Красивый город, в котором мы живем уже несколько лет, так и не заменил родной Москвы, но мы к нему привыкли, и Калгари с его хотя и ненашими, но вполне понятными людьми давно стал домом.
Мы с N. сидели в кафешке и ели мороженое. Одно на двоих. Мой взгляд скользил по окружающим нас людям, пока, наконец, я не поймала себя на том, что исподволь рассматриваю сидящего неподалеку старика с протоптанными на лице тропинками мудрости. Худощавое, загорелое, с сухой, изрезанной ветрами кожей... случайное лицо в толпе... в нем молодость не выродилась, не обрюзгла, не завязла в тяжелой лени, а сконцентрировалась и дала ростки. Так промывает крепкая душа свой опыт через сито времени: уходит мелкий песок, и по крупинкам накапливается золото... Так чувства и страсти превращаются в мудрость. Нарисовать портрет этого старика! - и получилась бы картина жизни; не одной конкретной судьбы, а жизни вообще: мужчина рядом со своей женщиной, спокойный и уверенный, и немного усталый. Здесь, в сухих прериях Альберты пролетела его, такая непохожая на мою, жизнь. Наши пути случайно перехлестнулись в этой маленькой забегаловке, и, закончив свою порцию мороженого, я пойду дальше своей дорогой... но этот короткий момент посвящается беззвучному путешествию внутрь. Кажется, я помню те далекие дни, когда неведомый старик был еще молод, и жизнь только начала отпечатывать морщинки на его лбу и щеках. Тогда я жила очень далеко от его родного Калгари; я жила в моей части планеты. Но и в противоположных полушариях Земли вездесущее время и у меня, и у старика было едино.

Ни сединки еще не было в черных кудрях моего отца, своими голубыми глазами он весело посмеивался над моей наивностью. Однажды, когда мы с ним вместе шагали по нашей стороне планеты, он отвечал на мои вопросы о птицах и крыльях. Отец учил меня летать. Вдохновленная его советом, я долго быстро-быстро бежала, размахивая руками, безуспешно пытаясь оторваться от земли. Старалась усердно и самозабвенно, пока вдруг не заметила едва скрытую ухмылку на лице отца. Вдруг стало неожиданно стыдно от того, что он так легко меня смог провести. И грустно, когда поняла, что взлететь не удастся.

Мой отец... а ведь, уезжая в Канаду, я с ним не попрощалась. Через несколько лет он просто ушел из своей и моей жизни. Просто тихо изчез. Он единственный, казалось, понимал меня, и сумел научить одновременно и летать, и не верить. Но та долгая дорога, по которой мы с ним шли в тот летний день, та долгая дорога еще и не кончилась. Я по-прежнему иду по ней, но теперь уже на противоположной стороне планеты.

Когда-то давно весь мой маленький мир замыкался в такой теперь далекой Москве. A здесь, на месте этого недорогого кафе, простирались степь и безмолвие. Сидящий за столиком напротив старик, только начал зарабатывать свои первые морщинки, а сегодня в этот ясный воскресный день он, мудрый и спокойный, угощает свою женщину. Они сидят за столом молча, да и стоит ли говорить о пустяках прожившим долгую жизнь людям? Оба видели мир, пусть и не дальше скучной Монтаны, но они знают жизнь, я в этом уверена. Эти двое видели рождение детей и внуков, смерть родителей и одного-двух друзей. Перед их глазами промелькнули обвитые сплетнями любови, измены, трагедии. Отшелестели и стихли, как шум в ветвях после бури. И только плавно плывет над степью Альберты солнце.

Какое красивое печальное море жизни открывается внимательному взору.

В тот тихий застывший в солнечном свете день я трудилась в кафешке над нашим - одним на двоих - мороженым и рассматривала лицо старика глазами художника. Наблюдая его, я разглядывала также и медленные мысли внутри меня. Люди... пространство... время... Книга жизни проста, как леса в моем Подмосковье, как сухие поля под горячим солнцем моей Альберты. Надо только уметь прочувствовать скрытую от беглого взора поэзию простоты. Поэзию случайных пересечений в кафе-мороженое.

1999