Аннотация: Иногда люди очень стараются, чтобы их не любили
Моральное право
- Слышь, Глаш, народ тут бает, ведьма ты.
Глафира - высокая, тощая, неряшливо одетая женщина, которую вполне можно было б назвать старой девой, если бы язык у кого повернулся, окинула очередного просителя насмешливым взглядом и медленно проговорила:
- Так правильно бают, Иван. Ведьма я.
Мужик торопливо перекрестился, оглянулся боязливо и прошептал:
- Ты это... Глаш... поосторожнее, народ-то у нас сама знаешь какой.
- Знаю, Ваня, - вздохнула женщина, - а то мне не знать-то. Ты зачем пришел?
- Ну это... Глаш... корова моя, Звездочка, кормилица наша, разродиться не может. Ты бы это... помогла бы, а?
Глафира отвернулась от мужика, всем телом своим показывая, что раздумывает, а стоит ли соглашаться, и тем заставляя просителя нервничать.
- Помогу, - наконец произнесла она, - а как же... мы же, ведьмы, всегда помогаем, когда нас просят.
- Да я ж не обижу! - обрадованно воскликнул Иван.
- Ты шел бы уже, Иван. Зелье мне нужно приготовить, колдовское.
Глафира откровенно ухмылялась. Она дразнила, и это доставляло удовольствие - мелкое такое, пакостное, глупое удовольствие - потянуть судьбу за хвост.
Посетитель уже открыл калитку, но вдруг обернулся и виновато проговорил:
- Ну ты это... Глаш, в церковь сходила бы что ли, а?
- А ты меня в церкви той видел хоть раз? - осведомилась женщина.
- Да вот то-то и оно!
- Ступай, Иван, отсюда. А то того и гляди передумаю, и помрет твоя кормилица.
Глафира вошла в дом, сняла с головы платок, позволяя длинным, по-девичьи заплетенным черным косам упасть вдоль спины, достала с полки склянку - дешевую, мутную, понюхала зачем-то ее содержимое, поморщилась, что-то пробормотала себе под нос. Ее нервировало, что охотники давно не появлялись, и мазь, которую следовало бы готовить на медвежьем жире, приходилось мешать на овечьем. Охотники редко появлялись в Невмятицах, и тогда почти все скопленные знахаркой деньги уходили им - за жир, за когти, за редкие травы.
Она вернулась от Ивана уже под утро. Теленок родился крупным, большелобым, заставил свою мать мучиться. Глафира злилась, понимая, что прижимистый Иван до последнего ждал, что корова разродится сама, лишь бы не платить за услуги знахарки. Да и его "не обижу", конечно же, выльется скорее всего в бидон паршивой браги да пару десятков яиц. Вот не пошла бы, ни за что не пошла бы, если бы не корова. Жаль беднягу - не повезло ей, красавице и умнице, быть кормилицей этого вот... Ивана и восьми его отпрысков - один другого дурнее.
Один из таких... детей переломал лапы Айраю - лохматому, странного желтого окраса щенку, которого Глафира нашла в прошлом году на окраине селения, в яме. Лапы срослись, конечно, благодаря ее усилиям, только вот Айрай до сих пор панически боялся людей, да и бегал он с трудом, переваливаясь. Но хотя бы бегал.
- Я могла бы сделать так, чтобы он носился быстрее ветра и не боялся никого, - задумчиво пробурчала Глафира, наполняя кашей миску для Айрая, - только это будет слишком очевидное чудо в глазах неотесанной деревенщины.
Восемь лет назад, осев в этом селе, Глафира старалась вести себя тихо, не провоцировать. Пустила осторожный слушок о том, что мол, помочь может в хворях разных, но колдовство серьезное не творила. Лечила помаленьку, причем больше животных, чем их хозяев. Так уж получилось.
Плату за свою работу Глаша не устанавливала - довольствовалась тем, что люди сами могут и хотят предложить, и часто проклинала себя за это нелепое, самою же установленное правило. Совесть, да нежелание прослыть скупцом действовали не всегда. Вот и приходилось ей порою бедствовать. Если б не Машка - коза, которую, больную, ей когда-то отдали в оплату за помощь, так совсем было бы тяжело. А так хоть молоко, да клочковатая жесткая шерсть - и то счастье.
Глафира ухмыльнулась, украсила горку каши мозговой косточкой и вышла на крыльцо.
Пес уже был здесь, улыбаясь во всю пасть и отчаянно крутя хвостом, как будто почуял, что сегодня его ждет сюрприз в виде нечасто достающегося ему мясного угощения.
Глафира наклонилась, чтобы поставить миску на нижнюю ступеньку крыльца. Дальнейшее произошло в считанные секунды, заставив действовать не задумываясь. Камень, прилетевший из-за невысокой ограды, должен был попасть в голову Айрая, но, повинуясь взгляду ведьмы, застыл на мгновение в воздухе и шлепнулся в пыль. За оградой тихо пискнули и послышался топот удаляющихся шагов. Кто-то явно убегал. Кто-то мелкий и пугливый. И наверняка мерзопакостный. Кто-то вроде сынишки Ивана.
- И кому не спится с утра пораньше в этой благословенной дыре? - проворчала Глафира, окинула взглядом дворик, улыбнулась вгрызшемуся в кость псу и вернулась в дом, тихо прикрыв за собой дверь.
Через день, едва солнце задумалось, а не опуститься ли ему для встречи с заждавшимся горизонтом, пришел Григорий. Он часто навещал деревенскую знахарку. Настолько часто, что порою Глафире казалось, что причина - вовсе не Гришкины хворобы, а нечто иное. Не исключено даже, что старому кривобокому бобылю чем-то глянулась одинокая женщина. Хотя... никто в селе не понимал, отчего Гришка не обзавелся до сих пор семейством. Кривобокость его, с рождения, не была достаточно веской причиной для того, чтобы не ввести в дом молодуху или вдову. Многих за него бы отдали, потому что мужиком Гришка был работящим, хозяйство имел справное, да и пил в меру. Только вот, видать, сам не хотел. Долго ведь не хотел, а потому вдвойне странным было его назойливое внимание к Глафире. Красавицей ведь та не была, да и возраст уже такой, что неизвестно, сможет ли дитенка выносить. Это уж если не смотреть на то, что ведьма. Хотя, надо признать, ведьмой-то ее в селе и не называли - боялись. То ли саму Глафиру, то ли словом таким нечистую силу накликать.
Помнится, когда она только поселилась в Невмятицах, всерьез сельчане опасались того, что скот дохнуть начнет, да зерно не уродится. Ан нет. Напротив, помогла она с хворобами звериными, да вредителей научила от полей отваживать. А потому народ ее ведьмой не называл. Нет-нет. Побаивался. Ну и уважал, конечно. Как без этого? Хотя вот замуж по доброй воле звать... Чур меня чур.
Григорий вошел во двор, отпихнул с дороги брехливого Айрая, постучал в окно, и лишь после этого уверенно потянул на себя ручку двери неказистого ведьминого домишки. Глафира была там. Он это точно знал. Иначе окошко бы не светилось, да и пес этот блохастый под ногами не крутился.
Глафира лишь голову подняла, когда увидела очередного посетителя. Сидела она уже с лучиной, хотя солнце-то еще светило, да пряла. Прямо как баба нормальная.
- Чего тебе? - спросила неприветливо.
Григорий привычно уже смутился.
- Ну, дык это... бают что ведьма ты.
Глафира опустила голову сделав вид, что увлечена пряжей. Они сговорились что ли?
- А еще бают, что жениться ты на мне хочешь, - не удержавшись, поддела Глафира. - Поверишь?
- Да упаси боже! - искренне испугался мужик и перекрестился.
Глафира еще ниже опустила голову, скрывая улыбку.
- Жениться. Да. Собираюсь, - выдал Григорий.
Что же косноязычный сказать ей пытается?
- Так женись, - терпеливо отозвалась ведьма и с интересом уставилась на мужичка. - Али зелья приворотного просить пришел?
- Ай, Григорий, каков жук! - деланно восхитилась Глафира, - кто ж та бедная девушка, который ты голову вздумал заморочить?
- Дык не девушка то! То я!
- Чего? - брякнула ведьма, едва не выронив веретено от удивления.
- Мне бы зелья какого-нибудь, - промямлил Гришка.
- Какого-нибудь? - чуть раздраженная тем, что нить разговора ускользает от ее понимания, проворчала Графира, - вот могу от запора предложить. Подойдет?
- Не-не-не! - отчаянно замахал руками мужичок и попятился.
- Шел бы ты, Григорий... домой. Недосуг мне с тобой разговоры разговаривать. Дела.
- Дык я по делу! - возмутился Гришка и опустил на стол котомку, которую до этого скромно прятал за спиной. - Вот.
- Что "вот"?
- Яички там, сала шматок, сам коптил, - гордо изрек Гришка, - масло еще и бутылочка наливки. Сам делал. А ты знаешь, нету в Невмятицах лучшей наливки, чем моя!
Глафира осторожно кивнула, пытаясь понять, что же такое мужику от нее понадобилось, что он так расщедрился?
- В общем, сделай из меня мужчину, Глаша, - отважно выдохнул Григорий и выжидающе уставился на нее.
Ведьма медленно оглядела мужичка с ног до головы и констатировала:
- Ты и так мужчина, Гриш.
- Ыыыы, - в отчаянии застонал Григорий и опустился на хлипкий табурет.
- Выражай свои желания точнее, иначе мало шансов, что они будут исполнены.
- Мне бы зелья какого-нибудь, - снова завел свою песню Григорий, запустил пятерню в волосы, взъерошил их, смущенно краснея и пробубнил, - ну от этого... ну... кхм...
- От этого, - повторила Глафира и выжидающе уставилась на раннего гостя, - ну? Гриш, от чего "от этого"?
- То есть для этого, - поспешно поправился Григорий и замолк, уставившись в пол, будто надеялся разглядеть между щербатыми половицами что-то этакое... может, то самое, что ему так нужно "от этого", точнее "для этого".
- Гриш, я чужие мысли читать не умею! - потеряла терпение Глафира. - Либо говори, чего тебе надобно, либо отправляйся восвояси. И гостинцы свои не забудь.
- Зелья! Зелья хочу! - рявкнул мужик и, собрав всю свою решимость в кулак, выпалил, - для поднятия силы мужской!
Ведьма закашлялась, стараясь за этим звуком скрыть рвущийся наружу смех. Ай да Григорий! Столько времени у нее отнял, чтобы свою просьбу изложить. Герой. Думает, он первый, кто с таким к ней пришел? Правда, чаще бабы идут, в надежде вернуть спивающимся мужьям былую удаль молодецкую. Но бывает, что и мужики - те, что посмелее. То есть попьянее, когда море по колено и небеса по пояс.
- И давно у тебя проблемы с этим, Гриш?
- Какие проблемы?
- С потенцией проблемы.
- С чем?!
Глафира сделала глубокий вздох и терпеливо повторила вопрос:
- Давно замечать начал, что сила мужская тебя подводит?
- Так всю жизнь, - глядя на нее ясными глазами, изрек Гришка. - Замуж за меня никто идти не хотел, по молодости-то. Кому нужен кривобокий да небогатый? Сейчас вот хозяйством обзавелся и невесту себе приглядел. Вдову гончара нашего, Митяя. Помнишь его? В прошлом году в прорубе по-пьяни утоп. Вот, я к Марьяшке его посватался. Согласная она. Да вот только как да что, я ж не знаю, ну и вот... нужно мне зелье. Ты уж не обидь, Глашенька.
Под конец своей речи Григорий опять перешел на лепет и старательно пялился в пол.
- Не знаешь, что делать? Или не хочется? - поинтересовалась ведьма.
- Глаза твои бесстыжие! - еще больше смутился Григорий, - постыдилась бы вопросы такие задавать.
- Я тебе, Гриш, вот что скажу - не буду точно знать, что с тобой такое, ошибусь, дам не то зелье, и ты мало того, что силы не обретешь, а и вовсе в бабу обратишься, - припугнула Глафира, - и сам виноват будешь, потому что на вопросы мои не отвечал и ввел меня в заблуждение.
Григорий икнул и вытаращился на знахарку расширившимися глазами.
- Хочу, но не знаю, как, - наконец выпалил он.
Вот дурень же! Глафира тайком ухмыльнулась, прошла к полочке, где стояли склянки с настоями, выбрала одну, открыла, понюхала, чтобы убедиться, что там действительно дождевая вода, собранная третьего дня на рассвете, но так и не пригодившаяся, и торжественно вручила "зелье" почетному девственнику Невмятиц.
- Вот. Перед брачной ночью пару капель себе в чай капни.
- И все? - недоверчиво изучая склянку, пробубнил Григорий.
- И все, - серьезно подтвердила ведьма, - как выпьешь, так сразу с молодой женой в кровать и отправляйтесь. А там во всем Марьяшку слушайся и не оплошаешь. Веришь?
- А то! - Григорий расцвел в счастливой улыбке, спрятал склянку за пазуху и с поклонами поспешил удалиться. Уходя, он перекрестился тайком. Ведьма сделала вид, будто не замечает.
Когда дверь за ним закрылась, Глафира тихо хихикнула, но едва мужичок вышел за калитку, дала себе волю и расхохоталась. Ей казалась очень забавной шутка над незадачливым женихом. Зелье ему, видите ли, понадобилась, чтобы знать - как.
День, и еще один прошли без происшествий. Все по-старому, все по-прежнему. Пусть Глафира не стала в селе своей, но и она была частью жизни общины. И она играла свою роль, и ношу несла, что порой казалось непосильной. Может, только казалась? Скажем, странным было для Глаши даже и сейчас то, что соседи не любили друг друга, и семейных своих не любили. Хотя... может, такой была их любовь? Избить до полусмерти, а затем жалеть? И ладно бы они так относились только к людям, там хоть понятно. Нет, и зверье свое они блюли так же. Помнилось Глафире, как Антон, живущий через два дома. Считай, что совсем рядом, дрыном избил своего цепного кобеля. До полусмерти избил, да ни за что. Тот лишь оскалился на хозяйскую дочку, когда та, дура толстозадая, таз с грязной водой прямо на него выплеснула. Пес стонал, плакал и пытался уползти, да вот только куда денешься - когда навеки ты к конуре своей пристегнут?
Помнится, Глаша тогда накричала на Антона, словами его гадкими, непотребными назвала, да только тому все равно было - не остановился. Так кобеля бы остроухого и забил, да только, видно, у самого в душе что-то екнуло, а может, устал просто. Помнила Глаша, как присел он возле истекающей кровью собаки, обнял ее, плакал. Только вот что плакать? Что плакать, если сам во всем виноват?!
Все они были таковы - жители Невмятиц. Сотворят что-то злобное, мерзкое, и каются потом - долго и с удовольствием. Слезами умываются, каются да и идут по домам со светлым сердцем и прощением на душе. Никогда знахарка понять такого не могла, хоть и пыталась. Не могла, да, видать, и не суждено. Порой хотелось только, чтобы были они все наказаны за то, что делают - так наказаны, чтобы поняли - навсегда - нет смысла в раскаянии, если ничего не меняется. Не для того оно, раскаяние, кем-то придумано, чтобы удовольствие от него получать.
Потом... Да что потом? Ничего необычного. Николай вот позвал. Заплатить Николаю особо нечем было. Невезучим родился парень, невезучим, чай, и помрет. Все у него не ладилось. То мор, то неурожай, то руки не из того места. За что бы парень ни брался, все не то, что бы не удавалось, а, напротив, к вреду вело. Такая вот судьба. Впрочем, был он не злым и не жадным. Ну, насколько мог.
Звонка, мерина его, Глашка видела, конечно. Не годился коняга этот для извоза. Уж больно стар был и болен, да что делать, если хозяину его бедовому больше ничего и не оставалось, как впрячь сивого старика, да отправиться с ним почту таскать. Пусть недалеко, но все относительно, если суставы твои опухли, да селезенка екает.
Изготовленная ведьмой мазь давно уже коняге не помогала, да и что ему могло помочь? Только хороший уход и никакой работы до конца оставшейся жизни. Уход Николай хотя бы пытался ему обеспечить.
Глафира шла к нему с тяжелым сердцем. Понимала, что корить себя, вроде бы, не за что, ну не знала она лекарства от старости. Но вот видеть каждый раз больные глаза животного и ровно такие же у его хозяина было невмоготу.
Вот и сейчас... хотя нет, сейчас было хуже. Мерин стоял, низко опустив голову. Дышал он тяжело, с присвистом.
- Все, Коля, - сказала Глаша, - уже все. Ничем ему не помочь.
- Может, травки какие или мазь? - спросил Николай, заглядывая в глаза знахарке. Та отвернулась.
- Подохнет он у тебя не сегодня завтра.
- Подохнет... Как так подохнет? А как же я?
Глафира даже подивилась наивности вопроса, будто лошади могло быть дело до того, что станет с ее хозяином, пусть не нарочно, но умучившим ее бесконечной работой.
Глафира вздохнула и направилась к выходу.
- Подожди, - попросил Николай.
- Что тебе?
- Я... Ну ты же всегда мне помогала. Я тебе привез. Вот.
Николай протянул ведьме комок ткани. Глафира растерянно приняла его, развернула и в удивлении уставилась на платок. Обычный головной платок, из дешевой темной ткани, раскрашенной корявыми синими цветочками, наверное, васильками, но он такой... милый...
- Это мне?
Коля закивал.
Глафира подняла на него взгляд.
- Я все равно не могу помочь Звонко. Не потому что не хочу...
- Я знаю, - торопливо проговорил Николай, - я тебе это привез. Просто так. Просто чтобы кому-нибудь что-нибудь привезти.
Знахарка практически выбежала со двора. Она не попрощалась и спасибо не сказала. Ее невероятно тронул и этот подарок, и объяснение, почему он достался именно ей. Платок не был ни знаком любви, ни проявлением благодарности. Это было просто нечаянное добро, просто маленький кусочек счастья.
А Звонко, конечно же, сдох.
Свадьба Марьяши и Григория состоялась через неделю. А что ждать-то? Невеста с женихом уж немолоды, да и осень - пора свадеб. Что ждать-то? А Григорий, видать, ждать теперь совсем не хотел. Не терпелось ему зелье испробовать, да силу свою мужскую испытать.
Играли свадьбу всем селом. Даже Глафиру звали, да та не пошла. Знала ведь, испортит веселье. Один вид ее волновал соседей, а уж присутствие при свершении обряда... Сглазит, вот точно сглазит.
Глафира была осведомлена о том, что она, по мнению сельчан, "глазливая", однако плохо представляла себе, каков именно должен быть процесс сглаза, и что под ним подразумевается. Тем не менее, разуверивать кого-либо в наличии у себя этой способности не спешила, да и едва ли смогла бы.
Пить Новосельцы по случаю свадьбы стали с полудня, и к утру следующего дня мало, кто в селе мог самостоятельно передвигаться. Разве что дети, да невестки подневольные, которым брага по статусу не положена была. В общем, никак не ожидала только что подоившая козу Глафира увидеть на пороге расхристанную молодую.
Марьяша тяжело дышала, прижимая к груди руки. Неудивительно, баба она крупная, полная, а бежала, как видно, от самого своего дома - так это с другого конца села. Только вот не похожа она была на счастливую новобрачную - лицо белое, в глазах ужас, волосы не прибраны.
- Ты! - закричала она, ворвавшись в дом, - ты во всем виновата, ведьма проклятая!
- Ты, Марьяна, на меня не ори, - сухо ответила Глафира, - я, может, и ведьма, только вот вреда-то я тебе не делала.
- Ты ему зелье дала проклятущее!
- Дала. Так он сам просил. Насильно я ему его в рот не вливала. Только вот я не пойму, чем он тебе не угодил. Для тебя, между прочим, старался.
На этом месте Глафира фыркнула, но продолжила:
- Переживал очень, что несостоятелен будет с тобой как мужчина. Так что ты благодарить меня должна, что муж у тебя теперь... полноценный.
На этой фразе Марьяна рухнула на пол и заголосила, размазывая по лицу слезы.
- Нету у меня больше мужа! - кричала она, - нетуууу!!!
Глафира в ужасе метнулась проверить склянку. Понюхала его. Капнула на руку и лизнула. Нет. Сомнений не было. Она не ошиблась, умереть от дождевой воды Григорий точно не мог, а рядом яды даже и не стояли, не готовила их Глафира давеча. Так в чем же дело?
- Убила я его! - выкрикнула Марьяша.
Глафира обессиленно опустилась на сундук и выдохнула:
- За что?
История, что поведала ей вдова гончара, была обыденной.
С ранней юности Марьяна любила Семена, сына Аркашки-кожевенника. Только вот выдали ее за Митяя. Терпела, мучилась. Семен, Семушка, тем временем тоже женился, деток завел. Казалось бы, пора бабе успокоиться, да только не смогла. Встретились они как-то вечером, да и... А потом Митяй утоп по пьяни. Вот счастья-то было! Теперь они могли любиться чаще. Все бы ничего, да соседи неладное заподозрили, жене Митяя о том, что думают, рассказали. А Марьяша меж тем затяжелела от Семена. Вот позор-то! Тогда и решила Марьяна замуж выйти, чтобы людей успокоить. Приглядела себе Гришку. Только ведь потому приглядела, что доподлинно знала - не может он с женским полом. Ну никак. Ходила же, баб ненавязчиво опрашивала - никто Григория ни с бабой ни с девкой не видел. Да и мужики никогда не слышали, чтоб он кого завалить пытался. Вот и решила она, что он совсем не может, а потому, стало быть, мешать ее свиданиям с Семушкой не будет, да с ласками своими не полезет. А она за это по хозяйству ему помогать станет, и во всем остальном женой исправной будет. Только вот не вышло.
На пиру еще Григорий все ей странное что-то обещал, мол, чудо теперь свершится, потому что ведьма зелье ему колдовское дала. Да Марьяша все отмахивалась. Не верила она в колдовство - глупостью его считала.
Ну а как в горницу их провели, да увидела Марьяна, что не врал Григорий, что вот оно чудо, невооруженным глазом видно, так на нее будто накатило что. Схватила скамеечку, да по темечку ею мужа своего новоиспеченного и ударила. А он помер сразу.
- Не могла я Семушке ненаглядному изменить! - причитала Марьяна, - Люблю я его! Я ж как представила, что Григорий руками своими тело мое нежное...
- Бежать тебе надо, дура! - отрезала Глафира, - Давай, вставай, собирайся, пока Григория не нашли.
- Не пойду! Никуда без Семена не пойду! - орала вдова.
- Убьют ведь!
- Пусть убивают! Дождусь я его на небесах.
- Какие небеса?! В аду ты будешь гореть за убийство! - зло выкрикнула Глафира, поняв, что иными доводами несчастную новобрачную не проймешь.
И впрямь подействовало. Марьяша захлопала густыми светлыми ресницами, издала пару всхлипов и стала подыматься с пола. Медленно, нехотя, цепляясь пухлыми пальцами за сундук и стену.
Глафира меж тем металась по комнате, пытаясь собрать хоть какой-нибудь скарб в дорогу этой незадачливой убийце. Глаша и сама чувствовала себя виноватой в произошедшем. Немного. Все же, если бы не ее "зелье", жили бы сейчас вместе счастливая Марьяна со своей любовью и привыкший уже к тому, что он "не знает, как, а потому и не пытается" Григорий, взявший в дом хорошую хозяйку.
Марьяну стоило немедленно выпроводить из села. Глафира знала, как поступают с женами-убийцами. Их не выдают ни светским, ни церковным властям. Топят в речке у всех на виду, чтоб остальным бабам неповадно было, а потом даже не хоронят труп, если всплывет. В лучшем случае, на берегу закопают. В худшем - толкнут багром, пусть плывет по течению соседям "на радость".
Только вот не успела Глафира, да и Марьяша не успела. Вошли в дом нежданные гости, молча подхватили под руки вновь начавшую завывать вдову, да увели ее прочь. Глафира не осмелилась перечить. Лишь стояла и смотрела вслед, думая о том, показалось ли ей, или и впрямь среди пришедших за убийцей мужиков был "ненаглядный Семушка".
И вновь в душе колыхнулась злоба. Подумалось, что нет на них укорота - на сельчан ее. И бог, которого они так часто поминают, отчего-то не спешит внушить верующим понимание истинной справедливости - когда каждому воздается по вине его, а не оттого, что так принято.
Седьмого дня после того как Марьяшу утопили Глафира осмелилась наконец выйти в село. До того она, если и покидала дом, двигалась лишь по окраинам, осторожно, стараясь не попадаться на глаза соседям. И не то, чтобы ей кто-то угрожал, самой не хотелось. Тяжко было на душе и муторно, и дуру эту, Марьяну, было жаль, и мужа ее несчастного Григория, который погиб почем зря. Ну кто мог догадаться, что все так обернется? Такой вопрос задавала себе местная знахарка и сама себе же на него и отвечала: она могла. Вот могла ведь предвидеть. Знала, что не отличаются умом невмятичане, так нет, подшутить над мужиком захотелось. Пошутила. Пошутила, не думая о том, что он ну очень сильно верил в действенность колдовства. Верил, вот оно и сработало, как ему самому хотелось.
Осенняя грязь, тяжелая, черная, жирная, приставала к сапогам, отчего ноги приходилось переставлять с трудом. Не любила Глафира эту грязь. И Невмятицы ей не нравились. Отчего осталась здесь когда-то? И сама не помнила.
Шла вот сейчас по улице меж домов - богатых, добротных, ладных таких жилищ. И люди там жили под стать - такие же богатые, любящие добро. Глафира шла к роженице. Хоть и не считала себя повитухой, так бабка Полина слегла, спину у нее прихватило. Глафира полагало, что спину прихватило у Полины исключительно потому лишь, что рожала Никитиха, жена Афанасия Никитина - мужика тароватого, справного, скупого донельзя. Не набегаешься за ним потом, платы своей не напросишься.
Глафира торопилась. Понимала, что раз уж Афонька позвал ее, стало быть, дело уже плохо. Не может супруга его сама родить. На ум невольно пришла аналогия с коровой Степана. Сходство ситуации даже пугало. Никитиха, которую по имени никто и не звал, бабой была веселой, шустрой, боевой. Из тех, кому палец в рот не клади, но кто зазря базарить и не станет. Уважали ее в селе. И жалели втихомолку, потому что трудно это - с мужиком жить, который каждое зернышко в закромах считает, каждым луковым перышком попрекнуть готов, но при этом и присесть усталой лишний раз не позволит, и словом ласковым не одарит. Жена была в хозяйстве Афанасия навроде коровы - для пользы.
Глафира почти бежала. Вот и нужный дом.
Она прошла в баню при доме, недоумевая, почему не слышно звуков. Прошла и поняла сразу: Никитиха мертва, как и ее нерожденный младенец.
Подошел и стал сзади Афанасий.
- Ну что? - строгим таким голосом спросил он, - Что стоишь? Работай давай. Зря я тебе плачу, что ли?
Глафира медленно повернулась к хозяину дома и процедила сквозь зубы:
- Да что-то я пока ничего от тебя и не увидела.
- Ты давай, базлай меньше! - прикрикнул Никитин, - делай, что нужно!
- Попа зови, - прорычала знахарка, - пусть заупокойную читает, раз отходную не успел.
- Какого такого попа?
- Любого. Какой подешевле!
Глафира развернулась и вышла, отодвинув худым, острым плечом застывшего в дверях хозяина.
Она разрыдалась дома.
Никитиха хорошо к ней относилась, одна из немногих. С ней поболтать можно было о чем-нибудь таком, безболезненном и даже приятном. Глаша с удовольствием помогла бы ей даже бесплатно, только вот Афонька об этом не знал. Не догадывался. А ведь мог предположить! Хотя откуда ему? Он и сам за так никому ничего не делал. А ведь любил жену свою наверняка. Но не настолько, как видно, чтобы поберечь, чтобы заботой своей одарить. А ведь мог себе позволить, не Николай ведь невезучий. Да только и винить он себя в происшедшем не станет. Не поймет.
Впрочем кому какое дело?! Ну, плачет ни молодая и ни старая еще ведьма, сморкаясь длинным носом в пестрый рукав. Плачет по простой толстой бабе, умершей в родах, как и положено.
Глафира позволила себе порыдать еще с полчаса, после чего отправилась кормить козу. Она привязала вчера вороватую хитрую Машку к забору, опасаясь, что та опять забредет к соседу щипать мерзлые листья с неубранной капусты. Сосед злился и кричал на козу, выдавая в ее адрес эпитеты, которые можно было, если подумать, отнести лишь к хозяйке животного. Глафира не обижалась. Ранее она лишь посмеивалась тихонько, а сейчас ей было грустно. Грустно... Но кому какое дело до этого?
К удивлению своему и ужасу Машку она не обнаружила. Вместо козы у забора болтался лишь обрывок веревки, вернее, отрезок. Ведь сразу видно было, что рогатая не оборвала привязь, что кто-то аккуратно провел по веревке ножом. Стало быть, Машку увели со двора. Кто? Зачем? Глафира остановилась, обессиленно опустив руки. Впрочем, в этом состоянии она находилась недолго. Ну кто? Ну зачем? Что за глупый вопрос! Конечно же, Ксанка, крикливая, глупая и злопамятная баба - хозяйка того самого огорода, с которого отчего-то до сих пор не была убрана капуста. Именно она могла подговорить своего старшего сына - безмолвного Сидорейку - забрать козу от соседнего дома.
Придя к такому выводу, Глафира решительно направилась к дому соседки.
Глафира застыла на мгновенье, сама не заметила, как ее худые обветренные руки скомкали подол платья.
- Вон пошла, проклятая! - продолжала надрываться Ксанка.
- Козу верни, - тихо произнесла ведьма.
- А чего это я ее отдавать должна? Она мне огород попортила!
Глафира несколько раз растерянно смотргнула. Она как-то не ожидала столь скорого признания в том, что Машка ее вредная все же находится у соседей. Думала, Ксанка глаза начнет отводить, брехать что-то. Ан нет, сказала. Призналась-таки. Что ж не отдает?
- Верни козу, - повторила она.
- А то что? Порчу наведешь?! Так на таких, как ты, укорот имеется! Сама знаешь, какой!
- И какой же?
- Да с ведьмами у нас разговор короткий! Спалим, и все тут! Не первая ты у нас такая!
- Убью, - тихо сказала Глафира, - без всякой порчи. Придушу тебя, сука, прямо сейчас.
Ксанка насмешливо фыркнула. Баба она была большая, дородная, и не видела соперницы в худой и угловатой Глашке. Если уж та на порчу не решается, явно напуганная обещанной карой, то за волосы оттаскать ее одно удовольствие будет. Тем более, что Машку эту зловредную, козу ее, муж и прирезал уже, наверное.
- Последний раз предупреждаю, отдай козу, - в который раз уже произнесла Глафира.
- Да пошла ты!
Ксанка не сразу поняла, что лежит уже животом в грязи, в спину ее между лопаток упирается острое колено Глашки, а ксанкины косы намотаны на твердый ведьмин кулак.
- Гда Машка? - угрожающе прорычала Глафира.
Ксанка ухитрилась поднять лицо и завизжать. В ответ ведьма макнула соседку мордой в грязь, пару раз, для надежности, после чего отпустила ее волосы, встала и решительно шагнула во двор Ксанкиного дома. Охранявшие двор злые цепные суки ее не пугали. Глафира всегда находила контакт с животными.
- Машка! - позвала она, - Машкааа!
Глафира метнулась к хлеву. Машки там не было. К сараю - и коза обнаружилась именно там. Вернее то, что от нее осталось.
Пошатываясь, деревенская знахарка, вышла со двора. Молча прошла мимо открывшей было рот, но так и не произнесшей и звука Ксанки.
На душе в Глафиры будто смола разлилась - черная, вязкая, пахнущая серой. А в голове тупо барабанило одно слово "сволочи". И Глаша повторяла его мысленно час за часом, пока руки сами мастерили что-то.
Наутро ведунья медленно подошла к воротам ксанкиного дома. Покрутилась у них, будто ждала хозяев. Не дождалась. Во всяком случае, приветствовать незваную гостью никто не вышел. Глафира поклонилась три раза дому, пошептала что-то, положила у порогу связанную в узел красную нитку и удалилась. Сегодня у нее была масса дел.
Следующим она посетила дом "ненаглядного Семушки". На сей раз хмурый хозяин встретил ее у ворот. Глафира подошла, сунула за ухо детине сухой стебелек пырея, сыпанула ему под ноги горсть пыли и ушла. На сей раз быстро, пока Семушка не сделал выводы.
Потом она наведалась к Афанасию. Там она просто бросила у ворот связку сушеных трав, чадящую черным вонючим дымом.
Глафира обошла все село, жилища не остались не отмеченными.
После этого с чувством выполненного долга ведунья отправилась домой. Ждать.
На следующее утро, все же, односельчане долго раскачивались, Глаша проснулась от запаха гари. Спала она одетой, а криволапого Айрая заблаговременно загнала в дом, потому на сборы много времени ей не понадобилось. Знахарка схватила пса на руки и вышла во двор, как была, босая. Полыхал сарай, в котором, за неимением лучшего, до недавнего времени Глаша держала козу. Загорелся он, понятно, не сам собой. Этот вывод подтверждала и возбужденно гудящая толпа, волнующаяся за забором. Забор был хлипкий, из гнилых разноразмерных досок, но сломать его, либо калитку выбить, никто не решался. Глаша решила облегчить односельчанам задачу.
Все так же, прижимая к себе притихшего пса, женщина покинула дом. Толпа медленно отхлынула и замолчала.
Ведунья смотрела на людей насмешливо и зло. Минуту смотрела, две, пять. А после надоело, и она подала голос:
- Что, спалить меня решились, наконец-то? - поинтересовалась она.
- Да, - гордо произнесла Глафира, - ведьма. И что с того?
- Сжечь ведьму! - пискнул кто-то, на сей раз ближе к центру.
- Все согласны? - поинтересовалась Глаша, обводя присутствующих надменным взглядом. Увидела глаза Николая, отвернулась. Он тоже находился здесь, и эта мысль была неприятна.
- Кто сарай-то мой поджег? - спросила Глафира. Она не ожидала, что кто-то ответит, но вперед выступила Ксанка.
- Я! А что? - заявила она, подбоченясь.
- Да сука ты, - сообщила ведьма.
- Я - сука?! А не ты ли у дома моего колдовала? Не из-за тебя ли курица моя несушка любимая сдохла?! - выкрикнула Ксанка.
Ведьма усмехнулась. Теперь понятно, что выступило катализатором - случайная гибель курицы, недокормленной, как видно или просто от старости умершей.
- Ну что же, - сказала она, - у кого еще есть ко мне вопросы? Что еще плохого я сделала за последние пять лет? Давайте, я слушаю. Должна ли я знать, чем перед вами провинилась.
У нее на руках завозился Айрай, и Глафира опустила его на землю. Пес прижался к ноге и замер.
- Марьяшка из-за тебя мужа своего порешила! - выкрикнул Семушка.
- Да ну? - удивилась Глафира, снимая с головы платок, тот самый, с васильками, - А не из-за тебя? Я что ли с ней кувыркалась?
- И жену мою ты на тот свет спровадила, - строго произнес Афанасий.
- А не твоя ли жадность? - парировала ведьма.
- Ты колдовала вчера! - взвизгнула одна из баб.
- Да, было дело, - согласилась Глаша, - а что плохого произошло?
- Курица сдохла любимая моя несушка! - проорала Ксанка и сделала шаг вперед. Толпа покачнулась, будто Ксанка была буксиром, тащащим ее за собой.
- И из-за курицы вы меня убивать собрались? - тихо спросила ведунья.
- Ведьма ты! - сказал, как отрезал Афанасий и стал закатывать рукава. Медленно и обстоятельно. Он все так делал.
- И все? - поинтересовалась Глафира, расплетая косу. Ропот меж тем становился громче.
- Ведьма! Ведьма! - скандировали люди.
Ведунья встряхнула волосами, отчего те, темные, волнистые, слегка лишь расчерченные серебром, рассыпались, укрыв ее плечи и грудь. Глаза Глафиры, черные, как и положено ведьмам, смотрели на людей строго и вопросительно.
Сарай за спиной трещал.
- Сжечь меня собрались, значит..., - задумчиво произнесла Глафира и посмотрела на небо. Сизые, тяжелые тучи медленно закрывали синь.
Ведунья перевела взгляд на толпу и уточнила:
- Точно убивать будете? Несмотря на то, что я для вас делала?
- Да глупости это все! - вдруг выкрикнул Николай, - Никогда она зла никому не желала! И курицу она убить не могла!
И тут же получил оплеуху от Афанасия.
- Молчи, злыдень! - рявкнул тот, - Бобылей мы еще не спрашивали! А ведьму убить надо. Чтоб не ходила погань по святой земле!
Афанасий перекрестился и сплюнул.
- И тварь эту колченогую вместе с ней! - выкрикнула Ксанка, указывая жирным грязным пальцем на прижимающего к голове лохматые уши Айрая.
- Ах вот как! - сказала Глафира и улыбнулась, - Отлично, я-то все думала, что не вправе. А вы помогли вот. Тогда простите, люди добрые.
Она развела руки в стороны, глаза к небу подняла и звонко проговорила:
- К тебе взываю, мать, к тебе, отец, дайте каждому кто что заслужил!
И в ту же секунду хлынул ливень. Не осенний холодный нудный дождь, а такой, какой бывает в июле, и то, слава Богу, редко. Дождь был густой, настойчивый, тяжелый, он бил по плечам и головам людей, а те отчего-то не разбегались.
Спустя десять минут тучи разошлись.
Перед промокшей ведьмой была уже не толпа рассерженных односельчан, а всего лишь стадо. Даже не стадо, а куча животных - мычащих, блеющих, возмущенно кудахтающих. И растерянный Николай посередине.
- Они не помнят, что были людьми, - спокойно произнесла Глафира.
- Они когда-нибудь станут такими, как были? - взволнованно спросил Николай.
- Нет. Никогда.
- Но что мне делать?
- Что хочешь. Хочешь - заботься. Хочешь - отправь на убой. Это теперь твои твари.
Николай растерянно огляделся, все еще не в силах осознать, что вот эти козы, овцы, куры, и даже корова эта - люди, многих из которых он знал с рождения, и что теперь он должен о них заботиться.
Глафира меж тем вернулась в дом. Дождь потушил сарай, и огонь не успел перекинуться на жилище. Она взяла собранную заранее сумку, перекинула ее через плечо.
- Прощай, Коля, - сказала она уходя.
Айрай весело гавкнул, встряхнул промокшую под дождем шерсть и резво помчался по дороге вперед хозяйки. Будто и не хромал никогда. Ведьма улыбнулась и последовала за ним. Сегодня каждый получил то, что заслужил.