Валентин Докучаев

Радославу Островскому посвящается...

"ВЛАСТЬ"

"Нет, господа, как бы точно не описывали ВЛАСТЬ земные науки - социология, психология, философия - в ней неизбежно остается нечто непознаваемое, мистическое, иррациональное..."" - так думал Мяур, канцлер Империи, мчась в своем бронированной "Золотом Драконе" по улицам Столицы. Шофер - унтер-офицер Манульской Гвардии в парадном мундире - выбирал самый дальний путь во Дворец, давая хозяину время думать...

"Повелитель... Господин мой..."

Арх 1, средоточие, вершина светской и духовной власти, с трудом просыпался в измятой постели...
Герцог, в мундирном фраке без единой складки, безукоризненно выбритый и свежий, по-военному подтянутый, светски элегантный, знамением наступившего дня стоял в изножье ложа Повелителя.
На почтительнейшее пожелание доброго утра Арх 1 Праведный ответил непечатным ругательством; голос похмельный, старческий, брюзгливый.
Ожило одеяло: под ним нечто шевелилось... Вот выкарабкалась дева лет 15, и, нимало не смущаясь своей наготы, прошествовала к бару...
- "Блядь!" - со злобой подумал герцог.
Дева обернулась, словно услышав. Герцог, встретившись с ней взглядом, сразу понял, что ошибся - столько в этом взгляде, при отсутствия всякой человеческой теплоты, добра вообще, было ума! Пронизывающий взгляд, хладно-ироничный.
- Мяур, голубчик, налей мне пивка холодненького и проваливай...
- Повелитель, я бы не осмелился тебя разбудить...
- Не будь те дурацкие бумаги, которые ты, сын собачий, приволок в бархатной папке, столь важны? На хер! Не дал ли я тебе, бродяге, сан коадьютора? Для того чтобы они обрели силу, вполне достаточно твоего автографа!
Apх отпил пива, глянул на канцлера мутными, глумливыми глазками:
- А на хер ты мне нужен, если есть какие-то "но"? Пошел на хер... править! - потом, почмокав пивной пеной, добавил другим тоном - поверь, дружище, мне сейчас час покоя дороже Империи... такая дьявольская апатия, твоя светлость, на меня свалилась... Иди.
Сердце Мяура дрогнуло от жалости и любви к этому! святому старику.
- Благослови, отец праведный, - сказал он дрогнувшим голосом.
Со светлой улыбкой Арх осенил герцога святым знамением и тихо произнес:
- Да будет Бог Милосердный в каждом твоем действии, в каждом твоем шаге. Ступай, герцог-голубчик, сын мой во Боге.
Мяур, преклонив колено, облобызал руку старца; некая энергия вошла в его тело.
И этот день он трудился долго и даже вдохновенно. Без колебаний утвердил смертный приговор; дал льготные кредиты вассальной Собачии; дал секретную санкцию жечь и топить кошатские военные суда, где они только ни попадутся... при этом - "никаких следов!", велел развернуть еще один концентрационный лагерь в Собачии, отдав его в совместное владение ученых военного ведомства... При этом его не покидала уверенность, что каждое его действие Повелитель позже одобрит; что он поступает в соответствии с Его Волей...

....................................

Кошатский посол в Империи, граф К.-М., подвыпив, рассказывал о страхах, что натерпелся в Столице:
- Эти чертовы эрби... О-о! Любимое развлечение светское... Представьте себе - скачки тяжеловооруженных панцирных всадников по сложнопересеченной местности... В заезде были Дворцовые Кирасиры Его Величества и Манульские гвардейцы Его Светлости... Капитаны пришли к финишу морда к морде; Повелитель кричит, ругается, как матрос, утверждая, что победа Его; герцог молчит, бледнеет, но не уступает... "Добро ж! - распалясь, крикнул Император. - Решим Божьим Судом!" Развели капитанов в разные стороны поля... они съехались - и ну рубиться на палашах! /А я стоял на верандочке: рядом с каким-то ихним крупным профбоссом... Рaдикальнейший лидер! Почти коммунист!/ Дворцовый кирасир насмерть зарубил соперника! Сделав обманное движение, он заставил гвардейца замахнуться, а сам в это время ударил снизу, прямо в горло, под шлем... Я говорю: "Как это так, на потеху деспоту погиб человек...", а профсоюзный радикал - "А разве Повелитель не волен в его, или в моей жизни?"

* * *

"Нетленная, святая материя ВЛАСТИ... Бог - Власть, Власть - Бог, как в Писании.... Я - лишь робкий послушник в обучении вещего старца... Отвечает ли Всевышний моим словам и молитвам?"
- Генерал Умка молчит? Кошатия требует его возвращения? Идиоты! Дилетанты! Генерал Морд! Свяжитесь с Инквизицией, коли сами работать не умеете!!! - Мяур со злобой отключился...

-------------

...0 том, что били его страшно, Умка догадался только нa следующий день - проснувшись, сотрясаемый похмельной дрожью, на склизских досках в холодной темноте карцера... Кап, кап, кап в углу, топ-топ-топ - мерзкий шорох крысиных лапок по полу. Темно, сыро, холодно, страшно, тело болит каждой клеточкой, особенно в паху, там, отбитое, все распухло - тяжелые сапоги кованые у дворцовых гренадер... Штаны Умки были мокры от мочи и крови; китель загажен блевотиной. Узник попытался встать - и тут же упал на пол, застонав от нестерпимой боли... Крысы брызнули в стороны... Заскрипев, отворилась дверь. В проеме стоял, нагло улыбаясь, кругломордый ротмистр манульской жандармерии, он поигрывал тяжеленькой резиновой дубинкой.
- Доброе утро, ваше величество. Каково почивали-с? Встать! Встать, скот!
Умка с трудом поднялся на ноги; коленки его дрожали.
- Кого ты кулачить собрался? А? Матифу, гаденыш, тоже кулачил, а теперь от нас, от герцогской черной сотни, в горном монастыре прячется, грехи, сука, замаливает... Ну! Кого кулачить собрался? Ну! - И дубинка воткнулась Умке в солнечное сплетение, и он, потеряв сознание, рухнул наземь... Поток ледяной воды из ведра пробудил его для новых мук. Сам встать уже не мог он; едва открыл глаза и увидел перед лицом своим поблескивающий сапог ротмистра.
- Смотри сюда, ублюдок, - ротмистр плюнул себе на носок сапога. - Слижи; слижешь, жить калекой останешься, будешь артачиться - забью до смерти... Ну! - и оплеванный носок легонько постучал Умку в ноющую скулу; несчастный по-детски зарыдал в голос от страха и безысходности... Дальше все слилось в единый кошмар - Умку пытали бессонницей, втаскивали на дыбу - все тот же проклятый ротмистр с двумя гориллonодобными тюремщиками... оставляли Умку нагим, связанным, на полу, без воды и без пищи - и по телу бегали крысы, больно покусывали... - Слижешь, голубчик, слижешь, ты еще и отсосешь у меня... Когда Умку, не спавшего четвертые сутки, почти потерявшего чувствительность к боли, продрали электрическим разрядом, едва ли не смертельным, он стал готов на все, все, все - лишь бы хоть на секунду прервать пытку...
- Ротмистр, прекратите! Да что вы делаете?! Вы не у себя в Герцогстве; еще и у вас мы наведем порядок... Развязать немедленно; вымойте ему лицо!
Вот сняли оковы с рук и ног, которые Умка уже перестал ощущать - и они напомнили о себе литой болью, вот отмыли кровавую корку с лица - и Умка стал видеть... Манулы со страхом тянулись перед неприметным крыситом в сером монашеском одеянии.
- Присаживайтесь, генерал... Помогите ему! Халат одеть помогите! - /Ох, какое блаженство! Какой он теплый - этот бурый тюремный халат!/ - Выпейте... /руки ротмистра, вдруг ставшие нежными, аккуратно влили Умке сквозь сцепленные, сведенные челюсти стакан огненной, животворящей водки/. Курите... /Ротмистр поднес зажженную сигарету/.
- Нам с вами, генерал, необходимо побеседовать.
Ох, как бедный генерал любил этого доброго монаха!
- Святой отец, клянусь жизнью, я ничего от вас не буду утаивать... только позвольте подремать полчаса! Ей-богу, мысли путаются, от меня сейчас проку мало... - и Умка с хрипом, с кашлем, заплакал, размазывал по лицу кровь, грязь, слезы...
- Конечно, конечно... - согласился монах. - Так, отведите генерала в камеру, помогите ему принять душ, доктора, ужин, и пусть выспится...
Монах поднялся.
- Святой отец! Не оставляйте меня жандармам!
- Если они вас обидят, генерал, скажете мне...
Тюремщики ЛАСКОВО, нежно повели Умку...
- Отлично, ротмистр, - монах присел и закурил. - Отлично поработали... Как вы себя чувствуете?
- Плохо, ваше преподобие. Я, бакалавр права, сейчас ночей не сплю, постигая психологию и социологию... Мне кажется, что я способен на большее, чем... это... - сейчас лицо ротмистра стало тонким, умно-аристократичным, самый тембр голоса был полон Университетом.
- Хха... - монах по-доброму усмехнулся. - Теория, друг
мой, мертва без практической работы... Цените это время, вкладывайте душу в каждое задание, и дело пойдет... Поверьте мне, нельзя сделать хорошую карьеру в нашем ведомстве не пройдя такой тяжелой, но необходимой практики. Вы его "СЛОМАЛИ", вы, сын мой, сделали 90% всей работы... Рассматривайте подобные задания как... практикум по психологии: Ротмистр...
- Корпуса жандармов Его Светлости герцога Манульского ротмистр Кор, ваше преподобие!
- Я вас запомню. Можете идти отдыхать, ротмистр Кор, спасибо.
- Рад стараться, ваше преподобие!
После адского карцера камера показалась Умке уютной, милой, лучше родного дома. Под теплым, нежным душем, в полубесчувственности, Умка оттаивал... Ни одна мать не купает своего младенца так нежно, как это делали грубые жандармы... Под дождем ласковой воды Умка чувствовал приятной болью, как воскресают органы его тела, выходя из тисков близкой смерти... Потом манулы промокнули страдальца махровой простынью; не терли, боясь причинить боль, а именно ПРОМОКНУЛИ... уложили Умку на белейшее белье, взбив перинку и подушечку, напоили янтарным, вкуснейшим, наваристым куриным бульоном, и, подоткнув одеяльце, на цыпочках вышли, камеру затворили бесшумно. Умка спал.
Проснулся он часов через пятнадцать; на тумбочке обнаружил кошатскую генеральскую форму пограничных войск - от нижнего белья до сапог, все в точности как положено по нормам довольствия, принятым в миубаевской армии. Тело каждое движение отмечало болью, это Умка чувствовал, моясь и одеваясь, но нутро ясно ему говорило, что эта боль - уходящая.
Отворилась дверь - и Умку как током ударило - вошел давешний ротмистр с дубинкой, он пропустил монаха, затворил дверь и застыл в позиции "вольно". Умку - героя войн и переворотов - охватил слепой леденящий страх, превративший в фикцию Присягу, Честь, Гордость...
- Садитесь, генерал, - сказал монах холодно.
/Умка внутренне затрепетал./
- Нас, Святейшую Инквизицию, интересует ваш хозяин - король Миубай второй.
- Святой отец, что...? Что конкретно? - Умка даже выгнулся, сидя на краешке табуретка, от готовности услужить.
- Все, - столь же холодно - холодными были и глаза! -
сказал монах. - Характер. Связи. Привязанности. Привычки. Хобби. Обычные обороты речи, употребляемые слова-паразиты... Образование... Одним словом, абсолютно все. Выкладывайте все, что знаете. И заметьте, генерал, если вы будете лгать, от меня это не укроется. И тогда... - монах развел руками. - Тогда я не смогу вам помочь.
Умка торопливо, сбиваясь, начал... Миубая он по детски любил, всей душой обожал, а, как известно, любовь делает человека наблюдательным... И Умка "выкладывал", "выкладывал", "выкладывал"... Глаза монаха едва-едва потеплели, он слегка кивал, ободряя рассказчика, вдруг он обернулся:
- Ротмистр... - и внутри Умки все упало; живот наполнился ледяной ртутной тяжестью, во рту пересохло... - вы свободны; скажите только, чтобы нам принесли кофе... очень крепкого.
Мучитель, щелкнув каблуками, вышел... и это окрылило Умку! Он просто выворачивал память наизнанку, чтобы чуть улыбнулся монах-избавитель... Монах стал задавать уточняющие, наводящие вопросы, и Умка совсем увлекся... Особенно святого отца интересовали отношения монарха со своим окружением... К концу третьего часа допроса следователь в сутане встал.
- Превосходно, сын мой! На сегодня довольно. Вы заслужили даже прогулку по тюремному дворику. Спите; на сон грядущий рюмочку коньяка... А вскорости и домой!
- Святой отец, как это... "вскорости"? - Сын мой, это зависит только от вас... Вот здесь закорючку поставьте, и дам я покой вам...
И Умушка подмахнул вербовочный лист. Монах ушел. Генерал лег на койку поверх одеяла, потянулся сладко... На душе было так легко!

....................................

- Ну вот, ваше превосходительство, здесь мы и поставим точку, - сказал отец Брам. Черный жандармский "Ягуар" остановился перед кошатским посольством в Песгороде. - Мы с вами славно поработали, вы нам донесли бесценную, именно бесценную информацию. Примите, ваше превосходительство, личную благодарность фра Охо, и... пятьдесят тысяч долларов; распишитесь, ваше...
- Умка! Называете меня просто Умка! Мы же друзья... Ведь мы друзья, отец Брам, правда ведь, мы друзья?
- Конечно, Умушка, друзья мы, друзья... - инквизитор, скосив голову, поморщился. - Вот здесь распишись... в ведомости, - и расписочку... вот здесь, - "Мной, генералом Умной, получено от Святейшего Судилища пятьдесят тысяч - цифрой и, в скобочках, прописью - "...имперских долларов за особые услуги, оказанные мной упомянутой организации." И - закорючку, подпись поставь. Получи, - и протянул Умке толстую, туго, запечатанную пачку. Генерал тут же ее разодрал, сунул банкноту шоферу и половику пачки - отцу Браму. - Умушка... - глаза иеромонаха полезли на лоб.
- Возьмите, батюшка, Богом прошу... не хотите себе, так отдайте на благотворительность, на сироток... Святая Церковь ведь этим занимается? Но если откажетесь, то... просто до глубины души обидите; батюшка, я к вам так привязался... И ведь вместе мы работали? половину вам, по справедливости...
- Ох, Умушка, просто не знаю, как тебя понимать, и как к тебе относиться.... - вырвалось у закоснелого циника. - Но идем; тебя уже дома свои заждались.
Они вошли в посольство. Были оформлены необходимые документы...
- И вот здесь, ваше превосходительство, распишитесь: "... претензий к имперским следственным органам не имею..."
- Какие претензии?! Святой отец, да вы что?! И неужели мы совсем расстаемся?
- Господин генерал, распишитесь... - Брам побледнел... Побледнел и посол Кошатии - армейский комиссар 1 ранга, старый революционер, несказанно удивленный столь задушевным расставанием бунтаря и инквизитора.
Отец Брам, от греха подальше, поспешил ретироваться. Банкноты приятно-неловко распирали карман...

----------------

Мяур, с благоговением глядя на Арха, думал - "Непознаваем Повелитель... Бог и Дьявол в одном лике; в нем - мир целый... Вселенная..." Герцог не мог объяснить, истолковать как-то разумно слова, поступки, качества вождя, примирить их, привести в систему; их противоречивость производила на него впечатление религиозное. Однажды его светлость, желая быть большим крыситом, чем сам император, желая щегольнуть блестящим знанием древней истории Империи и приверженностью полузабытым обычаям, обратился к Арху по старинному, ветхозаветному титулу: "Твоя праведность..."
- Праведность? - Арх сатанински оскалился в ухмылке. - Праведность? Врешь ты, батюшка мой, ох как врешь...
И, попыхивал трубочкой, обрушил на своего канцлера поток мерзостей - рассказал о своей жизни, о своем пути к власти, не скрывая решительно ничего. Поведал, что в 12-летнем возрасте был совращен собственной матерью, ведьмой, адски прекрасной; не утаил, что позже, в нежной юности, из корысти уступил гнусным домогательствам дядюшки, которого спустя год отравил; подробно рассказал о том, как пополнил казну своей партии Святого Закона хлебными спекуляциями во время Кризиса, какой крови стоила черни его корона, какими средствами он вел Войну... Напомнил Мяуру то, что тот хотел забыть - на заре своей карьеры герцог лично руководил расстрелами пленных... В числе их был и незаконный сын адмирала Мурмилкина, дитя души его... О, это был истомно, выморочно красивый юнга. Красный адмирал любил фрейлину Мерзуэты. Они были преданы своим владыками, разделенным ненавистью, и любили друг друга... Ни Мерзуэта, ни Миубай не знали об этой трагической страсти своих ближайших клевретов...
Это было на Прянике, небольшом островке возле Материка, первой базе крыситов на Планете. Из бараков выгоняли пленных - манульских красных командиров, спасшихся моряков эскадры Мурмилкина, сожженной крыситами, собаческих морских пограничников, рыбаков из Волчатии, которых лихая судьба нанесла на безжалостных пришельцев. Шла третья неделя службы Мяура у крыситов; на нем полувоенный френч, черные глянцевые сапоги, серые замшевые перчатки. Он нервно непрерывно курит, до горечи глубоко затягиваясь - ему очень не по себе. Он напряженно стрелял глазками в стороны - то на убийственно-спокойного, издевательски-ироничного крысита - полковника контрразведки, то на внешнее оцепление из крыситских легионеров, с лучеметами наготове... Он - под прицелом! Многим ли он отличается от обитателей бараков? то на свою сволочь - наспех сколоченную сбродную роту, зародыш его Манульской Гвардии, где есть и уроженцы Кошатии, уголовники и беглые мерзуэтовцы, и урмануловцы, и еще какие-то кондотьеры без роду - без племени... У них еще нет своей формы, обряжены они в ношеные, блекло-черные крыситские мундиры без знаков различия с алыми повязками, украшенными мяуровским гербом на правой руке... Они выгоняют пленных; свои лучеметы крыситы им еще не дают; специально для мяуровцев в наиглухих закоулках армейских складов контрразведчики Империи нашли ящики с музейными для себя автоматическими винтовками.
Мяур закуривает очередную сигарету, крысит набивает трубку...
- Генерал! - Мяур надрывно кричит командиру своей роты, вояке-урмануловцу. - Постройте пленных!
- Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!
Мяур с трепетом в душе обводит глазами длинную шеренгу... стоят они, похудевшие, густо-небритые, грязные, непокорные...
- Солдаты и матросы! - возвысив голос, обратился к обреченным будущий герцог. - Вы пленены непобедимой Армией Священной Империи... Это не укор для вашей храбрости; ибо такова воля Божья. Всевышний создал свой излюбленный народ, избранный Им для того, чтобы распространить Свет Истинной Веры до крайних пределов Вселенной, Мудрость велит нам склонить волю перед Волей Господа... Опомнитесь, безумцы! Вы упорствуете в грехе! Страшитесь, ибо милосердие велит Божьим воинам быть жестокими; души непокорных спасет огненная купель... Итак, вы идете на работы?!
Строй не шелохнулся. Вдруг послышалось злое, тихое, к товарищам - Да плевать! Плевал я ... - затем почтительно-громкое - Эй, господин... - из рядов вышел старый плешивый кошатский морской унтер-офицер. - Да я завсегда... И с их превосходительством адмиралом Мурмилкиным против воли в поход пошел...
Но он не договорил. Вдруг он изогнулся, точно его под коленки ударили, из уголка рта змейкой алой поползла кровь. Он рухнул. Из спины, всаженный по полрукояти, торчал матросский нож.
- Так... - Мяур опешил. Опять он бегло мечет взгляды - крыситский полковник и его легионеры - свой генерал с ротой - пленные... И ВСЕ смотрят - на НЕГО! Все ждут...
- Кто?! - рванул глотку воплем Мяур - Кто осмелился? Так, молчим?
Строй не шелохнулся. Кто-то из мурмилкинцев чуть ослабил ногу, переходя из положения "смирно" в положение "вольно", украдкой так, как на плацу в Морском городке Дикокотска. А рыбак из Волчатии, в толстом свитере грубой вязки, даже руки на груди сложил... И все глаза на него, на Мяура! У всех лица сумасшедше-спокойны...
- Молчим, да? Генерал, а ну-ка правофлангового сюда... Гвардейцы-мяуровцы схватили высокого матроса с обвязанной головой, с нашивкой за "кругоматериковку", выволокли и поставили рядом о Мяуром, доктором этнологии.
- Так... - какое-то хладно-звонкое, странное ощущение, спокойно-пьяное, охватило Мяура; он, наэлектризованный тысячами взглядов, вдруг ощутил - "Все могу! Все позволено!" Ушел страх, захотелось куражиться. Он извлек свой пистолет, снял с предохранителя, упер ствол в забинтованный висок моряка. - Господа, я считаю до девяти, если убийца не выйдет, этот юноша отправится в Ад... - Мяур никогда не убивал; он не представлял себе, ЧТО ЭТО такое - убийство, но в эту минуту - он мог все.
- Раз... - голос Мяура металлически звонок в утреннем воздухе. Тишина... Прибой где-то шумит...
- Два... - Мяур чувствует, как потеют у него руки; лицо моряка меняется.
- Три... /Альбатрос где-то в бездонной выси./
- Четыре... /Полковник зевнул: вчера он засиделся в клубе за картами - играли на туземную девку./
- Пять! /Тук, тук, тук... полковник-крысит выбивает свою трубку./
- Шесть! /"Мамынька..." - белыми губами бормочет матрос./
- Семь! /Мамынька родненькая... Я гостинец привезти обещался... всем видится, как сквозь черты лица его проступает Смерть./
- Восемь! - /"Простите, я в туалет хочу..." - со спокойствием сумасшедшего бормочет моряк. - "На тот свет дерьмо снесешь, краснозадый!" - со злобой ему отвечает манул-гвардеец./
- Девять... Мяур со сладострастием огладил пальцем курок... Бородатый штурман с волчатского "рыбака" с развязностью штатского курит в строю; цигарку в рукав пряча.../
- Де... /Палец Мяура ощутил приятнейшую неподатливость стали.../
- Я убил предателя, - из строя вышел женственно-неправдоподобно, сверхъестественно-демонически красивый отрок-юнга... От грубоватого Мурмилкина он взял мало - только огромную силу жизни; он был весь в мать... Солнце моего двора! - не без женской зависти говорила о ней Мерзуэта.
В отличие от своих товарищей он сохранил в порядке форму. Глаза его были очень-очень темные, как свежевымытые виши... зрачок даже не различался.
Мяур опустил руку с пистолетом.
Моряк, вмиг ослабев, как барышня пал в обморок... "Ты, жопа красная, потом как-нибудь сдохнешь... а сегодня я за тебя мешки с цементом таскать буду?!" - приводит его в чувство гвардеец.
Взгляды юнги и товарища министра колоний съединились... Ощутилась таинственная связь...
- "АДОНИС... ГАНИМЕД... ЮНЫЙ ДЕМОН... КАК ОН ПРЕКРАСЕН!"
- "САТАНА! ДЬЯВОЛ! ПРОКЛЯТЫЙ!"
- Как ты посмел?! Ты...!!! - Мяура трясло; кто-то за него говорил и действовал...
- Я убил предателя.
Мяур задохнулся; застыл с распахнутым ртом...
- Памятникам - смерть. Всем!
Дальше все было в каком-то экстазе, бреде, тумане... Мяур, забыв о том, что держит в руке пистолет, вырвал из ножен стоявшего рядом своего секретаря, коллежского советника Миура, шпагу - дрянную статскую шпажонку - в истерике бросился на отрока, неумело, неловко вткнул ее ржавое тупое лезвие в неподатливое живое тело, между ребрами...
- Хха-а... - выдохнул юнга, обвис на руках гвардейцев, глаза его покрылись истомной, сладостной поволокой... - Вы - предатель, вы - преступник... Вы - Дьявол..." - и розовая пена на губах нежных...
Мяур, околдованный чудным страдающим взором, судорожно сжимал эфес - проклятая шпага не шла ни вглубь, ни назад, из тела; по белой форменке, вокруг клинка, ширилось алое пятно, алая кровь, сладострастная, пьянящая... Мяyp рванул - шпага переломилась; в злобе он швырнул обломок, вспомнил о пистолете, который он сдавливал побелевшей рукой... и стал палить в это дивное тело, так, как ему хотелось целовать его, лобзать его, овладеть им... пули, начиненные страстью, рвали, терзали, изжигали высокий, точеный лоб, терпко-сладкий рот, смуглую грудь с девичьими сосками... Щелк, щелк... - пистолет пуст. Гвардейцы, со страхом глядя на хозяина своего, выпустили из рук дымящееся, кровавое, парное мясо...
Мяур дрожал...
- Генерал! Ведите эту мразь на работы!
Строй окаменел в необъяснимом столбняке. Лица спокойны. Глаза безумны...
- Не идут?! Пли! Пли, ... твою мать! Огонь!!!
С запозданием, со страхом, не привыкшие к катовству гвардейцы стали стрелять... Пороховая вонь, клочья мяса, кровища, вязкий мозг на земле. Гарь паленого, вопли живучей плоти... "Убить по приказу - нет греха," - думал флегматичный капрал-манул и нажимал курок. - Убить по приказу...
Мяур дрожит; пистолет в кобуру не лезет...
- Не надо нервничать, доктор, - полковник прост и дружелюбен, Мяур смотрит на него глазами страдальца молящего. - Всех дел не переделаешь за день... Ну и к Чертям их! Пойдемте в Клуб, у меня так голова трещит... - предобрая улыбка тронула бескровные губы контрразведчика. - У вас, я вижу, тоже.
- Да-да, - Мяур робко улыбнулся. - Спасибо вам...
- Это я вам спасибо скажу! Я вчера проигрался в пух; на вас надеюсь.
- Полковник! Да я вас утоплю в коньяке! - Мяур оттаивал, но голос еще дрожит...
- Серьезное заявление...
Обмениваясь шутками, дружески пикируясь, пошли они в офицерский клуб... Гвардейцы, ужасая вечное небо кощунственными ругательствами, докалывали штыками раненных; более покорные пленные готовились убирать трупы...
В тот день Мяур напился до... даже не до скотского, а до трупного состояния. Две юные шлюхи со смехом втащили его в номер, раздели, баловались с его телом, разрисовали помадой как шамана... Придя в себя, товарищ министра любил их со зверством; "двойную цену плати, барин! Ты мне ТАМ все разворотил, я дня три работать не смогу..." - утром плаксиво канючила шестнадцатилетняя лисичка...
Стал с тех пор дух отрока преследовать герцога. Ночами являлся он, красный, нагой, окровавленный... Выл, сцепив зубы, во сне канцлер Священной Империи... О, эта пленительно-двусмысленная улыбка на устах его! Герцогиня Олла дышала бедняге в очи, укачивала, как ребенка, положив его почти седую голову себе на грудь, и он затихал...

.......................................

- ...Хм ...Хмм... Любопытные снимочки... - Арх усмехнулся. - Вы, фра, говорите, открыли миубаевскую агентуру? Подождите брать; всучите-ка им эти жанровые зарисовки... пусть они, якобы случайно, к ним попадут!
- Вот, батюшка мой, даже по отношению к вам я нечестен; я глубоко оскорбил вас недоверием, те снимочки должны были вам отрезать дорогу на Родину, А вы "...праведность!" О, Черт! Старческая болтливость; я вас перебил, продолжайте!
Ценой многих черных волос герцог выдержал этот экзамен на крыситство, хотя в душе все рухнуло, он не дрогнул ни единым мускулом лица и не изменившимся голосом продолжил доклад об инвестиционной политике...
А спустя дней несколько Мяур, по обыкновению не стучась, вошел в заветную келью... Арх тихо молился. Герцог застыл в дверях. Лицо императора было озарено внутренним светом глубокой, чистой, мудрой и простой веры; в нем - мудрость старца-отшельника и светлое, чистое доверие дитя... Господи! Да свершится Воля Твоя..." - такие простые слова... и с каким детским доверием, с какой мудрой покорностью их произносит Арх! "Чист перед Ликом Твоим, Господи..." и несказанная, лучезарная полуулыбка осенила уста Его... Мяур почувствовал слезы умиления у себя на глазах; "Воистину, святей старец... молельщик за нас..." Мог ли единожды согрешивший иметь в Лике Своем такой свет?! И вышел имперский канцлер на цыпочках, не осмелившись прервать святую молитву, унося сладкое желание принять муку за божественного старца...

....................................

Сняв с лица придворную маску вместе с мундирным фраком, канцлер в домашнем халате бредет по своему спящему замку. Вот он остановился у кроватки сына своего, крошки князя Манулянского. Ребенок под геральдическим пологом спит безмятежно. С болючей отцовской нежностью смотрит на него герцог - "сыночка мой, золотой мой..." - шепчут его губы.
Пробирается он в спальню. Герцогиня, полуночница, читает, лежа в постели, при свете ночника. Дымится ее длинная папироска...
- Прихотлив вкус вашей светлости, - входит Мяур. - Футуристы вам спать не дают?
- Почему бы в нет? Их мироощущение мне близко...
Герцог раздевается; он высок и худ, строение костяка его, занимайся он спортом, а не наукой и политикой, позволило бы ему быть не последним и в этом деле. Кожа старая, несвежая, в складках. Он отбрасывает одеяло; Олла, следуя гигиеническим традициям Пансиона при монастыре Святой Хиты, где она воспитывалась, всегда ложилась спать обнаженной. Тело ее, матово-белое в неярком свете, демонически, пугающе прекрасно... в глазах ее удивление; в глазах же герцога возжигается зверство... Он легко целует ее руку; дорожка все более страстных лобзаний бежит к ее губам...
- Герцог... да что с вами...
Вот ласки делаются все более алчными, возжигают и ее, Мяур звереет, хрипит, гадкая пена у рта... Его прокуренные зубы и острые ногти в исступлении кровавые следы оставляют на светлой, бессмертных богинь плоти... Все. Опакостившийся, пресыщенный - до отвращения, измученный, исчерпавший всего себя, душу и плоть, герцог вытягивается на ложе; глаза его подернуты пленкой, полуприкрыты веками, рот сведен гримасой, руки в кулаки стиснуты, тело подрагивает...
- Герцог... мой Мяур, что с тобой...?
Она, светлая, чистая богиня, не погубленная, не оскверненная скотским исступлением, подходит к шкафчику... Там - любимый супругами коньяк "Империя". Она почти насильно вливает мужу рюмку сквозь сведенные челюсти:
- Еще?
- Да, любовь моя, налей еще, Бога ради...
Третья рюмка позволяет ему сесть, возвращает ему разум и волю. Мяур садится, закуривает... В его позе - бесконечная усталость и привычная мука. Сгорбившись, сидит он, седой-седой, старый-старый в свои сорок семь лет... Олла сидит с ним рядом; он прижимает ее нежное теплое тело к своей груди, но в этих объятьях уже нет похоти, так наплакавшемуся ребенку хочется прижаться к матери.
- Ну, Мяур, что с тобой? Ты любил меня так, словно хотел разорвать. Не похоже это, мой эстет, на тебя...
- Ох, девочка моя, не понимаю я Повелителя... не понимаю... страшно мне. Не пыток страшно! Я за Государя сгореть готов заживо, за самую мелкую прихоть Его... Но... кто он? Бог? Сатана? Понимаешь, нет для него закона; Он сам - Закон миру... И неведом мне сей Закон...
Седая голова с глубокими залысинами клонится на нетленную белую грудь, забывается тяжелым сном туземный раб Великого Государя; Олла тихо, одними губами, напевает старинную крыситскую колыбельную песенку...

..............................

Но после этой ночной исповеди Мяуру жить стало легче. Отказавшись от попыток разгадать Хозяина, он стал воспринимать каждый жест Его, не только слово, как религиозную истину. Как в Писании:
"Воззвал Господь: "Эхил!"
"Вот я!"
"Бот я!" - говорил Мяур на барскую грубость Господина, на Его хамские шуточки, вроде - "Шейка-то, герцог, не чешется? Петельку не предчувствуешь? Смотри у меня..." И на милость тяжкую - на ордена, поместья, оклады, на огромный вечный майорат в плодороднейшей Зарии... на то, что флагман космического флота, громадное страшное чудище, способное залпом разнести Солнце, стал именоваться "Герцог Мяур"...
....................................

...Миубай Второй, буркнув что-то невразумительное, вышел. Обида, детская обида мутила его: ну почему все не так, как должно быть?! В передней он столкнулся с хомяконскнм королем.
- Государь! Миубай Миубаевич! Как Повелитель? Золотое сердце у Господина нашего, согласитесь; счастье нам, сиротам, рабами быть у Доброго Хозяина... - тучный, мягкий, круглый человечек... рожа жирная, и голос такой же - жирный и сладкий. Но был сей жирный сладкий торт пропитан смертельным ядом.
- Не раб я, не раб!!! - и Миубай ухватил Хому за мятый, несвежий галстук. Потом, не сдержавшись, с оттяжкой, испытывая бесконечное наслаждение, въехал кулаком в ненавистное лицо... Миубай, человек крутого нрава, принужденный вечно сдерживаться, ощутил бешеную радость! Еще! Еще! Еще! - Холуй! Дрянь! Подлец! Дух времени он понимает...
И, не оглядываясь, Миубай пошел прочь. Как гадко было на душе!
Хома встал; отер кровь с лица, хихикнув, выплюнул выбитый зуб... Статс-секретарь и генерал-адъютант не прервали беседы, даже не взглянули в сторону подравшихся варваров. "Ужо, ужо вам, Миубай Миубаевич..." - с загадочной ухмылкой пробормотал Хома.
- Повелитель ждет тебя, король Хомяконии! - провозгласил церемонимейстер.
- А, Хома 1 Великий... Ты, говорят, в заговор вступил против Повелителя? - Мяур сказал это с шутовской серьезностью. Арх тонко усмехнулся, повеселели глаза у Гиру, даже Охо чуть приподнял уголки губ - так комичен был панический, параличный ужас вошедшего - он, весь затрепетав, чуть присел, глаза обессмыслились... - с двумя дворцовыми полотерами и тремя лакеями? - Все смеялись, и Хома позволил себе хихикнуть... Повелитель уже смеялся от души, как ребенок, вытерев выступившие от смеха слезы, он сказал:
- Хха... Ох, мой герцог, не всегда твои шутки тактичны, но всегда остроумны... А тебе, голубчик Хома, впредь наука - негоже тебе, королю, заискивать перед дворцовой обслугой, только потому, что они крыситы... В подлости меру знать надобно...
Настроение Повелителя вдруг изменилось - он вспомнил Миубая. Храня злобу в лице, Арх с головы до ног осмотрел Хому, со зловещей веселостью, игриво эдак, пропел:
Ах, Иуда! Злой Иуда!
Продал за тридцать Христа!
Поступил ты очень худо:
Мог бы взять не меньше ста!
И ты, Хомячок, не продешевил за Миубаюшку?
- Никак нет-с, великий автократор, цена, данная его светлостью, твоим канцлером, вполне меня, сирого и убогого, устроила... Грех нам, холопьям твоим, жадностью искушать сердце твое многомилостивое.
- Молодец, знаешь место свое, и в накладе за то не останешься. Как, герцог? Убогая Хомякония просит кредитов? Дай! Сколько просит!
- Повелитель... - Хома повалился в ноги. - Заставил ты за себя Бога молить! Денно и нощно! Во всех церквах!
Из другой маленькой двери вошла Аора - давешняя "блядь", со злобой отметил про себя Мяур... Да, она не походила на обычных игрушек живых, которыми забавлялся Хозяин... "Блядь! Стерва! Сука! - и почему-то этот ряд закономерно завершался словом - "ВЕДЬМА..."
- Господа, ступайте. Дайте покой мне... - Арх встрепенулся; изменился в лице. Сановники, поклонившись, вышли. Мяур уносил ощущение давящего взгляда Аоры; он чувствовал, что она увидела его всего - до самых тайных глубин души, что для нее нет секретов и запретов. Не будь Она так прекрасна, сочетание тела пятнадцатилетней девочки и мудрых глаз старого, злого философа-скептика было бы даже карикатурным...
Мяур спустился к подъезду. Лакей распахнул дверцу его "Золотого Дракона". Герцог сел на место рядом с водителем, не спеша закурил... Домой не хотелось, он испытывал потребность до конца - до конца размотать клубочек мыслей...
- В "Бродячую собаку" гони.
- Слушаюсь! - и шофер включил зажигание.
Названный кабачок - шумный, отчасти даже скандально-известный - был притоном богемы. Мяур следовал банальному афоризму - "Когда я хочу быть один, я ухожу в толпу". И в переполненном, прокуренном до камней фундамента, зале, среди пьяного смеха и пьяного плача, среди дикой музыки и топота пляски ему особенно легко думалось..."
- Ваша светлость? Не частый же вы у нас гость... Чего прикажете? - засуетился, сочетая в себе развязность и угодливость, седой высокий крысит-метрдотель.
- Место в уголочке и море пива...
- Как будет вашей светлости угодно-с, сюда присядете? Закусить? Сыр посоленее, может быть... думайте сами, черт возьми! Пенилось высокой белоснежной стойкой пеной крепкое, как старое вино, черное горькое эрбовское пиво в пузатой глиняной, грубой кустарной работы, кружке... Именно оно, вязко-медленно пьянящее, размягчающее душу, нужно было сейчас канцлеру... Он не хотел сосредотачиваться, не хотел анализировать... Он просто позволял отпущенной на свободу памяти в причудливой связи являть его мысленному взору типы, сцены, картины... "вот ведь, таинство большого города... Сколько людей! И как они тесно сидят! Разные лица, национальности, одежды... И никому ни до кого нет решительно никакого дела... И какое дело до нас метру? Его в посетителях интересует одно - платежеспособность... И разве он не прав? А нам всем до него - какое дело? Может быть, у него дочь вчера умерла... или родила ему внука... ну и что? Нам-то что...

... Кабак гудит...
"Да... Так о чем бишь это я...? АОРА..." Она - дочь колдуньи. Жила с матерью не в стойбище Лисициана, а в лесу. За гадание и лечение воины, земледельцы и пастухи не скупились. Жрецы ее мать недолюбливали и побаивались. Сам вождь Лисициан не гнушался избушкой старой Мехъю, матери Аоры. Мэхъю жила одна... и племя считало девочку дочерью Лесного Дьявола.
"Аора... дочь Лесного Дьявола... Она... странное существо: худенькая, но без малейшего оттенка болезненности, все черты ее правильны, даже аристократичны, и в то же время она похожа на дикого зверка; умна, дьявольски умна, восприимчива, на лету хватает... Ум вполне мужской, аналитический, но... и женская интуиция, сердцевидение, способность мыслить образно, тоже ей присущи. Намедни, как были в Художественном Myзee, она не осталась глухой к абстрактной живописи; ее толкования некоторых холстов заставили даже мою Оллочку-стервочку вскинуть выщипанные бровочки... Практицизм ей присущ... да... а сколько ей? Пятнадцать?"
Аора жила в лесу и жила лесом. Ее соотечественники - оронхи, что значит "жители Страны Водопадов", - и охотники, и земледельцы, и ремесленники, и воины - все были в большей или меньшей степени знатоками природы, ее тайн, и в этом деле любой из них сто очков дал бы вперед и крыситу, и обитателю Кошатии. Но даже для наилучшего охотника, живущего в социуме, познания эти были положительным, отстраненным знанием. В стойбище он был дома, а в Лесу - в гостях. Ее же домом и ее миром был Лес. Уходя в дальние отлучки, Мэхъю Аору, еще не говорящего младенца, оставляла в лесу с нянькой - мудрой, как она, старой собакой. Едва обретя способность мыслить, она уже стала помощницей матери в колдовских таинствах. Наделенная Лесным Дьяволом всепроницающим умом и алчной душой, она постигала их так быстро, что пугала этим мать. "Неутолимая" - так проницательно окрестил ее Верховный жрец, беседовавший с ней. АОРА - неутолимая. Рано стала терзать скука. Собирать травы, возиться в избушке... паче тюрьмы! Она, взяв оружие и пса, на недели и месяцы уходила в Лес, и зверье, и лесные демонические существа повиновались ей. Ее неудержимо влекло - а что там за речкой? за холмом? за лощиной? И она уходила все дальше и дальше.
В разгар недолгого лета она подошла к самому побережью, видела море... ощутила в нем нечто родное себе. Скиталась около него... В полдень она чутко дремала на островке посредине эдакого полуозерца-полуболота. Забытье было прервано НЕПОНЯТНЫМ шумом; по Лесу ломилось существо, абсолютно чуждое Лесу. Ни один зверь, ни один оронх - будь он даже вдрызг пьяным ткачом-пентюхом из ставки Лисициана - не произвели бы столько ненужного шума, не переполошили бы все зверье, всех птиц в округе... Любопытство подняло на ноги Неутолимую, заставило идти на шум. Она, оставаясь незамеченной, с удивлением рассматривала брадатого мужа в странном долгополом одеянии, который, громко напевая на непонятном языке, лез по самому неудобью, будто нарочно выбирая самые заросшие места... ну и мудрено ли, что, в конце концов, он попал в трясину! Вопль его, казалось, долетал до самого неба, чужой, страшный вопль. Она с любопытством, не испытывая, как зверь, сострадания, наблюдала, как долгополый бородач, похожий на огромную уродливую летучую мышь, страшный и смешной, барахтается в трясине... Что же это за тварь? Одержимая жгучим любопытством, но пребывающая в странном оцепенении, она созерцала его муки... Что
это? Наконец, когда зловонной жиже оставалось лишь сомкнуться над хрипящей глоткой, она легко, истинно как свой родитель - Лесной Дьявол - прошла по едва заметным кочкам и, зацепив арканом, вытащила тонущего...
Отец Ких, доктор богословия из столичного Университета, отправился в Миссию для изучения ранних форм религии. И чувствовал себя весь день пьяным - так подействовала на него, городского жителя и кабинетного ученого, дикая природа. Он выходил из бивуака и просто брел, не выбирая пути. Какое неслыханное ощущение свободы! Бог - в каждой веточке! В этот paз он прихватил с собой бутылочку винца... Радостное безумие охватило его! Иди, смейся, пляши, справь, прячась, нужду, брось окурок, не глядя куда... - на бесконечные километры ни одной живой души! Ха-ха-ха! И он, от рождения живший в городах, книжный червяк, ни разу даже на пикник не выбиравшийся, не знал этого счастья! Он не имел детства; в четыре года научившийся читать, первый в школе, в Университете, в аспирантуре, в докторантуре... не умевший отдыхать - только потребность подремать и перекусить отрывала его на краткое время от книг... И вот сейчас вино и Лес на миг ему даровали детство - он смеялся, нелепо прыгал, разворачивал палкой муравейники, обрывал лепестки на цветах, забавлялся с эхом... И доигрался - попал в трясину... Проснувшийся из-под книжной толщи инстинкт самосохранения заставлял его барахтаться, хвататься за что-то, кричать... Потом чернота.
Из черноты, черного марева, возникла... дриада? нимфа? русалка? Мозг оживал частями; и еще не успев осмыслить собственное положение, доктор Ких пытался найти мифологическое определение тому существу, которое над ним склонилось. Черные-черные волосы, черные глаза, глаза зверя или лесного божества, мудрые и лишенные доброты - человеческого качества, лицо с человеческими чертами, тонкое, правильное... - но не человеческое! Изображая Сатану, художники смешивают Человека и Зверя; зачем? Нарисуйте эти глаза! Лесная тварь, в шкуре, взявшая от Человека только Ум...
И ей было любопытно... Она чувствовала качественную разницу; понимала, что это не сумасшедший и не юродивый, а существо из другого мира, неведомого и манящего.
С трудом подыскивая слова, Ких объяснил, что заблудился. Аора кивнула в ответ на просьбу о помощи, не из жалости, естественно. И страха ей Неведомое не внушало, напротив, неудержимо влекло к себе.
В Миссии ей были рады. "Дабы покорить зверей, человек создал собаку, волка-предателя, раба человека. Дабы покорить цивилизованные страны Материка, Повелитель создал герцога Мяура, герцог Мяур - колониальную
администрацию. Вы создадите ручных оронхов, и они будут нашими псами, без них в этих лесах делать нечего", - наставлял отцов фра Охо.
"Наш волчонок" - так окрестили ее монахи. Мудрые, проницательные, веками искушенные в сердцевидении, они сразу же догадались, что Волчонок не потерпит малейшего унижения, малейшего насилия. Но, даром, что ли, их Орден Спасающих Братьев отпраздновал свое третье тысячелетие? Монахи, разгадав Аору, ее главную страсть, щедро делились с ней своим знанием...
Мяур, прервавши ход мыслей, поднял голову... На эстраде юноша, одетый в узкие черные плавочки, и имеющий на шее элегантнейший галстук-бабочку, предводительствовал парадом нагих красавиц. Это был скандально известный поэт Красный Лис. За роялем пьяный лохматый дядька выбивал, с пародийной торжественностью, марш Манульской Гвардии, который минуту спустя сменился каким-то уж вконец непристойным мотивчиком - шутовским, игривым переложением заупокойной службы. Красный Лис, дождавшись, когда дядька устал, и трагически возгремев, опустился головой подремать на клавиши, стал декламировать:
- ...Долой из чуждого нам стана!
Его стремленья
Чужды сынам кафешантана!..
Мяур в некоем оцепенении созерцал это действо... Потом, вне какой-либо связи с виденным, перед глазами пошли иные картины...
Герцог со свитой на холме. К ним, разгорячив лошадь, картинно летит маршал барон Ульх, отменный воин, но неисправимый позер; он потерял кивер, мундир, простреленный во многих местах, в кровавых пятнах. Он вздыбил своего тяжелого жеребца...
- Город ваш, герцог! Матифу пленен, князь Урманул убит. Вы - повелитель Манулии!
Ординарцы, скакавшие следом, повергли к подножью холма знамена матифистов. Герцог тронул поводья - копыта его коня скупили на алый шелк... О, какое жгучее наслаждение! - Вестника к Императору! Господа! - Мяур обернулся к свите. - Это лишь начало! Весь Материк ляжет к ногам нашего Божественного Кесаря!
- Слава Кесарю - автократору Божественному!
- Слава Мяуру, герцогу Манульскому! - отозвались соратники.
Мяур въезжает в покоренный, дымящийся город - в воздухе запах Победы: цветущих весенних сирени, акаций, яблонь и человеческой падали... Гвардейцы из подвалов выуживают матифистов к миубаевцев. Где-то еще хлопают выстрелы... Он слышит грубый, глумливый хохот своей солдатни, оборачивается... и едва не потерял сознание; по дорожке мучительно двигался, точнее, не двигался, а как-то трепыхался, окруженный хохочущими гвардейцами, молоденький миубаевец - младший политрук. Он, оставляя кровавый след, выполз из разбитого блиндажа... Ступни ног были оторваны, торчали кости, но, главное - у него начисто была снесена нижняя челюсть! А язык, нелепо огромный, шевелился... И он ведь был еще жив! Мяур видел его глаза...
- Господи, да будет воля твоя... - Герцог едва не упал с седла. Его поддержал за локоть верный Миур, коллежский советник. Человек тихий, незаметный вроде бы,... но абсолютно незаменимый; умеющий все и способный решительно на все. - Добейте же...
Мяyp, разогнав коня, легко смахнул соотечественнику болящему голову саблей. Оборвал его муки. И улыбнулся. По-детски, ожидая похвалы.
- Ай, барин бедовый! А статский... - одобрительно-удивленно загудели солдаты.
...Мяyp, размяв сигарету, закурил. "О, младший политрук! Суждено тебе горькое бессмертие в моей памяти!" - с тоской он подумал. ...Трепещется изувеченное тело в луже крови, язык, ЯЗЫК! Огромный, жуткий... Мяур ослабил галстук, нервно глотнул коньяку...
- Ваша светлость...
Герцог обернулся - перед ним стоял господинчик в растрепанном пиджачке, руки его дрожали, губы дергались... Мяур непонимающе взирал на него.
- Ваша светлость... не узнаете меня? Я Дей, автор "Ночной литургии", меня представляли вашей светлости во Дворце... Ваша светлость! Не дайте помереть!
- Что вам угодно, сэр Дей?
- Пожалуете водочки... помру ведь... дурацкое положение - кошелек потерял... В глазах темно... Ваша светлость!!!
- Господь с вами, сэр. Присаживайтесь, пейте вволю. Только - ни слова!!! Ни слова, Черт побери! Я - думаю.
Композитор упал в кресло, из высоченного кувшина наплюхал в чей-то бокал пива, дрожа, выпил, повторил, третий пил уже медленнее... Мяур видел, как успокаиваются, обретают достоинство черты его лица, вот он облегченно закуривает... в глазах его оживают разум и талант... руки уже не дрожат...
"Да... О чем я думал? ... АОРА..."
Монахи щедро делились с ней Знанием, она впитывала Его алчной душой, не насыщаясь нетленной материей, и Мир ее становился огромным. И она не оставалась в долгу - вела монахов по тайным тропам, показывала капища, изъясняла обычаи и нравы, истолковывала секреты. И ее ни разу не посетила мысль - не во вред ли ее народу, ее матери такая откровенность? Ни разу... И не глупость, естественно, тому была причиной.
Эмиссар Охо, бывший с инспекцией, отец Брам, сказал: "Волчонок стоит вас всех, братья. Берегите ее". Она заманивала в Миссию соплеменников, устраивала меновую торговлю, появлялись первые ученики миссионеров.
Настоятель Миссии, отец Дром, чувствуя к ней симпатию, с глубокой тоской рассказывал о Столице, о Повелителе... Образ, им созданный, пленил душу Аоры - Всеведение и Всемогущество - вот Бог-Повелитель!
...Отец Брам уже забирался в вертолет. Отец Дром терзался мукой душевной - для карьеры это необходимо, но как же гнусно здесь, в тайге!
- Брам, а Брам! - крикнул он. - Поклонись Повелителю, нашим Волчонком! - они были однокашники и не чинились между собой.
- А ты не дурак, Дром. - Эмиссар сошел со ступеньки. - Ты не дурак, Дром... Чем ее здесь заменить... Так у вас уже целая куча мальчишек, что тебе в рот смотрят... и купчишки не выдадут - начало есть! Так! Зови ее!
Аора молча кивнула.
- Ты сделал карьеру... или погубил себя, дорогой коллега! - крикнул Брам, захлопывая дверцу, сквозь рев двигателя.
В пути дева была как во сне-прострации; очнулась лишь когда увидела глаза Бога - Повелителя.
"Я столько, лет ждал Тебя!" - прочитала она в них.
"Я искала Тебя!" - отдалось в душе Арха...
- Господа, господа, Повелитель занят, ступайте... - шипящим шепотом понимавший без слов Господина Мяур гнал сановников...
Глубокой ночью герцог поскребся в дверь.
- Входи... /"Хмм, странный голос у Хозяина..."/
Канцлер завел было про странную активность волчатского флота, дабы как-то оправдать свой приход...
Повелитель, набросив халат, сидел в кресле, лунный луч освещал его чарующий и страшный лик - Лик Сатаны, Светозарного, страдающего ангела чистейшего среди небесного воинства, восставшего против Отца-Бога...
- Смотри сюда...
/Осиянная Луной, нагая Аора - Неутолимая, дочь Лесного Дьявола... нежить.../
- Смотри, друг мой, святыню не оскорбишь взором... Лишь в преддверии гроба Вседержитель даровал мне счастье - друга и возлюбленную, тебя и ее... Дай сигарету!
-"Она не человек! НЕ ЧЕЛОВЕК!!! - отозвалось в душе преданного раба. - ОНА ПРЕКРАСНА..."
Они прошли в соседнюю комнатушку. Арх включил звуковоспроизводящую систему - возникла музыка... Это была композиция Кейра - "Бог есть мое желание". Кейр всю жизнь искал Бога - то исчезал в каких-то сектах, то вновь появлялся в Столице, и, воплотив свою веру и свою муку, умер. Это был неслыханный синтез наиавангардного рока и симфонический музыки...
Они не произнесли ни слова; было полутемно, на столике - табак, легкое вино. Так, упиваясь музыкой, дымя трубками, они просидели до утра. Высший пик счастья...
Потом... Рев барабанов, грохот копыт, лязг оружия, глас железных когорт... - площадь, затопленная войсками.
- Жалую тебя, герцог Мяур, саном коадъютора!
Коадъютора! Соправителя! Предел... "Я вполне его раб..." - с бесконечной тоской, с могильной безнадежностью, подумал коленопреклоненный Мяур, ощутив на голове тяжесть железной короны...
- Ваша светлость..., а ваша светлость...
- А? - Мяур точно проснулся: на часах бил уже шестой... где-то было утро. Официанты и лакеи прибирали зал. Дей робко касался его плеча.
- Закрываю-с, ваша светлость.
- Что ж, идем... - герцог грузно, тяжело встал, все тело было больным и непослушным. Вялыми, какими-то пухлыми пальцами, почти бесчувственными, выдрал из бумажника первую подвернувшуюся банкноту - огромную радужную тысячефунтовку - уронил ее во вьюна-официанта:
- Хватает? Что, сдачи нет? - Мяур чувствовал странную глухоту; казалось, что он и официант пребывают в разных реальностях... - Хрен с ней, со сдачей-то, ты лучше нам на посошок по стакану коньяка поднеси... "Империи"...
Выпил как воду. Поддерживаемый под локоток композитором, Мяур вышел в утро... Воздух, в котором мешается запах моря и городская дрянь... сунул в зубы сигарету...
- Ты куда?
- Не знаю, ваша светлость...
- Домой?
- Не знаю-с, есть ли он у меня...
- Что?!
- У меня небольшой творческий запой-с, так что я ничего не знаю про себя... есть ли дом, нет ли... Реальность - вещь зыбкая...
- Что, пьешь? Правильно! Удача - пей, неудача - бражничай! Давай, садись!
- Как будет угодно вашей светлости...
Одуревший от дрянного сна, сидя, шофер резко сорвал машину... "Золотой дракон" летел по дивному Городу, возникшему в волнах бескрайнего Океана, перепрыгивая по мостам каналы, пронзал ярко освещенные подводные тоннели... Герцог мрачно дымил в окно... И вот он, вырастает огромный, мрачный псевдоготический замок герцога-коадьютора. Государь сам выбрал проект и архитектора... Охранники и слуги странно смотрели на растрепанного Дея, которого Мяур через комнаты и залы волок к себе в кабинет.
- Так, Дей... - Мяур сменил мундирный фрак на халат, ослабил галстук, чуть приподнял штору. - Ты композитор... перелагаешь на музыку наши человеческие понятия... - Мяур хозяйничал; достал из шкафчика коньяк, рюмки, банку растворимого кофе, кипятильник... /Все это он держал у себя, ибо сам процесс: открыть баночку, засыпать кофе в чашку, смешать с сахаром, медленной струйкой вливать кипяток... - помогал ему сосредоточиться во время ночной работы/. - Вот я знавал такие... этюды "Утро"... или там какое-нибудь чертово "Море"... Скажи мне, Дей, можно ли сыграть ВЛАСТЬ?! Пей!!
Дей послушно выпил, откусил кончик неразрезанного лимона, пожевал, глотнул... сказал кисло:
- Не знаю, герцог... Полагаю, что можно... знаете ли, только душу настроить надо в нужной тональности...
- Ты Бога толкуешь нотами! А Власть?! Что это? Что это?! Скажи, боговидец! Пей! Пей, Черт подери!!
Мяур злобно, сквозь зубы влил в себя коньяк.
- Это, Дей, нечто из области ирреального, непознаваемого... ВЛАСТЬ -это сверхматерия, от Сатаны, кому-то дана, кому-то...
Мяур закашлялся, несколько раз сильно глотнул кофе - крепкий настолько, что его пить мог только сам Мяур.
- Не знаю, герцог, может быть я... не знаю многого... но... мне всегда казалось, что власть... публичная власть, есть нечто измеряемое точными земными науками... социологией там, ну, юриспруденцией... отчасти психологией... ну что в ней мистического?
- Дурак! - проглотив рюмку коньяку, лаконически ответствовал собеседник.
- Доброе утро, джентльмены... - вошел Арх. Он был в своей обычной домашней рясе.
- Повелитель!! - Мяур вскочил, едва не опрокинув кресло. Дей был в той стадии опьянения, когда трудно чему-либо удивляться, и поэтому остался сидеть, только глаза его раскрылись широко, насколько это вообще возможно, и остекленели в этом положении.
- Вы меня угостите... А, "Империя"? Пристрастил же я вас к этой самогонке!
Мяyp рванулся к шкафчику за рюмкой и кофейной чашечкой для Господина, он упал и своротил-таки кресло...
- Сидите! Сам возьму. Что вы, герцог, так нервничаете, как будто я вас застал за обсуждением последних деталей плана государственного переворота?
- Повелитель... - Мяур усаживался довольно долго и неловко, в кресло, которое с трудом поставил и придвинул к столику.
- Я, господа, соблазнился темой вашей беседы - ВЛАСТЬ! Что ЭТО такое? - Арх готовил себе кофе - медленными, точными движениями - огненный кипяток соединялся с коричневым порошком.
- И кто же из нас прав, сир? - придя в себя, чуть запинаясь, опросил Мяyp.
- Оба. И вы, герцог, и вы, сэр Дей. Ваши суждения отрицают друг друга - и оба истинны. Что же делать?
- Принять за доказательство бытия Божьего, государь, - сказал, похолодев, Мяур.
- Угу, - промычал Арх, раскуривая трубку...

..........................................

Миубай, не ведающий усталости, за своим письменным столом копался в огромном, запутанном отчете министерства финансов. Экономика Материка переживала смутное время... Крыситы заставляли жить по железно-беспощадным законам - инфляция, банкротства, рост статистики самоубийств, сорвавшаяся с цепи преступность... - нелегко было переломиться людям. Сегодня Миубай выступал с небольшой речью на торжестве в артиллерийском училище. Уже уходя, он услышал разговор кучки курсантов:
- Идеалы! Какого Дьявола! Я знаю только одно преступление - бедность и только одного преступника - неудачника... - желчно говорил, сдавив зубами папиросу, рослый, как Ахилл сложенный, курсант с сержантскими нашивками. Миубай в спор не вмешался, но на душе стало тяжело, мутно как-то.
Миубай попытался вернуться к отчету, но мысли уже против воли спешили к другому... к недавнему визиту к Apху. Отправляясь в Столицу, он ехал нарочито медленно, делая едва ли нужные остановки... Посетил и строящуюся нитку гигантского, многополосного Трансматерикового Шоссе, которое должно было связать всю сушу в единое целое - от Зарии до Страны Водопадов. Работы велись круглосуточно; сгущающаяся тьма полнилась огнями и грохотом механизмов, голосами работников разноязыкими. Миубай, разогнав свиту и притаившись, увидел такую сценку...
Делами на одном из участков заправлял инженер-крысит, высокий, тощий, длинноногий. Серый френч-спецовка смотрелся на кем как фрак или парадный вицмундир. Со стороны казалось, что он просто прогуливается, помахивая стеком, скуки ради. Но он умудрялся, где кратким словом, а где и просто жестом заставлять бешено вертеться весь сложный механизм стройки. Ревели машины, мелькали лопаты, приникнув к теодолиту, техник что-то кричал рабочим... Лицо крысита было длинное, высохшее, губы гадливо поджаты. Вот подлетела машина с раствором; инженер брезгливо помял: горсточку месива, бросил сухо:
- 50%, - и пошел дальше.
- Что? - удивился кот-шофер.
- А то, голубок, что долой 50% стоимости, качество не то... - густым злым басом сказал мастер-манул, марая в путевке.
- Да ты что?! Да как это? Будь человеком, ты...
- "Вы" говорить мастеру надо! Это во-первых. Во-вторых, сколько ты в дороге был?
- Ну, чаю попил...
- Так иди пей дальше. НАМ олухи даром не нужны.
- Шакал крыситский... - бормотал с ненавистью шофер, пряча путевку в карман.
- Что?! - мастер aж взвился. - Ты, морда кошачья, недоносок... Мало я таких, как ты, в Мануляне резал! Его светлость, дай Бог ему здоровья, уже сигнал выбросить изволили - "Брать пленных!", а я успел-таки миубаевского красавца на штык нанизать: штык - в брюхо, а еще и на курок нажал...
Шофер было открыл рот для ответной брани...
- Так... здесь я тебя убивать не буду! Но если еще слово мявкнешь, я вот здесь тебе закорючку - "УВОЛЕН С ПОЗОРОМ" - черкну, и хер ты где-нибудь сыщешь работу!
- Прощения просим, господин мастер... - говорит шофер, бледнея от переживаемого унижения, от приступа ненависти.
Удрученный, Миубай летит дальше - по его приказу самолет летит на возможно малой высоте и скорости... Игра стихий, беспредельного моря и неба... И вот, в этом вечном хаосе, подобно видению, далеким недобрым заревом является ему ненавистная Столица... Время еще оставалось, а Миубай решил побродить по Городу запросто, пешком. И вот, что его поразило - как мало крыситов в их же главном логовище! Порядок на улицах блюдет свирепая, деятельная, безотказная манульская жандармерия и хладно-вежливая, беспощадно-корректная собаческая полиция; у станков на бесчисленных предприятиях стоят коты и псы, в ливреях у входов в гостиницы и рестораны - угодливые комиды, в Столичном Университете среди студентов все расы, все нации... Крыситы - не миф ли они вообще? Сколько их живыми ступило на эту землю? Тысяч сто? Меньше... А жителей Материка - миллионы... Миубай с глубокой горечью подумал, что свершись вдруг чудо - исчезни, как дым, крыситы, то... ни Черта бы не изменилось! Заведенный ими механизм уже не остановить...

ДНЕЙ ЗА НЕСКОЛЬКО ДО ЭТОГО .

- Да что вы, батюшка мой, как в воду опущенный? Не наставила ли вам рога герцогиня?
День, насыщенный трудами, страстями, преступлениями, взлетами мысли, как то нередко бывало, завершался кружкой эрбовского пива в келейке Арха. Император был в духе - отцы-миссионеры привезли господину из Страны Водопадов редкостный дар - дивной красоты девочку лет четырнадцати, полную очарования и поэзии дикой природы.
- Повелитель... - рот Мяура дернулся. - Вы сегодня потеряли преданнейшего из своих туземных слуг - барон Зуб застрелился.
- Что такое, дорогой герцог? В чем дело? Этот министр внутренних дел Собачии? Хм, небездарный... И вы так переживаете?
- Мой государь, Зуб был слишком похож на меня. Он, подобно мне, не находил себя в своей стране, и приход богоизбранного народа был для него... разрешением загадки жизни, обретением истинного смысла. И вот он убил себя... В чем дело? Для меня это - зловещее знамение... Почему барон убил себя? - и Мяур потянулся в пачку за сигаретой, хотя едва надкуренная дымилась в пепельнице... Пальцы его дрожали.
- Если Повелитель позволит, я помогу его светлости разобраться. - Охо, не морщась, глотнул водки.
- Да, конечно же, фра, давайте без предисловий!
- Да какое, к Черту, самоубийство! Спецслужбы Миубая... Топорная инсценировка! Мало того, что убийцы-коммунисты сляпали все по-любительски, так, вдобавок, они еще и суеверны...
Охо достал листочек с рисунком - круг, пересеченный пополам. Мяур внимательно рассмотрел его:
- В кошатской демонологии это знак Ятх - он должен помешать духу убитого преследовать убийцу... А что?
- Он был намечен на двери в кабинет Зуба - показало исследование микрослоя пыли... Вот первая зацепка... Итак, господа, знакомьтесь - Красные Иезуиты! Их стиль...
- Что?!
- Миубаю мало службы безопасности, тайной полиции, явной полиции... Он создал еще и глубочайше законспирированный, тайный террористический Орден Красных Иезуитов, независимый ни от кого, должный следить за всем и вся... Уничтожать врагов тайно... Зубу они не могли простить помощи нам, трудно было бы нам без него в Собачии!
- М-миубай! Будь ты проклят! - прошептал герцог, глаза его полнились живым страданием. - Это... в меня... Повелитель, защити нас, рабов твоих! Зуб был виновен лишь в том, что паче жизни своей возлюбил Бога! Мы привыкли думать, что над духом - Бог, над плотью - Император властен... И более никто! Так почему же, почему... - Мяур почти плакал; руки его судорожно сжались в кулаки, и он ими двигал в такт словам. - Кто-то вершит участь рабов твоих? Кто еще осенен властью? КТО, КРОМЕ ТЕБЯ, ГОСПОДИН? - Мяур всхлипнул, отчаянно приложился к пиву, поглощал его частыми большими жадными глотками. Остановился. Каменно-спокойный, приученный решительно ко всему, старый лакей-комид наполнил снова его кружку.
Арх затих. Он стал страшен - лицо окаменело, глаза сузились, потеряли блеск. Все почувствовали невольный страх - в воздухе разлилась эманация ВЛАСТИ - чего-то особенного, непознаваемого, иррационального, дикого и древнего, заставлявшего их всех повиноваться.
- Миубай - сказал тихо, и почему-то по-кошатски, с акцентом, ставшим вдруг сильным, - НЭ должен БИЛ этого СДЭЛАТ. МИУБАЙ. НЭ ДОЛЖЭН. БИЛ. ЭТОГО. СДЭЛАТ. - повторил он, четко выделяя каждое олово. Он медленно прошелся по комнате. Присел, царило глубочайшее молчание, Император долго набивал трубку, долго раскуривал, потом сказал, вернувшись на крыситский, сопровождая слова легким жестом руки с трубкой:
- Уж коли красный иезуит так ловко заклял дух погибшего, и тем самым обезопасил себя от него, почему бы вам, фра, не взять на себя его обязанности... Вас, я думаю, не испугает этот кружочек?
- Как будет угодно Повелителю...
- А теперь, братья, помолимся за чистую душу подвижника, призовем к ней святое милосердие Господнее...
/Спустя неделю газеты сообщили о зверском убийстве Барса - министра внутренних дел Кошатии; его и всей его семьи. Дело рук наркомафии, бесспорно! Котоградская наижелтейшая газетенка "Рассвет" блудливо, неясно намекала, что Барс возглавлял не только свое министерство.../
- И вообще, господа, не кажется ли вам, что эта страна становится излишне докучливой? - сказал Арх, отпуская чиновников.

СПУСТЯ МЕСЯЦЫ

Мяур, нервно куря, сидел поздно вечером в отдаленном покое Дворца. Мысли бродили... как глупые овцы по лугу, не чуя бича пастуха, а он и не пытался их собрать... Близилась Операция "Венец" - давно в элите Империи зрело решение - покончить с королевством Миубая, присоединить эти земли новой провинцией к Государству. /Шутил Император: "С СОЦИАЛИСТИЧЕСКИМ Королевством Кошатия следует покончить даже по эстетическим соображениям - СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ КОРОЛЕВСТВО - ведь это же уродство!"/ Вот уже была, с вассальных территорий, стальными корпусами обложена Кошатия - сильнейшая охрана Материка, все еще пытавшаяся противостоять Священной Империи. Уже каждый полк знал направление атаки, оставалось лишь объявить время "Ч". Да только Повелитель устранился от окончательного решения - "Ты мой коадьютор, герцог - коли для блага Священного Государства нужна эта провинция - объявляй время "Ч", нет - объявляй отбой Операции..." - зевнув, сказал вчера Император за ужином. И Мяуру предстояло отдать приказ об оккупации Кошатии - своей Родины...
- Привет! Привет, "герцог-голубчик"!
Мяyp поднял голову - Aoра... Хм, девочка... объявившаяся во дворце неожиданно и естественно - как вдруг заводится в доме кошка. Она делила ложе с монархом; сидела на вечерних неофициальных приемчиках во Дворце, когда Хозяин собирал свой самый узкий круг ближайших сподвижников... С ней невозможно было играть в карты - ибо ей не было разницы - лежит ли карта рубашкой вверх, вниз ли... - она всегда точно знала, что это за карта. Она заставляла левитировать предметы - однажды у пьяного кардинала Охо стакан водки выплыл из рук... Зала хохотала... Охо же был пьян настолько, что даже не удавился - просто поймал в воздухе над столом этот стакан и преспокойно осушил его...
Дева оскалилась по-звериному:
- О чем думает "герцог-голубчик"?
Она забавно передразнивала интонации Повелителя; Мяура это покоробило. Он открыл было рот...
- "Герцог-голубчик" думает о секрете Власти вообще и о мистическом секрете Арха в частности... - и она вновь ухмыльнулась по-волчьи, обнажив жуткие, нечеловеческие клыки, белые, в непристойной алости рта, - Нераздельные Любовь и Страх! - А он прост. И ты бы, доктор, запросто бы его нашел, если бы сознательно не мистифицировал проблему. Секрет Арха прост - он в ОРГАНИЧНОСТИ, он обладает этим качеством, которое кроме него есть лишь у Бога... и у зверя. Зверь убивает, не испытывая угрызение совести. Как и Арх. Бог тоже не испытывает оных мук - он всегда поступает так, как ему хочется - захотел создать мир - и создал, захотел состряпать человека - и состряпал; не понравилось - взял да и утопил людишек всемирным потопом... И при этом - никакой рефлексии, никаких колебаний - "... и увидел Бог, что ЭTO ХОРОШО!", он не сдерживаем никакой моралью, он - органичен, как и Арх. Арх - Зверь и Бог. Он видит людей такими, какими они есть - потому никогда в них не разочаровывается. Если кто-то его предает, Арх не чувствует ни малейшего озлобления против предателя, ибо он знает, что для человеческой натуры предавать естественно, и если он карает предателя, то из прагматических, а не из эмоционально-моральных соображения... Итак, вот тебе ответ на первый вопрос, человек - секрет Арха и власти - в органичности; хочешь властвовать - будь Зверем, будь Богом, скажи себе - "Все могу", "Все дозволено", точнее... Последняя посылка уже слишком человеческая - кем-то дозволено; значит, какие-то запреты уже имманентны, и их нужно снять... Нет! Почувствуй свободу от всeй этой вековой моральной корки... ОТМЕНЯТЬ ПРОСТО НЕЧЕГО! Морали, как реальности, НЕТ! Все - фикция, человеческие измышления"... ТЫ - СВОБОДЕН!
- Д-да-а... - Мяур был точно погружен в гипнотический транс, - Но я и Повелитель... Я - лишь эманация Его Воли... Без Него я - ничто... Не вождь, не лидер...
- Почему же? Ты - вождь, ты - лидер... - взгляд ее был заинтересованный... - Но что мы с тобой вкладываем в понятие "лидер"? Личность, принимающая решения о действии некоторой социальной системы - социологическая сторона; далее - человек, способный принимать решения и отвечать за действия группы людей - психологическая сторона... Герцог-голубчик! Ты находишься на посту, где требуется лидер... Ты справляешься со своими обязанностями, и лучшее тому доказательство - ты еще не издох на дыбе в подвалах Охо. Следовательно, ты - лидер! И еще! Не морочь сам себе голову - твой "Арх" - не реальный, а измышленный тобой - уникальный, мистичный, единственный, в Державе ЛИДЕР... - не только иррационален - он действительно ирреален, ибо в такой сложной и многофункциональной системе, как Держава, не может быть только один центр для принятия решений...
- Хмм... И Арх - лидер, и я, по-твоему, лидер... дурная иерархия качественно однородных явлений...?
- О нет... Странно от вас, доктор, слышать такие речи. Лидер на то и лидер, чтобы первенствовать в своей системе безраздельно и абсолютно. Однако меньшая система может интегрироваться в большую, свершив это в Форме договора лидеров. Так было на Материке, и это навеки в культуре
народов, его населяющих. Но не у крыситов! Не у крыситов, объединявшихся вокруг Империи, СВЯЩЕННОЙ Империи! Малые структуры власти не интегрировались, а уничтожались, и обезглавленные общности колонизировались. Договора в крыситской культуре не уважались и преступались, если это было выгодно... Недаром у крыситов имеет место полное слияние духовной и светской власти - любое действие Вождя священно!
- Вернулись мы, ВЕДЬМА, и к мистичному лидеру и к иерархии...
- Нет! Просто здесь, отношения лидеров носят не открыто светский, юридический Характер - Второй при Первом, а сакрально-патерналистский: Сын при Отце, Ученик при Учителе...
- Анализ твой интересен. Ты сказала...
- Что? - Аора ухмыльнулась. - Я что-то сказала? О нет... Я и не думала говорить... ВСЕ ЭТО - В ТЕБЕ!
Что?! Мяур задохнулся: она разворошила его подсознание - то, что в нем смутно-неясно бродило - она встряхнула - и мысли его сложились в мозаику... Ах, сука! ВЕДЬМА...
Герцога охватила злоба - и желание! одно нераздельно с другим. Ему - книжнику - захотелось испить ее дикой, лесной, неразбавленной каплей культуры и морали СИЛЫ... Он ощутил в себе Зверя!
...Придя к крыситам, Мяyp принял их религию. Сурового, грозного Бога-Отца, Демиурга, Страдальца Бога-Сына, отданного на заклание во искупление грехов Человечества, и был еще Некто, Темный а Зверообразный... Впервые придя во Храм, Мяур увидел Его смутное изображение - и неясную симпатию, таинственное родство с Темным ощутил... Он - чистейший, мудрейший, могущественнейший из ангелов Господних - Светозарный - и восставший против Отца-Бога, ставший Творцом Зла, Демоном, Он был Прекраснейшим - но после бунта Господь сделал Его Зверообразным...
Как-то, во время хмельной вечеринки, в келейке Арха, Мяур спросил:
- Повелитель, почему ты с Богом, а не с Дьяволом?
- Не с Ним, не с Дьяволом, сила, мой герцог, да и, собственно, во многом этот антагонизм - Бог-Дьявол - надуманный... - и засопел трубкой Арх.
Но - странно! - именно с Дьяволом запретный, но живучий апокриф связывал возникновение Империи. Первого Повелителя сам Дьявол венчал железной короной, сказав при этом -
- СИЕ ЕСТЬ СЫН МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ, И ЕГО Я ИЗБРАЛ НА ВЛАСТЬ НАД ВАМИ.
Инквизиция корчевала этот миф - и сама же в Тайне ему верила.
Желание, лютое, стало неодолимым. Пусть его здесь схватят - плевать!!! /Откуда-то поднялись поучения Тайного Жреца Сатаны - Не стоит низводить физическую любовь до ежедневной рутины, до ночного вялого дремотного обеда... Физическая любовь - это НАШ обряд; если можешь удержаться от близости - удержись! И, лишь когда тебе и жизнью пожертвовать не жаль, лишь когда вместе с семенем тело твое оставляет и душа, когда Любовь и Смерть сливаются... Тогда наступает высший момент истины - и с тобой и в тебе тогда Темный.../
...Мяур вцепился в ворот полумонашеского платьица Аоры - она, полыхнув глазами, и по-звериному рыкнув, отбила его руки... Они страшно боролись - тело полузверя, полное дикой жизненной силы, смертно сплеталось с телом спортсмена-аристократа. Когда герцог - не замечая сломанного мизинца на левой руке - победил и вошел в вожделенную плоть, он ощутил близость ее клыков к своей шее... И тут, повинуясь Чьей-то подсказке, опередил Возлюбленную - сам рванул вдруг окрепшими зубами ее шею... Рот его наполнился кровью - и наслаждение от этого было столь безгранично, что Мяур извергся... /Чувствовалось явственное присутствие Светозарного; душа не обманывалась!/ Герцог, чуть дрожа, встал - руки с трудом ладили с пуговицами. Аора... рот еще хранит вкус ее крови! Рана на ее шее сказочно быстро заживляется, и его мизинец... ЧТО ЭТО? будто бесчисленные жучки под кожей завозились - больно и сладко! - и все, палец гнется безболезненно. В глазах Аоры непередаваемое выражение - и не вражда, и не приязнь, но волчья любовь - без жалости. Аора, храня на устах звериную улыбку, придвигает ТЕЛЕФОН...
Мяур, чувствуя в душе безграничную олимпийскую радость, причащенный кровью, лишенный сомнений, снимает трубку, набирает номер:
- Фельдмаршал Гиру?
- Я, ваша светлость!
- Час "Ч" бьет, фельдмаршал...
- Есть "Час "Ч", ваша светлость!
Мяyp положил трубку. Уже шла цепная реакция, уже оживали сердца-моторы чутко дремлющих чудовищ - танков и самолетов, уже лилась КРОВЬ... уже ветер раскачивал тела повешенных, уже горели деревни...
... крыситский офицер с бесстрастным фарфоровым личиком выбирает себе сувениры в захваченном музее...
- Помни, МОЙ Мяур, - низким, почти мужским голосом сказала Аора, - только перешагнув Учителя-Отца, Ученик становится взрослым.

...Бодро грохотали барабаны. Полки двенадцатой дивизии Манульской Гвардии, выстроенные в две шеренги, в серой парадной форме, только усиливали тоску, нагоняемую немилосердно палящим солнцем, тоже решившим принять участие в разворачивающемся фарсе. Мяур пожалел, что не уговорил Владыку перенести низложение и не превращать его в любительский спектакль. Герцог с трудом подавил зевоту, зато стоящий перед ним лучеметчик, не стесняясь, зевал, обнажая мелкие гнилые зубы, что неприятно задело Мяура, всегда гордившегося своим умением знать меру во всем, в том числе и в подлости.
Между серыми шеренгами, пошатываясь, шел Миубай. Оглушенный барабанами, он был таким же, как три часа назад, когда на Анкарских болотах рухнуло его кукольное королевство. Варварски пышный мундир был разорван в нескольких местах и заляпан грязью и кровью - Миубаевой и иной. Лицо его, туповатое, мужицкое, не выражало ничего, кроме бесконечной усталости; Миубай понуро брел, еле переставляя свои короткие толстые ноги, на одной из которых уже не было столь любимых экс-королем шпористых сапог. Гвардейцы-манулы козыряли ему, но он этого явно не замечал, приближаясь все ближе к стальной цепочке крыситов, окружавших Повелителя. Мяур вдруг заметил, что, как и его гвардейцы, не испытывает душевного подъема при виде падшего короля. Враг исчез, остался ограбленный человек в странном одеянии, униженный и беспомощный.
Выскочил Хома, этот шутовской хомяконский касик в попугайской форме своей армии, и, издевательски почтительно упав на одно колено, преподнес Миубаю саблю кошатских королей, ту самую саблю, которой предки Миубая добились своей короны, и которую тот сейчас должен был вручить победителям. Мяур был против этого пошлого спектакля, но Владыка позволил Хомячку позабавиться. И теперь, как и в ту минуту, когда Хома, брызжа слюнями восторга, излагал свой сценарий, герцог испытал гадливое ощущение и тошноту. Господи, как это безвкусно! Скорей бы все это кончить и заняться, наконец, судьбой Кошатии, объединения ее с Герцогством... или забраться в великосветский притон "Веселый клошар" и надраться, как свинья, и забыть ко всем чертям это дурацкое низложение и идиота Хому.
Миубай уставился на саблю, точно видел ее впервые. Потом взял ее и поднес к глазам. Заходящее солнце обагрило хищный клинок темно-алой кровью, и этой же кровью налились мутные глаза последнего кошатского короля. Четким движением опытного рубаки он снес голову коленопреклоненному Хоме и, воспользовавшись всеобщим секундным замешательством-оцепенением, бросился на крыситов. Защелкали затворы манульских винтовок, но уже лежал, разрубленный до пояса, сонливый охранник, а его лучемет плясал в огромных лапах Миубая. Мяур бросился на землю, но еще успел увидеть, как оседающий под пулями Миубай пытается удержать луч своего лучемета на догорающей фигуре повелителя. Неловко вывернув руку, герцог достал пистолет и со второго выстрела рассадил голову этому обезумевшему нибелунгу. Впрочем, в этом уже не было особой необходимости: грузная туша Миубая, пробитая десятком пуль и подпаленная лучеметами, умиротворенно опустилась на землю. Мяур встал и подошел к тому, чье имя еще недавно потрясало Вселенную.
- Повелитель умер... - герцог с трудом узнал свой голос... и отшатнулся, услышав одинокий голос из шеренги гвардейцев -
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПОВЕЛИТЕЛЬ!
И безграничное счастье залило Мяура - исполнялось древнее предание - как и двадцать пять тысяч лет назад, перед упоенно ревущими солдатскими рядами - солдаты орали и потрясали оружием - венчался он Властью, явственно ощущая незримое присутствие Светозарного:
- СИЕ ЕСТЬ СЫН МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ, И ЕГО Я ИЗБРАЛ НА ВЛАСТЬ НАД ВАМИ!
...Мертвые губы Арха улыбались - он выполнил свое земное предназначение, ибо знал он, КТО сейчас венчает его Ученика...

...Их изгнали сильнейшие противники, пройдя сквозь бескрайние пространства, полуживыми ступили они на эту Землю, ступили слабыми настолько, что не могли сразу покорить аборигенов. Теперь... крыситы дадут Знание, плодящиеся как черви варвары - солдатское мясо, тело Планеты даст сталь... И вновь пойдут они, пойдут, чтобы покрыть Тьмой мир... Сатана, ликуй!
...Он, Арх, был из младшей ветви династии, надежды на трон были призрачны... Но Лучезарный сказал ему - "ВОЗЬМИ ВЛАСТЬ!", и Арх свершил это. Он разогнал всю парламентскую сволочь и мразь, сгноил в тюрьмах схизматов и прочих несогласных, создал сильнейшее войско... Империя стала пожирать соседей, ибо велел Сатана - "УНИЧТОЖЬ ПРОЧИЕ ГОСУДАРСТВА." Но Распятый оказался сильнее - враги смогли объединиться и в жесточайшей Войне загнали остатки войска и государства Арха на крохотную планетку возле самого Солнца; близилась последняя битва, и за ней - Судилище...
- Добро ж! - ответил Арх, - Вы хотите служителей Сатаны загнать в Ад... Но Адом тогда станет весь Мир - Огненным!
И вытащил последний козырь - Сверхоружие, способное превратить Светило в сверхновую...
Международный Трибунал заочно приговорил их к изгнанию. Вечному - они думали... Сверхпространственные двигатели еще только проектировались - и на утлых планетарных кораблях, изношенных войной, десять бесконечно долгих лет ползли они через открытый Космос... О! Запертые в тесных кубриках, на хлорелловой бурде, не имеющие достаточно даже установок для гипер сна - бывших тогда новинкой - солдаты сходили с ума, бунтовали, вешались.
Истинно адским трудом ученые Арха создали чудо-двигатель... Но увы! Энергии было лишь на один переход и почти вслепую...
Элита собралась на сатанинское радение, дабы испросить милость Непознаваемого перед этим прыжком, могущим стать прыжком в Бездну, а страшно предстать пред Сатаной, не свершив до конца Его велений!
От долгого похода во тьме и в никуда многих оставило мужество... Арх встретил как-то в главной рубке фельдмаршала Гиру - лучшего своего полководца, по-собачьи преданного, храброго, жестокого, расчетливого. Стоял он, по-крестьянски ширококостный, с лысиной во всю голову. В глазах его стальных, не знающих страха, сомнений и жалости, - в глазах маршала, пристрелившего сына-генерала, не удержавшего Фронт, - стояли слезы...
- Что с тобой, раб? - спросил его Арх.
- Страшно, Повелитель. Сатана забыл нас, а от Бога мы отреклись...
- Мужайся, брат, - ответил Арх.
Прошла минута слабости, и Гиру отдал для жертвы свою единственную невинную дочь.
Курились высокие черные свечи из человеческого сала, на каменном ложе была простерта нагая, опоенная наркотиками Олла. Свершив молитвы, участники радения собрались вкруг этого ложа, Арх - верховный жрец - вознес руку с бронзовым ножом, впиваясь взором в глаза Идолу...
- Жертвы ждешь? - вдруг он крикнул. - Не будет Тебе жертвы! - и швырнул в сторону бронзовый ритуальный нож. Колыхнулось пламя свечей...
- Мы уже принесли Тебе более великую жертву - души наши, во имя Твое мы отреклись от Рая, который сулил Твой Враг. Мы сделали все, что могли... и Ты нас бросил! Мы не те человеконасекомые, которые за жалкие свои душонки покупают у Тебя столь же жалкие мирские блага... Нет! Мы не торгуемся, мы - служим Тебе! Ты - Господин, бросивший малодушно рабов своих, детей своих! Пусть мы погибнем, но с кем Ты останешься?!
ТЯЖКИЙ РЕВ ПРОНЕССЯ В ОТВЕТ...
- Все, господа! - сказал Арх, снимая куколь, становясь из жреца вновь императором. - По местам! Готовимся к переходу!

...Корабли вынырнули из Тьмы... И на приборах, точно жертва, обреченная к закланию, показалась эта Планета - покрытая теплым Океаном, с единственным Материком, населенным разумной расой, вполне пригодная для жизни. Плакали воины, выходя под открытое небо; измученные цингой, давясь, ели они свежую рыбу...
Но как подступиться к Материку? И первый же пленный - в этом был Перст! - разрешил их сомнения. В глухих лесах разведчики полковника Хирса столкнулись с этнографической экспедицией Котоградского университета. Студенты и проводники мужественно и безнадежно пытались сопротивляться, и лишь глава, профессор Мяур, доктор этнологии и философии, и его аспирант Миур подняли руки... Ничего бы без Мяура не получилось! Была бы безнадежная война с ощетинившимся, объединившимся материком... Доктор Мяур - гений этнопсихологии - был творцом колониальной политики; как он тонко играл на противоречиях между странами, пользовался гражданскими войнами; как блестяще знал языки, обычаи, экономику и религию этих народов! Как точно он выбрал ущербную, презираемую, озлобленную нацию манулов для роли привелегированных рабов Крыситов! Офицер - крысит, и с ним всегда, как тень, верный унтер - манул; где инженер - крысит, там мастер - манул...
Арх воспитывал Избранника, указанного Перстом...
В Кошатии было королевство, и правила конституционная династия Миубаев. Но когда-то, в легендарные времена, было какое-то Золотое Царство, и - гласила легенда! - правила династия Мяуров. Профессор был последним из рода... И ближайшие, и дальние предки доктора давно отреклись от всяких притязаний на власть, относились к легенде сугубо иронически, ведя жизнь среднепоместных, неуклонно разоряющихся дворян. А вот Мяур - уверовал! И исторический факультет вместо Гвардии выбрал, чтобы всем доказать. Он - лучший археолог! - откопал древнейшую Столицу. По крохам - по странным поговоркам, по непонятным живучим обрядам и суевериям, по формам крыш изб - считая бревнышки! - и орнаментам на женских платьях, по туманным намекам в летописях и строению костяков - выстраивал он величественную картину погибшего царства... Он расшифровал древнейшую письменность... Но над ним - смеялись! На последней Конференции вовсе освистали...
Седые, толстые, бородатые профессора смеялись до красноты и кашля, свистели, как мальчишки - "Царь! Ха-ха-ха!" Королева Мерзуэта, соблаговолившая посетить ученый Форум, изволила даже кукиш показать...
Странно сверкнули глаза будущего герцога-коадьютора, сходившего с кафедры. Придя домой, он, не чувствуя вкуса, не отрываясь, выпил бутылку коньяка и полез в петлю... Веревка ужа захлестнула горло... И вдруг! ... странный холод! И неописуемое, слитное ощущение ужаса и восторга наполнило его существо! Безнадежно выбитая табуретка, против законов природа, вновь встала не все четыре ножки. "Не делай ЭТОГО", - сказал Кто-то... Радостное и жуткое предвкушение пришло в душу. Аура сверхъестественного рассеялась, когда он сел, сняв петлю, на проклятую табуретку... Радостная ненависть осталась с ним. Выпил коньяку, уже со вкусом, закусил яблочком, спокойно и цинично сказал: "Что ж, соотечественники, видать, не весь еще роббер сыгран..." /Нечто новое в нем теперь было - "Так вот, Чьим было Золотое Царство!"/ И, как ни в чем не бывало, ушел в обычную экспедицию...
Арх неусыпно следил за своим воспитанником, с отеческой нежностью. Юная Олла-Жертва глаз не сводит с рано поседевшего коллаборациониста... - Перст! Пусть берет... И вот этот кризис... Бедняга плачет на ее груди... Нужно помочь! Незримый, Apх проник в спальню своего канцлера - он спал... Архижрец погрузил Ученика в гипнотранс... Медленно и страшно, как мертвец, ученик открыл глаза:
- Ты слушаешь меня, Ученик?
- Да, Учитель.
- Ты знаешь; Кому мы служим?
- Да, знаю.
- Так что же томит душу твою?
- Скажи, Учитель, можно ли говорить, что Бог - это Абсолютное, без малой примеси, Добро, а Дьявол - столь же Абсолютное Зло? Если так, то как отдать Сатане душу свою? Способен ли Он на любовь? Как же идти за Ним, как доверять ему, если Он - Зло - Зло даже для самых искренних своих клевретов?
- Но ведь Он спас тебя?
- Да...
- Вот тебе наилучший совет. Не старайся раскрыть Его вечно изменчивую личину, просто иди к Нему... Одно скажу - Любовь Сатаны - страшна и прекрасна, и познавший ее не захочет иной... А теперь спи. Сон твой будет сладостен. Проснувшись, ты каждым словом и каждым движением будешь вершить Дело Его. Будут тебе даны великие откровения - следуй им. Так? - Да свершится сие, Учитель.
...Арх умирал. Он чувствовал, как сатанинская энергия оставляет его тело - он отказал Богу своему в жертве - и сам ею стал, неспроста его гнусный варвар сжег... Его энергия уходила к Ученику, он видел особый блеск его глаз, видел, как по-собачьи из свиты смотрит на него адская Aopа... Арх чуть хрипнул - и это заметил Мяур! Якобы случайно он двинул каблуком... Движение каблука Ученика - и последний толчок сердца Учителя.
Покидая плоть, дух Арха ничуть не гневался на Ученика, напротив, -ощущал нежность. Он был спокоен и светел - он свершил свои земные труды - его Ученик - прекрасен! И Он не оставит его.