Аннотация: Вспомнились студенческие годы, когда нас, как главную рабсилу, возили на сбор хлопка.
Напишу-ка я про хлопок...
Были в моей биографии такие страницы, вспоминая которые, я улыбаюсь и спустя много лет. Не сказать, что те эпизоды были такие уж веселые, всякое бывало, но все же в памяти они остались как воспоминание о самой интересной поре жизни - о студенчестве.
Институт. Конец октября - начало ноября. Как правило, именно в это время погода словно вспоминала, что лето закончилось и осень в разгаре, ну и начинались дожди с сопутствующими похолоданиями. Бабье лето - светлое, легкое, красивое в наших краях - заканчивалось резко и студентов сразу же везли на хлопок. Это мы так называли - на хлопок. А на самом деле нас везли в далекие степные просторы Узбекистана, в Голодную степь, еще в тридцатых годах освоенную зэками и репрессированными гражданами со всего Советского Союза. Все эти просторы были отданы под одну сельхозкультуру - хлопок! У республики были сумасшедшие планы по сдаче хлопка - миллионы тонн (4-5 миллионов, точно не помню)! Хлопок выращивали везде - на полях, на обочинах дорог, на личных участках вместо овощей. Сначала хлопок собирали машинами - специальными, хлопкоуборочными. Одна такая машина за один проход собирала несколько тонн. Но когда начинались дожди, основными "механизмами" по сборке урожая становились руки молодежи, особенно студентов. У хлопка есть такая особенность: нераскрывшиеся коробочки лопаются с наступлением холода, и вата повисает такой мокрой прядью. Снять ее можно только руками, да и вытащить из полураскрытой коробочки то, что и волокном-то не назовешь, совсем незрелый хлопок.
Умельцы из сел, которые учились в нашем институте, умудрялись собирать в день до 600 кг! Но это, конечно, на хороших грядках и с помощниками, которые относили собранный хлопок на пункт приема. Мой рекорд - 120 кг. Собирали хлопок в специальные фартуки. Двумя концами фартук подвязывали на поясе, вокруг талии или чуть ниже, а два других конца тоже связанные за спиной, но слабее, образовывали такой карман, куда и складывали вату с коробочек. Полный фартук вмещал до 20 кг хлопка. Но таскать такую тяжесть перед собой не с руки, потому собирали порционно - килограмм по пять и складывали в кучи на своей грядке. Потом собирали их, утрамбовывали и тащили сдавать. Принимали хлопок в одном месте на поле - там ставили тележку, подвешивали на треноге весы - палка, посередине привязанная к треноге. С одной стороны миска, куда ставили гири, с другой стороны - крюк, на который вешали мешок. Таскали мешки сами, помогая друг другу закидывать их на спину. Чтобы мешок весил побольше, добавляли в хлопок и камни, и грязь с грядок, и даже арбузы, которые сажают на хлопковых полях для обогащения почвы. А для нас это было еще и хорошее лакомство, как и дыни.
Поездка на хлопок была сродни военным сборам - не откажешься! Скажу откровенно, меня отчислили из института на последнем курсе, уже со сданными госэкзаменами и почти готовым дипломом потому, что я не поехала на хлопок. Еще до начала этой кампании я уехала на соревнования, а потом заболела. Ну, и потом меня заклеймили, как злостного нарушителя режима, и с волчьим билетом (запись в трудовой гласила: отчислена за потерю связи с институтом и предоставление ложного документа, ложный документ - это подтверждение из госкомспорта о том, что я была на соревнованиях и отстаивала честь республики) вытурили. Институт я все же закончила, диплом получила через год.
Но сейчас я хочу рассказать не о том. От поездок на хлопок, несмотря на все трудности быта, унижение, тяжелую физическую работу, остались веселые воспоминания. Как-то так устроен человек, что плохое быстро забывается, и помнится в основном хорошее и веселое. Тем более, когда речь идет о студенческих годах.
Я "отпахала" на хлопке три сезона. Самый длительный был - 42 или 44 дня. Привезли нас в Ташкент 28 декабря. Это я помню точно! Накануне нового года. Тогда мы собирали хлопок даже под снегом. И хлопком это уже назвать нельзя было - так, куски волокна, оставшиеся после нескольких сборов, но плана по республике не было и нас держали в поле, выгоняя каждый день на работу. А тогда уже были морозы. И мы проводили "на свежем воздухе" целый день, бродя по голым полям в поисках белого волокна. Не буду о грустном и не буду восстанавливать хронологию событий, а просто расскажу о некоторых эпизодах, имевших место быть в тех поездках.
Вы себе представляете Голодную степь? Подумайте, а я расскажу, как это выглядит, когда попадаешь туда впервые в середине осени. Когда автобусы после нескольких часов езды по автостраде сворачивают на проселочную дорогу, любоваться горизонтом не мешают никакие провода или столбы. Электричества там попросту нет. Степь, степь без конца и без края - сухие кустики полыни, разбитые дождями и колесами тракторов дороги без намека на асфальт. И поля хлопка, окруженные длинными лотками ирригационных сооружений. Где-то вдали виднеется крыша одинокого здания. Это бывший свиноводческий комплекс (и кто догадался его там построить!), еще загодя превращенный для нас - 250 девчонок, в барак. Внутри попросту все вымели, сколотили двухъярусные нары и поставили две печки-буржуйки, которые после первого же обогрева, мы дружно закрыли, решив, что лучше дышать пусть холодным, но воздухом, чем копотью. А греться одеялами, чаем и кое-чем еще. Это "кое-что" девчонки называли яблоками.
Как-то я простудилась. Пошла к доктору, которым оказался студент третьего курса мединститута. Говорю, насморк, горло болит, горю вся. Он дает мне... фталазол. Кто не знает, это от поноса. Девчонки потом ходили к этому доктору, придумывая разные болезни, и неизменно получали лекарство от всех бед - фталазол, который у нашего доктора никогда не заканчивался. Сами понимаете, что вылечиться от простуды этим сложно, вот девчонки и взялись лечить меня "яблоками", которые я до того времени никогда не употребляла. "Принять" заставили и снаружи, и внутрь. Вечером мне было так весело, что посмотреть на это веселье высосывались из-за своих занавесок со всех нар. Но утром я действительно поправилась и пошла на поле. Больных, которые оставались в бараке, заставляли убирать туалеты, чистить котлы, мести территорию вокруг барака. Так что лучше болеть в поле, лежа на грядке под кипой телогреек, пока подруги собирают и на себя, и на тебя, чем пить фталазол и бегать от дежурных по кухне.
Парней селили подальше от девчат, километров за 30-50. Но с нами жили несколько студентов, которые готовили еду - чай утром и что-то горячее на ужин. И на завтрак, и на обед мы ели свое - то, что привезли с собой или получали в посылках от родителей. Нам привозили посылки раз в неделю из института. Ели на убой. Я поправлялась, как сдобная булка в печи. Еще мы собирали то, что находили на полях. Про арбузы и дыни я уже упоминала. Арбузы мы ели, даже не разрезая, а разбивая, пнув носком сапога и вытаскивая середину. Да, варварство, но тогда это виделось нам развлечением. Арбузы попадались здоровые, килограмм по 10-12. Мы раз притащили такой к приемному хлопковому пункту и взвесили. Дыни же приходилось резать. Нож был всегда с собой. На полях мы с подругой находили всякое - морковь, зеленые помидоры, которые солили в бараке, арахис. Как-то я привезла домой мешок арахиса - килограмм 12. И хорошо помню, как мы его собирали.
Обычно, сделав норму за полдня, мы с подругой уходили "бродить" по полям. Вот и в тот раз, собрав небольшую компанию - человек пять, мы пошли на дальние поля. По пути нам попался глубокий арык - ни перепрыгнуть, ни обойти нигде. Бревен, чтобы сделать мостик, в степи не водится. А за арыком виднелись какие-то зеленые посадки. Стало любопытно, и мы решились перебраться вплавь. Вплавь - это громко сказано! На самом деле, воды было чуть ниже пояса. Но раздеться нам пришлось догола... снизу. Верхнюю часть одежды - телогрейку, свитер, майку или рубашку просто задрали. Держа в поднятых над головой руках штаны, сапоги-керзачи и все остальное, мы, одна за другой перебрались через арык. И не зря! Поле, зеленеющее вдали, оказалось засаженным арахисом. Но его еще не выкопали. А самим копать кусты, переворачивая корни и собирая с них орехи - это серьезный труд. Постояли мы в задумчивости на том поле и решили прийти попозже. Повернули назад, и тут вдали увидели трактор - небольшой, в нем два человека, и мчался тот трактор к нам на всех парах. Мы деру. А впереди арык. Трактор уже настолько близко, что сквозь шум двигателя слышны улюлюканья трактористов. Мы бегом, насколько позволяет одежда и обувь. На мне, к примеру, были керзачи папины, 41-го размера, папина же телогрейка - 50-го размера, свитер, рубаха и бабский платок, шерстяной, серый, им я обматывалась так, что завязывала концы за спиной. Девчонки одеты почти так же. Бежать вдоль берега арыка нет смысла - не убежишь! До горизонта не видно никакой переправы. Трактор нагоняет. Два тракториста даже для пятерых девчат - встреча не из приятных. Ну и решились мы перебираться назад тем же способом. Но, если в первый раз мы и вещи аккуратненько складывали, и подшучивали друг над другом, то обратно я даже не помню, как раздевалась. Опомнились мы все только на другой стороне арыка с... голыми попами. Трактор как раз подъехал, и два тракториста пялились на нас, тыча пальцами и заходясь в смехе. Когда мы вернулись в барак, самим было смешно до коликов.
Прошло недели две, мы с подругой прикинули и решили, что пора за арахисом. Остальные девчонки наотрез отказались, и мы пошли вдвоем. Все было, как и в прошлый раз. Арык, поле, но кусты уже лежали вверх корнями, и арахис почти подсох. Сначала мы залегли на нашей стороне арыка и наблюдали, нет ли кого на той стороне.
Никто нам не помешал на этот раз. Мы со Светкой набрали полные хлопковые мешки земляных орехов, и их нам хватило и на оставшееся время, и домой привезли.
Как-то раз нас решили переселить из одного места в другое. Хлопка там было больше или еще что, не знаю. А накануне мы с подругой набрели на пару хороших грядок моркови. Крупная такая морковь, сантиметров десять в диаметре в верхней части, где ботва. Дело было к вечеру, и мы решили на следующий день с утра пораньше пойти и собрать морковку. Утром был густой туман. На расстоянии вытянутой руки ничего не видать. Пришли мы со Светкой на то поле, нашли грядки и, встав "раком", пошли морковь дергать. Земля влажная после дождя, морковка разве что сама в руки не прыгает. Тяжелеющий мешок уже к земле тянет - собираем, как хлопок, мешок между ног. Переговариваемся со Светкой, друг друга только по голосу и слышим - ничего не видать. И вдруг я лоб в лоб сталкиваюсь с мужиком, который тоже собирает морковку на моей грядке, только идет навстречу мне. Я как взвизгну. Мужик как заорет на узбекском, матом. Я бегом, мешок двумя руками впереди держу, снять-то не могу, развязывать надо. Слышу, Светка следом через грядки скачет, только хруст гузапаи (стебли хлопка) слышен. Удрали мы и как раз к автобусам успели. Хорошо, что нас увезли, а то бы тот мужик точно пришел жаловаться.
А раз мы со Светкой проспали автобусы. Нас возили на дальнее поле. С собой мы брали чайник, заварку. Из той же гузапаи костер соорудим, скипятим чай, сладостей у нас разных полно. Соберем норму хлопка - это килограмм 70-80, за полдня и потом чаи гоняем, читаем, болтаем, или спим между грядок на кучах хлопка, укутавшись телогрейками.
В тот день, помню, была хорошая солнечная погода. Нас разморило, мы и уснули. Девчонки ушли далеко по грядкам, нас не видно, все знают нашу привычку гулять по соседним полям, никто и не позвал. Проснулись мы со Светкой, когда солнце почти закатилось, но еще светло. Вокруг никого. Автобусов тоже нет. А до нашего барака идти и идти, километров двадцать, наверное. Мы с перепугу чайник в руки и бегом. Смотрим, какой-то автобус подъезжает. Я давай кричать, фартуком машу. А Светка пригнулась, меня вниз тянет. "Это не наш автобус! - шипит, смотри, там парни какие-то выходят". Мы распластались между грядками, лежим. Сумерки уже. Парни посмотрели, позвали, да и уехали. Боялись мы чужих, всякие случаи бывали, потому старались не сталкиваться. Береженного бог бережет! Ну и пришлось нам на своих двоих добираться до барака. Чутьем каким-то определяли, куда идти, где свернуть. Пришли мы к себе часов в десять ночи. Девчонки уже волноваться начали. Сразу никому не сказали, что нас нет, знали, что мы всегда куда-нибудь ходим, добытчицы! А тут уже темно, поздно, вообщем, поволновались за нас, поругали.
В один из сезонов нас поселили в бараке, недалеко от которого была зона. Высоченный глухой забор, увитый поверху колючей проволокой, проходил как раз недалеко от туалетов. При свете дня мы никого из чужих и не видели, а раз ночью, зэки поджидали девчат внутри кабинок. Удрать мы тогда сумели, но до смерти перепугались. И руководство наше откомандировало нам в барак милиционера. Звали его классически - Абдулла, вовек не забуду. Поселили того Абдуллу на верхних нарах, как раз над нашими. Как сейчас вижу: сидит тот Абдулла - дородный такой, с авторитетом, с пистолетом в кобуре, скрестив ноги по-восточному, а девчонки внизу, поглядывая наверх, громко поют: "Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд кому-то не видна", хихикают, конечно. А Абдулла и глазом не ведет - серьезный, надутый, как индюк. Девчатам скучно, и давай они его звать то одна, то другая: "Абдулла, в туалет хочу!". Сопровождать нас в туалет было его основной обязанностью. А девчат в бараке больше двухсот. Абдулла только одну проводит-вернет, другая подходит. Специально ждали, когда он на нары заберется, усядется кум-королем, потом подходили и сладенько так говорили: "Абдулла, в туалет хочу!". Абдулла выдержал дня три, потом стал нас строить по две шеренги и строем водить в туалет. Не буду рассказывать как, ожидая остальных страждущих, девчата завывали, что уже невмоготу и все такое. А перед тем, как нас в кабинки распустить, он сам каждую проверял. Но зэки нас больше не пугали. Хотя раз приехали несколько человек невесть откуда на мотоциклах, пьяные. Мы забаррикадировались в бараке, Абдулла пистолет достал. Те мотоциклисты вокруг катались, орали, но внутрь полезть не решились.
Зато раз одна наша девочка до визга напугала медработников, в тот сезон живших с нами в бараке, на нарах, ближе всех расположенных ко входу. Нары мы закрывали простынями, всякими тряпками, чтобы и дуло меньше, и уютнее было. Получались такие кабинки. Жили мы компаниями человек по десять-двенадцать. Медичек было три-четыре, мы с ними не дружили. А рядом с бараком стоял старый комбайн. Была среди нас девочка, которая нравилась одному парню, работающему на кухне. И вот как-то раз этот парень упоил-таки ту девочку и забрался с ней на комбайн. Эти подробности нам позже на линейке сообщил наш декан, клеймя позором девочку, но не парня. Получалось, что она чуть ли не изнасиловала невинного мальчика. Парень тот был из семьи, которую декан уважал, а девочка нет. Простая девочка. Ее потом отчислили из института за недостойное поведение, а парень остался учиться.
Но я забежала вперед. Наигравшись с девочкой на том комбайне, парень привел ее к бараку и, поставив в дверях, ушел. А девочка была настолько пьяна, что, сделав два шага, рухнула на квартирку медичек. Занавески сползли, девчонка в них запуталась, упав на кого-то. Те визжат, кто из наших спросонья не разобрался, тоже орет. Кто посмелее, похватали в руки ковшики, палки, сапоги и давай девчонку в занавесках колотить. Думали, какой мужик "в гости" пожаловал. Бывало такое, приходили из аулов с девочками пообщаться. Декан прибежал, все преподаватели, которые у нас бригадирами работали. Когда разобрались, жалко нам стало девчонку, но уже ничего сделать нельзя было.
По утрам нас будили песней. Был у нас ответственный за радиорубку. И он каждое утро - а это шесть часов! - ставил одну и ту же пластинку. Она начиналась так: "Наташа, Наташа...", дальше не помню, но мелодия до сих пор в голове сидит. Надоела нам та песня, хуже оскомины и решили мы со Светкой выкрасть пластинку. Нам это удалось. Пластинку мы разломали и выкинули в туалет, спрятав таким образом концы в ... . На следующий день был такой шум, весь барак обыскивали. Радист наш скрипел зубами, угрожая, что лично поколотит ту, у кого найдет свою любимую пластинку. Ясное дело, не нашел, и будил нас уже сам, объявляя подъем, как в пионерлагере.
Устраивали мы и забастовки. Особенно помню одну. Был у нас любимый преподаватель, щупленький такой старичок, интеллигентный до мозга костей. Вел у нас научный коммунизм в институте, а на хлопке был нашим бригадиром. Заботился о нас, как родной отец. Защищал всех, никого не посылал на "ковер" к декану. А туда каждый день вызывали и унижали тех, что не выполнял норму, до слез доводили, до сердечного приступа. Еще в поле наш бригадир рассчитывал норму и мы каждой, у кого до нее не хватало, собирали вместе. Даже наша передовичка, которая собирала по 600 кг, перестала делать это и сравнялась с нами. Помню, как она отвечала, когда ее спрашивали у декана, как, мол, так, раньше по 600 кг собирала, а теперь 80-100. А она плечами пожимает, глаза такие глупые-глупые. Не знаю, говорит, устала, наверное, не могу больше. А за хлопок нам платили. Двадцать копеек за кг. Вот и посчитайте, сколько та девушка теряла ради солидарности со всеми. Обычно она зарабатывала 120 рублей за день, а за норму только 16 рублей начисляли.
А наш бригадир получал нагоняй от декана за то, что никого не приводит на экзекуцию. Решили тогда нам сменить бригадира. Отстранили его и дали молодого хлыща, который ходил с нагайкой, что коней подгоняют. А он хлыстал ею рядом с нами, когда мы, скрючившись, как старушки, ползали по грядкам и собирали остатки хлопка, покрытые инеем. На второй же день мы решили проучить того гада. Договорились во время обеда, что поколотим его. День был холодный, то ли мелкий снег шел, то ли туман был густой, точно не помню, но видимость была плохая. Наш "погонщик" шел где-то в середине поля, покрикивая на нас и щелкая своей нагайкой. Но не заметил, как все девчата тихо-тихо собрались вокруг него. В бригаде были старшекурсницы, человек тридцать - сорок. Когда мы его окружили, выдрали из рук нагайку, он упал на колени, прося пощадить. Верите-нет, плакал и рассказывал, что у него жена молодая и маленькая дочка. Видимо, у нас такая злость в глазах горела, что он не на шутку испугался. Мы слушали молча, только смотрели на него и кто-то щелкал нагайкой. Отпустили мы горе-бригадира. А сами решили в барак не ходить. Выдвинули ультиматум - вернуть нам нашего старого бригадира. Собрались в кучу, ждем, чем дело кончится. Приехали несколько автобусов. В них менты, преподы, декан. Наш "погонщик" с ними уже героем. А сам близко подходить боится. Нас окружили, стали выяснять, кто зачинщик. Потом уговаривали ехать в барак, мол, никому ничего не будет. Поверили. А после ужина собрали из нас человек десять, я туда тоже попала, и повели "на ковер". Оказывается, тот "погонщик", когда мы его отпустили, не сразу убежал, а подслушал, кто и что говорит, запомнил голоса, и так вычислил зачинщиков. Надо было видеть, как девчонки нас собирали, кто косынку чистенькую дал, что калоши свои, помаду, духи. Вообщем, к ректору - не к декану! - нас привезли всех благоухающих и разнаряженных. Кричал ректор, угрожал, с каждой разговаривая по отдельности. А мы заранее договорились, что будем отвечать, и на том стояли. Никого не отчислили, более того, "погонщик" вообще исчез из нашего барака, а нам вернули нашего интеллигентного преподавателя.
Особый разговор о чистоте на хлопке. Домой мы возвращались настолько грязные, что я не могла отмыться с одного раза. Руки до локтя были еще более-менее - рукава закатаешь и моешь каждый день, а вот выше... О голове вообще разговор особый, ее мы не мыли. И воды не было столько, чтобы согреть, ее привозили в бочке для кваса, да и холодно было, что на улице, что в бараке. Каждый вечер нам грели титан, для личной гигиены всем хватало. Но вот, чтобы помыть голову и речи не было. У волос наблюдалось несколько стадий "свежести". В конце концов, они превращались в нечто совершенно особенное: дней через двадцать с них будто грязь сама сваливалась и прическа выходила очень даже пышная. Кто-то из девчат испробовал на хлопке метод очищения предков - мукой. Сыпешь муку на волосы и вычесываешь, с ней и грязь уходит. Я не стала рисковать, заматывалась косынкой и ходила так до дома. Боялась, правда, что как только мыть начну, волосы с меня слезут. Но ничего, не слезли и, как ни странно, но вшей ни разу не было.
А как-то раз нам привезли походную военную баню. Это обыкновенный вагончик, в котором сделали предбанник и установили печку, топил ее солдат снаружи, а вода грелась внутри, и ее каким-то образом подавали в основное "помещение". Запускали в баню по десять человек. Поставили тот вагончик почему-то далеко от барака. Мы так толпой почти всю ночь и ходили - одни туда, другие обратно, пока все не искупались. Воды давали мало, отмыться практически было невозможно, только грязь разводили. Но сам факт - банный день, вернее ночь - мылись-то после работы, и на следующий день опять ни свет, ни заря на поле! Это запомнилось.
Много чего было "на хлопке" еще. Сколько рассказано там анекдотов, сколько откровений, сколько трудностей пройдено бок о бок с подругами. В те времена - конец семидесятых - начало восьмидесятых - еще не так было распространено увлечение фотографией, потому на память о тех днях у меня осталась лишь пара снимков, даже не знаю, кем сделанных. На одной мы едем в автобусе на хлопок на один день - развлечение, прогулка! Я справа, у окна автобуса.
А на другой - мы вдвоем с подругой стоим в поле в полной хлопковой экипировке. Даже родители не сразу могли разглядеть своих дочерей на этой фотографии и узнать, кто есть кто. Я слева, и мне там лет девятнадцать.
Не до красоты и нарядов было. Сохранить бы здоровье! Но все равно, веселое было время, трудное, но веселое! Таким и осталось в памяти.
А это фото в аудитории института. Я и моя подруга Света:
![В автобусе, нас везли на хлопок на один день []](/img/d/dolgaja_g_a/hlopok/tinh1.jpg)
![Гала и Света на хлопковом поле []](/img/d/dolgaja_g_a/hlopok/gs1.jpg)
![Гала, Света в аудитории института []](/img/d/dolgaja_g_a/hlopok/gs3.jpg)