(Авантюрная фантасмагория про разведчиков и контрразведчиков)
Киев "Самиздат" 2003г.
Часть первая
****
--
Гражданин Топорьин?...
Сотрудник советской таможни пристально вглядывался в лицо очкарика с торчащими ушами и странной короткой стрижкой. Он опять заглянул в паспорт. Оттуда на него смотрело кругленькое личико с пухленькими губками без очков с прической а-ля Джон Леннон в молодости. Таможенник засомневался.
--
Ермил Вольфгангович, - робко подтвердил очкарик. Он начал волноваться, и губки его вдруг припухли, а в глазах появился лихорадочный блеск.
Найдя то же самое в фотографии, таможенник помялся и недоверчиво вернул паспорт.
--
Проходите.
Вокруг туда-сюда сновали люди, толкая друг друга чемоданами, пытаясь пробраться на посадку в самолет. Эта толпа понесла и Топорьина. В нагрудном кармане его ветхой курточки с капюшоном лежал билет до Улан-Батора.
Ермилу Вольфганговичу было 23 года, особых примет не имел, разве что странный он был какой-то. Отличительной чертой его характера было то, что за какое бы дело он не брался, всегда бросал, ухватившись за что-нибудь новое. Вот и сейчас он летел в Улан-Батор неизвестно почему. Совсем недавно он вложил почти все свои скромные сбережения в постройку электронной швейной машины, умеющей плавать и шагать, но в самый разгар создания вдруг увлекся идеей создания фазоинверсной мясорубки с семифазным двигателем, однако материальная основа его была подорвана, и он бросил эту идею, мотивируя тем, что увлекся путешествиями. Друзья Ермила отнеслись к новому увлечению с пониманием.
****
В самолете Топорьина тошнило. Он пытался спать, смотреть в окно, читать, но от этого ему становилось еще хуже. Меньше всего ему хотелось сейчас разговаривать. За окном направо и налево, вперед и назад расстилалась родная страна. Ермил мысленно заставлял себя думать, что вид из иллюминатора ему нравится. Страшно хотелось курить.
--
Простите, не помешаю? - мысли Топорьина прервал мягкий приятный мужской голос. На свободное место рядом к Топорьину подсел полный человек со сладковатым выражением лица. В ответ Ермил мотнул головой и понадеялся, что разговор окончен. Он снова ушел в себя.
--
Позвольте представиться, - продолжал незнакомец, - Влажноватых Соломон Витальевич, помощник редактора уланбаторской газеты "Жок менгерлыз".
--
Топорьин Ермил, - ответил слегка удивленный Топорьин.
--
А по батюшке как?
--
Вольфгангович.
--
Значит в Улан-Батор летите?
--
В Улан-Батор стало быть.
--
А с какою целью, простите за назойливость?
--
Да так просто, а в чем, собственно, дело?
В голосе Топорьина явно послышалось недовольство. Заметив это, незнакомец смутился:
--
Да нет, ничего, просто лететь долго, а поговорить-то не с кем.
Самолет был небольшой, монгольской авиакомпании "Орйок Ун". Кроме Топорьина и Влажноватых в самолете летело еще: несколько монголов, экскурсия колхозников из-под Перми и еще один тип, который сидел двумя рядами сзади Топорьина слева. Тип все время прикидывался спящим, но это было заметно.
Влажноватых уловил нежелание собеседника к разговору и принялся просматривать центральную газету "Унэн".
Через несколько часов миловидная стюардесса-монголка попросила всех пристегнуть ремни, так как самолет пошел на посадку в уланбаторском аэропорту "Бурхунсурэн".
Топорьин не любил посадок (равно как и взлетов). Он боялся, что его будет мутить, ведь путешествовать он начал недавно, а к авиации нужна привычка. Посадка подтвердила его опасения.Пилот авиакомпании "Орйок Ун" не зря был дальним потомком Чингисхана. Снижаясь, он не преминул пугнуть орла, посмевшего пересечь путь его "летающего коня". Разъяренный беркут обошел аэроплан сзади и клюнул в хвостовое отделение, чем нарушил его аэродинамику. Самолет шлепнулся на бетон взлетной полосы как жаба. Пассажиры отреагировали на посадку по-разному. Монголы одобряли действия пилота, колхозники из-под Перми испуганно помалкивали. Влажноватых, деланно улыбаясь, радостно составлял в уме заметку в газетную рубрику "А вот был еще случай...", "спящий" тип продолжал притворяться. Топорьин хмуро подумал: "Ну вот, теперь головабудет болеть". Любое нервное потрясение вызывало давнюю его беду - мигрень. Топорьин не лечил его и даже им гордился, считая себя потомственным интеллигентом.
***
Из аэропорта "Бурхунсурэн" пассажиры добрались до города. Топорьин обосновался в отеле "Гобийская звезда". Место, прямо скажем, гаденькое. Но одно из лучших в Улан-Баторе. Комната имела типично гостиничный вид. На потертом журнальном столике лежали проспекты, рекламирующие поездки по местам революционной славы Сухэ-Батора и Чойбалсана, на кладбище динозавров в пустыне Гоби, на ферму по производству кумыса, находящуюся в Дзамын-Удском аймаке. Топорьин улегся на койку, закурил и (так у него было принято) приуныл. Мысли его были мрачны. Он вложил последнием деньги в эту поездку, а тут ничего не привлекало. Особенно огорчил его Дзамын-Уд, ибо он не знал где это и что это. "А не заняться ли мне выведением двустворчатокрылых каракатокальмаров с нестабильно меняющимся генофондом?" - задумался Ермил. Мысленно он было начал уже разрабатывать триггерный гидропривод для обработки хромосом кальмаров, но тут раздался телефонный звонок. Ермил снял трубку.
--
Позвольте представиться - Кострубакер Ицик Ясирович, у меня к вам деловое предложение. Завтра вы едете смотреть все чудеса, вроде останков этих трехэтажных дур мезозойского возраста, а сегодня вечером давайте встретимся в ресторане "Чингисханова юрта".
Выслушав эту скороговорку Топорьин задумался. Предложение было заманчивым, но он все-же спросил:
Короткие гудки известили о том, что разговор окончен.
"Откуда меня здесь знают? Что я за персона?" - ломал себе голову Топорьин, но предложение "вмазать" за чужой счет, а также личное убеждение, что он является заметной фигурой, для которой деловая встреча в чужой стране - обычное дело, убедили Ермила в целесообразности этой встречи.
Вечером Ермил решил погулять по городу. Он надел свои старомодные туфли армейского образца, старенькие брюки, висевшие на худом заду несколько мешковато, поверх "ковбойки" натянул красную кофту ручной вязки с огромными круглыми дырами вместо пуговичных петель, застегнулся на все имеющиеся пуговицы и вышел на улицу.
Отель "Гобийская звезда", предназначенный для интуристов, находился в центре города на улице Чойбалсана. Было восемь часов вечера. Начинало темнеть. В отличие от других центров мировых культурных и политических центров Улан-Батор не отличался обилием пестрых неоновых реклам и шумным весельем, рвущимся наружу из стеклянных дверей игорных домов и ночных клубов. Топорьина город не ошеломил. Еще утром, едучи на "пазике" "Центр-Аэропорт" к гостинице, он впал в уныние, увидев столицу этого дивного края. Низкие дома-коробки, стандартно-современные некрасивые пыльные площади, пятиэтажные "хрущевки" казались помпезными сооружениями, сквозь которые проглядывалась унылая сухая степь. Город, казалось, жался к земле, сливаясь со степью, что при всем наличии компонентов большого города превращало Улан-Батор в стоянку пастухов-кочевников, только слишком стационарную. Просто невозможным казалось возникновение города в этом гиблом месте. Хотя Даллас тоже построен в пустыне...
Топорьин побрел по улице. В домах зажигались огни, магазины закрывались, оставляя только тускло светящиеся витрины. В душу Ермилу медленно вползало уныние, и он был рад этому. Вообще он считал, что любит, когда ему тоскливо. ( Далеко на Родине он часто получал кайф от того, что в дождливый вечер он выходил из дому и бродил кругами, всматриваясь в зажигающиеся окна домов, ненавидя их обитателей за тепло, уют и благополучие. Затем, окончательно промокнув, он возвращался домой и садился в тазик с горячей водой, злобно пил крепкий чай и был счастлив.) Люди с круглыми скуластыми лицами возвращались с работы, болтали на непонятном языке, смеялись. Уныние в душе Топорьина медленно перерождалось в тоску. Он почувствовал себя несчастным. Пройдя два квартала, Ермил остановился у дверей еще не закрытого магазина. Это была табачная лавка. Он тут же вспомнил, что табак у него на исходе, а с собой он сигарет не привез по рассеянности. Две сигареты "Ватра" продлят ему жизнь максимум на полчаса.
Продавец табака удивленно посмотрел на посетителя узкими глазами, а затем добродушно расплылся в улыбке. Ни "Ватры", ни "Примы", ни других знакомых сигарет в лавке не оказалось. Импортные сигареты в Монголии - большая редкость. Своих - почти нет. Топорьин в сердцах выругался, положил на прилавок рубль и указал на пачку коротеньких сигареток "Зэрэк". В ответ продавец рассмеялся, покрутил пальцем у виска и произнес длинную фразу, из которой Топорьин понял лишь "тугриг". "А я-то думал, что рубль на территории Монголии уже международная валюта, жаль", - подумал Топорьин и вышел на улицу.
Начался дождь и влил в израненную неудачами душу Ермила новые силы. Он закурил предпоследнюю сигарету и прошел еще два квартала. Людей совсем не стало на улице, и это позволило Топорьину спокойно мокнуть под дождем, одиноко брести по по мокрому асфальту, чувствовать себя несчастным и быть, поэтому, счастливым. В этом состоянии он вскоре вышел на площадь Сухэ-Батора. Посреди площади, напротив здания Великого Народного Хурала, стоял монумент - Великий Сухэ-Батор на лихом коне. Они стояли друг напротив друга: великий каменный мокрый Сухэ и ничтожный живой мокрый Топорьин. Топорьин смотрел на Сухэ. Сухэ смотрел вдаль. На широких мокрых скулах Сухэ играли отблески тусклых уличных фонарей. Ермилу стало совсем плохо, он опустил голову, постоял еще немного и медленно побрел обратно.
****
Но Топорьин был не одинок в этот дождливый вечер. Был еще один человек, который проделал весь путь вслед за Ермилом. Его глаза неустанно следили за каждым шагом Топорьина. Одет он был в непромокаемую куртку и резиновые сапоги. Как может заметить наблюдательный читатель, этот таинственный попутчик хорошо знал вкусы Топорьина, но совершенно не хотел мокнуть вместе с ним. На подходе к ресторану "Чингисханова юрта" он быстро обошел Ермила по другой стороне тротуара и вошел в служебный вход ресторона.
Топорьин плелся по Улан-Батору все в том же мазохистском состоянии духа. Вдруг перед глазами его предстало необычное зрелище. Посреди площади возвышалась гигантская юрта из бетона и алюминия. Сияющая неоном надпись возвещала на главных международных, а также на языке монголов, что перед Ермилом не что иное как "Chingis-Khan Yurta Restaurant".
Тутнашего героя осенило. Кострубакер! Неизвестный доброжелатель поможет ему с обменом рублей на тугриги, а может быть у него есть даже "Прима"! Топорьин быстро пошел к стеклянному входу, в юрту ХХ века. На входе неи было привычного "отца" в адмиральском мундире, зато стояло двое дюжих скуластых и узкоглазых молодцев в шлемах, отороченных мехом и в кольчугах. На плече у каждого висел круглый азиатский щит, у бедра прикреплен меч. Даже опытные профессора Улан-Баторского университета не могли отличить это вооружение от настоящего. Дело дошло однажды до того, что несколько подвыпивших монгольских студентов, отобрав у швейцаров мечи учинили турнир перед входом в "Юрту". Студентов выгнали из ВУЗа, а мечи с того времени из ножен вообще не вынимались (были прикручены болтами). Но Топорьин всего этого не знал, и стоял перед "воинами" несколько оробевший.
--
Ну, чего ждешь? Входи или чеши отсюда. Все равно без галстуха не пустим, - это весьма некорректно обратился один из швейцаров к Ермилу.
--
Да я тут,...да тут меня, вот..., - начал было Ермил, но из стеклянных дверей появился неизвестный нашему герою человек и шепнул что-то охранникам.
--
Ох, простите, сказали бы сразу, что Вас ждет Ицик Ясирович, - быстро залепетал человек и ввел Топорьина внутрь громыхающего традиционными для всех ресторанов соцлагеря (от Берлина до Пекина) ритмами итальянской эстрады ресторана. В самую утробу "Юрты".
Топорьина провели через коридор и холл, освещаемые светильниками "под факел", на стенах висели декоративные мечи, щиты и таблички "Не курить", "Туалет", "Пожарный кран 3".
Человек суетился вокруг Топорьина и приговаривал:
--
Боже мой, вы же совсем вымокли. Вы не можете так идти на встречу с Ициком Ясировичем. Но не огорчайтесь, мы все сейчас обеспечим!".
И пораженного, но постепенно входящего в роль Топорьина, ввели в незаметную дверь, за которой его переоблачили в шикарный костюм, дорогую рубашку и галстук. В кармане пиджака он с удовлольствием обнаружил пачку "Ватры" и спички.
--
Ну, теперь и к Ицику Ясировичу можно. Самое время с непогоды рюмочку пропустить да и закусить не помешает, - продолжал подхалимничать человек. Он уже раздражал Ермила.
Его провели через огромный зал, где узкоглазая певица с не менее узкоглазым певцом распевали модную тогда, а сейчас почти забытую "Феличиту", а за столиками сидела, обычная для всякого ресторана (Монголия не исключение) публика. В дальнем углу за отдельным столиком Ермил заметил внимательно смотревшего на него Влажноватых, но не придал этому значения. Спутник Ермила тоже заметил Влажноватых, но значение этому придал, хотя виду не показал. В отдельном кабинете Ермила ожидал чем-то удивительно знакомый человек. "Да ведь это же "спящий" из самолета...", - подумал Ермил.
--
Очень рад видеть вас здесь, дорогой Ермил Вольфгангович, - поднялся навстречу ему "спящий".
--
Добрый вечер, господин Кострубакер, как я понимаю? Чем обязан и что все это значит? - Ермил указал на свой внешний вид.
--
Сейчас все объясню, - сказал Кострубакер, разливая "Camus" в два коньячных бокала, и указав Топорьину на стул напротив. - Вы, наверное, никогда не задумывались о своем прошлом, о своей родословной, гинеалогическом дереве, если хотите. А ведь это очень занятно. По моим данным, ваши славные предки в тридцать втором, если не ошибаюсь, колене принадлежали к славному племени филистимлян. К сожалению, настоящих филистимлян сегодня почти не осталось.
--
Не тех ли филистимлян, что их убивал тысячами некий Давид ослиной челюстью? - Ермил усмехнувшись отпил коньяку и затянулся сигаретой.
--
А, этот библейский миф вам известен? - недовольно поморщился Кострубакер, - Чушь все это. Филистимляне были высокоцивилизованной нацией, а Давид тоже был филистимлянином, но, выражаясь современным языком, рассорился с руководством. Он переметнулся во вражеский лагерь и заодно унес сведения о тайном оружии массового поражения. В древности тоже существовал свой режим секретности, и проект этого оружия был зашифрован под названием "ослиная челюсть".
--
"Бред какой-то", - подумал Ермил.
--
Сейчас трудно сказать, - продолжал Кострубакер, - что это было за оружие - бактериологическое, химическое или еще какое. Филистимляне, как я уже говорил, были очень цивилизованным народом. Жаль, что они стали жертвой своего же изобретения, и от них почти не осталось следов.
--
Ну, хорошо, а что вам нужно от меня? Семейного секрета под названием "ослиная челюсть" у меня нет. Археологией я не занимаюсь, я - "технарь". Ничего про ваше племя я не знаю, даже если моя 32 раза "пра" бабка была филистимлянкой..., - Ермил протянул бокал для новой порции коньяку. Коньяк был хорош.
--
Нас интересует ваша головная боль, - неожиданно заявил Кострубакер. - Она не обычного происхождения. Мы предполагаем, что это передавшийся по наследству результат воздействия оружия "ОЧ". Мы бы хотели обследовать вас, а может даже вовлечь в наше движение филистимлян. Нас немного, мы очень законспирированы. Но "филистимляне" очень сильны. У нас есть деньги, оружие, транспортные средства, связи в правительствах и многое другое. Изучая вас, мы хотим пойти от обратного и получить хоть намеки об устройстве легендарного оружия. Как видите, мы с вами предельно откровенны. Что вы скажете? - Кострубакер уставился на Топорьина.
Подали салат из степных трав и овечий сыр. Бокал Топорьина опять наполнился.
--
Погодите, не так быстро. - В тепле ресторана Ермил начал хмелеть. - Во-первых, что за обследование? Я не хочу быть экспериментальной морской свинкой, а во-вторых, даже если я соглашусь, то что с этого буду иметь? ( Топорьину казалось, что его "разводят", но он еще не мог понять на чем.)
--
О, иметь будете немало. Захотите, останетесь в Союзе. Средств у вас будет достаточно. Живите хоть в Сочи, хоть в Ялте. Машина - какую пожелаете: BMW, Ford, новая "Волга". Ну, там вино, девушки, это вы уж сами себе решайте. Хотите, переправим вас в любую страну - Штаты, Западная Европа, хоть Новая Зеландия. Сможете открыть свое дело. Вы ведь неплохой инженер. А исследовать вас будут очень просто: энцефаллограммы, ЭКГ, анализы, психологические тесты. Времени на это понадобится немного, как раз до конца вашего отпуска все успеем. - В подтверждение своих слов, Кострубакер достал из-под стола аккуратный кожаный кейс и приоткрыл его. Обилие пачек с советскими дензнаками здорово поколебало Топорьина. Он начал соглашаться. Осталось уточнить детали. Коньяк подходил к концу, и взаимодоверие сторон усиливалось пропорционально выпитому.
Неожиданно дверь слетела с петель, и в кабинет ворвалось несколько вооруженных людей. Топорьин успел заметить, как Кострубакер резко свалился на Пол, откатился в сторону, одновременно вытягивая из кобуры подмышкой полицейский “бульдог”. В стену над Ермилом ударились две пули, но вместо выстрелов послышались лишь слабые хлопки. Не успел Кострубакер вскочить, как один из нападающих продемонстрировал хорошо отработанный удар ногой в грудь, и Кострубакер рухнул на пол поять. Топорьин, тем временем, почувствовал мощный удар по затылку и потерял сознание. Последним, что он заметил, была фVгура Влажноватых с “Кольтом” в руке. “Кольт” он держал за ствол.
****
В аэропорту "Бурхунсурэн" шла загрузка грузового самолета авиакомпании "Air Singapur", следующего по маршруту Улан-Батор-Пекин-Гонконг-Сингапур. Грузчики не обратили внимания на то, что ящик с клеймом "осторожно! стекло" быль подозрительно легким для посуды, хотя был таких размеров, что в нем свободно можно было упрятать человека. Самолет взлетел точно по расписанию.
****
Подполковник Аркандыйн Марал по праву носил прозвище "Сухэ-Батор". За двадцать лет службы в монгольской контрразведке он не раз подтвердил это. Смелость, решительность, а главное - проницательный ум, эти черты быстро продвигали его по служебной лестнице. На дверях его кабинета висела табличка "Начальник отдела по борьбе с международным шпионажем". Подполковник только что вернулся из одного отдаленного аймака, где в течение недели блестяще раскрыл дело об исчезновении верблюдицы. Нити преступления тянулись далеко, очень далеко. Сейчас он сидел в кресле в своем кабинете и, окутавшись клубами сигаретного дыма, мысленно составлял отчет по раскрытому делу., предвкушая официальное заявление правительства Монголии и скандал в ООН. Полностью уйдя в эти мысли, он не сразу услышал зуммер селектора и чисто машинально нажал кнопку.
--
Товарищ подполковник, - услышал он голос своего адъютанта, - получено срочное донесение, таинственное исчезновение советского туриста.
Лицо Сухэ-Батора помрачнело. Но не будь он Сухэ-Батор, если он уже не смог полностью переключиться на это загадочное дело и уже предвидел возможную развязку.
--
Генерал поручил это дело вам, - продолжал взволнованно адъютант, - необходимые документы будут у вас через минуту.
--
Добро, - произнес Марал, затянувшись сигаретой и выключая селектор.
Когда секретарь внес папку с документами в кабинет начальника отдела по борьбе с международным терроризмом, начальник стоял у окна, заложив руки за спину. Невысокая крепкая фигура в широких форменных галифе и кителе казалась вылитой из бронзы.
--
Положите на стол, - сказал Марал не оборачиваясь, - вы свободны.
Просматривая документы по делу исчезновения советского туриста, Сухэ-Батор все больше убеждался, что если в течение суток турист не найдется, значит, в деле замешана одна из разведслужб Запада с целью поссорить две великие державы - Монголию и СССР.
Очередной гудок зуммера оторвал Марала от чтения бумаг.
--
Аркандыйн Юмджагийнович, - услышал он голос Генерала и машинально вскочил с места, вытянувшись по стойке "смирно", - немедленно зайдите ко мне.
Через минуту подполковник Марал уже стоял в кабинете Генерала. Генерал был старый толстый, видавший виды. А в вопросах разведки и контрразведки, как говорят монголы и корейцы "собаку съел". Он сидел за огромным письменным столом в огромном кабинете.
--
Ознакомтесь, - вместо приветствия сказал Генерал, не вставая, и протянул Маралу бумагу.
Почтительно взяв ее, Марал надел очки и принялся читать. Это был отчет об известном нам уже случае в ресторане "Чингисханова юрта".
--
Чикаго, блин, - прошипел Генерал, - даю сутки. Дело оказывается нешуточное. Докладывать мне каждый час.
Часть вторая (утерянная)
****
В этой части подробно и крайне увлекательно рассказывалось о том, как самолет сингапурской авиакомпании был сбит самонаводящейся ракетой над одним из островов Юго-Восточного архипелага. Ящик с надписью "Осторожно! Стекло!" уцелел и был благополучно выловлен из моря. Топорьин, который, как вы поняли, находился в нем, отделался легким испугом. Выловленный из моря, он попал в руки каких-то террористов. Они за что-то боролись с кем-то. Топорьин был им мало интересен, и его хотели не то обменять на кого-то, не то запросить за него выкуп, не то просто съесть. И кто знает, что стало бы с нашим героем, если бы, по счастливой случайности, он не был освобожден известным в этих краях еврейским авантюристом и суперменом Боди Билдингом. Этот человек совершенно бескорыстно взялся помочь бедному Ермилу и стал ему почти братом.
Часть третья
****
Штирлиц стоял перед зеркалом в новеньком мундире группенфюрера СС. Мундир был, что называется, с иголочки. Пуговицы сверкали серебром, к многочисленным орденским планкам добавились новые, в том числе и орден "Победа", чуть повыше Железного креста с дубовыми листьями за Испанию горела Золотая Звезда Героя Советского Союза. На левой руке - повязка со свастикой, на правой - шеврон СС. Поворачиваясь к зеркалу то левым, то правым боком, он, наконец, довольно цыкнул зубом и крякнул. Здесь, в далекой Аргентине, Штирлиц немного отошел от активных дел. Посылая небольшие дозы дезинформации то в КГБ, то в ЦРУ, то в местную нацистскую организацию под руководством Мюллера, ему удавалось везде быть на хорошем счету и периодически получать награды от каждой из них. Но существование у Штирлица мундира группенфюрера было его личной тайной. Его и Центра. Мало кто знал, что за успешное проведение операции "Экология" и в ознаменование 40-летия победы над фашистской Германией Центр досрочно присвоил ему очередное воинское звание. Несмотря на то, что после окончания войны прошло уже столько лет, Штирлиц внешне почти не изменился, лишь легкая седина тронула его виски. Судьба круто обошлась с ним. Война закончилась, но необходимость завершить некоторые задания Центра привела его в Аргентину. Прошли годы. Сначала вернуться на Родину не было возможности, потом не было желания. Кроме того, в глубине души он боялся Нюрнбергского трибунала. В конце концов, он привык занимать один из высших постов в Аргентинском отделении НСДАП и уже тайком поглядывал на кресло стареющего Мюллера.
Зазвонил телефон. Не отрывая глаз от зеркала, Штирлиц протянул руку и снял трубку.
--
М-м...да?
--
Товарищ Исаев? - спросил его слегка знакомый голос по-русски с трудноопределяемым акцентом.
--
Он же фон Штирлиц, он же Бользен, он же Браун...,- начал было Штирлиц обычную скороговорку, затем осекшись:
--
А с кем имею честь?
--
Не узнаешь, шайтан, старую гвардию? Забыл уже поди Халхин-Гол?
Лицо Штирлица Растерянно вытянулось, затем он неуверенно произнес:
--
А..Аркашка?! Ты-и?! Ты где?.. Ты откуда?.. Как?.., - он путал от волнения немецкие, русские, португальские, испанские и монгольские слова.
На другом конце провода смягчились:
--
Узнал, значит...
Затем в трубке воцарилось молчание. Несмотря на щелчки и треск в трубке, Штирлиц понял, что Марал (а это был он) задумался. Прерывать его раздумья он не решился. Через минуту-другую трубка сказала:
--
Я звоню по делу.
Штирлиц знал, что Аркандыйн Марал никогда бы не обратился к нему, если бы дело не было достаточно серьезным. Значит нужна помощь такого "асса" как Штирлиц. Он весь превратился в слух.
--
Дело вот в чем, - продолжал Марал после очередной паузы, - у нас в Улан-Баторе при самых загадочных обстоятельствах исчез советский турист, некий Топорьин, ситуация принимает политический оборот...
Слушая, как Марал излагает суть дела, Штирлиц закурил, сел в кресло и так ушел в раздумья, что пепел от его сигареты трижды падал на новый мундир.
--
...Так, что ты мне нужен в Баторе не позднее, чем через пять дней. Операция носит название "Гобийская звезда". Все подробности объясню на месте. В случае удачного исхода операции обещаю орден Чойбалсана... (Мимолетом Штирлиц глянул в зеркало и представил орден Чойбалсана у себя на мундире. Получалось здорово.) ...благодарность братского монгольского народа, - продолжал перечислять Марал.
--
И все?!
--
Ну, и, конечно, выпьем монгольской водки.
--
Вот это уже по мне, а то орден, благодарность..., - пошутил Штирлиц.
--
Выручай, батыр, старого друга, - тихо сказал Марал и положил трубку.
****
--
Входите, входите, Штирлиц, - Мюллер кормил рыбок в аквариуме стоя спиной к двери.
"Не так уж он и стар, этот хитрый боров", - подумал Штирлиц, - "провести его будетне просто".
--
Чертовски рад вас видеть, дружище, - добродушно произнес Мюллер, оборачиваясь к Штирлицу. - Только не говорите, что пришли по делу. Вы ведь пришли просто так, проведать старика Мюллера, поболтать о том, о сем. Водочки, ха-ха!.., водочки выпить...
Мюллер вплотную подошел к Штирлицу и поправил ему железный крест на галстуке, лукаво глядя снизу вверх.
--
...Не так ли?! - рявкнул вдруг он.
--
Так точно, господин группенфюрер! - отчеканил Штирлиц.
--
Ну, полно, полно, Штирлиц. Откуда в вас это солдафонство? В НКВД не служили?
Штирлиц лишь возмущенно сверкнул глазами.
--
Ладно. Уж простите старика за глупые шутки. Садитесь, дружище.
Все еще картинно подавляя в себе гнев, Штирлиц хмыкнул и сел в кресло.
--
Коньяк, водка? Хотя, да! Конечно, водка.
Мюллер налил себе рюмку, а Штирлицу предложил пить из горлышка. (Он знал эту привычку Штирлица.)
--
Ну, так чем порадуете старика?
"Старая лиса что-то подозревает", - подумал Штирлиц.
--
Я, собственно вот по какому делу, - начал Штирлиц издалека. - Засиделись мы тут без настоящего дела, господин группенфюрер, в Европе о нас уже и забыть успели...
--
Вы хотите меня убедить, что это вас волнует? - Мюллер картинно поднял брови и округлил глаза, - Бросьте, Штирлиц, мы не первый десяток лет знаем друг друга, выкладывайте все начистоту.
--
Хорошо, группенфюрер, я перейду к делу.
Штирлиц достал пачку “Казбека”, продул гильзу и, с позволения Мюллера, закурил. (То, что у Штирлица всегда водился “Казбек” не было чем-то необычным. У каждого свои причуды. Мюллер, например, пил только русскую водку или армянский коньяк.) Пепельницы рядом не было, поэтому Штирлиц взял первый попавшийся под руку листок бумаги со стола Мюллера и стал сворачивать кулечек для пепла. При этом он заметил, что листок содержал текст его сегодняшнего разговора с Маралом. Перевода текста на столе еще не было. Штирлиц понял, что содержание его Мюллеру пока не известно. Большинство слов было на монгольском языке. “Ай да Штирлиц”, - подумал он о себе, - “вот так удача”. Настроение его еще больше улучшилось, когда он, стряхивая пепел в кулечек с текстом, посмотрел на Мюллера. На мгновение Мюллер потерял дар речи, глаза его стали колючими и злыми, кулаки сжались. Таких ошибок Мюллер не прощал ни себе, ни другим. Это действительно был единственный экземпляр текста разговора, подготовленный для перевода. Но через мгновение глаза его вновь потеплели, а лицо приняло прежнее выражение.
--
Выкладывайте скорее, дружище, что там у вас стряслось, не томите старика, - Мюллер почувствовал, что пауза слишком затянулась.
--
Некоторые мои агенты из Европы, - начал Штирлиц, - информируют меня, что...
--
Простите, какие агенты?
--
Некоторые.
--
Понятно, продолжайте, прошу вас.
--
...что членские взносы многих отделений НСДАП в Европе вносятся в партийную кассу весьма нерегулярно...
--
Простите, - опять перебил Мюллер, - каких отделений?
--
Многих.
--
Благодарю вас.
“Проклятый старик, ты не так глуп и ленив, как хочешь казаться, но и меня так просто не проведешь”.
--
Так вот, - продолжал Штирлиц, поджигая спичкой кулечек с текстом и глядя на пламя, - я прошу дать мне полномочия и средства для поездки в Лиссабон, (там наиболее преданное нам руководство местного отделения), с целью финансовой проверки общеевропейского отдела НСДАП. Это даст партии новые денежные средства и повысит партийную дисциплину.
На протяжении еще нескольких минут Штирлиц излагал дальнейшие меры по финансовому оздоровлению партии, пока не заметил, что Мюллер задремал. Подождав минут пять, Штирлиц легонько кашлянул, затем еще раз сильнее.
--
Перестаньте кашлять, Штирлиц, - сказал Мюллер не открывая глаз, - я боюсь гриппа.
--
Ну так как?
--
Что как?
--
Как вам мое предложение?
--
Поезжайте, поезжайте, дружище, - пробормотал Мюллер, все также не открывая глаз.
--
А деньги? Проездные, командировочные, суточные?..
Глаза Мюллера открылись почти с хлопком.
--
Денег нет, сами знаете.
Штирлиц растерянно раскрыл рот.
--
Хотя, впрочем, - задумчиво усмехнулся Мюллер, - возьмите у Айсмана, скажите, что в интересах общего дела. Он не откажет. А теперь идите, Штирлиц, хайль Гитлер...
****
Лишь только за Штирлицем закрылась дверь, как из-под кресла, на котором, он только что сидел, с кряхтеньем выполз Шольц, адъютант и секретарь Мюллера.
--
Ну и прохвост..., - начал он, глядя в след уходящему Штирлицу.
--
Я бы пристрелил вас, Шольц, как старого, потерявшего нюх добермана, - Мюллер сгреб его в охапку, - так потерять единственный экземпляр текста разговора. А все из-за ваших переводчиков, которые не знают монгольского!
Наконец, Мюллер успокоился и сказал:
--
Я оставляю вас жить только благодаря всеобщей гуманизации общества и общественных отношений.
--
Не все потеряно, господин группенфюрер, - начал вкрадчиво Шольц, - главное, что смысл текста знает сам Штирлиц. Пусть себе летит в Лиссабон, а мы дадим ему в помощь пару верных парней, - Шольц гадко хихикнул, - для "охраны". Вот и узнаем, что он затеял.
--
Не так уж он и прост, чтобы не понять смысл "охраны", а впрочем, ничего умнее, Шольц, вам все равно не придумать. Делайте хоть что-нибудь, все не так скучно.
Мюллер подошел к аквариуму, взгляд его потеплел. Он начал тихо сыпать корм.
****
"Вряд ли от Мюллера можно было ожидать чего-нибудь оригинального", - думал Штирлиц, пока самолет совершал последние круги перед посадкой в Лиссабоне. - "Эти два прыщавых дебила меня явно компрометируют, надо от них поскорее отделаться".
Двух сопровождавших его парней по странному совпадению звали Макс и Мориц. Макс, коренастый детина лет двадцати пяти, постоянно старался делать выражение своего лица еще дебильнее, чем оно было, при этом сутулился, выдвигая голову вперед и выставлял нижнюю челюсть. Мориц же, примерно того же возраста, наоборот, старался держаться прямее, голову слегка заваливал назад, при этом так активно двигал челюстями, жуя жвачку, что казалось, он жевал ластик. В такой компании даже Штирлиц выглядел полнейшим идиотом, чего не наблюдалось с ним с прошлого дня рождения Бормана.
Тем временем молоденькая стюардесса прошла по салону и попросила всех пристегнуть ремни. Макс и Мориц дружно проводили ее жадными сальными взглядами, а Штирлиц заказал бутылку водки.
Самолет шел на посадку. Макс смотрел прямо перед собой остекленевшим взглядом, Мориц тупо продолжал жевать "ластик", Штирлиц допивал водку, при этом он нервно пытался найти выход из создавшегося положения. Во-первых, мешают своим присутствием Макс и Мориц, во-вторых, скупердяй Мюллер выдал из партийной кассы ровно столько денег, что ни о каких дополнительных тратах не могло быть и речи, а тратить на "задании" свои деньги Штирлиц не имел привычки. И, наконец, в-третьих, Штирлиц не мог попасть в Улан-Батор по своим документам. Собственно говоря, документы-то были в порядке, но так того требовали неписаные законы конспирации.
Тем временем, самолет благополучно совершил посадку в аэропорту Лиссабона. Так ничего и не придумав, Штирлиц вышел из самолета и направился на паспортный контроль и таможенный досмотр., естественно в сопровождении Макса и Морица.
****
В отеле "Амбассадор" толкалась толпа командировочных, осаждая стойку администратора. Судя по некоторым знакомым словам стало ясно, что это русские.
"Видимо, приехали на какой-нибудь симпозиум", - подумал Штирлиц.
--
В чем дело, товарищи?! - громко по-русски спросил он.
Толпа возле стойки изумленно посмотрела на него и расступилась.
Штирлиц в компании обалдевших Макса и Морица подошел к стойке и улыбнулся девушке-администратору. Затем, обернувшись к толпе соотечественников:
--
Расходитесь, расходитесь, товарищи! Вы мешаете работать!
Толпа обескуражено загудела и стала расходиться. Макс и Мориц смотрели на шефа со страхом и гордостью.
--
Мне нужен двухкомнатный "люкс" для меня и двух моих друзей, - сказал администраторше Штирлиц, одарив ее одной из своих самых обворожительных улыбок.
Выписывая ордер, девушка несколько раз с любопытством взглянула на Штирлица, который поспешно надел темные очки.
"Проклятье", - думал он, - "Семнадцать мгновений весны" смотрела вся Европа, неужели узнала? Хотя, вряд ли, столько лет прошло..."
Когда она положила трубку, на ее стойку опять навалилась пришедшая в себя толпа русских командировочных.
****
--
Вот ваш номер, - сказал бой, открывая номер 1705.
Номер был великолепен. Мягкая мебель, камин, зеркала, хрусталь... Макс и Мориц сразу же бросились на свои великолепные постели и стали курить, сбрасывая пепел на ковры и полировку.
--
Ты свободен, - сказал Штирлиц, сунув бою в ладонь пятидолларовую бумажку.
Пока парни самодовольно гоготали, подпрыгивая на мягких пружинах, Штирлиц решил осмотреть номер.
Номер состоял из прихожей, кухни-бара, спальни, кабинета, ванной комнаты и туалета. Парни заняли спальню, кабинет достался Штирлицу. Первым делом Штирлиц раскрутил телефонный аппарат и вынул оттуда подслушивающее устройство в виде "клопа". Таких же клопов он вынул из торшера, выключателя и, наконец, последнего из унитаза. Только после этого он спокойно закурил, сел за стол и составил текст телеграммы в Центр.
ЮСТАС - АЛЕКСУ
ПРИСТУПАЮ ОПЕРАЦИИ "ГОБИЙСКАЯ ЗВЕЗДА"ТЧК ЗАВТРА ВЫЛЕТАЮ УЛАН-БАТОР МАРАЛУ ТЧК ИСПЫТЫВАЮ МАТЕРИАЛЬНЫЕ ЗАТРУДНЕНИЯ ТЧК ПОЗДРАВЛЯЮ ПАРТИЮ ПРАВИТЕЛЬСТВО ВЕСЬ СОВЕТСКИЙ НАРОД ПРЕДСТОЯЩЕЙ ГОДОВЩИНОЙ РЕВОЛЮЦИИ ТЧК ПОЗДРАВЛЕНИЕ ПРОШУ ПЕРЕДАТЬ ПО ВСЕМ ВОЕННЫМ ОКРУГАМ ЧАСТЯМ СОЕДИНЕНИЯМ ПАРТИЙНЫМ СОВЕТСКИМ ПРОФСОЮЗНЫМ ОРГАНАМ ТЧК УРА УРА УРА ТЧК ЮСТАС
Дважды перечитав текст телеграммы, Штирлиц подрезал зеленое сукно своего письменного стола, отодрал его и вынул из-под него копию написанной телеграммы и копировальную бумагу. Тщательно разорвав и то и другое, он бросил клочки в унитаз и смыл. Затем взял оригинал телеграммы, зашифровал его, шифровку сжег, собрал пепел, вышел на балкон и подставил пепел легкому морскому ветру. Ровно через 3 часа в Москве расшифруют и прочтут его телеграмму.
А Штирлиц уже спал. Разница во времени между Байресом и Лиссабоном сказывалась даже на тренированном организме разведчика. У входной двери по очереди дежурили Макс и Мориц, прислушиваясь к тревожному дыханию их "шефа", они отвечали за него головой, хотя потеря головы ни одному ни другому не нанесла бы серьезного умственного урона.
А Штирлиц спал. Ему снился отец. Отец порол его ремнем за сараем за то, что подглядывал за голыми девками в бане. Баня стояла за селом на берегу тихой речушки. Пахло свежескошенной травой, за верхушки деревьев садилось большое красное солнце. Громко орали жабы. Но ровно через 12 часов он проснется для того, чтобы вновь приступить к выполнению операции "Гобийская звезда".
****
Он проснулся с чувством, что сегодня судьба операции будет решена. На столе лежала шифровка из Центра:
АЛЕКС - ЮСТАСУ
ВСЯ ПРОГРЕССИВНАЯ ОБЩЕСТВЕННОСТЬ НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДЕТ ИСХОДА ОПЕРАЦИИ ГОБИЙСКАЯ ЗВЕЗДА ТЧК ВАШЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ ПЕРЕДАНО ЗПТ ЖЕЛАЕМ УСПЕХА ТЧК АЛЕКС
С чувством глубокого удовлетворения Штирлиц дважды перечитал текст телеграммы, после чего уничтожил ее методом сожжения. Сжигая телеграмму, он поднял руку вверх и вынул из люстры фотоаппарат с микропленкой. Фотоаппарат он положил в карман, микропленку с негативом телеграммы уничтожил.
Внимание Штирлица привлекла красочная неоновая реклама, которая была, наверное, королевой всех реклам ночного Лиссабона. Она буквально вламывалась в окно его номера всем бесстыдством предлагаемых услуг. Это была реклама крупнейшего в Лиссабоне ночного клуба "Парадайз Плейс". Лицо Штирлица поочередно освещалось всеми цветами радуги от этой рекламы. В этот момент он понял, что план у него есть...
Штирлиц рывком распахнул дверь из кабинета в прихожую. В кабинет упал спящий Макс. Из спальни доносился храп Морица. Пересыпая литературную речь самыми крепкими выражениями, Штирлиц пинками будил "членов финансовой комиссии". Наконец, ему это удалось.
...Он вошел в пьяный полумрак "Парадайз Плейс", оставив парней объясняться с дюжим охранником. Заняв неприметный столик в углу зала, он поджидал парней, поглядывая на стриптиз и на публику одновременно. Наконец парни пришли, плюхнулись на стулья рядом и жадно уставились на сцену.
Когда музыка стала интимней, и рыхловатая красотка на сцене сняла лифчик, послышались выстрелы шампанского и крики одобрения. Помощники Штирлица душой были на сцене. Бросая поочередно взгляды то на красотку, снимающую с себя последние предметы туалета, то на восторженно рукоплещущую публику, он, наконец, остановил свой взгляд на черноволосом человеке, лет пятидесяти, за ближним от сцены столиком. Лицо этого человека, устремленное на сцену, было бесстрастным. На коленях у него сидела пышная блондинка из кордебалета и что-то томно шептала ему на ухо.
Штирлиц попросил двух дежурных девиц заняться его помощниками. Парней уговаривать не пришлось. Оставив эту приятную компанию, он стал совершать сложный слалом между столиками в направлении заинтересовавшего его человека. Остановившись возле его столика, Штирлиц незаметно посмотрел по сторонам и процедил сквозь зубы, глядя будто-бы в сторону:
--
Здорово, Эмиль...
Человек не посмотрел на Штирлица и не выразил никакого удивления. Он лишь пошевелил слегка ногой, на которой сидела девица, давая ей понять, что она свободна. Недовольно хмыкнув, девица удалилась, сексуально покачивая бедрами. Другой ногой он пододвинул стул, давая понять Штирлицу, что он может присесть. Штирлиц сел, глядя по-прежнему в сторону. Человек сунул руку под стол, Штирлиц тоже. Там они крепко пожали друг другу руки.
--
Почему ты здесь? - спросил, наконец, человек, глядя по-прежнему мимо Штирлица.
--
Секретное задание, - сказал Штирлиц, отвинчивая подслушивающее устройство из-под крышки стола .
(Краткая справка: Человек, которого Штирлиц назвал Эмилем, был суперагентом болгарской разведки Эмилем Боевым, местом его работы были страны Западной Европа, где он работал уже много лет. Ни Боев, ни Штирлиц никогда не видели друг друга до этого, но знали друг о друге давно, сферы их деятельности ни разу не пересекались. Как они узнали друг друга в далеком Лиссабоне, пусть останется их профессиональной тайной.)