Кинотеатр был старым, тесным и душным, а кресло - карболитовым. Сейчас такие уже не встретишь. Леночка это знала наверняка, потому что побывала практически во всех кинотеатрах города. Однако ощущения убеждали ее в обратном, более того - ставили перед фактом: она как раз находилась в зале, оснащенном этими холодными орудиями пытки, и даже сидела в одном из них. Девушка поерзала - пластиковое сидение жалобно скрипнуло на металлических упорах.
"Что я тут забыла? - подумала Леночка. Она огляделась по сторонам - вязкая мгла скрывала соседние кресла, истончив сидящих в них зрителей до бледных силуэтов. Леночка понимала, что не одинока, есть и другие, но ясно никого не видела. Между тем, экран мигнул, и перед глазами возникли вековые сосны и ели таежного леса. Камера двигалась вперед, деревья лениво расступались в стороны, жалобно трещал подлесок. Шум поднял медведя, лакомившегося малиной. Медведь оскорбленно взревел, оскалив клыки, и вдруг обратился в бегство. Влажно колыхалась коричневая шерсть бегущего без оглядки хозяина леса.
"Они там что - камеру к танку привязали? -- думала Леночка. - Странный какой-то фильм. Как хоть называется? Не помню... Вот черт! Как же я тут оказалась?"
Медведь мчался, взрывая черными клинками когтей скудный хвойный опад, а камера преследовала его по пятам, придвигаясь все ближе с каждым мигом странной погони.
Загнанный властелин леса вдруг остановился, обернулся к камере, и, поднявшись на задние лапы, угрожающе зарычал. Более длинная, нежели на спине, шерсть на его могучей груди и боках ритмично вздрагивала - загнанный зверь тяжело дышал, с приоткрытого рта капала слюна. Что бы там ни было, но он дорого продаст свою жизнь. Камера тоже остановилась, а медведь растянул черный лак губ и обнажил клыки. Затем его глотка исторгла леденящий душу рев, низкий и вибрирующий. Глаза зверя блеснули такой ненавистью и злобой, что Леночка в ужасе сжалась в своем неудобном кресле. Камера медленно двинулась вперед, медвежья лапа рассекла когтями воздух... Алая вспышка, и медведь исчез, словно и не было его, а камера неторопливо двинулась дальше...
* * *
- Вот уж не ожидал! Однако... -- Никодимыч умолк, поморщился и зашипел от боли, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Затем продолжил:
- Ты ведь мне жизнь спас, парень. Я-то думал, что ты совсем малохольный, ну, эта... пыльным мешком вдаренный, а ты...
Артем пожал плечами. Ничего особенного он не сделал. Все как-то само собой получилось. Увидев внезапно побледневшее лицо кузнеца, Артем сообразил - плохо дело, метнулся к окну, ухватил Никодимыча за руки да дернул что было сил, уперевшись ногами в бревенчатый сруб. То, что кузнец вылетел из окна, как пробка из бутылки, он своей заслугой не считал. А что следом серой ласточкой-убийцей увязалась ошалевшая от крови тварь - тем более. Сама виновата. Потому и сдохла на солнышке, задымилась, рассыпалась прахом, можно сказать - отмучалась. Никодимычу в этом смысле повезло меньше, его мучения только начинались. Рана на левой ноге оказалась скверная. Тварь располосовала когтями штанину, задела икру и, похоже, успела пройтись по ране зубами. Кровь уже пропитала остатки штанины и продолжала обильно сочиться. Крови Артем не боялся, но вид развороченной мышцы вызывал дурноту. Однако с перевязкой он справился. Стянул с окна изодранную занавеску и пустил на бинты. На побелевшем лице кузнеца контрастно проступили веснушки. Никодимыч молчал, скрипел зубами от боли, но не проронил ни словечка, пока Артем не закончил врачевать рану. Тогда молвил с укоризной:
- Неужто понежней нельзя было?
На что голос радостно отозвался:
- Обрыбишься, пусть тебя Варвара нежностями одаривает! Она бабулька горячая.
- Сволочь, - беззлобно выругался Никодимыч и неожиданно улыбнулся. Потом охнул, с трудом перевел дух и добавил:
- Но и на том спасибо.
Кузнец отер пот со лба:
- Ты, эта... Глянь там, -- Никодимыч мотнул головой в сторону беспорядочно сваленного снаряжения. -- Там должен быть кошель.
- Право не стоит, -- смутился голос, - "красный крест" денег за помощь не берет.
- Какие деньги? Амулеты в ем...
Искомое обнаружилось под кожаной кирасой. Артем передал кузнецу тяжелый мешочек. Никодимыч удовлетворенно вздохнул и, развязав кошель, высыпал его содержимое на ладонь. Амулетами оказались шесть медных пластинок: две округлой и четыре - треугольной формы.
Сжав кругляш в кулаке, кузнец сложил оставшееся в кошель. Артем глазам своим не поверил: смертельную бледность Никодимыча сменил обычный цвет лица, даже проступил намек на румянец. Кузнец приподнялся, просунул красноватую пластинку металла за ткань повязки, а затем и вовсе встал на ноги.
Артему о многом хотелось узнать. Такая рана, как у Никодимыча, даже в его мире - в мире развитой медицины - приковала бы человека к постели на несколько недель, а то и на пару месяцев. А здесь - кусочек меди сотворил настоящее чудо. Вот так амулет! Раздобыть бы таких с десяток и обвеситься ими со всех сторон, словно рождественская елка шарами. И все. Даже разрывная граната не страшна. Увы, до единственного источника информации - Никодимыча - не достучаться. Артем, конечно, слегка освоил искусство общения жестами на уровне да-нет. Голос повел себя неожиданно разумно - попросту замолчал, а ведь еще недавно нес полную околесицу, чтобы разозлить кузнеца. Студент решил, что это хороший признак.
Никодимыч выудил из своего мешка рогатку из желтой, словно старая кость, древесины. Развилка рогатки бугрилась узловатым, похожим на сустав, наростом. Артем даже решил сперва, что это и есть кость, но присмотревшись внимательней, увидел, что ошибся: слишком уж явно проступала древесная текстура. Кузнец повертел корягу, изучая ее со странным благоговением, словно то не дрын кривой, а по меньшей мере мизинец руки прекрасной дамы.
"Неужто поцелует?" - подумал Артем.
Не поцеловал. Приладил в развилку кусочек обсидиана из дома старосты и для верности закрепил узким кожаным ремешком.
Артем с любопытством следил за манипуляциями Никодимыча. Кузнец, взяв рогатку за концы, начал медленно поворачиваться кругом. В какой-то момент черный обсидиан полыхнул алым, а коряга вдруг дернулась, словно живая. Никодимыч взглядом проследил направление, которое указал обсидиан, затем покосился на солнце и хмуро кивнул.
- Стало быть, в лес, - молвил он. - Видно от судьбы не уйдешь...
* * *
Лес встретил прохладой и неожиданной сумрачной тишиной. Солнечный свет прошивал кроны сосен, да и то не везде: солнце неумолимо клонилось в сторону горизонта, и его лучи больше не достигали земли, припорошенной рыжей хвоей, а вонзались на высоте в два человеческих роста в сосновые стволы, и там растекались пятнышками расплавленного золота. Луговое разнотравье, ворвавшись изумрудным прибоем в царство леса, быстро обессилело, зачахло и поблекло. Лишь кое-где отчаянно боролся за жизнь седмичник. Приземистый и хрупкий, он рассыпал свои крошечные цветки, мерцавшие под плотным пологом леса, словно звезды Млечного пути.
Никодимыч уверенно прокладывал дорогу, лишь время от времени сверяя направление по камню. Обсидиан начинал багрово светиться и уводил путников все глубже и глубже в лесную чащу.
Лес густел, и первая ель, встретившаяся в сосняке, колко хлестнула Артема веткой по лицу. Парень пригнулся, инстинктивно втягивая голову в плечи, а его позвоночник заскрипел под тяжестью заплечного мешка. Впрочем, нет. Скрипел не позвоночник, а кольчуга. Холщовый мешок весил порядочно, но куда меньше, чем можно было подумать. Когда кузнец обряжал Артема в доспехи, помогал надеть кольчугу, прилаживал наплечники и наручи, парню казалось, что с таким багажом ему и с места не сдвинуться. Но доспех почти ничего не весил, и совсем не мешал двигаться. Это ставило под сомнение законы известной Артему физики.
Никодимыч шел налегке, если не считать пернач и короткий меч, что болтались на его поясе. Рыжая шевелюра кузнеца пряталась под остроконечным шишаком, а могучая грудь - под кольчугой. Зеленовато-коричневого цвета новые штаны (старые, изодранные чудовищем, пришлось оставить) скрывали ужасную рану. Глядя, как ловко Никодимыч перебирается через корни и коряги, запыхавшийся студент подосадовал на самого себя: "И чего, спрашивается, я вцепился в этот мешок? Пусть бы Никодимыч и тащил его, как и собирался...". И тут же залился краской стыда.
- Да ты никак взопрел! - кузнец застал Артема врасплох. Казалось, вот только что он маячил далеко впереди, а теперь уже участливо заглядывает в лицо, обеспокоенно хмурит брови. - Давай, что ль, подмогну...
Артем дернул лямку мешка и сердито мотнул головой.
- Ну, как знаешь, - вздохнул кузнец. - Да нам недолго осталось. Темнеет.
В самом деле: где-то за лесом солнце вонзилось сияющим боком в край горизонта, небеса поблекли, и теперь каждая трещина в коре деревьев, каждый овраг в глубине чащи сочились сумерками.
Остановились на широком пятачке земли, свободном от деревьев, но поляной его назвать было нельзя: здесь не росла трава, не цвели цветы, только бурая сосновая хвоя устилала землю толстым ровным ковром, лишь кое-где сползая с узловатых корней.
- Заночуем тут, - объявил Никодимыч. - До захода Ярилы немного осталось, надо и об защите подумать.
Вынув из-за пояса нож с широким лезвием, кузнец очертил им круг, затем вбил клинок в ствол дерева, оказавшегося внутри окружности.
- Ну вот, теперь можно нечисти не опасаться, - сказал Никодимыч и радостно улыбнулся. - Отужинаем, и на покой.
Артем с сомнением покосился на рукоять ножа, торчавшую в стволе на высоте человеческого роста.
Голод утолили черствым хлебом и колбасой - такой же твердой и сухой, но вкусной и сытной. Колбаса пахла дымом и тмином.
Натруженные ноги огнем горели в кроссовках. Чтобы разуться, пришлось повозиться со шнурками, не желавшими развязываться из-за прицепившихся репьев. Когда Артем, наконец, с ними справился и снял кроссовки, кузнец, с хрустом перемалываюший сухари мощными челюстями, вдруг побледнел и закашлялся. С вытаращенными глазами Никодимыч зашарил руками и, схватив кожаную фляжку с водой, жадно припал к ней губами. После нескольких мощных глотков, кузнец заткнул флягу пробкой и просипел:
- Предупреждать надо.
Артем виновато поджал пальцы ног и подумал, а как бы, интересно, Никодимычу понравился запах студенческой спортивной раздевалки, от которого даже мухи в судорогах падают на пол?
- Поел? - спросил Никодимыч, когда к нему вернулся нормальный цвет лица.
Артем кивнул.
- Тогда ложись спать, я первым дозорю, потом тебя подыму - сменишь.
Артем расположился меж замшелых корней у соснового ствола. Темнело все больше, и лес наполнился невнятными шорохами. Кисловатый запах хвойной подстилки не казался чуждым, напротив - он будил воспоминания. Воспоминания из детства, яркие, солнечные, теплые. Артем не заметил, как уснул, а потому не видел, как Никодимыч несколько минут пристально вглядывался ему в лицо, словно пытаясь в чем-то убедиться. Однако тонкая грянь между реальностью и сном была преодолена. Юноша крепко спал.
* * *
Его разбудил резкий пронзительный свист. Горло саднило, но жар спал. Артем отбросил одеяло и выбрался из сырой постели и тут же почувствовал озноб. В комнате было сумрачно, но это была его комната и его постель. Клацая зубами, парень поплелся к шкафу за сухой одеждой. Он двигался очень медленно, потому что думал, что если будет делать это быстрее, то замерзнет. Черт бы побрал эту ангину! Угораздило же подцепить ее посреди лета. Артем шел, прижимая к бокам локти, словно цыпленок ощипанные крылья. Так он пытался сберечь хоть каплю тепла. Наконец, распахнул дверцу, но сделал это чересчур резко, и его обдало воздушной волной. Леденящей, волной. Дрожь, сотрясавшая Артема, навалилась с такой силой, что он не выдержал: сел на корточки и обхватил колени руками, отчаянно прижимая их к груди. А свист все продолжался. Это на кухне надрывался чайник.
- Что? Совсем тебе фигово, да? - поинтересовался очень знакомый голос. - Расслабься: это сон.
Артем скосил глаза, почти слыша, как они со скрипом поворачиваются в глазницах. Никого. Только вязко колышется сумрак.
Из шкафа пахло пылью. Нащупав край одежды, висевшей на плечиках, Артем резко дернул, и содержимое высыпалось ему на голову грудой старых, пыльных одеял. Ведь кому-то же пришло в голову развесить их на плечиках, а теперь они ворохом лежали на полу. Не задумываясь над странностью происходящего, Артем завернулся в первое попавшееся. Вот счастье! Одеяло оказалось сухим, а о большем он и не мечтал. Только немного жалел, что не снял мокрую от пота футболку. Да и черт с ней! Главное - тепло и сухо.
Чайник не просто свистел, он уже визжал, переходя в ультразвук.
- Мам! Чайник! - попытался крикнуть Артем, но вместе со словами из горла вырвался надсадный кашель. Боль тут же вцепилась в шею колючими пальцами, не давая сглотнуть вязкую слюну.
"Дурак! Можно подумать, что мама не услышала бы такой свист, будь она дома!" - с досадой подумал Артем и зашлепал босыми ногами в сторону кухни. Там он первым делом выключил газ, затем щелкнул выключателем, и желтый свет разогнал сумрак.
Все как всегда: пестрые прихватки-рукавички на стене возле мойки, стерильное салатовое полотенце рядом с ними на крючке, три табурета как щенки к ногам хозяина жмутся к ножкам обеденного стола, а на столе - хрустальная вазочка с засохшим мармеладом ядовито-зеленого цвета. В запотевшее стекло окна заглядывает ночь.
- Чаем угостишь, хозяин?
Насмешливый голос заставил Артема вздрогнуть и оторвать взгляд от окна.
Незнакомец появился внезапно. Он сидел на табурете, словно имел на это право, выловил кусочек мармелада из вазочки, поднес ко рту. Артем посмотрел ему в лицо, оно расплылось под взглядом в хаотичное пятно, словно акварель под струями дождя.
"Чертовщина" - равнодушно подумал Артем, а потом послушно заварил чай.
- Почему я не вижу твоего лица?
- А разве ты хочешь его видеть? - незнакомец засмеялся.
- Я пытаюсь.
- Пытаться не означает хотеть. Улавливаешь разницу?
- Нет.
- Тогда подумай, чего ты хочешь на самом деле? Потом подумай, как будешь этого добиваться, и действуй. Сам. Не жди, что кто-то все решит за тебя.
- А с чего ты взял, что за меня кто-то что-то решает?
- Разве нет?
- Нет!
- Идем...
- Куда?
- О, вдруг стало интересно и уже не все равно? Ты же хотел увидеть мое лицо, или передумал? Нет?.. Тогда пойдем!
Незнакомец поднялся из-за стола и вышел из кухни. Артем проследовал за ним и неожиданно оказался на балконе...
- Если бы твоя мама сказала тебе - прыгай, сынок. Ты бы прыгнул? - спросил незнакомец.
- Я что, похож на ненормального? Пятый этаж!
- Значит, хочешь жить. Что ж, это уже что-то, чего ты хочешь сам. А ты задумывался - зачем живешь? Чтобы мама лишний раз сказала, какой у нее хороший и замечательный сын? Ради этого?
- Да при чем тут мама?!
- А чего ты дергаешься? Обиделся, что ли? Разве не она направляла тебя по жизни, решала, что делать, как жить, с кем дружить и кого любить? Нет? Молчишь?
Он задумался. События последних лет промелькнули фотографиями старого альбома. На каждой Артем видел себя, но не глазами любящей матери, а глазами одноклассников и учителей, ощущал их зависть, брезгливое раздражение, равнодушие. Даже учителя отличника не любили: удобный ученик и не более. Улыбались, но чувств не питали, потому что не за что любить.
Артем подумал еще, затем решился: пыльное одеяло, став ненужным, соскользнуло с плеч, он обернулся, чтобы встретиться взглядом не с незнакомцем - с самим собой... Балконное ограждение осыпалось обломками картонной декорации, когда он шагнул в ночь.
* * *
В темноте ночи круг, очерченный Никодимычем, источал голубоватое свечение, легкое, как паутина, и едва уловимое. Ветер шумел в кронах деревьев, а в небольшом просвете, свободном от ветвей, серебрилась монетка луны. То, что в ее обманчивом свете представлялось взбугрившейся почвой, оказалось Никодимычем. Кузнец лежал ничком у границы круга и не шевелился.
- Никодимыч! - негромко позвал Артем и в тот же миг ощутил спиной чей-то пристальный взгляд. Ответа не последовало, а чуждый взгляд сковывал ледяной цепью страха.
- Никодимыч! - позвал Артем, срываясь на крик и боясь обернуться. - Никодимыч!!!