Ознакомительный фрагмент

     

     Баба Яя, она же Ираида Петровна Кудлатая—Лесовая, умирала. Это было очевидно даже для тех, кто не обладал волшебным даром. С самого Солцеворота она уже не вставала. Оля Волкова, её правнучка, все дни проводила около её постели. После Рождества баба Яя уже не отпускала своих коронных ядовитых шуточек, за которые она снискала себе прозвище Баба Яга, говорила всё меньше и меньше, а когда она не спала, то лежала, открыв глаза и глядя в пространство так, словно могла видеть что–то незримое остальным. Сердце маленькой волшебницы разрывалось на части. Сколько Оля ни пыталась повторять себе, что баба Яя очень стара, что умереть она уже давно могла в любой момент, более того, эту смерть она предвидела ещё полгода назад, что–то отчаянно мешало с этим примириться. Слишком многих она потеряла за последнее время. Слишком многих. О если бы можно было хоть ненадолго отсрочить неизбежное… Но есть вещи, которые изменить всё же нельзя, она знала это, но всё же… На третий день Рождества Оля так долго дежурила у её постели, что заснула и уже была не в силах дойти до комнаты, где она спала с малышкой Лялей, её отнёс в постель Оська — старший из двоюродных братьев.

     Ночью ей снились беспокойные сны. В них она бродила по длинным невзрачно–серым лабиринтам, откуда не было выхода. Утро настало таким же серым, как и её сны. Из окна было видно, как по небу бегут тяжёлые свинцовые тучи. И в комнате было всё таким же серым и тусклым. Стоп. Разве стены комнаты не были выкрашены в ядовито–нелепый розовый цвет, хоть бы краска и была наполовину облупленной? И разве её ночная рубашка не была жёлтой, хоть и трижды застиранной? Но всё было серым, таким серым, словно весь мир разом утратил цвета и краски, оставив лишь оттенки серого. Надо вставать. Господи, — подумала Оля, — почему одеяло такое тяжёлое? С трудом откинув его, Оля села. Всунула ноги в тапки и встала, точнее, попыталась встать, но не смогла. Ноги отказывались служить, и хорошо ещё, что упала она не дальше собственной постели, поскольку маленькая Лялька, только–только продравшая свои очаровательные в своей наивности и задорности огоньки–глазки, едва ли смогла бы ей помочь. Олю охватила паника, и она с трудом сдержала себя, чтобы не расплакаться. Вместо этого, собрав волю в кулак, она позвола на помощь маленькую кузину.

     — Лялька, — крикнула она своей двоюродной сестрёнке, точнее ей казалось, что она кричит, тогда как на самом деле она лишь сказала это, причём очень тихо, — беги к бабе Фёкле и скажи ей, что я заболела и не могу встать с постели.

     Фёкла Фёдоровна Лихая—Соболева была высокой тощей старухой. Сколько лет ей было от роду, на вид определить было невозможно. Одевалась она строго в соответствии с установлениями своего старообрядческого согласия и, главным образом, в чёрное, из–за чего её можно было принять за монахиню, если не знать, что она дважды была замужем и родила шестерых детей. Когда–то она была дородной женщиной, если не сказать крупной, но годы иссушили её, оставив ей лишь высокий даже по меркам сибиряков рост и прямую осанку, крупный нос слегка с горбинкой и пронзительный взгляд карих глаз. Она была одной из тех односельчанок Ираиды Петровны, которые приехали в Барнаул по зову сердца помогать Ираиде Петровне выхаживать детей, вырванных из смертельных когтей блокады Ленинграда. И в их числе она была одной из немногих волшебниц. Когда она вошла в комнату девочек, выражение её лица было строгим и недовольным, хотя этим приходом ловко воспользовалась серая пушистая кошка Муська, чтобы нахально проскользнуть в комнату и устроиться спать в ногах у хозяйки.

     — Ну, что ещё удумали?

     — Ничего я не удумала, — проговорила Оля, — и голос её прошелестел, точно прошлогодняя листва на ветру, — когда я проснулась, одеяло показалось мне ужасно тяжёлым, еле его откинула. А когда попыталась встать, упала, хорошо ещё, что обратно на кровать.

     Выражение недовольства сменилось на лице Фёклы Фёдоровны выражением озабоченности.

     — Сейчас приду, — буркнула она, поспешно выходя за дверь.

     Когда она вернулась, у неё в руках были носовой платок и атласная лента.

     — Ну–ка, девочка, — обратилась она к Оле, — какого цвета платок?

     — Серого, — прошелестел Олин голос.

     — А лента?

     — Тоже серого, но темнее.

     Баба Фёкла нахмурилась ещё сильнее.

     — Девочка ты моя милая, кто ж тебя просил Ираиду–то своими скудными силёнками подпитывать? Она стара как столетний пень, и когда ей пора помирать, Господу ведомо. Платочек, между прочим, голубой, а лента — красная, так что у тебя, душа моя, пышным цветом пустотелая лихоманка. На горшок–то садиться сможешь?

     — Должна смочь.

     — А то вот ещё за такой дылдой пелёнки стирать, будто малышни мало.

     Вот на горшок–то сесть на проверку оказалось не так–то просто. В конце концов, взяли тяжёлый стул, пропилили в нём отверстие подходящего размера, снизу приделали подставку для горшка и поставили около Олиной кровати, так что при надобности она вполне смогла на него кое–как переползать. В качестве столика для еды, чтения и письма приспособили найденную где–то в закромах старую тумбочку и слегка её переделали, а в городской больнице выпросили инвалидную коляску под поручительство директора ДК кожевенного завода.

     Теперь вместе с едой Оле каждый раз давали в обязательном порядке или мёд в сотах, или варенье из чёрной смородины, а также отвары, которые готовила Фёкла Фёдоровна и Евпраксия Михайловна — другая волшебница — знакомая Ираиды Петровны. Кошка Муська решила не отходить от своей хозяйки ни на шаг, и сколько бы её ни выпроваживали, всё равно находила способ забраться или в ноги к ней, или устроиться под боком, громко мурлыча, и так проводить целые дни напролёт. Через два дня Оля решилась попросить, чтобы её отвезли к бабе Яе, но Евпраксия Михайловна огорчила её известием, что узнав о болезни своей правнучки, она потребовала отвезти её домой в Чарышское, «чтобы, не дай Бог, деточку за собой не утянуть».

     — Там за ней Матрёна присмотрит, — успокоила она девочку, — а тебе Ираида оставила басловение, смотри, — это была небольшая икона Николая Чудотворца.

     Оленька бережно завернула икону в платочек и спрятала под подушку, после чего легонько ударила соседнюю подушку кулачком. Эта болезнь, подкравшаяся незаметно, точно карманник в тёмном переулке, выводила из себя. Временами Оле хотелось рыдать и рвать на себе волосы. Сколько всего надо делать, а она вот так взяла и заболела! Какая–то её часть мечтала отвернуться к стене и забыть обо всём на свете, но Оля точно знала, что если это себе позволить, тогда точно конец один — смерть. Надо было бороться всеми остатками сил и всеми возможными способами.

     Вскоре вернулась тётя Ася с хорошей новостью: фрицев скоро совсем вышвырнут из–под стен Питера — так она называла Ленинград, так что многих из детей, что нашли здесь приют, можно будет вернуть в родные или приёмные семьи. Эта новость не могла не радовать во всех смыслах. Если бы только радость могла лечить, Оля бы, наверное, выздоровела, но чуда, увы, не произошло. Временное увеличение активности сменилось лишь только большей слабостью.

     Однако тётя Ася твёрдо повторила то, что девочка и так знала. При пустотелой лихоманке главное — не сдаваться, и Оля, хотя не могла ходить в школу, с удвоенными усилиями взялась за учебники, а в послеобеденное время её навещали учителя из местной школы и помогали осваивать программу. Она и так–то в школу пошла переростком, а теперь ещё и отстать… ну уж нет, Оля твёрдо решила не отступать от своего желания освоить весь материал начальной школы плюс четвёртый класс за два года, ведь ей надо было учиться дальше. Баба Фёкла и баба Пракся часто просили детей навещать Олю, чтобы ей не было одиноко. Один мальчик, Федя Попов, не расставался с мольбертом и всё время рисовал. Хотя из–за болезни Оля не могла различать цвета, она всё равно просила его научить её рисовать. И вот февральским метелям вопреки, она уже научилась точнёхонько копировать из книг разные рисунки: цветы, бабочек, жуков, птиц и даже несложные пейзажи, причём небольшим количеством штрихов, зато в поразительной узнаваемостью. Федя говорил, что когда Оля поправится, ей надо обязательно поступить в какую–нибудь художественную мастерскую, но Оля, зная, что это вряд ли выполнимо, стремилась дни и ночи научиться как можно большему.

     В конце февраля пришла в Барнаул из Чарышского ожидаемая, но печальная весть. Ираида Петровна умерла. Стремясь оградить больную девочку от лишних переживаний, тётя Ася хотела было оставить Олю в Барнауле и не брать на похороны, но Оля, несмотря на то, что голос её был едва слышен, проявила такую твёрдость, что тётя Ася сочла за благо нанять сани, запряжённые парой лошадей. Ну, не повезёшь же, в самом деле, больную в ступе, да ещё на виду у всего города? О пространственном переносе в том состоянии, в котором была Оля, не шло и речи, это было бы смертельно опасно. Дорога от Барнаула до Чарышского была долгой и трудной. Ехали через горы, местами приходилось пробиваться через снежные заносы. Дважды ночевали в зимовьях. На третий день приехали в Чарышское как раз к похоронам. Отпевали дома, чтобы не привлекать лишнего внимания. На кладбище уже была вырыта могила рядом с могилой бабы Аки, которую баба Яя похоронила на своём родовом участке в 1942 году. Для того чтобы Олю подвезти, пришлось специально расчищать дорогу. Когда гроб опустили в могилу, Оля по праву кровной родственницы бросила первый ком земли, казавшийся странно тёплым посреди февральских морозов. После поминок заночевали в опустевшем доме Ираиды Петровны. Было решено, что дом этот по наследству должен отойти Оле вместе со всей утварью. А пока Оля не вырастет, дом нужно скрыть от постороннего взора.

     На следующий день южный ветер принёс оттепель, и пришлось в Чарышском задержаться ещё на три дня, пока снова не подморозило. По возвращении в Барнаул, тётя Ася надолго ушла на поиски родственников детей, которых зимой 42‑го вывезла из Ленинграда. Постепенно детей разбирали родные и знакомые. Всё тише становилось в ДК, пустели коридоры. Приближалась весна. Ярче и ярче светило солнце, веселее звенела весенняя капель. Облака плыли всё выше и всё чаще не унылого серого цвета, а ярко–белые, точно взбитые сливки. Снег же наоборот темнел и оседал. Но как ни надеялась Оля, весна не принесла выздоровления, несмотря на все лечебные настои и зелья, которыми потчевали её по нескольку раз на дню. Ходить она всё ещё не могла, мир по–прежнему оставался уныло–серым, и она только могла вспоминать, как должно выглядеть голубое небо, солнце и облака. Зато она уже завершала программу первых двух классов школы и настолько хорошо научилась рисовать карандашом благодаря своей дружбе с Федей Поповым, что рисовала уже не только цветы, дома и деревья, но и людей, причём их лица были поразительно точны, как будто на чёрно–белой фотографии. Вот только цветные краски были ей по–прежнему недоступны, на что Федя говорил ей, что огорчаться нечему, поскольку графика — это тоже искусство. Но вот за Федей приехала тётка, и настал момент их расставания. Чтобы поддержать больную девочку, Федя оставил ей мольберт, уголь, пастель, карандаши и краски, которые ему с миру по нитке собрали учителя местной школы, узнав о его таланте и страсти к живописи.

     Оля стала часто оставаться одна. Временами, когда она не была занята учёбой, она надолго впадала в глубокую задумчивость. Баба Яя умерла, но отец был жив. Пока ещё жив. Суждено ли будет им встретиться до того, как он умрёт? Или раньше умрёт она сама? Пустотелая лихоманка, если её запустить, лечится плохо и часто приводит к смерти, это она знала ещё от матери. А её запустили. Как баба Яя слегла, всем стало не до этого, да ещё, видать, она сама добавила, как сказала баба Фёкла… «И бабу Яю не спасла, и себя загубила», — ругала она себя, глотая слёзы. Так проходили дни. Ничего не менялось.

     

     В один из солнечных по–весеннему тёплых дней начала апреля на пороге появился долгожданный гость. Это был высокий колоритный мужчина, темноглазый и настолько смуглый, что в нём сразу был виден гость из дальних стран — дядя Ваджра из далёкой Индии. Он действительно приходился Оле родственником, только очень дальним. В своё время двоюродная сестра бабы Яи умудрилась выйти замуж за индийского раджу, который приезжал зачем–то в Россию, а так как и он, и она были волшебниками, родственники всё же не считали этот брак мезальянсом, несмотря на все трудности, последовавшие за этим. Дело в том, что брак с иностранкой сразу превращал и самого виновника, и всю его родню в неприкасаемых. Они теряли и положение в обществе, и всю, без того призрачную, власть, которую имели. В результате, данное событие подтолкнуло всю семью к решению, которое и без того напрашивалось уже давно. В Индии волшебное образование доступно только людям из касты брахманов, а семья Аррора принадлежала к кшатриям, и для того, чтобы получить хоть какое–то волшебное образование, приходилось прибегать к весьма сложным интригам. Семья Аррора приняла решение перейти в буддизм и переселиться в Сикким. Таким образом, хорошее волшебное образование стало гораздо проще получить за границей: в Тибете, в Китае, Японии, Корее. Проще стало и с поиском подходящей пары для заключения брака. Ни один брахман ни за что не соединился бы узами брака с кшатрием, тогда как буддисты отрицают кастовую систему, что несколько увеличивало шансы на брак с носителем волшебной наследственности. В семье Аррора волшебники стали рождаться гораздо чаще.

     Когда разразилась война, дядя Ваджра, приходившийся внуком этой женщине, разыскал бабу Яю и предложил свою помощь. Это благодаря ему обитатели ДК могли более–менее полноценно питаться. Обычно он привозил продукты не реже раза в месяц, но сейчас по каким–то причинам не появлялся с самого декабря, и лишь баба Фёкла регулярно отправлялась куда–то в горы и привозила оттуда мешки с продовольствием. Так что известие о смерти Ираиды Петровны и болезни Оли стало для него неожиданностью и сильно опечалило. Когда тётя Ася уточнила, что Оля больна пустотелой лихоманкой в тяжёлой форме, он тотчас же решил отложить посещение могилы Ираиды Петровны и направился в комнату девочек. Оле, между тем, в этот день стало хуже. Теперь она уже не могла даже подолгу сидеть, а когда она попыталась поздороваться с дядей Ваджрой, то оказалось, что она способна лишь беззвучно шевелить губами.

     Если бы смуглая от тропического солнца кожа могла бледнеть, то можно было бы сказать, что он побледнел.

     — Утратила звук, — пробормотал он потрясённо.

     Для, него, Высшего Целителя, всё было ясно. Это была последняя стадия. Если не найти способ повернуть болезнь вспять, девочка обречена. Вот только для этого потребно нечто большее, чем лечебные зелья или даже его мощный дар Целителя. Нечто гораздо большее.

     — Александра, — твёрдо заявил он, — здесь ты её не вылечишь. — Да, поможет мне мой покровитель, даже я её вылечить не в силах. Нужно нечто большее.

     Тётя Ася задумалась.

     — Я знаю пару мест, способных вернуть человеку утраченные жизненные силы, — медленно проговорила она, — но там сейчас идёт война, и одному Богу ведомо, когда туда можно будет отправиться, не рискуя головой. Ведь, как мы и опасались, осквернителей Солнца направляет Копьё Судьбы, за которым стоит маг, известный у нас как Полночный Вор. Они слишком могущественны и слишком бесчеловечны, а я — не Охранитель, чтобы быть уверенной в том, что смогу в случае чего отбиться. И в любом случае картины войны могут стать для неё потрясением, которого она также может не пережить. Не знаешь, что хуже.

     — Мне известно об одном святом старце, силою и мудростью с которым никто не сравнится, — уверенно ответил индус с достоинством, выдававшим его благородное происхождение, — если уж и он окажется бессилен, то…

     — Даже не думай об этом! — зашипела тётя Ася, точно рассерженная кошка. В каком–то смысле она и была ею — ведь её Зверем—Хранителем был камышовый кот. — Не верю, что всё безнадёжно, и всё тут! Вот не–верю! — проговорила она твёрдо и раздельно. — Меня больше волнует другое. Как мы её доставим туда? Перемещать её нельзя, да и в любом случае это было бы весьма проблематично. Чтобы доставить её до Алтайского Портала, у меня ступы здесь сейчас нет, да, и как ты себе представляешь ступу над современным городом с военными заводами? Даже если мы сможем скрыться от посторонних глаз, слишком велика вероятность угодить в облако ядовитого дыма.

     — Лошадь…

     — Сейчас распутица. Сани уже не пройдут, а телега ещё не проедет. Попробую договориться с военными о машине. Но последний отрезок всё равно никакая машина не пройдёт.

     Ваджра улыбнулся.

     — У меня в сумке лежит кое–что… Никогда с этим не расстаюсь.

     — С чем же? — тётя Ася казалась заинтригованной.

     — Один такой небольшой коврик…

     Тётя Ася расхохоталась.

     

     Тёте Асе удалось выпросить в военном госпитале видавшую виды «эмку». Хмурый водитель даже не осведомился, зачем нужно везти больного ребёнка в какую–то невиданную глухомань. Разумеется, тётя Ася слегка задурила ему голову, заставив поверить, что за больной прилетел самолёт, чтобы отправить её в госпиталь в Москву. Больше проблем было с Муськой. Кошка ни за что не хотела расставаться со своей хозяйкой, и сколько бы Оля и тётя Ася её ни упрашивали и ни пытались оставить дома, кошка всё равно ухитрилась выскочить и устроиться как всегда у Оли на плече. Так и ехали–тряслись они вместе в машине. Впрочем, ту дорогу Оля запомнила мало. Слабость из–за последнего ухудшения состояния мешала даже думать, и всю дорогу девочка провела в какой–то странной полудрёме, какая обычно бывает при сильной простуде. Вот только жара и других симптомов не было. Эмоции все куда–то делись, стёрлись, словно их не было вовсе.

     Когда машина уехала за пределы видимости, Ваджра достал из заплечной сумки небольшой ковёр, скорее, коврик с тонким восточным узором. На него едва ли могло поместиться более одного человека. Но вместо того, чтобы лечь на снег, он повис в воздухе примерно на уровне колен.

     — Добро пожаловать, — произнёс Ваджра, сделав рукой широкий жест. — Ковёр–самолёт, портативная одноместная модификация.

     Тётя Ася усадила на него Олю с намертво вцепившейся в девочку кошкой и огневушкой в специальной сумочке. С помощью последней можно будет передавать сообщения. Сам Ваджра летел, держась за волшебный коврик рукой.

     Примерно через четверть часа они приземлились на уступе скалы, возле которой располагался вход в пещеру, в которую было совершенно невозможно попасть, если только ты не умеешь летать. Точнее, дядя Ваджра встал на ноги и повёл внутрь пещеры летающий коврик на небольшой петле, как ведут лодку на бечеве или лошадь на поводе. Девочка по–прежнему сидела на коврике, скрестив ноги, а кошка висела у неё на плече, словно воротник. Внутри пещеры было темно, тепло и очень тихо. В одном из её ответвлений было намного светлее, чем во всей остальной пещере, а на самой дальней стене располагался огромный сине–голубой кристалл, не похожий ни на что, когда–либо виденное Олей и имевший явно волшебное происхождение. Самым удивительным было то, что здесь она могла различать цвета. Видимо древние строители этого места позаботились и о такой возможности. Недалеко от кристалла располагалось небольшое возвышение, на котором была видна целая мозаика сияющих и мерцающих кристаллов и кристалликов разных цветов. Они свободно перемещались по каменному основанию, но снять с него их было невозможно. Дядя Ваджра стал двигать кристаллы, складывая из них определённый, хорошо ему известный узор. В какой–то момент он заколебался. Задумавшись, он стал рыться у себя в карманах, откуда достал небольшую записную книжку. Пролистав её, и, по всей видимости, обнаружив то, что искал, он уверенными движениями переставил ещё два или три кристалла, а затем повернул по часовой стрелке зелёный кристалл в виде трёхгранной пирамидки в центре три раза. Вместе с этим поворотом большой голубой кристалл в стене стал быстро–быстро вращаться по часовой стрелке, превращаясь в проём, похожий на дверь, мерцающий всеми оттенками синего, голубого и фиолетового. Особенно поражало то, что, несмотря на утрату восприятия цвета обычных предметов, Оля была в состоянии различать цвета кристаллов, хотя они и казались ей несколько более блёклыми, чем по идее должны были быть. Это было настолько удивительно что девочка даже немного оживилась, очнулась от апатии.

     — Пора, — сказал дядя Ваджра и шагнул в проём, увлекая за собой волшебный коврик с девочкой и кошкой на нём.

     С непривычки Оля зажмурила глаза, но не ощутила ничего странного, никакого покалывания или мертвенного холода, как тогда, когда баба Яя перенесла её из–под Курска прямо в Алтайский край. Просто обычное движение вперёд. Когда она рискнула открыть глаза, они уже покидали небольшой грот по другую сторону от проёма, который уже успел, судя по всему, закрыться и теперь вновь принял вид огромного голубого кристалла с синими прожилками. С этой стороны пещера не была глубокой, буквально за поворотом начало стремительно светлеть, и вот они уже выбрались из пещеры и оказались в совершенно незнакомом Оле месте. Прежде всего, казалось, что не хватает воздуха. Оглядевшись вокруг, она увидела в отдалении покрытые снегом вершины, облака, которые проплывали над долинами гораздо ниже уровня этих вершин, и резные башенки, словно выросшие естественным образом прямо из скал. Из пещеры в сторону башенок вела выложенная камнем тропинка. Навстречу им вышел гладко обритый мужчина в пурпурной тоге. Сложив руки перед грудью, он поклонился путникам, но тут же нахмурился и быстро–быстро заговорил что–то на незнакомом ей языке.

     — Его Величество не позволяет европейцам ступать на священную землю Дракона—Громовержца. — могла бы услышать Оля, если бы дядя Ваджра перевёл сказанное на русский язык, но он лишь воинственно расправил плечи и заговорил на том самом незнакомом языке, непали, как Оля узнала уже потом.

     — Мне глубоко безразлично, что угодно позволять или не позволять Его Величеству, когда дело касается жизни человека, тем более, моей родственницы, хотя бы и с далёкого Севера. Эта девочка тяжело больна, и она умрёт, если мой Учитель не найдёт способ её вылечить. Я бессилен ей помочь.

     Монах опустил глаза.

     — Я говорю о том, что нам надо поспешить укрыть её в монастырской ограде, пока посторонние её не увидели и не донесли в полицию.

     Церинг Сангпо Ринпоче медитировал в тени какого–то диковинного сооружения, такого старого, что видело, как минимум не одно столетие. Со стороны можно было подумать, что старый монах спит. Но когда Олю к нему поднесли и положили на траву, он тут же открыл глаза, на редкость живые и умные. Муська вдруг спрыгнула с Олиного плеча, подошла и потёрлась о его ноги. Однако едва бросив взгляд на прибывших, он снова прикрыл глаза. Он ничего не сказал, но в голове у Оли прошелестел целый вихрь образов, ярких и понятных. Потом монах снова открыл глаза, произнёс несколько фраз на санскрите, встал и куда–то направился. Дядя Ваджра объяснил:

     — Он попросил нас подождать в помещении для гостей, а ему нужно для нас кое–что подготовить.

     Затем он отнёс Олю внутрь какого–то строения с очень простой обстановкой. Вскоре молодой монах, послушник, по–видимому, принёс обед. К сожалению для Муськи, обед был почти полностью вегетарианским, так что пушистой красавице пришлось довольствоваться молоком, налитым в блюдечко, свежим творогом и надеждой на ночную охоту. Через некоторое время пришёл другой монах, поклонился и обратился к взрослому волшебнику на санскрите. Они немного поговорили, потом монах ушёл. Ваджра улыбнулся:

     — Всё, будет хорошо, — сказал он удивлённой Оле, — мы поставим тебя на ноги, что бы для этого ни потребовалось. Утром Ринпоче скажет, что мы должны для этого сделать. Сейчас, нам подадут ужин, а потом постарайся побыстрее заснуть.

     Ночь наступила быстро и совершенно неожиданно. Только ещё небо казалось в окне совершенно светлым, и тут же упали сумерки. Олю завернули в одеяла, дядя Ваджра лёг на другой лежанке, не раздеваясь. Девочке долго не спалось. В окне под потолком мерцали звёзды, было очень холодно. Пахло сеном и дымом от растопленного очага, но к известным запахам примешивались ещё запахи, которые были Оле совершенно незнакомы. Ночь была полна звуков, происхождения которых она не могла определить. Муська где–то бегала, вероятно, охотилась. Дуська резвилась на горячих углях, собирая жар, столь необходимый ей для существования, побаловать которым её в последнее время получалось достаточно редко. В конце концов, Оля всё–таки заснула.

     

     Утро наступило столь же внезапно, как и ночь, разорвав тишину приглушённых ночных звуков и запахов петушиными криками, запахом готовящейся пищи и совершенно удивительными для Оли звуками горлового пения. Где–то звонил колокол, но не так, как звонят русские колокола, а как–то совершенно по–иному. Дышать было по–прежнему трудно, болела голова, локти и колени, и, не зная, что это всего лишь с непривычки к высокогорью, Оля подумала, что это ещё сильнее обострилась её болезнь. Однако рутинная необходимость в утреннем туалете далась почему–то немного легче, чем всё последнее время. Вода для умывания показалась очень холодной, но одновременно какой–то удивительно живой. Говорить не хотелось даже пытаться. Солнечный луч пробился через маленькое окошко, и бедная, если не сказать убогая обстановка вдруг показалась удивительно прекрасной, несмотря на то, что все краски мира сводились пока ещё к оттенкам серого. Оля улыбнулась впервые за много–много дней. Дядя Ваджра подошёл и обнял её за плечи.

     — Так оживает надежда. Пойдём. Ринпоче ждёт нас.

     Когда Волшебник с Олей на руках подошёл туда, куда ему было указано, старый монах достал из небольшой коробки два любопытных предмета. Одним из них был кулон на цепочке в виде серебряного оленя, украшенного неизвестными ей камешками, а над ним подобно звезде был помещён кристалл побольше. При появлении Оли этот камень окрасился бледно–розовым цветом.

     Старый монах что–то удовлетворённо проговорил.

     — Он говорит, что амулет работает как надо, — перевёл волшебник.

     Монах с улыбкой подошёл к Оле и надел ей кулон на шею, что–то говоря.

     — Этот амулет показывает состояние твоего здоровья и одновременно ограждает от растрачивания жизненных сил. Носить ты его должна будешь, пока полностью не поправишься и потом ещё два года. Использовать волшебные силы ты сможешь, когда камень засияет всеми цветами радуги, но должна ещё год воздерживаться от этого, кроме того, что само к тебе придёт, — так перевёл слова старого монаха дядя Ваджра.

     Другим предметом был небольшой кубок или чаша из какого–то сплава, в который тоже был инкрустирован подобный звезде кристалл. Это был специально изготовленный волшебный сосуд. И нужен он был вот для чего. Как объяснил Ринпоче, Олина болезнь была вызвана перерасходом жизненных сил, который был усугублён тяжёлыми душевными переживаниями. В результате произошёл почти полный разрыв связи с Землёй. Чтобы не было путаницы, мастер особенно настаивал, что в данном случае имеется ввиду не первоэлемент «Земля», а та составляющая жизненной силы, которая связана с материальным, то есть с самой жизнью. И хорошо ещё, что не оборвалась связь с Небом, составляющими интеллектуальных и духовных сил, только благодаря этому девочка до сих пор жива. Поэтому чтобы вернуть жизненные силы, первым делом необходимо отправиться к истокам Ганги, напиться воды оттуда из этой Чаши и окунуться в сам исток. А для того, чтобы определить, какой именно из истоков необходим для Исцеления, в чашу инкрустирован специальный кристалл. Если в неё набрать воды из нужного водоёма, он станет розового цвета, а непосредственно в нужном месте окрасится ярко–красным. Необходимо сначала напиться воды, и только потом окунуться в эти воды. Особенно важно, чтобы при восхождении к истокам не использовались магические средства передвижения или перемещения. В идеале путешествие надо было бы начать от Варанаси, но, учитывая неспокойные времена, достаточно будет достаточно начать путь в Харидваре, а если и там будет небезопасно, то начать путь можно и от Девпраяг. После погружения следует вернуться на лошадях туда, откуда начали движение непосредственно к источнику, и тогда уже можно будет вернуться сюда любым способом. После этого будет указание, что делать дальше. Если всё будет сделано правильно, кристалл на амулете тоже должен окраситься в красный цвет. Итак, Исцеление не будет ни простым, ни быстрым, поэтому Ринпоче предложил, что ежели господину Аррора необходимо вернуться к своим делам, Ольгу будет сопровождать волшебник из числа монахов. Но дядя Ваджра наотрез отказался, сказав, что не бросит свою родственницу в чужой стране с чужими людьми. Ему только надо наведаться домой, чтобы предупредить семью и подготовить снаряжение и припасы, а также справиться на предмет безопасности пути от Харидвара до Девпраяг и выше. Индусско–мусульманское противостояние набирало обороты, и на севере страны, в том числе по предполагаемому пути, это уже не первый день грозило перерасти в кровавую резню. Сложно было сказать, подогревали ли англичане эту вражду, или она сама всколыхнулась, когда англичане перестали её намеренно придавливать. Но так или иначе, приходилось быть настороже.

     Волшебник отбыл, пообещав Оле вернуться к вечеру. Оле ужасно хотелось, чтобы он захватил ей бумагу и карандаш, чтобы она могла рисовать, но голос отказывался ей служить, и она даже не стала пытаться произнести что бы то ни было.

     

     Возвращения Ваджры Арроры принесло дурные вести. Ниже Девпраяг спускаться опасно, индусы и мусульмане опять убивали друг друга. Харидвар и Ришикеш сильно пострадали, и поручиться за безопасность, не прибегая к очень серьёзным волшебным мерам, было невозможно, а меры эти далеко не все были применимы к Оле в её теперешнем состоянии. Так что путешествие приходилось предельно урезать. Остальное тоже не радовало. Дома пришлось занять глухую оборону во избежание неприятностей самого разного рода, но это взяли на себя его родители, поскольку его жена, госпожа Падма, волшебницей не была. С другой стороны, такое положение предполагало, что работы всё равно никакой, запасы семья Аррора копила на этот случай не один год, так что он спокойно сможет заниматься Олей самостоятельно.

     На следующее утро, незримый для посторонних глаз, взмыл к самым облакам большой ковёр–самолёт и взял курс на запад. У Оли захватывало дух от величественных и прекрасных картин, окружавших её. Они летели почти вровень с облаками, а снежные вершины Гималаев лежали ещё выше, и яркое солнце играло на ледниках и снежных вершинах. К полудню ковёр плавно кругами опустился на землю недалеко от селения Девпраяг. Дядя Ваджра решительно настаивал на том, что необходимо соблюдать строжайшую маскировку и держаться подальше от людей.

     — Примут тебя за англичанку, — пояснил он, — ничего хорошего не жди, а за местную ты точно не сойдёшь. Про далёкую северную страну Россию здесь мало кто слышал.

     Выбирать не приходилось. Впрочем, жаловаться — тоже, ибо ковёр–самолёт, повинуясь приказам своего хозяина, развернулся в роскошную палатку с полом в виде тёплого ковра и полностью защищённую от кусачей мошкары, а затем их окружила извлечённая из бездонной сумки самая разнообразная утварь, столь нужная в путешествии. И для всего этого с ковра не потребовалось даже слезать. В довершение всего дядя Ваджра достал угольный карандаш и несколько листов какого–то материала, похожего на бумагу, но довольно непривычного.

     — Александра говорила, что ты неплохо рисуешь, — объяснил он, — и я подумал, что тебе будет приятно.

     Олиному восторгу не было предела. Она подползла к дверце палатки и стала рисовать открывшийся пейзаж — река, текущая в глубокой долине с крутыми берегами и впадающая в неё ещё одна, их воды долго не смешивались, отливая по–разному. На самом слиянии двух рек раскинулся Девпраяг — не то маленький городок, не то большая деревня, а вокруг — обрамлённые зеленью и цветами величественные горы, скалы и утёсы. Здесь, у слияния Алакнанды и Бхагиратхи, и начинался собственно Ганг, а правильнее — Ганга, поскольку у обитателей этой страны эта река ассоциировалась с образом богини–женщины. Муська, вновь наотрез отказавшаяся остаться в монастыре, картинно разлеглась на ближайшем крупном камне, и Оля отложила на время пейзаж, который никуда не убежит, чтобы запечатлеть в карандаше это невиданное зрелище — русская кошка на фоне индийских скал. Получилось очень красиво. В это время дядя Ваджра занялся приготовлением обеда, точнее, доведением до совершенства заранее приготовленных блюд. И среди них было мясо!

     — Кролик, — пояснил дядя Ваджра. — Сами мы — вегетарианцы, но в твоём состоянии без мяса нельзя. И не забудь выпить настой в кружке — это от горной болезни. Мы сейчас достаточно низко, но дорога будет потом подниматься вверх достаточно быстро, и начинать принимать снадобье надо заранее, чтобы не ждать потом пару дней, когда от него будет эффект.

     Ну, а Муська, которую тоже напоили этим целебным настоем, несмотря на её художественное шипение и фырканье, разумеется, получила долгожданную рыбу и теперь тоже была довольна и счастлива.

     — Смотри, Муська, — погрозила пальцем Оля. — На шуры–муры времени не будет. В Барнауле нагуляешься с котами.

     На её невнятный шёпот кошка только лукаво сощурила глаза и сладко зевнула, растянувшись на солнышке. Огневушка Дуська, которой ещё больше требовалось тепло, пристроилась на самом жарком солнцепёке, поскольку дядя Ваджра для приготовления обеда костра не разводил из предосторожности, а потому на сей раз огня и углей ей не досталось.

     После обеда дядя Ваджра отправился нанимать лошадей, а Оля снова погрузилась в рисование. Вернулся он через пару часов, приведя лошадей.

     Одеяние, которое дядя Ваджра предложил Оле, было столь же ярким, сколь и скрывающим все черты, даже лицо. Она сама пока не могла различать цвета, но, по расскзам дяди, оно было ярко–голубым. А ещё оно было вышито бисером. Сам костюм состоял из свободных шароваров до щиколотки, столь же свободной рубахи до колен с разрезами по бокам и головного платка, который мог скрыть лицо и под который пришлось спрятать косу. Это должно было замаскировать её европейские черты и не вызвать лишних вопросов. Люди будут видеть красивое платье, а не человека.

     Когда Оля переоделась, дядя Ваджра усадил её на лошадь и привязал специальными ремнями, чтобы она не упала из–за слабости ног. Седло было специально изменено при помощи волшебства таким образом, чтобы езда верхом при невозможности задействовать ноги не могла повредить позвоночник. Сам он сел в седло другой лошади, а третью, вьючную, привязал пока к росшему по близости дереву.

     — Сейчас мы недалеко. Каждая из этих двух рек, по сути, является истоком Ганги, так что нам надо определить, какая именно их них нас интересует. Тебе которая нравится?

     Оля указала вдаль, в сторону прозрачной Алакнанды. По правде говоря, её даже немного пугала мысль, что подлинно целебными могут оказаться мутные, кажется, даже грязные воды Бхагиратхи. А ведь ей ещё эту воду пить…

     — Мне тоже она нравится кристальной чистотой своих вод, — задумчиво произнёс дядя Ваджра. Вот только есть ли в этих водах целебная сила? Впрочем, посмотрим, что скажет Чаша.

     Петляя по склону невысокой горы, на которой стоял их лагерь, узкая едва заметная тропинка привела их сначала к более широкой, явно хоженой тропе, по ней они и вышли к дороге, ведущей к мосту через Алакнанду в Девпраяг. Найти место, где можно было бы зачерпнуть Чашей воды из Алакнанды, оказалось не так–то просто. Удобный выход к воде пришлось поискать, чтобы не делать этого на задворках домов в городе. Но когда они всё–таки нашли некоторое подобие каменистого пляжа за городком выше по течению и дядя Ваджра зачерпнул воды из Алакнанды, Оля ощутила явное разочарование. Кристалл в чаше оставался прозрачным и даже каким–то тусклым. Значит, не то. Оставалось пересечь селение, чтобы достичь Бхагиратхи. Солнце постепенно клонилось к вечеру. Люди в городке были заняты своими повседневными делами, в воздухе не слишком приятно пахло содержимым задних дворов, и этот запах портил всё впечатление от запаха готовившейся в каждом доме пищи. «Да, — подумала Оля, — купаться сразу ниже Девпраяг точно не стоило бы. О гигиене, похоже, здесь никто и не слышал». В конце концов, они добрались до такого же небольшого каменистого пляжа на Бхагиратхи, также располагавшегося по течению выше Девпраяг. И когда дядя Ваджра окунул Чашу в мутные воды реки, к удивлению Оли кристалл в чаше окрасился розовым.

     — Неужели мне придётся пить эту муть? — прошептали Олины губы. Девочка явно испытывала ужас и отвращение.

     — Думаю, нет. Чаша нам показала верный путь, но это не здесь. Кристалл ещё не стал ярко–красным, только розовым. Мы ещё далеки от нужного места. Выше в горы вода станет намного чище.

     Когда они вернулись в лагерь, уже опустились сумерки. Муська гордо встретила их, держа в зубах пойманную крупную крысу. Поужинав лепёшками с сыром и горячим чаем, Оля и дядя Ваджра легли спать.

     

     От Девпраяг их путь, как и требовал Ринпоче, пролегал верхом по дорогам среди путников, торговцев, паломников, погонщиков скота. Шаровары и длинная рубашка были исключительно удобны в седле, но ещё Оле приходилось вязать подобие шарфа или шали так, чтобы лицо было совершенно скрыто, что было непривычно и неудобно. Однако это было необходимой мерой безопасности. Большинство попутчиков казались миролюбивыми, но то тут, то там дяде Ваджре приходилось не раз слышать разговоры о том, что хорошо бы «показать их место» то мусульманам, то англичанам. Кое–кто начал принимать Олю за мусульманку, и дяде Ваджре пришлось изготовить специальную мазь, чтобы кожа Оли приобрела смуглый оттенок, поскольку европейские черты и голубые глаза можно было встретить и у местных. Волосы тоже окрасили в цвет воронова крыла специальным растительным составом. Макияж возымел действие. Теперь их не отличали от местных, а Оле не надо было кутаться по самые глаза. Останавливались в стороне от дороги и избегали селений. На стоянке дядя Ваджра ставил завесу невидимости и непроходимости для чужих. Чужими были все, кроме них самих, трёх лошадей, которые, впрочем, паслись внутри защищённой области, и кошки Муськи, которая вечно ходила, делая вид, что ходит сама по себе, и если не спала у Оли в ногах, то охотилась на местных грызунов. В дороге она не всегда сидела на плечах у хозяйки. В конце концов ей становилось скучно, и она всё чаще следовала за путниками невидимкой по кустам и траве.

     У Техри, где в Бхагиратхи вливаются воды Бхилангны, снова зачерпнули чашей воду из каждой из рек. И снова Чаша указала на Бхагиратхи, кристалл стал даже светиться как будто ярче. Дорога всё круче уходила в горы. Становилось холоднее. Но и тут повсюду жизнь расцветала, и если бы Оля могла различать краски, то она увидела бы все оттенки красного, жёлтого, белого и розового в пышных и богато цветущих кустах и деревьях. Природа утопала в цветах. В воздухе стоял их аромат, пряный и немного дурманящий.

     Путешествие продолжалось тихо, размеренно и спокойно, пока однажды в паре дней пути от значительного по местным меркам Уттаркаши не произошло происшествия столь неожиданного, сколь ужасающего. Как всегда, расположившись на ночлег, дядя Ваджра установил на лагерь защитные чары. Но на ночлег становились уже затемно, и волшебник не заметил некоторых приметных камней вокруг, что было большой ошибкой, поскольку эти камни обладали свойством развеивать любые чары к полуночи.

     Таким образом, сами того не подозревая, Оля и дядя Ваджра оказались безо всякой защиты, за что чуть было не поплатились самым ужасным образом. Ближе к утру, дядя Ваджра отлучился из палатки, и в это же самое время Оля проснулась от того, что почувствовала в палатке присутствие чужих. В тот же момент её горло сдавила удавка. И тогда случилось то, во что всегда бывает трудно поверить, когда об этом рассказывают, но что всё же случается, сколь бы ни казалось невероятным. Муська, тоже проснувшаяся при появлении чужих, в единый миг прыгнула в лицо бандиту и вцепилась, пытаясь выцарапать глаза. Оля откашлялась и стала шумно хватать ртом воздух. Мужчина отпустил удавку и заорал от боли. Двое других кинулись ему на помощь, но Муська прыгнула в лицо сначала одному, а потом ещё одному. На крики прибежал дядя Ваджра. Выхватив свой волшебный жезл, он сначала отбросил в сторону кошку, а потом поднял этих троих в воздух, закрутил в вихре и швырнул куда–то далеко, на дно глубокой речной долины. Потом он бросился к Оле. Но она уже оклемалась и только потирала алый рубец на шее и дрожала от пережитого ужаса. А Муська ещё долго воинственно рычала и фыркала в темноту, словно предупреждая бандитов: только попробуйте сунуться. Или же выражала недовольство тем, что ей не дали самой до конца расправиться с врагами… Но в этом не было необходимости. Даже если, брошенные вниз, они остались живы и не переломали себе всех костей, они были слишком напуганы проявлением магии, чтобы повторить свою попытку.

     — Душители, — пояснил дядя Ваджра, — Либо просто бандиты, либо тхаги, душители из тайной секты почитателей Кали. Видать не всех их повывели. Непонятно только, что они здесь делали. Ты попробуй ещё поспать, я посторожу.

     Но спать уже не получилось. Ну, а как спать, если тебя только что задушить пытались? С первыми лучами рассвета кое–как позавтракали и тронулись в путь. Теперь они старались останавливаться засветло, чтобы снова не нарваться на область так называемых «камней пустоты», которые развеивают любую магию за несколько часов. И тем более старались избегать поселений, останавливаясь всегда в стороне от дороги. В дороге Оля пыталась расспрашивать дядю Ваджру про то, кто такие тхаги. Он не очень много знал про них, но с его рассказа получалось, что они представляли собой помесь каких–то ужасных сектантов и обычных бандитов–убийц. А сам культ Кали представлялся настолько кровожадным, что ничего подобного Оля не могла даже себе представить на родине даже в те далёкие времена, когда ещё в каких–то отдалённых уголках изредка можно было найти почитателей Мораны или Чернобога.

     В Уттаркаши вместе заходить они также не стали, но так как надо было пополнить запасы пищи, волшебник поставил палатку вблизи города примерно в обед, окружил лагерь защитой и, оставив Олю «под надзор Муськи», отправился в город. Вернулся он, когда уже смеркалось и в довольно подавленном настроении.

     — Хорошо, что я тебя с собой туда не взял. Если бы только заподозрили, что ты не местная, не продали бы ни лепёшки, а ограбить могли до нитки, и правды не доищешься. Когда ИНК объявлял гражданское неповиновение английской администрации, такого ввиду точно не имели. А в результате мы только пока и научились, что пакости чужакам строить.

     Так что обстановка становилась всё более напряжённой, и радости это не добавляло. Дядя Ваджра ещё долго по пути вслух возмущался происходившему. Оля ехала мрачная, погружённая в свои думы. Она вспоминала картины войны, ужас, день ото дня разворачивавшийся перед её глазами. И вот, на другом краю земли тоже неспокойно. «Видать нигде нынче в мире не найти покоя, никто не счастлив», — думала она.

     Между тем, снежные шапки Гималаев становились всё ближе. Всё ниже кусты, меньше цветов, всё холоднее. Лёгкий шальвар–камиз Оля сменила на тёплую одежду, которую дядя Ваджра купил в Уттаркаши. Приближалась следующая развилка их дороги. Опять в Бхагиратхи впадала горная речка. Но снова Чаша с явной чёткостью указала на Бхагиратхи, засияв кристаллом гораздо ближе к красному, чем ранее. Потом было несколько ручьёв. Проверили и их, но указатель работал по–прежнему чётко и без колебаний. И вот, наконец, Оля и дядя Ваджра дошли до последней развилки, из числа отмеченных на карте. Вблизи селения Бхайронгхати пришлось выбирать между Бхагиратхи и Джахнави, которую долгое время европейцы считали за исток великой реки. Но воды Джахнави Чаша отвергла, тем самым ещё раз подтвердив тот факт, что европейцы заблуждались. Так считал индийский волшебник. Оля же на сей счёт ничего не считала. Всякому известно, что почти у любой великой реки много истоков, и никто не знает, почему именно тот, а не другой важен или обладает целебными свойствами в том или ином случае.

     Её больше беспокоило другое. Несмотря на целебный отвар против горной болезни, который она начала пить загодя, чувствовала она себя всё хуже. И судя по тому, что Муська тоже всё больше предпочитала ехать у неё на плече, а не бегать вокруг, несмотря на то, что и ей перепадало того же настоя, пустотелая лихоманка тут была уже не при чём. Оставалось только чаще останавливаться, больше отдыхать и сохранять терпение. Высота была неумолима, но и цель столь же явственно приближалась.

     До Ганготри оставалось не более двух–трёх часов пути, когда стало ясно, что сегодня путники туда не доберутся. Пора было становиться на ночлег, пока ночь не свалилась на голову. Удалось найти ложбинку в стороне от дороги. Она была хорошо укрыта со всех сторон, и дядя Ваджра развёл костёр из веток и чего–то ещё, заготовленного заранее. Дуська наконец–то получила возможность порезвиться в огне, чем не преминула воспользоваться, а Муська забралась в дальний угол палатки и свернулась клубочком. Оля насторожилась. До этого в этих краях кошка так никогда не поступала. «Чего доброго погода испортится, и начнётся дождь, ветер, а то как бы снег не пошёл, уж больно холодно» — думала она, кутаясь в тёплое одеяло. На ужин ели рис с какими–то специями, сушёное мясо, вкусные лепёшки и пили дивный чай с корицей и другими пряностями, совершенно незнакомыми Оле. В палатке, благодаря волшебному обогревателю, было тепло и уютно. Заснули быстро. Проснулась Оля среди ночи оттого, что услышала, как Муська проснулась, высунулась из палатки и на кого–то или на что–то рычит, периодически переходя на шипение. Шерсть её была вздыблена, хвост распушён точно щётка. Медленно переступая, она угрожающе двигалась вперёд. «Что ещё эта сторожевая кошка увидела?» — подумала Оля и выглянула из палатки. Лучше бы она этого не делала. Прямо перед ней в свете почти полной луны находилось Нечто. Нечто, что не живо и не мертво, что никогда не было рождено. Оно протягивало свои щупальца в сторону палатки и издавало тихие, но какие–то ужасные в своей потусторонности звуки. Это было злом или порождением зла, устрашающим, опасным, НЕЗДЕШНИМ. Инстинктивно Оля схватилась за нательный крестик и одними губами, поскольку голос отказывался ей повиноваться совершенно, начала читать молитву, защищающую от нечисти:

     Тварь отпрянула, словно испугавшись и завыла, а на словах «…на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия» с оглушающим воем и визгом завращалась и взорвалась, оставив после себя ошмётки какой–то грязи. Муська, всё ещё перевозбуждённая, выбралась из палатки, долго нюхала то, что осталось, шипела и рычала, но потом, убедившись, что опасность миновала, снова забралась в палатку, устроилась на груди у хозяйки и громко–громко замурлыкала. Так они и заснули до самого утра.

     Ваджра Аррора спал так крепко, что ничего не слышал, и очень удивился, когда узнал о ночном нападении. Выйдя из палатки, он долго рассматривал грязевые брызги на пологе палатки и на камнях вокруг.

     — Грязевой демон, — заключил он. — Странно то, что обычно так высоко они не встречаются.

     Погода, однако, портилась. Небо заволокло свинцовыми тучами. Видимость упала так, что если выйти из палатки, невозможно было разглядеть свою руку. Стало очень холодно, и чудесная палатка казалась тёплым и уютным убежищем посреди грозившей разбушеваться стихии. Потом пошёл снег. С диким грохотом где–то в отдалении сошла снежная лавина, а высоко в небе бушевала снежная гроза, потрясая земную твердь раскатами грома. Так что накануне вечером Муська действительно предсказывала разгул стихии.

     Буря рассеялась так же быстро, как и налетела. Уже через пару часов небо прояснилось, а снег стал быстро таять под лучами жаркого солнца. Оставалось только умыться снеговой водой, и путники двинулись дальше.

     Солнце ещё не успело отойти далеко от зенита, когда они миновали Ганготри. Селение состояло буквально из нескольких домов, но из–за конфигурации местности миновать его стороной, как в других случаях, не получилось. Пришлось снова пользоваться гримом. У Ганготри сливаются воедино несколько потоков, и предстояло решить, который из них нужный, потому что когда воду набирали непосредственно из Бхагиратхи чуть ниже Ганготри, кристалл в чаше всё ещё был недостаточно красным. Воду из Кедар—Ганга Чаша категорически отвергла, как и воду из других мелких безымянных потоков. Всё указывало на то, что путь следует держать на Гомукх. Вверх ещё почти на километр и двое суток в пути.

     

     В Ганготри лошадей пришлось поменять. Тех, что арендовали в Девпраяг, оставили отдыхать у одного местного жителя, а для дальнейшего пути взяли трёх низкорослых местных лошадок. Им высота была совершенно нипочём, как, впрочем, и местным жителям. Так как из Ганготри Оля и дядя Ваджра выдвинулись уже после обеда, то на ночлег встали не там, где обычно становятся паломники, а значительно дальше от края ледника. Путь на Гомукх занимал обычно около полутора дней, и они решили, что надолго останавливаться больше не будут, пока не окажутся у цели. Миновав около полудня лагерь паломников, они проследовали дальше, где–то обходя, а где–то перебираясь через завалы из плотного снега и мелких камней. Горная болезнь, хотя и была ослаблена целебным настоем, не отпускала даже Муську, и она ехала почти исключительно на плече у Оли. Уже давно стемнело, но полная луна почти в зените освещала величественные скалы, лунный свет искрился на водяном потоке, вырывавшемся из–под ледника. Странное дело, но ночь хотя и была холодной, но не настолько, чтобы заморозить быстрый водный поток. До ледника было рукой подать, и его дыхание, казалось, замораживало всё, но только не воду, стремящуюся на свободу к теплу жизни с невероятной силой и упорством. Волшебник зачерпнул воду из водного потока. Кристалл у Чаши окрасился ярким–ярким красным цветом. Они были у цели!!!

     Слегка согрев воду, чтобы не простудить Олю, он дал ей выпить.

     — Какая же она вкусная! — воскликнула она своим обычным звонким голосом. — Но как же я погружусь в этот поток? Он того и гляди замёрзнет, да и глубина у него — едва ноги намочишь.

     Дядя Ваджра задумался. Потом взял жезл и направил его на камни. Внутри русла потока образовалось углубление, которое заполнила протекавшая вода. Оно было как раз размером с ванну в рост Оли. Осторожно, он опустил её туда, готовый тотчас же её вытащить, но она твёрдо сказала:

     — Не надо, я сама, — несмотря на стучавшие от холода зубы.

     Перекинув косу через плечо и заткнув руками нос и уши, она позволила себе лечь на спину, погрузившись в воду с головой. Затем приподняла на мгновение голову над водой, чтобы набрать воздуха, проговорила:

     — Во имя Отца…

     И снова погрузилась.

     — И Сына… и Святого Духа… Аминь.

     Что заставило её произносить слова, которые обычно произносят при Крещении, она не знала, но почему–то чувствовала, что так правильно.

     А потом… сама подтянулась, встала и сама выбралась из воды, стуча зубами и дрожа от холода. Дядя Ваджра её тотчас же подхватил на руки, завернул в тёплое одеяло и отнёс в палатку, где уже было тепло и вкусно пахло свежезаваренным чаем с пряностями и неизменными лепёшками с сыром.

     Когда утром Оля проснулась, дяди Ваджры в палатке не было. Не обращая внимания на недовольство Муськи, которая никак не могла понять, куда собралась её хозяйка, когда так здорово ещё можно поспать, Оля встала, оделась и вышла из палатки так, как будто она вовсе и не была больна. Солнце уже стояло высоко над горами, сияя из пронзительно–голубой бездны. Цветовое зрение вернулось, а вместе с ним возвращались краски жизни. Только сейчас Оля решилась взглянуть на кулон с оленем. Центральный кристалл на нём светился ярко–красным гораздо ярче рубина. Да, до выздоровления было ещё далеко, но что за радость самой ходить, что–то делать, помогать по хозяйству, а не только сидеть или лежать, и чтоб тебя таскали на руках точно маленькую. А ещё — глядеть на это оранжево–яркое солнце и такое невозможно яркое голубое небо! Одно это стоило всех тех лишений, которые девочке пришлось пережить за последние месяцы. Только тот, кому довелось на время утратить способность к чему–то, а потом вновь обрести её, смог бы понять весь восторг Оли. Восторг почти до визга, вот только визжать она пока ещё боялась — вдруг голос опять подведёт?

     Вернулся дядя Ваджра. Он ходил туда, где ночью сделал ванну, чтобы сделать всё как было до прихода паломников, которые должны были здесь, по его расчёту, появиться к полудню. Рис, лепёшки, чай, свернуть палатку, и пора уходить. Но что–то не давало Оле сесть на лошадь и тронуться в путь.

     — Дядя Ваджра, а можно я быстренько рисунок сделаю?

     На возвращение к Девпраяг ушло пять дней. Теоретически, можно было и за два управиться, настолько быстрее они двигались, но хотелось и Муське поохотиться дать, и порисовать, и погреться на солнышке. Уж больно холодно было у ледника. Но дорога была радостна. Хотелось сказать «привет» соснам и лиственницам, а потом — цветущим полям и кустарникам, деревьям и даже пальмам. Яркость красок местной природы буквально слепила Оле глаза. Русский взор не привык к такой густой зелени, такому количеству розового, жёлтого и пурпурно–красного, ему привычнее более тонкие и нежные цвета, особенно весной. А тут полутона, кажется, вовсе отсутствовали. Разнообразие животных тоже поражало воображение. Здесь уже можно было запросто подразнить шустрых обезьян, а однажды Оле удалось подманить к себе сразу несколько пальмовых белок. Почуяв родственную душу, они начали прыгать по ней, вызвав ревность у Муськи, которая сидела в стороне и издавала недовольные звуки наподобие потявкивания. Дело было недалеко от Девпраяг. Дядя Ваджра как раз вернулся из селения, вернув лошадей хозяину и щедро заплатив ему. Это зрелище потрясло его до глубины души.

     — Первый раз вижу, чтобы белки так себя вели. Осторожно. Смотри, как бы не укусили! — только и мог он выговорить.

     — Меня не укусят, — засмеялась Оля. — Они во мне родственную душу чуют. Я для них что–то вроде хозяйки или божества. Ведь Белка — мой Зверь—Хранитель. Я ещё не настолько поправилась, чтобы быть в состоянии вызвать его образ, но приманить белок и поиграть с ними уже могу.

     — Ну, наиграйся всласть и полетели.

     

     Когда ковёр–самолёт приземлился в лучах вечернего солнца в монастырском дворе, первой с него сошла Муська. С гордо поднятым трубой хвостом, она явно позировала, важно ставя лапы, словно балерина на пуантах. За ней, улыбаясь, шла Оля, крепко держась за руку волшебника. Эта процессия вызвала радостные улыбки.

     — С возвращением, — приветствовал их Церинг Сангпо Ринпоче. Отдохните в помещении для гостей. Ужин Вам принесут. Завтра я скажу, что нужно делать дальше.

     Следующее утро выдалось ненастным, холодным и ветреным. Казалось, облака норовили заползти прямо на монастырский двор, хотя на самом деле монастырь располагался не настолько высоко в горах, намного ниже. Шла какая–то особенно мерзкая после цветущих долин Индии смесь дождя и снега. И это уже почти летом по местным меркам, на исходе был апрель. «Что же тут творится зимой?» — с ужасом подумала Оля, когда их с дядей провели в некое помещение, которое, как оказалось, тоже не отапливалось. Там их встретил Ринпоче.

     — Как прошло путешествие? — спросил он на непали, обратившись к взрослому волшебнику.

     — Неплохо, — ответил он, — только воду в Чаше пришлось слегка согреть, чтобы девочка не простудилась, когда пить будет. Уж очень холодной она была.

     — Когда она зачерпнёт сама, вода будет нужной температуры. И это ей до полного выздоровления потребуется сделать ещё не раз, как и ещё не раз искупаться в ледяной воде.

     Дядя Ваджра перевёл. Оля посмотрела на старца вопросительно.

     — Как только утихнет буря, — продолжил старый монах, — вы отправитесь в новое путешествие. На этот раз к верховьям Инда. Эта река связывает многие народы воедино и является своего рода первоосновой цивилизации, знаменует перекрестье миров, в том числе, Востока и Запада. Это будет следующим шагом возвращения к первоначалу.

     Взрослый волшебник нахмурился.

     — И как я её туда повезу? Большая часть пути пролегает по мусульманским территориям, где равно не только не рады ни индусу, ни тем более — буддисту, ни европейцу, но запросто готовы устроить кровавую бойню. А потом начинаются такие непроходимые горы, что я вообще не представляю себе, как через них пробиваться без помощи волшебства и волшебства очень серьёзного. Лететь же на ковре–самолёте ты не разрешаешь. Так как мне это сделать?

     Монах рассмеялся.

     — Я тебе запретил использовать магические транспортные механизмы, но ничего не говорил про волшебных животных.

     С этими словами худой точно ветка старик встал и вышел из помещения прямо в промозглость ненастья, не обращая, как казалось, никакого внимания на холод. Когда они вышли следом во двор, Оле показалось, что сейчас его поднимет порывом ветра и унесёт куда–то вдаль, сама она была одета в свои самые тёплые вещи, в каких зимой ходила дома и в которых её сюда привезли, но всё равно ей было не по себе от ледяного ветра. Но старый монах стоял в своей хлопковой тоге так спокойно и уверенно, словно не было ни холода, ни дождя со снегом, ни пронизывающего ветра. Более того, он начал… петь. Это было странное для русского уха пение, словно идущее не из горла, а откуда–то ещё. Звук струился непрерывно, временами приобретая такие оттенки, которые с точки зрения обычного человека издавать было просто невозможно, когда бы это не пришлось услышать собственными ушами.

     Вдруг среди ненастья послышался тихий звук, похожий на шелест крыльев огромной, поистине гигантской птицы, и перед изумлённой девочкой на землю мягко опустился… белоснежный летающий як. Оля не смогла сдержать возгласа не то испуга, не то удивления, не то восхищения, на что дивный зверь сердито зафыркал, но Ринпоче подошёл к нему, погладил по холке, по голове и даже ласково провёл пальцем по морде. Потом угостил кусочком сахара и, предложив гостям сделать то же самое, произнёс что–то на санскрите прямо в ухо чудесного животного. Дивный як сразу успокоился, присмирел, и уже не пытался фыркать на чужаков, в общем, стал вести себя как вполне обычное домашнее животное, разве только несколько норовистое.

     — Он всё понял как надо, — сообщил старый монах, — дыбиться больше не будет и доставит вас, куда надо туда и обратно. Только не забудьте запастись ремнями и толстой верёвкой. Летающие яки не любят мочить копыта. Он зависнет над водой, и девочку придётся опускать вниз на верёвке, а потом втягивать обратно.

     Та ещё задача. Но, по мнению Оли, она точно стоила того, чтобы прокатиться верхом на яке, тем более, летающем. Когда ещё представится такая возможность?

     — О поисках нужного истока на сей раз не беспокойтесь, — пояснил Ринпоче. Зверь вам сам его найдёт! — и со смехом добавил, — На этот раз вам будет позволено немного полениться.

     Пока длились сборы и готовилось нужное снаряжение, буря рассеялась, выглянуло солнце, словно не было почти зимнего холода. Очень быстро стало по–летнему тепло и даже жарко. Оставалось дивиться, как при таких резких изменениях погоды люди здесь могут жить и не болеть постоянно. Ринпоче настоял на том, чтобы путники оделись в особую одежду, пропитанную волшебством, которая, покрывая всё тело, оставалась прохладной в жару, но надёжно согревала в холод и даже в мороз, а, намокнув, почти мгновенно высыхала. Ткань эта была очень редкой и ценной, использовалась только в исключительных случаях, но кто знает, что ещё преподнесут стихии на этом пути в поднебесье по высокогорью. Ближе к полудню, в лучах яркого солнца, стоящего точно в зените, белоснежный дивный летающий як взмыл в небеса, неся на себе двух всадников. Хорошо хоть Муська на этот раз, испугавшись огромного зверя, после Олиных заверений, что они скоро вернутся, согласилась остаться в монастыре.

     

     Прекрасный белоснежный зверь летел посреди облаков так, словно совершенно точно знал свою дорогу. Всадники летели среди снежных вихрей и жарких слепящих лучей солнца, утопая то в пронзительной синеве небес, то в сером сумраке облаков и тумана. Вдруг впереди, словно из ниоткуда, возникла тёмная, мрачная, почти чёрная туча. Она росла, поглощла все мелкие облачка, проплывавшие мимо, и простиралась вправо и влево насколько хватало глаз. Обойти её не получалось, облететь сверху тоже было невозможно, спускаться вниз — верный способ разбиться об острые скалы. Оставалось одно: прорываться вперёд, и неважно, насколько это было страшно, тем более, зверь явно знал, что делать. Ровно, подобно кораблю, что прокладывает курс по штормовым морям, он вошёл в сумрак грозовой тучи, которая уже вовсю щетинилась громами и молниями. Оля, сидевшая впереди, видела, как его рога засияли. Они создавали некую сферу, которая защищала и зверя, и седоков от ударов молний. Дивный як — это не просто як, умеющий летать. Мало того, что он летает при помощи воздушной подушки, которая образуется за счёт волшебства у него под брюхом. Это — животное, обладающее собственным волшебством в полной мере. Легенды говорят, что первые волшебники постигали свою силу именно в наблюдениях за животными, подобными летающим якам. Он не только блокировал разряды, он умело уклонялся, маневрировал и, наконец, вынес своих седоков из злополучной грозы на свет.

     Их путь продолжался. Гроза ушла в сторону, и теперь они летели среди яркой голубизны неба. Справа и слева виднелись снежные шапки высоких пиков. Зверь шёл не прорыв высоких Гималаев. Чтобы немного облегчить ситуацию с недостатком воздуха, дядя Ваджра накрыл их с Олей специальным куполом. Долго он не смог бы просуществовать, и оставалось только надеяться, что им удастся снизиться достаточно быстро. Но вот высокие пики остались позади, и волшебный зверь стал плавно снижаться. Однако радость седоков была преждевременной. Прямо по курсу, заходя чуть сверху, на них нёсся огромный орёл. И намерения его были вовсе не дружелюбными. Хищная птица нацелила свои острые как кинжалы когти прямо Оле в лицо. Однако як расценил это как нападение на себя лично. Уклонившись от атаки, отчего, правда, Оля и дядя Ваджра едва не выпали из седла, зверь развернулся и пошёл в атаку. Орёл был быстр, точен и смертоносен, но як был гораздо умнее. Раз за разом уклоняясь от атак, он запутал птицу, и в какой–то момент орёл потерял ориентировку. Тогда, як разогнался и, воинственно склонив голову и раздув ноздри, направил свои немалые рога прямо в грудь агрессору ударом снизу вверх. Раздался отчаянный крик птицы, но як невозмутимо тряхнул головой, и умирающий хищник уже камнем падал вниз, оставляя в воздухе капли крови, которые, пока падали, превращались в алые льдинки, чтобы потом снова растаять у самой земли.

     Потрясённая увиденным, Оля потеряла дар речи и долго не могла вымолвить ни слова. Да и взрослый волшебник был впечатлён не меньше. Один только як, казалось, был совершенно спокоен. Но вот постепенно он замедлил движения и стал снижаться кругами, словно пытаясь чего–то найти. Внизу уже явственно различались скалы, среди которых грохотала быстрая горная река. С первого взгляда становилось понятно, что, в отличие от предыдущего путешествия, это место не было собственно истоком в строгом смысле этого слова. Но Ринпоче сказал, что зверь знает нужное место. Вблизи бушующего горного потока он отыскал небольшую ровную площадку и, сделав ещё один круг, плавно и легко приземлился в её центр. Оля и дядя Ваджра сошли. Дышать было трудно. Очевидно, они находились на высоте более трёх тысяч метров, но точнее даже гадать было бесполезно. Несмотря на нестерпимо яркое солнце, дул ледяной, пронизывающий ветер, и только волшебные плащи спасали их от его жёсткого, пронизанного льдинками, дыхания. Оля не раз мысленно поблагодарила взрослого волшебника за то, что тот буквально заставил её не только надеть капюшон, но и завязать специальным платком лицо. А то эти льдинки запросто могли оказаться в её лёгких. Несмотря на самый разгар весны, погода явно решила испытать их на прочность сполна. Подойдя к краю площадки, они увидели, что водный поток протекал под почти отвесной скалой ниже приблизительно метров на пятнадцать. Если бы ещё склон был отвесным до конца, всё было бы даже проще, можно было бы спустить припасённую верёвочную лестницу. А тут надо было бы применять снаряжение для скалолазания, которого не было, а если бы и было, то Оля всё равно не умела ни пользоваться им, ни лазить по скалам.

     Что делать? Волшебник задумался. Вдруг его осенило.

     — Мы привяжем лестницу к седлу яка, — сказал он, — и попросим его зависнуть над водой как можно ниже. Тогда ты спустишься, зачерпнёшь воду Чашей, и если Чаша даст правильный ответ, выпьешь её. А потом мы поставим палатку на ночь и подумаем, как тебя тут искупать. Судя по всему, это будет ох, как непросто.

     Сказать легко, а вот сделать… Яки ненавидят такую работу, такие горные потоки, поскольку от водяных брызг намокает их шерсть на брюхе, что для них хотя не опасно, но очень неприятно. Поэтому, зверь, конечно, выполнил их просьбу, но завис над потоком не менее чем в десяти метрах. Длины верёвочной лестницы хватало, вот только Оля явно не была тренированным матросом на парусном судне, да и горная болезнь сказывалась головной болью, болью в суставах и головокружением.

     Но делать нечего, она начала спуск. В конце концов, и она сама, и драгоценная Чаша были накрепко привязаны к страховочным верёвкам и ремням. Если Оля потеряет равновесие, и она сама, и драгоценная Чаша просто повиснут в воздухе. Применять людям магию здесь Ринпоче категорически не советовал, так что придётся и зверю поработать, и людям поднапрячь свои мышцы.

     Так, всё бы ничего, но лестница предательски раскачивалась, и поначалу Оле никак не удавалось приноровиться. Но постепенно до неё дошло, как правильно браться руками, как цепляться ногами, как передвигаться. Получалось медленно, очень медленно, зато не было риска сорваться. Не рискуя замочить одежду, она разделась до белья, оставшись только в плаще из теплоткани. Всё равно лазить в валенках по верёвочной лестнице не получится, как ни пытайся. И теперь её голым и босым ногам сначала было обжигающе больно одновременно от холода и верёвок, а если плащ распахивался или приподнимался, то ледяные брызги окатывали всё тело волнами жгучего холода. Потом ноги и вовсе потеряли чувствительность, так что риск сорваться возрастал. Но шаг за шагом, вода приближалась.

     Наконец, надёжно закрепившись ногами и одной из рук, за талию её держал на страховке дядя Ваджра, она осторожно взяла болтавшуюся на верёвке Чашу и зачерпнула воду из реки. Кристалл в чаше моментально окрасился густым оранжевым цветом. Як нашёл нужное место с безукоризненной точностью. Мгновение помедлив, Оля отпила из Чаши маленький глоток. Вода показалась странно тёплой, почти горячей посреди пронизывающего холода вокруг, словно на лютом морозе тебе подали чашку хорошего чая. Более ничего не опасаясь, Оля осушила Чашу большими жадными глотками и тут же почувствовала себя как будто немного теплее. Теперь ей пришла в голову мысль: не будет она ждать завтра, чтобы искупаться, потому что завтра ей просто духу не хватит всё это повторить. Речка в этом месте оказалась примерно по колено, и она рискнула встать на дно, зацепившись для верности ногой за низ лестницы. Вытянув из–под страховочного пояса плащ, она сняла его и крепко привязала к верёвке, на которой теперь уже болталась драгоценная Чаша. Дядя Ваджра крикнул ей:

     — Сейчас решила?

     — Сейчас или никогда! — отозвалась Оля и дёрнула за страховочную верёвку, мол, отпусти посвободнее, мне ниже надо опуститься.

     Когда волшебник высвободил достаточно страховки, она быстро присела и окунулась в воду, норовящую унести её на острые камни. И всё же она нашла в себе силы трижды погрузиться в воду с головой, мысленно проговорив «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, Аминь», как она это сделала в прошлый раз. От холода она почти не чувствовала своё тело, но когда заставила себя встать на ноги, то увидела, как в лучах закатного солнца центральный кристалл на её кулоне зажёгся оранжевым цветом, знаменуя следующий шаг к выздоровлению.

     — Поднимай меня и всё остальное! — крикнула она дяде. — Я — всё, сама не вылезу!

     Но тут сообразил уже як. Он поднялся вверх почти вертикально и аккуратно поставил Олю прямо на каменную площадку на скале над рекой. Она поймала Чашу и плащ, тогда зверь и сам опустился рядом, в нескольких шагах. Даже завернувшись в тепло–плащ, Оля стучала зубами от холода, и пока дядя ставил палатку и разводил костёр из привезённых дров, як, от которого уже отвязали все эти ремни и верёвки, лёг точно собака, и девочка укрылась от холода под его брюхом среди белой, тёплой и мягкой шерсти.

     

     

     Утро было туманным и тихим. Не осталось и следа от пронизывающего ледяного ветра. Пока дядя Ваджра и Оля готовили завтрак, туман рассеялся, и картина, представшая перед их глазами, показалась девочке настолько прекрасной, что она тотчас же достала из сумки бумагу и карандаш, чтобы запечатлеть пейзаж хотя бы в карандаше. Нарисовала она и яка, причём, в трёх разных видах: лежащего, мирно пасущегося и готового к полёту.

     — Потом раскрашу, — заявила она. — Это должно быть в красках, а иначе не то…

     Обратная дорога была на удивление спокойной, и уже к обеду дивный зверь удивительно элегантно для своей огромной и тяжёлой туши приземлился на монастырском дворе, где путешественников уже ждал старый мастер. Отпустив на волю волшебного зверя, он сказал:

     — Как я сказал, второе путешествие будет достаточно быстрым. А вот третье будет самым долгим из трёх. Отдыхайте и набирайтесь сил. И готовьтесь. Потому что далее вам следует достичь истока Брахмапутры и искупаться в озёрах с мёртвой и живой водой. Причём на этот раз отправитесь на лошадях своим ходом на север прямо из монастыря. Никаких магических поблажек, только с возвращением возможны разные варианты в зависимости от того времени, которым вы можете располагать. При его нехватке можно будет воспользоваться Порталом, но лучше было бы, если бы вы вернулись тем же путём. Подорожные грамоты от королей Бутана, Непала, а также от канцелярии в Лхасе мы уже выправили, всё честь честью и на ваши настоящие имена. Так что можно не очень–то сильно маскироваться.

     Оказывается, пока они тут путешествовали, монахи провели целую сложную дипломатическую работу, ведь эти земли до сих пор оставались закрытыми для европейцев. Но видимо родство Оли с известным и уважаемым человеком и её детский возраст пробили стену недоверия и подозрения, потому что неожиданно старец лукаво улыбнулся и продолжил:

     — Кстати, их Высочества принцессы Бутана, проявили интерес к девочке из России, которая оказалась ровесницей одной из них. Они собираются посетить нас к вашему возвращению, чтобы вы, Ольга, были обязательно им представлены. — и совсем тихо добавил. — Они даже готовят для вас какой–то подарок.

     Старец произнёс это на своём родном языке, но почему–то Оля поняла его слова без переводчика. Так что дипломатическая интрига закручивалась. Теперь ей придётся откуда–то придумывать ответные подарки. Впрочем, в чём проблема?

     — Дядя Ваджра, чтобы сделать ответный подарок, — сказала она, — мне потребуется кусок войлока, шёлк или атлас, шёлковые нитки, иголки… — и она ещё долго перечисляла, что ей потребуется для создания рукодельного шедевра, который будет не стыдно подарить принцессам.

     Когда день закончился, и Оля и её дядя устроились на ночлег, она вдруг спросила:

     — Дядя, а ты не находишь странным, что уже второй раз дорога к истоку содержит кучу трудностей и по крайней мере два опасных приключения, не считая мелких неприятностей, а дорога обратно проходит на удивление быстро и спокойно?

     — А чему ты удивляешься? — улыбнулся взрослый волшебник. — Демоны болезней никогда просто так не отпускают свою добычу.

     — Это из–за этого Ринпоче теперь посылает нас в путь без ковров–самолётов, волшебных яков и тому подобного?

     — Знаешь, — он подпёр подбородок ладонью, — когда я учился в Китае, то однажды услышал притчу о Мудрой Свинье…

     Она сводилась к тому, что существовал некий храм, и люди верили, что паломничество к нему возвращает силы, здоровье, приносит удачу в делах и тому подобное. И вот однажды у Мудрой Свиньи, которая всё время странствовала, изучая людей, произошёл интересный разговор с одним юношей, как раз возвращавшимся из того храма. Отправляясь в паломничество, он желал себе здоровья, богатства и храбрости. И паломничество к храму действительно, как он считал, исполнило его желания. Дорога к храму была тяжёлой и полной трудностей, но именно они укрепили его тело, и он стал гораздо здоровее. По дороге, он однажды случайно нашёл клад в виде горшка с золотом. Затем он едва не стал жертвой нападения разбойников, но преодолел свою трусость и сумел обратить их в бегство, настолько ему не хотелось лишиться золота. В конце притчи Мудрая Свинья восклицает, что не храм следовало бы считать священным, а дорогу к нему, именно она исполняет желания людей.

     — Так всё–таки в моём случае что Исцеляет? — спросила Оля. — Храм или дорога?

     — А в твоём случае, моя дорогая девочка, Исцеляет, судя по всему, и то, и другое, и что–то ещё, о чём мы с тобой можем только гадать.

     Эта холодная ночь почему–то показалась Оле на редкость тёплой. Очевидно, ей передалось тепло от огневушки, которая, вдоволь нарезвившись на углях, кажется, во всех очагах монастыря, пришла греть свою хозяйку в специальную сумочку на шее. Ну, и Муська, разумеется, не упустила случая устроиться под бок хозяйке и долго–долго громко мурлыкать.

     На этот раз сборы в дорогу были достаточно основательными и продолжались дольше обычного. К путешествию присоединялся старший сын дяди Ваджры Видья, приехавший на каникулы перед последним годом стажировок в странах Азии и Европы. К заявленным Олей принадлежностям для рукоделия в её бездонную сумку, которую дядя ей подарил, отправился набор пастели, карандашей и специальной художественной бумаги. Достать всё это было не так–то просто, поскольку для волшебной материализации волшебнику необходимо знать в точности, из чего и в каких пропорциях состоит предмет, так что «получить из воздуха» возможно было далеко не всё.

     В один из дней дядя решил побаловать Олю и свозил её на ковре–самолёте на Ямунотри к горячему источнику, в котором можно было с удовольствием искупаться. А с Видьей они воспользовались тем, что Церинг Сангпо Ринпоче уладил проблему с документами, и отправились на целых три дня на юг Бутана. В долины, где среди прозрачных рек, несущих свои воды на юг, в сторону Индии, буйствовала зелень во всём своём великолепии, где солнце согревало душу и тело, но не ослепляло, как в горах, и не жгло нещадно, как когда они с дядей были в Девпраяг. Среди всего этого природного великолепия были словно дивным художником вписаны в пейзаж храмы и деревни, настолько естественно и гармонично они были расположены, спланированы и построены.

     Приближался день отъезда. Вся основательная на сей раз поклажа, включая палатку–ковёр–самолёт, растворилась в бездонных заплечных сумках так, что стороннему наблюдателю могло бы показаться, что путники двигаются совершенно налегке. Сами путники первую часть пути должны были преодолеть верхом на мохноногих и довольно низкорослых, но сильных, выносливых и очень спокойных местных лошадках.

     Перед отъездом мудрый старец обратился к старшему Арроре, но его речь снова оказалась понятной для всего крошечного отряда, даже для Оли, что не переставало её изумлять:

     — В этот раз даже думать не думайте о к'оре ^[1] Ольге, в её состоянии, нельзя даже пристально смотреть в сторону Кайласа. Она должна единожды погрузиться по шею в озеро Ланга–цо, которое также называется Ракшас Тал, что само по себе опасно и даже безрассудно, но другого выхода я не вижу, а потом — единожды с головой в озеро Мапам—Юмцо, именуемое также Маносаровар. Это даст ей ощущение или даже знание, с помощью которого она сможет в будущем сама отыскивать нужные для Исцеления водные потоки. Важно помнить, что её Исцеление не в озёрных водах, а в речных, текучих.

     — Каждый буддист должен стремиться совершить к'ору вокруг Кайласа! — попытался возразить мастеру юный Видья.

     Ринпоче поглядел на него пристально и строго.

     — Этот путь ныне не для тебя, юноша, а для твоей сестры. А она — не буддистка, её дорога иная, и она не должна подстраиваться под твои желания, даже самые достойнейшие, ибо ты здоров, а она больна. А если уж хочешь знать, то добро и зло у Кайласа для её состояния слишком близко друг от друга расположены. Так что в каком–то смысле это путешествие будет самым опасным.

     Пристыженный, Видья замолчал. Тогда подала голос, несколько растерянная, Оля:

     — Мне совсем–совсем нельзя смотреть на ту гору? Она ведь, говорят огромная! Как на неё не смотреть?

     И снова старый монах заговорил на своём родном языке так, что отчего–то ей стало всё понятно:

     — Я запретил не смотреть в сторону Кайласа, вершина которого будет на виду у Вас почти всю дорогу, а пристально его разглядывать. Разница понятна? Я потому рекомендую вам возвращаться обычным, не волшебным путём, что Портал там расположен рядом с одним камнем, возле которого люди видят много разного и странного, что для тебя сейчас совсем не полезно. И если всё–таки Порталом придётся воспользоваться, то на подходе к нему тебе придётся завязать глаза, что, согласись, не очень приятно среди царства камней и скал.

     Так что всё было серьёзно. О Камнях подобного рода и даже Волшебных Зеркалах Оле уже приходилось слышать от родителей. Некоторые из них могли таить в себе опасность и немалую. И хорошо, когда в борьбе любознательности и благоразумия побеждает чувство самосохранения. Рисковать в течении жизни Оле придётся ещё не раз, но именно в эти годы у неё сложилось чёткое понятие о том, когда это нужно, а когда — нельзя ни в коем случае.

     Солнце радостно катилось к зениту в прозрачно–голубом небе, когда путешественники покинули стены монастыря, чтобы сначала немного спуститься к дороге, потом снова подняться, преодолев внутренний перевал, снова спуститься и снова начать подъём. И, наконец, миновав развалины Друкгьял–дзонг, продолжить движение к перевалу по дороге в Пагри, уже в Тибете, а далее — через Гьядзе и Сигадзе в сторону истоков Брахмапутры, несколько раз меняющей своё название, но не свою сущность на долгом пути, преградить который не сумели ни высочайшие горы, ни само время.

     

     В Карелии, на родине Оли в Курской области и на Алтае май уже стоял во всём своём великолепии тепла и разнотравья, но в этих суровых краях весна, кажется, была бессильна растопить снег и лёд не только на горных вершинах. Чем ближе к перевалу, тем чаще на дороге попадались завалы снега, с которыми ей уже приходилось сталкиваться по дороге на Ганготри. Раз или два путь каравану преграждало месиво из песка, камня, воды и льда, и даже якам и местным лошадкам приходилось обходить эти коварные места, делая порой значительный крюк, а иногда и вовсе карабкаясь там, где, как казалось, и человеку–то не взобраться. Днём солнце нещадно слепило глаза, пока холодный пронизывающий ветер норовил выхолодить из–под одежды остатки тепла, а ночью вода промерзала, если её оставить в кружке на холоде, до самого дна. Зато пейзажи были незабываемы, особенно на восходе и закате, когда лучи солнца окрашивали горы в самые невероятные цвета. При первой возможности остановиться Оля рисовала пейзажи пастелью. А по вечерам у жаркого костра она беспрестанно что–то шила и вышивала бисером и нитями разного цвета, среди которых были даже золотые и серебряные. Однажды Видья решился поинтересоваться, что это она такое делает.

     — Два парадных традиционных русских головных убора для незамужних девушек. Это называется венчик, — отозвалась Оля, не отрываясь от работы при свете костра. — Если мне предстоит встреча с принцессами, то надо им будет преподнести достойный подарок.

     — А почему ты сама такой не носишь?

     Оля даже рассмеялась, удивлённая подобным вопросом.

     — Во–первых, — ответила она, лукаво прищурив глаза, — я сказала девушек, а не девочек. А я пока ещё не барышня на выданье, по нашим меркам, не знаю ничего про ваши обычаи. Во–вторых, это — парадный убор, который носят обычно по праздникам, а не каждый день. Ну, а, в третьих, у нас в стране большинство простых людей уже давно позабыли, что это такое. Носят, в основном, волшебницы среди своих, и то не все, да старообрядцы, которые особняком держатся ото всех. Ещё артистки, исполняющие народные песни и танцы. Седая старина, так сказать. Мне же должны будут его подарить к пятнадцатилетию. Тётя Ася подарит, скорее всего.

     Вообще, Видья всё время старался расспросить Олю как можно больше о жизни в России, но Оля предпочитала о многом не распространяться, слишком тяжёлый отпечаток на её память наложила война, которая шла ещё где–то. Мысли её то и дело возвращались к отцу. Как он там? Родовой медальон по–прежнему сиял золотом. Отец был ещё жив. Но сколько ему ещё отпущено? Суждено ли будет им встретиться когда–нибудь? Этого Оля не знала. Знала только, что через несколько лет его в живых уже не будет. Серебряная Чаша в руках прирождённой ворожеи, которой девочка была от рождения, лгать не могла. Это было убийственным, горьким, точно полынь, и жгучим, точно крапива, фактом. Плачь — не плачь, ничего не изменишь. «Однажды ты уже попыталась изменить нечто подобное, — попеняла Оля себе, памятуя то, как она заболела, — и смотри, что из этого вышло».

     В один из вечеров, как раз сразу после перевала, дядя Ваджра решил встать на ночлег раньше обычного, засветло. Оля подумала было, что он опять опасается Камней Пустоты, способных развеять чары к полуночи. Но всё оказалось гораздо проще: после перевала животным требовался отдых, а людям надо было привыкнуть к высоте. Специальный отвар способствовал этому. Муська даже, до того предпочитавшая не отходить далеко от палатки, а путешествовать исключительно на Олином плече, решилась отправиться на охоту на каких–то грызунов, обитавших в норах неподалёку. А дядя Ваджра и Видья достали по шесту и стали практиковаться в бое на них. Сейчас это не были волшебные посохи, просто шесты из прочного дерева, но фехтование на них само по себе казалось Оле сродни какому–то волшебству. Движения были одновременно устрашающими своей грозной эффективностью и изящными, словно самый изысканный танец. Оля тут же заявила, что тоже хочет этому научиться, и, поколебавшись немного, дядя и брат согласились показать ей несколько базовых упражнений. Правда, при этом у них чувствовалось смущение, как будто они делали нечто неприличное.

     — Ты — вероятно первая женщина за много столетий, которую раджпуты обучают боевому искусству, хотя эта техника шеста родом не из Индии, мы сами изучали её в Китае, — шёпотом проговорил ей Видья прямо на ухо. Но как бы то ни было, — добавил он уже обычным голосом, — физические упражнения точно пойдут тебе на пользу в твоём состоянии, да и в жизни может пригодиться, раз ты говоришь, что у вас в стране женщины часто путешествуют в одиночку.

     На счёт «пригодится», Видья как в воду глядел уже в этом путешествии. Через два дня после выхода из Пагри — первого селения на пути к Кайласу, случилось то, что происходит за считанные мгновения, а рассказывают потом о таких приключениях по многу лет. Торговый караван из Бутана задержался в Пагри, и три одиноких путника, в числе которых явно маленькая девочка, показались лёгкой добычей для местных разбойников. Казалось бы, чего опасаться двум взрослым волшебникам? Но их дорога пролегала в тот момент между двух гор, обладавших свойством блокировать использование любого волшебства. Возможно бандиты, постоянно промышлявшие на этих дорогах, знали об этом, потому и напали настолько смело, можно сказать, нагло, ничего не опасаясь. Так что пришлось принять настоящий бой. Даже Оля, по сути ещё совсем неумёха, не осталась в стороне. Она орудовала учебным шестом, в то время как её дядя и брат использовали свои волшебные, которые являлись одновременно и боевыми. Но и учебным шестом можно вышибить из седла разбойника, особенно если он от тебя совершенно не ожидает сколько–нибудь толкового сопротивления. Не осталась в долгу и Муська. Улучив момент, кошка привычно спрыгнула с плеча своей хозяйки, и вцепилась прямо в лицо бандита, пытавшегося вытащить Олю их седла каким–то крюком. Как ни странно, это послужило сигналом к отступлению. Разбойники бежали в такой панике, точно столкнулись с чем–то сверхъестественным. Оставалось только благодарить все Высшие Силы за своё спасение, не слишком задаваясь вопросом, что именно напугало банду и обратило в бегство.

     — Ну, и кто сказал, что девочки умеют только визжать? — спросила Оля, убирая выбившуюся прядь волос с потного лба и глядя вслед несущимся во весь опор лошадям, уносящим разбойников подальше от кошмара и ужаса, который случился с ними буквально наяву.

     Дядя Ваджра с гордостью посмотрел на свою родственницу.

     — К тебе это точно не относится, в чём я, кстати, никогда не сомневался. Жаль, что у нас таких девчонок ещё поискать приходится. Разве что моя старшая дочь Сарасвати чем–то на тебя смахивает.

     Через пару часов Ваджра Аррора решил, что пора становиться на ночлег. Ради безопасности, они остановились не прямо на дороге, а в стороне, в небольшой ложбинке между двумя скалами. Неподалёку с шумом летел из–под снежников быстрый ручей. Вечер был тихим и несколько теплее обычного. Пахло какой–то неизвестной Оле травой. Спать не хотелось довольно долго. После ужина они втроём молча сидели у костра и смотрели на яркие мерцающие звёзды, странно крупные, словно здесь, в горах, они на самом деле стали ближе. Полная луна взошла между гор, озаряя долину своим холодным, бледным, загадочным светом.

     — Надо будет это нарисовать, — проговорила Оля.

     — А получится? — поинтересовался Видья. — У тебя ведь только пастель.

     — Надо попробовать. А не получится, всё равно сделаю набросок в карандаше, запомню всё как увидела, а дома нарисую красками, когда научусь ими пользоваться.

     К утру небо заволокло тучами. Поднялся ветер, но дождь так и не соизволил пролиться, только сырой песок набился повсюду. Его пришлось извлекать из посуды, из палатки и даже из одежды. Как только ветер стих, и стало понятно, что дождя не будет, лагерь быстро свернули. И снова в путь.

     Через два дня буря всё–таки собралась, и Ваджра Аррора принял решение искать надёжное укрытие.

     — Оля, мы навестим одного человека, — сказал он, — ты только не пугайся. Это — отшельник, последователь религии Бон, живёт в пещере уже много лет. У него мы и переждём бурю.

     От вида отшельника Оле действительно стало не по себе. Заросший, грязный, сгорбленный годами, он мало того, что казался крайне недружелюбным, так ещё его ожерелье… оно было из костей, а от них было ощущение, что они были … человеческими. Оля с детства слышала о том, что для самых страшных видов тёмной магии в древности практиковались человеческие жертвоприношения. Не мог же дядя Ваджра якшаться вот так запросто с тёмными магами?! Тем временем они уже вошли внутрь пещеры, как раз, когда разбушевавшаяся стихия нанесла по окрестностям свой первый удар.

     Ураган бушевал, но в пещере было тихо и сумрачно. Ваджра и отшельник обменялись несколькими фразами на неизвестном Оле языке, зажглись лампы с волшебным огнём, осветившем пещеру, к неудовольствию, как ей показалось, хозяина. На свет из глубин пещеры вышел кот, чем–то напоминавший своего хозяина — грязный, косматый, непонятного цвета, у него отсутствовал левый глаз и добрая половина хвоста, но Муську всё это, видимо, мало волновало. Спрыгнув с плеча своей хозяйки, забыв о своём недомогании от горной болезни, она картинно потянулась и отправилась в тёмные глубины пещеры, а одноглазый кот последовал за ней. На ужин ели местную кашу и чай, заправленный маслом из ячьего молока — Оля никак не могла назвать поедание этого подобия бульона словами «пить чай». Лошади обеспокоенно фыркали, чувствуя себя крайне некомфортно в замкнутом тёмном пространстве пещеры, но здесь, по крайней мере, было тихо и гораздо безопаснее, чем снаружи, где стихия решила взбеситься так, как случается не чаще, чем раз за многие десятилетия. Ночью Оля почти не спала. Безотчётный страх преследовал её в минутных поверхностных сновидениях, порождая образы, сколь устрашающие, столь и бесформенные. Она просыпалась, шептала молитвы и снова тщетно пыталась обрести покой.

     К утру буря утихла, оставив у входа в пещеру гору из песка, мелких камешков и крупных градин. Солнце сияло как–то особенно ярко, но голова у Оли раскалывалась от недосыпа, а на душе скребли кошки тревогой и всё тем же безотчётным страхом. Из глубин пещеры выглянула смущённая Муська, а её новый ухажёр появился следом. Когда они оказались у самого входа в пещеру, на мгновение показалось, что пушистый дымчатый хвост обвился вокруг того, что осталось от тонкого облезлого хвоста неопределённого цвета. Но вдруг Муська опустила морду, словно засмущавшись чего–то, отошла в сторону, а потом, тихо мяукнув, попросилась на плечо к своей хозяйке, и там громко и выразительно замурлыкала.

     Господин Аррора и отшельник о чём–то тихо переговаривались. Видья почтительно ждал в стороне. Потом отшельник подошёл к Оле и шепнул ей что–то в ухо на неизвестном ей языке, но отчего–то она поняла смысл сказанного «Будь стойкой посреди грядущего, и обретёшь больше, чем потеряешь». Эти слова ещё раз заставили её содрогнуться, но виду она не подала, и только ответила по–русски «Спасибо». Отшельник как будто понял, и на мгновение ей показалось, что на губах его промелькнула добродушно–лукавая усмешка, испарив с его облика то устрашающее и отталкивающее, что заставляло её вздрагивать при каждом взгляде в его сторону. На один лишь миг… Но лошади уже уносили их маленький отряд прочь навстречу неизвестности.

     До Гьядзе, солидного по местным меркам городка, оставалось не более двух дней пути. Дорога становилась всё более оживлённой, и Ваджра Аррора принял решение поставить лагерь в стороне от дороги, чтобы не привлекать к себе внимания. Как обычно, была выставлена защита от проникновения посторонних на территорию лагеря. Ночь прошла спокойно, но под утро Видья отошёл в сторону от лагеря буквально на минутку, но не возвратился даже спустя час. Тогда встревожился сам Ваджра. Наказав Оле никуда не выходить из лагеря, он отправился на поиски сына. Прошёл день, наступил вечер, но никто из них так и не вернулся, не прислал даже весточки. Стало понятно, что случилось что–то плохое, и теперь Оля оказалась в полном одиночестве посреди незнакомой суровой страны, которая уже не раз проявила свой крутой нрав. Без знания хоть какого–нибудь общепонятного языка, она даже не могла обратиться за помощью к кому бы то ни было. Надо было срочно что–то делать, найти кого–то кто мог бы помочь. И единственное, что ей пришло в голову кроме попыток спаниковать — это написать Ринпоче записку и отправить при помощи Дуськи. Для этого надо было разжечь огонь. Оля собрала всё ненужное, что могло гореть: сухую траву, ветошь, мелкий мусор. Написала записку и дала съесть огневушке, после чего пустила её разжечь огонь. Огневушка запалила своим дыханием костерок и тут же исчезла в язычках пламени. Это была надежда. Она найдёт Ринпоче, и, если Бог милостив, мастер сумеет понять написанное, хотя и на незнакомом языке. Сумел же он понимать её речь и сделать свою понятной ей, хотя и не владел русским языком, как и она не владела ни тибетским, ни непали, ни санскритом. Оставалось только ждать. Настала холодная и голодная ночь. Дуська всё ещё не возвращалась, а зажечь волшебный огонь Оля была неспособна. Закутавшись во всё тёплое, что было в палатке, она лежала и дрожала от холода. Но никто не появлялся. Ей стало страшно. Вдруг Дуська не нашла места? Вдруг с ней самой что–то случилось? Вдруг смысл письма не поняли? Потом поняла. Надо ждать до утра, так как очаги в монастыре запалят только утром. Собственно, с рассветом, Огневушка вернулась, причём, пустая. Значит, послание передала. Возможно, скоро прибудет помощь. Но тут её снова начали мучать опасения. На лагерь поставлена волшебная защита, так что никто посторонний не сможет сам войти на его территорию. Надо идти встречать. Наказав Муське и Дуське никуда не отлучаться, Оля вышла за очерченный дядей Ваджрой круг и стала осматриваться. Вдруг, что–то ударило её сзади по голове, и всё провалилось в пустоту.

     Конец ознакомительного фрагмента