккуратно. На столике в углу поставила фигурку Богини Плодородия, в мелкую миску налила воды и положила в нее голубенькие цветочки, собранные Арушей за городом. Тюльпаны рвать запрещалось, но и других цветов, пусть не таких шикарных, как дары Митры, в пустыне хватало! Целые полянки веселили глаз приятным разноцветьем.
- Хвала тебе, Богиня Иштар, - прошептала Либия, склонившись перед своим алтарем, - Даруй нам благо твое, наполни соками семена наши...
В миску лег красный бутон. Крепкие лепестки еще держались друг дружки, но их трепетная нежность говорила о том, что тюльпан созрел и сейчас раскроется, распахнется от обилия влаги.
Не сводя глаз с чуда, Либия обняла девочку и пролепетала:
- Нас накажут...
- Не накажут, никто не видел...
- Боги все видят...
- Он такой маленький, они и не заметят...
Створки бутона дернулись. Либия затаила дыхание. На ее глазах происходило чудо, подобное разве что рождению ребенка. Подвластные неведомой силе, лепестки цветка отталкивались друг от друга, стремясь обрести самостоятельность. Миг за мигом крепость бутона ослаблялась, но связи все же оставались прочными, и тюльпан в этот день лишь немного приоткрылся.
- Я тебе принесу, - пообещала Аруша и выскользнула в пурпурные сумерки.
Либия сидела на коленях, опустив руки на бедра. Она не шевелилась, замерла, как пустыня в тот миг, когда Солнце переходит из мира живых в мир мертвых. Лик матери, ушедшей в Страну Без Возврата зимой, проявился между цветами на водной глади.
- Я приду к тебе, - шевеля губами, беззвучно пообещала Либия, поняв видение, как жажду матери, о чем она и напомнила, - принесу воды.
Была бы мать, Либия не голодала бы. Невесть откуда, но в родительском доме для нее всегда находилась горсть ячменя или проса. Можно было бы пойти к Архабтум - она звала! Но Либии не хотелось сегодня вторгаться в семью сестры. Они с мужем готовились к отъезду. Присутствие Либии только огорчало Архабтум приближающимся расставанием.
Выпив воды, женщина улеглась на пустое ложе и, отгоняя навязчивые мысли о еде, закрыла глаза. Красный бутон распахнулся перед ее внутренним взором, открыв красоту своего естества. Бугристый пестик вызывающе торчал, окруженный шестью черными тычинками, на поверхности которых созревала пыльца. Все великолепие цветка было создано богами только ради момента оплодотворения и продолжения вида в последующих перерождениях соков. Но какая хрупкая красота! Какая нежная и ранимая! И тем не менее, она живет!
Либия заснула с радостью в сердце, веря в то, что она сильнее цветка и ее жажда жизни рано или поздно будет утолена.
Капли дождя ударили по звонкой поверхности пустых горшков, оставленных за порогом. Музыка, создаваемая небесной влагой, убаюкивала и дарила надежду - боги не забыли Маргуш! Владыка Вод опрокинул золотой сосуд над Священным городом. Богиня Плодородия - Мягкая Тучная Нетронутая - впитает в себя дар Великого Бога, и возрождение природы наберет неведомую силу!
Рапаш долго стоял на Башне. Он проводил Солнце, дождался, когда Великий Митра весь скроется за горизонтом, поприветствовал первую звезду - посланницу Великой Богини Плодородия. Но небесные овцы, высыпавшие за ней на темный небосвод, вдруг скрылись за набежавшими тучами, и первые капли дождя упали на горячие щеки жреца. Он закрыл глаза и подставил лицо набирающему силу небесному потоку. Волосы заструились волнистыми прядями. Ручейки влаги, стекающие с них, намочили плечи и спину. Но Рапаш не шевелился. Он, как росток в пустыне, впитывал жизнь, даруемую небесной водой, и проникался божественной благостью, от которой его сердце расширялось, и казалось, что оно, как огненный плащ бога, охватывает всю землю от края и до края.
- О, Мой Всесильный Бог! - прошептал Рапаш, не в силах справится с охватившим волнением. - Ты открываешь мне Истину! Ты так велик, что глаз человека не может охватить тебя всего сразу. Только один кусок плаща на рассвете и другой - на закате! А ты, раскрыв себя миру людей, живешь среди нас до тех пор, пока не придет черед мира мертвых. Ты всегда с нами, но невидим! Ты знаешь все наши помыслы и наблюдаешь за деяниями! О, Великий Митра! Мы видим лишь один твой глаз - тот, которым ты смотришь на нас! Остальные обращены к другим народам, которых нам, смертным, видеть не дано! Но ты видишь всех сразу!
Рапаш упал на колени и воздел руки к небу. Струйки дождя потекли по ним, проникая к горячему телу, пробираясь все глубже под покров плаща. Тело ответило дрожью, жрец почувствовал холод. Мгновенное озарение ускользнуло, и человеческая ипостась доверенного лица бога напомнила о себе. Поднявшись, Рапаш оттер лицо мокрым рукавом и покинул Башню.
В его келье чадила лампа. Ажурные стенки светильника в середине напоминали женскую талию. В чреве, скрываемом за широкими "бедрами", пылала страсть огня, языки пламени поднимались до "груди", но за пределы бронзового тела выходили лишь черные струи дыма от прогоревшего масла.
Рапаш сменил одежду, выпил горячего травяного чая. Он сидел с пустой чашей на ложе, а служанка расчесывала еще влажные волосы на пробор и мягко поводила гребнем по кудрям, оставляя на них аккуратные бороздки. Жрец обвил талию девушки и уткнулся лицом в ее живот. Юная рабыня не сопротивлялась; она лишь замерла с поднятым гребнем, не зная, продолжать расчесывать волосы покровителя или нет. Ситуацию разрешил тихий голос за порогом.
- Господин, тебя зовет царица.
Рапаш, помедлив, отпустил девушку, с нежностью посмотрев в ее взволнованные глаза.
- Ступай, - мягко сказал он.
Рабыня выскользнула из кельи, прихватив пустую чашу. Рапаш взял круглое зеркало. Начищенная до белизны бронза отражала свет лампы. Вытянув руку, жрец, поводя головой, рассмотрел свое отражение. Его лицо освещалось красными отблесками то с одной стороны, то с другой. Темные тени ложились на щеки от носа, синевы глаз не было видно, но тонкая ниточка губ обозначилась несвойственной им припухлостью. Гладкий мужественный подбородок украшала глубокая ямочка, темнеющая в отражении овальным пятном.
- Чем я тебе не мил, Удрани? - вслух спросил Рапаш у себя самого. - Ах, да, он же Царь! Ты верно просчитала тогда - он стал царем! А потом? Потом ты просто боялась за свою жизнь! Вот и ответ!
Рапаш бросил зеркало на ложе и, стремительно покинув свой храм, направился во Дворец.
Удрани приняла жреца в своей спальне. Изнывая от безделья и невеселых дум весь день, к ночи царица почувствовала прилив сил. Старый город, его древние храмы, реликвии, покрытые пылью, не вдохновляли ее. Но она была царицей и должна была играть роль божества на Празднике тюльпанов. Одно восхищало ее - пустыня, украшенная тысячами ароматных цветочных головок! Такого аромата не хранилось ни в одном из изысканных флакончиков, которые она любила нюхать. Это огорчало. Сколько будут цвести тюльпаны? Недолго! А как хотелось бы иметь их аромат всегда!
- Госпожа, - служанка, присев на колени у порога, оторвала Удрани от размышлений. Но она не успела сказать, что Главный жрец Храма Митры пришел. Рапаш, на ходу скинув плащ и сбросив промокшие туфли, вошел сразу.
- Ты хотела видеть меня, - слегка наклонив голову, сказал он. Не спрашивая, не выражая особой почтительности и трепета от встречи, но демонстрируя свою гордость и мужское превосходство.
Удрани сделала жест пальцами, и рабыня исчезла за порогом, закрыв за собой узорчатые створки дверей. Вдохнув пряный аромат из стеатитвого флакона с процарапанными на его прямоугольных стенках контурами полураскрывшихся тюльпанов, Удрани недовольно скривила накрашенные губки и протянула флакон Рапашу.
- Никак не удается придворным мастерам сохранить аромат тюльпана. Понюхай, и этот не дает того блаженства, которое я ощутила сегодня, гуляя по цветущему полю.
Рапаш мягко отвел ее руку, ощутив пальцами бархатистую нежность запястий.
- Не за этим ты позвала меня, - чуть улыбаясь, откровенно сказал он.
Присев на кресло около ложа царицы, жрец, не стесняясь, прошелся взглядом по всей фигуре Удрани, полулежавшей на боку. Не выдержав этой выходки, царица порывисто села, опустив босые ноги на мягкий пушистый коврик. Но Рапаш прав. И он хорошо знает ее. Но... любит ли до сих пор? Сомнение закралось в неспокойное сердечко. Тон жреца, его грубые манеры показались Удрани наигранными. И все же...
- Рапаш, когда начнется праздник? - начала она издалека. - Я скучаю здесь, мне страшно одной среди этих молчаливых стен.
Жрец услышал в голосе царицы и раздражение, и страх. Она не притворялась. И это позабавило.
- О, да! Здесь нет той роскоши и того окружения, что создал вокруг тебя Царь в Новом городе. Но ты не забыла, что, став царицей, ты приняла на себя некоторые обязательства?
Удрани пожалела, что позвала этого злобного человека, который еще не так давно валялся у ее ног, моля о любви.
- Хорошо, что ты напомнил мне о том, что я - царица! - Удрани встала, одновременно вскидывая головку так, что ее безупречный подбородок задрался выше носа. Но приоткрылась тонкая шейка, украшенная массивным золотым кольцом. Гладкая поверхность золота мерцала в свете ламп, а из глаз царицы сыпались искры! Рапаш залюбовался этими бездонными чашами, содержимое которых менялось в зависимости от настроения красавицы. Сначала в них плескалось нескрываемое желание и томность, способная лишить разума. Теперь они пылали гневом, но оставались все такими же притягательными. Густая черная обводка придавала глазам невероятные размеры! И все же, Рапаша более всего привлекали в лице царицы трепетные ноздри и приоткрывшиеся губки. Сколько он мечтал об их вкусе!..
- Успокойся, моя Госпожа, - встав рядом, жрец попытался найти примирения, - ты - не просто царица! Ты - богиня!
Он взял ее руку и покрыл поцелуями от запястья до локтя. Удрани не сразу, но отдернула ее. Игра снова в ее пользу! От осознания своего превосходства, царица улыбнулась. Но ей не терпелось сделать решительный ход, и она проворковала:
- Ты все еще меня любишь?
Рапаш подарил ей томный взгляд исподлобья и таким же тоном ответил:
- Нет, блистательная, я тебя ненавижу!
Маска превосходства в мгновение ока слетела с лица царицы. Но Рапаш рассмеялся и вернулся в кресло.
- Зачем ты играешь со мной, Удрани? - серьезно спросил он. - Неужели ты думаешь, что я буду волочиться за тобой вечно? - Глаза царицы снова сверкнули гневом. Рапаш защитился рукой, подняв ее перед лицом, и воскликнул: - Не гневись, обворожительная! Я всегда буду предан тебе, ты же знаешь!
Удрани перевела дух. Умел Рапаш хитрить! И никто другой во всем царстве не мог себе позволить так разговаривать с ней. Да, они дружат с детства! И он, как никто другой, знает ее! Но детство давно закончилось, а игры продолжаются.
- Что ж, оставим нашу перепалку, - игриво ответила она, - А позвала я тебя вот зачем. - Удрани немного помолчала, дождалась интереса у своего непредсказуемого друга и, проговаривая каждое слово, сказала: - Мне донесли, что у Храма Огня видели де-воч-ку, знаешь с кем? - не дожидаясь ответа, она продолжила: - С Даяной!
Рапаш сразу вспомнил ту сцену, когда к нему приходил разводиться гончар. Неожиданно появившаяся Даяна уводила за собой девочку лет семи! Тогда он счел это обычным делом, но сейчас вдруг отчетливо всплыло лицо безумной жрицы - она беспокоилась! Она настойчиво тянула девочку за собой... уводила от него!
- И что? - скрывая свою догадку, спросил он, поглядывая на царицу с прищуром.
- У девочки голубые глаза! Ее личико смахивает на мое! - язвительно заметила Удрани.
- Ты думаешь?..
- Это ты должен думать! Ты обещал, что все кончено, что об этом никто не узнает! - царица закричала. Служанка, сидевшая за порогом, несмело приоткрыла дверь. - Прочь! Пошли все вон! - истеричным окриком Удрани спровадила рабыню.
Рапаш порывисто обнял царицу. Она дрожала. Ее сердечко толкалось в его ладонь, прижатую к спине, ища лазейку, чтобы выпорхнуть.
- Успокойся, прошу тебя. Твои соглядатаи могли ошибиться, - Рапаш шептал в ушко, прикасаясь губами к аметистовой подвеске. - Этого не может быть! Даже думать об этом не стоит. Я сам унес то дитя, и оно затихло под холодными ветрами ночи.
Рапаш убеждал не столько царицу, сколько себя. Голубые глаза? Но почему бы не предположить, что в Маргуше могут быть и кроме него голубоглазые люди - носители иной расы, отличной от первых, пришедших сюда раньше всех, и от кочевых, разбавляющих кровь первых на протяжении веков? Можно было бы, если бы не Даяна! Ее не обманешь! Она, как собака, чует! Удрани думала о том же.
- Рапаш, я боюсь. Если царь узнает, он не станет разбираться. Он не пощадит ни меня, ни тебя. Этого ребенка не должно быть! - Удрани взмолилась.
- Моя богиня, я что-нибудь придумаю, - шептал Рапаш, а сам снова почувствовал то липкое презрение к себе, которое не оставляло его с того самого момента, когда он оставил новорожденное дитя на съедение волкам. - Но как она выжила? Нет, царица моя, нет! Это не она! Если бы это была она, мы бы узнали раньше. Это какая-то пришлая девочка. Ее приютила одна разведенная женщина. Я знаю, где она живет. Я поговорю с ней и сам посмотрю на того ребенка. У нее была метка на лбу. Все просто. Я посмотрю на ту девочку.
Удрани немного успокоилась. Ипостась царицы снова взяла свое, и она отстранилась от жреца, настойчиво разорвав его объятия.
- Узнай все, что можешь! А я призову Даяну.
Рапаш поджал губы и повел головой, не соглашаясь.
- Оставь ее в покое. Она не принадлежит себе!
Удрани вспыхнула и иронично заметила:
- Но принадлежит тебе!
- То была ошибка. Я каюсь всю жизнь, поверь. Если бы не одержимость страстью к тебе... если бы я только мог предположить, какая участь уготована твоей сестре богами...
Лицо Рапаша стало непроницаемым. Из прищуренных глаз полилась синяя ненависть. Он отчеканил:
- Даяну не мучай расспросами. Она невинна. Она жертва. Она выполняет то, что наложено на нее богами. Лучше бойся ее. Ведь она приходит к тем, кого уже ожидает Царица Мира мертвых. Или ты торопишься в чертоги ее дворца?
Удрани побледнела. Ее глаза потухли и только страх, сдерживаемый черными обводками, плескался в них.
- То-то же, - беззлобно заметил Рапаш. - Девочку я найду. Своих ищеек останови. Будет только хуже.
Он ушел. Удрани слышала, как за раскрытой дверью прошелестел надеваемый плащ, как зашуршали циновки под тяжелой поступью жреца. Каждый шаг отпечатывался в памяти. Звуки становились все тише и наконец, после скрипа закрываемых дверей, ведущих во двор, все замерло. Даже служанки за дверью, казалось, не дышали. Удрани слышала стук своего сердца. Мысли неслись в ее голове одна за другой. "Зачем я затеяла все это? Почему сразу не сказала ему о своем страхе? Почему всю жизнь я думаю о нем и делаю все, чтобы ударить побольнее?". Она не находила ответа на все эти вопросы в своем сердце. Страх сжимал его корявыми пальцами. Страх потерять царскую тиару, и вместе с ней - жизнь. Она ненавидела себя, ненавидела царя, ненавидела свою сестру Даяну - безумную жрицу, с которой боги дали им одно лицо и фигуру при рождении.
- Рапаш все сделает. Ведь и ему указана дорога вместе со мной, если... - о том, что будет, если царь увидит девочку с голубыми глазами, лицом похожую на нее, Удрани и думать не могла. Только страх - всепоглощающий и разрушающий душу, владел ее думами. - Он все сделает, а я прослежу! - царица хлопнула в ладоши. Служанка перекатилась за порог, не поднимая головы. - Бараба ко мне!
Владыка Вод (авест) - божество Апаш Напата у зороастрийцев. Так же величают бога Эа в шумеро-аккадской мифологии
Мягкая Тучная Нетронутая (авест) - Богиня Плодородия Анахита у зороастрийцев и Иштар у аккадцев
![Каменная печать [Фото тз книги В.И.Сарианиди, коллаж - Долгая Г.]](/img/d/dolgaja_g_a/margush2-014/pechatxrapashastjulxpanomum.jpg)
