Аннотация: Граждане любите природу! Ибо вышли мы все из ее лона и предательски переоделись в бетонные, пластиковые и т.п. рубашки.
Деревья
Четвертого июня 1979 года, как следствие, случилось это. Было ли это заранее оговорено? Думаю, да. Иначе, скорее всего, это закончилось бы, так и не начавшись. Но в моем случае, приблизительно через двести семьдесят пять дней после, - началось...
Детство прошло в стремлении отца сделать из меня великого спортсмена. Понять его нетрудно. Часто нереализованные мечты родителей навязчиво насаждаются детям. При этом мнение последних, как правило, не играет роли. Мол, ребенок сам не знает, что ему нужно, так давайте, дескать, приобщать. Потом нам спасибо скажет. А ведь может и не сказать. Может быть, у ребенка с детства душа лежала к иному? И сам он точно не знает пока, к чему именно. Но уж точно не к спорту.
Мою вялость в занятиях отец объяснял природной ленью. "Ты патологический лентяй",- говорил он. Как будто у лени существует норма. Думаю, он особенно не задумывался над этим, прикрывая родительскую некомпетентность красивым и емким, по его мнению, выражением. Целый год "патологического лентяя" приводили на тренировки по легкой атлетике. Желание заниматься спортом у меня отсутствовало абсолютно, и поэтому, как только за отцом закрывалась дверь, я тут же забирался на уложенные в углу маты. Попытки тренера достать меня оттуда затруднялись высотой моего положения. Да и не очень-то, откровенно говоря, она старалась. Получив от меня категорический отказ спуститься, тренер отправлялась к остальным детям. Вскоре все привыкли к моему необычному поведению. Все, кроме отца. Он по-прежнему приводил меня туда, несмотря на протест тренера. Видимо, надеялся, что я изменю свое отношение к спорту, и к легкой атлетике в частности. Но я не изменил. Как только отец уходил, я тут же занимал свое привычное место. Никто уже не обращал на меня внимания, дети занимались, тренер руководил. Издалека я наблюдал за происходящим вокруг, ожидая, когда вернется отец и заберет меня.
Примерно через год после моего противостояния до отца, наконец, дошло, что дальше так продолжаться не может. И в восемь лет я избавился от необходимости ежевечернего созерцания прыгающих и бегающих сверстников.
Однако отца очень беспокоило, что со спортом вышел прокол. Он на время растерялся, так как в его воспитательном механизме произошел сбой. Честно говоря, этот механизм скрипел, как несмазанная телега, но отец был глух к своим недостаткам. Больше он интересовался моими. Мой папа мучительно искал себя, пытаясь заполнить образовавшуюся пустоту. И вскоре внимание его переключилось на учебу.
Ежедневная проверка уроков стала обычным делом. Я рассказывал задания по всем предметам наизусть, поскольку отец считал это единственно верным способом усвоить необходимые знания. Когда же у меня возникали сложности с точными науками, а возникали они довольно часто, отец "объяснял" мне что к чему методом кнута без пряника. Решения задач по математике "рождались" сквозь слезы, под раздраженные возгласы родителя: "Ну дурак, ну идиот".
Было дело, он заставил меня писать сорок строчек букв, надеясь таким образом добиться идеального написания. Голова моя распухла от подзатыльников, и, выводя очередную букву, я думал лишь о том, как не получить оплеуху. Желаемого результата он так и не добился и, устав сам, оставил меня в покое.
Но самым, мягко говоря, неприятным были наказания за плохие отметки, и чаще всего за "тройки". Неизменно в руке отца возникал ремень, в худшем случае шнур от пылесоса, и он начинал "выбивать" из меня лень. Ремень был армейский, с медной бляхой. Однажды, увлекшись, он рассек мне этой бляхой бровь. После этого для меня наступили радостные времена. Отца мучило чувство вины, и я не беспокоился об оценках. Узнав о плохой отметке, отец лишь поглядывал на шрам у меня над бровью, вздыхал и садился читать газету.
И вообще, его отношение ко мне изменилось. Мы стали часто ходить в кино и просто гулять. Ездили в парк, вместе ели мороженое. А однажды зимой, в воскресенье, мы собрались в лес. Оделись теплее, набрали с собой еды и пошли.
Я помню, какое впечатление произвели на меня деревья,- как будто попал в другой мир. От них пахло свежестью и чем-то еще, совсем незнакомым, но таким родным. Я мысленно от всей души поблагодарил отца, а он, наблюдая мою радость, сам развеселился. Мы жгли костер из сухих веток, жарили сосиски, пили чай и разговаривали до самого вечера.
Там я впервые почувствовал необъяснимую причастность к чему-то необыкновенному.
Вы спросите, что это я все про отца да про отца, а как же мама? Неужели не было?
Почему же, была. Только рассказывать особенно нечего. Мама очень любила свою работу и мало интересовалась мной. С годами я понял, что и отцом она интересовалась недостаточно. Может быть, на этой почве вызрели его нервозность и раздражительность. Частично ему удавалось растворить их во мне, частично в спиртном. Но так как мама неодобрительно относилась к алкоголю, отцу, по большей части, приходилось довольствоваться моим обществом.
Так мы и жили втроем. Я взрослел, общение с отцом становилось все более редким. Он пытался сблизиться с матерью, и, надо признаться, небезуспешно. Все чаще я видел их вместе, разговаривающими о чем-то, иногда даже смеющимися. Невольно и я радовался за них. "Ну, наконец-то, после стольких лет совместного сосуществования они стали жить вместе", думал я. Скоро я узнал, что мама тяжело больна и уже давно. Медицина в этом случае оказалась бессильна. И оставалось только ждать. С каждым днем маме становилось все хуже. Она высыхала просто на глазах. Отец не находил себе места. Я подолгу сидел у ее кровати. Здесь, впервые за многие годы, мы с мамой разговаривали. У меня было такое чувство, что мы только недавно познакомились. Я совершенно не знал ее, а она меня. Мама обнимала меня и плакала. Очень хорошо помню наш последний разговор, накануне маминой смерти. Мы говорили о лесе. Я рассказывал, как там здорово, а она жалела, что так и не сходила со мной туда ни разу. "Еще сходим", - сказал я. Она лишь улыбнулась в ответ. Через день, ночью, мама умерла. Очень тихо, наверное, ей не было больно. Мы остались вдвоем с отцом.
Я надеялся, что теперь мы станем намного ближе. Но, к сожалению, произошло совсем наоборот. И причиной тому стало беспробудное отцовское пьянство. Пропасть между нами становилась все шире. Было ужасно обидно, и очень не хотелось потерять последнего родного человека. Когда я пытался поговорить с отцом, он попросту отмалчивался, уходил в другую комнату. Потом и вовсе стал злиться. Стало ясно, что он порвал с этим миром, и остальное лишь вопрос времени. Эта мысль угнетала. "Ведь должен же быть путь",- думал я. Возможно, выход был, вот только мне не удавалось его найти. На работе начальство с большим терпением относилось к участившимся прогулам отца, к его однотонно нетрезвому состоянию.
Я боялся, что его могут уволить, и он, не дай бог, пойдет шататься по улицам. Что мне делать? Я не знал.
И пока я думал и переживал, все разрешилось само собой. Однажды вечером он не вернулся с работы. Раньше такого никогда не было. Когда он не пришел и утром, я по-настоящему испугался.
Морозным декабрьским днем отправился на поиски. Побывал у него на работе и выяснил, что со вчерашнего вечера его никто не видел.
Очень хотелось найти отца, но в глубине души я знал, что это уже невозможно. Он ушел. Домой я не вернулся, а долго бесцельно бродил по заснеженному городу.
Жаль, но бывает так, что приходится возвращаться, даже если этого не хочется делать.
У дома меня ждала милицейская машина, и все стало окончательно ясно.
Отец уснул пьяный в какой-то подворотне и замерз. Милиционер задавал вопросы, но я ничего не слышал, и меня оставили в покое.
Смерть. Она омерзительно выглядит и пахнет. С детства я испытывал отвращение к похоронным процессиям и всегда боялся, что когда-нибудь придется участвовать в этом ужасном действе. В Древнем Риме, например, мертвых сжигали. В этом есть что-то величественное, и в то же время все просто. К чему гробы, ямы и заунывная музыка? Когда я слышу ее, невольно срабатывает рвотный рефлекс. На похоронах матери удалось спрятаться на окраине всего этого.
Когда провожали отца, я знал, нужно будет находиться впереди, и поэтому очень боялся, что меня стошнит. Специально с вечера ничего не ел, только пил кофе. Стоя у могилы, внимательно вглядывался в сколы на промерзшей земле, стараясь думать о чем-нибудь постороннем. "Ну, еще немного, потерпи", - говорил я себе.
И вдруг снова ударили эти проклятые звуки. Меня всего вывернуло наизнанку одной водой. Люди стояли и смотрели на меня. Некоторые с удивлением, другие с жалостью.
Мне было ужасно плохо, и я побежал оттуда. Я бежал от смерти и скорби, среди пентаграмм, крестов и полумесяцев.
Когда пришел в себя, вокруг были деревья. Настоящие, живые.
Я сидел на снегу, прислонившись к стволу. Шапки на голове почему-то не оказалось, руки были разодраны в кровь. "Наверное, упал и шапку потерял где-то там". Но возвращаться на кладбище не хотелось. Голова немного мерзла. Пришлось намотать на нее шарф.
Как хорошо было здесь. Пахло свежестью и жизнью. За день во мне скопилась грязь, и сейчас я почти физически ощущал, как она покидает меня. Хотелось остаться здесь сегодня и на каждое следующее завтра...
- Всегда нужно возвращаться...
- Нет, просто еще не время.
- Не обманывай себя, всегда.
- Кто ты?
- Твой ум.
- Мой ум, ты думаешь, что всегда прав?
- Ты, думаешь.
- Но я чувствую.
- В этом мире все решает здравый смысл, и ты это знаешь.
- Оставь меня.
- Если я покину тебя, то следующие дни ты проведешь в четырех стенах с решетками на окнах.
- Значит, все здравый смысл?
- Конечно.
- А как же любовь? Ведь она не от тебя.
- Откуда тебе знать, что это.
- Я много читал и знаю...
- Не смеши меня. Люди пишут, чтобы утешить себя. И их нельзя в этом упрекать. Доля вымысла должна быть, иначе, как оценить здравый смысл.
- Выходит, любовь - вымысел?
- Да. Ее можно сравнить с игрой. Позабавься немного и убери в стол.
- Я не верю тебе.
- Ты не веришь себе?
Смеркалось. Пора было возвращаться домой. Не спеша пошел обратно. По дороге обратил внимание, что, кроме моих следов никаких других не было видно. "Неужели, сюда кроме меня, никто не ходит?" Нет, не может быть. Кто-то обязательно должен... А почему должен? Город дает все, что нужно людям, зачем им тратить время на походы сюда. Но я не могу, так как все, и никогда не мог. Ведь не было ни дня, чтобы я не пришел в лес, после того как в тот далекий зимний день отец в первый раз привел меня сюда. Да, действительно, не было.
- Андрей,- послышалось откуда-то "снаружи".
- О, Федя, привет.
- Как ты?
- Да нормально.
- Прими мои соболезнования.
- Что? А, да...
- Водки выпьешь?
Я хотел сказать, что в лесу неудобно. Но леса не было, а рядом стояла наша старая пятиэтажка.
- Да, выпью. Пойдем ко мне. Только пожевать нужно что-нибудь купить, а то у меня пусто.
- Не волнуйся, все есть, - Федя демонстративно приподнял пакет.
Мы прошли сквозь вонючий, заплеванный подъезд. Тусклый свет падал на обуглившиеся от грязи перила. Поднялись на пятый этаж.
- Сейчас, подожди, - сказал я.
Не хотелось входить внутрь, я чувствовал себя странно. Будто пришел в гости, а не к себе домой. Федя стоял молча, не задавая вопросов. Он всегда был понятлив.
Наконец я решился, и мы вошли. В квартире было пусто и тихо.
- Где сядем, в зале или на кухне?
- Не знаю, мне все равно, - ответил Федя.
- Тогда в зале.
Первым делом я включил свой старый "Sharp". Из динамиков зазвучал любимый голос: "Я знаю, мое дерево не проживет и недели. Я знаю, мое дерево в этом городе обречено..."
- Что за чушь ты слушаешь, Андрей.
- Мне нравится. А впрочем, можешь поставить что хочешь.
- Давай телевизор включим. Пускай бубнит для фона.
- Валяй.
Федя подсуетился, накрыл на стол. Достали из серванта рюмки. Без лишних слов выпили и закусили. А потом еще и еще.
- Теперь ты один остался, Андрей.
- Да.
- Что делать собираешься?
- Ничего.
Федя принялся монотонно рассуждать о том, как я теперь одинок и как мне будет тяжело одному. Его речь убаюкивала меня. Почти заснул, откинувшись в кресле, как вдруг раздался звонок. Нехотя поднявшись, я пошел открывать.
За дверью стоял незнакомый пьяный мужик. На вид лет сорок. Засаленный бушлат нараспашку, заношенная рубашка выправилась из штанов и, перекосившись, длинным краем болталась между ног.
- Ты кто?- спросил я.
- Васька дома?
- Кто?!
- Василий.
- Уходи.
Я закрыл дверь. Хмель и недавняя расслабленность испарились. Меня немного трясло.
Вернувшись в комнату, уселся в кресло.
- Кто там?- поинтересовался Федя.
- Ошиблись.
- А.
Звонок повторился. Меня буквально выбросило из кресла.
- Васька мне сто рублей должен. Если его нет, давай ты,- нагло заявил мужик.
- Держи...
С обидой и злостью я ударил в мерзкую рожу кулаком. Мужик рухнул, загремев костями. Я присел на корточки, совершенно успокоившись, и внимательно рассмотрел его.
Лицо в крови, нос, скорее всего, был сломан. Он что-то мычал, хлюпая распухшими губами.
- Андрей ты что здесь... О...
- Пойдем.
- За что ты его?
- Денег требовал. Ладно, пошли уже.
Я закрыл за собой дверь, а незваный гость так и остался лежать у порога.
Этой ночью мы напились до умопомрачения. Я отключился под утро.
Проснулся с тошнотой, под пиликающее-дребезжащие звуки "мобильника". Федя храпел, как мотоциклетный мотор. На кухне я выпил литра полтора воды.
Времени было одиннадцатый час. Пора на работу. Умылся, выпил чаю.
- Федя, я пошел.
- А-а-а?
- Отсыпайся. Будешь уходить, дверь не забудь закрыть. Вечером созвонимся.
- У-у-у...
Феде не надо было на работу. Он трудился на дому, создавая компьютерные программы для разных компаний. Программистом он был неплохим, и постоянство заказов обеспечивало ему достойное существование.
На улице морозило. Я шел по знакомой, истоптанной тропинке. Вокруг серые дома и такие же серые деревья. Странно, но в городе деревья не такие, как в лесу. Стоящие поодиночке, молчаливые и униженные. И мне казалось, что это уже не деревья, а только оболочки, выделяющие кислород.
Копоть городских труб, раскрашивающих небо черным, походила на дыхание гигантского чудовища. Ему поклонялись все. Ежедневно, с утра до вечера. Кто бы ты ни был, клерк, повар или директор предприятия. Все делали то, что требовал город. Каждый на своем месте.
Я с трудом втиснулся в холодный троллейбус. Вокруг были злые, утомленные лица. Хотелось поскорее добраться до места и согреться в теплом офисе.
- Эй, взади, освободите задний проход. Ну есть же место. Дайте людям пройти... Все хотят ехать, - не унималась кондуктор.
Народ нехотя теснился, впуская входящих.
Недалеко от меня, у окна, сидела девушка. Довольно мила в своей шапочке ручной вязки. На молочных щеках играл румянец. Она достала из пакета сушку и быстро, будто опасаясь осуждения, отправила ее в рот. Собственный поступок, видимо, очень смутил девушку. Отвернувшись к окну, она никак не решалась начать пережевывать злосчастную сушку. Румянец на щеках обозначился яркими алыми пятнами. Рот у девушки был аккуратный и, судя по всему, небольшой. Сушка заняла в нем все свободное место, округлив щеки и губы. "Как будто хомячка застали врасплох при краже орешков из сельского амбара",- подумал я. После продолжительной внутренней борьбы она все же решилась. Поначалу неуверенно хрустнув, принялась активно работать челюстями. В конце концов сушка была благополучно проглочена, и можно было с чистой совестью повернуться лицом к людям.
"Улица Промывочная", - объявили мою остановку.
Все вокруг перерыто. Из открытых колодцев поднимается пар, и повсюду мусор и грязь. Ветхие дома с черными разводами плесени и обвалившейся штукатуркой дополняют картину. И когда человеческий глаз, устав от всего этого, пытается найти хоть какое-нибудь утешение, он обращает внимание на название улицы. Становится невыносимо тошно. Ну почему бы не назвать улицу "Персиковая" или "Шоколадная". Да сама грязь устыдилась бы существовать на такой улице.
А что если это делается намеренно? Я сам поразился своей догадке. Но кому это нужно и зачем?
- Куда прешь, бля...
Огромный детина с перекошенным от злости лицом, дыхнул мне в лицо нечистотами. Позади него стояла тележка с каким-то хламом. Я посторонился.
- Извини, задумался...
- Задумался он, бля...Работать, бля... надо. А то все думают, бля... Всю страну, бля... передумали.
Он еще долго огрызался, удаляясь. Я посмотрел ему вслед и пошел дальше.
Как обычно, на работу пришел первым. Поставил чайник. Чай заварил покрепче, и с удовольствием грелся горячим ароматным напитком.
Работаю я дизайнером в небольшой рекламной компании. Работы в последнее время немного, и денег, соответственно, тоже. Если бы меня спросили, почему именно дизайн, то я скорее всего бы ответил, что, перепробовав массу занятий, нашел наиболее подходящее для себя. Мне нравится создавать красивые образы. Хотя в полной мере я и не получаю удовлетворения от работы. Вы спросите почему? Скорее всего потому, что все это не настоящее, не живое. Часто бывало, что из-за этого я болезненно переживал человеческую ущербность. Не хотелось работать. Кто-то может возразить мне, дескать, а как же дети? Разве может быть что-то, точнее, кто-то более живой? Но дело в том, что рожать детей и создавать жизнь - несколько разные вещи. Надеюсь, меня поймут.
- Андрей, привет.
- О, Таня, привет. Что-то ты рано сегодня.
- "Фабрику" доделать нужно срочно.
- Понятно.
- Как себя чувствуешь, Андрей?
- Нормально.
- Я думала ты сегодня не придешь. Отдохнул бы еще.
- А кто работать будет, Тань? Кстати, с деньгами у нас как?
- Тишина пока. Обещали еще позавчера...
- Да...
Мы познакомились около года тому назад. Я тогда в очередной раз уволился с работы, и зашел в ближайшее кафе выпить кофе, наверное. А вообще-то, точно не знал зачем. Осмотревшись по сторонам, увидел одиноко сидевшую девушку. Не задумываясь, подошел и сел рядом.
- Вот, знаете ли, кофе решил выпить, - начал я.
Она не ответила, а просто смотрела на меня, без удивления или неприязни. Очень красивые зеленые глаза. Взгляд глубокий и спокойный. Казалось, она знает наперед все, что я скажу. Тем не менее, почувствовал ее интерес, и это придало уверенности.
- Меня Андреем зовут.
- Очень приятно. Таня.
Мы долго разговаривали на разные темы. Она рассказывала о своей работе, а я слушал и удивлялся, с каким энтузиазмом и радостью Таня говорила о ней.
Когда вдруг речь зашла о моих занятиях, нечего было и ответить.
- Да вот, дизайном решил заняться, - неожиданно заявил я.
- Серьезно?
- Понравилось, как ты все описала. Хочу попробовать. Поможешь?
- Конечно, - с готовностью отозвалась она.
Между нами как-то слишком быстро сложились близкие, дружеские отношения. Даже не верилось. Впрочем, учитывая отсутствие большого опыта с моей стороны, возможно, так и должно быть.
Некоторое время Таня натаскивала меня с помощью дизайнерских программ. Я приходил в офис вечером, и мы допоздна засиживались за компьютером. Когда научился делать элементарные вещи, она помогла мне устроиться на работу. Я быстро учился и вскоре добился приличных результатов.
Работа мне, в общем, нравилась, по сравнению с тем, что было раньше. Странно только, что наши отношения так и застряли в том кафе. Всякий раз, когда собирался поговорить с ней, меня что-то останавливало. Вот и теперь хотел сказать... А вместо этого уткнулся в свой компьютер.
Может быть, это боязнь разрушить эфемерный замок надежды? Конечно, в неизвестности всегда легче зацепиться за что-нибудь, не делая шаг вперед, потому что там может не оказаться опоры. Выходит двигатель прогресса - риск. Люди отстаивают свои дерзкие, зачастую непонятные идеи. Их не понимают современники, а после возносят потомки. Вопрос лишь в том, готов ли человек для будущего пренебречь настоящим?
Я окунулся с головой в работу и забыл обо всем на свете. День пролетел, словно одна минута. Вечером позвонил Федя.
- Заходи, только без водки. Я после вчерашнего не отошел.
- Да я и не собирался, - обиделся Федя. - С чего ты взял?
- Сам не знаю, показалось.
- Когда кажется, лечиться надо. И лучше всего пивом.
- Хорошо, приходи.
Чувствовал себя неважно и предпочел бы побыть один, но почему-то вышло иначе. "Черт с ним, пиво так пиво, завтра отдохну", - решил я. На глаза попалась старая книга. Еще в школе, в третьем классе, взял в библиотеке. Как раз накануне летних каникул. Вот только вернуть забыл. Или не захотел. Это была сказка "Деревья" с красочными иллюстрациями.
Давным-давно в одной деревушке жил человек. Он был не такой, как все. Никогда не обломал ни одной веточки, не сорвал ни одного листика. Печь топил только сушняком. Однажды крестьянин вез из леса дрова. Человек узнал в кусках, лежащих в повозке, свое любимое дерево. Дерево, которое было его другом вот уже много лет. С ним он делился самым сокровенным. В нем одном находил радость и утешение. Близкий друг был убит и разрублен на куски. Гнев овладел разумом, и человек сильно избил крестьянина. Односельчане и без того недолюбливали и даже побаивались человека. Он был замкнут, неразговорчив. По деревне ходили слухи, что он знается с нечистой силой. И тут подвернулся удобный повод избавиться от "неуютного" соседа. Недолго думая решили выгнать его из деревни.
После многие частенько видели его в лесу и обходили стороной. А потом он куда-то пропал. Люди очень скоро забыли об изгнаннике.
Но как-то однажды утром крестьян разбудил странный шум.
Высыпав на улицу, они были поражены ужасным зрелищем. Огромные деревья наступали на деревню, размахивая ветвями и шелестя листвой. Люди убежали прочь и никогда больше не возвращались. А на месте деревни вырос лес.
Послышался звонок в дверь.
- Здорово, Андрюха.
- Привет, входи.
Федя принес с собой две полуторалитровые бутылки пива. Мы расположились в комнате и включили телевизор.
- Слушай, Федя, а ты не знаешь это место у нас в лесу? Где сосны. Там их штук пять. Как думаешь, откуда они там взялись?
- Не знаю. Опять в лес мотался? Что ты там делаешь?
- Да ничего.
- А зачем ходишь туда каждый день?
Не знаю почему, но мне не хотелось больше разговаривать с Федей на эту тему. Зря затеял этот разговор.
- Уеду я от тебя, Федя.
- Куда собрался?
- В деревню. Там у меня и родственники есть. Продам квартиру, построю дом на берегу реки, у леса. Подальше от всех.
- Ты серьезно? - Федя насторожился.
- Расслабься, шучу.
- Слушай, завязывать тебе надо с холостяцкой жизнью.
- О чем это ты?
- Женщину бы завел, а то, сколько помню, ты все один.
- А что в этом плохого?
- Свихнешься со своими мыслями наедине.
- Федя, мне, кроме тебя, никто не нужен, - пытался пошутить я.
- Я серьезно, Андрей.
- Отстань. Смени тему.
- Знаешь, есть у меня на примете одна прелестница. Хочешь познакомлю?
- Не хочу.
Мы допили пиво. Федя пошел домой, а я остался со своими мыслями.
***
Следующим вечером Федя пришел не один.
- Знакомьтесь. Андрей, это Зоя. Зоя, это Андрей.
- Очень приятно.
- Взаимно,- ответил я.
Мне она на самом деле понравилась. Симпатичная и как будто не пустышка.
- Ну что, надо отметить знакомство, - заулыбался Федя.
- Что скажете, Зоя?
- Согласна.
Мы с Федей пили водку, Зоя вино. Снова обо всем позаботился проницательный товарищ.
- Так вы тут не скучайте, мне надо по делам сходить,- заявил вдруг Федя.
Он стал собираться, а я подумал: "Какие еще дела? Да еще так внезапно". Остались с Зоей вдвоем. Я был уже порядочно навеселе, веки слипались.
- Зоя, вы далеко живете? - поинтересовался я.
- На Силенской, в центре.
- А как же вы до дома доберетесь? Транспорт не ходит, наверное, уже.
- Не знаю.
- Если хотите, оставайтесь. Я вам в спальне постелю.
- Как-то неудобно.
- Да вы не беспокойтесь, я здесь, на диване, прилягу. Федя вряд ли уже придет. Так что места хватит.
Ну хорошо, уговорили.
Вместе мы убрали со стола. Спалось неважно, видимо, сказывался трехдневный запой.
- Андрей, извините, но в спальне ужасно холодно. Можно немножко погреться у вас?
- Конечно...
Ничего подобного со мной раньше не происходило. Эта ночь словно открыла мне дверь туда, где я никогда не был. Вспышки страсти сменялись тихим блаженством.
Следующий день я встречал уже влюбленным и, казалось, любимым.
- Пока, до вечера.
Мы расставались у порога.
- Зоя, может быть, ты поживешь у меня...
- Я подумаю.
Поцеловал ее. Она улыбнулась и чмокнула меня в щеку.
Вот оно, пришло нежданно-негаданно. Чувствовал себя необыкновенно счастливым человеком. Жизнь - непредсказуемая штука. Никогда не знаешь, что тебя ждет.
Вот так, в одночасье, оказывается, можно почувствовать и полюбить.
На работе я целый день избегал разговора с Таней. Странное ощущение, как будто обманул ее. Краем глаза замечал, как она смотрела на меня несколько раз, и делал вид, что не понимаю. "Кажется, обиделась".
Зазвонил телефон. Таня взяла трубку.
- Кого?
- Андрей, подойди, тебя.
Это была Зоя. Таня так посмотрела на меня, что мне стало почему-то стыдно, и я повернулся к окну.
- Андрей, нам необходимо срочно встретиться.
- Где ты?
- На площади.
- Езжай ко мне, я скоро буду.
- Тань, мне нужно уехать, срочно. У меня к тебе просьба. Мой проект, там подписать только осталось. Ты не могла бы...
- Хорошо, Андрей.
- Ну все, я ушел.
Никак не мог отделаться от чувства предательства.
***
Зоя стояла у моей двери, на щеках черные разводы. Она вся дрожала.