Плюс Дмитрий : другие произведения.

  

  

   Неуловимая, расплывчатая граница дня движется по Земле, словно волна прилива. Смывает темноту ночи, добавляет света, осторожно пробует краски. Под серой пылью облаков становится видно море. Сицилия и Калабрия, словно несмелые любовники, тянутся друг к другу и никак не могут соединиться. Рим плохо следит за обувью: носок апеннинского сапога сморщился и с годами явно потерял форму.

   Хочется увидеть больше, но в скафандре обзор неважный, приходится маневрировать двигателем. Чуть касаюсь пускового рычага - и горючий яд сливается с живительным кислородом. Бурная реакция, вспышка: машина послушно входит в разворот...

   Кислород - мой золотой запас, моя кровь, мое дыхание. Чем дольше я жму рычаг, тем меньше мне остается жить. Чем глубже я дышу, тем призрачнее шансы на серьезный пилотаж. Только спрашивается, зачем человеку жизнь, если нельзя свободно смотреть по сторонам?!

  

   ...История космической одиссеи проста. На мою бедную голову свалились две большие премии. Я не секунды не сомневался, что деньги следует спустить как можно быстрее: золото жжет руки и туманит разум. Кое-что я уже умел и, не задумываясь, выбрал внеземной туризм.

   Для путешествий на Луну или Марс средств явно не хватало, да и времени было жалко. Оставалась земная орбита. После недолгих переговоров я заключил контракт на свободный полет в "шезлонге" - открытом реактивном кресле на одного. Рейс в бумагах назывался чартерным, вояж - опасным, действовать предлагалось на свой страх и риск, а подача судебных исков не предусматривалась вовсе...

  

   Наверх меня взяли как попутный груз. И выделили лучшее место - между двумя лихими космонавтами. В транспортном модуле есть небольшие окошки, но дородные попутчики в громоздких скафандрах загородили их напрочь. К счастью, надо мной, среди выводка разноцветных индикаторов обнаружилось крошечное зеркало. Весь иллюминатор в нем не уместился, но краешек проглядывался. Правда, ничего интересного я там не углядел: после старта все белое, а потом все черное. Да и трясло-давило при подъеме так, что было не до красот за бортом.

   Скоро, однако, тряска кончилась, пришла невесомость. Верх и низ с легкостью покинули привычные места и затеяли медленный танец. Меня тут же начало тошнить. Через пару долгих часов модуль вздрогнул - мы причалили к станции. Я честно выполнял обещание ничего не трогать, а космонавты передавали пассажира друг другу, словно заряженную бомбу.

   "Шезлонг" свой я увидел только на следующие сутки. Он оказался закреплен снаружи, меня вынесли через люк и вставили в кресло. Космонавты несколько раз проверили все кабели, ремни и шланги, а затем поспешно удалились в переходной отсек.

   Замигал сигнальный фонарь, грохнул молот катапульты - и очередной богатый турист, кувыркаясь, полетел прочь. Три месяца тренировок не прошли зря: всего за полчаса мне удалось стабилизировать космическую каракатицу и спокойно оглядеться кругом...

  

   Земля... Огромная планета неспешно поворачивается, показывает круглый бок, и видно, что голубой слой атмосферы ужасно тонок, вроде нежного шелка или легкого пуха. Кажется, дунь - и слетит воздух в черный космос, подхватится солнечным ветром, умчится далеко-далеко, куда-то к пятнам Юпитера и кольцам Сатурна...

   С высоты орбиты взгляду доступны полмира. Я разбираю земные очертания и не нахожу, что ищу. Ведь ни мир, ни его половина мне совсем не нужны. Я выискиваю одну, малую точку. Место, где есть надежда найти тебя...

  

   Бумажного голубя удалось смастерить с большим трудом: перчатки скафандра не годятся для письма и тонкой работы. Буквы легли неровно и еле уместились на листе, благо хватило всего пары слов. Почтарь вышел кособоким, но я размахнулся и отправил его в свободный полет...

   Вдруг - мой голубь уцелеет при спуске... Вдруг он упадет прямо к твоим ногам... Вдруг ты нагнешься и поднимешь его...

  

   Тогда, давно, после всего, что случилось, ты яростно отчитала меня. Кричала, захлебывалась словами. Безжалостно рвала тонкие нити, соединявшие нас. А потом... Потом сказала всего несколько фраз. И каждая была, как тяжелый снаряд. Они разнесли в пыль фундамент нашего дома, раздробили стены, разметали имущество. Сожгли семейные альбомы и черной копотью покрыли общую память...

  

   Я искал целый год. С трудом добыл новый адрес, но встретился с каменной скалой: "Ничего не хочу знать. И больше ты меня не найдешь!"

   Техника нашего времени сблизила людей. Только каждый, если волен, может сделать так, что исчезнет для всех, с кем не желает знаться. Ты пропала, и в сердце у меня навсегда поселился космический холод. Обжигая душу, он плещется там, словно жидкий кислород в баке...

   А сейчас пропал и я, ввязавшись в этот безумный экстрим. Бросил все на земле, отгородился сотнями километров вакуума, заглушил связь...

  

   Только здесь тишина. И работается на удивление хорошо. Я тайком перетащил в бортовой компьютер нужные программы и, похоже, не зря. В общем, Пифагор был прав, почитая числа превыше всего. Конечно, мои любимые алгебрионы не совсем числа. Но из них, как из кирпичиков, удается сложить очень красивую картину мироздания. Хотя, конечно, простой ее не назовешь.

   Для начала, вселенная наша выходит парной. Два зеркальных мира существуют вместе, словно сиамские близнецы. Живут независимо, не чувствуя друг друга, но лишь до мгновенья, пока не возникают трудности у кого-то из них. Вот тогда и появляется брат-близнец и становится или причиной, или исходом кризиса. И, как ночные кошмары, растворяются в небытии парадоксы квантовой механики, проблемы ядерных превращений...

   К сожалению, в новой модели мира властвует фатализм. Событиям дозволено течь лишь по проложенным руслам - вдоль невидимых лучей таинственного суперсвета. Жизнь, работа, любовь, ненависть, даже мой реактивный "шезлонг" - все записано в суперсветовой Книге судеб.

   Я потратил немало сил, пытаясь как-то изменить теорию, сохранить случайности, отстоять свободу воли. Искал пути обратного хода, способы чтения невидимых записей. Помнишь, я рассказывал тебе, ты предлагала варианты. Мы вместе решили, что делу помог бы эдакий вселенский интегратор, накопитель мировых данных. Но где, где его найти?! Однажды, на очередное мое горькое сетованье, ты быстро подняла глаза и тут же отвела снова. В пылу спора, я не придал этому значения, продолжил что-то говорить, а потом и забыл вовсе.

   И вот теперь - вспомнил тот давний случай. Ведь спорили мы, в общем, не о математике. Говорили об очень разном: о живом и неживом, о душе и человеке, о целях и путях эволюции. Только сейчас, годы спустя, я понял тайный смысл твоего взгляда: все уже организовано, все сделано до нас. Китайцы правы: если спрятать меч, сесть на берегу реки и ждать - труп твоего врага проплывет мимо. В фатальном мире нужно просто жить долго и внимательно смотреть по сторонам.

   Миллиарды лет назад живые освоили невиданную до них науку - собирать и хранить разрозненные крупицы знаний. Всегда казалось, это просто зарубки на столбе. Химия, рефлексы, максимум - опыт. Получается, дело обстоит сложнее. Жизнь и есть тот самый интегратор. Живые нащупали потайной ход к Книге, научились читать: свою судьбу и судьбы других. Плохо, частями, с искажениями, но - читать. И похоже, именно так жизнь обрела преимущество. Качество, что позволило ей царствовать на планете.

   Ярким штрихом, завершающим мазком в картине стала эта догадка. Известно - хорошая теория обязательно должна иметь красивые следствия! На радостях, я припомнил все, чему учили инструкторы, и устроил себе летный праздник: танцы и кувырки на орбите...

  

   Дикие мои пляски извели уйму кислорода и почти все горючее. Но я не жалел ни о чем. И в счастливом безумии, набрал несколько слов. Было ясно, что первый же постовой на электронной дороге завернет сообщение. Ясно, что оно бесполезно. Но я нарушил обет молчания и отправил короткое письмо по нашему старому адресу: "ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, КАК УСТРОЕН МИР!"...

  

   Кислорода оставалось в обрез, требовался срочный спуск. Я указал навигатору точку посадки и запустил программу. Горизонт поплыл в сторону - "шезлонг" укладывал меня спиной к будущим перегрузкам. Хлопнул и поперхнулся движок, натянулись ремни: последним усилием мой реактивный друг направлял пассажира к Земле.

   Защелкали пружины, вверх вылетел трос с нахлобучкой на конце. Она медленно развернулась в большой конус. Такой же, но поменьше, раскрылся внизу "шезлонга". Тормозные конусы покрыты специальной замазкой, ей суждено сгореть в атмосфере. Здешние законы не ведают жалости: нет горючего - готовься сжигать самого себя...

  

   Космический парус долго ловил ветер. Но вот трос натянулся, меня ощутимо вдавило в кресло. А еще через час шляпа надо мной окуталась сиянием - горела защитная оболочка. Вместе с ней горело и покрытие троса. По расчету, им предстояло выстоять все время торможения. Я не видел, что делалось внизу, но пламя явно было и там: меня всего окружали желтые и красные всполохи.

   На тренировках предупреждали, что при спуске возможна сильная вибрация. Так и случилось. Верхний конус ходил из стороны в сторону, от него отлетали раскаленные куски, а трос дрожал и дергался. Через некоторое время пылающий колпак с какой-то ленивой грацией повернулся и стал заметно удаляться. Трос не выдержал, лопнул! Я помнил, что в этом случае второй конус должен взять работу на себя, но снижение будет очень трудным.

  

   К моему удивлению, перегрузки не возросли, а вибрации даже уменьшились. Но благодать продолжалась недолго. Скоро меня прижало с удвоенной силой, кресло начало неровно вращаться и так трястись, словно внизу работал отбойный молоток. Температура быстро поднялась, я тяжело дышал, глаза залил пот. На фоне шума и треска горящего аппарата я услышал сигнал вызова. С трудом разлепил веки, и не смог разобрать символы на ожившем вдруг экране. "Я... ЗНА...". Похоже, вернулось мое письмо. Сознание туманилось, я быстро моргал, щурился, пытался прочитать текст. Мир вокруг потемнел, расплылся, от него остался лишь самый центр экрана. Там, прежде чем все погасло - на мгновенье вспыхнула четкая надпись: "Я ТОЖЕ ХОЧУ ЗНАТЬ!". И зеленое пламя рядом: твой адрес и код доступа...

  

   ...Очнулся я, когда отступил тепловой шок. Автоматика не подвела - над головой шипели, извивались ленты высотного парашюта. Снижение шло на дневной стороне, и на черном прямоугольнике мертвого экрана беззаботно играли светлые блики...