Дмитриева Софья Игоревна : другие произведения.

СИЛА ИНТЕЛЛЕКТА

Она была интеллектуалкой.

Вооружившись остро заточенным карандашом и открыв новую книгу, она ощущала себя частью мировой элиты, человеком вне толпы. Детективы ей не нравились в принципе. По определению. Все ее утонченное существо восставало против этих запутанно-предсказуемых пистолетных интрижек. Но еще более низким жанром казалась ей так называемая женская литература - конфетные любовные романы, надоедливые, как семечки, наводнившие своими кукольными страстями и без того безвкусно-пестрые книжные прилавки.

Нет, ее глубинам соответствовали другие книги, дающие бесплатный пропуск в обиталище душ избранных: старый плюшевый пес О.Генри, острый, словно осколки елочной игрушки, Пелевин, угловато-беззащитный подросток Сэлинджер, Виан - стекло, залитое дождем...

Ей нравилось, спрятав в стол очередную исписанную цитатами тетрадку, придумывать все новые и новые эпитеты для прочитанного произведения, искать сходство с другими, проводить параллели и сталкивать героев лбами. Собирая и вновь разбирая мозаику своих впечатлений, она почти физически чувствовала, как медленно, позвонок к позвонку, формируется хребетик ее Я.

Но более всего она любила, изящно стряхивая пепел, бросить как бы невзначай: Я как раз вчера перечитывала Набокова... Вы помните сцену бегства маленького Лужина со станции на дачу?. И, увидев неловкость в глазах собеседника, начинавшего юлить, мол, Набокова я не очень уважаю, мне больше по душе Стивен Кинг, она испытывала болезненно-томное, тягучее удовольствие. Так чувствует себя сыщик, долгие годы шедший по следу и наконец с помощью одной гениальной комбинации схвативший преступника с поличным. К удовольствию примешивалось сладковатое сострадание, быть может, даже жалость, подобная жалости боксера, тяжело встающего с колен рядом с простертым телом соперника и знающего, что через секунду рефери поднимет его руку.

Однажды, уже слыша запах пота загнанного зверя, она сказала, задумчиво заправляя за ухо выбившуюся прядь: