Тонкая полоска света, пробившаяся между створками запертых дверей, разделила темницу пополам. Самый кончик луча уперся в колено Хусу. Вор полулежал на сухом глиняном полу, упираясь спиной в стену. Голова его безжизненно висела над плечом. Волосы закрывали лицо. Заломленные за спину руки были связаны крепкой веревкой, один конец которой тянулся к крюку, торчащему в стене.
Хусу пребывал в беспамятстве. Но вот кровь застучала в висках, болью ударила по левому глазу. Спасительное небытие разорвалось гулом в голове. Заныли вывернутые плечи, заломило спину. Изо рта потекла слюна. Хусу застонал. Он еле-еле слышал свой вой, не достигающий ушей, а бродивший где-то рядом, вокруг. Плотная завеса тяжелого воздуха не пускала крик ближе, и он доходил слабым стоном. А хотелось кричать! Кричать так, чтобы внутренности выворачивало наружу, чтобы надорваться от собственных потуг, чтобы слышал весь мир...
- М-м-у-у, - мычал Хусу, подергиваясь на крюке, как обреченный бык, которому уже перерезали шею, но жизнь еще трепыхалась в огромном сердце, мощными толчками выгоняющем кровь из тела.
- Очнулся, - чужой голос камнем ворвался в тугой воздух и ударил в ухо.
Хусу зарычал от боли. С трудом подняв голову, он прислонил ее к стене. Звякнуло кольцо, за которое веревка цеплялась к крюку. По шее промчался рой пчел, беспощадно жаля ее. Острые укусы перебежали на плечи и потерялись в груди. Стало немного легче. Хусу открыл глаз. Один. Второй придавило распухшим веком. В темноте замелькали радужными крылышками жужжащие пчелы. Хусу зажмурил глаз. Второй отозвался болью. Но сознание очистилось, пчелы исчезли, как и пронзающие кожу укусы. Кровь легко побежала по телу, возобновив привычный кровоток.
"Ящер" обвел взглядом полумрак вокруг. В левом углу шевелилось что-то светлое. Ворох тряпья. Но шевелился.
- Кто тут?
- Посланец бога, - последовал ответ.
Хусу напрягся. От страха его прошиб пот. Пустыня Страны Без Возврата! Неужели это правда?! Посланец бога!.. Нергала?.. Но почему? Ведь сказано: Семь врат ведут к Эрешкигаль - свирепой богине царства мертвых. Неужели не она, а сам Нергал будет судить его?.. Хусу встал на колени и опустил голову к груди. Руки задрались выше и боль в плечах усилилась. В мыслях Хусу промелькнуло удивление. "Что на земле, что под землей, боль и страдание не оставят человека", - вспомнил он слова жреца, но дух вора не хотел мириться с этим. Вечность страдать! Нет! Смилуйтесь! Отпустите! Не хочу!
Хусу заплакал. Он всхлипывал и шептал: "Не хочу, не надо, не надо".
- Успокойся. Почему ты плачешь? - казалось, посланец в недоумении.
- Как же, отпустят тебя, вор проклятый! - визгливый голос, прилетевший с другой стороны, удивил не меньше, чем посланник Нергала.
Голос сорвался на высокой ноте и всхлипывания снова наполнили тьму. Хусу понимал, что он уже не плачет. Но кто же тогда?..
- Кто это? - не в силах терпеть неизвестность, с отчаянием спросил он.
- Кто?! Кто?! - завизжал плачущий. Кольцо в дальнем углу звякнуло, и визг перешел в стон. Но визжащий не замолчал. Поток ругательств обрушился на голову Хусу. - Вор! Бездушный демон, могильный червь, паршивый баран, ты еще спрашиваешь, кто я?!
- Успокойтесь, - твердо сказал Посланник бога, и воцарилась тишина.
Голос Посланника действительно успокоил. Хусу повозился, принимая такое положение, когда боль меньше всего мучила. Но от стука в голове не отделаться. И все же Хусу сосредоточился и начал вспоминать. Он был в доме тряпьевщика. Тот вертелся перед ним, как пес с поджатым хвостом. Да! Хусу нашел того, кому девчонка относила сокровища усыпальницы. Он просто запомнил печать на ее тряпье: круглый оттиск со скорпионом в центре. Когда Хусу сказал о девчонке с собакой, глазки тряпьевщика забегали. Хусу хорошо запомнил вмиг побагровевшее бритое лицо торговца.
- Какая девчонка, о чем ты, какая собака? - залепетал он, быстро пряча свой товар.
- Не спеши, - сжав его пухленькую руку кожистой "лапой", Хусу кивнул вглубь дома, предлагая поговорить наедине.
Хусу вынудил трусливого торговца выдать ему сокровища, которые девчонка принесла не так давно; он еще не успел ни сбыть их, ни переплавить. Но в чем-то вор просчитался, чего-то недоглядел! Пока он рассматривал украшения древней царицы, к ним уже бежала стража. Успел тряпьевщик послать кого-то за помощью! Но не подумал, что и его спросят, откуда в его лачуге такие сокровища! Один царский венец чего стоил! Несколько согнутых золотых полос соединялись сзади круглой бляхой, в центре которой красовался овальный сердолик, расчерченный белыми и желтыми прожилками. Из бляхи вверх поднимались три толстых луча, и на них покачивали тяжелыми головками три бирюзовых цветка. Бирюза выцвела со временем, но и с беловатыми лепестками, соединенными золотыми чашелистиками в центре, цветы оставались шедеврами ювелирного искусства.
Стражники ворвались в дом, когда Хусу держал в руках царский венец. Бежать было некуда. Разве что проломить стену. Но Хусу не мог принять неизбежного. Он сразу вспомнил Сапара, представил себе его презрительную улыбку. Что он скажет, когда узнает о провале Хусу? Что? "Я же говорил, я же предостерегал!". Хусу взвыл и ринулся между стражниками, надеясь разве что на чудо, которого не произошло. Удар по ногам сразу опрокинул вора. Не удалось ему проскочить между двумя крепкими молодцами с кулаками, сила которых сравнима с ударом боевых топориков. Следующий удар пришелся по глазу, третий по шее. Упав, Хусу силился подняться, но тело не слушалось его. Свет померк в глазах, ноги стали похожи на тряпичные, как у кукол, которых делали девочки из остатков тканей и цветных ниток. На такие ноги нельзя встать. Они могут только болтаться, создавая видимость того, на что человек может опираться.
По приказу начальника, стражники подхватили Хусу под руки и вывернули их назад. Хозяин лавки, довольный, что вор пойман и его больше не надо бояться, бегал вокруг и верещал, осыпая оскорблениями. Но начальник стражи - повидавший в своей жизни немало преступников! - сразу спросил, откуда в доме тряпьевщика такое добро?
Хусу приподнял голову, злобно рассмеялся и доложил:
- Из царской усыпальницы! Ему девчонка приносила, я видел. Бродяжка с собакой.
Испугавшись, тряпьевщик несвязно залопотал что-то, но начальник стражи приказал скрутить и его, и обоих посадить в башню.
- Я не вор! - истошно кричал тряпьевщик, призывая соседей заступиться за него, но все молчали. Только жена, прижав в себе двух мальчиков, просила за мужа, говоря, что он хороший человек и мухи за свою жизнь не обидел.
- Разберемся! - пообещал начальник стражи, и препроводил преступников в башню.
Как его привязали к крюку, Хусу не помнил, как и того, кто назвался посланником бога. Сейчас, когда страх прошел, и мысли, хоть и туго, как тяжелое поливочное колесо в разлив, завертелись в больной голове, Хусу догадался, что нет никакого посланника в башне, а есть третий вор или кто-то другой, не вор, но преступник.
Повернувшись в его сторону, Хусу спросил:
- Скажи, кто ты? Как твое имя?
Посланник не торопился с ответом. Но Хусу слышал, как тот шепчет что-то, повторяя одни и те же слова.
- Эй, что ты там шепчешь?..
В ответ раздался голос, полный презрения:
- Вы глупцы! Бранитесь, а ведь вас обоих высекут! Вы получите сотни плетей! После такого мало кто выживает! И поделом! Ты - вор, а ты - убийца. Я знаю! Я проходил мимо старых могил. От них несет разложением. Ты убил ребенка и собаку. Ты осквернил землю, осквернил дух древних царей и ваших богов, которых уже давно нет, потому что пришел единый, грозный, справедливый и могущественный Господь-Мудрость! И вы перед ним ответите!
В другом углу взвизгнул тряпьевщик:
- Я не убивал! Я не убивал! Я только брал кое-что у бездомной девчонки и давал ей еду и одежду!
- Господь-Мудрость рассудит! - громогласно объявил посланник. - Проси его! Моли его о благе! - И он громко проговорил те слова, которые только что шептал: - Истина - лучшее благо. Истина - лучшее благо. Истина - лучшее благо. Приди на помощь, Справедливый! Приди на помощь, Справедливый! Приди на помощь, Справедливый!
Хусу взбесился. В ярости он дернулся, но крепкая веревка лишь сильнее сжала запястья, а вывернутые плечи взорвались болью. Застонав, вор тяжело задышал и прошипел сквозь зубы:
- А ты, праведник, тоже сидишь, здесь, в этой башне для преступников! Где твой бог? А? Простит ли он тебя за то, что ты совершил?
- Я нес людям его Слово! За то и гоним, - с достоинством ответил Посланник. - Вы не понимаете, глупые люди, что значит для вас вера в Могущественного. Выполняя его заветы, после смерти вы попадете в рай. Не будет вечных скитаний по призрачному Царству Мертвых! Будет рай в чертогах Праведного! Хотя, у вас-то нет надежды. Ворам и убийцам не место среди послушных воле Священнейшего. Ваше место во владениях девов!
- Я не убивал, я не убивал, - как заклинание повторял и повторял тряпьевщик.
Хусу обмяк. Силы покинули его: внезапная вспышка злости забрала последние. Слова Посланника обожгли сердце. Какая ему разница - верить в нового бога, или в старых?! Он вор. И теперь его ждет заслуженная кара. Но смириться с этим Хусу не мог. Он рвался на волю! Единственный, кто мог его спасти - это Сапар! Так думал Хусу. Так ему хотелось думать. Тоненькая ниточка надежды, что друг, с которым связывает общая тайна, несмотря на их размолвку, придет и хитростью, которой он виртуозно владеет, вытащит его из этой страшной башни.
- Сапар, - как имя бога беззвучно произнес Хусу.
За дверью послышался шум, людской говор, лязг запоров. Дверь распахнулась, и сноп света ослепил вора. Но не Сапар вошел в темницу. Стражники отвязали двух пленников и вывели наружу. Тряпьевщик плакал, упирался, моля отпустить его. Хусу, потеряв всякую надежду, безвольно повис на крепких руках, которые потащили его прочь из цитадели, на площадь перед небольшим озером.
Тишина повисла над площадью. И не потому, что она была пуста. Напротив, все, кто находился в городе, столпились вокруг двух возвышений, быстро сложенных из кирпичей. Два распластанных тела лежали на тех возвышениях. Солнце и то застыло в небе над Священным городом, передумав опускаться за горизонт. Или решив дождаться, когда два истерзанных человека уйдут за ним в Страну Без Возврата?..
Люди молчали. Изредка всхлипывала женщина, и ее сдавленный плач горестным аккордом разделял зловещие звуки конских плетей, взмывающих в небо со свистом и опускающихся на растерзанные спины.
Вжик, вжик... стоны один за другим. Плач. И снова - вжик, вжик... стоны...
Терзаемые пытками уже не кричали от боли - на то не осталось сил. Но человек не мог не отвечать на жалящее тысячами жал прикосновение кнута, выдергивающее со спины плоть, сдирающее ее с костей. И пытаемые стонали, да так, что мурашки пробегали по коже тех, кто смотрел на это страшное представление. Стоны выползали из глубины растерзанных тел и выходили из раскрытых ртов, ловящих воздух во время коротких перерывов, когда кнут, скользнув по спине, снова взмывал в воздух. Кровавыми ошметками повисали на нем куски отодранной кожи, багровыми ранами покрывались спины. После нескольких десятков ударов они стали похожи на дорогу в распутицу, когда в глинистой почве глубокими рытвинами отпечатывались следы от колес повозок, расходившиеся в разные стороны. Но колеса все пробирались по размокшей дороге, кнут все возвращался на разверзшиеся раны...
Вжик, вжик... а-а... а-а... всхипывание...
Удары отсчитывали время. Но оно повисло тугим серым туманом и никак не пробраться через него! Даже ветру не под силу разогнать багровые тучи, оседающие все ниже и ниже, прижимающие упругую подушку тумана к земле.
Хусу желал только одного: выбраться из тумана, найти лаз в плотном его покрове и, прошмыгнув в него так же ловко, как он это обычно делал, улететь в небытие, в то спасительное беспамятство, которое сродни смерти, а может быть оно и есть сама смерть?.. Да, Хусу хотел умереть! Прямо сейчас, пока жало кнута в очередной раз не вонзилось в его живую плоть.
Когда Хусу привели на площадь, он еще надеялся на чудо. Одним глазом он с волнением вглядывался в лица людей, пришедших посмотреть на казнь вора. Но не оказалось среди тех лиц одного - того, кто странным образом вошел в его одинокую жизнь и так же неожиданно расторг их хрупкий союз. Не было среди людей, глазевших на Хусу, Сапара! Никогда больше не увидеть ему красивых и презрительных глаз удачливого вора, никогда не услышать сказанное его голосом: "Хусу".
Вжик...
- Этот, кажется, уже все, не дожил до последнего удара.
- Проверь.
Тело тряпьевщика обмякло. Из его уст больше не вылетали стоны. Палач приподнял его голову за волосы, наклонился к лицу ухом. Прислушался.
- Готов.
Женщина, стоявшая неподалеку в окружении соседок, опустилась на колени и запричитала.
- А с этим что? Еще восемь ударов осталось.
- Секи.
И снова - вжик...
Последний удар пришелся по мочке уха и рассек ее. Хусу застонал.
- Жилистый. Еще очухается.
- Не успеет. Ночью собаки сожрут, а то падальщики еще дотемна успеют. Вон, уже летают в вышине. Больше он никому не нужен.
Казнь закончилась. Все получили урок послушания. Истина, испокон веков бывшая законом, писанным кровью, вновь восторжествовала. Красть и убивать нельзя! Кровавыми полосами на истерзанных спинах отпечаталась она в памяти всех, кто видел расправу над преступниками.
Люди разошлись. Никто, даже жена тряпьевщика, не подошел к телам на постаментах. Прикосновение к трупу - это осквернение живых. Это тоже истина, и ее вбивали в головы веками. Потому стояла женщина в отдалении и сквозь слезы смотрела на растерзанного мужа, ожидая, когда его тело отнесут туда, где оно будет освобождено от плоти птицами и собаками. И только потом она сможет забрать останки мужа, сложив кости в каменную шкатулку, и похоронить в земле, в простой яме, без подношений богам и без надежды на их милость.
Босые рабы в набедренных повязках и с защитными амулетами, болтающимися на шеях, утащили тела казненных за ворота города, в отдаленное пустынное место, куда носили покойников, случайно умерших в стенах Священного города, или таких, как Хусу - никому не нужных.
Их положили поодаль друг от друга, лицом вниз, окровавленными спинами вверх, так, чтобы Бог Правосудия Митра видел - закон соблюдается! Великий Шамаш, стремительно приближающийся к горизонту, кинул прощальный взгляд на истерзанных людей, и быстро укатился, оставив мир живых своему преемнику - Митре. Бог Справедливости широко - на весь необъятный горизонт - распахнул кровавый плащ. Воздух закачался от порывов ветра. То Митра махал руками, подгоняя к мученикам стаю стервятников. Черной тучей приближались они к месту тризны; и уже слышался шум от сильных крыльев.
Хусу потерял ощущение своего тела. Он не чувствовал ни рук, ни ног, ни туловища. Боль - мучительная, зудящая, расширяющаяся - заменила его. Осталась только голова. И только одна мысль свербила ее изнутри - умереть! И вот, наконец, она пришла! Вся в белом, она стояла в сторонке и наблюдала за муками, словно ждала особого приглашения или просьбы...
Хусу пролепетал сухими губами:
- Забери...
Смерть подошла ближе и присела, вглядываясь огромными черными глазницами в его лицо. Хусу видел ее. Он видел огненный ореол над ее круглой головой, видел, как она поводила головой, разглядывая его истерзанное тело. Потом он услышал ее голос.
- У-у-у... бедный, бедный вор...
- Забери, - взмолился Хусу.
- Ты бы уже брел по серой пустыне Страны Без Возврата вслед за ним, - она вытянула лицо, поглядывая за Хусу, туда, где лежал тряпьевщик, - но что-то держит тебя здесь. Что?
Голос Смерти стал тоненьким и ее вопрос вошел в живой мозг отзвуком птичьей трели. Как ни страдал Хусу, а мысли в его голове зашевелились, словно разбуженные той смелой пичугой. Что? Что беспокоит его больше смерти? Разве не ее желает он больше всего? Все силы вора собрались в голове и мысли заворочались, закрутились, оглядываясь друг на друга, ища ту, которая есть ключ к спасению от страданий. Сапар! Сапар! О нем думал Хусу больше всего в этот страшный день! Его звал, его ждал!
- Сапар, - еле размыкая губы, прошептал Хусу.
Смерть выпрямилась, захлопала в ладоши.
- Сапар, Сапар, Сапар... кто это - Сапар? - спросила она, снова наклоняясь над жаждущим смерти человеком. Она так пристально всматривалась в его лицо, что сама прочитала ответ: - Друг! Сапар - друг! У-у-у... Ты ошибаешься, - зашептала Смерть в ухо, мочка которого раздвоилась и стала похожа на язык змея. - Ты ошибаешься. Он не друг. У тебя нет друзей... нет, нет, нет! - Смерть закричала: - Нет!!
- Сапар - друг! - приподняв голову, со стоном бросил Хусу. Ему тоже хотелось кричать, но все, что он мог, это вместе со стоном вытянуть из себя глухие звуки.
- Да?.. - удивилась смерть, и, казалось, поверила. - И что Сапар? Почему ты думаешь о нем?
Жалость к самому себе сжала истерзанное болью сердце. Обида обожгла его как беспощадный кнут спину. Слезы прорвались в глаза. Две жгучие капельки выкатились из разбухших век, одно из которых так и не поднималось. Слезинки забрались на жесткие морщины и остановились. Хусу застонал. Смерть потянулась к нему костлявыми руками. Костлявыми?.. Мягкие теплые пальчики прикоснулись к щекам, промокая слезинки. Смерть поднесла палец к своим глазам и, вертя его, рассматривала влагу, медленно испаряющуюся на ее теплой коже. Хусу подумал, а смерть ли это?..
- Кто ты? - спросил он, и снова надежда всколыхнулась внутри, прорвавшись через сгусток боли.
- Я?.. - Смерть задумалась, поводя головой. - Я... я не знаю... Кто я? Кто я? - запричитала она, забеспокоилась, вскочила на ноги и забегала, вскинув руки. - Кто я?!
Стервятники, что приземлились неподалеку, и, шаг за шагом, подпрыгивая, приближались к мертвецу, взмахнули крыльями и отлетели, но оставались вблизи, не собираясь отказываться от пиршества.
Смерть вернулась. Она коснулась ладонью косматой головы Хусу и совсем другим голосом - сочувственным и жалеющим - тихо спросила:
- Что Сапару сказать?
Хусу почувствовал, как в его теле утихает боль, а в голове успокаиваются мысли. Ему вдруг сразу стало так хорошо... как в детстве, когда мама гладила своего маленького мальчика по головке. Мама? Он никогда не помнил своей матери! Никогда...
- Мама...
- Я с тобой, сынок. Я здесь. И теперь буду с тобой всегда. Только скажи, что передать Сапару?..
Ощущая, как блаженство растекается по вновь появившимся у него рукам и ногам, как свежий ветерок обдувает разгоряченную спину, Хусу улыбнулся в ответ на ласку и утихающим голосом произнес свои последние слова:
- Сломанный тополь...
Даяна отдернула руку и вскочила на ноги. Последние полосы заката еще обозначали горизонт, и на его фоне к мертвецам шли собаки. Те самые псы, которых обучили освобождать кости от плоти. Глаза лохматых чудовищ горели зеленым пламенем, зловещий рык предупреждал каждого, кто осмелится встать на пути, об опасности. С рыком сливались гогот и шелест крыльев гигантских птиц, какими казались стервятники в наступающей ночи, Сердечко жрицы похолодело. Она с удивлением посмотрела на свои раскрытые ладони, потом на мертвого мужчину с окровавленной спиной и, попятившись в страхе, завыла. Стервятники захлопали крыльями и, ругаясь меж собой, взгромоздились на мертвецов, цепляя хищными клювами еще теплую плоть.
Даяна закричала от ужаса и сломя голову побежала в город, освещенный множеством факелов, в Храм Огня, думая только о том, как очиститься от скверны священным пеплом, и просить, просить Великого Шамаша о милости. Так было всегда! По чьей-то негласной воле безумная жрица шла к умирающим, чтобы узнать последнее желание, услышать последнее покаяние и отпустить страдающую душу. А потом, очнувшись от наваждения, она осыпала себя пеплом и до беспамятства возносила молитвы Шамашу, сидя перед священным пламенем. Лишь после этого, спокойная и умиротворенная, она засыпала в своей келье.
Нергал - бог смерти и войны, супруг царицы Подземного мира богини Эрешкигаль
Господь Мудрость - один из переводов имени верховного бога зороастризма Ахура Мазда
Авеста, Гимн Ахура Мазде, стих 33. Вместо имени Мазда взято одно из имен Ахура Мазды - Справедливый. Далее по тексту приводятся и другие имена, упоминаемые в Авесте