Его губы шевелятся, чуть поблёскивая в полумраке. Пробует слово на вкус, катает на языке, - впрочем, кажется, ему что ни дай, на вкус проверит непременно, - языком, пальцами своими тонкими, глазами раскосыми... или вот так, почти шёпотом.
- Ками...
- Только не говори, что впервые слышишь это слово. Ни в жизнь не поверю...
- Ну нет, конечно.
Неторопливо прохаживается вокруг кресла, фарфоровое лицо и кисти рук отсвечивают бледными пятнами, такими же тусклыми, как оранжевые лампы на стенах. Только живыми.
- Откуда вы взяли это слово?
- Неважно. Я не совсем идиот, как бы тебе ни хотелось об этом поговорить... Мне не слишком-то нравятся его значения.
- Ками, - негромко рассуждает он, словно кроме него, в помещении давно никого нет, - мы привыкли называть духов, богов... или демонов, пришедших в человеческий мир и принимающих облик людей.
- Китайские мифы, да?
- Вообще-то японские... Но в данном случае разница невелика.
- Понимаю. Всякие тануки, кицунэ...
На точёном личике восточной куклы на секунду мелькает... не удивление, конечно, но почти доброжелательное любопытство. И тут же узкие губы изгибаются в знакомой приторной улыбке. Теперь она кажется даже почти настоящей. Впрочем, у этого явления природы и профессия, и сущность к этому и сводятся.
Казаться.
- Рад вашей осведомлённости.
- Рано радуешься. Рассказывай дальше.
- Почти всем... духам, принимающим человеческое обличье, приписывается коварство, часто красота, скрытность, умение очаровать человека и добиться от него того, что им нужно... Мне продолжать ряд или вы поняли?
Словно штрихом туши, улыбка снова трогает уголки губ. В чуть тяжелом воздухе пахнет чем-то сладковатым и похожим на опиум. Но разумеется, только похожим, - запрещённого тут нет. Вот недосягаемого - хватает с лихвой. Но это же другое.
- Некоторые сказки говорят, что такие демоны сами часто попадают под обаяние, хитрость или силу человека, и потом выполняют для него самое сокровенное. Чудеса.
- Их сокровенное, или всё-таки его? - не удержаться от ответной колкости.
Выстрел в туман, иными словами.
- Как повезёт. И ещё неизвестно, кому - на самом деле. Мы-то с вами отлично знаем, что сбывающиеся желания иногда не приносят счастья.
Улыбается теперь уже откровенно, тепло и насмешливо, как свеча в одной из его ламп. Коснись её - и будет тебе такое тепло... Тьфу.
- Знаешь что... Мне только твоих издевательств заново и не хватает! Сво...
- А у народов Вьетнама есть другая легенда о Ками.
Чудовище невозмутимо поглядывает в чашку, словно его никто и не перебивал. Смотришь так на него, вслушиваешься в тихий голос - и начинаешь верить...
Если совсем дурак, конечно.
Вот так и верят...
- Они рассказывают, что под землёй Тростниковых Долин лежала огромная рыба по имени Ками; когда он двигался, начинались землетрясения, пока Великий Бог Оленьего Острова не воткнул свой меч глубоко в землю и не проткнул им голову Ками. С тех пор, если злобный Ками шевелится, бог протягивает руку и нажимает на меч, пока Ками не угомонится...
- Хм. Эта мне нравится больше.
- Вот как. А какая, по-вашему, ближе к правде?
- Что за чушь мне снова паришь? Это же сказки. С чего какая-то должна быть правдой?
- Вы так и не сказали мне, почему вдруг заинтересовались этим словом.
...Ками....
- А что, разве не ты сам в прошлый раз мне его сказал?
- ...
А в этой комнате ни ламп, ни фонарей нет. Она больше похожа на пещеру - скорее всего, только потому, что её углы, стены, потолок, - почти теряются в темноте. Иногда по ним скользят блики от почти неподвижной воды.
Белые, с прозрачно-зеленоватым отливом, цветы покачиваются прямо на её поверхности. Их корни - или листья, не разобрать, - пронзают прозрачную жидкость насквозь, переплетаясь в ней, словно нервы - живую плоть.
Это они слабо мерцают в темноте, создавая иллюзию поднимающегося от воды прозрачного тумана. Они - и ещё такая же белая до прозрачного кожа существа, замершего в этой воде. Чьи глаза, широко распахнутые, невидяще смотрят сквозь сумрак - словно куда-то, где нет места этому свету. Этому всему.
- ...Но ты же помнишь, - шепчет тихий голос, мягким сквозняком шевеля его ресницы, - и будешь помнить всегда. Как все мы. Людям не место рядом с нами. Людям не место в нашем мире. В наших мыслях. В наших душах...
Гладкие руки с длинными, почти прозрачными пальцами и когтями скользят по бледной коже так легко, что почти неразличимы в движении воды, в ломком мерцании жемчужных лепестков водных растений.
- ...В них нет чистого. Нет настоящего. Когда первые звери разучились слышать жизнь и понимать её - они стали людьми...
И почти неслышный шёлковый голос, ещё легче, чем руки, привычно ласкающий слух. Его помнят тело и душа так давно и глубоко, что кажется, он и не исчезал, не прекращался никогда. Существо, лежащее в воде, нежится в шёлке этого голоса и рук, как нежатся змеи, бабочки, цветы в лучах солнца, - на грани сна и яви.
Впрочем, иногда на этой грани живут, не покидая её.
- Мы слишком редко ценим покой себе подобных, - только в себе подобных способные найти радость, найти себя. А нас осталось так мало. Ты - знаешь это, ты помнишь. Мы - часть друг друга, не люди...
- А если, - шепчет существо, чуть изгибаясь под прохладными лёгкими прикосновениями, не отпускающими тела и души прочь, - а если я захочу взять душу человека, - мне ничто не помешает... Я могу заставить их ненавидеть меня; могу - наставить любить... Только если захочу, ммм?
- Их ненависть бесплодна, потому что хочет быть похожей на огонь. А силы огня у них не будет никогда именно потому, что огонь не ненавидит. А те из них, кто умеет любить, становятся похожи на огонь, только без пламени. Ты можешь получить их на секунду, - а потом полученное опустошит, вырвет из души огромную часть, - и сколько времени уйдёт, чтобы восстановить...
- Ты заново рассказываешь мне сказки. А я говорю о том, как могло бы произойти. Разные...
- И чтобы этого не произошло, я готов рассказывать их тебе бесконечно. Чтобы ты помнил. Кто мы - и кто они...
Прохладные лёгкие руки обняли его чуть крепче, а к шее прижались мягкие губы. Такие же, как у него самого.
- Между тобой и людьми всегда будет пропасть, сын. Кем бы ты ни пришёл к ним. И не я в этом виноват, поверь...
Существо вздохнуло и наконец закрыло глаза. Извернулось - две бледные полупрозрачные фигуры сплелись, словно мерцающие гибкие водоросли, и погрузились в почти неподвижную воду.
- Идиот!
Вот этого - точно не ожидал. Даже боль на секунду отступила куда-то на задний план. Правда, тут же вспыхнула снова, алым цветком возле самых рёбер. Дверь, за которую он держался, жалобно скрипнула. Почему-то рука на автомате пыталась прикрыть рану не просто чтобы остановить кровь - а чтобы та не лилась на здешний ковёр. Расстроится...
- Я... по делу, - успел ухмыльнуться он, чувствуя, как сползает на пол...
Сползти не дали - тонкие руки вцепились в плечи стальными тисками. Сквозь багровый в полумраке туман до него донёсся слабый знакомый аромат каких-то лёгких то ли цветов, то ли благовоний, - напополам с шипением, в котором угадывались яростные слова незнакомого языка. Спустя несколько секунд или часов - и он начал отдаляться...
...Что-то мягкое под головой, прохладные пальцы оттягивают веки. Почему нет изображения?..
- Леон, вернитесь!
Тычок в шею не даёт совсем исчезнуть. Хруст ножниц. Что-то отрезают?.. До его слуха донёсся треск ткани. Почему-то казалось, что сейчас станет ещё больнее, - но ощутил вдобавок только холод. Наверное, больнее просто некуда...
- Вам не следовало сюда ехать. В больницу, Леон, вы меня слышите?!
И совсем тихо, словно не голос, а мысль, вздох на границе ощущаемого:
- Столько... крови...
Нельзя этого так оставлять, нельзя просто взять и отрубиться на руках у этого... Вот у этого. Он собрал остатки сил и попытался приподняться на локтях. Сбоку у рёбер полыхнуло огнём - кажется, позорно не сдержал полузадушенного стона.
- Лежите, чтоб вас...
- Нельзя... в больницу сейчас... царапина...
- Молчите.
Снова несколько непонятных слов, рядом что-то шуршит и плещется. Гортанный, почти срывающийся голосок этой фарфоровой китайской статуэтки, от которого слышно почему-то отдаляющееся эхо. Безумный запах крови мешается с тяжёлым душным ароматом. Пытался что-то увидеть, хотя бы открыть глаза, - перед ними неистово, как в лихорадке, плясали цветные горячие пятна, принимавшие иногда форму каких-то драконов, петухов и прочей нечисти с разноцветных шёлковых росписей...
Внезапно по ране на боку резануло так, что Мир взорвался осколками где-то внутри. Он стиснул зубы изо всех сил и под чей-то истошный вопль провалился вниз, в пропасть...
- Как ты сказал - "идиот"?
Это было первое, что он произнёс, едва очнувшись и сообразив, что жив - и кто щурит на него сейчас раскосые разноцветные глаза.
Больно почти не было.
Было странно.
- О своих умственных способностях вы и без меня всё прекрасно знаете.
- Кто-нибудь ещё знает?
- О ваших умственных способностях? О, я уверен...
- О том, что произошло.
- Ну, это зависит от того, сколько людей видели вас по дороге в мой магазин. Меня можете не считать.
- А ты у нас всё-таки...
- А мне нет до этого дела.
Ого. Это и называется - раздражение? Впрочем, нет, показалось. Абсолютно спокойное бледное лицо, сидит рядом, когтистые руки сложены на коленях, пёстрый орнамент одежды даже глаз не режет. Привыкли глаза...
- Вы будете чай?
Это как раз не вопрос, а утверждение. Если это расписное чудовище говорит, что будет чай - чай будет, и хорошо, если только он... От вашего состояния и способности поднять руку ничего не зависит - одуряющий аромат благовоний и тонкий звон фарфоровых чашек как неотъемлемые элементы здешнего мира.
Впрочем, аромат он как раз заметил не сразу. Настолько привык?..
- Ди, сколько времени прошло?
- А это, - снова тонкие яркие губы изгибаются в лицемерной восточной улыбке, - вы узнаете, когда вернётесь на работу.
Не улыбка - ухмылка. И явно искренняя.
- Сволочь.
- У вас удивительно красочная речь... Скажите, почему вы вместо нормальной больницы пришли за помощью ко мне?
Он сморщился. Проматерился в три загиба - шёпотом. Всё-таки раз уж помогли... Но именно это "за помощью" вызывало наибольшее желание нахамить ещё сильнее. От души.
- Вы влезли в какую-то беду без ведома начальства, не так ли? Или даже вопреки приказу...
- Да. И что?!
- И вам в очередной раз грозит увольнение, если ваш шеф об этом узнает, так что больницы и госпитали исключаются?
- Какой ты, блядь, умный...
- Иначе повода шляться ко мне чуть ли не каждый день вам точно не дадут...
- Чего?!
Пауза.
Снова показалось, что из-за ровной кукольной маски просвечивает что-то живое... Вроде нахальных искорок в глазах. В одном - точно.
Шкатулка китайская.
Нет тут дураков...
- Тааак. Какого чёрта это ты меня допрашиваешь? Кто тут вообще офицер полиции?
- Спрашивайте.
От такой неожиданной покладистости дальнейшее содержание отповеди из головы как-то испаряется. И вместо этого почему-то:
- Расскажи больше о ками.
Чувство удивления собственным поведением, достигнув апофеоза, испаряется вслед за последними вменяемыми мыслями. Нельзя тут долго оставаться, иначе и правда крышу сорвёт...
О да. Вот это всезнающее выражение лица, вздёрнутая бровь, переплетённые в пирамидку тонкие пальцы... Ну как можно смотреть на такое спокойно? Выводит из себя.
- Всё, что необходимо по этому важнейшему вопросу, вы и так знаете. Я не думаю, что подробности легенд...
- Ну-ну, - яд наконец начавшего прорываться сарказма грозит забить даже запах каких-то трав, разлитый в воздухе, - где уж простым людям, да ещё по такой сложной для них, людей, теме...
Он осёкся.
Китайской чудовище сидело, опустив голову, и тихо смеялось. Таким же лёгким, как фарфоровые колокольцы, смехом.
Смеётся и бормочет что-то вполголоса сквозь закрывшие лицо тонкие волосы.
- Чего ещё? Говори нормально, а?
Всё ещё посмеиваясь, поднимает голову и пристально смотрит в глаза.