Дом, в котором жил юноша, был совсем небольшим. Он стоял в отдалении от города, у подножия низких гор, к которым через молчаливый лес вела песчаная дорога. Дом был небольшим, но казался просторным, хотя бы из-за того, что вещей в нем было тоже совсем мало. Света тоже было немного, потому что светильников у него не было, и днем в распахнутые его окна лился солнечный свет, а ночью, когда на небе были видны только тощие рваные облака, бледно-серый свет луны отражался от вершин и пологих склонов гор, от широких шёлковых листьев холодных лесных деревьев, от песка на широкой вьющейся дороге, а если облаков не было вообще, - он становился синим, и лился в широкие окна. Окна всегда были открыты.
Поздним вечером юноша вернулся домой. Он очень устал, и, может быть, из-за этого многое из того, что обычно он не замечал или терпел, теперь хлынуло с коварной готовностью в щели того потрескавшегося манекена, которым юноша сейчас себя чувствовал. Он с тоской посмотрел на пустые, лишенные нет только цветов, но и вообще какого-то бы то ни было собственного дыхания стены, оглянулся вокруг, словно взгляд натолкнулся на прутья каменной клетки, и понял, что здесь больше никого и ничего нет. Ничего из того, за чем можно было бы спрятаться от собственного мира. А он очень устал от себя. Долгое время в доме вблизи гор был только он. И юноша вдруг подумал, что если нет смысла в полном отречении от себя, то почему должен быть смысл в том, чтобы погрязнуть и задохнуться в одиночной камере собственного разума?..
Впрочем, может быть, он просто слишком устал, потому и плыли безвольно в его голове такие мысли.
Юноша еще раз посмотрел вокруг. Думать так было горько и больно, и, не задумываясь, он в тот же миг попытался убежать от этой боли, - отпрянуть назад единственным способом, который был ему сейчас доступен.
Он бессильно вздохнул, моргнул влажными изнутри глазами и упал на залитый серым светом прохладный пол. Потому что, кроме сна, иных убежищ вне каменной клетки у него не было.
Душа юноши поднялась и медленно обернулась. Пустые стены оказались сделанными из чего-то аморфного, податливого, они казались ей такими вязкими и подвижными, что ей захотелось вырваться из их душных объятий. Она посмотрела вверх и увидела темный каменный потолок.
Хотя, конечно, он не мог быть каменным. Ей могло когда-то привидеться, что он сделан из чего-то вроде камня и дерева, но ведь такого не могло быть. На самом деле он был темным, подвижным, словно желе, и ненасытно-терпеливым, как стены. Только отчего-то он был не таким густым. Или казался...
Душа юноши очень внимательно, - насколько это было возможно, - присмотрелась, и увидела, что он не выдерживает её взгляда, растворяясь, расступаясь извилистыми волнами и обнажая небо, которое должно было прятаться под его коркой. Небо казалось огромным и чёрным, и, главное, таким глубоким, что она никак не могла увидеть его дно, - а может быть, его и не было... Душа юноши немного посомневалась, не думая о прошедших секундах, - ведь она не чувствовала их течения и не понимала его, - а тем временем потолок и крыша дома совсем растаяли под её взглядом, открывая широкое небо, из которого смотрели сотни чьих-то застывших глаз.
Тогда душа уснувшего юноши ещё раз, в последний раз, оглянулась вокруг, и тут же стремительно поднялась вверх, взмыла вслед за своим взглядом, воздушной стрелой врезавшись в самую глубину чёрного неба.
Сначала ей показалось, что вокруг, в этой черноте, - совсем пусто. Потом она заметила проносящиеся мимо тени, - много теней, как будто не замечавшие её, слившиеся в одно чёрное небо, в одно создание. Но стоило присмотреться к ним внимательнее, - и загорелась сначала одна пара белых острых глаз, потом ещё, ещё... И душа юноши почувствовала, как эти взгляды тянут её, будто холодными нитями, из пространства-пустоты, в которой она парила, все ближе к этому существу, состоящему из голодных теней. Душе стало страшно, и неимоверным усилием она разорвала эти нити и отпрянула назад. Вокруг неё горела и пульсировала полная теней чернота неба. Она оглянулась было вниз, откуда только что поднялась, - но там была только такая же темная пустота, что и вокруг, и тоже не было видно дна. И ни следа от её, души, казалось бы, такого длинного, пути...
Она метнулась в одну сторону, в другую, - на миг ей показалось, что она вовсе не вырвалась из клетки внизу, а только увязла в предательски впустивших её в себя тёмных холодных стенах и потолке. Но только показалось. Вокруг неё были живые тени, а небо оказалось негативом, кривым отражением снов, которые она видела когда-то там, внизу... А выхода ещё и отсюда, сколько она ни бросалась в разные стороны, - не находилось...
А вторая душа юноши встала совсем неторопливо, почти нерешительно, потом глубоко вздохнула. И ей тут же почудилось, что воздух имеет чёткий привкус влага и металла. Это было очень странно. Недоуменно оглянувшись, его душа вдруг заметила растекающийся по пустой комнате с серыми стенами тусклый, поблёскивающий серебром свет, постепенно из серого становящийся бледно-бледно-голубым. Она несмело подошла к окну и выглянула через лунный луч наружу.
Неподалеку от дома начинался редкий, состоящий из молодых и сильных деревьев лес. Каждое дерево в нём словно стояло отдельно от других, и в то же время они были вместе, и на их листьях мерцали капли луны. Лес задумчиво смотрел на душу юноши, словно предлагая ей что-то, чего она могла быть достойна или нет, - и решать было ей.
Тогда душа юноши, осторожно, мягко ступая по самому краю поверхности, выбралась из распахнутого окна. Перед ней лентой разматывалась широкая песчаная дорога, по которой гуляли пятна лунных лучей. Свет её становился постепенно чище, но по-прежнему оставался таким же тусклым. Откуда-то издалека доносилось чье-то негромкое пение, переливавшееся, почти как лучи на песке дороги. Оно показалось его душе смутно знакомым, а идти по нему было так легко, что движения её, сами по себе, как неуверенные легкое ручейки, слились в один стремительный, мерный танец, с которым она двинулась вперед по мягкой, бесшумно стелющейся под ноги дороге.
Впереди были горы, посеребрённые бледно-голубой пылью. Пение доносилось откуда-то из-за них, и душа юноши плавно, почти летая над дорогой в сумеречном танце, впитывая в себя эти звуки, и мерцание, и запахи, шла к темным, осенённым луной горам. И она знала, что если у неё есть глаза, то теперь они наполнены таким же плещущимся в них тусклым светом.
И под мелодичное подлунное пение она уходила все дальше от серого дома, и ни разу не оглянулась. Дом позади постепенно растворялся в песке и жидком неярком свете...
А третья душа юноши осталась в доме, рядом с его телом. Она решила ждать. Она хотела дождаться человека, которого юноша когда-то любил. Этот человек давно умер, и теперь душа юноши решила, что обязательно дождётся, когда он придёт. В пустой комнате, освещенной слабым бледным светом, рядом с телом уснувшего юноши осталась его душа, которая точно знала, что дождется, когда его мёртвый любимый придёт в маленький и просторный дом у подножия сумеречных гор. Она тихо и грустно улыбалась изредка голым серым стенам и свету луны. И они иногда, - очень-очень редко, - ей отвечали. Потому что они тоже знали...