Добромиль Роман Васильевич : другие произведения.

Трагедия одного человека

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жить в рабстве у страха - значит приходить к себе только во сне. А что если не спиться? Вспомни себя, ЧЕЛОВЕК.

   Трагедия одного человека
  
   Повесть
  
   Общество - кривое зеркало личности.
  
  Бум, бум, бум! Барабанщики стоят в два ряда по сторонам от дороги, усыпанной битым стеклом. Лица солдат словно отлиты из бронзы. Заходящее солнце отражается в них, как в зеркалах. Порывистый ветер треплет синее знамя над головой. Приговоренный идет к эшафоту один, заложив руки за спину и опустив голову. Он идет босиком, медленно, как будто вглядываясь в отражения под собой. Алая полоса тянется за ним погребальным шлейфом. Каждый следующий шаг дается все тяжелее. Он смотрит на солдат, и глаза его надеются пробудить ответный взгляд. Но музыканты смерти неподвижны, и нет жизни в их застывших зрачках. Лишь только руки заведенными механизмами бьют в барабаны, отмеряя такт: бум, бум, бум. Ноги осужденного дрожат, силы покидают его. И вдруг он понимает, что его погубил не эшафот, а дорога к нему.
   Пустынная пристань, высоко в небе воронами кричат черные чайки. Одинокий корабль со скрипом раскачивается на волнах. Скрипят его мачты, палуба, он весь скрипит, как не смазанный кровью скелет. Отяжелевшие от наростов борта тянут корабль вниз. Соленая вода, как кислота, жжет его, пленника длительного застоя. Он мечтает поймать сильный ветер и умчаться вдаль, но сгнившие паруса хоронят эти мечты. Ему остается только ждать, отмеряя каждым скрипом оставшееся до конца время.
   Какое бледное солнце. Сухое, сморщенное и немощное, как умирающая старуха. Нейтронное, закатившееся солнце. Треснула галактика, почернело вокруг. И не видно жизни...
   Стемнело. Я сижу на кухне. Из крана капает вода. Капли бьются о стальную раковину, и в тишине разносится гулкое эхо: бум, бум, бум. Открытая форточка скрипит на ветру. С улицы не доносится не единого звука, как странно. Мой дом стоит недалеко от дороги. Куда подевался шум машин?! Тусклая лампа-гриб на столе горит светлой тенью, освещая лишь контуры предметов. Я живу на кухне вот уже третьи сутки. Как улитке мне хочется чувствовать свою "раковину" каждой точкой тела, чтобы быть уверенным в защите. Кухня, конечно, не раковина, но и не комната в восемнадцать квадратных метров.
   Почти семьдесят два часа я ничего не ел и не спал. Пил кофе, много кофе, чтобы не уснуть. Разболелась голова. Сердце, как обезумевший гонщик, не знающий цели, несется с бешеной скоростью неизвестно куда третьи сутки.
   Сегодня снова звонили с работы. Я сказал, что болен и не знаю, когда выйду. А вечером позвонил лично директор и предупредил, что если завтра меня не будет на рабочем месте, то я могу вообще не приходить.
   Побелевшими от напряжения руками я сжимаю бутылку "aqua vita". Прозрачная жгучая жидкость, которую сейчас иначе и не назовешь. Осталась еще от Юлиного дня рождения. Она одна и осталась. Юлю невозможно было закупорить и поставить в холодильник, а когда нужно, достать. С людьми так нельзя. С водкой можно, с людьми нет. Тем более с женщинами.
   Я сжимаю бутылку, как лампу Аладдина. Жду от нее чудес, на которые, знаю, она способна. Полулитровая емкость замкнула в себе бескрайнее, глубокое море. Это мое море. Вот и лодка ждет меня у берега. Первый стакан. Я сажусь в нее и опускаю весла в воду. Отталкиваюсь от суши и начинаю грести, уплывая вдаль по серебряной глади навстречу заходящему солнцу. Небо цвета разбавленного бирюзой рубина улыбается мне. Далеко на горизонте маячит долгожданный остров. Там сверкает убранством роскошный сераль и прекрасные гурии с глазами, как голубые звезды, и стройностью трепетных ланей возлежат в томительном ожидании. Второй стакан. Спокойное море тревожно вздыхает, подняв волну. Неожиданно небо закрывают всадники в черных грозовых плащах. Сверкает молния. Артиллерийской канонадой гремит со всех сторон. Разбушевавшееся море кидает лодку в стороны и несет обратно к берегу. Пропадает в темноте мой остров. Волна небрежно швыряет лодку на сушу. Пожалуй, так же бросает начальник своему подчиненному неподписанное заявление об отпуске. Третий стакан. Я не верю, не хочу верить в происшедшее, но приходится. Обернувшись, снова вижу проклятый лес, который не отпустил меня.
  
   Не помню, кто сказал: "Боги мои, боги! Яду мне, яду!" Очевидно, человек был в отчаянии. Так просто такие вещи не заявляют. А что тогда кричать мне? Да и зачем кричать? Неужели в надежде, что кто-нибудь услышит. Даже если и так, помочь мне все равно невозможно. К чему тогда шуметь? Да и вообще пора идти на работу, достаточно дома сидеть. Прийти-то, конечно, можно, вот только, что я смогу сделать. Я же не в состоянии выполнять свою работу. Приду, сяду чурбаном за стол. Какое-то время, ну, скажем, пару часов, моего бездействия не заметят. А к обеду, как всегда, нужно сдавать отчет. И что я покажу начальнику? Свой пустой, запуганный взгляд? Но, с другой стороны, если я останусь дома, то уже точно потеряю работу, а значит, средства к существованию. Меня ожидает нищета с последующей голодной смертью или, не дай бог, опережающим муки суицидом. Нет, в квартире я не останусь. Пусть лучше меня уволят, но это ведь произойдет не сразу. Немного еще поживу.
   С такими мыслями я вяло втиснулся в плащ и вышел из дому.
   - Андрей, ты далеко в тапках собрался? Совсем человек заработался.
  Соседка тетя Катя покачала головой.
  Я посмотрел на ноги.
  - И зонт взять не забудь. На улице ливень.
  - Спасибо, Екатерина Васильевна.
  - Жениться тебе надо, а то пропадешь со своей работой.
  Если бы она знала, отчего я действительно пропадаю.
  Я вернулся в квартиру, обулся, взял зонт. Спустился на лифте вниз. На улице ругались двое мужиков. Орали на весь двор. Пустяк, казалось бы, ерунда. Обычное бытовое происшествие. А у меня сердце так предательски сжалось и забилось напуганным зверьком. Еще немного, и полный коллапс. Стало необъяснимо, чудовищно страшно, что могут ко мне прицепиться. Проходя мимо, я втянул голову как можно глубже и постарался не смотреть в их сторону. Стыдно. Да, стыдно. А что делать? Иду дальше. Машины вокруг снуют туда-сюда, люди спешат, а я обхожу всех подряд, то и дело выворачивая плечи влево и вправо. Не дай бог зацепить кого, могут и поддать. Неплохо бы до парка поскорее добраться. Там тише, и людей меньше. Мне даже страшно думать о том, что страшно. Сам себе противен до невозможности. И все же где-то глубоко внутри тлеет уголек надежды порвать облепившие меня вериги. Неожиданно сердце проткнуло иглой. Я скривился от боли, согнувшись пополам.
   Прямо ко мне направлялся здоровенный мужик. Да так уверенно, собака направлялся, с таким решительным взглядом, что я... Одним словом, очнулся в кустах. Сижу, дыхание перевожу.
  - Молодой человек, я хотела узнать, с вами все хорошо? Куда вы пропали?
  Голос был почему-то женский. Вот это да. Так это была женщина. Пригибаясь, я заполз за деревья, а там припустил что есть духу. Скоро вышел на знакомую улицу, до офиса оставалось совсем недалеко. Остановившись, я посмотрел на свое отражение в витрине магазина. Лицо - опавший осенний лист с двумя темными дырами вместо глаз. К такому лицу нельзя испытывать ничего, кроме презрения и жалости.
  - Что встал посреди дороги?!!
  Крепкий парень спортивного телосложения врезался в меня могучим плечом, да так, что я упал на асфальт. Проходящая мимо женщина окинула презрительным взглядом мое поверженное тело. Так смотрят слишком сильные или глупые женщины. С презрением, без жалости. Я отряхнулся и угрюмо побрел дальше. Разболелось сердце. Неудивительно, даже самые выносливые двигатели устают. А мое и подавно. Четвертые сутки мчится на предельной скорости. Может быть, остановить прохожего и сказать: "Подождите минуту, мне нужно рассказать вам о своих проблемах". В лучшем случае пройдут мимо, а в худшем... Как просто малышам. Они делятся с родителями тем, что их беспокоит, и папа с мамой успокаивают ребенка. Кто успокоит меня?
  Перехватило дыхание. Рванул ворот, пуговицы посыпались на землю. Люди равнодушно проходили рядом, не обращая внимания. Видно, пришел конец, все-таки он добил меня.
  
   Мне было тогда десять лет. Закончил четвертый класс. Шли летние каникулы. А это значит, что в повседневном рационе от заката до рассвета была беззаботная беготня по улице. Купание на озерах, воровство фруктов на дачах. Иногда бартерный обмен с иностранными гражданами у гостиницы "Интурист". Обычно мы меняли значки с изображением Ленина на шоколад и жевательную резинку. В наших магазинах в то время такого не продавали. А еще мы часто гуляли в лесу, что начинался почти у самого дома.
   В тот июльский день по телевизору показали первую серию "Робин Гуда". Встретились с мальчишками во дворе после кино. Солнце вовсю жарило, листья на деревьях сверкали от зноя. Куда идти, чем заниматься? Конечно, в лес и, естественно, играть в Робин Гуда. Ну и рванули мы в лес. Наломали ивняка, наделали луков, стрел. Потом разделились на две команды и начали охотиться друг на друга. Я один ушел далеко в лес, стараясь не запоминать дороги. Зачем? Наверное, хотел заблудиться, а потом с трудом выбраться. Казалось, это будет очень интересно. Я действительно заблудился и сначала обрадовался. Еще и потому, что набрел на грибное место. Грибы собирать было некуда. Пришлось снять рубашку. Набрал грибов и собрался возвращаться домой. Но как только подумал об этом, стало ясно, что я не знаю, куда идти. "Пойду прямо", - подумал я. Не такой уж у нас дремучий лес, чтобы рано или поздно не наткнуться на знакомую тропинку. Сколько времени шел, не знаю, но достаточно долго, чтобы засомневаться в своем предположении. Начинало смеркаться. Это значило, что я брожу в лесу уже несколько часов.
   Осознав опасность, я заметался по сторонам. Вскоре стало совсем темно, и надежда выйти из лесу растаяла вместе с остатками солнечного света. Я не спал всю ночь, а поутру, лишь стало светать, снова принялся искать выход из зеленого лабиринта. Ненавидел себя за глупое желание заблудиться. Приключение оказалось не таким захватывающим, каким представлялось детскому воображению, а совсем наоборот. В конце концов, измученный, исцарапанный древесными ветками, крапивой и без грибов, набрел на небольшое озеро. Как животное, встав на четвереньки, жадно и долго пил. Когда живот раздулся от воды, я улегся прямо на берегу. Сил идти дальше не было. Заканчивался второй день моих бедствий. Стало ясно, что если в ближайшее время никто не придет на помощь, то будет очень тяжело. И тогда появился Он. Безобразный, улыбчивый карлик. Я помню, как в ту секунду впервые сжалось сердце, не предвещая ничего хорошего.
  - Протяни руку, я помогу тебе, - оскалился карлик.
  Вместе со словами из безобразного рта, похожего на громадную кровоточащую рану, на меня вылился зловонный запах разложения. Тут же меня стошнило одной желчью и водой. Карлик осклабился еще сильнее и повторил свое предложение. Из-под серой кепки с поломанным вдоль синим пластиковым козырьком торчали длинные косматые волосы. Черная кожаная безрукавка была надета на голое тело. На ногах складками собрались высокие резиновые сапоги. В левой руке Он держал бамбуковую удочку и цинковое ведро, из которого торчал странный пятипалый плавник.
   Мне еще повезло, думал я, что в этой глуши оказался... Человек?
   В тот момент я находился в полуобморочном состоянии и плохо помню, о чем мы с ним говорили дальше и говорили ли вообще. Принял я его предложение о помощи или нет, память не дает определенного ответа на этот вопрос. Однако я отчетливо запомнил странный рисунок, написанный моим утомленным сознанием. Была это галлюцинация или что-то еще, с уверенностью трудно сказать. Одним словом, я увидел собственное сердце, в переплетении лежащих в разных плоскостях и удерживающих его нитей. Ощущение было такое, как будто наблюдаешь за собственной жизнью со стороны. Противоречивое и довольно неприятное чувство. Тем более если учитывать, что произошло потом. Неясно каким образом в сонме сердечных крепежей оказалось стальное лезвие, по форме напоминающее секиру без рукояти. Как опытный хирург, лезвие за несколько секунд расправилось со всеми удерживающими нитями, оставив одну. Сердце дрогнуло, сорвалось вниз, натянув до предела последнюю нить. Затем запрыгало, словно на резиновой подвеске, раскачиваясь из стороны в сторону. Впервые мне стало страшно, потому что я понял, что наблюдаю за происходящим внутри самого себя. Я физически ощущал, как трепещет мой кровяной насос, утративший былую крепость.
  - А дальше? Он помог тебе?
  - Карлик? Не знаю, вряд ли. Приоткрыв глаза, я лишь увидел свою хватающуюся за воздух руку. Карлик исчез. Вскоре послышались крики, откуда-то издалека. Потом голоса стали приближаться, и я четко расслышал свое имя. Что-то прохрипел в ответ и отключился.
   В себя пришел уже на больничной койке, под капельницей. Пролежал в больнице около двух недель.
   После этого случая моя жизнь или, точнее, отношение к ней изменилось, потому что изменился я сам. С тех пор я возненавидел лес и все, что с ним связано.
  - Ты говоришь, изменилось твое отношение к жизни, а в чем конкретно это выражалось?
  - Я стал параноиком. Тогда, конечно, мне это слово было неизвестно. Мне казалось, что за спиной меня обсуждают и не в лучшем свете. Короче говоря, возникла неуверенность в своих поступках и словах. Я боялся быть неправильно понятым. Из этого родилось желание угождать окружающим, которое было воспринято как проявление слабости. Через короткий промежуток времени я оброс комплексами, как дерево ветвями. Постоянные сомнения и страхи стали постоянными спутниками. Даже дрался я только из-за того, что боялся быть трусом в глазах сверстников.
   Естественно, раз изменился я, изменилось и отношение ко мне, к которому я не мог привыкнуть, как нельзя привыкнуть к смерти. По сути, так оно и было. Умер регулировщик моей души, и настал хаос движения. С каждым месяцем, потом годом становилось хуже. Я запутался в себе самом, и даже ум был поражен страхом, как раковой опухолью. Я не жил, а умирал. И печальней всего было то, что ни я, ни тем более никто другой об этом не догадывался. Я тащил на себе это бремя, не представляя, как от него избавиться, и, возможно, в каком-то смысле смирившись.
   Но однажды, я встретил человека, сильного человека, и, как ни странно, мы подружились.
  Не сообщу ничего нового, сказав, что встретились мы совершенно случайно. Случай, как сказал классик, - "Бог-изобретатель". Отчасти я согласен с этим высказыванием, в том смысле, что в жизни порой происходят, мягко говоря, неожиданные вещи. И все же я склонен считать, что мы сами своими поступками и действиями предваряем этот самый случай. Не будь людей, не было бы и случаев. Но я отвлекся, речь не об этом.
  Так вот, повторяюсь, встретились мы случайно. Мне тогда уже было восемнадцать лет, и учился я в политехническом университете. Факультет не называю, потому что он мне совсем не нравился. Да это и не важно.
   Итак, теплым майским вечером я вышел из учебного корпуса и, как всегда, в одиночестве отправился на автобусную остановку. Неподалеку, облюбовав в тени деревьев лавку, веселилась шумная студенческая компания. Я позавидовал их беззаботности, а главное, раскрепощенности. Парни обнимали девчонок, а те, немного стесняясь, поправляли короткие юбки. Компания веселилась бы и дальше, если бы мимо не шел какой-то парень. То ли от желания порисоваться перед слабой половиной, то ли просто от безделья студенты кинули вслед проходящему парню парочку грубых словечек. По моему, речь шла о не в меру "липких" глазах прохожего. К чему именно, по их мнению, "липли" его глаза, я думаю, понятно. Ясно, что обвинение это было несерьезным, но нужен был повод зацепиться. И зацепились ребята на свою голову. Разбирательство закончилось девичьими криками и стонами "помятых" петушков-студентов. Обработал он их здорово. Увидев, что я с интересом наблюдаю за происходящим, парень подошел ко мне:
  - Что, бесплатный цирк? - осведомился он.
  Растерявшись, я ответил:
  - Да нет, могу заплатить.
  Лицо наверняка у меня было серьезное. Он сначала улыбнулся, а потом рассмеялся взахлеб. Невольно улыбнулся и я.
  - Ну, даешь, - сквозь смех сказал он. - Заплатить. Как зовут?
  - Кого? - удивился я.
  - Их имена мне ни к чему, - усмехнулся парень, показав на студентов. - Тебя, конечно.
  - Андрей.
  - А меня Семен, - он протянул мне руку.
  Разговорились. Я смущался, Семен смеялся. Не знаю, что ему во мне понравилось, но мы сдружились. Незаметно, постепенно. Ходили отдыхать в парк, ездили за город на шашлыки. Одним словом, много времени проводили вместе. Надо ли говорить, что я тогда испытывал? То, что может чувствовать человек, с десяти лет не знающий, что такое мужская дружба. Время летело быстро и приятно, как хороший сон. На фоне Семена мне было не так больно воспринимать себя, и, кажется, я стал меньше бояться и комплексовать.
  Привыкнув к его обществу и осознав, насколько он нужен мне, раскрасивший мою жизнь в яркие тона, я до ледяной дрожи стал бояться его потерять. Мои ладони намного чаще покрывались влагой, иногда меня даже трясло, а он все смеялся и жил.
   После четырех лет знакомства мы сблизились плотнее некуда, подобно коралловым наростам и корабельному борту. И на пятый год удачной, на мой взгляд, жизни она, то есть жизнь, преподнесла мне еще один сюрприз. Такой, о котором я и не мечтал.
  Возможно, вы догадались, что речь идет о женщине. Так вышло, что мы встретились с ней в одном месте в одно время.
  Человек, считающий, что правит миром, и невольно создающий случайности, к счастью не всегда управляет ими. Я говорю не всегда, потому что случайности, безусловно, могут быть запланированы. И тот, для кого они запланированы, естественно, воспринимает их как таковые.
   Возвращаюсь к ней, к Юле. Да, так ее звали. Красивое имя с глубокими античными корнями.
  Дело было в городском парке. Мы с Семеном прогуливались там и набрели на девушек, отдыхающих под сенью тополей. Одна из них и была Юля. Надо признаться, она сразу заинтересовала непохожестью на большинство представительниц женского племени. Скажем так - девочка не из толпы. Во взгляде и манере держаться сочеталась гордость средневековой королевы и кротость римской весталки. Согласитесь, нечасто встретишь такое сочетание качеств, дополняющих и подчеркивающих друг друга.
  Решиться подойти к ней мне было непросто. Что я мог предложить? Букет своих комплексов вместо букета цветов?
  Помог Семен. Он буквально подтащил меня к ней. Мы познакомились с девушками и я тут же выложил Юле все, что мне было известно о происхождении ее имени. Начал с гибели Трои и закончил славным Цезарем. Как мне показалось, ей было интересно.
  Потом Сема неожиданно вспомнил о каких-то делах, а мне осталось проводить девушек. Подружка Юли по имени Настя поспешила домой, оставив нас с Юлей вдвоем. С первых минут общения с ней я понял, что Юля очень добрый и чуткий человек. Она очаровывала своей непосредственностью.
  Стали встречаться. Кино, мороженое, прогулки под луной. Юля оказалась человеком простым и непритязательным, что благотворно сказывалось на состоянии моего хилого кошелька. Полгода я зондировал почву мороженым и античными легендами, прежде чем она позволила узнать себя ближе.
  
   Сначала Семен, а потом еще и Юля. Что сказать, я был счастлив. Два близких мне человека вели меня по пути излечения от внутренних проблем. Они просто не давали времени задумываться и запутываться в себе.
  Время шло, я закончил университет. Мы с Юлей стали жить вместе. После небольшой передышки от учебы я нашел неплохую работу. Юля окончила третий курс института. Мы часто приглашали в гости Семена и устраивали застолья до поздней ночи. В общем, все шло настолько хорошо, что долго так продолжаться не могло.
   В этот понедельник я вернулся домой около часа дня. Шефу неожиданно понадобились мои работы трехмесячной давности, которые он сам же и забраковал. Юля должна была быть в институте. Вот именно должна, но не обязана. Она оказалась дома по причине всем известной женской слабости. Семен, потупив глаза, проговорил что-то насчет случайности. Пока они собирались, я автоматически сварил себе кофе. Хлопнула дверь, и как будто ничего и не было. Не было шести лет, прожитых без страха. Несколько дней я жил как бы по инерции. А потом Он люто отомстил за многолетние унижения, тысячеглавой гидрой набросившись на меня. Трое суток пытал меня в самых изощренных своих ипостасях, наверстывая упущенное время. Это был даже не страх, а ужас - Тифон души моей. Похоже, сердце сбавило ритм.
  - Ну, вот и хорошо. И слава богу.
  Я повернул голову. Рядом сидел какой-то бородач и улыбался мне.
  - Это правильно, что ты все рассказал. Я помогу, научу, как быть.
  - Рассказал что? - удивился я.
  - Я мимо проходил, гляжу - человек сидит на земле. Глаза прикрыты, а губы шевелятся - шепчет чего-то. Думаю, присяду рядом, пускай люди считают, что ты со мной разговариваешь. А то мало ли.
  - Что мало? - испуганно спросил я.
  - Да все что угодно. Сам знаешь, какие люди сейчас.
  Я посмотрел на часы и обмер. Была половина четвертого. Не попал-таки на работу! Теперь точно уволят.
  - Да и черт с ней! - заявил бородач.
  - С кем? - не понял я.
  - Другую работу найдешь.
  - Ты кто? - спросил я.
   - Бомж, - как-то даже с гордостью ответствовал он.
  "Дела, - подумал я. - Жизнь летит в тартарары, а я сижу и слушаю наставления бомжа".
  - Зря сомневаешься, - снова заговорил он. - Судя по всему, ты пережил сильнейший стресс в детстве. На этой почве у тебя развилась априори-фобия.
  - Чего?
  - Проще говоря, абсолютная боязнь. Мне знакома эта картина. Но в твоей ситуации случай уникален еще и тем, что ты, так сказать, визуально созерцал собственный страх накануне его проникновения внутрь тебя.
  - Что?
  - Не подай ты руку тому карлику, то есть не отдайся формально страху, и с вероятностью в сто процентов можно сказать, что сейчас ты бы не сидел рядом со мной.
  Я был поражен услышанным. Еще бы не удивляться в таких обстоятельствах.
   Идем дальше,  продолжал ученый бомж. - Шут с ним, со страхом, это еще полбеды. Не начни ты его прикармливать сырым мясом своих беспорядочных мыслей и сомнений, он мог бы так и остаться карликовым. Но что можно было требовать от ребенка - non compos mentis. Случай запущенный, но не безнадежный. Все зависит от тебя.
  - И что мне делать?
  - Лечиться.
  - Как?
  - А чего тебе хочется?
  - Напиться и ни о чем не думать.
  - Так за чем дело стало?
  - Это глупо. Ладно, мужик, спасибо тебе...
  - Что тебе твоя работа? Любишь ты ее или считаешь - большего не достоин? Неужели предел твоих мечтаний обеспечивать начальство высокими показателями? Не ты выбрал себе работу, а она тебя!
  Не такую уж и несуразицу говорил бородач. Может быть, он был и прав.
  - Плюнь и разотри. Не бойся потерять никчемную работенку. Не делай того, что требует страх. Пойди против него. Сделай первый шаг, потом станет легче, поверь. Неужели не хочешь сбросить это ярмо?! До смерти бояться будешь?!
  Бородач разошелся, он не говорил, а кричал, и что-то где-то глубоко внутри меня восстало против этого.
  - Что ты орешь?! Думаешь, я не понял? Нажраться решил за чужой счет?! - сорвался я и сам себе удивился.
  - Отлично! - парировал бородач. - Да ты просто огонь, оказывается.
  Не скрою, бородач заинтересовал меня необычным поведением. Человеком он был неординарным. Прикинув в уме, что на работу я все равно опоздал, да и идти туда совсем не хотелось, решил послушать, казалось, безумного совета образованного бомжа. А попросту одолела усталость.
  - Пойдем, - сказал я. - Прости, действительно я впервые в жизни повысил голос.
  - Так это же здорово!
  В кафе с интригующим названием "У Пери" было немноголюдно. Большинство сознательного населения в столь ранний час находилось на своих рабочих местах либо по дороге к ним. Заняты были всего два столика. За одним сидела парочка еще совсем молоденьких девчонок типа "мы сами себе велосипеды". А за другим покачивался на стуле набравшийся с утра или не отошедший с вечера мичман в съехавшей набок фуражке. Амплитуда его колебаний периодически приближалась, как говорят на флоте, к положению "оверкиль". Но всякий раз, приближаясь к критической точке, военный судорожно хватал фуражку обеими руками и удерживался от позорного падения. В промежутках между лавированием моряк развязно улыбался в сторону молодых дам, очевидно, рассчитывая на взаимность. Но те оставались равнодушными к знакам мужского внимания.
  Все трое окинули нас беглым взглядом, как это обычно бывает, когда в относительно сложившейся компании появляются новые люди. Все, за исключением моряка, чей взгляд вряд ли можно было назвать беглым. Его голова повернулась в нашу сторону медленно и угрожающе, как танковая башня, и так же отвернулась обратно.
  Мы с бородачом заняли столик у небольшого аквариума. Бармен не проявил к нам особого интереса. Он полулежал на стойке, взглядом напоминая недавно насытившегося удава. Официантка, сидевшая к нам фронтально, часто зевала, демонстрируя воспаленные десны и полнейшее безразличие к новым клиентам. Рядом с ней стояла пластиковая пальма, почему-то синего цвета. Я вспомнил о названии кафе. Оно явно не вязалось с внутренним антуражем и персоналом заведения.
   Пролистав меню, я заказал графин водки, два супа с непроизносимым названием и пару салатов. Хотелось чего-нибудь более существенного, но других яств в учреждении пищеварительных процедур сегодня не оказалось.
  - Больше ничего нету, - заявила официантка. - Позавчерашний гуляш вас ведь не устроит?
  - А почему позавчерашний? - задал я неуместный вопрос.
  Официантка посмотрела, как любящая мать на неразумное дитя, и резонно ответила:
  - Потому что сготовили позавчера. - При этом губы девушки выпятились в надменной гримасе, что, вероятно, в ее понимании означало степень полного интеллектуального превосходства.
   А суп и салаты сегодня приготовили? - неуверенно, чуть слышно спросил я.
  - Вчера вечером, - отрезала официантка. - Что-нибудь еще?
  - Нет, спасибо.
  Картинно размахивая засаленной юбкой, натянутой на костлявые бедра, хранительница ножа и вилки удалилась под синюю пластиковую пальму.
  Мы сидели, хлебали суп и пили горькую. Водка, надо признаться, несколько успокоила меня. Бородач что-то говорил, и с каждой рюмкой его реплики все больше походили на змеиное шипение, которое убаюкивало мое хмельное сознание.
  Мичман набрался выше ватерлинии и, уяснив бесполезность улыбочного обстрела, решился на абордаж. Он встал из-за стола, раскачиваясь, как корабль при сильном шторме. Делая шаг вперед и два вправо, моряк все же добрался до вожделенного причала. Девчонки замолчали, взглянули на него, презрительно сморщившись, и, как ни в чем не бывало продолжили разговор. Расстроенный мичман не нашел аргументов в свою поддержку и, отшвартовавшись, направился к большому прямоугольному настенному зеркалу в деревянной оправе. Несколько минут он фокусировал взгляд, оценивая отражение, а после припал к стеклу в страстном поцелуе.
  Бармен и официантка внезапно оживились и бросились спасать имущество, которому угрожала прямая опасность. Моряк оказался не буйным и охотно отлепился от того, что был по ту сторону зеркала. С трудом отсчитав купюры, мичман расплатился и, накинув на плечи черное драповое пальто, ретировался за дверь.
   Мы допивали уже третий графин водки, когда я посмотрел на аквариум. Его обитатели прилипли к прозрачной стенке в ровную шеренгу и внимательно следили за действиями людей. "Мир - театр, а люди в нем актеры", а зрители, получается, - рыбы, - подумал я.
  Бородач стал растворяться перед глазами. Сначала пропали его уши, затем рот, а потом он и вовсе исчез.
  Взошла луна, где-то совсем близко завыли волки: "Уууу..."
  
   ***
  
  Воем оказался автомобильный сигнал. Я тупо взглянул на кроющего меня матом водителя и побрел к тротуару. Привалившись рукой к фонарному столбу, тряхнул тяжелой головой:
  
  ...Голос пери нежный и красивый,
   У меня в руках довольно силы,
   Но дверей не смог я отпереть...
  
  "Каких дверей? Это же надо было так напиться. И с какой стати?"
  Впереди, за железным забором, возвышалась архитектурная громадина с колоннадой. Здание наклонялось то вправо, то влево, совершенно не рискуя упасть на землю, поскольку земля давала пропорциональный крен вместе со строением. Я выбрал момент, когда установилось относительное равновесие объекта, и направился к входу.
   Долго стучать не пришлось. Лязгнул засов и со скрипом отворилась массивная дубовая дверь. Парнишка в голубом камуфляже недружелюбно посмотрел на меня.
  - Чего надо? - спросил он довольно резко.
  Держаться на ногах было непросто, и я привалился плечом к двери.
  - Пусти переночевать.
  Охранник изменился в лице от такой наглости, но, видя мое плачевное состояние, смягчился:
  - А в баньку не сводить? - улыбнулся он. - Шел бы ты... Домой.
  - Домой мне нельзя. Там кран и форточка. А главное, кухня не похожа на уютную раковину.
  
  - Не гони. Иди по-хорошему. Позвоню в "ментовку", они тебе устроят головомойку в раковине.
  - Посплю чуть-чуть и пойду. Вот, возьми.
  Я достал из кармана несколько смятых купюр. Ситуация тут же изменилась в мою пользу, и охранник впустил меня внутрь.
  - Заходи, быстро, - сказал он.
  Учитывая мое самочувствие, быстро не получилось. Парнишка взял меня под руку и дотащил до дивана. Как был, в плаще и ботинках, я мгновенно уснул.
  Снилась светлая просторная комната с резными решетками на окнах. Напольная мозаика изображала картину сражения. Всадники в белоснежных чалмах и с кривыми саблями в руках лихо рубили врагов при полной луне. На моих ногах сверкали драгоценными камнями остроносые тапки. Пальцы обеих рук были унизаны золотыми перстнями невероятной величины. В глубине комнаты под балдахином скрывалась ее альковная часть. Сквозь тончайшую ткань я разглядел возлежащих в разных позах женщин.
  - Великий! Снизойди до рабынь твоих, - эхом повторилось несколько раз.
  Приблизившись, я откинул полог и...
  Как же это всегда не вовремя происходит. Результат почечной активности настойчиво давал о себе знать. Я сел на диване. Часы показывали шестой час утра. Выбравшись из темного закутка, куда меня определили на ночлег, отправился на поиски комнаты с умывальником. Вышел в просторный освещенный коридор с множеством дверей. Над каждой дверью была прикреплена пластиковая табличка с номером. Наконец добрался до нужной двери, где на месте цифры красовалась спасительная буква "М".
   Редко когда холодная вода по утрам бывает желанной и приятной. Сегодняшнее утро было именно таким. Я с удовольствием умылся, разгладив припухшую физиономию, вытер лицо и руки салфеткой и вышел обратно в коридор. Кожаный плащ давил на мои ослабленные члены, и, перекинув его через руку, я почувствовал значительное облегчение.
   Справа неожиданно открылась дверь, и на пороге показалась девушка с полотенцем в руках. Чуть наклонив голову набок, она вытирала мокрые волосы. Длинные светло-русые пряди сияли в искусственном свете ламп. Мне показалось, что я вернулся в недавний сон. Ее алые губы были слегка приоткрыты, а на молочных щеках играл еле заметный румянец.
  - Доброе утро, госпожа Венера. Вы у нас проездом? - выговорил я.
  - Лесть в остроумной упаковке совсем не так безобразна. И вам доброе утро.
  - Ну что вы, лесть просто не способна из меня лезть. Я не пользуюсь этим скользким оружием.
  Охранник, приютивший меня ночью, прервал нашу беседу:
  - Ты где ходишь? Сейчас смена придет. Давай на выход.
  - Иду. Знаете, у меня такое ощущение, что мы с вами не договорили, - сказал я незнакомке.
  - Возможно, договорим позже.
  - Когда?
  - Не знаю.
  - Давай быстрее, - вмешался охранник.
  - Тогда не прощаемся.
  Девушка лишь улыбнулась в ответ.
  Было раннее утро. Выхлопные газы еще не успели отравить воздух. Самое лучшее время для прогулок. От глубокого вдоха слегка закружилась моя хмельная голова. "И все же любопытно было бы узнать, какому заведению я обязан ночным приютом", - подумалось вдруг. На фронтоне здания прочел: "Университет путей сообщения". Так вот в какой терем завела меня тропинка. Ничего себе, снял на ночлег целый университет. Расту!
   События вчерашнего дня и вечера перемешались в памяти. Я не помнил, как вышел из кафе и попал на проезжую часть. Куда подевался собутыльник-бородач, тоже было неизвестно.
  Теперь я даже не надеялся, что на работе смогут понять или хотя бы выслушать. К чему эти мысли, я же совершенно не жалел о случившемся. К черту работу!
   Вот это номер! Не терзали сомнения и тревоги. И проблема поиска необходимого места заработка не пугала меня. На сердце стало непривычно легко.
   Не секрет, что перемены не всегда приходятся нам по душе. Но поверьте, если бы перемена, происшедшая со мной, обрела физическую форму, я бы с удовольствием носил ее на руках.
   Обычно, когда человек добивается чего-то существенного в жизни, он испытывает эмоциональный подъем, или, проще говоря, - радость. Возникает естественное желание разделить эту самую радость с близким человеком. Непонятным образом я избавился от своего страха, а это было безусловным достижением. И поэтому хотелось участия, пусть не близкого, но хотя бы знакомого человека. Нет, вовсе даже не участия, а всего лишь присутствия. Этого было бы достаточно.
   На прошлой неделе, после того как я своим внезапным появлением вынудил моих друзей уйти, страх пришел не сразу. Он как будто не поверил поначалу, что я остался один. Можно сказать, он еще несколько дней расправлял сложенные крылья, постепенно возвращая меня себе.
  Так вот, накануне заточения на кухне самочувствие мое с каждым часом ухудшалось. Мысли начинали разрывать мою несчастную голову на части. Я тогда решил попробовать отвлечься чтением. Зашел в книжный магазин, чтобы подобрать хорошую книгу. Долго выбирал, пока ко мне не подошла продавец. Немолодая, но приятная на вид женщина с открытым и добрым взглядом. Она обратила внимание на мой растерянный и болезненный вид. И, первое о чем спросила, было не то, какую книгу я пытаюсь найти, а как я себя чувствую. По моему убеждению, только такие женщины становятся настоящими матерями. Они растят новое поколение в любви и ласке, которые не нужно путать с сюсюканьем и заигрыванием. Не кричат и не бьют своих детей, оправдывая это необходимостью наказания за проступки. Худшим наказанием для ребенка будет, если причиной материнского огорчения станет он сам. И именно это, что называется, воспитывает маленького человека.
   Такие люди - большая редкость. Душа как будто сама раскрывается в общении с ними. Завязалась непринужденная беседа. Говорил в основном я, а она внимательно слушала, сопереживала. Потом Надежда Петровна напоила меня чаем. С ней было уютно, хорошо, уходить не хотелось, но я и так надолго оторвал ее от работы. Пообещал как-нибудь зайти еще, поблагодарив на прощание за чай.
  
   Захотелось ответить на ее доброту, сделать что-нибудь приятное для этой милой женщины. Да и идти, кроме нее, мне было не к кому. И я пошел в книжный магазин, навестить Надежду Петровну.
  По счастью, она работала в этот день, но, увидев меня, изменилась в лице и как будто расстроилась.
  - Добрый день. Помните меня?
  - Здравствуйте, Андрей, вы прекрасно выглядите. Рада за вас.
  - Надежда Петровна, вы чудесный человек. Спасибо вам.
  - Бог с тобой, Андрей. Ну что ты.
  - Хочу угостить вас шампанским. Есть серьезный повод. Сегодня я отмечаю день своего рождения. Не в буквальном смысле... Долго объяснять. Сейчас на рынок зайду, здесь рядом, и вернусь.
  Надежда Петровна хотела возразить, но я уже шел к выходу.
  На рыночной площади в крытом павильоне купил бутылку доброго "Советского шампанского" и шоколадных конфет с белыми медведями на коробке. Я сложил покупки в пакет и зашагал между торговых рядов на улицу. Похолодало. Расправил плащ, собираясь надеть его, и тут что-то тяжелое хлопнуло по бедру. В левом кармане плаща я обнаружил... Пистолет?! Как и когда он попал ко мне в карман, оставалось только догадываться. Вокруг было слишком многолюдно, чтобы открыто рассмотреть неожиданную находку. Пришлось разглядывать прямо в кармане. На вид - револьвер. Откинув барабан, я убедился, что оружие заряжено.
  Где я мог зацепить эту вещицу? На рынке? Нет, плащ ведь я нес в руках. В университете? Кому и зачем надо было подбрасывать мне пистолет? Не похоже. Оставался промежуток времени между уходом из кафе и приходом в сознание на проезжей части. Необходимо было вспомнить, но я не помнил, и мало того, не подозревал, в какие границы укладывался провал в памяти. Это могло быть и шесть, и восемь часов. Пить ведь начали практически с самого утра, а очнулся я, когда уже стемнело. Последнее, что запомнил, был аквариум с чешуйчатой мелочью.
  От оружия надо было избавляться. Тем более если для этого существовала неизвестная мне, но веская причина. Я решил при первой же возможности, не привлекая внимания, выбросить убийственную железяку.
  Самым укромным местом на обратном пути был закрытый двор со сквозным проездом. Но там меня ожидало разочарование. Посреди двора стоял синий седан с открытыми настежь дверьми. У машины разговаривали несколько человек. Я не обратил на них внимания и намеревался пройти дальше, как вдруг услышал знакомый голос. Похоже, что это был бородач, и, судя по обстановке, он находился в незавидном положении жертвы. Трое парней обступили его полумесяцем. Как в песне: "Все они в кожаных куртках, все они большого роста". Бородач жался спиной к металлическому столбу - свидетелю некогда существовавшей здесь детской площадки. О чем шла речь, слышно не было, но интонация разговора давала понять, что бородач пытался оправдаться перед наседающей на него молодежью. Разговор грозил перейти в нечто более агрессивное. Так и случилось. Один из ребят, находившийся справа от бородача, схватил его за ворот и хорошенько тряхнул, присовокупив к физическому воздействию мат. Далее оставаться в стороне было нельзя. В моем кармане присутствовал неоспоримый аргумент в пользу пострадавшего.
  Бравые молодцы не обрадовались неизвестно откуда появившемуся заступнику.
  - Ты че, мужик? Брось волыну.
  - В сторону, сукины дети! - прокричал я.
  Пистолет подействовал на них завораживающе, как дудка на гадюку.
  - Ты, мужичок, попавший. Будь в курсе, жди гостей.
  - Мы уходим. Убедительная просьба не преследовать, - с подчеркнутой вежливостью сказал я.
  - Догонят, - встревожился бородач.
  Заманчиво открытые дверцы и ключ в замке зажигания подсказывали, как поступить. Не опуская пистолета, я сел за руль, завел двигатель и дал задний ход. Отъехав на безопасное расстояние, спрятал оружие в карман и, развернувшись, выехал на дорогу. Бородач молчал, уныло опустив голову.
  - Ничего сказать мне не хочешь?
  - Спасибо, выручил.
  - Откуда у меня ствол взялся? - спросил я в лоб.
  Он на секунду смутился.
  - А я почем знаю.
  - Ты куда вчера пропал? Бросил меня.
  - Бросил? Да я в парке на скамейке только утром в себя пришел.
  - Значит, тоже не помнишь. Интересно, интересно.
  - Мичмана помню в кафе. Забавный мужик. Как мы потерялись - будто обрубило.
  - Ясно. Что за ребята?
  - Долги с прошлой работы.
  - Где трудился?
  
  - В казино, гардеробщиком.
  - Надо полагать, заигрался.
  - Зря смеешься. Эти парни не шантрапа приблатненная. Казино им приличные деньги платит.
  - Крыша, что ли?
  - Получается так.
  - Ехал бы ты куда подальше от греха.
  - На подальше денег нет. Да и куда? Здесь хоть какие-то копейки вахтером зарабатываю. Одновременно и работа и жилье. Пока не выгоняют.
  - Будешь ждать, пока они тебя прибьют?
  - А какие у меня варьян-ты? Постой-ка.
  Я остановил машину у обочины.
  - Выходим, конечная. Хватит чужой транспорт эксплуатировать.
  - Погоди минуту, не торопись. Послушай меня. Ты сейчас безработный, верно? И я тоже ни туда, ни сюда. Сам сказал, уехать мне надо.
  - Говори, что надумал, не растягивай удовольствие.
  - Я все по порядку обскажу. Ты только не перебивай.
  Бородачу пришла в голову безумная идея. Он рассказал мне, что, когда работал в казино, обратил внимание на любопытную деталь. За ежемесячным "налогом" приезжали всегда на этой машине второго числа в разное время дня. Причем, по словам бородача, не было определенного человека, отвечающего за доставку денег. Всякий раз приезжали разные люди. Обычно по двое, но несколько раз присылали одного. Не выходя из машины, курьер сигналил несколько раз. Затем к нему выходил управляющий и без лишних слов передавал деньги. То есть выходило, что визитной карточкой и залогом доверия служила машина, которую я сегодня угнал. На календаре было второе число и, принимая во внимание транспортные проблемы бандитов, можно было попробовать получить деньги за них.
  - Ты в своем уме? В твою шальную голову не приходило, почему до сих пор никто не попробовал эту комбинацию? Нужно лишь найти такой же автомобиль и набить номера. Неужели ты считаешь, что об этом никто не думал?
  - Может быть, кто и думал, да боится. Но ты ведь не боишься?
  - Еще вчера я был добропорядочным гражданином. А сегодня по твоей милости я угнал машину. И у кого? У бандитов, при этом угрожая им оружием. И для полного комплекта ты мне предлагаешь их еще и ограбить.
  - Добропорядочным, говоришь, гражданином? Ты сам отлично знаешь, что эта добропорядочность пресмыкающегося давила, как пресс, зажимая внутри тебя личность. Стоит ли сожалеть о такой потере? А по поводу грабежа ты неправ. Это они, а не мы пиявками присосались к общественному телу. Это они, а не мы ездят на дорогих машинах, жрут и пьют в три горла за счет работяг. И когда выпадает шанс показать этим отморозкам, что и на них найдется управа, что остались еще люди, не боящиеся их надменных рож, ты говоришь, мы их собираемся ограбить. Нет, мы лишь распределим деньги среди трудящихся, кому они и принадлежат по праву. Пусть нас всего двое, ну а что теперь, брать в долю машиностроительный завод?
  - Для бомжа ты больно резв.
  - А что, по-твоему, бомж не человек? Это всего лишь клеймо, говорящее о моих жилищных проблемах.
  - Не обижайся. Опасную игру ты мне предлагаешь, да, видно, я уже согласился. Ставлю на зеро. Куда ехать?
  - Прямо!
  
   ***
   Казино располагалось на небольшой тихой улочке и занимало первый этаж жилого дома. Неказистая входная дверь да скромная неоновая вывеска - это были все внешние атрибуты храма азарта.
  Я сидел в машине перед казино уже несколько минут. Бородача высадил за несколько кварталов, у сквера. Накрапывал дождь. "Дворники" синхронно двигались по лобовому стеклу, размазывая капли. Поздняя осень отряхнула с веток последние листья. Нагие деревья мокли под холодным дождем.
  Еще пару дней назад, трясясь от страха на кухне, я не мог даже представить, что способен на такое. За один день жизнь изменилась до неузнаваемости, словно дурнушка после пластической операции. Никакого внутреннего беспокойства - абсолютное спокойствие. Как будто и не собирался сделать то, что собирался. Необычная, даже неестественная тишина обратила на себя внимание. Ни одного автомобиля не проехало мимо за все время моей стоянки. Затишье перед выстрелом. Но выстрела не будет, пистолет остался в придорожной урне.
  Сигнал клаксона нарушил тишину, чтобы ненароком не спровоцировать бурю. Ждать пришлось недолго. Буквально через минуту появился человек с черным пакетом в руках. Неспешно подошел к машине. Поздоровался и передал мне свою ношу. Затем также неторопливо вернулся обратно в казино. Выглядело так, будто отец дал ребенку червонец на мороженое, - обыденно, по-семейному. Ставка сыграла. В пакете лежали стянутые резинками пачки североамериканских долларов.
  Бородач поздравил меня с выигрышем в пятьдесят тысяч. Не знаю почему, но я не разделял его радости.
  - Может, по сто грамм за удачу? - предложил бородач.
  - Думаю, не стоит, - ответил я.
  Мы поняли друг друга. Машину оставили в "кармане" у продуктового магазина.
  - Не медли с отъездом, - посоветовал я ему.
  Бородач пообещал. За два последних дня он сыграл не последнюю роль в моей жизни. Не то чтобы я чувствовал себя чем-то обязанным ему, скорее возникло нечто похожее на симпатию. Известный факт, что к людям невольно привязываешься. Иногда для этого необходимо очень малое количество времени. Все зависит от обстоятельств. Ведь, согласитесь, если кто-нибудь, например, спасет вас от смерти, то для возникновения привязанности на почве благодарности достаточно и минуты.
  - Был бы рад увидеть тебя когда-нибудь. Нашли бы о чем поговорить.
   Это совсем необязательно, - ответил бородач.
   Он стал не похож на самого себя. Я был слегка удивлен.
  - Тогда будь здоров.
  На том и распрощались. Домой я вернулся уже вечером. По дороге зашел в магазин. Ввиду плотности сегодняшних событий у меня сложилось впечатление, будто несколько лет спрессовалось в один день. Очевидно, возникла необходимость хорошенько обдумать дальнейшую жизнь. Оставаться в городе было небезопасно. К тому же у меня не осталось ни одной ниточки, которая могла бы связывать с ним.
  Раздумывая так, я поднимался по лестнице к квартире. Здесь меня ожидал сюрприз.
  На лестничной площадке стояла "Венера" из университета.
  - Вы паспорт потеряли у нас. Сергей, охранник, сказал, что вы сами за ним придете. А я вот решила привезти. Все-таки важный документ.
  Признаюсь, я и не заметил пропажи.
  - Давно ждете?
  - Минут двадцать.
  - Проходите, пожалуйста.
  Мы вошли в квартиру.
  - Редко в наше время встретишь людей, способных на бескорыстный поступок.
  - Согласна.
  - Кто я и даже часть моей биографии вы, полагаю, знаете. Позвольте поинтересоваться о вашем втором, бытовом, имени.
  - Андрей, вы не пробовали изъясняться более лапидарно, опуская куртуазные книксены? А зовут меня Катя.
   Не знаю, что и ответить. Пойду приготовлю пищу. Вы располагайтесь пока.
   Можно я вам помогу?
   Нет уж. Предпочитаю чистую благодарность без примеси. Значится, сегодня не придется пить одному.
   И частенько вы выпиваете в одиночестве?
   Всегда.
  Мы просидели за разговорами до поздней ночи. Никогда не думал, что с женщиной может быть настолько интересно общаться. Я уговорил Катю не ехать домой, пообещав ей отдельную комнату и полную неприкосновенность. Утром она поспешила по делам. Договорились созвониться и встретиться на выходных.
  Проводив Катю, я вернулся домой и забрался в теплую постель, намереваясь еще немного вздремнуть. В дверь позвонили. В полной уверенности в том, что Катя вернулась за какой-нибудь забытой вещью, я открыл. Но это оказалась не Катя.
  Как они меня нашли, да к тому же так быстро?
   Здрасьте. Это у вас чердак продувает? Мы ремонтная бригада.
  Меня отодвинули в сторону и вошли в квартиру.
   Тебя предупреждали, жди гостей. Где чай, торт?
  В одно мгновение лучший день в жизни превратился в кошмар. Разговаривали со мной спокойно, но то было зловещее спокойствие.
  Оправдываться и упоминать бородача было глупо и бесполезно. Вернул им свою часть денег. Где взять вторую половину, я не представлял.
   Квартиру продашь. Там как раз с процентом за моральные издержки выйдет. А что бы у тебя сомнений не возникло, прямо сейчас и приступим.
  
  
   ***
  
  Теперь я узнал и почувствовал, как узнает оступившийся, летящий в пропасть, что твердь под ногами всего лишь убежденный обман. Коварный и подлый, замешанный на грязи и слегка припудренный сверху, каким и надлежит существовать обману.
  Мой страх, палач мой! Не уходил, не пропадал бесследно. Ползучим гадом затаился он, чтобы неожиданно ужалить и стать более могущественным и жестоким правителем.
   Мне оставили старый кожаный плащ, рубашку, брюки и две пары обуви. Не было сил сопротивляться. Обманчивая свобода сделала меня безумцем и нищим.
  Неделю я прятался по чердакам и подъездам. Избегал встреч с людьми, они особенно пугали меня. Только однажды, понукаемый голодом, я украл хлеб.
  Мальчишки в то утро кормили голубей во дворе, а я любовался на крошки, летящие глупым птицам прямо в клюв, и представлял себя голубем. От этого рот мой раскрывался, а в горле густым комом застревала сухая слюна. Я жадно насыщал взоры, надеясь хоть как-то приглушить голод. И вдруг один из мальчишек оторвал большую корку с мякотью и бросил на землю. Буря пронеслась в моей голове, ураганом вырвавшись наружу. И ураган мгновенно подхватил меня, вынес на улицу, бросив в стаю перепуганных птиц. Коршуном я схватил кусок хлеба и помчался вперед, лишь изредка касаясь ногами земли. Убежал, протиснулся в какую-то щель и начал, задыхаясь и откашливаясь, давиться серой, липкой мякотью.
  На секунду сознание оторвало мой взгляд, кинув его на меня с высоты. Я увидел скорчившегося человека, яростно отрывающего зубами куски хлеба в темном углу между двух гаражей. Тоска, бессильная ненависть и отвращение захлестнули мои внутренности помойной волной. И вырвало наружу не принятую добычу. Меня затрясло, закружило, и, словно рыхлая туча, я пролился горькой влагой.
   Голод, царь всех инквизиторов, растущий и невыносимый, заставил идти, вытесняя страх перед людьми. Ноги сами понесли по улицам и привели туда, где еще оставалась надежда, о которой я почти забыл. Не говоря ни слова, я посмотрел на нее, и она все поняла. Моя надежда. Надежда Петровна.
  - Ой, господи! - запричитала она. - Зиночка, подмени меня, милая.
  Надежда Петровна привела меня в деревянный дом в небольшом поселке, запертом со всех сторон кирпичными коробками. Усадила за стол, а сама засуетилась у плиты.
  - Сначала бульончику поешь.
  Ложка принялась нырять в желтоватый омут, стремительно вычерпывая его.
  - Потихоньку, горячий.
  За бульоном последовал салат, который так же быстро исчез с тарелки. Организм с благодарностью принял эти дары и ожидал продолжения.
  - Хватит пока, Андрюшенька. Нельзя сразу много. Посиди, отдохни, а лучше приляг, поспи.
  Через несколько минут съеденная пища убедила, что голод побежден. Голова отяжелела, и я уснул в гостях у доброй хозяйки.
  
  Иногда бывает, что, просыпаясь, растерянно смотришь по сторонам, не понимая, как оказалось вокруг такое количество незнакомых предметов. Память возвращается с небольшой задержкой, как свист к кончику хлыста, опередившему звук. Но потом - щелк! События моментально расставляют верстовые столбы на дорогах прошлого, приводя в настоящее.
  Вечер смотрел в окно, а я, приподнявшись на скрипнувшем диване, посмотрел на Надежду Петровну. Она сидела за столом и дремала, подперев голову рукой. На столе горел ночник и лежала коробка конфет с белыми медведями на крышке. Что-то знакомое мелькнуло в чертах полярных животных. Со двора донесся собачий лай, но суровый мужской голос тут же прервал бреханье грозным криком. Надежда Петровна очнулась, встревоженно взглянула на меня, затем на дверь, потом снова на меня. В сенях послышались шаги, скрипнули несмазанные петли, и в неярком свете ночника в комнату вошел бородач.
  Углы внезапно образовавшегося человеческого треугольника хранили благоговейное молчание - Favete linguis!
  - Ты?! - сорвалось с моих губ и зависло где-то на полпути к человеку, которого я знал как бородача.
  Он был выбрит и мало похож на себя прежнего, но все же узнаваем.
  - Надежда, поди-ка на кухню, - властно сказал вошедший.
  Надежда Петровна, опустив глаза, послушно удалилась. Я не понимал, что происходит. Откуда взялся бородач? Он ведь собирался уехать. Мысли растерянно разбегались в разных направлениях, пытаясь найти объяснение.
  Бородач держался уверенно и выглядел хозяином положения. Он рассматривал меня с высоты, словно кот раненую мышь, и решал, как поступить дальше. Наконец, снисходительно усмехнувшись, поставил стул рядом со мной и сел.
  - Ну что, как ты? - спросил бородач.
  - Плохо. Ты знаешь...
  Я собирался выложить ему все. Подумалось даже, что он сможет помочь, ведь у него должны были остаться деньги. Но бородач остановил меня одним словом:
  - Знаю.
  - Что знаешь? - удивился я.
  - Эх, Андрюшечка, какого... Надя тебя привела сюда. А может оно и к лучшему, все одно ты слабый, внушаемый дурак.
  Это прозвучало настолько спокойно и внушительно, что я был не в силах возмутиться, возразить как-то.
  - Ты вот послушай, что скажу. Полгода назад мы с женой домой возвращались вечером. Она на работе задержалась, и я ее встретил. Район у нас темный, глухой был, того и гляди в какую-нибудь яму попадешь. Почти пришли к дому, и тут шпана - человек пять, шесть. Глаза наглые, голодные, сверкают по-звериному. Я жутко перепугался за Надежду, да и чего греха таить, за себя тоже. Ты-то очень хорошо знаешь, о чем я говорю. "Ребятки, пропустите бога ради", - попробовал уговорить. А они молчат и смотрят пустыми бесчувственными глазами. Такие не пожалеют, бесполезно.
  Меня толкнули в спину, у Надежды сумку хотели выхватить, а она в нее намертво вцепилась, не отдает. Одного я за ногу зацепил, второго опрокинул. Ватные злодеи оказались. Разогнал сволочей, долго еще маты в ночи слышались.
  Надежда моя упала, плачет. Аккуратно за локти поднял ее, застонала, на бок жалуется. Я там тихонечко потрогал, господи всевышний! Кровь! Ножом ударили, гады!
  На руках нес ее до больницы. Крови много потеряла, бедняжечка моя. Полночи знакомых обзванивал, никто не помог. Слава небесам, выжила жена.
  Мы уже тридцать лет вместе. Добрая она, порой чересчур, мне этого не понять. Вот и тебя зачем-то привела.
   Конечно, я сочувствовал Надежде Петровне, но никак не мог понять, к чему он все это рассказал.
  - Я тогда понял важную вещь, - продолжал бородач. - Пятьдесят лет жил, не доходило, а тогда так очевидно стало. Человек-то - животное. А животному нельзя быть слабым, сожрут. Крепкие зубы да острые когти, - вот залог выживания.
  Всю жизнь пичкали нас моралью, человеколюбием и прочей отравой, от которой умираем мы, потому что из-за этого к борьбе относимся несерьезно.
  Погляди на зверей. Сильный пойдет на сильного только в крайнем случае, когда выбора нет. Но, как правило, сильный атакует слабого и не испытывает никаких угрызений совести, он лишь подчиняется всесильному закону жизни: слабое гибнет, сильное живет. И ничего лишнего. Но вот, кто сильный, а кто слабый, не всегда сразу разобраться можно.
  Короче, задался я целью разыскать молодцов. Долго искал, нашел. Как я с ними разобрался - неважно. Скажу одно - покалечил слегка ребятишек. Не прошло и недели к нам с женой гости пожаловали - бандиты. Потребовали компенсации за причиненный "детям" ущерб здоровью. "Эти дети нас чуть жизни не лишили", - пытался я объяснить. Они не слушали, а просто определили сумму в три тысячи долларов.
  Что делать? Пошел я в милицию. Выслушали меня.
  - Три тысячи требуют? - спрашивает капитан.
  - Нуда, - отвечаю.
  - А за что?
  Тут я и растерялся, не знал, что и сказать. Посмотрели на меня, как на идиота, ухмыльнулись и посоветовали не рассказывать больше небылиц. А капитан еще поиздевался напоследок: "Ты нам, если что, половину приноси, мы тебя защитим".
  В сердцах я выложил все, что думаю о нашей милиции. Трое суток в кутузке просидел. Когда выпустили, вернулся домой, но вместо жены обнаружил пустую квартиру. Вскоре раздался телефонный звонок. Мне объяснили, что Надежда уехала в гости и будет там находиться до тех пор, пока я не заплачу десять тысяч долларов. В милицию посоветовали повторно не обращаться во избежание несчастного случая с женой. Да я бы туда и так не пошел второй раз.
  Долго не раздумывал, пришлось квартиру продать и еще занять немного. Так мы и стали с женой бомжами. Халупу эту по дешевке сняли.
  Недавно Надежда домой пришла расстроенная. Она у меня впечатлительная очень. Переживает за других больше, чем за себя. Рассказала о пареньке чуть ли не юродивом. Он в магазин к ней зашел, разоткровенничался. Так я узнал о тебе. Мысль заработала. Где работаешь, я знал от Надежды, а дальше пришлось потрудиться. Теперь с долгами рассчитаемся, жилье скромное купим.
  Ты на нее зла не держи, ни при чем она. Поздно уже, ступай по-хорошему.
  
  Разве может идти собака, раздавленная машиной? Она перебегала не поле, дорогу, и роковые колеса застигли врасплох. Я был не в состоянии пошевелиться. Бородач взял меня под руку и вывел на улицу. И я пошел в ночь, сомнамбулой, не разбирая дороги.
  
  
  
   Эпилог
  
  Вспоминаю детство. Нашу деревню, растянувшуюся по речному берегу. Дома, огороженные невысоким плетнем. Видно, в крови у человека ограничивать территорию. От самых малых до поражающих глаз крепостных высот, протянувшихся на тысячи километров.
  Но когда такие укрепления возводят посреди города, высотой до пяти, а то и более метров, невольно задумываешься, что скрывают непреодолимые стены-стражи. Государственную ли тайну, секретный военный объект?
  Нет важнее тайн человеческих, души которых наполняют вселенные слез и печали. Неизведанные, сложные миры, для изучения которых не отыщется героев на земле.
  Наблюдатели с интересом всматриваются в этот космос и ставят диагноз, потому что не понимают, да и побаиваются. Кому понадобится в чужой пропасти открыть собственную, не ведая, найдется ли исследователь для самого себя. И если даже найдется, что из этого? Так думают они. Так думал он, сидящий в кабинете в сером здании за высоким забором.
  Солнечные лучи неохотно заглядывали в кабинет, будто брезговали прикасаться божественным светом к темным стенам и массивному дубовому столу. Висящий на стене портрет, судя по многочисленным преломлениям и без того уродливого лица, вызывал у света особенное отвращение. Седые волосы с грязно-желтым оттенком, вместо носа недоваренный кусок свинины. Злобные, вызывающие глазки доносили телячье мычание откуда-то из глубины портрета. Казалось, надменно искривленные губы вот-вот произнесут: "Ну..."
  Единственное место, на которое солнечный свет ложился с удовольствием, был белый халат доктора. Иван Платонович Отрадный занимал должность главного врача психиатрической лечебницы. Склонившись над столом, он пристально рассматривал несколько слов, написанные его же рукой минуту назад. Иван Платонович прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Пол поскрипывал, сопровождая и оформляя мягкий мужской шаг. Затем доктор вернулся к столу, решительно смял лист бумаги и отправил его в мусорную корзину.
  - Можно, Иван Платонович?
  В кабинет уверенной походкой вошла женщина. Руки она держала в карманах медицинского халата. Она была красива настолько, насколько может быть таковым шедевр ледовой скульптуры. Формы были очерчены четко и резко. Держалась вошедшая с достоинством, но чувствовалось внутреннее напряжение.
  Солнечные зайчики тут же сбежали с немногочисленных облюбованных мест и перебрались поближе к доктору.
  - Иван Платонович, это уже слишком! Ваша лояльность по отношению к больным приносит скверные плоды.
  - Что случилось? - озабоченно спросил доктор.
  - Мало того, что он не спит по ночам, так еще и начал проявлять агрессию. Зачем вы разрешили выдать ему ручку и бумагу? Он что-то постоянно пишет и в связи с этим стал абсолютно неконтролируем. Шариковой ручкой он поранил санитара!
  - Римма Марковна, успокойтесь. Почему санитар оказался рядом с Андреем?
  - Как это почему? Больной второй день отказывается от пищи и практически не отдыхает. Мы попытались выяснить, чем он так усердно занят. В конце концов, это может пойти во вред лечению!
  
  - Римма Марковна, я же просил вас не беспокоить его. Захочет, поест и отдохнет. Пусть пишет, если ему нравиться. Поймите, здесь случай, когда человеку просто необходимо прийти в себя, и не надо мешать этому.
  - Возможно, вы правы, Иван Платонович. Но мне очень бы не хотелось, чтобы наш пациент умер от голода.
  - Римма Марковна, поверьте, он ел. Не беспокойтесь, я не допущу голодной смерти в клинике.
  - Сами подкармливаете? Ну-ну. Почитайте, что он пишет. Все, что удалось спасти. Остальное он отправил в рот, не желая отдавать.
  Она извлекла из кармана оборванный клочок бумаги и положила на стол.
  - Как он себя чувствует?
  - Возможно заражение. И вообще, придется отпустить на больничный.
  - Как себя чувствует Андрей?
  - Вкололи успокоительное, спеленали. Теперь отдыхает.
  - Больше никаких лекарств без моего личного разрешения. Вы меня поняли?
  - Да, Иван Платонович. Распустите вы больных. На шею сядут.
  - Римма Марковна, они люди и такие же больные, как и мы с вами. Все в одной больнице живем.
  - Ну, вы скажете.
  - Можете быть свободны.
  Ледяная дева покинула кабинет.
  Бумага, которую принесла Римма Марковна, была вся исписана и исчеркана:
  "...Какой чудовищный обман! Забыл, забыл, забыл. Кто и когда с самого начала был рядом? Родители. Как их звали? А тот, а эта? А я сам? Мое имя? Не знаю...
  
  Каждую ночь он приходит в резиновых сапогах с удочкой и ведром. Пятипалых плавников становится больше. Они судорожно сжимаются, стараясь выпрыгнуть наружу...
  
  Жалость - желанный наркотик. Уколоться бы многократно, прямо в нервы, чтобы разлилось по заскорузлой почве. И пробился бы росток, корнями скрепив трещины. Ярко-зеленый и ароматный, он бы окреп и поднялся вверх, ближе к солнцу. И когда пришел бы черный пес, чтобы вонзить клыки в мой цветок, то у зверя выпали бы зубы. А когда он попробовал бы поцарапать стебель, то у него затупились бы когти. И понял бы, проклятый, что не для его зубов и когтей прекрасное. Заметался бы, пытаясь бежать, но тщетной была бы попытка. И растворилось бы черное в светлом.
  
  Ему становится тесно внутри меня. Мои сомнения и паранойя уже не утоляют возросший аппетит. Детеныш превратился в матерого зверя и требует больше слабых человеческих сердец. Грядет минута, когда зверь оставит вскормившую его душу и с ревом вырвется наружу, в поисках новых жертв. И другие, где-то там, последуют его примеру, услышав страшный боевой клич. Слышите! Не пускайте его. Заприте душу на замок. А если впустите, тогда берегитесь. Он съест сердце ваше, выкорчует сады души вашей и отравит плодородную почву. Ввысь станут подниматься клубы гадких испарений, затмевая солнце. И наступит безжизненная тьма - пристанище червей.
  
  Надежда - синее знамя мое, распята над головой. Завяз корабль сердца моего в ужасном болоте. Мне лишь тысячи колотых зеркал, рваные ступни да изорванные мысли на широкой дороге.
  
  
  
   Исповедь человеческая, не предназначенная для посторонних глаз и оттого имеющая высшую - слезную степень откровения, не может не трогать ум и сердце. Только недалекий и жестокий останутся равнодушными.
  Доктор прикоснулся к чужой боли, и это позволило ему представить величину человеческой катастрофы. Иван Платонович давно не помнил такого "урожая" на душевнобольных, как в последние несколько лет. Причина была очевидна, и хуже всего, что доктор чувствовал себя частью этой причины.
  - Что со страной сделали...
  Иван Платонович остановил блуждающий взгляд на портрете. Будто решаясь, махнул рукой и снял его со стены. Из-за шкафа достал старую картину, написанную маслом. На ней как живые стояли русские березки вдоль берега скованной льдом реки. Доктор отряхнул пыль с рамы и повесил картину на освободившийся гвоздь. Портрет же занял место в темном промежутке между стеной и шкафом.
  Иван Платонович намеревался поговорить с молодым человеком, автором невеселых записей. К разговору следовало основательно подготовиться. Каждое слово необходимо было продумать. Здесь очень важно не ошибиться, повернув в неправильное, сухое русло.
  Собравшись с мыслями, доктор сделал несколько записей, внимательно изучил их, словно запоминая, и отправился на обход.
  
   ***
  
  На следующее утро доктор чувствовал себя неважно. Всю ночь его мучил кошмарный сон, будоражащий сознание. Иван Платонович часто просыпался, как бы сбегая от навязчивых ужасных картин. Но стоило заснуть, как видения тут же возвращались. Один из эпизодов запомнился особенно отчетливо:
  "Иван Платонович шел по городу. Захотелось перекусить. Порывшись в карманах, он обнаружил почему-то одни североамериканские доллары. Отыскав обменный пункт, доктор подошел к окошку кассы и взглянул на курс обмена валют:
  
  "Бытие на забытье - правда.
  Бытие на небытие - совесть.
  Бытие на житие - честь".
  
  Иван Платонович замялся в растерянности.
  - Эй, товарищ, не задерживайте, - послышалось сзади.
  Обернувшись, доктор замер. Позади него длинным, виляющим хвостом извивалась очередь. Люди слиплись в единое целое и шипели десятками беззубых ртов".
   На столе неожиданно загремел телефон. Звонили с проходной.
  - Иван Платонович, к вам девушка, - сообщил сторож.
  - Какая девушка?
  - Катерина. Говорит, что вы в курсе.
  - Ах, да. Пустите.
  
  Иван Платонович предложил девушке сесть.
  - Здравствуйте, доктор. Я звонила вчера.
  - Да, да, я помню о нашем разговоре. Вы ищете своего друга, и, судя по описанию, он похож на одного из наших пациентов.
  - Понимаете, мы договорились встретиться, он обещал позвонить. Я согласна, что всякое бывает. Человек мог забыть или вовсе не придать значения тому, что пообещал. Только не в этом случае. С ним что-то случилось, я почувствовала это. Приехала к нему, а там чужие люди. Сказали, что квартира продана. Тогда я уже была уверена в своих опасениях.
  Обзвонила больницы, морги, все напрасно. Не думала найти его здесь, но все же попробовала. И когда вы сказали, что похожий человек поступил к вам недавно... Это очень хороший человек, доктор. Скажите, можно его забрать?
  - Погодите-ка, девушка. Какая вы прыткая. Во-первых, пока еще точно не известно, об одном ли человеке мы с вами говорим. А во-вторых, если, я повторяю, если это действительно Андрей, то ему какое-то время все же придется у нас задержаться. Хотя я и допускаю возможность сокращенного пребывания его в стенах больницы. Но только при условии, что за ним будет должный уход в нормальных условиях. Парню нужно успокоиться, прийти в себя.
  - Доктор, я все для него сделаю.
  - И делать особенно ничего не надо. Уверен, ему просто необходимо отлежаться. Понимаете?
  - Очень хорошо понимаю.
  В кабинет неожиданно ворвалась обеспокоенная Римма Марковна:
  - Иван Платонович! У нас ЧП!
  - В чем дело?
  - Писатель наш вчера после успокоительного как уснул, так и не вставал. Я не будила, думала, пусть отдыхает, как вы сказали. А сейчас подошла к нему, прислушалась, попробовала разбудить.
  Римма Марковна замолчала.
  - И что? - встревожился доктор.
  - Он не просыпается.
  
   Остановилось время. Последние слова кристаллами застыли в замерзшем воздухе. За окном густой гурьбой полетели белые пушистые хлопья. Это шел первый снег, прикрывая обнаженную, продрогшую, серую землю.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"